- Ромашка, ты что говорил?
      - Ничего не говорил.
      - Ты говорил, что мы твои гряды испортили...
      - Ну и что?
      - А вот и не мы! Это Трофим. У него козы убежали. А он их сгонял. Вот как было! А ты ничего не разобрал! Ничего! И скорей - на нас! А товарищи разве так делают? Товарищи так не делают. Товарищи сначала узнают, сначала спросят. И товарищи если им говорят "нет" или "да", так они верят. А ты и не спросил и не поверил! Эх, ты!
      Груня не собиралась ссориться. Но против воли обида одолела ее. Она повернулась и, не оглядываясь, быстро пошла от реки.
      Ромашка молча смотрел ей вслед. Но тут плеснула вода, удочка дрогнула, и все внимание Ромашки устремилось на нее.
      Однако, вытягивая из воды жерлицу, на конце которой дергалась и металась узкая молодая щучка, Ромашка машинально повторял вполголоса:
      - Трофим... Так бы и говорили сразу, что Трофим... А я почем знал?
      Вытащив щучку, Ромашка беззлобно погрозил кулаком по направлению к деревне:
      - Ну, подожди ты у меня, Белый Гриб! Я тебе бубны выбью! Запустил коз - так и скажи, что запустил. А людей в обман вводить нечего!
      В этот день в огородах сажали последнюю рассаду. Ромашка еще хмурился, он не знал, как ему повернуть свои отношения с ребятами. Он чувствовал свою вину, а сознаться в этом не мог. Он делал ямки для рассады и поглядывал исподлобья то на Женьку, то на Груню. Что бы это им сказать? Вот сейчас он спросит, кто за рассадой ходил.
      Ну и глупый вопрос! И так всем известно, что за рассадой ходили Федя и Козлик.
      Пока Ромашка раздумывал, с чего бы ему начать, Груня сама обратилась к нему.
      - Ромашка, - как всегда дружелюбно, сказала она, - ты ямки сделаешь и уйдешь? Или с нами сажать будешь?
      - А чего ж я уйду? - мирным голосом ответил Ромашка, втайне обрадованный. - Конечно, сажать буду.
      - Вот и хорошо, - сказала Груня. - А то тетка Елена просила подольше поработать сегодня, потому что рассады много...
      Ромашка поглядел на голубовато-зеленую грудку капустной рассады:
      - Рассады-то много. Только вот работают у тебя больно лениво. Кабы я бригадир был...
      - А пожалуйста, - весело согласилась Груня, - вот бы мне-то хорошо было!
      - Так ведь сразу нельзя, - возразил Ромашка, - это ведь снова выбирать надо... А вот помочь, если хочешь, помогу. С ними круче надо. Надо, чтобы они боялись. А ты что? Ты - как курица. Но подожди, я сейчас наведу порядок... Эй, Раиса! - закричал он через минуту. - Ты что - живая или мертвая? Шевели руками!
      - А ты что за начальник?
      - Вот и начальник. Работать надо... Федь, оглянись назад!
      - А что? - спросил Федя оглядываясь.
      - А то. Не видишь - что?
      Ромашка подошел к Феде, неожиданно взял его сзади за шею и пригнул почти к самой грядке.
      - Как сажаешь? У тебя рассада на боку лежит! Видишь теперь?
      - Отпусти шею!
      Федя высвободился из Ромашкиных рук и, надувшись, отошел к изгороди.
      - Куда пошел? Сажай капусту! - крикнул Ромашка.
      Но Федя не обернулся. Он стоял, обиженно посапывая носом, и ворчал:
      - Что большой - то и шею гнуть? Подожди, я тебе припомню. Не буду капусту сажать, вот и все! Сажай сам!
      - Раиса! - снова закричал Ромашка. - Ты опять спишь? Опять отстаешь?
      - Ну и не кричи! - рассердилась Раиса. - Только и кричит! Как делаю, так и буду делать.
      - Нет, не так будешь делать! А будешь делать, как я велю!
      - Ох, какой!
      - А вот такой! Будешь работать как следует или нет?
      Раиса вскочила, швырнула в межу рассаду и решительно пошла с огорода.
      - Ромашка, - негромко сказала Груня, - ну, что ты!
      - Пусть идет, - ответил Ромашка, - все равно от нее толку нет.
      Все молчали. Женька, усмехаясь, поглядывал на Ромашку, строил ему рожи исподтишка. А потом, чтобы развлечься, начал придумывать.
