– И это еще не всё. Истинные колдыбанцы несут в широкие массы современников новые, совершенно особые образцы удали. Пообещать жене цветы, выйти за порог дома и буквально сию минуту сгинуть. Как будто его и не было.

– Так и не выбив ковер на улице. Не вбив гвоздь в стену. Не сходив на базар за картошкой. Не оставив даже рубля на похороны.

– Уверены, что такое доступно каждому телезрителю-современнику. Именно такой показательный подвиг совершили наши мужья-удальцы. Специально для того, чтобы все очные и заочные участники нашего любимого телешоу не заснули от скуки, а наоборот – засветились бы восторгом и радостью. Назло и на зависть телезрителям всех остальных телешоу, телепрограмм и телеканалов.

– Удальцы-герои без похорон! С таким гламуром «Мадамский клуб» переплюнет Би-би-си! – задыхается от радости ведущий.

И тут уж нет никаких контраргументов даже у депутатов Европарламента.

– Браво вдовам Колдыбанщины! – скандируют многомиллионным хором очные и заочные участницы телешоу, испытывая радостные надежды, что их мужья непременно последуют вдохновляющему примеру колдыбанских героев-удальцов. – Все призы – этим удивительным вдовам! Снять про них специальный сюжет! Нет, десять сюжетов. Нет, десять телесерий. Показывать по всем телеканалам круглые сутки. Выпустить компакт-диск. Открыть сайт в Интернете…

Асы колдыбанской мысли в изнеможении умолкли. Пожалуй, хватит. И так переплюнули и Гомера, и Гюго, не говоря уж о выступальщиках со столичного телевидения.

– Специальный сюжет… Сериал… Сайт в Интернете… – завороженно зашептала предводительша женсовета. – Это действительно предел мечтаний. Но…

– Вы подумали, что будут делать мои подруги в прямом телеэфире? – обратилась она к нам. – Выбить ковер на улице. Вбить гвозди в стену. Принести с базара мешок картошки. Это все ведь для мужчин – трудовой подвиг. А для женщины – всех дел на пять минут. Сюжет для небольшого ролика. А что дальше по вашему сценарному замыслу? Хотя бы на одну серию…

Эх, какой крутой вираж! Как говорится, на вылет. Эллинские мудрецы летели бы после такого виража до самых Афин. Московские, которые, естественно, похитрее – прямо до ресторана «Москва». Но что такое десять древних и десять тысяч нынешних мудрецов перед одним Колдыбанским умником в образе ночного трижды сторожа! Вы поняли: речь идет о нашем врио. Он все еще в тылу у противника, но рвется нам на подмогу.

– Благородные дочери Колдыбанщины! – обратился он к женсовету с проникновенностью партийного трибуна перед выборами или базарного торгаша перед обвесом покупателя. – Вам не придется заниматься на глазах всего человечества какими-то мелкими хозяйственными делами. При чем тут гвозди, коврики и картошка? Как только вы станете вдовами, то немедленно приступите к своим прямым и истинным обязанностям. Вы будете…

В глазах боевых подруг колдыбанских лихачей засветилась робкая надежда: может быть, им сейчас завещают секрет какого-нибудь клада разбойных предков?

– …плакать. Вы будете плакать и только плакать! – обрадовал их сценарист в болотных сапогах. – Сейчас, в безвременье, нет истинных вдов. Мир забыл, что истинная вдова – не та, которая ищет себе утешение. Это вдова… безутешная!

– Вы, дочери Колдыбанщины, и явите миру этот вдохновляющий пример истинной вдовьей судьбы. Уверен, что вашей печали и ваших слез хватит не только на десять серий… При чем тут вообще какие-то телесериалы? Вы будете печалиться и плакать десять лет. Двадцать лет. Всю оставшуюся жизнь. Я верю в вас!

Какой удачный контрвираж! Аж самих слеза прошибает.

– Весь мир ужаснется от вашей скорби, – твердо пообещал наш супер обалдевшим женсоветчицам. – Ужаснется, но вместе с тем и восхитится: «Ах, какие безутешные вдовы! Не было еще таких безутешных вдов. Ни в какие времена. Только в наше время!»

– Что это означает? Это означает, что безвременью не удалось столкнуть нашу эпоху в реку забвения. Вашими рыданиями эпоха будет прославлена и спасена. Какая завидная судьба! Позвольте от всей души заранее поздравить вас.

