Глава 2

— Отличная новость, ваша светлость! Просто расчудесная! — Не чуя под собой ног от радостного возбуждения, Гроно вошел, громко хлопнув дверью, чем до полусмерти напугал целую армию тараканов, которые тут же бросились врассыпную. — Судьба благоволит к нам!

Деврас Хар-Феннахар оторвался от работы. Надо сказать, что он находился в тесной, скудно обставленной комнатенке. Она скорее походила на карцер, поскольку располагалась ниже уровня канала, в подвале дома, и в ней не было ни одного окна. Единственным источником освещения даже в ясный полдень служила чадящая керосиновая лампа. Тусклые желтоватые блики играли на покрытых плесенью, сочащихся влагой стенах, на низком потолке, с которого беспрестанно отрывались и звонко падали холодные капли, на каменном полу, кишащем тараканами. Очаг был пуст, царивший в комнате холод пробирал до костей. Деврас сидел на тонком соломенном тюфяке, совмещавшем функции постели и конторки. Вокруг лежали книги, папки, письменные принадлежности, стопки листов бумаги. Часть листов уже была исписана аккуратным убористым почерком, что свидетельствовало о явных успехах в переводе последнего виппонского трактата. Перевод прямо-таки цвел витиеватостью выражений и изысканными красотами слога, чего нельзя было сказать об авторе. Даже при столь обманчивом освещении лицо юноши поражало своей болезненной бледностью. Спасаясь от озноба, он закутался в истертое одеяло, но складки изъеденного молью шерстяного полотнища не могли скрыть нездоровую худобу его тела. Впрочем, несмотря на лишения и невзгоды, Деврас не утратил мягкого, едва ли не мечтательного нрава. Чуть улыбнувшись неистощимому оптимизму своего верного камердинера, он отложил в сторону перо и поинтересовался:

— Что стряслось?

— Господин, нам улыбнулась удача! У нас есть шанс!

В ответ на немой вопрос Гроно пояснил:

— Я случайно узнал, что его милость герцог Бофус Дил-Шоннет дает завтра свой знаменитый ежегодный бал, празднество в честь лантийской знати. Вне всякого сомнения, к ней принадлежит и лорд Хар-Феннахар. Ваша светлость займет, наконец, достойное место в высшем свете. Ну-с, что вы скажете на это?

— Бал? Званый вечер? — без особого интереса переспросил Деврас. — Сказать по правде, не вижу смысла.

— Как это так, не видите смысла? — Гроно ринулся в атаку. Судя по горящему негодованием взору и дрожанию старческого второго подбородка, в его седой голове вызревала гневная тирада.

Отметив про себя опасные симптомы, Деврас прикрылся броней добродушной невозмутимости.

— Позвольте узнать, сэр, что у вас на уме? — В тоне камердинера звучали требовательные нотки. — Неужто вы не видите, какие возможности вам открывает общение с персонами, наделенными богатством и властью? Быть может, именно там ваша светлость изыщет способ обратить на себя их внимание, что сулит несказанные блага? Замечу, господин, что здравомыслящий человек ни минуты не колебался бы, поскольку это есть не что иное, как божественное повеление. И повеление это, Сударь мой, исходит если не от Бога, то от богини, имя которой — Фортуна.

— Богиня Фортуна… Гроно, да ты поэт! Замечательно, право, — богиня Фортуна…

— Вольно же вашей светлости смеяться да глумиться над добрым советом! Знать, ни седины мои, ни нажитая с годами мудрость не заслужили даже толики почтения…

— Ты прекрасно знаешь, с каким уважением я к тебе отношусь.

— Так докажите это, последовав моему совету. Нельзя же вечно гнить в этом подземелье, растранжиривая молодость и здоровье на жалкие каракули. Сколько мы уже прозябаем в этом жутком месте?

— Недель семь, пожалуй.

— Семь недель! Подумать только, до чего докатился последний из благородного рода Хар-Феннахаров! И так-то ваша светлость стремится поправить положение вашей семьи?

— Пока не будут восстановлены документы, удостоверяющие мою личность, что я могу? Только трудиться, отгоняя голодную смерть. Кстати, — добавил Деврас, — если я сейчас же не засяду за перевод…

— Перевод! Тоже мне занятие! Жалкий, нищенский труд безродных грамотеев. Ваша светлость проявляет поистине прискорбный недостаток честолюбия.

