За обедом она пила виши и разговаривала, как мужчина. Она сказала, что от Франции теперь мало проку, и Питер заклеймил ее как представителя "пятой колонны" - эта фраза только-только начинала входить в моду. Потом они пошли танцевать в "Сьюиви". Она танцевала, пила виши и разговаривала толково и саркастически, как очень умный мужчина. На ней были новые серьги в виде тоненьких изумрудных стрел с рубиновыми наконечниками, словно пронзавшими ей мочку; она сама их придумала и зашла за ними сегодня утром, на обратном пути от своего поверенного. Девушки в их компании заметили ее серьги; они заметили все особенности ее туалета:
      Анджела была одета лучше всех женщин здесь, как и везде, куда бы ни приходила.
      Она оставалась до тех пор, пока не стали расходиться, и одна вернулась на Гровнер-сквер. С начала войны лифтер дежурил только до полуночи. Она захлопнула двери кабины, нажала кнопку мансардного этажа и поднялась в свою пустую, молчаливую квартиру. Разгребать пепел в камине не надо было; подсвеченные стеклянные угли вечным жаром горели в элегантной стальной корзине; температура в комнатах оставалась неизменной зимой и летом, днем и ночью. Она смешала большую порцию виски с водой и включила приемник.
      По всему миру без устали говорили голоса - одни на своем родном, другие на иностранных языках. Она слушала и крутила ручку настройки. Иногда ей попадались взрывы музыки, один раз молитва. Немного погодя она смешала еще виски с водой.
      Служанка Анджелы жила отдельно, и ей было сказано не дожидаться хозяйки. Когда она пришла утром, миссис Лин лежала в постели, но не. спала. Платье, в котором она выходила накануне, было не беспорядочно разбросано по ковру, как случалось порою, а аккуратно повешено.
      - Я сегодня не встану, Грейнджер, - сказала она. - Принесите мне приемник и газеты.
      Потом приняла ванну, снова легла, проглотила две таблетки снотворного и тихо проспала до той поры, когда надо было вставлять в рамы окон черные фанерные щиты и прикрывать их бархатными портьерами.
      IX
      - Как насчет мистера и миссис Преттимэн-Партридж из Солодового Дома в Грэнтли Грин?
      Безил выбирал цели на крайней периферии квартирьерского района Мэлфри. Север и Восток уже потерпели от его ударов. Деревня Грэнтли Грин лежала на юге, где край горных отрогов и лощин, сглаживаясь, переходил в равнину сидровых садов и огородов с коммерческим уклоном.
      - Кажется, это очень старые люди, - отвечала Барбара. - Я их совсем не знаю. Погоди, мне что-то на днях говорили о Преттимэн-Партридже. Нет, непомню.
      - Славненький домик? Много хороших вещей?
      - Вроде бы.
      - Размеренный образ жизни? Любят покой?
      - Как будто так.
      - Тогда подойдет.
      И Безил склонился над картой, прослеживая дорогу на Грэнтли Грин, по которой собирался поехать на следующий день.
      Отыскать Солодовый Дом не составило труда. В семнадцатом веке в нем была пивоварня, затем он был превращен в жилой дом. Он имел широкий правильный фасад, облицованный камнем и выходящий на деревенскую лужайку. Занавески и фарфор на окнах свидетельствовали о том, что он в "хороших руках". Безил с удовлетворением отметил про себя фарфор - большие черные веджвудские вазы, ценные, хрупкие и, несомненно, дорогие сердцу хозяев. Когда дверь отворяли, открывался вид прямо сквозь весь дом на белую лужайку с заснеженным кедром.
      Дверь отворила красивая крупная молодая женщина со светлыми вьющимися волосами, белой кожей, огромными бледно-голубыми глазами и крупным робким ртом. Она была одета в костюм из твида и шерстяной джемпер, как на прогулку, но мягкие, подбитые мехом туфли говорили о том, что она все утро сидела дома. Все в ней было крупное, мягкое, округлое и просторное. Ее, пожалуй, не взяли бы манекенщицей в магазин готовой одежды, но толстой ее назвать было нельзя. В век более рафинированный ее сочли бы изумительно сложенной; Буше нарисовал бы ее полуобнаженной, в развевающихся сине-розовых драпировках, а над персиково-белой грудью непременно парила бы бабочка.
