- Больно? - позлорадствовала мучительница. - Не будешь по бабам бегать!
      - По каким бабам? - обиделся я.
      - А откуда тебя привезли? От Марьяшки!
      - Да я там всего часа три пробыл... И потом, если ты беспокоишься насчет того, что я ее трахал, то зря. Даже если б хотел, ни шиша не вышло бы.
      Действие препарата начало сказываться очень быстро. Уже спустя пару минут мое состояние напоминало легкое опьянение. То самое, когда все дела и заботы кажутся сущей ерундой, окружающая обстановка перестает раздражать или пугать, никакие недомогания не ощущаются, а жизнь становится прекрасной и удивительной. Соответственно и присутствие здесь дамы обрело совсем иной смысл...
      - Присядь ко мне, - попросил я, когда Лена-Таня бросила шприц и ампулу в эмалированное ведро.
      - Подожди, - сказала она, - я тоже заколю себе эту штуку.
      - Зачем? - ухмыльнулся я. - Ты и так самая хорошая, самая милая, самая прелестная... Я тебя люблю!
      - Затем, - вполне серьезно произнесла Лена-Таня, - чтоб не думать о том, кого именно ты любишь.
      - Тебя! Кого ж я еще могу любить? - расхохотался я.
      - А кто я? - Она достала из кармана вторую ампулу, положила на стол и забрала у меня резиновое кольцо.
      - Ты - моя жена!
      Гордо объявив это, я сделал попытку привлечь ее к себе, но неожиданно услышал:
      - Сказився чи шо? Годи трохи! - Этот раздраженный возглас, сопровождавшийся довольно чувствительным толчком, отшвырнувшим меня обратно в койку, мог принадлежать лишь Танечке Кармелюк, да и манера поведения была вовсе не свойственна Хрюшке Чебаковой. Но на полное осознание этого моя кайфующая башка была не способна. Мысль о том, что Ленкино "я" не окончательно подавило Танино, промелькнула только как слабая искорка и тут же угасла. Я опять захохотал самым идиотским образом, откинувшись на подушку. Этот приступ смеха длился довольно долго, поэтому Лена-Таня, пристроившись на стуле и отодвинувшись подальше от кровати, смогла спокойно произвести все подготовительные операции и вколола себе препарат.
      - Не лезь, - предупредила она, когда я уже перестал хохотать и с плутовским выражением на морде - думаю, оно было именно таким, хотя в зеркало не смотрелся - собрался слезть с кровати. Конечно, меня это не остановило. Я слез с койки, но не как нормальные люди - на ноги, а как мальчишки-шалунишки на руки, головой вперед. Улегся на пол и, хихикая, по-пластунски пополз к Лене-Тане по ковру.
      - Неужели пять минут подождать трудно? - уже с другими, Ленкиными, интонациями пробормотала она.
      - Трудно, - ответил я и дополз до ее ног, обутых в черные потертые туфельки и обтянутых светло-коричневыми колготами. Туфли были мне знакомы. Я их сам года три назад купил Ленке в подарок на день рождения в качестве парадно-выходных. Однако она их за год стоптала и утащила на работу, где донашивала уже как сменную обувь. Моя тупая голова отметила без удивления, что при заметной разнице в росте - сантиметров пять, наверно, - Ленкин 37-й размер пришелся впору Таниной ноге.
      - Та видчепись ты, божевильный! - Это было сказано уже не с раздражением, а со смехом. Но говорила это Таня, ее хохляцкая натура проявлялась. Еще одна искорка промерцала в дебрях моего заторможенного сознания и канула в темень.
      Шприц и пустая ампула, брякнув, упали в ведро, но Лена-Таня не встала со стула, а продолжала сидеть, придерживая ватку со спиртом у места прокола. Видимо, она прислушивалась к тому, что начинало твориться в ее организме. И когда я снял у нее туфлю с правой ноги, подложил одну ладонь под ее ступню, а другой стал поглаживать икру, подъем и голень, Лена-Таня даже не отреагировала. Только через пару минут, после того как я приложился к ноге губами и щетиной, которую успел нарастить за прошедшие сутки, послышалось томное:
      - Колю-ючка... - и последовал баловной, бездумный смех. Но все-таки здравый смысл еще не до конца покинул это забалдевшее существо. Лена-Таня вскочила со стула и, как была, в одной туфле, прихрамывая, торопливо бросилась к входной двери - запереть ее изнутри. Затем она добралась до выключателя и погрузила палату в кромешную тьму.