Такой удивительной пакости не сулили нашим женам даже в советские времена. Молодец! Настоящий главарь. Знает, что говорит. И главное – полностью верит себе на слово.

Противник, то бишь женсовет, безмолвствовал. Самое время идти на прорыв. Вперед, удальцы! В рукопашную!

– Лука Самарыч!

Да, именно так сказали мы. Принципиально, демонстративно, с вызовом. Чтобы эта змей-хунта знала: здесь и сейчас нет ни Луковича, ни Реповича, ни Хреновича, ни как там еще у них, на кухне, водится. Здесь и сейчас – наш вожак, наш супервоевода, наш колдыбанский Геракл номер два.

– Лука Самарыч! – воззвали неоудальцы. – Во имя родной эпохи пошлите нас на…

Мы судорожно глотнули воздух.

– На смерть. На верную, на неминуемую, на лютую смерть-погибель!

– Немедленно! – ликующим хором протрубил весь зал. – Буквально сию минуту!

Во загнули! Змеи совершенно растерялись и готовы были ужалить хоть самих себя, лишь бы понять: уж не спят ли они?

Признаться, мы тоже немного сомневались: не во сне ли все это? Во всяком случае, еще не очень верили себе на слово. Но ничего, сейчас свое слово скажет супер-врио.

Эй, атаман, где ты там? Твой ход. Не подведи. Сыграй как надо!

И атаман сыграл. Как надо. По-колдыбански.

– Слушайте меня, затаив дыхание! – призвал он наших жен. – Буквально через минуту над Волгой появится невиданный туман, поднимется неслыханная буря, начнется невообразимый шторм. Такого разгула стихии не ведали наши лихие предки. Да, их потомкам, вашим мужьям, повезло на зависть. Никто из них не вернется живым. Все они погибнут как один.

Атаман уставился в пространство, чтобы увидеть, как мы идем на заклание.

– Вот лихо гибнет Самосудов! – радостно возвестил он. – Его сменяет Безмочалкин. На место павшего Безмочалкина становится Молекулов. Вслед за ним идет на верную гибель Профанов. Затем, восхищаясь своими капитанами, спешит с улыбкой на устах сложить голову юноша Ухажеров… И вот уже в живых не осталось никого.

Он торжественно замолк.

– А вы? – пискнула Рогнеда. – Разве вы не погибнете?

– О нет! – вздохнул кровожадный супер. – Я лишен радости сложить голову вместе со своими соратниками. Я останусь в живых. Чтобы принять на себя бремя славы и зреть торжество Колдыбанской Истины.

Молодец, супер! Даже мы одурели. Что уж говорить о жен-совете, который, если верить признаниям его собственных членов, состоял сплошь из дур. У террария, в смысле у жен-совета, начали сдавать нервы.

– У тебя же колит! – забеспокоилась Самосудова, обращаясь к своему Мегрэ. – Тебе не на утес надо, а к врачу.

– Какая тебе еще буря! Про радикулит забыл? В процедурный кабинет пора, – призвала своего Макаренко Молекулова.

– Куда тебе с твоей аллергией в шторм? Марш в теп лую постель! – потребовала Безмочалкина от своего Мойдодыра.

– На верную смерть, видишь ли, собрался. Ты здоров как бык. Заболей сначала чем-нибудь для приличия! – приказала своему Дидро Профанова.

Ага! Мы ломим…

– Сотоварищи по подвигу! – игнорируя малосодержательные призывы женсовета, сурово и скорбно воззвал капитанский столик. – Простимся перед смертью. Обнимем в последний раз своего атамана.

Первым обнимал врио мент Самосудов. Он сделал это по-военному сдержанно. Лишь кобура слегка съехала набок, а погоны стали на попа. Молекулов обнял Самарыча так крепко, что у самого у него вступило в поясницу, и он слегка согнулся, будто после генеральной уборки в своем шестом «А». Безмочалкин старался держаться подальше от брезентовой плащ-палатки, но все же среагировал на этот аллерген и слегка чихнул. Профанов никак не пострадал от процедуры прощания и даже успел незаметно подтянуть штаны на предводителе. Ухажеров, понятно, расчувствовался, всхлипнул, но взял себя в руки и сумел не разрыдаться и не упасть в обморок.

Так же трогательно и достойно простились с вожаком все остальные удальцы.

