Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Птицы небесные

ModernLib.Net / Современные любовные романы / Витковская Вера / Птицы небесные - Чтение (стр. 10)
Автор: Витковская Вера
Жанр: Современные любовные романы

 

 


Он вышел, растолкал ее, привел в реанимационное отделение и, уложив на кушетку, сказал, что сейчас принесет ее дочку и положит в свободную кроватку. Пусть она, Наташа, отоспится.

Наташа проспала до утра следующего дня. Днем снова приехала Катя и, застав подругу посвежевшей и отдохнувшей, спросила:

— Кто этот красавец врач, который ухаживает за тобой?

— Он ухаживает вовсе не за мной, а за моей Ветой, — ответила Наташа..

— Ну это само собой… — иронично произнесла Катя. — Так кто же этот красавец?

— Он правда красавец? — пеленая Вету, равнодушно спросила Наташа.

— А у тебя глаза есть? — в свою очередь поинтересовалась Катя.

И вновь Наташа убедилась в правоте Катиных слов. Одного взгляда на Николая Николаевича было достаточно, чтобы заметить его красоту.

Его худощавое, аскетичное лицо дышало внутренней силой и благородством, хотя никогда не освещалось улыбкой. Санитарки, которые были в курсе личной жизни врачей отделения, рассказали ей его историю.

Николай Николаевич был сыном главного рентгенолога Москвы. Отец мог устроить ему блестящую карьеру, но сына не интересовало ничего, кроме лечебной работы. Он женился на женщине, что называется, своего круга, дочери преуспевающего и известного в Москве стоматолога-протезиста, миловидной и доброй, но взбалмошной и несчастной. Дело в том, что раз в полгода она вдруг пускалась в загулы: неизвестно где, неизвестно с кем исчезала из дому, вела жизнь бомжихи, и Николаю Николаевичу приходилось искать жену по всему городу и находить ее то в больнице, а то и на вокзале. Бедная женщина не могла вспомнить позже, что послужило толчком к ее очередному исчезновению, не помнила, в какой компании находилась, что успевала вынести из квартиры для продажи (муж прятал от нее деньги). Самое ужасное заключалось в том, что у них был шестилетний сын, и Николай Николаевич жил в постоянном страхе, что однажды жена и ребенок исчезнут навсегда… Он знал, речь идет не о распущенности — в обычное время она была кроткой и тихой женщиной, а о какой-то непостижимой болезни, но психиатры, с которыми он советовался по поводу Раисы, так звали его жену, пожимали плечами.

Возвратив жену из очередного «путешествия», он несколько дней давал ей отлежаться, а потом терпеливо разговаривал с ней, пытаясь убедить, что, если на нее такое найдет в следующий раз, пусть бежит к соседям и знакомым — они ее удержат. Раиса плакала, целовала ему руки, умоляла не отдавать в психушку и не бросать на произвол судьбы — без него и ребенка она погибнет… И все катилось своим чередом. Само собой, работать она не могла, и Николаю Николаевичу приходилось брать дежурства и в детской реанимации, и на «скорой помощи».

Все это было настолько безысходно…


Между тем Веточка выздоравливала.

Как-то вечером Николай Николаевич, необычайно оживленный, вошел к Наташе в бокс, вынул из кроватки Вету и сказал:

— Наталья Егоровна, у меня пока тихо в отделении, и я заварил нам с вами чаю.

Сопалатница Наташи, слегка ухмыльнувшись, сказала:

— Доктор, да вы оставьте Вету. Я пригляжу.

— А я вас угощу за это апельсином. — Николай Николаевич и в самом деле извлек из кармана апельсин.

В ординаторской уже был приготовлен чай с сухарями.

— Наталья Егоровна, вы не слишком удивлены моим приглашением? — В голосе Николая Николаевича звучали приязнь и какая-то робость.

— Нет, — соврала Наташа.