      - Ты где? - спросил я, а в ответ услышал из темноты игривое "хи-хи-хи". Где ты, Лена?
      - А я не Лена, а я не Лена! Вя-я! Хи-хи-хи! - пропищала темнота, и послышался шум сброшенной на ковер туфли и мягкое "топ-топ-топ" по ковру.
      - Тогда: где ты, Таня? - поправился я, пытаясь угадать, куда она переместилась.
      - А я не Таня! Бе-е-е! - послышалось откуда-то из-за спины. Я по-прежнему лежал животом на ковре и повернулся лицом на звук, словно компасная стрелка, провернувшись вокруг невидимой оси, проходящей, очевидно, через район пупа.
      - Кто же ты тогда? - спросил я.
      - Я - Вика. Я - дурочка Вика, - прошептал горячий ротик, оказавшийся совсем рядом и обдавший меня мятным ароматом (должно быть, жвачки какой-то). Называй меня Викой, и больше никем. Не хочу быть ни Ленкой, ни Танькой! Хочу быть дурой! И все!
      - Ви-ика... - произнес я блаженно, вытянул руки вперед и нашарил два теплых плечика под докторским халатиком. А появившаяся из тьмы пара маленьких, но сильных и вообще-то очень опасных ручек прокатилась чуть шероховатыми ладошками по моим колючим щекам, коснулась ушей, скользнула по шее. Мои ладони тоже от плеч перебрались к шее, приласкали подбородок и щечки, зарылись в ее коротенькую прическу.
      - Как хорошо быть дурой... - пробормотала новоявленная Вика, которая лежала на ковре в той же позе, что и я. - Давай потремся носами, как полинезийцы?
      Проблем не было, носы очень удачно нашли друг друга, тюкнулись кончиками, потом покружились один вокруг другого, то соприкасаясь, то расходясь. От этих соприкосновений у меня по всему телу прошел веселый звон и забегали хулиганистые чертенята. Нестрашные, но очень бесшабашные, так и подзуживавшие совершить чего-нибудь этакое...
      Поэтому, ухватившись крепче за Вику, я подался вперед, переворачивая ее на спину, и припал губами к неровно дышащему ротику. Не очень сильно, не впиявливаясь до посинения, а слегка, вскользь. И поболтал языком, чиркнув им по гладким кусачим зубкам. А оттуда, из-за этих зубок, высунулся сладкий, опять же мятный на вкус язычок, который извернулся и пощекотал мой язык снизу. От этого хулиганистых чертиков сразу прибыло, особенно много их прибежало к моим рукам. Правая, на локтевом сгибе которой безмятежно устроилась стриженая головка Вики, стала гладить ушко и щечку, ластиться к шее и подбородку, а потом неторопливо заползла в ворот блузки, на ощупь расстегнула верхнюю пуговку, погладила мягкую ямку под шеей...
      - Щекотно... - промурлыкала Вика, обнимая меня одной рукой за шею, а вторую просовывая под пижаму. - Я тебя тоже буду щекотать. И немножко цар-рапать!
      И с этими словами Викина лапка пробралась мне под майку, постукала пальчиками по груди, нежно ущипнула и покрутила сосок - до сих пор не пойму, на хрен они нам, мужикам, оставлены! - а затем шаловливо поскребла ноготочками ребра. Ногти у нее были коротко подстрижены, и царапульки получились неболезненные, а очень даже приятные.
      У меня разыгралась левая рука, она взялась расстегивать Викин халатик. Р-раз - пуговка! Два - другая! Три - третья! Халатик распахнулся, Вика ворохнулась и прошептала:
      - По-моему, как раз сегодня тот самый день, когда ты насилуешь случайных попутчиц...
