Глава первая

То было время кровавой конфедератской смуты. Время, когда с южных рубежей нашего Отечества готовились к походу на Москву турецкие полчища, подстрекаемые Версалем. Россия не желала той войны, но она приняла вызов…

Шел декабрь 1768 года. Завершив морскую кампанию, корабельный Балтийский флот разоружался в гаванях, готовясь к зимовке. Корабли спускали вымпела. Командир Кронштадтского порта вице-адмирал Григорий Андреевич Спиридов работал у себя в каюте, подписывая рапорта о солонине, тулупах, дровах. Однако мысли его были далеко от этого. Адмирал понимал, что России предстоят долгие годы борьбы за выход к Черному морю, и его волновал вопрос, какая роль уготована в нынешней войне флоту. Но пока у командира порта было лишь составление нудных докладов о состоянии судов, консилии по поводу и без повода да всевозможные хозяйственные дрязги. От этих дел на душе адмиральской было в тот вечер пусто и тоскливо. Спиридов окинул взглядом салон: обитые золотой замшей переборки, вечно заваленный картами стол, графин, втиснутый намертво в штормовое гнездо, бронзовый канделябр да продавленный диван черного сафьяна – приевшаяся за долгие годы обстановка. В кормовой части салона задрапированные два ретирадных орудия. Во время боя адмиральский салон становится обычной артиллерийской батареей. При этом норматив приготовления к бою пушек в салоне не более семи минут, при этом убирались и разборные переборки.

Отложив в сторону перо, он в раздумье глянул в окно: за стеклом растекался дождь. С вахты били склянки.

«Пять пополудни», – отметил про себя адмирал.

В дверь негромко постучали. Затем еще и еще. Не выдержав, заглянули.

– Ваше превосходительство! Курьер из Петербурга!

– Зови! – Спиридов повернул голову.

Через минуту перед ним стоял в щегольски завитом парике и в белом парадном мундире генеральс-адъютант адмиралтейств-коллегии Селифонтов.

– Вам пакет от коллегии! – Курьер протянул конверт, щедро обляпанный сургучными печатями.

Небрежно надорвав пакет, адмирал пробежал глазами по бумаге и, вздохнув, отложил ее в сторону. Ha завтра его вместе с командующим Кронштадтской эскадрой контр-адмиралом Сенявиным вызвали в заседание.

Свечи, нагорев, едва моргали. За окнами быстро темнело…

Поутру, захватив Алексея Сенявина, Спиридов отправился в столицу. От Кронштадта до Петербурга путь недолгий, всего несколько часов хорошего хода под парусами. Адмиральский катер легко рассекал мутную рябь залива, лавируя меж первых льдин. Коротая время, Спиридов покуривал трубку и вспоминал события недавнего времени.

Ветераны петровских баталий, дожившие до шестидесятых годов восемнадцатого века, стали свидетелями возрождения российского флота. Созданная «для приведения флотов в должное состояние» комиссия явилась венцом деятельности целого поколения русских моряков. Возглавившие ее работу адмиралы Мордвинов, Льюис, Нагаев и Милославский взялись за дело флотского переустройства серьезно[1]. Семен Мордвинов, мозг комиссии, на первом же заседании заявил:

– Задачу нашу вижу в изыскании мер к тому, чтобы сделать и во всегдашней исправности содержать флот наш!

А вскоре представил он отчет о состоянии судов и портовых сооружений. Почитали адмиралы бумагу, грустно покачали париками. Все предстояло начинать почти сызнова.

Достигнув к середине двадцатых годов восемнадцатого века расцвета, Балтийский флот внушал своей грозной мощью уважение и страх многим европейским державам. Но умер Петр, и зачахло его любимое детище[2]. О моряках забыли совсем. Когда же они докучали просьбами, отвечали сердито:

– Житья от вас, флотских, не стало. Ступайте себе да служите с Богом!

И уходили, матерясь, морские волки Петра Алексеевича, глуша обиду и боль сердец своих в кабаках.

– Эх, кабы жив был государь!

