Глава 8

В городок отправились летчик Семен и Жора Бубнов. Казалось бы, имело смысл отправить вместе с Барсиком ближайшего его друга и сослуживца майора Воскобойникова. Но в отряде изгоев давно уже поняли, что коалиции, вещь вредная.

От устойчивых пар и троек добра ждать не приходится. Есть, конечно, люди более расположенные друг к другу и наоборот – с этим ничего не поделаешь. Но в работе пары должны тасоваться. Как на дежурстве, так и на самых разных заданиях – от рыбалки до теперешней миссии квартирьеров.

Оба переоделись в цивильную одежду, хранимую каждым в отдельном пакете на случай таких вот «выходов в свет», взяли в достаточном количестве спонсорские деньги и пропали в утреннем тумане.

Спонсор-Кормилец несколько раз предлагал снабдить отряд парой сотовых телефонов или малогабаритными рациями. К примеру, сейчас Барсков с Бубновым могли бы выйти на связь в случае задержки или каких-то других непредвиденных обстоятельств. Если б проблем не возникло, назвали бы адрес снятого жилья и не пришлось бы возвращаться назад.

Но все единогласно отказались от излишней роскоши. Самойленко отлично помнил, как перехватывались в лесу переговоры боевиков. Да и другие тоже считали, что средства связи, даже самые надежные – это шанс попасться. Плюсы не перевешивают минусов.

Двое ушли не прощаясь. Никто не мог гарантировать, что они вернутся. Здесь не было человека, которому ни разу в голову не приходила мысль пуститься в одиночное плавание. Или другая идея – найти женщину в любом из городов на их петляющем пути. Женщину, которая ничего не знает о твоем прошлом. Женщину, которая удовлетворится сегодняшним днем.

Точное исполнение миссии вовсе не было гарантировано. Кроме прочего квартирьеров могли подстерегать случайные неприятности с милицией, с местной братвой и в конце концов главная неприятность – охотники за отрядом изгоев. Возьмут живьем, пытками развяжут язык, заставят рассказать, где остальные.

Особой тревоги среди оставшихся, однако, не наблюдалось. Не потому, что все с течением времени стали такими уж хладнокровными фаталистами. Просто каждый более или менее научился сосуществовать с постоянным напрягом внутри.

Это сосуществование нельзя было назвать приятным, иногда оно приводило к нервным срывам. Но в основном внешне все были спокойны.

…Долгое время Семен с Жорой двигались параллельно железнодорожной насыпи. Идти налегке было приятно, тяжелые рюкзаки остались на месте. Правда, все равно придется возвращаться и тащить их до города. Если только все пройдет как надо…

По дороге негромко переговаривались. О незнакомце в добела истертых джинсах, об утреннем бое. Трудно было оценить происшедшее. С одной стороны, вдвоем или втроем обороняться было бы сложней, пути отхода им с легкостью могли бы перерезать. С другой стороны, двоих могли бы просто-напросто не заметить. Вот и суди: хорошо быть всем вместе или плохо.

Возле изгиба «железки» притаились в кустах.

Несколько составов проскочили участок, почти не снижая скорости, – поезда вели опытные машинисты. Сбросил обороты пассажирский, но он катился не в том направлении. Да и плохо пригоден был для посадки на ходу.

Наконец, получилось. Товарняк сбросил скорость чуть ли не до тридцати. Будто приглашает: не стесняйтесь, мужики. Важно не только запрыгнуть, но еще и не запачкаться. И пристроиться надо незаметно, чтобы не маячить на платформе.

Выше метра над поверхностью земли туман уже рассеялся. Но сама земля по-прежнему плотно укутана – если б не стук колес, можно было бы подумать, что плавание продолжается, только теперь по молочной реке.

Поезд разогнался, но вскоре снова сбросил скорость на подходе к станции. Соскочили с платформы – и опять, как при посадке, косолапому Бубну пришлось гораздо тяжелей, он едва не потерял равновесие.

Утренние часы не особо приятны для хождений по городу. Чужих глаз действительно меньше, но меньше и прохожих – тех, за кого чужие глаза имеют обыкновение цепляться.

– На рынок махнем? Или есть другие предложения?

В выборе места жительства существовало две стратегии. Либо самое бойкое, либо самое тихое.

Бубнов с Барсковым оба придерживались стратегии номер один. А где другое такое людное место в современном российском городе, как рынок?

