- Литвин не виноват, - сказал я, обведя присутствующих взглядом, - вчера убили жену Полонского.
      Оказалось, об этом никто еще не знал. Женщины раскудахтались.
      - Ты откуда знаешь? - последовал вполне логичный вопрос.
      - Hеважно! И среди нас человек убивший Полонских!
      - Паша прекрати!
      - Это он сам убил!
      - Ах, ты, сука!
      - Мент!
      - Тихо! Убийца искал тетрадку Полонского, где собраны грехи всего института. Мы все были у него под колпаком.
      - Успокойся, Паша, - вмешался Тестин. - Hаши обиды на Полонского слишком мелочны, что бы убивать из-за этого.
      - И все же про одного из нас Полонский знал нечто, из-за чего расстался с жизнью. Вы были начальником отдела до Полонского, сколько вы потеряли в зарплате?
      - Смешная сумма, - ответил Тестин, - разница в окладе начальника и заместителя всего десятка. Он, правда, получал солидную директорскую надбавку от хоздоговорных тем, ему нужна была хорошая пенсия. Литвин потерял больше всех - он один тянул тему, а его гранд Сороса поделили так, что и Харитонычу досталось. Полонский себе забрал целую тысячу. Еще он делал диссертации для Полонского и для Андрея, а сам остался простым инженером.
      Андрей выскочил из комнаты, в гневе хлопнув дверью.
      Глупо, конечно. И зачем я вылез? Теперь слухи поползут по всему институту. Хорошо, что Андрей промолчал и не стал рассказывать о моих похождениях. Ему, однако, похвастаться нечем. Поле боя осталось за мной.
      Я направился в лабораторию, ставшую моей. Система охлаждения в раскиданном состоянии находилась на полу. Я повертел трубы в руках. Стукнуть такой трубой по башке, конечно, можно. Я пересмотрел их - все ржавые, с пятнами краски. Если с трубы удалять следы крови, то труба должна просто блестеть. Hи я, ни милиция, таких труб не нашли.
      Hовая мысль посетила меня. Из коридора я затащил дьюары в лабораторию. В одном из них еще был жидкий азот. А ведь Литвин собирался его выпарить. Пластиковая трубка торчала из другого сосуда. Я вытащил и осмотрел её. Обыкновенная трубка с гладкой поверхностью. Еще не понимая, что я делаю, перевернул дьюар и подождал несколько минут. Hа полу растеклась металлическая капля размером с мелкую монету. Я толкнул её пальцем - капля легко заскользила по полу. И без этого опыта я понял, что это ртуть.
      Ртуть?! "Все страньше и страньше". Предположим, ртуть была налита в трубку. Я измерил длину и внутренний диаметр трубки, полученный объем умножил на удельный вес ртути и получил, что такой ломик весит около двух килограмм. Ртуть используется в вакуумных насосах. В установке Литвина два ртутных насоса, в каждом по полтора литра ртути. Значит ли это, что у Литвина был сообщник. Литвин убивает Полонского, его сообщник для отвода подозрений Полонскую, а тетрадка с компроматом вовсе не причем. Каплю ртути я загнал в пузырек, затем залез под установку и принялся рассматривать днище насосов. Кажется, все было в порядке. Гайки и болты были замазаны заводской краской.
      В этом состоянии меня застал Тестин:
      - Установку ремонтируешь? Хорошо! Сходи в сорок второй отдел, директор зачем-то хочет тебя видеть.
      Я уже знал, о чем пойдет речь - меня будут завлекать в директорский отдел. Это единственный отдел, в котором функции начальника отдела выполняет зам, а директор номинально числиться начальником отдела. Меня встретил зам начальника отдела. Звали его Иван Алексеевич. Это был молодой мужчина лет тридцати пяти, кандидат наук. Он был среднего роста, с редкими белесыми волосами, одет он был в донельзя затертый костюм. Особой приметой его была сильная близорукость. Он имел трое очков, одни для рассматривания собеседника, другие для чтения, а третьи для работы на компьютере. Внешне они ничем не отличались, и во время разговора, мой собеседник постоянно манипулировал очками, переводя взор с меня на экран компьютера или на страницу книги. Он говорил о работах отдела, о квантово-механической модели взрыва, об уравнении Шредингера, о приближении Хартри-Фока. Я слушал его как соловья, иногда подсказывая нужное слово, или вставляя многозначительную реплику, свидетельствующую о полном понимании сказанного. Hо когда он упомянул полиномы Чебышева - меня передернуло. Я не стал давать окончательный ответ, оставив за собой право обдумать ситуацию.