– Эх, кабы немчуру треклятую под зад да назад!

– Давай, половой! Лей, не жалей, нонче флотским на Руси делать нечего!

Потом плавать запретили и вовсе, дескать, незачем корабли понапрасну портить.

Адмиралтейств-коллегия занималась вопросами иными:

«По жалобе мичмана Мусоргского на капитан-лейтенанта Верха, поколотившего его палкой по голове до крови, в чем запирался виновный, определено исследовать…»

«Гардемарин Бредихин, постриженный в монахи, взятый опять на службу и определенный флигель-адъютантом, по его просьбе снова пострижен в монахи…»

«Писано в Гамбург о приискании шести трубачей, которые на трубах бы и валторнах, так и на скрипках и гобоях и протчей подобной музыке были искусны…»

Служение на флоте стало считаться делом постыдным и недостойным настоящего дворянина. Трудно себе представить, но общий оклад всех русских моряков был тогда менее оклада одной гвардейской роты!

Именно в то тяжелое время совершил акт высочайшего патриотизма и самопожертвования капитан 1-го ранга Григорий Спиридов.

Обоих своих малолетних сыновей отправил он в морской корпус на полуголодный кадетский пай, на холод и порку с твердой верой сделать из них настоящих моряков. Следуя его примеру, тогда же отдали сыновей в моряки адмиралы Мордвинов и Нагаев. Так зарождались морские династии России.

Забвение флота продолжалось более тридцати лет, пока не настал славный год 1762.

Только что взошедшая на престол императрица Екатерина II всерьез заинтересовалась состоянием флота. Британские агенты, имевшие особый нюх на морские дела, встревоженно депешировали в Лондон: «Честолюбие императрицы сделать Россию морской державой весьма сильно: в настоящую минуту ничто не занимает до такой степени ее мысли, служа в то же время выражением желаний народа, как стремление довести до значительных размеров морские силы России». К неутешительному выводу по состоянию флота Екатерину II привело присутствие ее на показательной бомбардировке крепости кораблями Кронштадтской эскадры. Результаты бомбардировки Екатерина описала в своем дневнике так: «До 9 вечера стреляли бомбами и ядрами, которые не попадали в цель… Сам адмирал (С.И. Мордвинов. – В.Ш.) был чрезвычайно огорчен таким ничтожеством… Надобно сознаться, что корабли походили на флот, выходящий каждый год из Голландии для ловли сельди, но не на военный».

Новосозданная комиссия работала полным ходом. Энергичные адмиралы не щадили ни себя, ни других. Определяли новые штаты, строили верфи, закладывали корабли[3]. Обновили и сам состав коллегии. Старых и немощных безжалостно разогнали, оставили только молодых да толковых. Императрица Екатерина II, стараясь дать флотоводцам самостоятельность, заявила адмиралам:

– Что служба флотская знатна и хороша, то всем известно, но, насупротив того, столь же трудна и опасна, почему более милость и почтение заслуживает. На все преобразования даю вам мильон двести тыщ рублей ежегодно, но более не просите. Как тратить их, думайте сами, на то вы во главу флота поставлены.[4]

А чтобы адмиралам много думать не пришлось, приставила Екатерина к коллегии генерал-поручика и камергера Ивана Григорьевича Чернышева, лично ей хорошо известного.

Сесть-то в кресло граф Иван сел и из генерал-поручиков в вице-адмиралы по указу переделался, но грамотнее от этого в деле моряцком никак не стал. Однако, будучи человеком умным, выход граф все же нашел. Дела морские оставил он за Мордвиновым, а сам занялся вопросами политическими, в которых чувствовал себя, как рыба в воде…

Сообщения за август – сентябрь 1768 года из Первой наступательной армии генерала Голицына под Хотином:

22 августа. Утром по мосту у селения Алай-бей переправились до четырех тысяч турок, которые немедленно были обращены в бегство стремительным штыковым ударом. Неприятель потерял при этом более 500 человек. У нас же убиты 18.