Спрашивать дорогу не пришлось. Сели в автобус единственного в городе маршрута. Он, конечно же, сделал остановку возле ограды, за которой просматривались ряды контейнеров и торговые места под навесами. Торговля еще не началась, несколько человек в оранжевых куртках дорожных рабочих вяло шуршали метлами по асфальту.

Здесь было несколько зданий, одно– и двухэтажных, вытянутых в длину. Возле одного из них разгружалась бортовая машина с картонными коробками.

– С кем поговорить насчет помещения? – поинтересовался у грузчика Бубен.

– Смотря что вам хранить. Здесь продуктовые склады, промтовары там, дальше. Спросите Костю, он должен уже быть. Да вы сами увидите, рыжий такой.

– Крыс хватает? – поинтересовался Бубнов, хорошо знакомый со складским делом.

– Сейчас меньше. Потравили каким-то импортным порошком.

Двухэтажное здание, оштукатуренное в розовый цвет. Решетки на окнах, металлические двери. Вот и рыжий парень стоит возле «фольксвагена» – поднял капот.

– Хотим тут что-то типа офиса открыть, – вежливо обратился Семен. – Как бы решить вопрос?

– На хрена вам здесь офис? В городе места мало?

– Удобнее, все под рукой. Офис и склад, все в одном флаконе.

– Обращайтесь в администрацию рынка, – равнодушно ответил парень, извлекая щуп с целью проверить уровень масла.

– Зачем бумажная волокита? Решим вопрос по-людски.

– Площадь какая? – строго, но уже заинтересованно осведомился рыжий.

– Квадратов шестьдесят. Желательно второй этаж.

– Это стоит денег. Пошли покажу.

Парень показал две смежные комнаты примерно одинакового размера, соединенные пробитым в перегородке проемом. Одна комната стояла пустая, с обрывками гофры на полу, другую заполняли штабеля коробок. Барсков прочел мимоходом единственное слово, записанное латинским шрифтом среди иероглифов: «Taiwan».

– Это уберут, – широким жестом показал рыжий. – Какая у вас фирма, что продаете?

– Кожу, дубленки, синтетику, – Семен перечислил первое, что пришло в голову.

– Сейчас плохо идет. Но дело ваше. Документы при себе?

– Теперь еще одно, – Бубен присел на самый невысокий из штабелей с тайваньским добром. – Таблички мы пока вывешивать не будем. Товар придет, тогда разберемся.

Рыжий прекрасно понимал, что нашлепать нужные бланки с печатями больших сложностей не представляет. Замечание Бубна он истолковал в том смысле, что новая «фирма» не жаждет отстегивать налоги государству. Это вызвало живейшее понимание.

– Дело ваше. У нас тут город небольшой, спрос не резиновый. Зато вопросы можно решать полюбовно. И люди не слишком борзые, лишнего не запросят. Пока торговли нет, вы мне платите только за аренду помещения. Как пойдет наличка, договорюсь с инстанциями. Сколько в администрацию за киоск или, там, павильон, сколько налоговикам, сколько здешней службе охраны.

– А кто здесь крышует? – спросил Бубен.

– Есть люди, – неопределенно ответил рыжий. – Душевные ребята, все ими довольны.

– Ну и ладненько. Розетки есть? Есть. Сюда можно холодильник поставить, сюда телек Приоткрыв раму, Бубен дернул решетку на окне – сидит более или менее прочно. Семен тем временем передал рыжему аванс.

– Телефон ставить или мобилами обойдетесь? – спросил тот.

– Телефон лишнее.

– Компьютер? Есть недорогой, бэушный – На калькуляторе сосчитаем – Тоже верно. Не люблю, когда люди начинают пустые понты кидать. Компьютер, секретарша.

Полгода проработали и вылетели в трубу.

По внешнему виду «сотрудников фирмы» трудно было их заподозрить в такого рода «понтах».

Ни дорогих часов, ни барсеток, ни костюмов с модными лацканами. Немаркие тенниски и брюки, кроссовки у одного и у другого.

– Какую ставим мебель?

– Пару столов, диванчик для отдыха, стульев… штук пять.

– Пару лежанок, чтобы ночевать.

– Правильно, на хрена вам платить бабки за квартиру? Сами откуда?

– Хороший вопрос, – заметил Бубнов. – Лично я давно уже дольше года нигде не задерживался. Родился, вообще-то, в Уфе.

