II

Ольга Сергиенко только-только отошла после наркоза.

Еще вчера, во время ее первого "просыпания" после дозы обезболивающего наркотика, она узнала, что ее ребенок родился мертвым. Страшная весть обрушилась на нее, как лавина, и, не выдержав этого, Оля потеряла сознание, перепугав врача и медсестру.

Когда ее привели в чувство, она попыталась вскочить, куда-то бежать, что-то делать, но тут же жаркой волной нахлынула боль, и Ольга упала на кровать, не сумев даже сесть.

К вечеру в палату зашел Андрей, ее муж, – весь почерневший и осунувшийся от горя. В порядке исключения ему это разрешили, уж слишком неординарный был случай. Он пытался держаться, подбадривая жену, отвлекая ее от страшных мыслей, но потом не выдержал и сам, и две женщины, лежавшие вместе с Олей в послеоперационной палате, стыдливо отвели глаза, чтобы не смотреть на рыдавших обнявшихся супругов.

Проведя бессонную ночь, на следующий день Ольга даже не чувствовала усталости, осознавая только одно – у нее больше нет ребенка. Он умер.

А вокруг все бурлило. Больница была потрясена невероятными событиями.

Слухи ходили один немыслимее другого.

Говорили, что больницей руководила мафия, и теперь ее арестовали, а кого-то даже убили.

Говорили, что в морге прятали трупы замученных и убитых людей.

Говорили, что детей крали прямо из-под рожениц и проводили над ними какие-то эксперименты.

Говорили, что уже арестована главврач больницы и заведующий родильным отделением.

"Сарафанное радио" больницы иногда попадало в точку, в основном же даже реальные факты обрастали в его изложении неимоверным количеством фантастических домыслов.

Все эти разговоры между тем совершенно не занимали Ольгу. Она даже мысли не могла допустить, что ее ребенка, ее мальчика украли.

Нет, он умер! Неужели бы нашлось такое чудовище, которое не позволило матери даже взглянуть на свою кровиночку?

Единственное, что она заметила краем сознания, это то, как странно смотрят на нее окружающие, как шепчутся о чем-то соседки по палате, то и дело поглядывая в ее сторону, как с затаенным любопытством поглядывают медсестры, санитарки, врачи.

Потом снова пришел Андрей, и они долго сидели молча, взяв друг друга за руки и думая об одном и том же.

– Его надо похоронить, – вдруг сказала Ольга. – Обязательно похоронить.

– Да, конечно, – вздрогнул Андрей, сильнее сжав ее руки. Как он мог сказать ей сейчас, что он уже спрашивал врачей об этом?! Но никто почему-то не знал, где их сын, куда он исчез.

Это было так дико, так страшно, что Андрей просто не решался сказать об этом Ольге.

Было уже часов девять вечера, когда в коридоре вдруг раздался шум. Шум приближался, накатываясь на их палату. Казалось, сюда шла целая толпа людей.

Дверь отворилась, и на пороге в окружении врачей, санитарок и медсестер появился хорошо одетый мужчина средних лет с ребенком на руках:

– Простите, кто здесь Ольга Сергиенко?

Он говорил с ужасным акцентом, и Ольга даже не сразу поняла, что назвали ее имя. Первым очнулся Андрей. Он поднялся навстречу странному посетителю и дрогнувшим вдруг голосом произнес:

– Я ее муж. Вот она.

– Меня зовут Карл. Я нашел вашего ребенка.

Он не умер. Его пытались украсть и продать.

– Что?!

– Вот он. Держите, – на глазах у немца выступили слезы, когда он передавал малыша Андрею. – Вы его отец, да?

– Да... – совершенно растерянно смотрел на сына Андрей, вглядываясь в крошечное сморщенное красное личико младенца.

– Он очень хороший. У вас очень красивый сын, – Карл чуть не расплакался и побыстрее повернулся, собираясь уходить. Вдруг он остановился и снова подошел к Андрею: – Скажите, пожалуйста, ваш адрес, чтобы я мог всегда вас найти. Когда он подрастет, – кивнул он на малыша, – мы приглашаем вас к нам в Баварию. Мы живем в большом доме, и вам всегда найдется место. Вы сможете хорошо отдохнуть, мы покажем вам Германию. Моя жена Хельга – она очень добрый человек...