29 августа. С рассветом неприятель начал по мосту переходить на нашу сторону реки и выстраиваться для генеральной атаки. В седьмом часу турки открыли пальбу и атаковали конницей, но были отбиты артиллерией полковника Мелисино и бежали так стремительно, что опрокинули стоявшую позади пехоту. В конце 8-го часа неприятель атаковал вновь, завладел двумя нашими пушками и окружил полки Санкт-Петербургский и 4-й гренадерский. Но генерал Салтыков, собрав разрозненные отряды, отбил турок и освободил оба полка. Несмотря на ярость, неприятель всякий раз был отражаем. Атакованный нашей кавалерией, он растерялся и потом, осознав свое бессилие, бросился врозь, спасаясь, кто где может. Кавалерия наша преследовала неприятеля и тем еще более довершила его совершенное поражение.

6 сентября. Отряды полковников Кашкина, Сухотина, Игельстрема, Кречетникова и Вейсмана атаковали турецкое предмостное укрепление у крепости Хотин и выбили неприятеля оттуда штыковым ударом. Урон турок – в несколько тысяч человек. Наши потери – 94 человека.

…За воспоминаниями незаметно промелькнуло время. Катер входил в Неву. Ветер поменялся на противный, и гребцы теперь что есть силы налегали на весла. На набережной адмирал пересел в поджидавший его возок. Потянулись по сторонам прямые, будто очерченные штурманской линейкой петербургские улицы. Плавно качались кожаные рессоры. Вот наконец и арочный проезд Адмиралтейства. Над каменной башей в вышине, распустив паруса-крылья, парил золоченый кораблик. Территория Адмиралтейства была сплошь изрыта каналами, застроена мастерскими и складами. Пушечные станки и такелаж, компасы и рангоут – все изготовляло Адмиралтейство. У среза воды высились остовы будущих кораблей.

Поднимаясь по мраморной лестнице, столкнулся Спиридов с пожилым офицером в видавшем виды камзоле. Шагнул было мимо.

– Здоров, Гриша! Али не признал?

Обернулся вице-адмирал – и остолбенел: перед ним стоял Ваня Синд, друг юных мичманских лет. Только черным от пройденных дорог стало лицо да разбежались по нему во все стороны глубокие морщины, будто трещины от удара. Обнял друга Спиридов, расцеловал троекратно.

– Здравствуй! – сказал. – Откуда ты?

– С берегов окияна Восточного.

– Надолго ли в столицу?

– Через несколько дней в путь обратный.

Синд спешил сдавать привезенные бумаги в архив, Спиридов – в заседание, и друзья договорились встретиться вечером.

Когда вице-адмирал вошел в совещательную залу, все были в сборе, поджидая лишь графа Чернышева. Негромко переговариваясь промеж собой, адмиралы обсуждали последнее донесение кавторанга Креницына о ходе экспедиции по камчатским рекам[5], рассуждали о недавних случаях морского разбоя на Каспии[6], однако более всего разговор шел, конечно же, о войне с Турцией.

Вокруг огромного, в форме якоря стола нервно расхаживал худой и болезненный вице-президент коллегии Семен Мордвинов, хмуро поглядывая на окно, где нудно жужжала последняя осенняя муха. Небрежно расчесанный парик да усталые, в красных прожилках глаза говорили о бессонных адмиральских ночах. Завидев Спиридова, Мордвинов жестом подозвал его к себе и без всяких вступлений принялся чинить обстоятельный допрос о состоянии Кронштадтской эскадры.

Еще неделю назад участвовал граф Иван Чернышев в секретном совещании по поводу разрыва отношений с Высокой Портой. Помимо Чернышева и его брата Захара, на нем присутствовали императрица, Григорий Орлов да вице-канцлер князь Голицын. На совещании было решено, что необходимо создавать сильную флотилию на Дону и Азовском море. Иван Чернышев задачи будущей флотилии резюмировал так:

– Для завоевания моря Азовского, а затем для нападения на Керчь с Таманью и овладения оными. Дабы зунд Черного моря получить в свои руки, а тогда уже пойдем до самого царьградского канала и устья дунайского!