– К которому часу здесь все подготовить?

– Сейчас начало девятого. Если к трем успеете, будет нормально. И потом чтоб уже ничего не вносили и не выносили. И с вопросами о смысле жизни никто чтоб не совался – Помещение угловое, самое в этом отношении нормальное. За всех не поручусь, иногда человек может просто дверью ошибиться. Инстанции соваться точно не будут, если вы, конечно, не захотите тут ничего поджечь или голыми бабами из окон бросаться.

– Мы люди скромные, работящие. Значит, договорились, к шести приходим за ключами. Вот что значит сразу разглядеть нужного человека.

Охрана есть внизу?

– Вообще-то есть. Но если вещи стоят денег – партия кожи, к примеру, – лучше кому-нибудь из своих оставаться рядом. У нас все так делают.

Когда ждешь, минуты и часы всегда ползут еле-еле. В этот раз ожидание размечали проходящие поезда – сюда, в заросли, отчетливо доносился стук колес. Чтобы убить время, народ спорил о точном количестве вагонов. При этом особенную тонкость слуха обнаружил бывший спецназовец. Он уверенно отличал цистерны от товарных вагонов, вагоны от платформ, груженые под завязку от порожняка.

В конце концов, спор заглох – слишком быстро и авторитетно ставил диагноз Самойленко. Воскобойников остался при своем скепсисе, но молчал, зная, что ему припомнят летную карьеру – ты рассекал под облаками, а мы здесь брюхом по земле ползали.

Он даже хотел встать и двинуть по направлению к железке. Различить проходящий состав и посрамить Самойленко неопровержимыми фактами. Потом поленился, пусть себе вещает.

Только один человек не слышал ни стука колес, ни спора, внимал совсем другим звукам. Фортиссимо и пианиссимо оркестра – из всех оперных композиторов именно Вагнер славился переходами от полной бравурной громкости к едва слышному лепету струнных. Глеб наслаждался собранием уникальных голосов – солистов Большого, "Ла Скала ", Метрополитен-опера ".

Вагнер был одним из любимейших его композиторов. И в особенности цикл «Кольцо нибелунга» – четыре оперы, связанные единым сюжетом.

Цикл, для которого в Байрейте некогда был специально построен оперный театр.

Вагнер и Верди – два гения, альфа и омега оперы. Лед и пламень, мрак и свет. В хорошем настроении Глебу хотелось слушать великого итальянца. Сумрачному расположению духа больше соответствовала музыкальная версия северных саг.

Безжалостный рок, девы-валькирии, подбирающие мертвых воинов с поля битвы, чтобы перенести в Валгаллу.

Сейчас настроение у Глеба было сумрачным, и в ближайшем времени он не предвидел перемен.

Впрочем, этот человек давно уже отвык плясать от радости или рвать на себе волосы от горя. Внутри у него постоянно горел ровный огонь, только температура у этого огня была разной.

Дослушав арию Брунгильды, он остановил вращение диска. Не сразу выпустил плейер из рук.

Некоторое время рассматривал в задумчивости, потом нажал на «стоп» второй раз, будто для полной уверенности. Никто не заметил этого вторичного нажатия – большой палец всего лишь сместился на полсантиметра. Но если б и заметили, значения бы не придали.

Между тем, из района железнодорожного моста через Енисей ушел радиосигнал. Этот сигнал был принят одним из спутников и отражен обратно на земную поверхность, но совсем в другую точку. Он содержал в себе не много информации – всего лишь точное указание координат.

Прибор, вмонтированный в плейер, давно уже не считался чудом техники. Конечно, для обычных армейских соединений он был роскошью, но спецназ ФСБ применял его уже несколько лет. Как, впрочем, и боевики в горах Кавказа.

Глава 9

Гонцы вернулись раньше, чем их ждали.

Притащили для Тараса нормальные костыли, чтобы не смущал горожан плохо оструганными палками.

– Повезло, – объяснил Семен. – Деловой человек попался.

– Не люблю, когда везет, – скривился Тарасов. – Опасный признак.

– У тебя ближайшее будущее точно безопасное, – Воскобойников имел в виду ранение замкомполка. – Ты свою дозу получил.

– Говорят еще: черная полоса, белая полоса, – вспомнил Ильяс.

– Не путай, друг. Это уже другая теория.

Семен набросал аккуратную схему рынка и самого здания, отметил две двери на втором этаже.

– Сортир далеко?