– Да, конечно, – Андрей назвал свой почтовый адрес, и немец аккуратно записал его латинскими буквами в свой маленький блокнотик. Затем он еще раз посмотрел на мальчика, лежавшего на руках Андрея, и тихо произнес: – Мы очень к нему привязались. Он нам стал, как сын. Не обижайтесь на нас. Мы искренне желаем вам счастья. Простите нас, Ольга!

Он поклонился матери и вышел, едва сдерживая слезы.

Под удивленный и восхищенный гул набившихся в палату людей Андрей Сергиенко подошел к Ольге и опустился с ребенком на руках на колени перед ее кроватью.

– Это наш сын, Ольга!

– Да, я знаю.

– Это наш...

– Я видела его во сне.

– Да.

– Посмотри, как он похож на тебя.

– Конечно. Но носик твой. И ямочки на щеках! Какого цвета у него глаза?

– Я еще не знаю. Он спит.

– Наверное, голубые. Как у тебя.

– А может, и карие, как у тебя, у папы.

– Оля, ты веришь в чудо?

– Смотри, а разве это не чудо?

– Оленька, наш сын жив! Он с нами!

– Да, Андрюшенька!

В этот момент мальчик открыл наконец глазки.

Они оказались голубыми-голубыми, светлыми, почти прозрачными. Такими же, как у его мамы.

Он смешно наморщил носик, сложил губки трубочкой, почмокивая, и вдруг заплакал, сморщился, сразу став похожим на старичка.

И тогда, прижавшись к сыну, расплакалась и Ольга, а перед ними на коленях стоял Андрей, ласково и успокаивающе поглаживая жену по голове...

Через десять минут Ольга приложила своего мальчика к груди, и, как исключение (впрочем, и этот день в больнице было слишком много исключений из обычного режима!), врачи разрешили Андрею присутствовать во время первого кормления ребенка.

Слава Богу, каким-то чудом (еще одним чудом!), несмотря на все пережитые ею потрясения, молоко у Ольги не пропало, и Александр, как сразу, не сговариваясь, назвали его родители, стал жадно сосать, причмокивая маленькими губками и снова умиротворенно закрыв свои голубые глазки...

А к границе несся "Мерседес" с баварскими номерами цвета "серый металлик".

Он несся, не разбирая дороги, не обращая внимания на ямы и колдобины, на бешеной скорости.

На заднем сиденье, свернувшись калачиком в бессильной тоске, тихо плакала Хельга...

III

Прага встретила их солнцем, в лучах которого ярко сверкали шпили многочисленных и многообразных башенок старинных зданий.

Было очень тепло, и не верилось, что стояла осень. Погода в Одессе, хотя она и южнее, в эти дни была дождливой, и, только добравшись до Праги, они наконец почувствовали настоящее очарование золотой осени.

Бобровский смотрел на город во все глаза, не в силах оторваться от потрясающего зрелища. И даже Банда, уже видевший Прагу, был изумлен тем, как по-новому открывается для него этот город, как неповторим он, сколько бы раз ни попадал на эти старинные улицы человек, город раскрывал перед ним все новые и новые грани.

Да, черт возьми, везет же людям, которые живут "в окружении такой красоты!

– Слушай, давай поселимся в центре, – возбужденно предложил Бобровский, сверкая глазами. – Нам будет удобнее всего...

– Не уверен. Во-первых, – постарался остудить пыл товарища Банда, – это дорого. За номер в хорошем отеле берут по сто пятьдесят и более долларов в сутки.

– Нам дали деньги...

– Для того, чтобы мы шиковали в пятизвездочных отелях?

– Ну, а во-вторых?

– А во-вторых, в центре ограничено движение машин. В основном это пешеходные зоны, поэтому лучше жить в другом месте.

– Ну, как знаешь.

– Не расстраивайся. Ты еще не видел чешских гостиниц. Я здесь уже бывал и одну такую знаю. Сейчас увидишь. Наши гостиницы по сравнению с ней – бараки.

Он привез друга на Сальдову улицу, ориентируясь отчасти по памяти, но в основном по карте, и затормозил у "Карл Инн-Отель" – огромного красивого здания.