На должность командующего флотилией имелись два достойных кандидата – адмиралы Спиридов и Сенявин[7]. Первый из них знал Дон и Азовское море как свои пять пальцев, воевал в тех местах ранее изрядно. Второй был моложе, честолюбивее, Дон тоже знал неплохо, а в делах хозяйственных мог заткнуть за пояс любого. Да и фамилия сенявинская на флоте российском всякому известна. Когда-то царь Петр говорил об отце Алексея Науме Сенявине:

– Прилежание и верность превосходят!

То же теперь можно было сказать и о сыне. Против кандидатуры Спиридова категорически высказалась Екатерина, и выбор был остановлен на флагмане Кронштадтской эскадры.

– Уж коли решили ставить Сенявина на Донскую экспедицию единогласно, – подвела итог азовскому вопросу императрица, – то прошу всех вас сего ревностного флагмана снабжать всем, в чем только он может иметь нужду и надобность.

Затем слово взял дотоле молчавший Григорий Орлов:

– Есть у нас с братом Алексеем задумка необычайная! Ежели нам отряд корабельный к Геллеспонту отрядить в виде вояжа, чтобы турок пугнуть хорошенько диверсиею да эллинов на восстание против османов поднять. Но боюсь, не доплывут флотские, перетонут дорогой.

К мысли своей, высказанной в этот день впервые вслух, фаворит пришел давно, бывая по делам службы в конторе опекунства иностранцев и беседуя там с выходцами из Греции. О том же писал ему находившийся в Италии Алексей Орлов, главный автор этого проекта.

Екатерина вздохнула.

– Тут, друг мой, думать крепко надо, чтоб перед всем миром не осрамиться! Сие есть дерзкая политическая акция, доселе неслыханная! Так ли, Иван Григорьевич?

Чернышев, застигнутый врасплох, заявил честно:

– Матушка, ничего не могу сказать тебе сейчас. Вот соберу адмиралов, обмыслим мы все, тогда и доложу по всей форме и расчету, а без оного сие просто авантюр будет.

Императрица помолчала, затем подняла на Чернышева свои голубые близорукие глаза.

– Проделывали ведь мы вояж фрегата «Надежда Благополучия» до брегов италийских весьма удачно, но целый флот посылать – дело иное. Вопрос сей надобно всем нам обмыслить государственно. Мы должны взвесить все до мелочей![8]

Совещание продолжалось, и чем дольше члены высокого совета говорили, тем больше обнаруживалось, что о Греции и о самих греках они не имеют практически никакого представления. Невероятно, но это исторический факт.

Вице-канцлер князь Голицын, напряженно морща лоб, вспомнил, что греки по вере своей есть православные христиане. А сама императрица после некоторого раздумья припомнила древнюю Спарту:

– Сии греки – потомки воинственных спартанцев, и доблесть оных должна быть им присуща…

Повторно совет по «греческому проекту» Григория Орлова собрался спустя неделю. За окнами уже стояла холодная балтийская осень, моросил дождь и ветер носил по булыжникам мостовой последние листья.

Теперь разговор шел уже по-деловому, с обсуждением всех тонкостей проекта. Прежде всего послушали Голицына, сообщившего о состоянии различных народов, желающих по единоверию идти под российский скипетр. Далее горячо говорили Григорий Орлов и Захар Чернышев. Его брат Иван больше отмалчивался. Не теряя времени понапрасну, Захар тут же подал императрице проект об учреждении особого греческого легиона. Против проекта и в целом против греческой затеи высказался лишь президент Иностранной коллегии Никита Иванович Панин, приглашенный Екатериной на это совещание. В своих убеждениях Панин был тверд:

– Идея сия сумасбродна и погибельна для нас по самой своей сути!

Но императрица уже все для себя решила и теперь сама с жаром нападала на строптивца:

– Одна наша морская диверсия, с подкреплением ее маинскими портами для морского убежища, уже сама по себе довольна привести Высокую Порту в ужас и потрясение!

