Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Птицы небесные

ModernLib.Net / Современные любовные романы / Витковская Вера / Птицы небесные - Чтение (стр. 7)
Автор: Витковская Вера
Жанр: Современные любовные романы

 

 


— А в этом доме, представьте себе, Катя, живут люди, — вдруг сказал Колесников, кивая на развалины.

— Не может быть! — Катя была слегка задета, что в такую минуту он думает о чем-то постороннем.

Они обошли дом с другой стороны и убедились, что он обитаем: возле низенькой двери стояла детская коляска, из раскрытого окна доносились голоса и запахи кухни.

— Здесь нет ни воды, ни отопления, одни сырые стены. И таких домов в городе сотни! — говорил Колесников. — И никто из вас не заинтересовался этой проблемой, страданиями несчастных обитателей трущоб.

— Что толку! Все равно никто из нас не может им помочь, потому что такой материал нигде не напечатают. У нас все — о'кей! Нет и не может быть несчастных, бездомных.

Катя поспешила увести его подальше от злополучных домов. Колесников слишком общественный человек, он постоянно готов к работе и зорким глазом подмечает всякие неурядицы, неустроенность. А должен принадлежать только ей, по крайней мере в эти минуты.

— Вы считаете себя старым. Но почему же все женщины „вокруг — от девиц до зрелых матрон — без ума от вас? — В ее словах невольно прозвучал ревнивый упрек.

— Без ума — это не совсем точно сказано, — грустно улыбнулся Колесников. — Я сочувствую женщинам, жалею их, очень уж тяжело им живется. Большая часть наших тягот — на их плечах. Потому они ко мне и тянутся. Порой женщинам больше нужны дружба, понимание, забота, чем самая пылкая страсть.

Есть такая пословица: сладким будешь — расклюют, горьким будешь — расплюют. Вот вы сладкий, Сергей Петрович, и вас люди просто растаскивают по кускам, — не унималась ревнивая Катя, вспомнив, скольких женщин только на факультете он дарит своей дружбой. А ведь у него еще и другая жизнь — на телевидении, в газете. — А я хочу позаботиться о вас. Хочу, чтобы вечером вы возвращались в уютный дом, где вас ждут вкусный ужин, отдых, покой.

— Это заманчиво! — рассмеялся Колесников. — Чего-чего, а покоя у меня давно не было. Уж не делаете ли вы мне предложение, Катя?

— Нет! — замотала головой Катя. — Это вы мне сделаете предложение, а я буду думать, взвалить ли на свои слабые плечи такую обузу. Пожалуй, взвалю, чтобы вы и меня пожалели.


Катя возвращалась в школу уже в сумерках. Она так глубоко ушла в свои мысли, что не заметила, как перед ней, словно из-под земли, выросла Зоя.

— Ой, Зойка, как ты меня напугала! Нельзя же так сваливаться на голову.

— Я тут брожу весь вечер, ниоткуда не свалилась, — обиделась Зоя. — А вот ты бредешь как сомнамбула, улыбаешься на ходу. Ты не знаешь, где Сергей Петрович?

— Это ты у меня спрашиваешь? — простодушно распахнула глаза Катя.

Ее выручила дежурная. Дежурных шеф предупредил, что уезжает на весь день куда-то в совхоз и вернется к полуночи. Бедную Зою едва уговорили поужинать без Колесникова. Не умирать же с голоду, с ехидным сочувствием увещевали ее девицы. Катя сразу же поднялась к себе и просидела до поздней ночи у окна. Подъехала машина, Колесников вернулся с друзьями. Весело защебетала Зоя. Внизу загремели чашки. Наступил час любимого всеми полуночного чаепития с разговорами.

Как ни уговаривал ее Филя, Катя наотрез отказалась присоединиться к ним. Сослалась на усталость, предстоящий трудный день. Но утром за завтраком Колесников объявил, что попросил автобус, чтобы все желающие могли поехать с ним в совхоз, где, как первая ласточка, появилась новая форма хозяйствования — аренда. Наше крестьянство так долго было лишено самостоятельности, что даже эта скромная поблажка кажется революцией. Это только начало, скоро и у нас будут свои фермеры.