      - Мисс Преттимэн-Партридж?
      - Нет. Только, ради бога, не говорите, что пришли что-нибудь продать. Стоять в дверях ужасно холодно, а если я попрошу вас в дом, придется купить ваш товар.
      - Я хочу видеть мистера и миссис Преттимэн-Партрпдж.
      - Они умерли. Вернее сказать, один из них. Другой этим летом продал нам дом. Простите, это все? Я не хочу быть невежливой, но я должна закрыть дверь, не то я замерзну.
      Так вот что слышала Барбара о Солодовом Доме.
      - Разрешите войти?
      - О господи, - сказало великолепное создание, проводя его в комнату с веджвудскими вазами. - Вы что-нибудь продаете? Или с какими-нибудь анкетами? Или просто какая-нибудь подписка? Если продаете или анкеты, тут я ничем не могу помочь: мой муж служит в йоменской части, его нет дома. Если подписка, то деньги у меня наверху. Мне сказано дать столько же, сколько даст миссис Эндрюс, жена доктора. Если вы к ней еще не заходили, зайдите еще, когда выяснится, на сколько она раскошелилась.
      Все в комнате было новым, точнее говоря, новой была покраска, новыми были ковры и занавески, и вся мебель была размещена заново. Перед камином стоял очень большой диван, подушки которого, обтянутые набивкой, еще хранили отпечаток форм красивой молодой женщины: она лежала на нем, когда Безил позвонил. Он знал, что положи он руку в округлую вогнутость, где перед тем покоилось ее бедро, рука ощутила бы тепло, знал, какие подушки она подоткнула под локоть. Книга, которую она читала, валялась на коврике из Овечьих шкур, лежавшем перед камином, Безил мог бы в точности воссоздать положение, в каком лежала хозяйка, раскинувшись на подушках во всей неге первейшей молодости.
      Она как будто почувствовала бесцеремонность его осмотра.
      - Между прочим, - сказала она, - почему вы не в форме?
      - Работа общенационального значения, - ответил Безил. - Я приходский квартирьер. Ищу подходящее место для троих эвакуированных детей.
      - Ну, надеюсь, этот дом вы не назовете подходящим местом. Помилуйте! Я даже не могу присмотреть за овчаркой Билла, я и за собой-то не могу как следует присмотреть. Что мне делать с тремя детьми?
      - Это, я бы сказал, исключительные дети.
      - О, разумеется. У меня-то своих нет, слава тебе господи. Вчера ко мне заходила одна чудачка, некто миссис Харкнесс. Казалось бы, можно и пообождать с визитами до конца войны, как вы думаете? Так вот, она ужас что такое рассказывала о детях, которых к ней прислали. Им пришлось подкупить того человека, подкупить буквально, деньгами, лишь бы этих зверенышей от них забрали.
      - Это те самые дети.
      - Господи помилуй, с какой же стати вы выбрали меня? Ее большие глаза ослепляли его, как ослепляют кролика фары автомобиля. Это было восхитительное ощущение.
      - Видите ли, я, собственно, остановился на Преттимэн-Партриджах... Я даже не знаю вашего имени.
      - А я вашего.
      - Безил Сил.
      - Безил Сил? - В ее голосе вдруг прозвучала заинтересованность. - Вот чудно.
      - Почему чудно?
      - Так просто, я много слышала о вас в свое время. У вас не было подруги по имени Мэри Никольс?
      - Мэри Никольс?
      Была ли у него такая? Мэри Никольс... Мэри Никольс...
      - Она часто рассказывала о вас. Она была намного старше меня. Я обожала ее, мне тогда было шестнадцать. Вы познакомились с ней на пароходе по пути из Копенгагена.
      - Очень может быть. Я бывал в Копенгагене. Молодая женщина смотрела теперь на него с пристальным я не вполне лестным вниманием.