      - Как вы думаете, что вырастет вот из этого корня? - спросил он.
      - Кочан. А то что же?
      - Из этого корня у меня вырастет дыня. Сейчас я скажу волшебное слово. Тише! "Фун-ти-брыня - вырасти дыня!" Готово! - И он проворно примял землю вокруг корешка.
      Девочки засмеялись.
      - А вот из этого вырастет у меня... хм... ананас! Тише! "Фун-ти-брас - будет ананас!" Готово!
      Вдруг толчок в спину заставил его покачнуться. Ромашка стоял перед ним:
      - Ты что это, на работе или фокусник на ярмарке?
      Женька обозлился и, размахнувшись, ударил Ромашку в грудь.
      Они вцепились друг в друга, как петухи.
      Стенька подскочила разнимать их.
      - Бросьте сейчас же! Бросьте! - кричала она и стучала кулаками по спине то одного, то другого.
      Козлик со страху убежал в дальний угол, забился в смородиновый куст и глядел оттуда. Ромашка опомнился первый и выпустил Женьку.
      - Очень надо с дураками работать! - сказал Женька и, сверкая черными злыми глазами, с пылающим лицом, пошел на другой огород, где работали взрослые.
      Груня с сокрушением смотрела на потоптанную грядку, на испорченный корешок рассады, на опустевший огород.
      - Вот как ты мне помог, Ромашка! Вот как ты мне помог! - сказала она. - Знаешь что?.. Лучше уж ты сажай капусту, Ромашка... А мне больше не помогай. Уж я как-нибудь сама.
      - Как хочешь, - пробурчал Ромашка и отошел на свою борозду.
      Груня вызвала Козлика из куста. Уговорила и умаслила Федю.
      В этот день работали наравне с большими дотемна и очень устали. Еле заступы до дому доволокли.
      Но зато завтра! Завтра - отдых! Больше никаких дел ребятишкам нет, гуляй, пока сорняки в огород не нагрянут!
      ДЯДЯ СЕРГЕЙ
      Стоял горячий полдень. Усталый и загорелый, заглянул в сараюшку солдат.
      - Входи! Кто там? - отозвалась больная бабушка со своего сундука.
      Солдат вошел, спустил с плеча котомку. Улыбаясь, подошел к бабушке; крупные белые зубы блестели на смуглом лице.
      - Здравствуй, мама!
      - Сергей! Сынок! - ахнула бабушка и протянула к нему руки. Вернулся!
      И заплакала.
      Бабушка заплакала от радости, а солдат подумал, что, значит, в доме несчастье. Оглянулся - никого нет в сараюшке. И спросил нерешительно:
      - Где же... народ? Живы?
      - Живы! Все живы! Только я вот все хвораю. Простыла в ямах-то этих... Ведь мы тут от немцев ямы копали, прятались. Да я встану сейчас, всех позову... Ах ты, батюшки, радость какая!
      - Значит, живы, мама? Все живы - сестра, зять, Груня?
      - Все! Пережить тут пришлось... Слов нет!
      - Но пережили! Выдержали! Нет, нет, уж ты, мама, не вставай. Я сейчас сам всех найду.
      - А деревню-то, видал, как спалили? Одни березы стоят!
      - Видел. Чуть мимо не прошел. Но это, мама, ничего. Лесу кругом много, отстроимся. Руки-то - вот они. Целы!
      - Целы! А что спина осколком пробита - забыл?
      - Э, спина, спина! Спину под рубашкой не видно!
      Груня развешивала на кустиках только что выполосканное белье. Услышав знакомый голос, она бросила все рубашки и кофты на траву и побежала в сараюшку.
      В дверях она застенчиво остановилась.
      - Дядя Сергей... - сказала она шепотом.
      - А, Грунюшка, здравствуй! - отозвался солдат. Он вскочил, стукнулся лбом о низкую притолоку и крякнул: - Вот так дом у вас! Ни встать человеку, ни выйти. А мать где? А отец? Пойдем, пойдем, поищем!
      Груня засмеялась:
      - А чего их искать-то? Вон они из лесу идут.
      И побежала им навстречу:
      - Дядя Сергей приехал! Дядя Сергей приехал!
      Только один человек прибавился в деревне, а стало заметно веселее. Уж очень живой и расторопный был молодой солдат Сергей, Грунин дядя.