Колесников говорил с увлечением, все слушали, не спуская с него глаз. Только Катя смотрела в тарелку. Она одна не выразила ни малейшего желания любоваться революционными преобразованиями в деревне.

— Вы с нами не едете? — удивился Колесников. Кате почудилось легкое разочарование в его голосе.

— Нет, я сама фермерша с ранних лет, сыта этими проблемами по горло. А в деревне не может быть никаких революций, — мрачно заключила Катя.

В глазах Колесникова заплясали веселые искры — это почему же она не верит в добрые перемены? Все покосились на Катю испуганно — вечно она противоречит шефу. И только Зоя предположила:

— Наверное, у Кати в монастыре завелась какая-то привязанность: она проводит там дни и часть ночи. Вчера вернулась после девяти…

— Да, молодой монашек, Зоенька. Я хочу его соблазнить и вернуть в мир, не могу допустить, чтобы его молодость пропала в постах и молитвах, — подтвердила Катя без тени улыбки.

Ей вдруг мучительно захотелось домой. Она так устала за этот год. Кате уже грезилось, как она дней через десять вернется в свои хоромы с кружевными наличниками, тут же влезет в старый мамин халат и побредет с корзиной в овраг за крапивой для поросят и клевером для кроликов. Весь вечер просидит на берегу, разговаривая с соседской козой Машкой. Потом поедет с Наташей и Петькой в Лаптеве Все, что она ненавидела раньше, теперь было дорого до слез.

Катя вновь заспорила с Колесниковым. Почему это он полагает, что деревня полностью «околхозилась» и в ней якобы начисто отсутствует частный сектор — кусочек свободы? А миллионы крестьянских подворий с коровами, овцами, свиньями? По некоторым робким статистическим сведениям, именно они дают половину молока и мяса и две трети картофеля и овощей. Эти подворья нас кормят, а не только дохлые колхозы и совхозы.

Колесников посмеивался и согласно кивал.

Наше живучее крестьянство ухитрялось приспосабливаться к самым невыносимым условиям: раскулачивали и разоряли лучшие хозяйства, годами не платили за трудодни. Ничего, выживали. Спасло личное подворье. Что там деревня, даже мы, горожане, держим по три свиньи, кур, кроликов, по два огорода, говорила Катя, словно задетая за живое. Она заметила: Зоя поглядывает на нее снисходительно, с чуть высокомерной усмешкой над простодушной провинциалкой.

— Да, я сама мини-фермерша, и меня не интересуют эти детские игры в аренду. — Катя чувствовала, что разошлась и уже не может остановиться, но Колесников слушал внимательно. — Какое это мучение, знали бы вы, десять соток земли, большое хозяйство. Осенью до одури копали картошку, я по три дня в школу не ходила. Весной сидишь за книгами перед экзаменом, а мама слезно просит: «Катенька, надо вскопать, доченька, хотя бы две грядочки». А я в ответ: «Мама, как я ненавижу твои огороды!» У нас как раз за городом проходили учения. Ну почему бы, молила я, какому-нибудь шальному снаряду не залететь на наш огород! Встаем утром, а наших соток нет как нет — одна большая воронка. Только дом чтобы на задели. Нашу хатку в Лаптево я очень люблю…

Колесников захохотал, все дружно подхватили. Они смеялись и смотрели друг другу в глаза. Катя почувствовала, как между ними пробежала невидимая искра. Она не могла видеть свой взгляд, но Колесников глядел на нее с нежностью и обожанием. Это продолжалось всего несколько мгновений. Катя уже собиралась продолжить, но невольно осеклась.

Ее поразило лицо Зои, внезапно побледневшее и вытянувшееся. Зоя словно только что пережила сильнейшее потрясение. Она пристально уставилась на Катю, и в ее взгляде Катя прочла целую гамму чувств — недоумение, боль, ярость и даже ненависть. Что могло произойти? Ой, ну конечно же Зойка догадалась. Ведь взгляд у нее не беспристрастный. Ох уж это дьявольское чутье влюбленной женщины. Она чует соперницу за версту, кожей чует. Недаром Зоя так упорно следила за ней последнее время.