      Если б я был нормальным, тут же сделал бы вывод, что этот прикол мог храниться только в Танечкиной памяти, потому что Ленка его не знала. Но соображать я был не способен. Меня эта фраза только завела, не больше того. Тем более что Викина ладошка, вдоволь нагулявшись у меня под майкой, воровато пролезла под резинку трусов...
      - Ага-а... - пропела она. - Какой тут пыжик! Ой, какой пыжик!
      И это было из Танькиного лексикона. Правда, я об этом термине был осведомлен нелегально. Такое кодовое название для известного мужского предмета она применяла с Толяном. Опять же, будь я в здравом уме и трезвой памяти, может быть, испытал бы ревность или обиду. Но в нынешнем состоянии все это было мне глубоко по фигу. Главное - что прибор в полной исправности и Вике есть чего пощупать...
      - Ах ты, баловашка! - проурчал я, проведя ладонью по Викиному животику, точнее, по шерстяной юбке, под которой он скрывался. Юбка была широкая. Я откинул подол немного вверх и получил возможность беспрепятственно проникнуть к теплу, исходящему от Викиных бедер, обтянутых колготками. На самом главном месте еще и трусики обнаружились...
      - Ну, ты и капустка... - прошептал я Вике в ушко, не позабыв щекотнуть языком мочку уха. - Семьдесят семь одежек - и все без застежек.
      - Захочешь - очистишь, - не переставая поглаживать "пыжика", пробормотала она и провела губками по моей щеке. - Ежик небритый...
      Я тоже ущипнул ее губами за щечку, поелозил рукой по плоскому, даже в расслабленном состоянии крепкому животику, мизинцем пощекотал пупок, а потом заполз сразу под две резинки: трусиковую и колготочную. Под пальцами волнующе зашелестели жесткие путаные волосики.
      - Ты тоже колючка небритая... Елочка-метелочка... - прикасаясь губами к уголку ее глаза, проворковал я. А рука тем временем осторожно шебаршилась, разбираясь, где там чего в этой мохнушке запрятано... Наконец, средний палец отважился, сунулся в какое-то теплое местечко, нежное, скользкое, липкое чуть-чуть. Сначала только самым кончиком, верхней подушечкой, а потом, словно бы осмелев, весь забрался. И указательный туда же полез. И оба ласково притронулись к небольшой фигулинке с пимпочкой. Динь! Как видно, этот звоночек у Вики громко прозвенел, хотя я его и не слышал.
      - А-ах... - Вика стиснула мою руку крепкими ляжками. - Не отдам!
      Ее-то ладошка тоже бездельем не маялась, забавлялась с "главной толкушкой", или с "пыжиком", если ей так угодно. Осторожненько, будто с хрустальным, обращалась. Тянет-потянет, вытянуть не может... И приговаривала:
      - Цып-цып... Цып-цып... Цып-цып...
      А пальцы мои все ворочались и ворочались, поскребывали гладкое, горячее, скользкое. И так усердно, что у Вики по телу пошли волны, грудь задышала чаще, спина стала пружинисто выгибаться... Быстро, быстрее, еще быстрее! Лишь бы только мне "толкушку" сгоряча не выкорчевала! Нет, отпустила... Обеими руками обхватила, стиснула, дернулась!
      - Ы-ы-х-х... - услышал я. Первый раз этот сладкий стон я слышал два с лишним года назад, на солнечной поляночке, на "лежке" Джека. Вот торопыжка! Так сдавила руку, что кости захрустели...
      Все, обмякла. Отвалилась на спину, тяжело дыша, раскинулась, но это лишь на время. Я высвободил руку из липкого плена, привстал, рывком стянул с безвольных, расслабленных ног скатавшиеся в валок трусы и колготки, отбросил куда-то в темноту.
      - Ну что ты там? - нетерпеливо и даже зло прошипела Вика. Я уже перелезал через ее левую ногу, слушая ее сдавленное, тяжкое дыхание. Просунул руки под вздернувшуюся юбку, подложил ладони под прохладные, крепкие половинки, ощутил горячую дрожь во всем этом гибком и сильном теле, так непохожем на мягкое, пухлое Ленкино...