Удивительная колдыбанская быль шла как по маслу. На всех парах. Как под горку. Мы уже верили себе на слово.

– Вам будет что порассказать, – пообещал женсовету Самосудов.

– И внукам, и правнукам, – добавил Безмочалкин.

– И составителям энциклопедий, – усилил Профанов.

– И даже кумушкам-сплетницам, – поставил точку Молекулов. – Я имею в виду очных и заочных участниц телешоу «Мадамский клуб».

– Как пить дать! – воскликнул зал.

«И вот вы уже на берегу Волги!» – восхищается читатель.

Нет, читатель, на сей раз ты абсолютно не прав. Ну при чем тут берег Волги? Мы решительно двинули совсем в другую сторону. Прямо к барной стойке. Как и подобает колдыбанским удальцам. Чтобы перед смертью в последний раз прильнуть к источнику истины. Ну?

Едва мы приблизились к барной стойке, как Юрий Цезаревич профессионально взмахнул рукой, и полотенце, покрывавшее стаканы, словно взмыло над ними. Стаканы были… уже наполнены!

– Юрий Цезаревич, – сказали мы. – Извините, что не смогли расплатиться с вами при жизни.

– О чем речь! – отмахнулся благородный бармен.

– Но ручаемся, что за нас расплатятся наши внуки и правнуки, которые, несомненно, будут постоянными клиентами «Утеса».

– Как пить дать! – воскликнул Подстаканников, будто уже видел перед барной стойкой наших наследников.

– Пить дать – хорошо, – согласились мы, – а дать пить – лучше. Тем более в последний раз. Перед смертью.

– Да, перед смертью – это особое событие, – запричитал Юрий Цезаревич. – Дать. Пить. В кредит. Хоть до премии. Хоть до похоронных.

Вы слышали? Кредит до похоронных! Нет, вы такого еще не слышали. Мы – тоже. Если честно, то и не мечтали. Неудивительно поэтому, что не только женсовет, но даже мы сами не успели моргнуть глазом, как полные стаканы оказались в наших удалых дланях.

И все сразу стало на свои места.

– Я боюсь, – заш-ш-шептала вдруг Самосудова.

– Мне страш-ш-шно, – призналась Безмочалкина.

– Это просто уж-ж-жас, – задрож-ж-жала Молекулова.

– Кош-ш-шмар, – заш-ш-шепелявила Профанова.

– Ой! – схватилась за сердце и юная невеста Рогнеда. – А с каким же бантом ходят на похороны героев?

Даже главкобра, она же люкс-гюрза, почувствовала, что дело принимает какой-то уж очень особый оборот. И что ответственность за чужих мужей ляжет на нее. Она закатила к небу свои импортные очки:

– Му-му-мужчины! Может, не будем так сразу коллективно гибнуть? Может, сначала коллективно разведемся?

Ценное предложение. Но где же ты раньше с ним была, хитромудрая? А теперь поздно.

– Извините, дорогие современницы, – сухо и строго сказал за всех флагманский столик, – но времени на сомнения и разговоры больше нет. Нам пора.

Все взоры обращены к потомственному буфетчику-бармену. Говори традиционный тост, Подстаканников! Впрочем, какой же он традиционный? Тебе, бармен в седьмом поколении, выпало произнести такой тост, за который его виновникам, то есть нам, твои предки простили бы все долги.

– За колдыбанских жен, они же – без пяти минут вдовы! – с молодым и молодецким задором провозглашает счастливый бармен.

– За наших безутешных, но счастливых вдов! – подхватили колдыбанцы. – За Особую Колдыбанскую Истину!

Стаканы взметнулись чуть ли не к небу. Юрий Цезаревич наводит на нас прадедовский фотоаппарат.

– Внимание, съемка! Делаю исторический кадр: «Истинные колдыбанцы-удальцы идут на смерть во славу эпохи».

Допотопная техника издает звук, который не отличишь от салюта. Есть! Вот она, удивительная колдыбанская быль, о которой восхищенные современники и потомки будут слагать легенды и былины.

Ульк?

Нет, подожди, читатель, не гони. Ну что ты так торопишься похоронить нас? Ведь тогда уже совсем точка и читать тебе больше нечего.