— Дело в том, что несколько дней назад по телевизору показали «Ледяные лилии»… Я и прежде хотел сказать об этом, но вам не до того было…

— Я знаю, мне подруга говорила…

— Я рад, что Веригину дали наконец-то зеленый свет…, Что-то в нашем мире изменилось к лучшему. Блестящий, очень тонкий фильм и великолепная игра. Вы должны гордиться собой.

Наташа рассмеялась:

— Какая там гордость! Моей заслуги тут нет, это все Веригин. Он и режиссер прекрасный, и человек отличный…

В следующее дежурство они снова пили чай. Николай Николаевич сказал:

— Знаете, с вами необыкновенно приятно беседовать. Хотите знать почему? О ком бы мы с вами ни говорили, вы любого характеризуете как прекрасного человека. Обычно люди редко так отзываются о других. Они, отзываясь иронично о своем ближнем, стараются дать понять, что сами-то гораздо выше и лучше того, о ком говорят.

Наташа слегка смутилась.

— Мне просто везло, — объяснила она, — бывают везучие люди, которым все помогают.

— Наверное, вы сами всем помогаете?

— Нет-нет, — почти испуганно возразила Наташа, — нет, как раз наоборот. Я решительно никому ничего не сделала доброго. А мне — все. Я же вам рассказывала, как все наше училище воспитывало моего ребенка… А потом — весь театр… А сейчас — свекровь…

— И что — свекровь тоже прекрасный человек?

— Неужели, если б было иначе, она бы так гробилась ради чужого внука?

Николай Николаевич с видимым удовольствием на лице откинулся в кресле:

— Честное слово, приятно с вами говорить!

— Мне тоже, — призналась Наташа.

Они ни разу не заговорили ни о ее муже, ни о его жене.


Уходя из больницы, Наташа подарила ему складень, который получила в наследство еще в девушках от прабабки, верующей старухи.

— Может быть, мне так везло в жизни, потому что эта вещица помогала… Теперь я хочу, чтобы она охраняла вас. Не отказывайте мне, возьмите.

Николай Николаевич был тронут, она это видела.

Он принял из ее рук амулет и вдруг поднес его к губам и поцеловал. Потом снова вложил в ее руку.

— Нет, — серьезно сказал он. — Пусть и дальше Бог распространяет на вас свою благодать. А если вы хотите подарить мне что-либо, позвольте иногда, изредка, навещать вас в театре…

— Я тоже буду поить вас чаем, — пообещала Наташа.

Глава 13

Слухи о том, что возвращается наконец из морских стран знаменитый Константин Евдокимов, ходили давно. Катя знала, что он учился вместе с ее Сергеем и другими впоследствии прославившимися журналистами. Многие с их курса сделали карьеру, но каждый по-своему. Евдокимов не написал ничего нашумевшего, пером едва ли и владел, но часто мелькал на экране телевизора как спецкор в Лондоне, Вашингтоне и Осло.

У него была импозантная, запоминающаяся внешность, едва ли не главная причина его популярности. Кате не терпелось увидеть его вживе. Была у нее слабость, что поделаешь, она просто млела перед знаменитостями. Ей казалось, что от них исходят какие-то особые лучи — лучи славы, в которых греются и окружающие. Знакомство с ними лестно. Недаром вокруг них всегда толпится народ. Сережа посмеивался над этой ее невинной слабостью и обещал вскоре представить ее Костяну, как он его называл.

Катя заметила, что знакомые как-то небрежно, снисходительно отзываются о Евдокимове. Его портрет, довольно яркий, нарисовала ей Зоя Анашкина, та самая вятская Зоенька. Катя работала на телевидении уже три года. А недавно в одной из редакций появилась Зоя, которой надоело строчить очерки и ездить в дальние командировки от газеты. При первой встрече они даже обрадовались. Иногда заходили друг к дружке выпить чашечку кофе и посплетничать о факультетских знакомых. Все-таки однокорытники.