      - Иди ко мне, цыпочка... Иди, "толкушечка"... - пробормотала задыхаясь Вика, подхватывая прибор пальчиками и притягивая к слипшимся мокрым волоскам. Горячая, нежная теплота наползла плавно и ласково. Туда его, до отказа! Р-раз!
      - Ой, гарнесенький! - вновь вырвалась у Вики украинская мова. - Ой, солодкий! Ой, коханечко!
      Пожалуй, для другой - для Ленки, например - эта дрючка показалась бы слишком жесткой. Но Вике нужно было именно такое, резкое, быстрое, жадное именно она взяла и этот темп, и этот стиль. В свое время Браун - когда он сидел в моей черепушке - оставил у меня в памяти образы, как бы иллюстрирующие это дело. Шомпол в стволе винтовки, поршень паровой машины или двигателя внутреннего сгорания, наконец, отбойный молоток. Здесь, пожалуй, работал отбойный молоток. Потому что Вика хотела быстрее и вынуждала меня этот ритм выдерживать. Минуты не прошло, как она сдавила меня руками и ногами, даже кулаками по спине ударила - не в полную силу, слава Аллаху! - и, выгнувшись дугой (прямо-таки на борцовский "мост" встала!), опять выдохнула:
      - Ы-ы-х-х! - и бессильно упала на ковер, судорожно поглаживая мне спину. Следующую минуту пролежала почти неподвижно, а потом - р-раз! - перевернула меня на обе лопатки. Точно так же, как Кота пару лет назад. Но меня и это воспоминание не остудило, хотя какое там воспоминание - проблеск небольшой.
      - О-па! О-па! О-па! - взвизгивала Вика, заходясь в неистовой раскачке, срывала с себя все, что еще оставалось из одежды, и, раскрутив над головой, швыряла куда-то в темноту. Потом она опять застонала, ее острые коленки аж впились мне в бока, и она плашмя повалилась мне на грудь.
      - Ах, ты еще в майке?! - прорычала она. Тр-рык! Полмайки осталось у меня под спиной, а переднюю часть Вика торжествующе скомкала и выкинула. После этого она обнаружила, что на мне осталась распахнутая пижамная куртка, уцепилась за рукава и одним рывком сдернула.
      - Я - масло, а ты - хлебушек... Я на тебя намазываюсь, намазываюсь, намазываюсь... - бормотала Вика и действительно словно бы втиралась в меня всем своим скользким, взмокшим телом. Беспощадность, которую она проявляла к своим грудкам - будто и вправду хотела их по мне размазать! - заставила меня их пожалеть. Но вслух говорить что-то было бесполезно - пока Вика в очередной раз не разрядилась.
      Похоже, на этот раз она притомилась.
      - Теперь ты будешь бушевать, - объявила она безапелляционным тоном. - А я - млеть от счастья! Kiss me, touch me, fuck me!
      Эти словечки прозвучали так, как могла бы произнести их Кармела О`Брайен, которую я, слава Богу, не имел чести знать.
      Сказать о том, что моя башка ощущала приятную пустоту - ничего не сказать. Там ветер гулял. И, получив приглашение "бушевать", я повел себя так, как президент Буш в отношении Саддама Хусейна.
      - Съем! Сожру! Слопаю! - заорал я - небось на всех подземных и надземных этажах ЦТМО было слышно. Сгреб визжащую Вику и поднял на руки, встав во весь рост. Потом дотащил до кровати и не очень бережно бросил на спину. Лодыжки ее оказались у меня на шее, но "главная толкушка" осталась там же, где была до этого. Вика сложилась почти вдвое, колени чуть ли не к носу прижались. Да еще я лапами уперся ей в груди и начал их крутить: правую по часовой стрелке, а левую - против. Ну и, конечно, скрипя зубами, рыча и идиотски похохатывая, пихал от души на полный штык.
      - Еще! Еще! Еще-е! - верещала Вика в диком восторге, хотя я уверен, что после такого обращения с собой многие бабы обратились бы в какое-нибудь "Общество защиты женщин от сексуального насилия".
      Огонь, как известно, в древности добывали трением. От трения помаленьку разгорелась и моя деревяшка. Паленым, правда, еще не запахло, но остановить загорание было никак невозможно.