После слов таких остался у президента Иностранной коллегии последний, но весьма веский довод:

– Каково англичане отнесутся к проекту орловскому, то нам еще не ведомо, а ведь шкадре балтической плыть мимо их берегов придется.

– Над этим, Никита Иванович, я и сама все время думаю, но ведь многое здесь будет зависеть от нас с вами!

Екатерина подошла к набычившемуся Панину и заговорщически подмигнула.

– Конечно, ваше величество, я сделаю все, что смогу! – с неохотой согласился хитромудрый политик.

– А вы, Иван Григорьевич, – обратилась императрица уже к младшему Чернышеву, – представьте мне самый подробный мемуар о предполагаемой эскадре от адмиралтейств-коллегии да поспешайте, дело не ждет!

На том и закончили.

С того времени Иван Чернышев покой и сон потерял. И так думал и эдак, с глазу на глаз совещался с Мордвиновым. Но как они ни крутили, а получалось одно – посылать в южные воды эскадру надо, да не простую, а линейную, чтобы можно было противодействовать огромному турецкому флоту.

С чисто военной точки зрения задуманная экспедиция была бы серьезным ударом в спину Высокой Порты. Политических выгод в случае успеха предприятия Россия тоже получала немало. Но Екатерину II волновало главное: как отнесутся европейские державы к проходу мимо их берегов русского флота? Не будет ли каких угроз и запретов? Сможет и захочет ли союзная Англия противостоять враждебно настроенной к России Франции? Помимо союзнических обязательств Великобритании по «Северному аккорду», расчет был и лично на нового английского посла в Санкт-Петербурге лорда Каскарта, находившегося под очарованием Екатерины, которую не в меру впечатлительный посол именовал в своих депешах не иначе как «совершенная Дидона».

Увлеченный своей идеей, Григорий Орлов немедленно пригласил лорда к себе во дворец. Изложив суть дела, Орлов спросил посланника прямо:

– Да или нет?

Каскарт мгновенно переменился в лице: куда вдруг девалась недавняя восторженность и романтичность… Ответил холодно:

– На подобные дела у меня нет полномочий, но обещаю вам, граф, что, как только будет ответ, я сразу же уведомлю о нем ваше правительство…

На том и расстались.

Ответ из Лондона пришел на удивление быстро. Министр Рочфорд давал своему послу указание вырвать у русских за проход эскадры как можно больше выгод. Разговор об условиях прохода лорд Каскарт попытался было продолжить с Григорием Орловым, в политических делах не искушенным. Но Екатерина этот ход предусмотрела. Английского посла пригласил к себе сам Никита Панин. Разговор шел в словах крепких…

В своем донесении Каскарт писал: «Я сказал ему (Панину) с той откровенностью, на которую меня вызвали его выражения, что считаю себя обязанным относительно Англии, чем ей самой о том известно; затем я пояснил причину, побудившую к высылке эскадры в Архипелаг, опасения, возникшие в Англии, касательно возможного оборота тамошних дел…»

Панин нажимал, Каскарт отчаянно сопротивлялся, сам нанося колкие ответные удары. Граф Никита Иванович настаивал, чтобы Англия поддержала русскую эскадру своим флотом, как и положено настоящему союзнику. Услыша это, посол сразу же замахал руками.

– Что вы, что вы! Господин президент и не представляет, как нам трудно. Британия переживает сегодня нелучшие времена. Волнения в Америке, голод в Ост-Индии, трон подвергается сильнейшим нападкам со стороны палаты лордов и парламента, а палата общин вызывает ненависть народа. За десять последних лет у нас сменилось семь министерств!

– Хорошо! – остановил посла Панин. – Все это я знаю. Меня интересует сейчас иное – на что мы можем твердо рассчитывать?

– Новая война сегодня Британии не по силам, – гнул свое Каскарт, – но мы готовы оказать вашей эскадре всемерную помощь. Мы предоставим вам свои гавани и доки, обеспечим продовольствием и материалами, снабдим морскими картами и дадим хороших лоцманов. Ведь вашей эскадрой интересуется сам Георг Третий…

Теперь уже английский посол, перейдя в наступление, выгадывал своей стране все новые и новые уступки в торговле. Буквально впившись в Панина глазами, он загибал один за другим пальцы, подсчитывая трудности английских купцов. Наконец Панину надоело.