      - Так вы, значит, и есть тот самый Безил Сил. Вот уж никогда бы не подумала...
      Это было четыре года назад, дома у Мэри Никольс в Южном Кенсингтоне. У Мэри была небольшая гостиная окнами во двор, на первом этаже. В ней Мэри угощала подружек чаем. Туда она приходила много дней подряд, садилась перед газовым камином, ела пирожные с грецкими орехами от Фуллера и слушала подробный рассказ о Переживании Мэри. "Неужели ты больше не увидишься с ним?" - спрашивала она. "Нет, это было так прекрасно, так законченно". После своего Переживания Мэри запоем читала романтиков. "Я не хочу это портить". - "Миленькая, мне кажется, он ни капельки тебя не стоит". - "Нет, он совсем не такой. Ты не думай, что он как те молодые люди, с которыми знакомишься на танцах..." Она тогда еще не ходила на танцы, и Мэри это знала. Рассказы Мэри о молодых людях, с которыми она знакомилась на танцах, были очень трогательны, но не в такой степени, как повествование о Безиле Силе. Это имя глубоко запало в девичью душу.
      А Безил, все еще стоя, перерывал свою память. Мэри Никольс? Копенгаген? Нет, это не говорило ему ни о чем. Какое утешение, думал он: доброе дело всплывает из толщи времени, чтобы облагодетельствовать благодетеля. Человек закатывает кутеж с девчонкой на пароходе. Потом она уходит своим путем, он своим. Он про все забывает: благодеяния подобного рода были для него не редкость. Но она помнит, ив один прекрасный день, когда он меньше всего этого ожидает, Фортуна бросает ему на колени спелый плод награды - это сладостное создание, в полном неведении дожидающееся его здесь, в Солодовом Доме в Грэнтли Грин.
      - Вы не предложите мне выпить? С разрешения Мэри Никольс?
      - Боюсь, в доме ничего не найдется. Как видите, Билла нет. Он хранит кое-какой запас внизу, в погребе, но дверь заперта.
      - Я думаю, мы сумеем открыть ее.
      - О нет! Я на это не решусь. Билл будет рвать и метать.
      - Ну, едва ли он сильно обрадуется, когда вернется на побывку и увидит, как Конноли разносят дом на куски. Между прочим, вы их еще не видели. Они там, в машине. Я приведу их.
      - Ради бога, не надо!
      Голубые коровьи глаза глядели на него с неподдельным страданием и мольбой.
      - Ну, хотя бы взгляните на них в окно.
      Она пошла и взглянула.
      - Боже милостивый, - сказала она, - Миссис Харкнесс была совершенно права. Я думала, она преувеличивает.
      - Ей стоило тридцати фунтов избавиться от них.
      - Ах господи, у меня нет столько. - Опять страдание и мольба в больших голубых глазах. - Билл присылает мне часть своего жалованья. Деньги приходят раз в месяц. Это фактически все, что у меня есть.
      - Я согласен на оплату натурой, - сказал Безил.
      - Вы имеет в виду херес?
      - Рюмка хереса мне бы не помешала, - сказал Безил. Когда они приступили с ломом к двери погреба, стало ясно, что отважная молодая женщина идет на это с большой охотой. Погребок оказался трогательно мал - сокровищница бедного человека. Тут было с полдюжины бутылок рейнвейна, целая загородка с портвейном, дюжины две кларета. "Почти все - свадебные подарки", - объяснила хозяйка. Беэил нашел херес, и они посмотрели его на свет.
      - У меня сейчас нет прислуги, - объяснила она. - Женщина приходит раз в неделю.
      В буфетной они нашли рюмки и штопор в столовой.
      - Ну как, сойдет? - с тревогой спросила хозяйка, когда Безил попробовал вино.
      - Превосходный херес.
      - Я так рада. Билл знает толк в винах. Я - нет. Они начали говорить о Билле. Он женился на этом милом создании в июле, у него хорошая работа в архитектурном бюро в соседнем городе, он поселился в Грэнтли Грин в августе, а в сентябре зачислился рядовым кавалеристом в йоменскую часть...