Через несколько дней Катя снова с нетерпением дожидалась семи часов. Сегодня Сережа обещал показать ей незнакомую часть Вятки со старинными купеческими особняками и дворянскими гнездами, не потерявшими своего исторического значения. Она уже мысленно говорила ему «Сережа» и «ты». Но только мысленно. Катю очень волновал ее платонический роман с Колесниковым, такой несовременный, такой идеально-рыцарский. Волновала ее и атмосфера тайны, окутывавшая их отношения, необходимость быть осторожной, чтобы не выдать себя словом или взглядом.

Но похоже, эта тайна перестала быть таковой для одной из обитательниц их общежития. Катя озабоченно оглядела двор. Только что Зойка сидела в беседке, делая вид, что погружена в свою тетрадку. На самом деле — зорко наблюдает за ее окном. И это так называемая благородная девица из хорошей семьи, возмущалась Катя. Так и хочется отчитать ее: Зоенька, разве можно настолько терять голову из-за мужчины, даже из-за такого, как Колесников, забывать о женском достоинстве, следить за ним и предполагаемой соперницей.

Тут ей припомнилось ее объяснение с Сергеем, невыносимые муки и унижение. «Нет, нет, это совсем не то, — поспешила она заверить саму себя. — Если бы у него была другая, я взяла бы себя в кулак, вот так, отошла бы в сторону и постаралась забыть. Я бы никогда так не распустилась, как Зойка».

Катя выглянула в окно, убедилась, что ее соглядатай на месте, и осторожно прокралась в коридор. Заглянула только на кухню прихватить ломоть черного хлеба с солью. Сидя на косогоре, они с Сережей будут жевать хлеб и любоваться простором, куполами на том берегу. Прижимая ломоть к груди, она вышла на крыльцо — и столкнулась лоб в лоб с Зоенькой.

С минуту они молча смотрели друг на дружку. Катя — чуть насмешливо, склонив голову к плечу. Зоя растерянно оглядела ее с головы до ног, словно спрашивая себя: почему именно она, чем она могла его покорить? Все равно скоро все узнают, думала Катя, это невозможно долго скрывать.

Она подчеркнуто осторожно обошла Зою, перепрыгнула ступени и от избытка чувств проделала у крыльца какое-то сложное па. На Зою даже не оглянулась, понеслась навстречу своему счастью. Прощай, Зоенька, ты такая красавица, стройная блондинка, глаза с поволокой, у тебя все сложится хорошо в личной жизни, конечно, если ты не будешь такой набитой дурой, как сейчас, демонстрирующей свои «чуйства» всему миру, устраивающей истерики из-за неразделенной любви.

Уже за калиткой Катя забыла про Зою. Ей казалось, что она безумно, безумно влюблена и никогда еще не переживала таких упоительных дней. Это не мешало ей, однако, помнить, что через несколько дней практика заканчивается и она поедет домой, увидит маму, Наташку, свой родной городок. Никогда еще с таким нетерпением не дожидалась она этих коротких каникул.

Они поженились не через год, как планировал Колесников, а через полгода, на Рождество. Так как к Рождеству Катя еще не успела привыкнуть, она сказала себе — на Новый год, и стала заблаговременно готовиться к скромной свадьбе. Другой она быть и не могла. Перемену в их отношениях невозможно было скрыть, и уже осенью Катя стала, холодея, замечать любопытные и косые взгляды.

В начале декабря она примеряла перед Наташей свой новый голубовато-жемчужный костюм, в котором собиралась «венчаться». Костюм был в меру скромен и элегантен, соответствовал сезону и ситуации. Катя терпеть не могла многолюдных свадеб и пышных газовых туалетов с оборками. Конечно, втайне мечтала об отдельном скромном зале в «Праге», небольшом избранном обществе… Но все это ерунда. Она умела соизмерять свои мечты с возможностями.