Специально для того, чтобы ты, читатель, мог еще и еще раз продемонстрировать свою любовь к чтению, а равно для того, чтобы истинные колдыбанцы еще и еще раз прославили свою эпоху, судьба в последний момент сделала крутой и совершенно удивительный поворот. Тот самый, который мы так старательно и искусно готовили…

Как вы помните, на Самарской Луке верят на слово. Особенно если хорошо сказано.

– За наших безутешных вдов! – сказали мы. С таким восторгом и ликованием, что змеи не могли не поверить нам. Змеи поняли, что зря они вселялись в колдыбанок и морочили им голову сладкими грезами.

Или жена без особых утех. Или особо безутешная вдова. Ну! Умрите, кобры всех народов и всех времен, но точнее колдыбанской истины о женщине вам ничего не придумать.

Змеи поняли также, что с удальцами нового типа лучше не связываться. Да, они не сплавают в бурю на челнах. Не возьмут штурмом неприступный утес. Они неспособны даже на такой подвиг, как вбить гвоздь в стену. Но… у них есть особое, прямо-таки волшебное оружие. Это прадедовский третий стакан. Только смерть может вырвать его из рук потомков лихих волжских атаманов. Нет, не так: даже смерть неспособна отнять его у них.

Змеи поняли, что проиграли. Наш особый героизм сразил их наповал. И в тот самый момент, когда Подстаканников направил на активисток Приволжского женсовета свой старый сапог, то бишь фотоаппарат и весело приказал:

– Ваш черед, счастливые вдовы! Прошу смотреть прямо в объектив! Для внуков и правнуков, для истории, для телешоу «Мадамский клуб»! И-раз…

…в этот самый момент перед нами вдруг оказались совершенно иные колдыбанки. Пусть дуры, пусть даже самые последние дуры. Зато наши, то есть с колдыбанским поворотом. Глаза наших жен вдруг разом вспыхнули. Пожалуй, даже и загорелись. Причем совершенно особенно. Не совсем так, как очи эллинских жен-овечек, когда мужья привозили им из-за семи морей руно золотого барана. И совсем не так, как глазки московских львиц, когда щедрые покровители достают из семи кошельков украшения. Бриллиантовые – для них. Золотые – для их собачек. Говорят, что очи древних красавиц при получении дорогих подарков вспыхивали и загорались, как звезды и солнце. У современных – как фары «Мерседеса», а то и как прожекторы Олимпийского спорткомплекса. Глаза колдыбанок можно было уподобить только волжскому бакену. Разумеется, неисправному, но почему-то веселому и бесшабашному.

Вот ожил и часто-часто замигал волжским бакеном левый глаз Самосудовой. Ну точно так же, как у ее мужа, когда он начинает маневры по выходу из тупика Подстаканникова. Запрыгали сигналы-огоньки и в глазах других Колдыбанок. У Безмочалкиной – шаловливые, у Молекуловой – озорные, у Профановой – с эдаким баламутным оттенком. Подмигнула и юная Рогнеда, да так по-разбойничьи, будто вознамерилась обрить кудлатого Ухажерова наголо.

– Стоп, дорогие наши мужья! – воскликнула одна из современниц-колдыбанок. – Слушайте нас, затаив дыхание!

– Мы поняли, что здесь и сейчас нет пустых бездельников, – заявила другая. – Здесь и сейчас – совершенно особые спасатели родной эпохи. Мы объявляем себя вашими сподвижницами.

– Мы признаем, что такой миссии, как ваша, – подхватила третья, – не знали никакие народы ни в какие времена.

– Мы присягаем Особой Колдыбанской Истине, – заверила четвертая. – Присягаем на все три буквы. Хотя все-таки они удивительно большие.

Мы слушали. Не веря своим ушам. Но веря нашим женам на слово. Потому что теперь они говорили хорошо. К тому же заходили на второй круг.

– Спасибо за сказочные цветы, – поклонилась одна из прозревших. – Но мы вполне обойдемся без них.

– Можно сплавать за ними и в другой раз, – совершенно справедливо заметила вторая. – Когда утихнет шторм, установится погода, а вы узнаете, в какой стороне находится знаменитый волжский утес.

– А сейчас пофилософствуйте на какой-нибудь интересный предмет, – разумно решила третья. – Постарайтесь, пожалуйста, а то в энциклопедиях абсолютно нечего читать.