      В первый же день он пошел с девушками таскать воду, поливать огороды. Обошел всю колхозную землю - и поле, где посеян овес, и картофельное поле, и капусту посмотрел.
      А вечером бабы осаждали его вопросами:
      - Ну как, Сергей, немец-то еще силен?
      - Виден ли конец войне-то?
      Как только заходил разговор о войне, у дяди Сергея сразу темнело лицо. Вспоминалось все пережитое, все, что пришлось вынести и увидеть.
      Отвечал он скупо, сдержанно: конец войне тогда наступит, когда немца разобьем. Еще грозные бои будут. Под Орлом и Курском немец собрал большие силы. Придется повоевать. Но уж если с Волги погнали - погоним и здесь...
      Ребята так и ходили за дядей Сергеем стайкой.
      - Покажи медали-то... Что ж ты только ленточки носишь?
      - Когда-нибудь покажу. А пока глядите вот на это. - Он показал желтую ленточку на правой стороне гимнастерки. - Вот это ордена стоит!
      - Я знаю, - сказал Ромашка, - это тяжелое ранение.
      - Правильно. Медали - за то, что хорошо воевал. А это - за то, что крови своей не жалел за Родину.
      - А как тебя ударило, дядя Сергей? Осколком или бомбой?
      - А раненого тебя на чем везли?
      - Ох и дотошные! И все-то им нужно! Уходите вы от меня, потом расскажу!
      Однажды ребята увидели, как Грунин отец и дядя Сергей прошли по улице с пилой и топорами.
      - Это они пошли лес резать, - задумчиво сказал Ромашка, - избу ставить будут. Вот бы и нам надо с матерью!
      - И нам бы, - негромко отозвалась Стенька, - да только у нас некому. Вот Трофим подрастет - тогда мы с ним лес валить будем.
      - А когда к нам брат Виктор приедет, - гордо сказала Раиса, - он еще и не такую избу построит! Только вот лес возить - на чем? - добавила она, помолчав. - Лошадей-то небось председатель не даст. Пока себе не навозит.
      - Значит, у одного только председателя изба будет, да? - вдруг спросил молчаливый Федя. - Так одна и будет стоять во всей деревне?
      - А что ж? Очень просто, - сказала Раиса. - Лошадями кто распоряжается? Он! Вот и будет себе возить. А что же? Председателям хорошо!
      - Грунь, правда? - Стенька обернулась к Груне. - Только вы одни строиться будете, да?
      - А она почем знает? - вдруг заступился за Груню Ромашка. - И никто ничего не знает. Вот когда привезут бревна, тогда и увидим.
      Груня в этот день снова пошла на старую усадьбу. На пепелище буйно разрослись седые лопухи и веселая, словно кружевная, крапива. Они совсем закрыли черные обломки пожарища. В палисаднике цвела сирень. Нижние ветки кто-то обломал - наверное, маленькие девчонки. А наверху празднично красовались лиловые цветы. Груня видела, как ветерок покачивал их, а потом уносил маленькие бледные лепестки.
      - Сирень облетает, лето на порог ступило...
      Это бабушкина примета. Старые люди все примечают - и как облака идут, к ведру или к ненастью, и как туман стелется, и как солнце садится... Это очень интересно - все примечать. Вот и Груня тоже кое-чему научилась от бабушки: сирень облетает - кончилась весна, лето на порог ступило.
      Снова вспомнился разговор с начальником. Значит, начинается стройка! И Груня уже видела, как везут из лесу бревна, как складывают их костром вот тут, на усадьбе... А потом отец и дядя Сергей чистят их, обрубают... И вот - венец за венцом поднимается новая, совсем новенькая изба! Со смолкой!
      Какие наличники у них будут? Наличники у них будут голубые с белым, как небо с облаками. Или нет - красные, малиновые, как иван-чай! Вот они с матерью убираются в новой избе, топят печку, вешают занавески... И по всем окнам ставит Груня баночки с цветами!
      Груня покосилась на бурьян и улыбнулась. Где изба? Ее еще нет. Но она скоро будет. Уже ходят по лесу отец и дядя Сергей, уже звенит пила, трещат и валятся деревья. Для кого звенит пила? Для кого валят деревья?
      - Для нас... - шепчет Груня, - для нашей избы. А как будет хорошо лежать бабушке в высокой горнице у светлого окна!
      Но тут почему-то вспомнились Стенька и Трофим. А как же они? У них отец в госпитале, говорят - очень тяжело ранен, может, и домой не приедет... Как же они? Значит, пока Трофим не вырастет, они так и будут, как мыши, в соломе жить?