Демонстрируя свадебный туалет, Катя вспомнила о шубе. Она уже не раз надевала шубу «американца», когда ходила с Колесниковым в театр, в гости. А на свадьбе без шубы просто не обойтись. Но даже сейчас, в эти счастливые дни, воспоминания о микробиологе всколыхнули в ней самые недобрые эмоции.

— Сережа уже два раза был в Америке, и я надеюсь, очень надеюсь в ближайшие годы поехать, — почему-то с угрозой начала она. И Наташа забеспокоилась. — Даже если придется сделать большой крюк и потратиться, я все равно заеду к твоему «американцу».

— Ты его не найдешь. — В голосе Наташи слышалась робкая надежда. — Не надо, Катя, оставь его…

— Элементарно! — заверила Катя. — Найти его — очень просто. Русская колония в каждом городе не так уж велика. И знаешь что я с ним сделаю? Сейчас расскажу. Ты думаешь, плюну в глаза, дам пощечину? Глупости! Ради этого не стоило бы тащиться в такую даль. Нет, конечно, если бы я могла задушить его, сладострастно вонзить ему в горло мои когти… — Катя продемонстрировала свои розовые ноготки. — Но я же с ним, бугаем, не справлюсь. Моя месть более изощренная и мучительная. Я ему скажу, что ты утопилась, бросилась с моста. Даже место уточню, там, где вы любили с ним гулять, вздыхая при луне.

Бедная Наташа даже лишилась дара речи, изумленно взирая на подругу. Катя вдохновенно рисовала эту воображаемую встречу, глаза ее горели, щеки раскраснелись.

— Ты, значит, бросилась с моста, а Петьку, скажу, отдали в приют, куда-нибудь в Сибирь. Как живется детям в наших детских домах, я знаю доподлинно. Тут даже краски сгущать не придется. Пусть попробует жить со всем этим, гадина. Все жестокие люди сентиментальны. Ты сама говорила, какой он чувствительный, благородный. Он будет бежать за мной, обливаясь крокодильими слезами, и умолять дать адрес детского дома, но я не пророню больше ни слова и исчезну навсегда.

Наташа, бессильно уронив руки на колени, закрыла глаза.

— Какое счастье, что твоя поездка за горами, — тихо сказала она.

— Когда бы она ни случилась, я это сделаю, — не унималась Катя. — Я как-то Колесникову рассказала, он тоже в ужас пришел, раскудахтался: «Катенька, это бесчеловечно». А я ему говорю: «А он человечно поступил с ней, Сереженька?» Дай-ка мне его шубу, Наташ. Я эту шубу ненавижу. Какая безвкусица. Просто больше нечего надеть.

— Он не поверит, что я утопилась, — размышляла Наташа. — Этот фильм, веригинский, уже идет в Америке. Еще два с эпизодами выходят. Он меня увидит…

— Ты думаешь, твой скорняк-кожедуб в кино ходит? — засомневалась Катя. — Он деньги делает, открыл свое дело, манто шьет для дам и охмуряет молоденьких девочек.

Вернулась с прогулки Соня с Петькой, заглянула Галя-черненькая. Двенадцатиметровая комнатушка загудела как улей. Девчонкам не терпелось узнать побольше подробностей о предстоящем замужестве Катерины, ее женихе, по словам Натальи, знаменитом и замечательном, о его жилплощади…

— О квартире, девочки, и рассказывать нечего, вы будете разочарованы, — рассказывала за чаем Катя. — Хрущоба в Новых Черемушках. Вигвам. Пыль и книги — больше ничего там нет. После свадьбы надо, засучив рукава, сначала сделать эту конуру похожей на человеческое жилье, потом долгие годы приспосабливать для жизни, подкупать мебель. Вот так живут знаменитости.

Соня и Галя-черненькая были слегка разочарованы. Но хоть сам-то он из себя ничего? Катя говорила:

— Не знаю, девочки, что это за дьявольское у него обаяние, но от женщин нет отбою. Я постоянно сохраняю бдительность, всегда начеку, чтобы отбиваться от этих нахалок.