      Через два часа Безил вышел из дома и вернулся к машине. КОнноли послушно сидели на своих местах живыми свидетельствами неотразимой силы любви.
      - Ну и долго же вы, мистер, - сказала Дорис. - Мы совсем заледенели. Мы выходим?
      - Нет.
      - Мы не будем уродовать этот дом?
      - Нет, Дорис, этот нет. Я везу вас обратно.
      Дорис блаженно вздохнула.
      - Тогда ничего, что мы так замерзли, раз нам можно вернуться с вами.
      Когда они вернулись в Мэлфри и Барбара снова увидела детей в холостяцком крыле, ее лицо вытянулось.
      - Ах, Безил, - сказала она, - ты подвел меня.
      - Не совсем так. Преттимэн-Партриджи умерли.
      - Я знала, что с ними что-то случилось. Но как же долго ты ездил!
      - Я встретил подругу. Точнее, подругу одной моей подруги. Очень славная девушка. Думаю, ты должна что-нибудь для нее сделать.
      - Как ее зовут.
      - Мм... видишь ли, я так и не узнал. Но вот ее мужа зовут Билл. Он кавалеристом в одном полку с Фредди.
      - Чья же она подруга?
      - Мэри Никольс.
      - Никогда не слыхала.
      - Это моя старая любовь. Нет, честное слово, Бэб, она тебе понравится.
      - Ну что ж, пригласи ее на обед. - Барбара была отнюдь не в восторге. Слишком многих приятельниц Безила она знала.
      - Уже пригласил. Беда только, у нее нет машины. Ты не будешь возражать, если я за ней съезжу?
      - Милый, у нас просто нет на это бензина.
      - Можно воспользоваться дополнительным.
      - Милый, я так не могу. Это же не имеет никакого отношения к устройству эвакуированных.
      - Хочешь верь, хочешь не верь, Бэб, - имеет.
      Х
      Морозы отпустили, снег сходил. Колони-бог, Бэгшот-хит, Чог бем-коммон и прочие небольшие, поросшие утесником и кустарником полигоны между шоссейными дорогами Суррея, - клочки дикой земли, обозначенные на указательных знаках буквами "В. в.", а на географических картах "учебное поле номер такой-то", вновь вылезли на свет божий после краткого периода заснеженной красоты.
      - Можно двигать дальше с тактической подготовкой, - сказал командир части.
      Три недели подряд они чертили взводные схемы и ротные схемы. Капитан Мейфилд лишал себя досуга, изыскивая способы превращения в поле боя тех немногочисленных акров закрытой болотистой местности, которые находились в его распоряжении. С точки зрения солдат все схемы отличались одна от другой лишь расстоянием от лагеря до учебного поля и расстоянием, которое приходилось преодолевать перед прекращением огня. Потом три дня подряд командир части выезжал с начальником штаба в броневике; каждый имел при себе палетку. "Организуем батальонные учения, - говаривал капитан Мейфилд. Его солдатам было все равно. - Это наши первые батальонные учения. Крайне необходимо, чтобы каждый в роте был на высоте".
      Аластэр мало-помалу постигал новые разновидности языка. Существовал простой язык, с неизменным повторением непристойного присловья при каждой фразе, на нем говорили его собратья солдаты. Этот нечего было изучать. Но существовал еще язык, на котором говорили офицеры, и иногда они обращались на этом языке к нему. Когда капитан Мейфилд впервые спросил его: "Вы на высоте, Трампингтон?" - он решил, что имеется в виду его положение на местности, а он в ту минуту стоял в траншее по колено в воде, в каске, украшенной орляком - так велел ему Смолвуд, их взводный. "Нет, сэр", - браво ответил он.