      А тетка Федосья? Ей и вовсе некого ждать. А Ромашка?
      И снова увидела Груня свою новую высокую избу с малиновыми наличниками, которая стоит и сверкает окнами над сиренью. Одна изба на всей улице.
      А в деревне - по-прежнему бурьян да обгорелые трубы... Но как же тогда сможет жить Груня в своей новой высокой избе?
      И, полная раздумья, она пошла спросить об этом у матери.
      А мать сказала:
      - Нам строиться? Что за спешка? У людей вон ребятишки маленькие, отец на войне, а то и вовсе нет отца... Вот им и надо избы в первую очередь, а мы и повременить можем.
      И Груня увидела, как рухнула и рассыпалась ее новая изба с малиновыми наличниками... Сердце у Груни слегка сжалось. Но у других будут дома - и у них когда-нибудь будет. А чтобы один дом на пустой улице стоял - нет, лучше не надо.
      В ДЕРЕВНЕ ПАХНЕТ СТРУЖКАМИ
      И все случилось не так, как говорила Раиса. Пришла первая подвода из лесу. Но лошадью правила тетка Дарья Соколова, а не председатель. И не на председателеву усадьбу свалила она лес, а на свою. У тетки Дарьи не было мужиков в доме. Муж погиб на войне смертью героя. А у нее осталось четверо ребятишек, и самая старшая - кудрявая Анюта, Трофимова помощница.
      Анюта ходила гордая и всем говорила:
      - А у нас изба будет!
      Веселое наступило время - зацвели луга, солнце грело по-летнему, а если выпадали дожди, то им только радовались: огороды польют. Появилась новая забота - нагрянули на огороды сорняки.
      Огородница тетка Елена назначила норму Груниной бригаде - каждый день четыре часа полоть.
      Ребятишки ходили полоть с утра. Болела спина, уставали руки, саднило ладони, исколотые молочаем, изрезанные пыреем. Но зато с обеда и до вечера убегали кто куда хотел - в лес, на луг, на реку.
      Груня и Стенька собирали всех маленьких ребятишек и уходили с ними на реку. Купались в тихой мелкой воде, бегали по теплому песку, собирали на лугу столбечики.
      А когда возвращались домой, слышно было, как стучат в деревне топоры. Это плотники пришли из района и взялись за дело.
      - Анюта, слышишь? Тебе дом строят!
      Анюта улыбалась и протяжно отвечала:
      - Слы-ышу...
      Как-то встретился с Анютой председатель и тоже спросил:
      - Ну? Кому дом строят - как думаешь?
      - На-ам... - отвечала Анюта и сразу начала улыбаться.
      - А меня как - пустишь когда ночевать? Али уж не рассчитывать?
      - Пущу-у...
      - А Груньку?
      - И Груньку-у... И Трофима. А Женьку длинноногого не пущу-у... Он меня пастухом зовет.
      - Ну и пусть зовет, - сказал председатель. - Это очень хорошо. Значит, у тебя тоже своя специальность есть. Только ты смотри справляй получше свою специальность. Чтобы зря не говорили. А?
      Анюта поглядела на него. Наверно, уж узнал, что она от коз убегает. Вот ведь какой - хромой, а все знает!
      - Это все врут! Я справляю! Спроси Трофима!
      И опять испугалась: а вдруг он и правда сейчас пойдет да и спросит?
      Но председатель только усмехнулся себе в усы.
      - Да я и так тебе верю - чего ж мне у Трофима спрашивать!
      И пошел своей дорогой.
      Анюта немножко постояла, подумала... Девчонки на реке... А потом хотели на косогор идти - говорят, там на припеке уже ягоды показались...
      Но, подумав, она все-таки повернула на луг, где паслись козы и одиноко страдал Трофим.
      "Конечно, справля-яю... - повторяла она сама себе. - А что ж? Обманываю? Конечно, справля-яю..."
      Голые, омытые соком бревна лежали под солнцем. Они были светлые и желтые, как мед. Прозрачная смола стекала по свежим срезам.
      Вечером, когда плотников уже не было на усадьбе, Женька и Ромашка вкатили одно бревно на кучку кирпичей и устроили качели. Бревно было длинное, почти все ребятишки уселись. Ну и радость у них была, ну и веселье! Такого крику и смеху давно уже не слышало село Городище.