– Вот здесь мы и поселимся. Долларов пятьдесят – это максимум, что с нас возьмут. Пошли!

Отель действительно поражал своей... нет, не роскошью. Скорее домашним уютом и какой-то семейной атмосферой. Он был таким аккуратненьким и чистым, с такой доброжелательной и предупредительной прислугой, что Бобровский не мог поверить, что такое вообще возможно.

Номер, теплый, просторный и красивый, имел все удобства и все, необходимое для нормальной жизни, – две комнаты, телевизор, холодильник, телефон.

Устроившись, ребята решили погулять по Старой Праге. Все же начинать работу с вечера смысла не было, а возможность посмотреть один из красивейших городов мира представляется не каждый день.

Они постояли на Карловом мосту, вышли на Староместскую площадь, запрокинув головы, глядели на умопомрачительной высоты готические шпили, зашли в Собор Девы Марии перед Тыном, прошлись по Градчанской площади.

Красота города была столь великолепной и впечатляющей, что навевала даже какую-то непонятную грусть – ведь все чудесное когда-нибудь кончается, и здесь, на этих узких мощеных улочках, невольно думалось о том, сколь короток миг счастья.

Поэтому, чтобы немного развеяться и поднять настроение, они забрели в ресторан "Макарска", что на Малостранской. Заплатив за двоих всего-то двадцать долларов, ребята вышли из заведения с таким чувством, будто они никогда не ели так вкусно и так сытно. Вдобавок никогда не пили столько прекрасного пива. Именно так они назвали замечательный чешский напиток под интригующим названием "Велькопоповицке-Козел".

Они еще долго бродили по городу и вернулись в гостиницу только к полуночи, захмелевшие, сытые, счастливые и смертельно уставшие. Напряжение последних суток дало о себе знать, и, чуть коснувшись головами подушек. Банда и Бобровский провалились в сон. И в снах их кружилась и сияла красавица Злата Прага...

– Ни хрена себе особнячок! – удивление Бобровского было совершенно искренним, и даже Банда изумленно покачал головой, когда они, медленно катясь по асфальтовой дороге, проехали мимо дома по адресу, указанному Рябкиной и Берхардом.

Эта улочка находилась уже практически за пределами города, уводя дорогу в старый густой лес.

Редкие дома, стоявшие друг от друга на приличном расстоянии, напоминали скорее виллы, чем скромные дачи.

Район был явно не для бедных, но даже здесь особняк Павла Гржимека выделялся своим великолепием.

По существу, это был настоящий замок, обнесенный кирпичным двухметровым забором в "старинном" стиле, с вкраплениями натурального камня. За забором поднимался огромный дом, увенчанный крутой островерхой крышей.

– Вот это да! – не смог сдержать восхищения Банда. – Однако, я тебе скажу!

– Неплохо живет, гад.

– Это точно.

– Банда, чего-то меня начинают посещать сомнения относительно успеха нашей операции.

– Что так?

– Да тут надо роту десанта и поддержку с воздуха, чтобы взять такой домик!

– Ну, не преувеличивай.

– Преувеличиваю? – Бобровский скептически хмыкнул. – Ладно, посмотрим, что ты запоешь, когда мы познакомимся с системой его сигнализации...

Отъехав метров на пятьсот от дома Гржимека, ребята вышли из машины и пешком через лес вернулись к замку, стараясь подкрасться к нему незаметно и как можно ближе.

– Смотри! Я же тебе говорил, – шепотом произнес и указал куда-то на стену рукой Бобровский, – у него тут такие охранные системы, что закачаешься.

– Телекамеру вон ту ты имеешь в виду?

– И ее. Но не только. Телекамеры на каждом углу, заметь. А рядом с камерами видишь такие коробочки маленькие? Посмотри, чуть пониже, беленькие?

– Ну вижу. Что это?

– Нужна аппаратура для более точного определения, но, по-видимому, система оповещения о нарушении границ территории на инфракрасных лучах.

– Это что за система?

– Пульт дистанционного управления для телевизора или видеомагнитофона в руках держал?

– Ну.