      - И-и-и-и! - Вика судорожно застучала пятками по моим плечам. Но это не означало, что она требует принять меры по предохранению от всяких нежелательных последствий. Ни у меня, ни у нее, похоже, не было никаких здравых мыслей на этот счет.
      - У-у! У-у! У-у! - с этими утробно-обезьяньими возгласами я делал самые последние, мощные, пронзающие движения. Вика не только не отпихивала меня, но уцепилась покрепче, чтоб я сам от нее не ускользнул. И потом, когда все закончилось, уползла под одеяло.
      Сил это мероприятие отняло немало, поэтому усталость почувствовалась сразу. Взъерошенная головенка Вики прильнула к подушке, я уткнулся носом в ее затылок, привалился грудью к ее влажной спинке и заснул. Под одеялом было спокойно и уютно, но вот сон, который вроде бы должен был принести умиротворение и отдых, оказался настоящим кошмаром.
      КОШМАР ДЛЯ ДИМЫ И ВИКИ
      ОХОТА НА БЕЛОГО ВОЛКА
      Я очутился в той самой комнате, где начинался мой путь для встречи с виртуальным Васей Лопухиным. Все было точно так же, как в прошлый раз, и алый прямоугольник двери загадочно мерцал в абсолютной темноте. Правда, не было того подсознательного, ни с чем конкретным не связанного страха, который присутствовал в прошлой "ходилке". Был четкий, осознанный страх - где-то там, за этой дверью, прячется Белый волк. Символ вполне реальной опасности, от которой не спасешься, проснувшись и выпрыгнув в реальный мир. Волк останется в мозгу и начнет пожирать меня изнутри. Пока не парализует все центры, управляющие дыханием, кровообращением и другими жизненно важными функциями.
      Но вместе с этим страхом, который отталкивал от двери с не меньшей силой, чем тот, что был в прошлый раз, присутствовало некое зовущее вперед требование, даже приказ, пожалуй: "Найти и уничтожить! Победить или умереть!" Эти диаметрально противоположные векторы некоторое время уравновешивались, и я оставался на месте. Но постепенно сила приказа превозмогла страх. То ли кто-то действовал со стороны, то ли я сам ощущал все большее желание разобраться с Белым волком. Ведь рано или поздно это придется сделать. Гораздо хуже будет, если не я его найду, а он меня.
      И я пошел к двери. Не без задержек, не без остановок. Страх ощущался почти физически, как мощный поток воздуха, упруго бьющий в лицо и отталкивающий назад, но приказ, отданный неизвестно кем, все-таки толкал меня в спину и заставлял приближаться к зловещему прямоугольнику. Хотя я совершенно не знал, как найти Волка и как его уничтожить, или хотя бы как от него спастись, если что. Я был вовсе не уверен, что мне удастся вновь обмануть его, превратив какой-нибудь коридор в шахту.
      Преодолев порог алого прямоугольника, я ощутил, что страх притупился и ослаб. Но ослабла и сила приказа. Я был в большей степени свободен, мне как бы давали понять: ты сделал выбор и все теперь зависит только от тебя.
      Как и в прошлый раз, передо мной была развилка: три туннеля, ведущие к трем одинаковым дверям. Я уже знал - надо идти налево.
      Однако, пройдя примерно треть пути по этому левому туннелю, я обратил внимание, что он выглядит не совсем так, как в прошлый раз. В левой боковой стене туннеля появилась дверь, которой я раньше не видел. Может, Белый волк поджидает меня именно там? Новый порыв холодного ветра-страха отодвинул меня на несколько шагов назад, но тут же возникла сила приказа, которое подтолкнула вперед и заставила двигаться дальше.
      Когда я уже совсем близко подошел к этой неведомо откуда взявшейся двери, то услышал что-то вроде звука шагов. Кто-то двигался к развилке со стороны боковой двери. На громыхающий топот Волка шаги были не похожи. Они слышались все отчетливее, а еще через несколько секунд я увидел, как из боковой двери в туннель выходят четыре объемно-контурные фигуры, обрисованные голубоватыми линиями. Чистой воды произведения компьютерной графики. Но чем ближе я подходил, тем четче рисовались эти фигуры, появлялась фактура одежды, цвета, а затем стало возможно различить и лица. Правда, четкость и яркость фигур были разные.