      А потом девочки придумали свою игру. Из чурок и щепок строили дворы, загоны, шалаши. Куклы из тряпок жили в шалашах. Квадратные чурочки изображали лошадей и коров. Девочки выгоняли свое стадо на лужок, рвали для стада траву, водили поить на пруд, а потом ставили в стойла. В эту игру можно было играть целый день.
      КТО ПРИЕХАЛ?
      Еще один человек пришел с фронта. Только этот человек не радость и не веселье принес с собою. Он принес с собой свое большое несчастье, понуренную голову и раньше времени поседевшие виски.
      Неожиданно днем пришла из района подвода и остановилась среди деревни. С телеги слезла чужая женщина в белой больничной косынке. А потом слез солдат. Он слезал осторожно, на ощупь, хватаясь за руку женщины. Откуда-то быстро собрался народ.
      - Кто?
      - Кто приехал?
      Солдат остановился, поднял голову, глядя куда-то поверх голов, и все увидели, что лицо у него в синих точках ожогов и что он слепой.
      Все молчали - догадывались, узнавали.
      Вдруг Трофим крикнул:
      - Папка!
      Солдат вздрогнул, протянул руки в сторону Трофима:
      - Сынок!
      И сразу зашумели, заговорили бабы. Крикнула и замолкла, будто у нее перехватило дух, Трофимова мать. Трофим подбежал к отцу, обхватил его колени. А солдат поднял его, прижал к себе и заплакал.
      - Первый узнал! - повторял он хриплым от слез голосом. - Первый отца узнал! Ах, ты!.. Слепого... слепого отца узнал!
      А потом поднял свое незрячее лицо и сказал:
      - Ну что ж, здравствуйте, граждане. Вот какой я к вам нынче вернулся. Где тут родня-то моя? Ведите в избу - один ходить не могу.
      - Здравствуй, Егор, - сказала Трофимова мать. Она вытерла фартуком слезы и старалась говорить веселым голосом: - Давай руку, вот она - я. Вся родня твоя тут, с тобой!
      И радость и слезы одолевали ее. Она крепко обняла мужа, поцеловала его седые виски и слепые глаза.
      - А Стенька где?
      - И я здесь, папынька! - живо отозвалась Стенька. - Я тоже здесь. Только у нас избы нету, мы в соломенном шалаше живем. А потом всем миром будем избы строить. Тетке Дарье уже строят - плотники пришли!
      - Ну что ж, в шалаш так в шалаш. Слыхал я, что тут немцы у нас погуляли... - Дядя Егор грустно покивал головой. - А уж избу мне вам теперь не построить... Отработался. Нахлебником стал.
      И побрел к шалашу, куда повели его Трофим и Стенька. А мать шла за ними, утирая фартуком лицо.
      С этого дня Трофима освободили от пастбища. Коз пасти послали Федю. Он был побольше, чем Трофим, и посердитее. Его и козы и девчонки-помощницы побаивались - не убегали куда вздумается.
      А Трофим стал поводырем у слепого отца. Он всюду водил его за руку и очень гордился: раньше отец водил его за руку, а теперь он отца водит!
      Вот они идут по дороге. Только что прошел дождь, солнышко блестит в лужах, теплый пар поднимается от земли. Они идут медленно: отец один шаг делает, а Трофим - три.
      - Эй, отец, ты гляди, - кричит Трофим, - тут лужа!
      - Это уж, брат, ты гляди, - отвечает отец, - а мне глядеть нечем. Сюда? Или сюда?
      - Сюда, сюда! Эх ты, все-таки немножко шлепнул в лужу. Я тебя тяну, а ты не тянешься... Ты держись крепче за руку-то!
      - Да уж я и так держусь!.. Трофим, - немного погодя сказал отец, - ты мне получше расскажи, каково наше Городище. Чьи-нибудь стройки стоят? Или уж так совсем и нет ни одной?
      Трофим отвечал охотно. И так торопился, что сразу и не поймешь у него, что к чему.
      - Ни одной стройки нету, скворец у Касаткиных живет, а в риге тоже живут. А скворец живет в скворечне, только ласточкам негде - они в кузне не живут, и в риге тесно, людей полно, и землянки они не любят...
      - Подожди, брат, потише, - остановил его отец, - ты уж очень говоришь-то быстро - без точек, без запятых. И стройки тут и ласточки все в одну кучу сложил. Дома-то у кого остались или нет?