— Так ты считаешь, привилегия вращаться в высшем свете, расточая лживую лесть в адрес всякого, кто может оказаться полезным, предпочтительнее изучения бессмертных трудов классиков и расширения кругозора? Да, Гроно?

— Господин, вы превратно истолковываете мои слова, — поморщился Гроно, очередной раз столкнувшись с неисправимым упрямством своего молодого господина. — Образование — вещь сама по себе замечательная, кто же с этим спорит? Что, как не просвещенный ум, служит достойным украшением благородному имени? Пусть он не столь важен, как искусство верховой езды, но и у него, возможно, есть свои плюсы. И все же в мире есть блага, по значимости своей несравнимые с сухими, омертвевшими крупицами истории, философии, литературы.

— Какие? Перечисли.

— Лорд, что блюдет честь рода, поистине счастливейший из смертных, поскольку исполняет высшее свое предначертание, — назидательно изрек Гроно, авторитет которого можно было бы счесть непререкаемым, если бы не поношенная ливрея и впалые от голода щеки. — Благородный лорд не должен чураться света. Он — знатный вельможа, великий воин и государственный муж, его подданные относятся к нему с восхищением, уважением и боязливым почтением. Кроме того, он окружен приличествующей его сану роскошью, ведет жизнь аристократа, чуждого суетности презренной черни. И да будет вам известно, что мерилом достоинств человека выступают его богатство и внешнее благополучие… тем более печально нынешнее наше положение.

— Сдается мне, Гроно, что подобное заблуждение бытовало во все времена. Тот же Гезеликус пишет…

— Не будем отклоняться от сути, — безжалостно прервал своего господина камердинер, продолжив с еще большим жаром: — Члены вашего благородного семейства некогда славились безудержной расточительностью и величием. Достоверно известно — и факт сей, надо заметить, отражен в «Книге пэров» Пренна, — что ваш славный предок Джинивер Хар-Феннахар однажды устроил пир, который продолжался семь дней и семь ночей. За это время было съедено пятьдесят три тысячи рябчиков и куропаток; гости ели с серебряных тарелок, усыпанных сапфирами, забавы ради было убито пятьсот рабов и пленников, а в толпы ликующего лантийского люда пригоршнями бросали черный жемчуг. Вот это был лорд так лорд!

— Очень живописно, — согласился Деврас, — но пойми, мир уже не тот. В наш век просвещенного разума излишества предков кажутся просто нелепыми. Мы уже не предаемся чревоугодию, не устраиваем праздников чудовищного обжорства, а публичные казни скоро станут достоянием истории. Что до меня, не думаю, что когда-нибудь смогу освоиться в аристократическом окружении, коль это не заложено во мне от рождения. Мы всегда жили тихо, просто…

— И в ужасающей нищете, — со вздохом закончил его мысль Гроно. — Знаю, мастер Деврас, какое несчастье выпало на вашу долю. Бедный ваш отец, несмотря на благородное происхождение, был, скажем так, не от мира сего. Слепая вера в миф о панацее Аалдри привела его к полному разорению, а потом и безвременной кончине.

— Если бы он нашел панацею, то принес бы пользу всему человечеству. — Впервые с начала разговора видимость беззаботной веселости, которую напустил на себя Деврас, испарилась. О матери и об отце воспоминаний у него почти не сохранилось. Когда они умерли, он был совсем ребенком, и все же потеря родителей и всех родственников оставила в его душе незаживающую рану, пустоту, заполнить которую не смогла даже забота верного Гроно.

— Безусловно, только панацеи Аалдри никогда не было и нет — факт, с которым так и не смог смириться ваш бедный отец, чем и навлек на себя погибель. Идеалист, обладавший недюжинным умом, но до чего непрактичный, беспомощный в повседневной жизни… впрочем, вы весь в него.

— Так, значит, я на него похож?

— Очень похожи, и внешне, и по характеру. Но будьте спокойны, Гроно не допустит, чтобы вас постигла та же безрадостная участь. А теперь послушайте, мастер Деврас. Как последний потомок блистательного рода Хар-Феннахаров возьмите на себя святой долг вернуть ему былое величие и славу, чтобы это имя зазвучало так же громко, как и прежде! И потому, — победно заключил Гроно, — вашей светлости надлежит приложить все усилия, использовать любую возможность, дабы достичь этой цели… Следовательно, вы непременно пойдете на завтрашний званый вечер!