– Мы же не будем вам мешать и пойдем домой, – проявила поистине сократовскую мудрость четвертая. – Постираем, погладим, приготовим ужин. А заодно будем старательно размышлять о том, как бы и нам, следуя вашему вдохновляющему примеру, внести свой удивительный вклад в дело спасения родной эпохи.

– Ну? – буквально заглядывая нам в глаза, вопросил хором женсовет: дескать, всё ли по-вашему, по-колдыбански?

– Теперь, пожалуйста, выпейте, – пожелал нам женсоветский хор. – Вы ведь умрете, но выпьете. Только зачем «перед смертью»? Выпейте… на здоровье.

Мы не знали, что и сказать.

– Стоп! – очнулся Подстаканников. Оно и понятно: ведь пить приказано не ему, а нам. А ему правильных указаний пока не последовало.

– Стоп! – заволновался потомственный скупердяй. – Что значит «на здоровье»? Нет такого кредита. Первый раз слышу. В кредит – только перед смертью.

– Ах, извините, – спохватились колдыбанки. Они пошушукались и заявили бармену:

– Герои не пьют в кредит.

В следующее мгновение – Гомер сказал бы «прекрасное», а Гюго воскликнул бы «божественное!» – на барную стойку легло несколько новеньких, по-женски чистеньких, а главное, достаточно крупных купюр.

– Выпейте, пожалуйста, за наш счет, – учтиво попросили жены. – Сделайте одолжение.

Мы ошалели. Вот это быль! А женсовет меж тем был уже на пороге. Еще минута – и след его простыл.

Уф… Неужели остались живы? Да еще и выпьем за счет жен? Ну что тут скажешь? Такая игра пойдет. Натерпелись, конечно, страху, но зато…

– Мои верные соратники и сподвижники! – прервал наши блаженные мысли голос партийного трибуна с нотками короля губернского колхозного рынка. – Знаю, знаю: вы огорчены тем, что сегодня вам не удалось совершить подвиг и сложить голову за Особую Колдыбанскую Истину. Но зато вы убедились, сколь удивительна сила ее правды. Она одерживает блистательную победу уже за пять минут до подвига. Мы с вами победили змей женской гордыни и себялюбия. Сегодня их больше нет на Самарской Луке. Завтра они исчезнут на Средней Волге, послезавтра – во всей нашей державе, а там, глядишь, и на всей планете! Что же будет, когда судьба подарит вам счастье пролить кровь во славу эпохи?

Взгляд его поплыл в небо. Мы не стали дожидаться, когда главарь насладится картинами пролития нашей крови.

Ульк!

Вполне возможно, что седые Жигули уронили от изумления свою шапку в волжские воды. Но быль все это, быль…

А теперь умерим несколько свои восторги. Вдруг у читателя возникнет непреодолимое желание помчать в Колдыбан немедленно, сию минуту? Чтобы послушать своими ушами удивительные былины и были. Похвальное желание, но… В Колдыбане вас могут встретить не былинами, а… небылицами. Спешим опровергнуть их.

Еще не родилась самая первая легенда и былина про удивительную удаль истинных колдыбанцев из «Утеса», а небылица про быль, которую вы только что услышали, уже пошла гулять по Колдыбану. Буквально на следующий же день, буквально с утра. Точнее, сразу же, как колдыбанцы начали рабочий день. В смысле оказались на своих рабочих местах и начали судачить о том о сем.

Возможно, инициатором распространения небылицы стал злейший соперник Приволжского женсовета – жен-совет Поволжского микрорайона. А может, злейший недоброжелатель завсегдатаев ПОПа № 13 – колдыбанское отделение Общества трезвости. Вполне вероятно, что они действовали в сговоре, а равно вкупе со злейшим недругом «Утеса» – плавучим рестораном-казино «Парус».

Согласно небылице, наши жены, распрощавшись с нами, отправились якобы вовсе не домой исполнять свои обязанности хранительниц семейного очага, без пяти минут легендарного. Нет. Едва дверь «Утеса» успела пропеть им вдогонку знаменитую песню «Жена найдет себе другого, а мать сыночка – никогда», как они прямиком двинули… в «Парус».

Через минуту они уже сидели там за банкетным столом. Еще через минуту их уже вовсю обслуживали. Это, конечно, похоже на небылицу. Обычно в «Парусе» приходится сидеть за пустым столом не меньше часа. Но на сей раз персонал ресторана был так удивлен появлением активисток Приволжского женсовета, что к ним прибежал сам исполнительный директор.