— Это большое беспокойство — такой супруг, — согласились девчонки. — Ну хоть какое-то имущество у него есть, чтобы компенсировать такие недостатки?

— Дача, девочки. Как-нибудь летом повезу вас. Обхохочетесь, — обещала Катя. — Все думала: из чего она сделана? Из какого строительного материала: картона, фанеры? Не угадала. Мазанка. Изобретение дачников. Они плетут на своих пяти сотках шалаши из ивняка и обмазывают их глиной. Любимое место Колесникова. Он там творит. Ну, все вам описала? Больше никакого имущества.

— Ну вот и будешь жить с милым в шалаше, — ехидно заключила Галя-черненькая.

Она-то не сомневалась, что благоразумная Катька выходит замуж из чистого расчета. Нисколько не осуждала ее, даже чуть-чуть завидовала. Наталья, правда, говорила, что этот Колесников — идеал мужчины, чудо благородства и все такое прочее. Но Галя-черненькая в существование таких мужиков не верила.

Катя смело и открыто посмотрела ей в глаза.

— Я обожаю своего Колесникова и готова жить с ним даже в картонном шалаше! — радостно призналась она.

— Не сомневаюсь. — Галя-черненькая отвела глаза.


Колесников был так счастлив и влюблен, что у него даже походка изменилась. Он ходил слегка покачиваясь, словно легкий хмель ударил ему в голову. Все преобразилось вокруг — люди, знакомые улицы. Катя боялась, что он будет страдать от косых взглядов и осуждения близких. Но он этого просто не замечал. А когда друзья с веселой завистью корили его молоденькой женой, он только глупо улыбался в ответ.

Счастливый человек поразительно меняется, особенно для людей, видящих его изо дня в.день.

— Младенец, сущий младенец! — любовались им старые тетушки. — Он весь сияет, как медный пятак. «Юношей влюбленных узнают по их глазам».

Колесников и не подозревал, что можно так влюбиться в сорок лет. Сейчас ему казалось, что жизнь только начинается. А то спокойное, размеренное существование, которое он вел до сих пор, было только подготовкой к настоящей полнокровной жизни.

У них не было медового месяца. Они так просто и органично вошли в семейную жизнь, будто прожили вместе уже целых пять лет. Катя с головой ушла в хозяйство — мыла, скребла, чистила. Они вместе облагородили свое жилище, побелили потолки, поклеили стены новыми обоями. Колесников каждый день умилялся, какая умная, рассудительная у него жена. Не жена, а просто супруга какая-то.

Прежде всего Катя дала себе и мужу слово откормить, одеть и обуть его. Теперь Колесников спешил вечерами домой. Еще в прихожей он чувствовал уют настоящего человеческого жилья, присутствие дорогого ему человека. Вдобавок из кухни неслись забытые им ароматы борща, мяса с черносливом, изысканных салатов. Впервые о нем кто-то заботился. До сих пор он сам опекал близких и считал, что в этом и заключается смысл жизни.

Их ужины превращались в настоящий ритуал общения, в котором пища играла второстепенную роль. Они долго сидели в тесной кухоньке, за красиво накрытым столом, долго разговаривали. Катя шутя старалась запихнуть в мужа лишний кусок сладкого пирога, кормила его «из своих рук». Он рассказывал ей о примечательных событиях прошедшего дня, о друзьях и сослуживцах. Катя жадно впитывала рассказы о людях, с которыми, она знала, ей предстоит вскоре работать. Мельчайшие подробности жизни этого интересного мира занимали ее. Жаль, что Сережа не знал сплетен, закулисных интриг и интимных подробностей. Но у Кати уже появились новые знакомства, чаще всего с женщинами, восполняющие пробелы подобной информации.

Телевизор они смотрели редко. Колесников работал за своим столом. Катя, лежа рядом на диване, читала книгу или журнал. Колесников просто упивался этими минутами. «Вот оно, тихое счастье» — вспоминались ему строки. В такие вечера ему казалось, что они созданы друг для друга и судьба лишь сослужила добрую службу, вовремя столкнув их. Чтобы убедиться, что это не сон, а явь, он протягивал руку и касался ее плеча. Она тут же с готовностью сжимала его пальцы.