Деврас, выслушав монолог своего верного камердинера молча и без особого энтузиазма, на мгновение задумался. Вдруг лицо его озарилось лукавой улыбкой.

— Не могу, — заявил он.

— Никаких «не могу», иначе я расценю это как предательство фамильных интересов. Когда еще представится такая возможность? Подумайте, господин, там соберутся даже члены ордена Избранных. Более того, будет присутствовать сам лорд Ваксальт Глесс-Валледж, магистр ордена и доверенное лицо герцога. Стоит вам только войти в доверие к лорду Глесс-Валледжу…

— Не могу, — повторил Деврас.

— Об изысканности герцогской кухни ходят легенды. Сходите, впервые за много недель ваша светлость сможет испытать чувство благостного насыщения.

— Перспектива заманчивая, но — увы.

— Не желаю даже слушать! Непреодолимых препятствий не бывает.

— Подумай хорошенько. У меня же нет приглашения, — напомнил Деврас. — Что с того, что я назовусь лордом Хар-Феннахаром? Без персонального приглашения в герцогский дворец все равно не попасть.

— А если бы было у вас такое приглашение, пошли бы?

— Пожалуй, что да. Но все же…

— Так радуйтесь, ваша светлость. Всем нашим бедам пришел конец. Смотрите!

Гроно извлек из кармана квадратик белого картона, с вытисненным на нем замысловатым гербом лантийского герцога. Это было приглашение, адресованное его светлости лорду Деврасу Хар-Феннахару, с просьбой посетить дворец герцога вечером следующего дня.

— Гроно, где ты его раздобыл? — В ответ гробовое молчание.

— Неужели герцог прочел мои письма и признал справедливость притязаний…

Деврас осекся на полуслове, повнимательнее присмотревшись к пригласительному билету.

— Что это налипло на лицевую сторону? Даже вроде как отслаивается…

— Не трогайте, мастер Деврас! Не то все испортите!

— Что?..

Деврас внимательно изучил карточку, водя пальцем по гладкой поверхности.

— Первоначальное имя закрашено белой краской, а поверх него вписано мое. Так, это подделка!

— Ни в коем случае, мой господин! Самое что ни на есть подлинное приглашение всего-то трех-четырехгодичной давности — во всяком случае, так уверял антиквар, у которого я его приобрел. Изменены лишь дата и имя. Но ведь это ради благого дела.

— Твоя работа?

Камердинер скромно склонил голову.

— Гроно, и как тебе такое могло прийти в голову? Это же противозаконно! Хочешь, чтобы меня оштрафовали, посадили в тюрьму, выслали из страны?

— Что вы, господин! Я желаю вам исключительно счастья, всяческих благ, почестей и несметных богатств.

— И ты считаешь, что лучший способ достичь всего этого — взять и подделать приглашение?

— Как знать? Во всяком случае, это шанс, и упускать его грешно. Помните о долге, господин. И об обещании. Не вы ли дали слово пойти, будь у вас на руках пригласительный билет? А раз так, извольте отправиться. Слово лорда крепко.

Челюсти капкана сомкнулись, но Деврас все еще продолжал слабо сопротивляться.

— Есть и еще одна загвоздка, — выдвинул он достаточно веский аргумент. — Я заложил всю одежду, кроме разве что этих лохмотьев. На вырученные деньги мы с тобой питались последние три дня. Любой прием в герцогском дворце требует парадного костюма, и в таком виде я там появиться, конечно же, не могу.

Видя, что Гроно уже открыл рот, чтобы возразить, Деврас поднял руку.

— Более того, нам нечего и надеяться на то, чтобы выплатить залог. Денег у нас не осталось, да и заложить больше нечего. — Он задумался. — Разве только браслет. Его, пожалуй, продать еще можно. Почему бы и нет? Все равно когда-то придется с ним расстаться.

На запястье его левой руки красовался массивный серебряный браслет — старинный, расписанный символами магистра Ланти-Юма. Реликвия, которая передавалась в сзарийской ветви рода Хар-Феннахаров из поколения в поколение.

— Этот браслет — фамильная драгоценность! Его привез из Ланти-Юма еще ваш достойный предок Риллиф Хар-Феннахар. Так по какому праву вы говорите о продаже? — Возмущению Гроно не было предела. — Скажите лучше, сколько можно выручить за все эти старые тома?

— Только не книги! — отрезал Деврас. — Скорей уж расстанусь с браслетом.