      Капитан Мейфилд был скорее доволен таким, признанием. "Поднимите этих людей на должную высоту, Смолвуд", - сказал он, после чего взводный стал нудно и неубедительно толковать о неспровоцированном нападении Юга на Север (который не подписал Женевский протокол о запрещении применения боевых отравляющих веществ), о том, как надо поддерживать батареи, ББМ, ПКО и так далее. Аластэр узнал также, что все схемы кончаются так называемой "бойней"; вопреки его опасениям, эта "бойня" не имела ничего общего с кровавым побоищем, а означала восстановление на краткий срок личной свободы передвижения: все разбредались куда глаза глядят, Смолвуд свистел в свисток, а капитан Мейфилд кричал:
      "Смолвуд, будьте любезны, уберите отсюда ваш взвод ко всем чертям и постройте его на дороге!"
      В день батальонной схемы они маршем вышли из лагеря в составе батальона. Аластэра назначили взводным минометчиком. Разыгрывалась азартная игра, и шансы ее горячо обсуждались. Минометов у них сейчас не было, и ему дали взамен легкую, удобную в обращении деревянную болванку, которую он нес на ремне поверх вещевого мешка, избавившись таким образом от винтовки. Пока что это была выгодная мена, но близился день, о котором говорили: "Вот когда получим вооружение по форме 1098" - и тогда после этого мрачного события ему придется маяться хуже любого стрелка. Еще два солдата попросили, чтобы их сделали истребителями танков, и это был опрометчивый шаг: вопреки всем ожиданиям, Противотанковые ружья вдруг прибыли. Один солдат благоразумно заболел перед учениями, другой заболел после.
      Так вот. Наполнили фляги, уложили в котелки неприкосновенный запас и из-за упрямства Севера в Женеве нацепили противогазы, сгубившие в корне старания тех, кто изобретал снаряжение, сделать все, чтобы солдатская грудь дышала свободно. Через десять минут марша, после команды "вольно!", начали петь "А ну, кати бочонок", "На Зигфрида на линии просушим мы белье" и "Квартирмейстерскую". Затем был дан приказ перейти на марш в предвидении встречи с противником. Что это такое, было досконально известно: тащись по канаве, спотыкаясь на каждом шагу; пение прекратилось; истребитель танков заунывно ругался. Потом была подана команда "надеть противогазы!", и все надели противогазы; стенанья истребителя танков заглохли под маской.
      - Химическая тревога - отбой! Не кладите противогазы сразу в подсумки. Пусть немного просохнут.
      Пройдя около восьми миль, они свернули с большака на проселочную дорогу и наконец остановились. Было одиннадцать часов.
      - Батальон прибыл в район сосредоточения! - выкликнул капитан Мейфилд. - Командир только что ушел вперед на разведку с разведгруппой.
      Впечатление было такое, будто он выкликает перед толпой паломников: "Это Ватикан! Папа только что прошел в Сикстинскую капеллу!"
      - Так гораздо интересней. Когда пытаешься понять, что к чему, - как бы оправдываясь, сказал Смолвуд. - Да, да, курите, курите.
      Рота уселась на обочине и стала уничтожать неприкосновенный запас.
      - Послушайте, - сказал Смолвуд. - Для обеда будет привал.
      Они продолжали есть. Почти все молчали.
      - Скоро командир пришлет за группой наблюдения! - выкликнул капитан Мейфилд.
      Немного погодя явился вестовой, со своей вестью явно не спешивший, и увел капитана Мейфилда.
      - Командир части послал за своей группой наблюдения, - сказал Смолвуд. - Ротой теперь командует капитан Браун.
      - Командир части отдал приказ! - выкликнул капитан Браун. - Сейчас он размещает первый эшелон штаба. Теперь ротные командиры ведут разведку. Скоро они пошлют за своими группами наблюдения.
      - Ума не приложу, на кой мы им тут сдались, - сказал истребитель танков.
      Прошло три четверти часа. Затем явился связной с письменным распоряжением для капитана Брауна.
      - Вы должны встретить командира роты во втором "А" квадрата "Пасека", сказал тот троим взводным. - Я веду роту в "П" того же квадрата.
      Смолвуд вместе со своим связным и денщиком покинули командный пункт взвода и нерешительно откочевали в кустарники.
      - Построить роту, старшина.