Немного смущали его воспоминания об их первой близости. Произошла она по-старомодному, не до свадьбы, а после нее. Он волновался, как мальчишка, был бережным и нежным. Но Катюша вдруг расплакалась, да так горько, что у него упало сердце. Эти слезы больно ранили его, нахлынули сомнения, навязчивые мысли о непоправимой ошибке. Но Катя быстро взяла себя в руки и, смеясь сквозь слезы, объяснила ему причину этого глупого срыва.

Она по натуре амазонка, воительница. В детстве мечтала на всю жизнь остаться целомудренной, совершать подвиги — или в монастыре, или на другом поприще. Уйти с головой в семью, стать рабой мужчины — это не для нее. Дела, большого дела — вот чего жаждала ее душа. К телесной чистоте и непорочности она втайне относилась с благоговением, вот почему ей так тяжело лишиться их.

— И вообще, если бы не ты, я бы вышла замуж, как англичанки выходят, лет в тридцать, — говорила Катя. — Но ты не можешь ждать так долго.

Что-то детское, наивное было в ее словах, и они глубоко тронули Колесникова. Они вместе посмеялись и заснули обнявшись. Недоразумение, казалось, было напрочь забыто, а воспоминания о нем он старательно гнал прочь. Ему никогда не нравились страстные, пылкие женщины, их откровенно зовущие взгляды, их плотская ненасытность. На его глазах не раз с треском рушились благополучные семьи, страдали дети, когда женщины с. головой бросались в пучину новой страсти. Колесников наблюдал эти катастрофы, страдал и ужасался.

Когда это происходило по вине мужчин, он про себя осуждал своих друзей. И все же ситуация казалась ему более естественной. Женщин он боготворил. Они высшие создания природы, призванные быть опорой семьи, облагораживать мужчин, воспитывать детей. Идеальная женщина, по его мнению, скромна, разумна, предана семье, сердечна, домовита… Катя бы посмеялась над таким идеалом, но Колесников хранил его в тайне.

Да, его супруга была чуть-чуть холодна, рассудочна. Сергея это нисколько не пугало. Он даже не считал эти качества недостатком. Наоборот, целомудренная сдержанность Кати все больше волновала его. Да, порой ему казалось, что она терпеливо сносит его ласки, никогда не отталкивая его, не ссылаясь на усталость. Откуда же в ней взяться чувственности, она же совсем еще девчонка. Нужно время, чтобы в ней проснулась женщина. Вот родится ребенок, тогда…

О ребенке Колесников мечтал долгие годы. Похоже, мечта его могла вскоре сбыться. Катюша обещала, твердо обещала ему. Она никогда не нарушает своего слова. Как только устроится на работу, наладит там отношения, заявит о себе — тут же подарит ему младенца.


Петька рос типичным актерским ребенком, «кочевником».

Сперва он кочевал по общежитским комнатам. Когда Наташа сидела на занятиях или на репетициях, всегда находилась добрая душа из числа студентов или студенток, которая забирала его на это время.

Слава Орловский бегал в молочную кухню и выгуливал Петьку в скверике, расположенном неподалеку от общежития.

Иногда его забирали Колесниковы. Трудность при этом состояла в том, чтобы выпросить Петьку обратно: Катя не шутя умоляла подругу позволить ей вырастить ее сына. Он так часто жил у Колесниковых, что Наташа всерьез побаивалась, что наступит момент, когда она в очередной раз заявится за сыном и он не выбежит к ней навстречу и не бросится на шею.

Такой опасный момент наступил, когда Наташа на четвертом курсе начала сниматься у Веригина в «Ледяных лилиях». Съемки проходили в Калужской области. Наташа металась между ними и подготовкой дипломного спектакля «Три сестры», в котором у нее была одна из главных ролей — Маши. В двух других спектаклях Наташа была мало занята и на их репетициях почти не появлялась.

Уже стали наезжать «купцы» из других городов. Так называли режиссеров, присматривавших для своих театров молодежь.