— Ни за что! Только через мой труп! К счастью, вашей светлости нет нужды прибегать к крайним мерам.

Гроно подошел к стоящим в углу сундукам, открыл один из них, вытащил тряпичный узел и жестом заправского фокусника вручил его господину. Развязав узел, Деврас обнаружил в нем свой единственный приличный костюм, в целости и сохранности.

— Гроно! Как тебе это удалось? Где ты взял деньги?

— Все проще простого, ваша светлость. Я всего-то продал немного крови Блистательному Вивульпу на прокорм его вампирских рыбешек.

— Гроно, ты продал собственную кровь?! Если б я знал, ни за что бы тебе не позволил. Какой ужас!

— Пустяки, господин. Сущая мелочь, если рассматривать с точки зрения конечной цели.

— Но, дорогой мой друг, продать кровь!.. Никогда себе этого не прощу!

— Полно, стоит ли убиваться, господин? Поверьте, я счастлив. Боль и слабость, которые я перенес — ничто по сравнению с моей готовностью служить вашей светлости. А выгода от них с лихвой перекрывает физические мучения, делая их не только сносными, но даже приятными.

— Гроно, я не нахожу слов…

— Да и не нужно, господин. Временами избыток чувств парализует речь. А так как преданность интересам вашей светлости высечена в моем сердце, мне вполне достаточно мысли о том, что стремление мое увенчалось успехом. О большем я и не прошу.

— Гроно, я этого никогда не забуду!

Камердинер кротко потупил глаза, не желая, чтобы зажегшийся в них огонек триумфа был замечен. Дело сделано. Лорд Деврас Хар-Феннахар будет присутствовать на званом ужине. Теперь ему уж точно не отвертеться.

Глава 3

Напичканный наставлениями камердинера Деврас Хар-Феннахар прибыл к герцогскому дворцу с небольшим опозданием, как того требовал негласный этикет. Представления Гроно об аристократичных манерах включали необходимость воспользоваться приличным средством передвижения, и потому Деврас был вынужден, пренебрегая соображениями экономии, отправиться на общественном домбулисе. Совершенный камердинером акт самопожертвования обязывал к ответной уступчивости. Однако, раздумывая над этим всю ночь, Деврас пришел к выводу, что поступок его отнюдь не бескорыстен.

«То, каким образом он выкупил мою одежду, делает меня его должником, и Гроно не преминет этим воспользоваться. Мой старый верный слуга идеально подходит под определение „виртуоза моральных манипуляций“. Еще Гезеликус писал об этом. Завидный талант…» Одежда сама по себе вряд ли заслуживала столь крупной жертвы. Облачение Девраса составлял почти новый шелковый костюм угольно-черного цвета, серый, в голубизну, жилет с вышитыми на нем серебряной нитью цветами, приличные кружева на шее и запястьях, белые чулки (единственная пара, не протертая до дыр), туфли с серебряными пряжками и треуголка. Так что единственный наследник Хар-Феннахаров имел вид хотя и не праздничный, но достаточно респектабельный, а чрезмерную скромность его наряда можно было объяснить аскетическими вкусами сзарийцев. Сказать по правде, во времена правления всеобщего любимца архигерцога Заргала сзарийская знать пристрастилась к усыпанным драгоценными камнями жабо и перчаткам с широкими раструбами и опушкой из перьев, но разве обязательно сообщать об этом лантийцам?

Деврас ступил на борт домбулиса с пирса Дестула и понесся по волнам старого Прямоводного канала прочь от гнилых трущоб, где он провел последние семь далеко не лучших в своей жизни недель. По берегам во всем своем сверкающем великолепии возвышались прославленные дворцы Ланти-Юма, почти столь же прекрасные, как и в рассказах очевидцев. О чем умалчивали легенды, так это о пропитавшем весь город духе загнивания и упадка. Не говорилось в легендах о медленном, но неуклонном разрушении величественных общественных зданий, о зловонии каналов, о неописуемой нищете разрастающихся трущоб и отчаянии их обитателей. Невоспетыми остались легионы бездомных нищих, шайки малолетних хулиганов, наводящие ужас на всех и вся, ночные пираты на бесшумных сенсиллах, равно как и психиатрическая лечебница «Шоннет» — жуткое вместилище безумцев, слабоумных и опасных для общества отщепенцев. Мало кто за пределами девяти островов знал о существовании «банкротских банд», состоящих из должников, приговоренных к трудовой повинности, — непосильным работам на улицах и верфях. И почти ни до кого не доходили слухи о Голодном переулке, где были обнаружены тела нескольких умерших от истощения детей. В Ланти-Юме подобные факты были известны всем и каждому, но только в Ланти-Юме.