Но дружить с Зоей Катя не собиралась. При всем ровном и доброжелательном отношении Зоя не простила ей Колесникова. Женщины такого не прощают. Но изредка почему бы не поболтать. Катя как-то невзначай, стараясь не выдать своего интереса, спросила о Евдокимове. Зоина мать — журналистка, женщина с большими связями и очень любознательная. Ну конечно же Зоя много чего слышала о Косте Евдокимове. Уютно свернувшись с ногами в мягком кресле и прихлебывая кофе, она не без удовольствия поведала Кате все, что знала об этом любимце женщин.

— Двадцать пять лет назад приехал с Урала в Москву шустрый паренек. Внешность у него была очень примечательная. У любой женщины при взгляде на него екало в груди; хотелось сказать: ах! Представь себе: рост — метр восемьдесят семь, косая сажень в плечах, грудь как у Поддубного. При этом волнистый чуб и чистые ангельские глаза, в которых крупными буквами написано: вот я весь перед вами как на ладони.

Но ангельская внешность, как известно, часто обманчива. Бабы мечтали: вот бы укрыться за этими широкими плечами от всех жизненных невзгод, отдохнуть, расслабиться. Но за плечами Костика черта с два укроешься. Он сам мечтал спрятаться от трудов и проблем под какую-нибудь женскую юбку. А мы, женщины, любим жалеть. И покровительницы у Кости находились.

Он рано заметил, что действует на женщин как удав на кроликов, и использовал это влияние всегда себе на пользу. Однокурсницы его подкармливали, опекали, любили, но он держался с ними подчеркнуто сдержанно. Мать вспоминает, что уже тогда в изобилии появились такие мальчики. Женитьба для них была важным шагом, единственной возможностью решить проблемы с работой, жилплощадью карьерой. Когда женщина выходит замуж по расчету, на нее смотрят снисходительно. В конце концов, женщина всегда ищет в браке покровительства. Но почему-то мужчина, делающий то же самое, отвратителен…

Тут Зоя бегло, как будто чуть смущенно, взглянула на собеседницу. Она коснулась скользкой темы и поспешила уйти от нее. Но Катя не подала виду, что задета, хотя ее всегда задевали намеки на ее выгодное замужество.

— А ты почему вдруг так заинтересовалась им? — подозрительно выспрашивала Зоя.

— Я с ним пока не знакома. Но в пятницу мы с Колесниковым приглашены к нему на вечер, — небрежно объяснила Катя.

— Так вот, мы подошли к самому интересному. Всем достигнутым Евдокимов обязан женщинам. Счастливец: он никогда не подсиживал, не предавал и не интриговал. И своих подруг не обманывал. Он их гипнотизировал. Влюбленная женщина горы свернет. Они пробивали Евдокимову дорогу, устраивали его на работу, готовили за него передачи. Кто-то из них устроил его на телевидение. Заведующей редакцией и его начальницей была Алла. Ты ее знаешь…

Да, Катя видела эту легендарную женщину и знала историю их с Евдокимовым трогательного романа. Ему было тогда двадцать пять, ей — за тридцать. У нее был хороший муж, ребенок, завидное положение.

Алла — умница, талантливая журналистка. И в тридцать, и в пятьдесят она была всегда элегантна, ухожена. И никогда не позволяла себе ни жалоб на жизнь, ни истерических срывов, ни мелкого бабства.

Алла была железной женщиной, Катиным идеалом. Она хотела бы походить на нее во всем. Так же безупречно выглядеть. Сколько нужно времени, сил, денег, чтобы содержать себя в таком порядке! Одна прическа чего стоит. Соорудить такое чудо на голове, волосок к волоску, может только мастер. Бывать в парикмахерской каждый день невозможно. «Как же она спит, в специальном колпаке, что ли?» — гадала Катя. Она восхищалась не только внешностью Аллы, ее деловыми качествами, но и безупречной выдержкой. Да, но как же такая женщина могла безрассудно влюбиться в мальчишку, не побояться огласки, сплетен? Загадка.