      - Ни у кого не остались. А Касаткины лес возят - только не на свою усадьбу, а на тетки Дарьину...
      - Значит, мы идем не по улице? А так, по пустой дороге?
      - Как это по пустой? А деревья-то стоят! И палисадники некоторые стоят. А нашего - нет. Порубили.
      - А машины остались какие? Косилка? Веялка? Ну, хоть что-нибудь, а?
      - Никакие машины не остались. Они были в сараюшке заперты, замок большой - с ведро!
      - О?
      - Ну да! А немцы не могли никак сшибить. Сшибали, сшибали ломом - и не сшибли. Взяли да под крышу огня сунули. Вот теперь там одни железные шины от колес валяются и всякие железки - гайки там, болтики... А машин нету. Все погорели начисто. Во как!
      - А молотилка?
      - И молотилка! Все сгорело!
      Отец понурил голову и закрыл рукой слепые глаза.
      Трофимов отец был слесарь и механик в колхозе, и все колхозные машины были когда-то на его руках: он следил за ними, чистил их, ремонтировал.
      Трофим дернул его за руку:
      - Ну, чего ты? Опять плачешь, что ли?
      - Тут бревнышка нет ли? Посидеть бы... - хрипло сказал отец.
      - Есть! Пойдем на новую стройку. Там бревна чистые!
      Они долго сидели в холодке. Отец молчал и в ответ на какие-то свои мысли покачивал головой. А Трофим рассказывал обо всем - и о том, как сейчас стрижи просвистели, и о козах, которых он пас недавно, и о лошадях, подаренных колхозу, и о забое, в котором набилась уйма плотвы. И не заботился о том, слышит его отец или нет. Да и как же ему не слышать, если Трофим сидит рядом и говорит!
      Отец долго молчал. Потянул ветер с лугов, теплый, густой от медовых запахов. Отец поднял голову, понюхал воздух:
      - Трава поспевает. Надо косы бить... - И тут же опять понурился. Людям - горячая пора. Работы - невпроворот, со всех сторон подпирает. А я вот сижу да на солнышке греюсь... Эх!
      Отец горестно и безнадежно махнул рукой.
      - Ну, чего ты! - сказал Трофим. - Что, думаешь, без тебя не справимся, что ли? Еще как справимся-то! Вот подрасту еще немножко - и пойдем со Стенькой лес валить. На стройку. Вот и дом будет. А ты все "эх" да "эх"! Во, во - гляди! Коршун планирует! Это он кур высматривает!
      - Большой?
      - Большой... Чего планируешь? Лети дальше - в Городище кур нету!
      ВСАДНИКИ НА ГРАБЛЯХ
      Созревал урожай, надвигалась тяжелая страдная пора. А урожай в этом году готовился небывалый. Может, оттого, что весна удалась спорая, может, оттого, что люди крепко потрудились над землей. А может, еще и оттого, что сеяли они в этом году семенами, присланными из района. А семена эти были сортовые.
      И в огородах в этом году, кроме обычных овощей, насажали такого, чего сроду не видели и не садили: тыкву, сельдерей, какой-то особый сорт сладких помидоров, крупную сахарную фасоль. Садили все, что было прислано, лишь бы засадить побольше.
      И словно в награду за все их страдания, за их неподъемный труд, и в полях и на огородах все так и лезло из земли, так и бушевало.
      - Покос-то пора бы начинать, - как-то утром сказала Грунина мать, погода стоит складная.
      Отец только что пришел из лесу. Рубашка у него на спине потемнела от пота и прилипла к плечам.
      - Рано еще, - ответил он. - Петрова дня подождать надо.
      Но мать хоть и кротким голосом, однако очень настойчиво продолжала свое:
      - А что тебе петров день? Скажешь - трава молода? Так пока косим дозреет. А то гляди - рожь подхватит, а там овес. На наш урожай рук много надо - только поворачивайся! Да что я тебе говорю, Василий! Сам все знаешь.
      - Тогда, значит, надо косы бить, - сказал отец.
      - Да, видно, что так.
      - Косы бить! Косы бить! - пошло по деревне.
      К вечеру глухо и звонко застучали молотки по новым, еще не опробованным косам. И, тайно вздохнув, снова приняла свою бригадирскую заботу Груня.
      - Давай нам грабли, председатель, - сказала она отцу. - Смотри, чтобы всем хватило.
      - Сколько тебе граблей?