Домбулис между тем плавно скользил вперед — мимо садов Шоннета, мимо Старой Рыночной площади, мимо хрустальной статуи чародея Юма. За свою историю статуя трижды разражалась речью, давая в минуту опасности ценные дружеские советы. Дальше путь пролегал вдоль Сандивелльского канала к богатой части города — туда, где по освещенной фонарями набережной дефилировали франты и модницы. Чем дальше удалялись районы трущоб, тем очевиднее становились перемены в составе пестрой толпы. Теперь среди праздной публики чаще встречались военные: гвардейцы герцога в зеленом с золотом обмундировании, офицеры в черном, двуглавые драконы на их эполетах указывали на принадлежность к охране ордена Избранных, а также солдаты Гард-Ламмиса в темно-бордовых мундирах. Коренной лантиец, не лишенный чувства патриотизма, наверняка нахмурился бы при виде ламмийцев, прозванных «ночными горшками» за нелепой формы головные уборы. Ламмийские войска, обосновавшиеся в крепости Вейно, были призваны, по выражению тогдашнего келдхара Гард-Ламмиса, «обеспечить дальнейшее безмятежное существование нашего обожаемого города-побратима». На деле же их присутствие в Ланти-Юме являло собой попрание самой идеи его автономности. Впрочем, Деврас, всю жизнь проживший в далеком городе-государстве Сзар, о том не знал.

Через некоторое время домбулис достиг пересечения Сандивелльского и Лурейского каналов, вблизи которого раскинулись замшелые развалины давно разрушенного дворца Грижни — того самого, что в свое время служил логовом мрачному чернокнижнику Террзу Фал-Грижни, его именем лантиюмские мамаши пугали своих детей. Но Деврас не заметил ни руин, ни багряного сияния как раз над нечистым местом. Это сияние, не похожее на обыкновенную звезду, не исчезало даже в дневные часы, а появилось оно не далее как несколькими неделями ранее. Предвещал ли этот феномен великое благо или беду, Деврасу не было до него никакого дела. Его вниманием завладел один особняк — великолепное здание старой постройки, украшенное четырьмя изящными голубыми шпилями, один из самых примечательных дворцов, открывавшихся взору с Лурейского канала. То был дом Феннахаров, фамильное гнездо, являвшееся его, Девраса, безраздельной собственностью, если только он сможет это доказать. Сейчас дом пустовал, если не брать в расчет смотрителя да пару-тройку слуг, и терпеливо ждал прибытия своего господина. В случае если законный наследник так и не объявится, и он сам, и все имущество Феннахаров отойдет лантийскому герцогу. Как ни сильна была вера Девраса в добродетельность человеческой натуры, он все же не смог подавить сомнения относительно своекорыстия герцога, поскольку его милость Дил-Шоннет не соизволил ответить ни на одну из его пяти, с каждым разом все более настоятельных, письменных просьб об аудиенции.

Ночной Лурейский канал в многоцветии освещенных дворцов и покачивающихся на волнах венериз был исполнен очарования. Впереди возвышался герцогский дворец — громадный и громоздкий, залитый светом бессчетных свечей. В желтом свете луны это древнее, лишенное какого бы то ни было изящества, сооружение производило величественное впечатление. Время, приглушив вызывающий блеск сусального золота и витражей, сумело приручить архитектурные излишества более ранней эпохи, и дворец, при всей своей гнетущей вычурности, приобрел особую красоту, отличавшую драгоценный антиквариат от современной подделки. У спускающейся к самой кромке воды парадной лестницы качалась на волнах целая флотилия частных домбулисов. Не могло быть никакого сомнения в том, что на ежегодный прием у герцога собиралась вся городская знать.