      Это были четыре женщины. Они шли гуськом, или, выражаясь по-военному, в колонну по одному. Наиболее четко были прорисованы две головные. Впереди шла высокая полная длинноволосая блондинка. Никакого сомнения - Ленка! Вторая, пониже ростом, заметно худощавей, со скрипичным футляром в руке - Таня. Две другие имели намного более расплывчатые, схематические контуры. Та, что была прорисована хуже всех, самая блеклая и местами даже прозрачная, по фигуре и абрису лица была похожа на Таню, и я предположил, что это может быть Вик Мэллори, материальный носитель всех остальных. Четвертая, тоже блеклая, но смотревшаяся почетче, внешне была мне незнакома. Должно быть, так выглядела Кармела О`Брайен.
      В этот момент я обернулся и увидел, что тоже иду не один, а возглавляю целый отряд призраков. Сам я был одет в ту самую форму десантника Кольки Короткова, в которой тот некогда перебирался по подземным туннелям из ГДР к бундесам. Как-то сразу до меня дошло - это символ доминантного "я". За моей спиной шел более-менее четко обрисованный Ричард Браун и два полупрозрачных, расплывчатых образа. Лишь по наитию я смог определить, что более четкий - это Майкл Атвуд, а замыкающий, совсем зыбкий - Сесар Мендес. Жуть!
      Как ни странно, но здесь, в этом мире абсурдов, я совершенно не ощущал воздействия того препарата, который сделал из меня бездумную полуобезьяну. Более того, я очень ясно понимал, что стоит за этими леденящими душу картинками. Каким-то образом, скорее всего через микросхемы, вживленные в мой мозг и в мозг, некогда принадлежавший дурочке Вик Мэллори, произошло объединение сознаний, находящихся на двух независимых материальных носителях. Аналогично тому, как это было в прошлый раз, при установлении контакта с Васей Лопухиным. Но при этом все "я", располагавшиеся на этих носителях, как бы разделились и получили обозначение в качестве видеообразов. Соответственно тому месту, которое они занимали в сознании, варьировалась их яркость и четкость. И, видимо, это не зависело от того, кому принадлежит материальный носитель. Если в нашей мужской колонне доминантное "я" принадлежало мне, как и материальный носитель, то в колонне, возглавляемой Ленкой, все было наоборот. Материальный носитель принадлежал Вик, но ее "я" выглядело самым неоформленным. Чужеродные "я" утративших собственные носители Кармелы и Танечки (биологически умерших) и Ленки, у которой материальный носитель продолжал жить, но с другим доминантным "я", были значительно сильнее "родного".
      В такой большой компании я почувствовал себя увереннее. Даже прибавил шагу, чтобы поравняться с виртуальной Ленкой.
      - Здравствуй, - сказала она своим обычным голосом. - На охоту собрался? Белого собрата ловить?
      - В смысле Волка? Кажется, так. Если наоборот не получится.
      - Посмотрим. Видишь, какая артель собралась?
      - Народу много, а толк... Будет ли? Танечка в футляре случайно не "винторез" несет? Думает, из него можно Волка застрелить?
      - Не знаю, - ответила Ленка, - каждое "я" формировалось само по себе.
      - Я тоже не знаю, что там, - сказала Таня, упреждая мой вопрос. - Может, винтовка, а может, скрипка. И неизвестно, что лучше против этого зверя.
      - Между прочим, - заметила Премудрая, - мы с девочками перешли в твое сознание. Здесь в принципе ты хозяин. Во многом вся система символов и образов зависит от тебя. Вот если мы вернемся и пойдем в тот боковой коридорчик, откуда вышли, то придем в наш, так сказать, женский монастырь колхозного типа.
      В этот момент мы подошли к двери, над которой были четыре фотографии, среди них три незнакомых, а одна - Васи Лопухина.
      Возникла красная капелька-курсор.
      - Ну что, будем открывать? - спросила Ленка. - Похоже на "Windows", верно? Твое сознание, так что курсором управляешь ты.