– Что случилось? – тревожно спросил он. – В честь какого особого события мы имеем честь видеть вас здесь?

– Хотим постичь истину, – объяснила одна.

– И не какую-нибудь, – уточнила другая. – Особую Колдыбанскую Истину.

– Все три слова – с большой буквы, – продолжила третья.

– А главное, – заключила четвертая, – с поворотом.

– Поворачивайтесь, да поживее! – приказала скромница Рогнеда.

– Что будем заказывать? – услужливо поинтересовался директор.

– Наверное, сок, – неуверенно молвила Самосудова и вдруг как-то само собой брякнула: – В смысле шампанское.

– И портвейн, – добавила Безмочалкина.

– И ликер, – присовокупила Молекулова.

– И коньяк, – довела заказ, казалось, до совершенства Профанова.

– А равно водку, – вдруг заявила сама скромность Рогнеда Цырюльникова.

Еще через минуту они выпили по первой. И пошел у них разговор.

– Чего вы сдрейфили? – начала было попрекать товарок нездешняя жена. – Ну остались бы вдовами, ну поплакали бы ради приличия немного. Зато потом какая жизнь! Мужчины просто обожают вдов. Даже больше, чем разведенных. Безутешная вдова. О, какие это сулит утехи! Воображение так и разыгрывается.

Она глянула на колдыбанок и снова увидела необычное зрелище. Как и в «Утесе», глаза женсоветок вспыхнули какой-то особой иллюминацией. Такой, что даже шикарные импортные светильники ресторана-казино отчего-то вдруг померкли.

– Вы, конечно, правы, подруга, – обратилась одна из колдыбанок к своей иноземной землячке. – Остаться вдовой в расцвете лет – завидная участь. Не каждой так повезет. И все же вы рассуждаете как бы по-московски. То есть узко и мелко.

– Надо мыслить по-нашему. То есть шире и глубже, – поддержала другая. – Вдовами быть хорошо, но… Вдовами без пяти минут – еще лучше.

– Теперь нам будет что порассказать, – с лукавой улыбкой продолжила третья. – Такое, что «Мадамский клуб» ахнет.

– И не только «Мадамский клуб», – добавила четвертая. – Внуки и правнуки ахнут.

– А может, и все народы всех времен, – ляпнула с девичьей прямотой Рогнеда.

Ее старшие современницы меж тем пошли по второму философскому кругу.

– Мы теперь – соратницы героев, – строго сказала первая. – Это налагает на нас особую ответственность.

– Мы должны все свои силы отдать служению Особой Колдыбанской Истине, – решительно высказалась вторая.

– Без остатка! – сурово подтвердила третья. – Что это автоматически означает? До стирки ли нам теперь, до уборки ли, до кухни и прочего мелкого быта?

– А равно и большого, – категорически заявила четвертая. – Гори он огнем, этот быт!

– Как пить дать! – припечатала вдруг скромница Рогнеда.

– Ну что ж, – отозвались все хором. – Давайте пить. – И поманили пальцем директора.

– Пить дать – хорошо, – объявила ему Безмочалкина, – а дать пить – лучше.

– Как дать? – задала сакраментальный вопрос Молекулова.

– Само собой, в кредит, – рассудила Профанова.

– В кредит до свадьбы. До второй! – цыкнула на директора леди опасной бритвы Цырюльникова и, демонстрируя глубину колдыбанской логики, аргументировала: – Первой свадьбы все равно не будет.

– Но, дорогие дамы… – начал было выкручиваться директор.

– Здесь и сейчас нет никаких дам, – жестко раскрутил его женсовет Приволжского микрорайона. – Здесь и сейчас – спасательницы эпохи.

Через минуту нежные женские ручки уже держали третий по счету бокал.

– Дорогие подруги! – молвила одна. – Уверена, что вам пришла в голову глубокая мысль. Наконец-то мы с вами – не дуры. Очень даже не дуры.

– А это означает, – подхватила вторая, – что в дураках теперь автоматически окажутся другие.

– Особенно участницы всероссийского шоу «Мадамский клуб», – уточнила третья. – Как очные, так и заочные. И особенно – очковые.

– Пришло наше время, – заявила четвертая. – Не будем же терять его зря. За нашу Особую Истину! С заглавной буквы. И с красной строки.

И больше уже ничего не говорили. А чего еще говорить?

Ульк!