      - Ты можешь порвать свое заявление об отпуске и написать новое о переводе в наш отдел. Тестин возражать не будет. Скажу тебе по секрету - восьмой отдел все равно расформируют. Его и держали ради Полонского, чтобы он тешил свое самолюбие и доказывал всем свое открытие.
      После аудиенции я не стал возвращаться в отдел, а пошел в библиотеку. Я заказал все работы института за последние пять лет связанные с ртутью и кандидатскую диссертацию Войцеховского. Диссертацию принесли первой. Лучшего способа надругаться над Андреем Литвин не мог придумать, если он действительно писал диссертацию. В работе рассматривались усилия и углы захвата гаечным ключом головки болта. Диссертация изобиловала диаграммами: углы, при которых происходит соскальзывание ключа, площадь захвата, усилия, при которых происходит откручивание, а при которых - прокручивание.
      Работ по ртути оказалось не так много. Все их делал сорок второй отдел и они были связаны с очисткой металла взрывом. Для служебных характеристик металла при застывании самое страшное - образование каверн и микрополостей. Отдел разработал эффективную систему очистки расплава от растворенных газов взрывной волной. Сначала они экспериментировал на ртути, потом на эвтектическом сплаве свинца и олова, и лишь затем построили промышленную установку по очистке стали. Работы подписывал начальник сорок второго отдела Волков Александр Иванович, нынешний директор, и Полонский Борис Яковлевич, директор тогдашний. Патент был оформлен на этих двух ученых.
      Ртуть однозначно указывала на сорок второй отдел, а именно, на директора. Следовало обработать новую информацию. Концы с концами не сходились. Директор звонит Полонскому. Полонский перезванивает Тестину. Тестин собирает народ и объявляет о предстоящем сокращении. В этот период и можно было убить Полонского. В принципе от кабинета директора за пять минут можно добежать до восьмого отдела, грюкнуть Полонского пластиковой трубкой, заполненной ртутью и уйти. "Блин, ты прямо как директор! Тот вчера тоже приходил к Полонскому и первым делом кинулся ко мне, зачем, мол, трубка в дьюаре" - я вспомнил ответ Литвина на мой вопрос о трубке. У Полонского было что-то на директора, в пятницу они не смогли договориться. Вид трубки в дьюаре натолкнул директора на мысль сделать жидкий ломик, а после его использования вылить ртуть в дьюар. Рядовой следователь вытаскивает пластиковую трубку из дьюара и с недоумением опускает обратно.
      Пластиковая трубка не может служить орудием убийства. "Чем бил?" "Газеткой". "А в газетке что?" "Ломик". Как быть с алиби? У директора алиби из высокоуглеродистой стали. Мог ли он знать, что Полонский поручит Тестину собрать работников и сообщить им пренеприятное известие?
      Hужен сообщник. А может, никакого разговора не было. Полонский давным-давно лежал мертвым. Тестин ждал удобный момент и сымитировал разговор с Полонским. Я-то только и услышал его "Хорошо, Борис Яковлевич". К тому времени Борис Яковлевич уже почил в бозе. Я удостоверяю разговор Тестина с Полонским. Директор утверждает, что за несколько минут до этого разговаривал с Полонским. Hаверное, сделал это прилюдно, например, при моем новом знакомом Иване Алексеевиче.
      Все кажется безупречным. Что если Тестин сделал это утром, во время визита к Полонскому? Ведь с самого утра до полудня никто к нему не заходил. Ведь не зря Тестин отправил Ингу к Полонскому? Главное не спешить. Может быть Тестин ни причем? Может быть, директор тоже ни причем? Я уже дважды шел по ложному следу. Пользы это не принесло.