      Создавшаяся ситуация не сильно радовала капитана Брауна; рота зигзагами тянулась за ним по пустырю; сделали несколько остановок, во время которых капитан Браун ломал голову над картой. Наконец он сказал:
      - Вот ротный район сосредоточения. Сейчас ротный командир отдает приказ наблюдательной группе.
      Как только люди начали устраиваться на позицию, появился капитан Мейфилд.
      - Куда делись взводные командиры, черт побери? - спросил он. - И что делает здесь рота? Я сказал: пункт "П" квадрата "Пасека", а это второе "А".
      Завязался спор, до Аластэра долетали только отдельные фразы: "Кольцевой обвод", "Сопряжение трасс" и то и дело повторяющееся: "Да, ошибка в карте". Капитан Браун как будто выходил победителем; во всяком случае, капитан Мейфилд отправился искать свою наблюдательную группу, оставив роту иод его командованием.
      Прошло полчаса. Капитан Браун счел своим долгом объяснить заминку.
      - Взводные командиры ведут разведку, - сказал он. Немного погодя появился командир части.
      - Это третья рота? - спросил он.
      - Так точно, сэр.
      - В чем дело? Вам сейчас следует быть на рубеже атаки. - Затем, поскольку было ясно, что пробирать капитана Брауна за оплошку бесполезно, он сказал тоном, которого тот так страшился: - Я каким-то образом проскочил мимо ваших часовых, когда шел к вам. Будьте любезны, объясните мне систему вашей непосредственной обороны.
      - Видите ли, сэр, мы остановились тут просто так... Командир части увел с собой капитана Брауна.
      - Сейчас ему вставят фитиль, - констатировал истребитель танков, впервые за весь день испытывая удовлетворение.
      Капитан Браун вернулся сам не свой и начал лихорадочно расстанавливать посты воздушного оповещения и химического наблюдения. В самый разгар его деятельности прибыли взводные связные и повели взводы в районы сосредоточения. Аластэр прошел со взводом еще полмили. Затем они остановились. Появился Смолвуд и собрал вокруг себя командиров отделений. Командир части был тут же и слушал, как Смолвуд отдает приказ. Когда тот кончил, командир сказал:
      - Мне кажется, вы забыли упомянуть о БМП, Смолвуд, не так ли?
      - БМП, сэр? Да, сэр, похоже, я не знаю, где он. Командир увел Смолвуда за пределы слышимости.
      - А теперь ему вставят фитиль, - ликуя, возвестил истребитель танков.
      Командиры отделений вернулись к своим людям. Приказ Смолвуда распухал от подробностей: рубеж атаки, час "Ч", разграничительные линии включительно и исключительно, объекты наступления, огневая поддержка.
      - Так оно всегда и бывает, - сказал капрал Дин. - Они там, мы тут. А потом давай в атаку.
      Прошло еще полчаса. Появился капитан Мейфилд.
      - Ради Христа, Смолвуд, ведь вы сейчас должны наполовину подняться на высоту.
      - О! - сказал Смолвуд. - Простите. Пошли. Вперед! Взвод собрал снаряжение и вступил в бой, с трудом продвигаясь по склону холма. Вдруг впереди появился майор Буш, заместитель командира части. Его с восторгом обстреляли холостыми патронами.
      - Накрылся, - сказал солдат, ползший рядом с Аластэром.
      - Вы попали под сильнейший обстрел, - сказал майор. - Большинство из вас ранены или убиты.
      - Сам ты убит.
      - Так что же вы намерены предпринять, Смолвуд?
      - Спускаться обратно, сэр.
      - Ну так спускайтесь.
      - Спускаться обратно! - приказал Смолвуд.
      - А что вы намерены предпринять дальше? Смолвуд в отчаянье озирался Вокруг, словно ища источник вдохновенья.
      - Поставить дымовую завесу, сэр.
      - Ну так ставьте дымовую завесу.
      - Поставить дымовую завесу! - приказал Смолвуд Аластэру. Майор пошел дальше, морочить взвод у них на фланге.
      - Вперед, - приказал Смолвуд. - Надо же преодолеть этот проклятый холм. Так уж лучше сейчас.