Наташу «брали» Курск и Орел, но Москалев обещал показать ее режиссеру того театра, в котором работал сам, Целиковскому, и был уверен, что тот ее возьмет.

Так и получилось.

Теперь они работали в одном театре с Москалевым и Галей-беленькой, которую Целиковский взял по твердому настоянию Москалева. Дело в том, что Москалев после дипломных спектаклей женился на беленькой. Никто этого не ожидал. Даже самые проницательные умы на курсе проморгали завязку этого романа и его развитие. Галя всегда была такой тихой, такой блеклой, никому и в голову прийти не могло, что она все эти годы с упорством фанатиков-народовольцев ведет подкоп под Москалева.

После того как они поженились, всем стало понятно, что посиделкам на москалевскои кухне, откровениям, спонтанным праздникам, когда все выметалось из москалевского холодильника, пению под гитару пришел конец.

Несколько раз кое-кто из ребят, начавших работать в театрах неподалеку от Москвы, приезжал к Москалевым в гости, но все были приняты Галиной таким образом, что повторять свои визиты не решались.

В театре Галя сразу ощутила со всех сторон холод.

Во-первых, всем было известно, что ее взяли только ради Москалева.

Во-вторых, лирических героинь вроде Гали в театре было четыре.

В-третьих, она была совсем молода, а уже претендовала на главные роли.

Может, именно из-за той антипатии, которую сразу вызвала к себе Галя, весь театр, от осветителей до ведущих артистов, среди которых были звезды экрана, дружно полюбил Наташу и ее вечно путавшегося под ногами Петьку.

Впрочем, Галина не терялась. Она повела себя так, будто и не замечает прохладного к себе отношения. Она ни к кому не пыталась подольститься. Обычно начинающие артистки стараются завязать дружбу с ветеранами театра, с какими-нибудь старухами, свадебными генералами или артистами миманса.

Но Галя не стала добиваться дружбы стариков. Она не встревала в чужие разговоры, когда обсуждался спектакль на последнем прогоне, высказывала свое мнение только в том случае, если Целиковский требовал его от нее, не пила чай с молодыми преуспевающими драматургами и в гримерной на трех актрис заняла самое неудобное место, у окна, от которого дуло. Никогда не тетешкалась с Петькой, который очень быстро сделался всеобщим любимцем и пропадал то в костюмерном цехе, то у осветителей, то находил себе местечко и укладывался спать между декорациями, зато Наташа и Петька были единственными, кого она приглашала к себе в дом, делая это, впрочем, ради Москалева.

Но постепенно такое независимое и в то же время скромное положение принесло свои плоды.

А уж подлинный успех Гале принес случай — такой же, как у Ермоловой.

Одна из исполнительниц роли Валентины в спектакле по пьесе Рощина, Юлия Севостьянова, улетела на съемки, а другая неожиданно заболела.

Узнав об этом, Галя позвонила Целиковскому и попросила его, чтобы он посмотрел ее в любом отрывке. Она знала всю роль и, конечно, все мизансцены.

Целиковский посмотрел. Неожиданно для него самого Галя ему сильно понравилась. Он уже недоумевал, почему отнесся к ней с таким предубеждением, когда увидел ее в дипломных спектаклях. Галя не подражала ни в чем ни Юлии, ни другой актрисе. Это была настоящая Валентина — чистая, робкая, безумно влюбленная девочка.

На следующий вечер Галя сыграла Валентину, и эта роль принесла ей не только успех, но и дружбу некоторых актеров и актрис театра, которые знали, что с людьми, имеющими успех, оставаться в натянутых отношениях — себе дороже.

Наташа в этом же спектакле играла старшую сестру Валентины, неудачницу Женьку. Ее ввели в спектакль с двух-трех репетиций еще на гастролях в Ростове-на-Дону. И сразу в одной из ростовских газет местный театровед назвал Дорофееву украшением спектакля и предсказал ей большое будущее. «Когда Женька кричит:

«Уходи отсюда. Валентина, уходи!» — мороз идет по коже у зрителя, — писал он, — ощущение такое, что смертельно раненная душа срывает с себя бинты…»

После этого Наташа получила в театре прозвище «смертельно раненная душа», несмотря на неизменную улыбчивость, приветливость и доброту, с которой она относилась ко всем.