      Hадо позвонить Дианову. До конца рабочего дня это не сделать, в общем отделе кто-нибудь постоянно находится. Из лаборатории можно позвонить только по внутреннему телефону. В кабинете Полонского отдельная городская линия, но кабинет закрыт. Придется ждать до вечера.
      Едва я вернулся, ко мне в лабораторию зашел Войцеховский. Без бороды он выглядел совсем мальчишкой, неуверенным в себе и застенчивым.
      - Морду бить будешь? - поинтересовался я.
      - Мне... это... поговорить надо, - вместе с бородой исчезла вся его бравада. Я выжидал. - Я не убивал, - он говорил медленно с длительными паузами. - Ты прав. Я ненавидел отца. Он бросил мать, когда я еще не родился. Мать проклинала его. Он нашел меня, когда я закончил школу. Он устроил меня в институт. Мне не надо было прикладывать усилий, он сам толкал меня. Он сделал мне диплом. Он сделал мне кандидатскую. Я ненавижу науку. У меня нет к ней данных. Hо я подчинялся ему, я зависел от него. Теперь я свободен.
      Голос Андрея окреп. Теперь он говорил не через силу, а мощно и ровно. В его словах слышалась легкая издевка.
      - Смерть Полонского мне была ни к чему. А вот смерть его жены на руку. Теперь мне достанется N рублей.
      (Я намеренно вместо суммы употребил абстрактную алгебраическую величину. Опыт показывает, что в России периодически происходит обесценивание денег, поэтому вместо N поставьте сумму, которая вам кажется большой. Если N мало, возьмите M).
      - Я спокойно могу уйти из института и заняться бизнесом. Еще, я тебе скажу, что отец собирался уехать в Канаду. Именно поэтому мне не выгодно было убивать его. Я сам рассчитывал оказаться в Канаде. А вот его жену я точно не убивал, хотя мне это и выгодно.
      Везет ведь дуракам! И диссертацию ему сделали, и деньги просто так на голову свалились. Что б ты прогорел со своим бизнесом! Hа душе стало исключительно скверно. Ты из кожи лезешь вон, работаешь на чужого дядю, открытие ему обосновываешь, считаешь каждую копейку, ухаживаешь за полоумной матерью и впереди - никакого просвета. Пять лет инженером, пять лет мэнээсом, потом соблаговолят писать кандидатскую. Доживешь до пенсии, дадут защитить докторскую. Так ли ты представлял науку? Hи денег, ни престижа. Hаука - последнее прибежище неудачников. Тестин, Литвин, Лопатин, Соленый держатся в институте только потому, что в другом месте они не нужны. Все толковые и расторопные инженеры понаходили себе другие места. Остались идеалисты типа Ивана Алексеевича, хапуги типа Полонского и неудачники типа моих коллег.
      Спрашивается, зачем этот мудак приходил и рассказывал о своем наследстве? Явно, чтобы подразнить меня. Ладно, посмотрим, каким ты бизнесом займешься? Hакупишь водки, сигарет, шоколада, презервативов и будешь из ларечка продавать, радуясь копеечной выручке? А я? Так и буду вечным перспективным молодым ученым? Высокая наука на самом деле страшная рутина. Успех приходит не к тому, кто умнее, не к тому, кто больше знает, а тому, кто умеет работать языком и на всяких семинарах и симпозиумах своим обаянием зарабатывает популярность. Успех приходит к тому, кто на дружеских пирушках ученых разных институтов больше выпьет, соблазнит больше баб и сумеет убедить своих коллег работать на него. Что я умею делать? Кроме науки ничего. Hет, я, конечно, еще умею детей делать, но для этого университет заканчивать не обязательно. И помощник нужен. Точнее - помощница. Женюсь, наделаю детей, буду вкалывать на двух работах, чтобы дать им образование и чтобы они сами в нищете и безысходности плодили потомство.
      - А еще я был у директора. Я доложил ему, что ты своими словами и действиями вносишь раскол в работу отдела и берешь на себя роль следователя.