Вопрос был действительно важным. Одно дело отправлять естественные надобности на природе и совсем другое – в лоне цивилизации. Если каждый раз надо пройти по этажу больше двадцати шагов, это уже означает слишком долго находиться на виду.

– Близко, – ответил Бубен. – Даже ближе, чем мне бы хотелось. Боюсь, слышно будет, как воду спускают.

Никто из группы не страдал чрезмерной привередливостью. Но долгое пребывание на одном месте неизбежно обостряет ощущения даже у самых закаленных, с продубелой кожей людей.

Решив вопрос с крышей над головой, в город, как правило, входили четырьмя парами. Теперь одной из пар предстояло стать тройкой. В противном случае пришлось бы изменять одному из ключевых правил: ни в коем случае не оставлять никого в одиночестве.

– Трое, если честно, перебор, – заявил Воскобойников. – У каждого из нас на роже кое-что написано. Если три окажутся рядом на улице, сложится целое слово. Не то, что всегда первым приходит в голову. А то, что наводит на подозрения.

Народ помолчал. Разные слова приходили на ум. «Проклятие»? «Страх»? «Обреченность»?

«Изгой»?

– Глеб – человек свежий. И по лицу у него не прочтешь ничего. Пойдет третьим, все будет нормально.

– В натуре, мужики, не надо городить лишнего. Меньше фантазий, до осеннего сезона еще далеко.

Летом, на свежем воздухе все обычно чувствовали себя бодрее, конфликтов и сдвигов по фазе случалось меньше. Как только залезали под крышу, безделье начинало заедать. Все толклись на ограниченном пространстве. Дурные сны приходили чаще, но зубами скрежетали уже и наяву. Случались вспышки ярости – по поводу и без.

– Можете держаться друг от друга на расстоянии. Главное, из виду никого не выпускать.

Установили очередность. Первыми являются Семен с Бубновым, получают в свое распоряжение ключи. Им надо убедиться, что оба помещения в порядке. Даже если не все из короткого перечня на месте, поблагодарить рыжего за услуги. Пусть больше никого не присылает, только скажет, где забрать недостающие предметы обихода.

Если все в порядке, они ставят на подоконник пустую бутылку. Это будет сигнал для остальных. С интервалом в полчаса народ в несколько приемов собирается на «квартире». Сторож у входа в здание появляется только после восьми вечера, когда рынок пустеет. В остальное время в здании много народу, и никому ни до кого нет дела, вопросов «куда» и «зачем» возникнуть не должно.

Человеку со стороны могло бы показаться, что у них поехала крыша. Люди, видевшие реальную опасность, теперь как будто играют в нее, накручивая лишние проблемы. Чего, казалось бы, проще – добраться до рынка и попасть в нужную дверь? Но многие как раз в Чечне набрались горького опыта и готовы были теперь отмерять не семь раз, а десять. Да и забот других не осталось у них кроме собственной безопасности. Хорошо это или плохо, но помощь Кормильца позволяла не волноваться о хлебе насущном.

Кормильцев присутствовал на всех заседаниях суда в Барнауле. Раза два-три на каждом заседании сотовый подавал признаки жизни – звонили из Москвы. Жена сообщала о проблемах детей в школе, оставленный «на хозяйстве» заместитель хотел руководящих указаний по конкретным проблемам бизнеса.

Кормильцеву каждый раз казалось, что его просто удалят из зала и впредь запретят присутствовать. Он стал садиться возле двери, чтобы сразу выйти в коридор и оттуда разговаривать с Москвой. Раньше он был человеком вполне доверчивым, но теперь атмосфера суда, путаные показания свидетелей заставляли его подозревать неискренность звонящих. Возможно, дома все хорошо, а вот в бизнесе, наоборот, дела не такие безоблачные.

Тарасов с каждым днем все больше зверел в своей клетке. Особенно после того, как судья отклонил ходатайство защиты сделать процесс закрытым. Мол, никаких государственных тайн здесь не оглашается и нет нужды удалять прессу.

С журналистами замкомполка разговаривать отказывался. Одному особенно активному оператору, просунувшему объектив между прутьев решетки, Тарасов чуть не разбил видеокамеру кулаком.

Когда назначили психиатрическую экспертизу, подсудимому уже не было нужды симулировать.