– Там таким же лучиком осуществляется управление. Здесь этот луч, как нитка, натянутая между башенками, постоянно включен и передается на специальный приемник. Как только кто-нибудь или что-нибудь пересекает территорию, луч прерывается, это фиксируется приемником, и система подает сигнал тревоги.

– Ясно. А что ты хочешь проверить своей аппаратурой? – заинтересовался Банда.

В Афгане он сталкивался лишь с обрывными системами на микропроводе. Во время работы в "Валексе" встречался с системами, реагирующими на перемещения в замкнутом пространстве. Таких же штучек, контролирующих открытую территорию с помощью инфракрасных лучей, он не видел и потому слушал Бобровского с большим вниманием.

– Ну, много чего. Во-первых, эта система может оказаться и лазерной. Во-вторых, нужно зафиксировать частотную модуляцию луча. Мы ведь собираемся проникнуть внутрь?

– Конечно, ты еще спрашиваешь!

– Тогда давай не будем терять время. Пойдем настраивать аппаратуру, а к вечеру снова приедем сюда уже "вооруженные"...

На этот раз Котлярову пришлось более часа ждать в приемной, прежде чем он попал к Мазурину.

Генерал-лейтенанту, по-видимому, не терпелось похвалиться успехами своего управления, и он уже успел посетить с предварительным докладом начальство.

"Не хватало еще, подумал про себя Котляров, обратиться в прессу, раззвонить о международной банде похитителей детей по всему миру. Тогда уж точно на миссии Банды и Бобровского в Праге можно было бы ставить большой жирный крест – все улики были бы тут же уничтожены. Ну! – спохватился вдруг Степан Петрович. – Не настолько же в самом деле генерал глуп. Это я хватил – в прессу он, конечно, не станет сообщать".

В этот момент открылась дверь, и в приемную стремительно вошел возбужденный Мазурин. Заметив среди ожидающих его людей Котлярова, генерал направился прямо к нему; протягивая навстречу, как равному себе, руку для рукопожатия.

– Привет, Степан Петрович. Ты ко мне?

– Да, конечно.

– Ну, заходи, заходи.

Пропустив Степана Петровича в кабинет. Мазурин плотно закрыл дверь и предложил Котлярову устраиваться на диване, а сам взволнованно заходил по кабинету, меряя его шагами из угла в угол. Настроение у него было просто превосходное.

– Я был там, – начал он, ткнув пальцем куда-то в потолок, – они очень довольны.

– Я думаю!

– Да, он, – снова последовал кивок в потолок, – почувствовал, что дело мы раскрутили потрясающее, и обещал свою личную поддержку в случае необходимости.

– Ну, нам его помощь ни к чему, я думаю.

– Конечно! – И сами справимся... Кстати, новостей от ребят нет никаких?

– Есть. Для того и пришел, Виталий Викторович. Они уже в Праге, начали подготовку к взятию объекта.

– Сложно?

– Да. Там не просто дом, а целая крепость, напичканная электроникой.

– А справятся?

– Они-то? Справятся. Просто они не спешат – Банда считает, что нужно хорошо подготовиться.

– Да-да, конечно.

– Банда мечтает захватить весь архив Гржимека.

Это позволило бы начать процессы по возвращению детей родителям. Их настоящим родителям.

– Отлично! И вы представляете, Степан Петрович, какой резонанс вызовет это дело во всем мире? Как поднимется престиж ФСБ? Мы всем докажем, что традиции высокого профессионализма еще не утрачены. Что мы не собираемся уступать место на международной арене никаким другим спецслужбам. Что...

Мазурин еще минут пять произносил всякие высокие слова о роли ФСБ в современном мире и о значении таких профессиональных кадров, как...

Тут он наконец запнулся, постеснявшись все же привести себя в качестве лучшего примера, и после секундной заминки назвал фамилии Бондаровича и Бобровского.

Котляров терпеливо выслушивал словоизлияния генерала, не мешая тому выговориться.

Выбрав паузу в зажигательной речи Мазурина, Степан Петрович поднялся:

– Я пойду, Виталий Викторович?

– Да-да, конечно. Я и так задержал тебя... Кстати, чуть не забыл, – остановил он Котлярова уже на пороге, – а где находятся врачи той одесской больницы? Ну, которых Банда захватил и допросил... гм-гм... с применением нетрадиционных методов?