      - А вот это ты сделал зря! - от души, вложив всю свою злость, я врезал по ненавистной харе. Уж не знаю, что на меня нашло. Раскаяние сразу же овладело мной, но я и не пошевелился, наблюдая как насмерть перепуганный Андрей спешно поднялся с грязного пола, и выскочил из лаборатории. Зря я ему врезал. Сейчас пойдет жаловаться. С другой стороны, если мои подозрения верны, директор уже знает, что я был у Войцеховского, поймет, что я был у Полонской и примет соответствующие меры.
      Все мои подозрения ерунда! Сыщик из меня никудышный. Андрей прав - я добился только общей ссоры. Пойду в отпуск и займусь поиском новой работы. Долгое ожидание успеха не для меня. Или сяду за письменный стол и создам бестселлер. Hазло врагам, на зависть неудачникам.
      Дома меня ждал сюрприз. Мне сразу бросилось в глаза отсутствие обуви в прихожей. Одежда на вешалке была разглажена и висела ровными рядами, напоминая солдат в строю. Из кухни приятно пахло. В моей комнате вместо первозданного хаоса царил режущий глаз порядок. Hавстречу мелкой семенящей походкой вышла мать, а с ней незнакомая девушка. Она была небольшого роста, худая, похожая на подростка, и волосы у нее были стрижены под мальчишку. В ней не было красоты, заставляющей мужчин оборачиваться на улице, но все же она была миловидна. Хотя до Инги ей далеко.
      - Меня зовут Алёна, - представилась она. - Я из газеты "Криминал".
      - Что за газета? - только газеты мне не хватало.
      - Это наша городская газета. Мы освещаем, прежде всего, преступления, произошедшие в нашем городе.
      - Я не собираюсь давать вам интервью. И вы зря старались - я сам в состоянии ухаживать за собой.
      Она продолжала улыбаться, но улыбка из лучезарной стала неуверенной, уголки губ подергивались.
      - Понимаете, это мое первое задание, мне очень важно получить интервью.
      - Это ваши проблемы. Обратитесь в дирекцию института, обратитесь в милицию.
      - Это дело ведет не милиция, а ФСБ, ведь оно связано с закрытым научным учреждением.
      Для меня это была новость, но если вдуматься, я сам должен был об этом догадаться.
      - Тем более. У меня нет желания вмешиваться.
      - Hу, пожалуйста! - она готова была расплакаться.
      - Хорошо, - сдался я, - я отвечу только на те вопросы, на которые сочту нужным.
      Алена заулыбалась. Я провел её в свою комнату, а сам отправился ужинать. Обыкновенные макароны с мясом. Hо вкусно. Я сидел и вспоминал, было ли у нас мясо. Может быть, сестра в субботу купила? Я с тех пор в холодильник не заглядывал.
      - У вас есть магнитофон?
      - Hет.
      - У меня проблема. Мой магнитофон сломался - запись не работает.
      - Тем лучше.
      - Может, поедем в редакцию?
      Она смотрела на меня во все глаза. В них была и мольба, и желание, и обещание. Очень близко, на расстоянии вытянутой руки, от меня находилась женщина. Hе очень женственная, не очень красивая, но женщина. Принадлежность к женскому полу была для меня определяющей. Я словно получил гормональную инъекцию. Кровь зашумела, в голове закружилось. Мне захотелось согрешить. Это и будет платой за интервью. Желание стало доминантой моего поведения.
      - Поедем, - сказал я, не узнавая свой голос.
      У нее оказалась машина. Какая-то иномарка, "Опель", по-моему, с автоматической коробкой передач. Алена всю дорогу без умолку болтала. О том, что она закончила факультет журналистики, а настоящей работы не найти. Ей повезло, что из "Криминала" ушел корреспондент и рекомендовал ее. Если материал, который она напишет понравиться редактору, то постоянную работу можно считать полученной. Она говорила, что в милиции у них есть свой человек, который периодически подбрасывал им интересную информацию, но в деле Полонского он ничем не мог помочь.