      Путь вышел короче, чем казалось поначалу. Через двадцать минут они достигли вершины, где их ждала продолжительная "бойня". Мало-помалу сюда с разных сторон стянулся весь батальон. Третья рота собралась и построилась; затем их распустили на обед. Обед был давно съеден, и они просто лежали на спине и курили,
      По пути в лагерь командир части сказал:
      - Не так уж плохо для первого раза.
      - Не так уж плохо, полковник, - отозвался майор Буш.
      - Несколько медленны на подъем.
      - Да, несколько неповоротливы.
      - Смолвуд оказался не на высоте.
      - Он был очень туг на подъем.
      - Но мне все же кажется, мы кое-чему научились. Люди были заинтересованы. Это было сразу заметно.
      Батальон добрался до лагеря уже затемно. Они парадным маршем прошли мимо караулки, разделились на роты и стали на ротном плацу.
      - Винтовки протереть до ужина, - приказал капитан Мейфилд. - Взводным сержантам собрать стреляные гильзы. Осмотр ног повзводно.
      Улучив минуту, Аластэр прошмыгнул к телефонной будке и успел позвонить Соне до того, как капитан Мейфилд вынырнул из-за угла барака с электрическим фонариком, чтобы осматривать ноги. Аластэр надел чистые носки, сунул под соломенный тюфяк форменные ботинки, переобулся в штатские туфли и был готов. Соня уже ждала его в машине перед караулкой.
      - Милый, от тебя сильно пахнет потом, - сказала она. - Что ты делал?
      - Ставил дымовую завесу, - гордо отвечал Аластэр. - Все наступление задерживалось, пока я не поставил дымовую завесу.
      - Какой ты молодец, милый. У меня на обед бифштекс из консервов и пудинг с почками.
      После обеда Аластэр расположился в кресле.
      - Не давай мне заснуть, - сказал он. - К полночи я должен вернуться в часть.
      - Я разбужу тебя.
      - Хотелось бы мне знать, насколько этот бой похож на настоящий, - успел он сказать засыпая.
      Заморская операция, к которой готовился Питер Пастмастер, не состоялась. Питер вновь надел свою прежнюю форму и вернулся к прежнему образу жизни. Его полк был расквартирован в бараках в Лондоне, мать, как и прежде, жила в "Ритце", а большинство друзей, как и прежде, можно было встретить за стойкой бара Брэттс-клуба. Теперь, когда у него была уйма свободного времени, а перспектива настоящего дела хотя и отодвинулась на неопределенный срок, все же определяла его планы на будущее, - теперь Питера начали мучить угрызения династической совести. Ему тридцать три. Он любую минуту может убраться на тот свет.
      - Мама, - сказал он, - тебе не кажется, что я должен жениться?
      - На ком?
      - На ком угодно.
      - Не понимаю, как можно сказать: должен жениться на ком угодно.
      - Не сбивай меня, дорогая. А вдруг меня убьют - вот я о чем.
      - Невелико счастье для бедной девушки, я так полагаю, - ответила Марго.
      - Мне хочется сына.
      - А, ну тогда женись, милый. У тебя есть кто-нибудь на примете?
      - Нет как будто.
      - И у меня тоже. Надо подумать. По-моему, вторая дочь Эммы Гранчестер очень хорошенькая - попытай ее. Конечно, есть и другие, Я разузнаю.
      Так Питер, которому все это было в новинку, начал выходить с молоденькими и очень достойными девицами. Поначалу он чувствовал себя неловко, но вскоре вполне освоился со своим новым положением. Все было просто, как апельсин. И очень скоро набралось с десяток матерей, достаточно старомодных, чтобы радоваться перспективе обрести в своем зяте викторианские преимущества старого дворянского титула, новое состояние и красивые ноги в синих брюках со штрипками.
      - Питер, - сказала ему как-то Марго. - Ты когда-нибудь отрываешься от новых подруг, чтобы повидаться со старыми? Что с Анджелой? Я ее что-то совсем не вижу.
      - По-моему, она вернулась в Англию.
      - Она сейчас не с Безилом?
      - Нет, не с Безилом.