— Да, забросила чепец за мельницу, как говорят французы. — Зое такой поступок Аллы вовсе не казался загадочным и нелогичным. — Наваждение может настигнуть любую женщину, даже самую рассудительную. О них говорили долго, но потом привыкли. Это был не кратковременный бурный роман, а прочная привязанность, полудружеская-полуделовая. Потом она «выдала его замуж» за дочку одного крупного телевизионного чиновника. Устроила его личную жизнь, о работе не говорю — очень заботливо пеклась о его карьере, зарубежных командировках…

— А как же муж? — недоумевала Катя. — ревности, развода не было?

— Муж — тихий, мудрый, интеллигентный человек. Она и раньше не слыла пуританкой, были у нее романы и до Костика. Муж любил ее, как видно, и стремился сохранить семью. Семьи сейчас, больше чем когда-либо, держатся на гибкости и терпимости, — наставительно заключила Зоя, все еще незамужняя девица.

Катя невольно улыбнулась этой сентенции. Сколько семей на ее глазах было спасено благодаря мудрости мужей или жен. Это правда. Но тонкости семейных взаимоотношений ее пока мало интересовали. Гром еще не грянул. Что касается Евдокимова, она сделала собственные выводы. Да, его не любят, презирают как жалкого альфонса. Но Катя рассудила так: во-первых, он сумел пробиться не только с помощью женщин. Адское обаяние — вот его главный козырь. Талант немалый и ничуть не хуже других талантов.

Во-вторых, он как будто бы не совершил ни одной подлости. Помощь от своих подруг принимал, но ведь им доставляло огромное удовольствие помогать ему. И по-видимому, он умел делать женщин счастливыми. А это так много значит в нашей убогой жизни — крупица счастья, любви и даже просто внимания к тебе. И вообще, не все ли равно, как добиваются успеха в жизни? У каждого свои пути. Все средства хороши, втайне думала Катя. Жизнь — это борьба. Себя она не имела в виду. Для нее некоторые средства борьбы за место под солнцем исключаются, например подсиживание, интриги. Но к ближним, которые отчаянно пробивают себе дорогу зубами и локтями, она относилась снисходительно.

Уже несколько дней Катя затаив дыхание ждала знакомства с Евдокимовым. Со знаменитостью такого ранга она еще никогда не была близко знакома.


Зоя оказалась права, когда говорила, что внешность Константина Евдокимова обманчива. Этот мужественный Илья Муромец, или скорее Добрыня Никитич с ясными глазами, на самом деле был не так простодушен и чист душой, как казалось. Нет, Евдокимова нельзя было назвать чудовищем. Любой нормальный человек — это арифметическая сумма пороков, недостатков и достоинств. Но была одна червоточина в характере Евдокимова, которой он и сам стыдился.

С детства он мучительно завидовал всем, кому, по его мнению, много от природы дано или слишком везет. Эта зависть изъела его, как ржа железо. Колесникову он завидовал даже меньше, чем другим, до недавнего времени. Он прекрасно понимал, что у Сергея, в отличие от него, нет такой громкой славы, зато есть нечто большее — прочная и добрая репутация талантливого журналиста и порядочного человека. Но таких друзей у Евдокимова было много. Колесников не входил в первую десятку людей, которым он завидовал особенно мучительно. Почему? Зависть к нему уравновешивалась сочувствием: у Колесникова была больная, некрасивая жена, за которой тот самоотверженно ухаживал много лет.

Но теперь все изменилось. Таких перемен Евдокимов даже не ожидал по возвращении. У Сергея вышла еще одна книга очерков и рассказов. Уже появились благоприятные рецензии и добрые устные отзывы авторитетов, которые всегда свысока взирали на такого выскочку, как Евдокимов. Но даже не поэтому Колесников переместился в первую десятку. Этот тихоня, всегда, казалось, сторонившийся женщин, женился вдруг на молодой красотке.

Евдокимов узнал эту новость от кого-то из друзей еще до возвращения на родину. Он тогда только присвистнул: счастливчик, женился на своей студентке. Но теперь он увидел Катю и испытал настоящее потрясение. Почему ему всегда было невыносимо наблюдать счастливые семьи? С женой они неплохо существовали вместе, она не лезла в его дела и частную жизнь. Но семьи как таковой у него никогда не было.