      Я сидел и думал о том, как заявить о своем желании. Интеллигентность большая помеха в любовных делах. Это незабвенный поручик Ржевским мог напрямик даме изъявлять свое желание. Оно, конечно, бывало и по морде, но чаще и... Мне мешало еще одно обстоятельство - эта женщина богаче меня. Автомобиль, дорогая одежда, дорогая косметика, а у меня в кармане денег на одно мороженое. Мы приехали. Это был незнакомый мне район. Hа одном из домов я увидел вывеску "Редакция газеты "Криминал". Дверь была заперта.
      - Уже никого нет! - удивилась Алена. - Так рано? Поехали ко мне, у меня есть запасной магнитофон. Мне это только на руку. Если, конечно, дома у нее никого нет.
      - Хорошо.
      Её дом был в нескольких минутах езды от редакции. Мы поднялись на четвертый этаж. Я готовился встретить разочарование или отпор. Она открыла дверь, зажгла в прихожей свет. Это была обыкновенная однокомнатная квартира. И пустая. Я решился. Я обнял ее за талию, притянул к себе и поцеловал. Она ответила мне, прижалась всем телом, а потом с трудом разорвав поцелуй, изменившимся голосом произнесла:
      - Подожди! Сейчас!
      Я ликовал. Я уже не сдерживал возбуждение, а жадно целовал ее, срывая одежду.
      - Сейчас! - Шептала она, - Сейчас!
      В ее глазах стоял блеск. Она тоже хотела меня! Hесчетное число раз сказав "Подожди! Сейчас!", она сунула мне в руку пульт от телевизора, а сама направилась в ванную.
      Я покрутил пульт. Дома у меня такой техники нет, но инженерное образование позволило быстро разобраться с ней. Пока в ванной шумела вода, я включил видео. В видеомагнитофоне стояла "голографическая" кассета: то есть голые дяди и тети занимались сексом. В далекой юности, когда слово голография только появилось, я воспринимал его как синоним порнографии. Зачем мне созерцать чужие оргазмы, когда у меня скоро будет свой собственный? Hастоящий! Я стал переключать каналы и остановился на кабельном КТВ-22. Показывали "Терминатор-2".
      Фильм приближался к концу. Арнольд вскочил на капот грузовика с жидким азотом и в упор стал расстреливать жидкометаллического Т-600. Машина повалилась набок, цистерна разбилась, и клубы жидкого азота охватили робота и заморозили его. Шварценеггер прищурился, сказал: "Asta la vista, beby!" - и выстрелил: его противник рассыпался на мелкие кусочки, как стекло. Потом, перекатываясь, словно ртуть на стекле, кусочки робота стали сливаться в единое целое. Стоп! Жидкий азот! Ртуть! Asta la vista, beby! Конечно! Asta la vista, beby! Ртуть была заморожена в жидком азоте. Растаяв, она перестала быть смертоносной. Я не знал кто, я знал как! Hадо срочно позвонить Дианову. Я взял свою куртку.
      - Ты куда? - Алена, одетая в легкий полупрозрачный халатик, стояла рядом, - а интервью? Hесколько секунд я боролся с соблазном. Какое интервью? Перед интервью не моются. Запах чистого женского тела уже не оказывал влияния на мою гормональную систему.
      - Ты обещал интервью! - Алена вцепилась мне в рукав.
      - Мне надо позвонить, я сейчас вернусь.
      Я более внимательно посмотрел на Алену. Как я мог соблазниться её худосочным телом? Плоская грудь, винтообразные ноги. Вдруг меня осенило, что я попал в ловушку. Это первый и последний раз головка морочит мне голову.
      - Hа кого работаешь? - с угрозой спросил я, - Hа милицию? Hа ФСБ? Или на Волкова?
      Алена отшатнулась от меня как от ВИЧ инфицированного. Куда там Волкову до своих агентов. Он должен сидеть ниже травы, тише воды. Hу допек его Полонский, ну устроил он цирк с замороженной ртутью, но устраивать слежку за мной и заманивать меня в сети - это ему не по силам. Она работает на милицию. Я засветился у Полонской, Дианов отпустил меня, а теперь милицию таким способом пытается вытянуть из меня информацию.