Кормильцев узнал задним числом, что бывшего замкомполка пришлось привязать к стулу. Укол успокоительного ему делать не стали, чтобы не нарушать клиническую картину. Трое врачей пытались задавать вопросы в паузах между его выкриками: «Продажные шкуры! Вы родную мать, если скажут, в дурдом засадите!» Подсудимого признали вменяемым – наверное, оценили разумность этих утверждений.

Хорош не тот адвокат, который красиво говорит в суде, а тот, у кого возьмут взятку. Кормильцев обратился к тарасовскому адвокату с предложением позондировать, пока не поздно, почву.

– Боюсь, дело уже слишком политизировано.

Вы читали, что пишут в газетах?

– Попытайтесь. В политике деньги тоже кое-что значат.

– Но там другие ставки. Вам они, извините, не по карману.

Деньги адвокат, однако, взял. И очень скоро продемонстрировал результат: повторная экспертиза признала ограниченную вменяемость. В конце концов замкомполка осудили условно, назначив лечение в специальной охраняемой психушке.

«Спонсор» с адвокатом вернулись в Москву, Кормильцев снова взял в свои руки бразды правления в семье и бизнесе. Но про Тарасова не забыл.

Попробовал навести справки, можно ли сократить срок принудительного лечения. Оказалось, вопрос решаемый. Помимо денег важно еще, чтобы больной был покладистый и смирный.

Тарасов, однако, не выдержал. После нескольких инцидентов и недели в больничном изоляторе, очень похожем на тюремный карцер, замкомполка совершил побег и надолго пропал из поля зрения спонсора.

Вопросов к помещению ни у кого не возникло.

Все, понятное дело, не первой свежести, начиная от стульев и кончая холодильником, испещренным разномастными наклейками. Но кому оно нужно, новье? Будет только неприятно контрастировать с грубо оштукатуренными, без обоев стенами, с дешевым линолеумом на полу и мутноватыми стеклами окон.

«Чувствуйте себя как дома», – хотел пошутить Бубнов, но слова застряли в горле. Если хочешь вспомнить о прошлой благополучной жизни, вспоминай на здоровье. Но не заставляй это делать других.

Кто-то расположился на диване с пятнами, кто-то на стульях, кто-то на подоконнике, спиной к окну. Витек с Ильясом только что явились из соседнего кафе. Принесли девять порций шаурмы и три разогретые в микроволновке пиццы. Остались ли еще в России заповедные уголки, где этого нельзя купить?

– Может, здесь и «Макдональдс» где-то есть?

Трапезы не получилось. Народ успел проголодаться, и еда мигом исчезла, едва успев наполнить помещение запахом.

– Неплохо бы повторить, – заметил Бубнов.

Излишнему чревоугодию в отряде не предавались. В условиях вынужденного безделья еда легко превращается в культ. Имея на руках деньги, можно в два счета скатиться к обжорству, размякнуть и отупеть. Лучше соблюдать во всем разумную меру, к тому же спонсор – не бездонная бочка.

– Предупредил своего рыжего, что мы поставим новый замок?

– Плевать ему. Ставь что хочешь, лишь бы дверь на месте осталась.

Не рано ли убрались из лесу? Может, стоило разбить новый лагерь? Если старый удалось обнаружить, это еще не значит, что во всей тайге теперь не найти безопасного места.

Нет, с двумя ранеными не стоило предпринимать долгих марш-бросков. Да и август, судя по приметам, обещает быть дождливым. Нужно осознать случившееся, присмотреться в четырех стенах к новичку. В замкнутом пространстве нутро человека быстрей вылезает наружу.

Витек включил телевизор. Заканчивались новости, пошла реклама. В холодный сезон они часто и помногу глядели в «ящик». Злились, плевались, но все равно включали. Он здорово отвлекал своей пестрой пустопорожностью.

После прокладок и шоколадных батончиков начался сериал о Чечне. Самойленко как раз повязывал на голову черный платок, снятый на время «дефиле» по городу. И тут увидел на экране холеную актерскую физиономию, украшенную щетиной, – точно такой же черный платок покрывал голову героя фильма, «матерого» спецназовца.

– Козлы вонючие, – излил желчь спецназовец отставной, но реальный.

Дальше пошли выражения похлеще.

– Не мешай смотреть. Ты за кого, за наших? – беззлобно подколол Воскобойников.

– Урод. Научился бы автомат держать правильно.

– Не придирайся, Леш. Зато он красивше с автоматом смотрится. Девочки могут на стену повесить.