У Сергея на физиономии было написано, как он счастлив и влюблен. Катя была как раз во вкусе Евдокимова: высокая шатенка, холодноватая и чуть надменная. Он просто балдел от таких женщин. Не то что обаяние его поистрепалось и успех у дам стал меньше. Но в его личной жизни явно наступило какое-то затишье. Это беспокоило Евдокимова.

«У тебя начинается климакс, Костян, — шутили друзья. — Раньше ты ни одной юбки не пропускал». Сорок пять лет — неужели это начало старости? И в самом деле, он чувствовал что-то вроде усталости. Уже полгода, даже восемь месяцев не было ни одного увлечения. Уезжая, он с радостью покончил с одним многомесячным утомительным романом. С тех пор — ничего.

Когда ему нравилась женщина, он чувствовал что-то вроде вдохновения, душевного подъема. Он уже не мог жить без этого наркотика. А старость угрожающе приближалась. Вот почему Евдокимов так обрадовался, почувствовав при виде Кати знакомое сладостное волнение. Нет, жизнь еще не кончилась! Особенно ему нравилось самое начало, зарождение отношений — романтическая часть любого романа. И в любви бывают будни. А развязки и прощания порой очень тяжелы, ему ли не знать.

За женами друзей он никогда не ухаживал. У Евдокимова был собственный моральный кодекс, которым он очень гордился. Впервые он этот кодекс нарушил. У него не было намерения ухаживать за Катей. Впрочем, и с другими женщинами он никогда не вынашивал подобных намерений — все делалось по вдохновению. Несколько раз он встречал Катю в гостях у общих друзей. Они с удовольствием болтали о пустяках. Он танцевал с ней не чаще, чем с другими дамами.

И вдруг почувствовал неудержимую тягу к ней. Давно с ним не случалось ничего подобного. Он искал с ней встреч. Это было просто — они работали вместе, хотя и в разных редакциях. Только спуститься на этаж ниже, и можно столкнуться с ней где-нибудь в коридоре, в буфете. Никого не удивляло, что он слишком часто появляется на их этаже и пьет чай с девчонками. Костя любил дамское общество, любил быть в центре внимания и пьянеть от нескольких пар устремленных на него женских глаз.

Потом он стал подстерегать Катю после работы. Небрежно предлагал подвезти или проводить, потому что ему якобы по пути. Она-то понимала, как неслучайны эти случайные встречи. Это уже перестало быть легким волокитством и превращалось в серьезное ухаживание. Кате было ясно, что предстоит принять какое-то решение. Лучше всего строго отчитать Евдокимова и прекратить всякие встречи. Нет, этого она не сделает, жалко навсегда лишиться такого поклонника.

Придется балансировать, удерживая отношения на зыбкой стадии нежной дружбы. Встречаться где-нибудь в тихих кафе, гулять в парках на окраинах Москвы, подальше от глаз людских. Катя была уверена, что сумеет не переступить грань между нежной дружбой и чем-то большим, несмотря на поистине дьявольское обаяние Евдокимова. Если же она почувствует приближение опасности, то просто сбежит. Извинится перед Костей, пожалуется Сергею на его настойчивые ухаживания. Пока же она решила ничего мужу не говорить.


Когда Наташа с Ветой вернулись из больницы, Саша виновато сказал:

— Слушай, Наташа, я чувствую себя большой свиньей, что постоянно бросаю тебя одну с Ивкой…

— Не бросай, и ты легко превратишься в человека, — отозвалась Наташа.

— Но ты пойми, не могу! Я же думаю о будущем… У меня большие планы. Накопим с Генкой деньгу и купим свой собственный магазин… И будем жить припеваючи.

— А до этого блаженного времени ты так и собираешься хрюкать?

Саша наморщил лоб.

— Надо забрать Петра, — наконец сказал он. — Тебе будет легче. Он большой пацан, может посидеть с Ивкой… Может выгуливать ее… И к тому же я боюсь, мамаша сделает из него ландыш, а не мужика. Станет читать ему классику, отдаст в музыкальную школу, то есть проделает с Петром все то же, что и со мной… Но я-то оказался стоек, а вот как он перенесет эту расслабуху…

На следующий день они, прихватив Вету, поехали к бабушке.