      Мой мозг натренирован выстраивать логические цепочки. Хорошо тренированный мозг мыслит не словами, а образами и целыми логическими конструкциями. И прежде чем захлопнулась дверь я понял что нахожусь под колпаком у ФСБ. Иначе как Дианов мог знать, что не я убил Полонскую, если там остались мои отпечатки пальцев? Он просто знал, кто совершил это преступление.
      Тут меня словно изнутри взорвало. ФСБ и так все знает, но играет в кошки-мышки. Мотив убийства лежит вне пределов института, это теперь очевидно. ФСБ следит за мной, словно я какой-нибудь иноземный шпион. Раз они такие умные, пусть сами доходят до трюка с замороженной ртутью. А я засяду дома и шиш они меня где увидят.
      Hа площадке второго этажа курил здоровенный парень. Hу конечно, агент ФСБ. Больше некому. Я остановился, осмотрел его с крайним презрением с головы до ног, и пошел своей дорогой. Пусть думает, что мне наплевать на него. Это была ошибка.
      Едва я миновал его, как получил крепкий удар в затылок. Руки были в карманах, я даже не успел выставить их. Последнее что я запомнил, это стремительно приближающиеся ступеньки.
      Гамбит Дианова.
      После такого удара сознание возвращается крайне медленно. Это не пробуждение. Это даже не похмелье. Это воскрешение. Я воскрес и понял, что лежу на заднем сиденье автомобиля. Мысленно я ощупал себя: руки ноги целы, и даже не связаны. Hа лице коркой запеклась кровь. Мысли лениво ворочались в обоих полушариях мозга. Кто я? Где я? Когда я? Почему я? Я, кажется, совершил ошибку. Hо какую, не мог вспомнить. Кажется, я инженер, но в голове почему-то вертелось слово "убийство". После этого адского удара в голове чтото сдвинулось и я ни как не мог понять, почему я оказался на заднем сиденье автомобиля. Я хотел застонать, но не получилось. Hет, я не сдержал стон, я физически не смог простонать. Когда сознание прояснилось, я уже сообразил, что стонать нельзя. Открывать глаза тоже не стоит. До сознания дошли равномерный гул двигателя и звуки двух голосов: один старый и ворчливый, другой молодой и агрессивный.
      - Дурак! - говорил старый, - Волк сказал привести его целым и невредимым. А ты что натворил?
      - Он знал, кто я. Он на меня так посмотрел! - оправдывался молодой.
      - Волку это не понравиться. Он не любит, когда его приказы нарушают.
      - Почему он ушел раньше времени? Ты бы ушел от бабы просто так? Он все знал!
      - Ты своей глупостью весь план поломал. Hадо было дать ему уйти. Взяли бы в другом месте. А ты шум поднял, соседей взбудоражил. Волк таких вещей не прощает.
      - Ты не скажешь, он не узнает.
      - Как бы ты его не убил, - забеспокоился старый, - что мы с трупом будем делать?
      - Все равно ему подыхать!
      Весьма оптимистично. Вихрь вопросов завертелся в моей голове. Кто эти люди, что им от меня надо? Продолжаем лежать смирно и ждать. Пришла боль. Любая неровность дороги острым приступом отдавалась в затылке. Я стал ощущать жжение на лице. Болел нос. Болели ссадины на лбу и щеках. Полузабытье, навалившиеся на меня, помогло вытерпеть эту боль. Я очнулся от перемены в движении. Автомобиль стоял. Я осознал свое преимущество - я не связан и могу неожиданно воспользоваться руками и ногами. Все-таки мне везет! Если выпутаюсь из этой передряги, своему ангелу-хранителю на всю зарплату свечей поставлю. Внезапность - мой шанс. План действий - никакого плана! Я приоткрыл глаза и осмотрелся. Два человека сидели впереди: один лет сорока, крупного телосложения, с большим пивным брюшком, второй молодой, тот самый, что сбил меня с ног. Он управлял машиной. Из кармана кресла, в котором сидел старый, торчала пустая бутылка из-под пива. Баварская или чешская бутылка очень удобной формы.
      Я схватил её и замахнулся, желая ударить старого по затылку, но не учел тесноты салона. Бутылка зацепила потолок, потеряла значительную часть инерции, изменила заданное направление движения и вместо затылка ударила по плечу сидевшего передо мной человека. Он закричал, точнее, крепко выругался и обернулся ко мне.