– Торгуетесь, как лавочник! – рявкнул он по-русски и уже на английском добавил: – Все! Больше ничего уступать не будем! Решайте, лорд, да или нет!

И Каскарт, поморщив лоб, ответил:

– Да.

В своем послании министру иностранных дел Англии Рочфорду лорд Каскарт написал следующее: «Честолюбие императрицы сделать Россию морской державой весьма сильно; в настоящую минуту ничто не занимает до такой степени ее мысли… как стремление довести до значительных размеров морские силы России, о чем я вовсе не сожалею… невозможно, чтобы Россия сделалась соперником, способным внушить нам зависть как военно-морская держава, и я всегда рассматривал подобные виды России весьма для нас счастливыми, ибо до тех пор, пока это будет выполнено, она должна будет зависеть от нас и держаться за нас…» Касаясь выгод, которые Англия могла бы извлечь для себя от похода русской эскадры в Средиземное море, английский посол писал: «В случае ее успеха успех этот лишь увеличит нашу силу, а в случае неуспеха – мы утратим лишь то, что не могли иметь».

Вскоре из Лондона был получен положительный ответ британского правительства на возможность прохода русских эскадр мимо английских берегов. Сразу же после этого в Петербурге начались переговоры, которые велись весьма интенсивно. Григорий Орлов, однако, от непосредственного участия в них был отстранен Екатериной II ввиду полного отсутствия дипломатических способностей. На переговорах русскую сторону представлял Н.И. Панин, английскую – лорд Каскарт.

Обстановка на переговорах складывалась весьма непросто. В бумагах Панина, относящихся к тем дням, то и дело встречаются такие записи: «торгуются, как невоспитанные лавочники», «торгаши», «ведут дело по-торгашески» и т. д.

Английская позиция была следующей: получить при минимуме затрат и забот о русских эскадрах максимум выгод от их пребывания в Средиземном море. При этом Каскарт, отвергая требования русской стороны о союзнической помощи, ссылался то на трудности британской экономики в связи с последствиями Семилетней войны и непопулярности палаты общин в народе, то на волнения в американских колониях и голод в Индии. Для лучшего понимания тона и духа переговоров весьма характерно письмо Каскарта министру Рочфорду от 30 июня 1769 года: «Я сказал ему (Панину. – В.Ш.) с той откровенностью, на которую меня вызвали его выражения (?), что Ее Величество имеет более оснований считать себя обязанной относительно Англии, чем ей самой о том известно (?!); затем я пояснил причину, побудившую к высылке эскадры в Архипелаг, опасения, возникшие в Англии касательно возможного оборота тамошних дел и намерения ее, в последствии которого, в случае если бы один из флотов встретил неприятеля в лице нейтральной державы (под «нейтральной державой» имелась в виду Франция. – В.Ш.) и был действительно атакован в присутствии нашей эскадры, то последняя не осталась бы праздной зрительницей подобного нарушения нейтралитета… Речь эта достигла желаемого действия. Он (Панин. – В.Ш.) сказал, что передаст мои слова императрице…»

В конце концов договоренность в переговорах была достигнута. Лорд Каскарт, подводя итог принятому соглашению, не без самодовольства доносил в Лондон: «Кажется, ничто не произвело такого сильного и приятного впечатления, как согласие короля с мнением императрицы относительно ее флота и той формы, в которой это соглашение было согласовано».

Все решила энергичная деятельность Алексея Орлова, и прежде всего его особое положение в отличие от других, гораздо менее влиятельных эмиссаров. Следует отметить, что письма с наиболее своими смелыми «прожектами» Орлов слал на имя своего брата-фаворита, чтобы уже через него влиять на решения императрицы. Помимо этого, Алексей Орлов в донесениях не скупился на обещания, так, в одном из своих первых писем из Италии он с уверенностью заявлял: «Труд сей будет для нас очень мало стоить, чтоб повести греков против турчан и чтоб они у меня в послушании были. К весне будем иметь войско в сорок тысяч».