Саша оказался прав на все сто процентов. Помимо французской школы Петя уже учился в музыкальной и посещал кружок рисования при Доме культуры.

— Да вот же твоя настоящая внучка, — возмущался Саша, — что ты вцепилась в Петра! Он должен быть с матерью и с отцом!

— Какой ты отец! — в ответ закричала его мать, хватаясь за сердце. — Ты мешок с деньгами, помешанный на скопидомстве, а не отец!

— Ну вот, — пожал плечами Саша, — встала на изготовку. Поза номер один — рука, прижатая к сердцу. Поза номер два — оседание на пол в долгосрочном обмороке.

— Обморока не будет, — отрапортовала мать, — а ты, — обратилась она к Наташе, — должна желать счастья своему чаду. Спроси его сама, он хочет жить среди пеленок в однокомнатной квартире…

— Я хочу с мамой здесь, — сообщил Петька.

Свекровь не колебалась. Она была тверда в своем намерении удержать Петьку любой ценой.

— Перебирайтесь ко мне, — сказала она Наташе, — от твоего шалопая мужа все равно толку нет…

— Мать, ты хочешь разрушить мою семью, — строго выговорил Саша. — Ежели ты считаешь что нам вчетвером тесно в однокомнатной квартире, давай провернем родственный обмен Ты — в однокомнатную, мы — сюда.

— Хорошо, я уйду в вашу однокомнатную, но только вместе с Петенькой, — отозвалась Мария Игнатьевна.

— Здравствуйте! — развел руками Саша. — А музыкальная школа, а кружок рисования?

— Я не соглашусь, чтобы Мария Игнатьевна уступила нам свою квартиру, — подала голос Наташа, — у нас пятый этаж, а у нее больное сердце.

— И опять — здравствуйте! — пожал плечами Саша. Так ты что, согласна отдать своего ребенка?

Мария Игнатьевна, ощутив поддержку, приободрилась.

— Натальюшка, спасибо тебе! Я искренне говорю — живите здесь с Иветтой. А Петю уже нельзя вырывать отсюда. У него здесь своя комната, друзья, пианино, школа… У него абсолютный слух, — торопливо говорила она, — рисование преподает отличный педагог, другого такого в Москве не найти. Я тебя, как родную дочь, умоляю, не забирай у меня Петечку. Я одна с ума сойду в четырех стенах…

— Было бы с чего сходить, — пробормотал Саша.

— Оставьте Петеньку… Он уже играет пьесы для обеих рук… Петенька, сыграй маме «Ригодон»…

— Только не это, — проскрежетал Саша. — Ладно, поступай, Наталья, как знаешь.

— Ты, мамочка, приходи к нам жить, — взмолился Петя, — а я тебе буду с Ивкой помогать…

Но Наташа помнила свекровин характер и борщи, вылитые в мусоропровод.

— Мы будет приезжать на выходные, — решила она.

Свекровь со слезами бросилась обнимать Наташу.


Наташе очень не хотелось, чтобы Ива, как Петя, росла в атмосфере театра, также не мыслила она вешать дочку на шею свекрови, которая последнее время не расставалась с валокордином. И судьба послала ей Анну Алексеевну.

Судьба это сделала не вдруг, а постепенно; Анна Алексеевна незаметно и органично вошла в Наташину семью.

Сперва, прогуливаясь с коляской на улице, Наташа заприметила женщину с гладко прибранными седыми волосами, которая, когда бы они ни вышли, в дождь и снег, утром и вечером, сидела с книгой на скамейке возле соседнего дома.

Как-то Наташа, мучимая любопытством, что же заставляет эту интеллигентного вида женщину сидеть под козырьком подъезда целый день, подсела к ней с коляской, и они разговорились.

С тех пор они стали прогуливаться вместе. Наташа не сразу узнала ее историю, простую и в то же время исполненную драматизма.