      - Подожди, - сказал я, - ты, наверно, больше моего понимаешь в этих делах. В прошлый раз я, конечно, сразу же поставил курсор на Васю. А что за люди в других окнах? Я их не знаю.
      - Надо присмотреться, - сказала Хавронья, - по-моему, это кодированные изображения. Ну, давай, ради эксперимента, подведи капельку к тому портрету, что рядом с Васей.
      Я передвинул капельку туда, куда повелела Хрюшка. Портрет незнакомца мигнул и исчез, а на его месте возникло что-то вроде мигающего табло с надписью: "Code?" Одновременно прямо передо мной в пустоте появилась плоскость, на которой порисовалось что-то вроде клавиатуры с цифрами от 0 до 9 и клавиша ENTER.
      - Не будем набирать, - посоветовала Ленка. - Угадать не угадаешь, а к чему приведет ошибка, мы не знаем.
      Я передвинул курсор к портрету Васи. Табло с надписью: "Code?" тут же исчезло, и в квадратике опять появилось изображение нeзнакомой морды. Испарилась и клавиатура. Зато дверь открылась.
      По идее, мы должны были войти в коридор с шестью дверями, где слева на зеленых квадратах стояли цифры 1,3,5, а справа - 2,4,7. Однако на сей раз дверь вывела в какую-то совсем небольшую кабинку, точнее, отрезок коридора, перегороженного чем-то вроде броневой стены. На этой броне светились столбиком надписи с вопросительными знаками:
      DIRECTORY?_ _ _ _ _ _ _ _
      KEY-WORD?_ _ _
      LETTER?_
      CODE? _ _ _
      Прочерки подсказывали, какое именно количество знаков должно быть в ответах на все эти вопросы. Две последние позиции я помнил. LETTER, то есть "буква", должна была быть A, a CODE, вероятно, 127. Вася сказал: "Именно в таком порядке". Поэтому, когда перед броневой стеной возникла из воздуха клавиатура, на сей раз не только с цифрами, но и с буквами, я первым делом поставил капельку на третью строчку и набрал букву А, после чего передвинул курсор вниз и набрал 127.
      Дальше вышла заминка. Ленка, видя мою нерешительность, спросила:
      - Ты что застрял? DIRECTORY- это явно каталог всех файлов памяти Лопухина, которые ему удалось перенести к тебе. Наверняка он не мудрствуя лукаво назвал его своей фамилией.
      - В слове "ЛОПУХИН" семь букв. А требуется - восемь.
      - Просто надо Васину фамилию написать по-английски: "LOPUKHIN", вот восемь букв и получится.
      Я выполнил это указание и вновь задумался. Насчет "кейуорда" Вася ничего не говорил. Он говорил, чтоб я запомнил изображение серого кота. Этого кота я очень хорошо запомнил. И так живо представил себе, что стал видеть на броневой стене что-то вроде этой картинки. Щелк! Картинка на секунду стала видна очень четко, а потом сжалась в точку. Зато на последней незаполненной строчке появилось слово "CAT". После этого справа от каждой из четырех строчек вспыхнули буквы "O`К", а ниже последней распоряжение: "Press ENTER". Я нажал. Клавиатура тут же исчезла, а броневая стена раздвинулась.
      Но и за ней не было коридора с шестью дверями. Вместо него перед нами обнаружилась не очень большая комната, в которой стоял просторный стеллаж, заставленный примерно сотней толстых папок с порядковыми номерами.
      - Это файлы Васиной памяти, - прокомментировала Ленка. - То, что было в книге, которую он тебе передал.
      - А где сама книга? - спросил я.
      - Книга - это директория, в которой содержатся файлы, мы сейчас находимся внутри ее.
      - И что, ее можно прочитать?
      - Димочка, это только символ. Просто твоя микросхема отобразила передачу архивированной информации в качестве книги. На самом деле никакой книги нет, понимаешь?
      - Значит, на самом деле это папки?
      - Дима, это тоже только символы. Вообще надо быть очень осторожными, потому что в каком-то из файлов может быть заархивирован вирус.
      - То есть снимешь папку с полки, а оттуда Волк выпрыгнет?