В другом письме на имя брата Григория Алексей Орлов рисует еще более захватывающую перспективу: «Если ехать, так уж ехать до Константинополя и освободить всех православных и благочестивых из-под ига тяжкого… Вы ступайте с одного конца, а я с другого зачал». Подобные письма были для Екатерины II как нельзя кстати, и она обращает самое пристальное внимание именно на Грецию. О принятии своего решения она незамедлительно сообщает Алексею Орлову: «Мы сами уже… помышляли о учинении неприятелю чувствительной диверсии со стороны Греции как на твердой земле, так и на островах Архипелага (имелись в виду острова Эгейского моря. – В.Ш.), а теперь и тем более…»

По изначальному плану, прежде всего предполагалось согласовать время прибытия эскадры в Средиземное море с началом восстания маниотов и сфационов.

Самой эскадре предлагалось первоначально сосредоточиться у мыса Матапан, островов Кандия и Цериго, а затем, установив связь с повстанцами, следовать в Эгейское море.

Первый, самый внезапный и решительный удар предполагалось нанести высадкой десанта на Коринфский перешеек, отделяющий полуостров Морею от материковой Греции. Этим предполагалось обеспечить прежде всего быстрое освобождение Мореи, а также невозможность проникновения туда турецких войск. Для этого безымянный автор предполагал занять Коринфскую крепость, а затем, усилив ее артиллерией и укрепив дополнительно, удерживать от неприятельских нападений любой ценой.

Второй, еще более ошеломляющий удар, по мысли автора, должен был быть нанесен по Салоникам. Отряд русских судов с большим десантом на борту должен был, действуя аналогично «Коринфской операции», высадить десант у Фермопил, чтобы затем, укрепясь там, наглухо перекрыть туркам доступ в Грецию и тем самым обеспечить там полный успех восстания.

Изложенный проект поражает своей стремительностью, смелостью и масштабностью, и, безусловно, при его хотя бы даже частичном выполнении туркам наносился бы удар такой силы, от которого они не скоро могли бы опомниться.

Однако события повернулись иначе, и от столь дерзкого плана пришлось отказаться.

Граф Чернышев не вошел, а вбежал в залу, отбросил в кресло шляпу и трость. Гордо вскинув голову, он оглядел собравшихся.

– Господа адмиралы и кавалеры, в связи с войной турецкой велено государыней возродить флотилию для действия на море Азовском, а после завоевания оного и на море Черном!

Речь Чернышева вызвала всеобщее ликование. Адмиралы кричали «виват», жали друг другу руки.

Иван Чернышев – политик тонкий: чтобы до времени не будоражить необычной средиземноморской першпективой адмиралов, начал он заседание с того, что было давно уже на уме у каждого, оставляя главный вопрос напотом. Когда первые восторги улеглись, прикинули члены коллегии сроки приготовления флотилии. Затем решали голосованием, кому доверить пост командующего. Хитрый Чернышев сразу же предложил кандидатуру Сенявина, не забыв прибавить, что тот рекомендован на сей пост самой государыней.

Гидрограф Нагаев лишь пожал плечами:

– Уж коли матушка решила, чего тут обсуждать. Лешка Сенявин – кандидатур подходящий!

Голосовали единогласно. Лишь старый Льюис, склонившись к уху рядом сидевшего Нагаева, прошипел ядовито:

– Двинули кверху этого проходимца, а за какие, спрашивается, заслуги?

Но Нагаев не поддержал, отмахнулся:

– Будет тебе, как порешили, так и порешили.

Алексей Сенявин, сухощавый и подтянутый, встал во весь рост. О своем предполагаемом назначении на новую должность он уже знал, так как третьего дня имел секретную беседу с императрицей. Заявил контр-адмирал без лишних слов, что костьми ляжет, а через три года выйдет с новостроенным флотом в море Азовское, а там и далее двинет[9].