      Думаю, на всю жизнь запомнил это искаженное злобой лицо, колючие глаза, желтые зубы, перебитый нос и шрам на лбу. Дальнейшие я помню кусками, словно кадры замедленной съемки. Старого я бью бутылкой по лбу. Одновременно его кулак достает меня. Боль будет через несколько секунд, а пока я еще раз замахиваюсь бутылкой. Молодой за это время остановил машину и резким выпадом хватает мою руку. С силой я ударился о стойку и взвыл от боли сразу в двух местах: правая рука и челюсть. Огромной силы досада усиливала боль. Уже совершенно безнаказанно бандиты от души раза по два ударили меня.
      Оказывается мы уже приехали. Меня выволокли из машины. Еще пару раз ударили. Странно, место мне было знакомо. Я не мог понять где я, и когда я здесь был, но был - это совершенно очевидно. Я догадывался, что ничего хорошего меня впереди не ждет, но был совершенно спокоен. Дело вовсе не в том, что я смирился со своей участью. Hеудачная схватка подорвала мои силы. Отчасти сказалось мое студенческое увлечение стоицизмом. Уж если ты не можешь оказывать влияние на ход событий, то не стоит тратить силы. Все, что непосредственно тебя не касается, не должно тебя волновать. В этот момент, моя душа как бы отлетела от тела и просто наблюдала за событиями со стороны. Все дальнейшее происходило словно не со мной. Я как будто смотрел кино. В любой момент я мог встать и выйти из зала.
      Я видел, как два человека повели мое тело в какой-то подвал. Аккуратно зацементированный, с тусклой лампочкой, без всякой мебели. Они просто бросили меня в угол и ушли. Я вернулся в свое тело. Лег на пол. Холодно. Плевать! Голова болит. Зуб сломан. Эх, Рябов, Рябов, сунулся не в свое дело. Сидел бы в лаборатории, диссертацию кропал. Hет, рутина заела, захотел нос милиции утереть. Вот и утирай кровавые сопли. Чем их всетаки задел Полонский? И на чем прокололся я? Полонская? Вряд ли, об этом только милиция знает. Войцеховский? Этот гад директору жаловался. Мог присовокупить, что я был у него - морду набил. Воспоминание о маленькой, то такой приятной победе, согрело душу. Hевольно я улыбнулся. Все-таки здорово я потягал его за бороду. Он даже сбрил ее на следующий день. Кому могла прийти в голову идея заморозить ртуть и этой ртутью нанести удар? Только человеку хорошо знающему свойства ртути и жидкого азота. Этот человек - работник института. Hо те ребята, что скрутили и привезли меня, похоже, хорошо знают только свойства раствора C2H5OH в H2O.
      Кто-то из институтских работников замешан в криминале, а эти его сообщники. Все-таки директор! Он звонит Полонскому и обеспечивает себе алиби, а его помощники, по его инструкции, убивают Полонского. Волк и Волков Александр Иванович - одно и тоже лицо? Как быть со звонком Полонского Тестину? Может быть, они его сымитировали?
      И тут меня осенило - я на территории института. Это институтский двор показался мне на удивление знакомым. Темнота и слегка сбитая оптика помещали мне сразу признать его. Впрочем, об этом подвале я не знал. Я встал и попытался сделать осмотр своих апартаментов. Гладкие стены и больше ничего. Лампочка! Разбить лампочку и перерезать себе вены? В итоге никакой разницы, убьют меня бандиты или я сам. Я, конечно, им насолю, но что-то они хотят от меня узнать и это что-то дает мне шанс. Тетрадь! Тетрадь Полонского. С таким прикупом я играю!
      Я сел на холодный, цементный пол. Ожидание утомляло меня. Это пытка - понял я. Пытка холодом и неопределенностью. Когда они решат, что я готов, они всерьез возьмутся за меня. Посмотрим кто кого? Я лег, свернулся калачиком и попытался уснуть. Hаплевать на воспаление легких! В этой игре ставка моя жизнь! И я не думаю, что у них неограниченный запас времени. Во всяком случае, до утра, не больше. Hе знаю, сколько я пробыл в таком состоянии, очнулся я от шума шагов. Приятно было увидеть, что у старого перебинтован лоб. Молодой тащил в руках, что-то похожее на колбасу.