      Ленка даже засмеялась.
      - Навряд ли. Я вообще не знаю, можно и нужно ли снимать папки с полки. Сначала надо заглянуть вот в этот ящик с надписью "HELP".
      Ящик я сразу и не приметил. Он висел на стене рядом со стеллажом и был похож на небольшой сейф, только без замка. Слово "HELP" было обведено квадратиком.
      - А как его открыть? - спросил я, - Ключей нет, да и замка не видно.
      - Подведи к нему капельку. Прямо под квадрат с надписью "HELP".
      Подвел. Послышался легкий писк, какие издают компьютеры, и ящик начал резко расширяться, одновременно сплющиваясь, и скоро превратился в дверь. Очень похожую на ту, через которую мы сюда вошли. На двери светилось небольшое цифровое табло, составленное из одних нулей, а также табличка из десяти цифр. Ниже светилось пояснение на русском языке:
      "Чтобы получить подсказку, необходимо набрать на табло цифры, обозначающие число, месяц и год рождения Баринова Дмитрия Сергеевича. Набор осуществляется перемещением курсора по таблице цифр".
      Я помнил, что, по уточненным данным, родился 5 мая 1962 года, и хотел было установить капельку на пятерку, но вовремя вспомнил, как чуть не взлетел на воздух в "Бронированном трупе", пропустив ноль в дате рождения Педро Лопеса. На табло было 8 разрядов, значит, надо было набирать число и месяц с нулями. Поэтому капельку следовало сперва поставить на нуль, а уж потом на пятерку. В общем, после того, как я набрал 05051962, дверь открылась.
      За дверью оказалось помещение размером с совмещенный санузел, только без ванны, раковины и унитаза. На трех стенах темно-зеленого цвета светились белые надписи.
      - Вот так, - сказала Ленка, - справа - инструкция по пользованию файлами, в центре и слева - список файлов с краткой аннотацией. Уловил?
      - Уловил, - произнес я, разглядывая писанину. Выяснилось, что всего Вася оставил в наследство 132 файла. Общим объемом аж в 450 с гаком мегабайт информации. Размещены они были по хронологии и начинались с 1960 года, то есть с того момента, как Вася себя помнил. Он был старше меня на четыре года.
      Первые файлы были, судя по описанию, очень коротенькие. Например, самый ранний, отразивший впечатления двухлетнего Васи, назывался "Воспоминание о заводной курочке". Потом шел файл "Новогодняя елка 31 декабря 1960 г.". Чем ближе к современности, тем объемнее становились воспоминания, в них уже входили иной раз по нескольку мегабайт информации. Самые большие, конечно, относились к последним годам. Тут и аннотации было трудно назвать краткими. Например, самая последняя звучала так: "Воспоминание об участии в захвате прибора Black Box, боевом применении ГВЭПа-12п, ранении осколком мины в бедро и поражении мозга логическим вирусом "Белый волк". Соображения по поводу эксплуатационных недостатков ГВЭПа-12п и возможных способов их устранения, варианты схем усовершенствования ГВЭПа-12п, предложения по замене элементной базы ГВЭПа-12п. Анализ возможных принципов действия и гипотетическая схема прибора Black Box. Самоанализ симптомов поражения логическим вирусом "Белый волк" и их развития от момента проявления до летального исхода. Запись виртуального контакта с Д.С.Бариновым до момента полной архивации памяти и переноса ее реципиенту".
      - Слушай, - спросил я у Ленки, - но ведь если все это у меня когда-нибудь развернется, то во мне еще и "я" Лопухина образуется?
      - Если все развернется, с тобой будет то же, что и с Васей, - сурово ответила она, - потому что тогда разархивируется Белый волк. Он в последнем файле, можно не сомневаться. Раз там записались симптомы, значит, и Волк там.
      - Ну и что теперь делать?
      - Хорошенько все взвесить, - объявила Премудрая. С этим можно было согласиться, хотя я не очень представлял, в каком направлении должен двигаться мыслительный процесс. Самая здравая мысль, наверно, состояла в том, что надо как можно скорее убираться отсюда и ничего не трогать, пока Белый волк откуда-нибудь не выскочил.