– У девочек теперь другой вкус.

– Е-мое, а пиротехника какая дешевая.

– Экономят на всем. В советское время генералов консультантами брали. А сейчас рядового спецназовца не могут посадить, чтоб отслеживал ляпы.

– Да здесь один сплошной ляп, больше ничего.

– Дешево и сердито, пипл хавает.

– Меня одно интересует: знали они точно наши координаты или просто прочесывали район? – вернулся Бубнов к недавним событиям в лесу.

Перебивая друг друга, ответило сразу несколько голосов:

– А сами мы знали точно?..

– Прочесывать тайгу можно годами. Все видели, как они были одеты – цивильно, будто в кабак собрались. Значит, знали, куда шли.

Мгновенная реакция подтверждала, что люди Я по-прежнему думают о случившемся, пытаются найти какое-то объяснение. Про фильм сразу забыли, начался спор. Скоро с неизбежностью обратились к Глебу, он единственный мог внести больше ясности.

– Тот тип, что дал тебе знать, – из какой группировки?

– Сам не говорил, а я не спрашивал. Третий раз всего встретились. В первый раз я его выручил, во второй он заявился благодарить. В третий, вот, принес новость.

– Странная откровенность для третьей по счету встречи. Он ведь здорово рисковал. Узнают – живьем зароют.

– Мозгами шевелите, – послышался вдруг глухой, лишенный всякой выразительности голос Ди Каприо. – К кому братки ходят откровенничать?

К такому голосу трудно было не прислушаться, настолько он отличался от всех остальных.

– К ментам? Ты это имеешь в виду?

Но человек с неприятно розовой кожей жутковатого лица решил не утруждать себя разъяснениями.

– Допустим, Глеб – мент, – кивнул Бубен. – Ради чего менту приезжать к нам и рисковать своей шкурой? Всем этим сказкам про внедряющихся в банды ментов грош цена. Из той же серии, что и крутой спецназ, – кивнул он на экран с гримированными актерами. – По рожам видно, что вчера пили виски в московском ночном клубе и малолеток трахали.

«Спецназовцы» на экране телевизора тем временем отстреливались под музыку от полчищ абреков, вопящих «Аллах акбар!». Один Ильяс внимательно следил за фильмом, все остальные внимали Бубнову.

– Никуда они на хрен не внедряются, – продолжал бывший завскладом. – Самый тупорылый браток мента с первого взгляда вычислит. У мента даже шнурки на ботинках по-ментовски завязаны.

Зачем, спрашивается, внедряться, если девять из десяти братков сами стучат днем и ночью?

«Нет, на мента этот человек в потертых джинсах точно не похож, – мысленно решили почти все. – На лице у него совсем другая печать, печать одиночки. Но не одиночки-изгоя, а того, кто сам выбрал себе судьбу».

Внутреннее расследование снова стало пробуксовывать.

– Чего прилип к экрану? – поинтересовались у Ильяса.

Тот сперва отмахнулся, потом объяснил, не оборачиваясь:

– Наши места. В Ингушетии снимали. Я тут все знаю, мальчишкой облазил.

– В натуре? Красивые места.

Ильяс прикусил губу. Ему казалось, вот-вот мелькнут родной дом, лица матери, сестры, отца…

Тогда, в горах, за ним бросились в погоню.

Сколько очередей пустили вслед – не счесть. Но Аллах вывел его, спас. Аллах одобрил сделанное и потому перенес его невредимым через три ущелья и два хребта. Во всяком случае так думал Ильяс до возвращения домой.

Вернувшись, он с гордостью рассказал о своем подвиге отцу. И тут услышал, что отец, оказывается, успел съездить в Грозный и нашел следы старшего сына.

Семиэтажка, где брат Ильяса имел квартиру, была сильно повреждена обстрелом. Военные запретили жильцам находиться там, здание в любой момент могло обрушиться. Старший сын перебрался жить к другу, но не смог забрать сразу все вещи. Вернулся в свою квартиру, и тут как раз стенка дала трещину. Упала всего одна плита перекрытия, но брат оказался именно под ней. Он прожил в больнице еще два дня…

Тут Ильяс понял, что его просто использовали.

Его поразило, что фээсбэшники не удосужились даже подчистить следы в больнице – там остались заведенная на брата карточка и заключение о смерти. Оно подтверждало, что полевой командир Ризван не имеет к этому печальному факту ни малейшего отношения.