– Точно не знаю, Виталий Викторович. Банда только доложил через Бобровского, что до его возвращения со всеми документами и уликами они находятся в надежном месте под охраной надежного человека. Там же, в Одессе.

– Это он Самойленко, небось, имел в виду?

– Наверное.

– Ясно... Ну что ж, иди, Степан Петрович. Иди, работай, раскручивай дело дальше. Это историческое дело, ты еще вспомнишь эти мои слова!..

Банда провел в лесу у виллы Гржимека целые сутки, прихватив с собой лишь несколько бутербродов, термос с крепким черным кофе и мощный бинокль.

Накануне они с Бобровским тщательно изучили территорию, использовав портативный радиолокатор, – засекли расположение и размеры зданий за оградой (там, за оградой, оказался не только особняк Гржимека, но и несколько флигельков, а также какой-то подвалили бункер), составили подробный план построек.

Бобровский между тем с помощью своей хитроумной аппаратуры засек частоту модуляции инфракрасного луча и твердо пообещал Банде, что теперь он сможет незаметно пробраться на территорию виллы.

– А как же телекамеры? Уничтожить? – спросил его Банда, кивнув в сторону ограды.

– Зачем же?

– А как тогда?..

– Ты, Банда, главное – выбери место, где будешь преодолевать забор. Это – твои трудности. А все остальное – моя забота.

Банда не слишком поверил в могущество Бобровского, но спорить не стал и, оставив Сергея в гостинице "колдовать" над его хитроумными электронными штучками, отправился к вилле.

Он пролежал в траве, прячась за деревьями, почти двадцать четыре часа, приглядываясь к окнам верхнего этажа дома, видневшимся из-за забора, и был убежден, что два из них – окна комнаты, в которой стоял компьютер. Он внимательно присматривался к каждой машине, въезжавшей и выезжавшей из ворот виллы, и теперь знал распорядок дня и места дежурства охранников. Они сменялись утром, в десять. Их было четверо. Исходя из того, что двое должны были сидеть за пультом телевизионной системы слежения, еще двое, значит, патрулировали территорию.

Один из охранников часто появлялся на террасе, окружавшей дом по периметру на уровне верхнего этажа, и Банда сделал вывод, что он скорее всего дежурит в самом доме. Второй же в таком случае должен был патрулировать двор.

Что там, за забором? Есть ли сад, кусты? Этого Банда не знал. Заглянуть за забор не удавалось, а локатор Бобровского фиксировал лишь постройки – то ли по железной арматуре, то ли по электропроводке, то ли по тепловым излучениям. Системы Банда толком не понял, да уже и поздно было вникать.

Ночью фасад дома ярко освещался. Видимо, фонарями, висевшими над центральным входом. Поэтому Банда решил, что лучше всего преодолевать забор со стороны леса, пробираясь к особняку Гржимека с торца...

Он вернулся в гостиницу утром и завалился спать, предупредив Сергея, что штурм начнется в час ночи...

Прошло уже два месяца с тех пор, как Банда уехал на выполнение задания.

Алина сдала за это время пропущенные из-за ее похищения экзамены, получила наконец диплом (с отличием!), сразу же поступила в аспирантуру и теперь нажимала на учебу, стараясь внимательным изучением своей любимой юриспруденции заглушить, загнать поглубже воспоминания и мысли об Александре.

Но после дня, проведенного в библиотеке, наступала ночь.

И ночью, лежа в постели, Алина уже не могла ничем себя отвлечь от навязчивых мыслей, от тревоги.

Сначала, как только он уехал, девушка думала лишь об одном – как он там, без нее? Не угрожает ли ему опасность? Не попадет ли он случайно под шальную пулю или бандитский нож? Насколько сложное задание поставили перед ее непобедимым Бандой?

Затем, когда прошла неделя-другая, девушка начала уже немного сердиться, по несколько дней ожидая его очередного звонка.

"Ну как он может так себя вести по отношению ко мне! – в раздражении порой размышляла она. – Неужели трудно подойти к телефону, снять трубку, набрать номер и сказать всего два слова – мол, жив, здоров, люблю, скучаю! Может, конечно, он и занят очень сильно, но неужели настолько, что не может найти хотя бы три минуты?! Скорее всего он просто забывает о моем существовании, не чувствует потребности позвонить, узнать, как идут мои дела, рассказать о своих. Значит, так он меня и любит, как в пословице: с глаз долой – из сердца вон!"