Все сказано.

Эта небылица внешне столь правдоподобна, что за нее попытался ухватиться Геракл. Дабы снизить высокое звучание нашей героической победы, умалить ее всемирно-историческое значение.

– Ах вы, костлявые волжские сорожки! – гремел он, как автомобиль «Москвич» на колдыбанских ухабах. – Пудрите честным людям мозги. Дескать, жены ваши жрицы Истины! Ха. Со мной такие номера не проходят. От меня ничего не укроешь. Признавайтесь как на духу: вы же видели, что ваши жрицы, ха-ха, пришли домой среди ночи и навеселе?

– Конечно, нет, никудышный вы аналитик, – вежливо отвечал ему за всех Лука Самарыч. – Конечно же, не видели. Истинных колдыбанцев и утром-то из пушки не добудишься. А среди ночи они спят как убитые. Так что если и видели жен, то лишь во сне. Но во сне все нормальные люди видят только чужих жен.

Подобным же образом были категорически отвергнуты и убедительно опровергнуты всякие вымыслы и домыслы.

– И все равно вы – болтуны и мюнхгаузены! – гремел Геракл. – Не знаю, как раньше, а сейчас на Волге нет и не может быть никаких бурь и штормов. Это вам не Средиземное море! На Волге сейчас – сплошные плотины да шлюзы. Тишь, гладь да Зевсова благодать. А вы мне мозги про грозную стихию канифолите. Попались, ха-ха?

– Это вы, закоренелый скептик, попались в сети поверхностных вымыслов, – все так же спокойно возражал Лука Самарыч. – Давайте лучше поверим научному прогнозу погоды, который постоянно делает Колдыбанский гидрометцентр. Вот, пожалуйста, на первой странице газеты – заголовок «Штормовое предупреждение». Читаем далее: «На Самарской Луке – тихая и ясная погода, на Волге – полный штиль. Однако во второй половине дня в районе третьей линии бакенов и на главном фарватере ожидается кратковременный, очень густой сиреневый туман с видимостью не более полуметра. Одновременно со стороны Молодецкого кургана будет наблюдаться желтая волна высотой десять метров и ударной силой не менее пятисот тонн. Судоходство в течение часа категорически запрещается».

– Шторм при полном штиле? – растерялся Геракл и возвел очи к небу. – Афина, ты что-нибудь кумекаешь?

– Тут все очень просто, – улыбнулся Лука Самарыч. – Сиреневым туманом у нас называют выбросы в атмосферу, которые делает азотно-туковый комбинат. А желтая волна, которая запросто утопит хоть линкор, хоть «Титаник», поднимается на Волге всякий раз, когда проводит плановые подводные испытания дважды орденоносный и трижды засекреченный военный моторостроительный завод с лиричным названием «Ласточка». Как видите, бури и штормы вашего родного Средиземного моря – нам все равно что мелкая рябь в старом корыте.

– Ну ладно, пусть я дурак, – не выдержал Геракл. – Пусть сама Афина – дура. Зато ваши жены, хваленые умницы-разумницы, вернувшись домой с гулянки, расколотили всю посуду. И фаянсовую, и фарфоровую, и хрустальную. Прямо об пол. И еще приговаривали: «Да черт с ней. Жалко, что ли!» Вот вам, ха-ха, и легендарные героини…

– Извините, любезный, но только циник способен повторять такие нелепые домыслы, – ничуть не смутился Лу ка Самарыч. – Колдыбанки могут, и то в крайнем случае, колотить разве что старые глиняные горшки. И не об пол, чтобы не повредить дефицитное напольное покрытие, а только об головы мужей. Надо подчеркнуть также, что при этом колдыбанки буквально рыдают от жалости.

– Жалко им, разумеется, горшки, – наконец-то понял все как надо Геракл. – Сдаюсь. И от души поздравляю вас.

– Спасибо, – поблагодарил от имени всех Лука Самарыч. – Хотя, если откровенно, во всей этой истории есть один загадочный момент…

И действительно, легендарные колдыбанки проспали почему-то на следующий день до обеда, а кое-кто – и до ужина. А проснувшись, испытали загадочный, не ведомый им доселе особый симптом. Когда рука почему-то тянется не к любимой губной помаде или к новой модной туши, а к трехлитровой банке с рассолом.

Вот уж феномен! Но его прояснить под силу только нашей большой науке.