Анна Алексеевна ушла от мужа уже в пенсионном возрасте. Всю жизнь он пил и страшно буянил, но она терпела до тех пор, пока их дочь не вышла замуж и не забрала мать к себе.

Анна Алексеевна ни слова худого не произнесла о муже дочери, но Наташа поняла, что зять не в восторге от того, что теща заняла одну из комнат в его трехкомнатной квартире, поэтому Анна Алексеевна старается как можно меньше попадаться ему на глаза. Зять был художником, уже с именем, и работал дома, никак не мог добиться мастерской. Рано утром, пока дочь с мужем спали, Анна Алексеевна прибиралась в квартире и готовила обед, а потом уходила на весь день на улицу или шла в кино.

Наташа стала зазывать ее к себе, хотя поведение этой женщины очень смущало: попив чай, Анна Алексеевна вырывала из рук Наташи веник или замоченное белье — получалось так, что она пытается расплатиться с Наташей за гостеприимство.

Саша все время был в разъездах — мотался по Москве в поисках новых «точек» для продажи сантехники. Дела его шли успешно, и он был настроен исключительно благодушно. Дома он бывал крайне редко, но однажды Наташа все-таки рассказала ему про Анну Алексеевну и про то, как ей, Наташе, неловко оттого, что эта женщина берет на себя все больше и больше дел по хозяйству.

Саша решил проблему просто.

В тот же день он переговорил с Анной Алексеевной и перенес ее вещи к ним с Наташей. Решено было, что она будет нянчить Иву, поскольку Наташе уже было пора выходить на работу, и жить у них, за исключением тех редких дней, когда в доме воцаряется Саша. Немного поспорили из-за денег, которые Анна Алексеевна никак не желала брать, уверяя, что это не они ей, а она им обязана, но Саша решил и этот вопрос, открыв сберкнижку на имя Анны Алексеевны.


Наташа вернулась в родной коллектив и вдруг ощутила себя по-настоящему счастливой.

Долгое время она настолько была поглощена дочкой, что и не вспоминала о театре. Приезжала Галя-беленькая, рассказывала новости, иногда появлялась и Юля Севостьянова, которая привезла со съемок из Греции роскошный журнал, на обложке которого красовалась юная Наташа в пуховом платке с ладонью, полной снега. Это был кадр из веригинских «Ледяных лилий», которые с триумфом шли в кинотеатрах многих стран. Приезжали и другие артисты, даже пошедший вдруг в гору некрасивый, но страшно одаренный Лева Комаров, но для Наташи в то время все они были пришельцами с иных планет.

Но как только она вошла днем в театр и увидела прямо в фойе, где висели портреты артистов, в том числе и ее собственный, накрытый стол в ее честь, родные лица, она разрыдалась.

Москалев произнес прочувствованную речь. Он сказал, что артисты люди сложные, со своими характерами и амбициями, и порой с трудом уживаются друг с другом. Но Наташа представляет собой редкое исключение.

— Что греха таить, — заключил Москалев, — у каждого из нас есть недоброжелатели: у всех, кроме Наташи. Я не знаю среди нас человека, который бы не любил и не уважал эту артистку.

Все ему дружно зааплодировали.


И понеслись театральные будни — праздники для Наташи, истосковавшейся по работе, по всем этим людям, по родному дому — театру.

Жизнь ее в этот период можно было назвать совершенно безмятежной, если бы не одно обстоятельство: их странные отношения с Николаем Николаевичем.

Пока она сидела дома, он изредка звонил, справлялся, не нужно ли чего-нибудь и как поживает его пациентка Вета.

Но теперь он стал приходить в театр. Появления его были не всегда кстати: случалось, Наташу вызывали в фойе с читки или репетиции. Тогда, вручив ей пластинку или книгу, — он знал уже, что Наташа любит музыку и стихи, — исчезал.

Но случалось, Николай Николаевич провожал ее до дома после вечернего спектакля.

Они ездили на трамвае. Путь на метро до дома длился минут двадцать, а на трамвае около часа.