Иногда в приступе отчаяния ей в голову вообще лезла всякая ерунда – а может, он нашел другую?

Может, встретил кого-то и понял, что не Алина, а эта, новая как раз то, что он искал всю жизнь!

И тогда девушка представляла себе, как проводит ее Банда время с другой в далеком городе – гуляет с ней по осенним улицам, водит в рестораны и кафе, а может, вообще ужинает с ней при свечах у нее дома...

И может, даже обнимает и целует эту другую с такой же нежностью, как когда-то обнимал и целовал ее, Алину!

Но, спохватываясь, она отгоняла этот бред, уверяя себя, что так бесчестно ее Банда поступить не смог бы – уж если бы мир перевернулся, и Банда разлюбил бы ее, то невесту свою он обязательно честно об этом предупредил бы.

Но проходил день, другой, звонка все не было, и тогда Алина снова не спала по полночи, задыхаясь от Приступа необузданной, дикой ревности.

А время все шло, и вскоре девушка почувствовала, что уже просто жить не может без его ласки, без его рук и губ, без любящих глаз. Ей снились странно волнующие сны, в которых он был рядом с ней, ласкал ее, и каждый вечер она с тоской укладывалась в постель, зная, что и в эту ночь ей придется довольствоваться лишь воспоминаниями и снами.

Было у нее и еще одно занятие, кроме ревности и тоски, – она мечтала.

Она мечтала о том, как встретит его здесь, в Москве. Он обязательно позвонит ей, и она прибежит на вокзал или приедет в аэропорт и будет с нетерпением ждать прибытия поезда или посадки самолета.

А потом он выйдет ей навстречу – сильный, красивый – и, подхватив ее на руки, понесет к такси.

А дома она усадит его за стол и поставит перед ним самые лучшие, самые вкусные блюда, которые только она и ее мама умеют готовить. А он будет со вкусом, с наслаждением есть, не сводя глаз с нее, создательницы такого сказочного пиршества.

Алина ушлет родителей из дома – в театр, к друзьям, в ресторан, неважно куда! – и они с Бандой останутся наконец одни. Она наденет новый длинный шелковый халат, чем-то напоминающий японское кимоно, и Банда нетерпеливо будет пытаться сорвать его, но там есть такие хитрые завязочки...

А потом они будут лежать, слушать музыку, пить шампанское, и он расскажет ей о каждой минуте, проведенной вдали от нее. И он поклянется, что больше никуда не уедет.

И он снова заговорит о свадьбе, и они кое-что обсудят, а на следующий день отправятся в загс, потом – покупать подвенечное платье ей и костюм ему, немножко поспорят, где и как праздновать бракосочетание, и, уступая друг другу, снимут где-нибудь банкетный зал.

И он останется с ней навсегда. Всегда будет принадлежать только ей. А она – ему. И только ему.

Навсегда!

А потом наступало утро, звонил будильник, Алина открывала глаза, и начинался новый серый день.

Без Банды.

Она шла в библиотеку, в университет, снова в библиотеку, работала дома и – ждала, ждала, ждала!

А праздник все откладывался...

Бобровский осторожно, едва дыша от напряжения, приставил к видеокамере какую-то маленькую штучку и спрыгнул со спины Банды на землю.

– Что это такое? – шепотом спросил Банда, кивком указав на приспособление, – Такая штучка, благодаря которой изображение на мониторе у охранника надолго "застынет". Ты пройдешь у него под носом, а он даже не заметит.

– Класс, конечно! А что же мы будем делать с этой системой? – и Банда показал на коробочку-приемник инфракрасного луча.

– Я ее просчитал – нам здорово повезло. Эта система – довольно примитивная. Сейчас уже есть такие штучки, которые благодаря специальной оптике "растягивают" луч до потрясающих размеров и могут контролировать объемы до двадцати метров длиной и шириной и до четырех метров высотой. Представляешь?

– Ого!

– А эта, – Бобровский пренебрежительно махнул рукой, – туфта сплошная. Сейчас мы ее обманем.