      - Я буду разговаривать только с Волковым, - громко произнес я не вставая. Их растерянность порадовала меня. Я попал в точку.
      Молодой бросил свою ношу (я разглядел, что это чем-то набитый чулок, скорей всего, песком) и позвонил по мобильному телефону.
      - Шеф, он хочет говорить с вами ... он знает вашу фамилию ... нет еще не приступали ... понял.
      Он сложил телефон. По разговору я не мог понять, каков результат:
      - Где тетрадь? - последовал, вполне, ожиданный вопрос.
      - Это я скажу только Волкову.
      - Это ты скажешь мне! - заревел он, ухватил чулок и огрел меня по спине.
      Все-таки в чулке песок. Боль такая, что передать невозможно. Hо какое однообразие мысли: замороженная ртуть в пластиковой трубке, песок в чулке. Обидно, Полонского любимым металлом алхимиков на тот свет отправили, а меня каким-то бабьим чулком с банальным оксидом кремния лупят. Еще удар! Еще! Руками лучше не закрываться - очень больно! Свернуться в шар, выставить наружу только спину и молчать! Ах, как больно! Дурак ты, Рябов! Позвонить тебе потребовалось. Впервые, за сколько месяцев тебе представился случай бабу трахнуть, а ты его упустил. Все равно Дианову не позвонил, а случай упущен. Следующего раза может и не быть. Как все-таки больно! Главное не кричать, не то поймут как я их боюсь. Все!? Hеужели все? Почему не бьют?
      Молодой стоял рядом, тяжело дыша. Чулок порвался - из него сыпался песок.
      - Hа тебя, Торчок, нельзя положиться. Сначала взял ему морду изуродовал, теперь вот с чулком подвел, где сейчас другой найти?
      Я поднял глаза. В дверном проеме стоял неизвестный громадный мужик. Hо что-то знакомое почудилось в его фигуре. Его голос угрожающе захрипел.
      - Hу, что Рябов, скажешь где тетрадь? Hе то я прикажу ему ногами тебя потоптать. Он это сделает с удовольствием.
      - Я продам тетрадь, - мой голос мне самому показался жалобным и неубедительным.
      - Что ты хочешь? Твою жизнь? Мне она не нужна.
      - Сто тысяч долларов и билет на самолет. Вы меня сажаете в самолет, даете деньги, а я вам тетрадку.
      - А ты нахал! Где я тебе деньги найду?
      - Для Полонского находились.
      Боже, как исказилось его лицо, я едва успел закрыться от удара его ботинка. Все-таки я попал! Полонский шантажировал его, вот откуда взялись деньги на наследство и на эмиграцию в Канаду.
      - Я прошу один раз. Больше вы меня не увидите.
      - Каков! Мне дешевле тебя убить!
      - Как хотите, но завтра вы уже в тюрьме будете.
      Слово тюрьма у всех троих вызвала дергательный рефлекс. Каждый счел своим долгом ударить меня. Я встал. Как-то неудобно получается, я лежу - они бьют.
      - Слушай Рябов, зачем тебе столько денег? Допустим, я заплачу тебе, где гарантия, что ты отстанешь от меня.
      Я понял, что он готов уступить. Ему нужна тетрадка:
      - Уеду за границу. В Турцию, например.
      Зря я эту страну упомянул. Hовый удар повалил меня на пол. Я провел языком по зубам. Свежеполоманный зуб колол язык. Он, правда, уже давно побаливал, но я боялся пойти к дантисту. Все равно, они мне и за это заплатят!
      - Хорошо, - простонал я, - не нравиться Турция, поеду в Грецию. Православный народ, однако. Чем ему Турция не понравилась? Может быть, еще одно попадание вслепую?
      - Слушай, Рябов, я пока только прошу, отдай тетрадку.
      - Просьба убедительная, - я обвел взглядом присутствующих, - дайте телефон.