Домбулис причалил, и Деврас, расплатившись, ступил на золоченый настил пристани. Кругом толпился народ — припозднившиеся гости во всем великолепии драгоценностей, мехов и нарядов из парчи. По-видимому, здесь все были знакомы друг с другом, поскольку обменивались приветствиями с непринужденной легкостью, и в их гуще Деврас чувствовал себя невидимкой. С некоторой неохотой он проследовал за ними через портал в гигантский вестибюль высотой в четыре этажа, затем вверх по розово-мраморной с прожилками лестнице на богато украшенную площадку и уже оттуда — в подавляющий своим убранством приемный зал. Там движение людского потока замедлилось: церемониймейстер объявлял одно за другим имена вновь прибывших гостей. И что это были за имена! Сколь много они значили в лантийской истории: Дьюл Парнис, Кор-Малифон, Уэйт-Базеф, Рион-Вассарион. С каждым мгновением росло нервное напряжение Девраса. Рука, сжимавшая поддельное приглашение, взмокла от пота. Если чернильная надпись размажется, все труды Гроно пойдут насмарку, если только дело не кончится еще хуже.

Он мельком взглянул на парадный зал, куда ему предстояло войти, уловил, как вспышку яркого света, водоворот красок и движений. Ну, пора! С нарочитой небрежностью он протянул лакею в зелено-золотой ливрее свое лжеприглашение, тот без лишних слов его принял и тут же передал церемониймейстеру. Последний провозгласил:

— Лорд Деврас Хар-Феннахар!

Деврас прошел в огромный зал и сразу же пожалел, что не смог остаться невидимкой. Глаза присутствующих были устремлены на него. Его персона, похоже, заинтересовала всех. Его изучали, кто открыто, кто исподтишка. Ему вспомнилось, что старинный род Хар-Феннахаров считался вымершим, что его собственные претензии до сей поры не то, чтобы кем-то оспаривались — от них попросту отмахнулись. Что ж, с этого вечера лантийский высший свет будет вынужден считаться с существованием его, лорда Девраса Хар-Феннахара, хотя, скорее всего, его сочтут дерзким самозванцем, а то и просто сумасшедшим. Даже те, кто и хотел бы признать законность его притязаний, будут держать ухо востро: не окажутся ли они дутыми? Они будут внимательнейшим образом наблюдать за ним, взвешивать каждое промолвленное им слово, искать в его рассказах логические неувязки. Они будут критически оценивать его внешность, осанку, манеры. Появление Девраса на званом вечере даст изнывающим от скуки придворным постоянную пищу для пересудов, да, впрочем, уже дало. После секундного молчания, вызванного испуганным замешательством, титулованные особы приступили к обсуждению сенсационной новости.

Кровь прилила к лицу Девраса, он чувствовал, как бешено колотится сердце. Интересно, его выдворят сразу или чуть погодя? С замиранием сердца он ждал, что рука лакея вот-вот возьмет его под локоть и под дружный смех гостей быстренько проводит к выходу. Но пока ситуация не станет критической, нельзя обнаруживать хоть малейшую неуверенность в себе, и Деврас порылся в памяти в поисках афоризма, который укрепил бы его в решении идти до конца. Как там говорил Ис Вуллерой? «Коль сердце будто из свинца, лицо должно быть словно мрамор». Мудрый совет. Расправив плечи, Деврас твердым шагом приблизился к шеренге встречающих. С невозмутимым выражением лица он выслушал приветствия не на шутку озадаченных придворных герцога. Их ледяные взгляды не скрывали недоверия, но ни один не посмел бросить открытый вызов. Всеобщее изумление и растерянность сослужили на этот раз ему добрую службу. Еще минута — и церемония встречи была позади, Деврас Хар-Феннахар стал гостем герцога.

И что теперь? Веселиться, вкушать плоды лантийского изобилия? Нет, не за этим пришел он сюда, теперь Деврас должен заявить свои права — задача, которая мало соответствовала его природным наклонностям. Он предстанет перед великими мира сего, а еще лучше, встретится с самим герцогом, постарается снискать их расположение и любым способом добиться признания своих законных прав на титул и владения Феннахаров. Не слишком приятная перспектива влезать в дворцовые интриги, но другого пути нет. Не стоит терять время. Для начала неплохо бы отыскать самого могущественного правителя Ланти-Юма.

Деврас пытливым взглядом окинул зал. Он видел чисто выбритых мужчин в атласных панталонах и парчовых камзолах, с пышными кружевными жабо и поблескивающими пряжками на туфлях; женщин в модных шелковых платьях пастельных тонов, немилосердные корсеты стройнили стан и вздымали грудь, образуя дивной красоты декольте; вдов в платьях времен их молодости; девушек на выданье, красовавшихся в нескромных полупрозрачных нарядах; там и сям мелькали мрачные фигуры, облаченные в освященные веками темные мантии с вышитыми двуглавыми драконами, — это были члены ордена Избранных. Гости, разбившись на группки, оживленно беседовали, частенько бросая любопытные взгляды на чужака, одиноко и молчаливо стоявшего в сторонке.