И только один человек на свете знал, насколько справедливо это ласково-насмешливое прозвище, — Катя Колесникова.

Глава 10

Однажды вечером Наташа, отыграв эпизодическую роль уличной певички в пьесе английского драматурга (спектакль еще не закончился), сидела у себя в гримерной в обществе Петьки и осторожно снимала с лица грим. Неожиданно в дверь громко постучали, и не успела она промолвить: «Войдите», как на пороге выросла богатырская фигура молодого блондина, который направлялся к ней с протянутой рукой:

— Саша Кудряшов, держу фишку на «птичке», будем знакомы, Наталья Дорофеева…

Наташа, увидев эту мощную фигуру в зеркале, повернулась в своем вертящемся кресле и осторожно пожала протянутую руку.

— Саша Кудряшов, держу фишку на «птичке», будем знакомы. — В следующее мгновение Петькина ручка исчезла в его лапе… — Кстати, а ты кто такой? Что-то я не видел твоей фотографии в фойе…

— Это мой сын, — пояснила Наташа.

— Сын? У тебя уже сын? А папа у вас есть? — беззастенчиво сыпал вопросами блондин.

— Папы нет, — спокойно ответила Наташа.

Посетители, поклонники для молодых актрис не были редкостью, и они не слишком робели перед ними.

— Понятно, — сказал богатырь. — Папа погиб, выполняя ответственное задание над Арктикой. Был летчиком.

— Нет, — засмеялась Наташа.

— То есть папа погиб, выполняя ответственное задание разведчика, — тут же поправил себя Саша Кудряшов.

— Мой папа — американец, — объяснил Петька. «Американцем» Виктора называла ироничная Катя, и Петька запомнил.

— Еще лучше! — возмутился Кудряшов. — Акула империализма. Мало им, что оттяпали у нас Аляску, они еще и строгают нашим девушкам детей. Но это ничего. Нас должно быть много. Как, говоришь, тебя зовут?

— Я еще ничего не говорил, — набычился Петька.

— Так скажи. Как твое имя? Надеюсь, не Джек?

— Петр, — буркнул Петька.

— Петр — это хорошо, — одобрил Кудряшов. — У меня был один знакомый царь, тоже Петр, головы рубил направо и налево, если что не по нем… Твоей маме я принес букетик. — И Саша не глядя положил на Наташин столик пять белых гвоздик, продетых в какой-то перстенек. — А поскольку про тебя ничего не знал, то подарю тебе, что бог послал. — С этими словами Кудряшов стянул со своей огромной ручищи часы и вложил их Петьке в кулачок.

— Вы что, с ума сошли?! — привстала Наташа. — Что это за часы? Что это за кольцо?

— Обычная стекляшка, — отмахнулся Саша, — безделушка, поднял как-то на улице. Для красоты букета. Наталья, у тебя ваза найдется?

— А часы? — беспомощно спросила Наташа.

— Детские, почти игрушечные, неужели сама не видишь?

Часы действительно имели вид игрушки, и Наташа решила, что так оно и есть.

— А что значит «держать фишку»? — поинтересовался Петька.

Это значит — я самый главный на «птичке», конкурентов у меня нема… — развел он руками. — Не люблю конкурентов. Если увижу такого, сразу пускаю его на корм рыбкам. Я, — продолжал он, — сам добываю корм из водоемов нашей родины, сам сушу его потом и сам же продаю на «птичке». Пока сам, — значительно поднял он палец, — но скоро возьму наемника, чтобы он парился на «птичке», пока я пью пиво.

— А что такое «птичка»? — продолжал допрос Петька.

— Темный ты парень, — отреагировал Кудряшов. — Птичий рынок. Обязательно свожу тебя туда. Если захочешь, куплю тебе обезьяну, если захочешь — крокодила. Маме есть где держать крокодила?


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14