      А она по-прежнему жила на самом верху каменной коробки на Гровнер-сквер. Внизу под ней, слой за слоем, богатые мужчины и женщины приходили и уходили по своим делам - слой за слоем, вплоть до уровня улицы, а еще ниже, под землей, администраторы оборудовали подвал под бомбоубежище. Анджела редко выходила из квартиры - только раз или два в неделю, чтобы посмотреть кино, и всегда одна. Она завела привычку носить очки из дымчатого стекла и не снимала их ни дома, ни на улице; не снимала и в своей гостиной с приглушенным, скрытым освещением, когда час за часом просиживала у приемника, с графином и стаканом под рукой; не снимала и тогда, когда гляделась в зеркало. Одна только Грейнджер, служанка, знала, что происходит с миссс Лин, но знала одну только внешнюю сторону. Грейнджер знала число бутылок, пустых и полных, в маленькой кладовой; видела лицо миссис Лин утром, когда щиты затемнения снимали с окон. (Теперь ей никогда не случалось будить миссис Лин; глаза той были всегда открыты когда служанка приходила будить ее; иногда миссис Лин, одетая, сидела в кресле; иногда лежала в постели, неподвижно глядя в пространство перед собой. Дожидаясь, пока ее окликнут.) Грейнджер знала, сколько подносов с едой приносилось снизу из ресторана и уносись нетронутыми. Все это знала Грейнджер и, будучи девушкой недалекой и благоразумной, помалкивала; но поскольку она была девушкой недалекой и благоразумной, ей не дано было знать, что происходит в душе миссис Лин.
      Снега сошли, и с ними вместе истаяли последние недели зимы; вскоре, не подозревая об опасностях войны, вернулись в свои наследственные владения ласточки.
      ГЛАВА ТРЕТЬЯ
      Весна
      I
      Безил вернулся в Лондон и к этому его вынудили два события. Во-первых, йоменские части снова переводились в сельскую местность в палаточные лагеря.
      Фредди позвонил Барбаре.
      - У меня добрая новость, - сказал он. - Мы возвращаемся домой.
      - Как чудесно, Фредди, - сказала Барбара, приуныв. - Когда?
      - Я прибуду завтра. Привезу с собой Джека Кэткарта, это наш новый заместитель командира. Нам надо разбить лагерь. Пока мы будем этим заниматься, будем жить в Мэлфри.
      - Прекрасно, - ответила Барбара.
      - Мы берем с собой слуг, так что никого не будем обременять. С нами еще два сержанта. За ними будет смотреть Бенсон. И еще, Барбара, как ты взглянешь на то, чтобы устроить лагерь в парке?
      - Ой, Фредди, ради бога, не надо.
      - Можно было бы открыть салон и разместить в нем столовую. Я мог бы жить дома. Тогда пришлось бы устроить в доме еще полковника Спроггина и, возможно, Кэткарта, ты не возражаешь?
      - Ради бога, Фредди, ничего не решай в спешке.
      - Я уже практически все решил. Увидимся завтра. Да, кстати, Безил еще у тебя?
      - У меня.
      - Боюсь, он не сумеет наладить блестящих отношений с Кэткартом. Ты не могла бы ему осторожно намекнуть?
      Барбара, опечаленная, положила трубку и пошла отдавать распоряжения к приему Фредди и майора Кэткарта.
      Безил был в Грэнтли Грин. Он вернулся после ужина и з&етал
      Барбару еще на ногах.
      - Милый, ты должен уехать.
      - Верно. Как ты узнала?
      - Приезжает Фредди.
      - К черту Фредди. Кому он нужен? Приезжает Билл!
      - Что она говорит?
      - Хочешь верь, хочешь не верь, она рада-радешенька.
      - Неблагодарная скотина, - сказала Барбара и после паузы: - Ты так и не написал книгу.
      - Нет, зато нам было хорошо вместе, правда, Бэб? Совсем как в былые времена.
      - Тебе, наверное, понадобятся деньги.
      - Лишних денег у меня никогда не бывает, но в данный -момент я прямо-таки богат.