Чувствуя себя неуютно, Деврас принялся прохаживаться по залу, вслед за ним шепотом и вполголоса неслись язвительные замечания. Герцога он так и не нашел и с явным облегчением проследовал через позолоченные двери и небольшую галерею в огромный танцевальный зал, где под мелодию новой линнианы кружились и раскланивались друг с другом пары. Танцевать Деврас был не мастак, да и настроение не то. Герцога он не увидел, и потому задерживаться здесь не было смысла. Однако затейливая музыка увлекала своею веселостью, и Деврас, уже много недель не слышавший ничего более мелодичного, чем заунывные песни шарманщиков, невольно заслушался. При этом он наблюдал за танцующими и, каким бы безнадежным ни представлялось его нынешнее положение, не мог не отметить, что некоторые из юных благородных особ в соблазнительно открытых нарядах были удивительно хороши собой. Пары грациозно сходились, расходились, и Девраса вдруг осенило, что часть этих людей наверняка состоит с ним в родстве. Хар-Феннахары испокон веков жили в Ланти-Юме, а значит, не могли не породниться с прочими знатными фамилиями, оставив в жилах многих присутствующих здесь толику своей крови. Да, тут находились родные ему по крови люди, под масками незнакомых имен и титулов, но для них он был и останется чужим. И от этих мыслей ему стало еще более одиноко.

Полюбовавшись еще некоторое время изящными движениями танцующих, Деврас резко развернулся и вышел, чтобы продолжить поиски. Сначала он попал в игорную комнату, где коротали время заядлые картежники и шулеры, затем в укромный салон — прибежище поклонников умиротворяющей «радужной безмятежности». От лампад с вожделенной эссенцией поднимались облачка разноцветного дыма, к ним-то и были прикованы остекленевшие глаза доброго десятка разлегшихся на шелковых подушках любителей дурманящего зелья. Не найдя среди них герцога Бофуса, Деврас поспешил удалиться, почувствовав, что голова начинает идти кругом. Миновав еще несколько комнат и галерей, столь же неуютных в своей аляповатой роскоши, он вошел в банкетный зал, где каждый мог угоститься в меру своих аппетитов и гастрономических пристрастий.

Наконец нашлось то, что Деврас смог оценить по достоинству. Какие только деликатесы не предстали взору измученного долгим недоеданием наследника Хар-Феннахаров! То было поистине райское видение!

Жаркое, украшенное гирляндами из петрушки и лавровых листьев; филе курицы, утки и дичи в кляре; ароматное рагу в золотых жаровнях; заливная розовато-серебристая рыба в окружении белых лилий; блюда с экзотическими моллюсками; овощи, оформленные в виде цветов и животных; спелые, как само лето, фрукты; россыпи точеных, будто над ними поработала рука гранильщика, сладостей. Деврас наполнил тарелку, нашел стул и начал есть. Как предсказывал Гроно, так сытно он не едал уже много недель, а так вкусно — вообще никогда. Какое-то время он просто насыщался. Когда же первый голод был утолен, и челюсти стали работать медленнее, он, наконец, оторвался от тарелки и окинул взглядом ломившийся от вас стол.

«Умыкнуть бы каких-нибудь вкусностей для Гроно».

«Кража? — вопросил внутренний голос и тут же сам себе ответил: — Голод — не тетка».

Встав из-за стола, Деврас сходил за новой тарелкой и в два счета нагрузил ее ломтиками мяса, дичи и сыра. Отвлекшись на мгновение от своих трудов, он заметил, как кое-кто из гостей следит за его действиями с таким жадным вниманием, какое обычно достается разве что гусиной печенке. Незаметно припрятать гостинец не удастся, а сделать это у всех на виду — тоже не лучший выход. Но, представив себе старика, ждавшего его в сырой, неотапливаемой каморке, решил: будь что будет, но Гроно свой ужин непременно получит.

Прикрыв тарелку салфеткой, Деврас напустил на себя отсутствующий вид и неторопливо двинулся к выходу. Ношу свою он нес открыто, и многие гости искоса наблюдали за тем, как он проходит мимо, словно не догадываясь о том, что служит объектом столь живого интереса.