Последнее время, выходя из гримерной, Наташа ловила себя на том, что ищет его глазами среди расходящейся после спектакля толпы, и, если его не было, чувствовала разочарование.

Как-то, провожая Наташу, Николай Николаевич предложил:

— Послушайте, Наталья Егоровна, не кажется ли вам, что наши отчества — это лишнее бремя для языка?

С той поры он стал звать ее Наташей, а она его Николаем.

Она не спрашивала, какую, собственно, он преследует цель, провожая ее. Цели быть не могло. Оба они были связаны чувством долга по отношению к своим близким. Оба понимали: они не те люди, чтобы затеять интрижку или завести роман. И оба знали, что завязавшиеся отношения не могут не развиться во что-то более серьезное. Но были уже не в силах отказаться от этих отношений.

— Наташа, — как-то сказал он, — я хочу вас протестировать.

Трамвай грохотал посреди зимней ночной Москвы, которая смутно виднелась сквозь заросшие ледяными цветами окна.

— Каким образом?

— Как Маркс свою Женни. Ведь, в сущности, мы знаем друг о друге главное, за исключением каких-то деталей. Позволите?

— Приступайте, — сказала Наташа. Она была взволнована его словами. Действительно, хотя они редко говорили о себе, она чувствовала, что самое главное друг о друге им обоим известно.

— Итак, ваше жизненное кредо?

— Никому не мешать.

— Вы скромны, — усмехнулся Николай Николаевич.

— Зато правдива.

— Я знаю. Ваш девиз?

— Dum spiro, spero. Пока дышу, надеюсь.

— Какое качество вы более всего цените в человеке?

— Простосердечие.

— Какое чувство вам ненавистно?

— Зависть. Это корень всех мировых зол.

— Ваш любимый цветок?

— Шишка, — засмеялась Наташа. Он удивленно посмотрел на нее:

— Представьте, и я бы ответил то же самое. Я из шишек умею делать забавные вещицы. Непременно подарю вам… Животное?

— Коза. Меня в детстве поили козьем молоком.

— А я-то гадал, откуда этот чудный румянец… Ваш любимый писатель?

— Не стану пытаться оригинальничать… Пушкин.

— И не пытайтесь, вы и без того достаточно оригинальны, — вздохнул Николай Николаевич. — Композитор?

— Чайковский и Моцарт.

— Стало быть, если бы у вас родился второй мальчик, вы бы назвали его Вольфганг Амадей?

— Сына я назвала в честь Москалева. Без Москалева он мог бы не появиться на свет, — объяснила Наташа.

— Как это? — заинтересованно спросил Николай Николаевич.

— Об этом когда-нибудь потом, хорошо?

— Хорошо, — с готовностью согласился он, — потом… Любимый художник?

— Боюсь, в этом я плохо разбираюсь. Но очень люблю одну картину Матисса. «Вид из окна на Танжер».

Знаю. Кажется, что те, кто смотрит на этот Танжер из окна, очень счастливы в своей комнате… Что вы больше всего любите в природе?

— Облака, — сказала Наташа.

— А вы верите в чувство с первого взгляда? Наташа с легкой улыбкой посмотрела на него:

— Такого вопроса в анкете не было, это я хорошо помню.

Глава 14

Выйдя на улицу, Катя слегка поежилась в своем легком модном пальтишке. С полудня уже примораживало, и вдруг с неба повалил тяжелыми пушистыми хлопьями снег. Она не оглядывалась вокруг, но знала, что Константин уже где-то поблизости.

— Катя, я к твоим услугам, подвезу куда скажешь, — раздался за ее спиной голос Евдокимова, когда она расплачивалась в киоске за стопку газет и журналов.

Она почувствовала его присутствие и его взгляд до того, как он заговорил. А как легко и небрежно прозвучало приглашение. Никакой неловкости, хотя ясно, что он давно ее поджидал. Катя невольно ему улыбнулась. В новой, с иголочки, дубленке, волнистые волосы припорошены снегом. В глазах не только вежливость, но и едва приметные растерянность, ожидание.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14