      Груня подсчитала по пальцам:
      - Десять.
      - О! Куда столько?
      - Ах да, Трофим выбывает! Ну, девять.
      - Ступай отбери у кладовщика. Да не ломать - из трудодней вычитать буду. Лесхоз даром грабли не дарит. Слышишь, бригадир?
      - Слышу, председатель.
      Коротка летняя ночь. Еще не догорела вечерняя заря, еще не замолкли девичьи песни под березками у пруда, а уж на востоке чистым светом засветилась заря утренняя. Вставайте, городищенцы, берите косы, идите на луга!
      Поднялись городищенцы, взяли косы и пошли на луга. Зашумела трава под косой, и ряд за рядом полегли на землю белые, лиловые и малиновые цветы.
      А утром, когда солнце поднялось над лесом и осушило росу, на луг выехала веселая конница. Только всадники были невелики собой, одни вихрастые, другие с косичками, все босые, а вместо коней у них были грабли.
      Впереди отряда скакала озорная Стенька. Она собрала маленьких ребятишек и, чтобы не скучно им было идти, придумала превратить грабли в коней.
      А ребятишкам и в самом деле казалось, что это не их босые ноги бегут и скачут по тропке, а что несут их лихие легкие кони. Они размахивали хворостинами, кричали и погоняли коней.
      Груня посмеивалась, глядя на Стеньку. Если бы не немцы - им бы теперь уже в пятом классе быть! А она с маленькими ребятишками на граблях скачет.
      Всадники доскакали до скошенного и остановились.
      - Пусть кони отдохнут, - сказал Ромашка, - а то запалить можно!
      А сам подумал:
      "Эх! Где-то наши лошади теперь! Вот бы я дал аллюру!"
      На лугу далеко-далеко, до самой реки, лежала валами скошенная трава. Ребята перевернули грабли ручками вниз и принялись разбивать густые, чуть привядшие валы.
      Груня окинула глазами свою бригаду - опять нет Раисы! Грабли взяла, а на работу не вышла.
      "Ну, подожди же, - подумала Груня с досадой, - подожди! Вот как выведу тебя на собрании - так ты тогда узнаешь! Пристыжу тебя при всем народе!"
      И не было на покосе Трофима.
      Он видел, как веселая конница с криками помчалась по деревне, он долго глядел, как поднималась за ними по дороге невысокая пыль... Как бы он сейчас тоже мчался вместе с ними, как бы нахлестывал хворостиной своего коня!..
      Но взглянул на отца, который одиноко сидел у соломенной стены шалаша, тихонько подошел к нему и уселся рядом.
      В полдень ребята прямо с покоса убежали на реку. Сохло сено, раскинутое на припеке, сладкий запах травки-душицы плыл над скошенными лугами. А ребятишки плескались в реке, плавали, ныряли, доставали еле распустившиеся желтые кувшинки. Груня и Стенька из длинных стеблей кувшинок сделали себе красивые цепочки. На концах этих цепочек висели кувшинки - прохладные, твердые, как литое золото, цветы.
      Анюта и Варюшка приставали к Груне:
      - Достань и нам бубенчики! Достань и нам! Сделай цепочку!
      Груня не поленилась, поплыла через омут на ту сторону, где среди круглых листьев и осоки покачивались на воде желтые речные цветы.
      Очень легко и хорошо плыть через омут. Тело становится легким на глубокой воде. Груня плыла, слегка шевеля руками и ногами, ее светлые волосы тянулись за ней по воде. Ближе к тому берегу вода стала прозрачней, замерцал на дне белый песок, зашевелилась густая водяная трава. Груня опустила ноги и встала. Синие стрекозы стайками взлетали над осокой и белыми цветами стрелолиста. Груня тянулась за кувшинками, хотелось достать их издали - почему-то страшно было ступать в темную шевелящуюся водяную траву. Груня не любила в реке мест, где не видно светлого дна.
      А девчонки кричали с берега:
      - Вон ту достань! Вон ту, большую!
      Груня нарвала кувшинок и поплыла с ними обратно. И снова вода обнимала ее своей прохладой, и несла, и поддерживала, и светлые волосы тянулись за ней по воде.
      Целый день не вылезала бы из реки Груня!
      Но Груня не вылезет - и девчонки не вылезут. И ребята проловят рыбу да провозятся с костром, пока их не позовут на работу. А кто должен на работу звать? Груня.
      Неожиданно у реки появилась Раиса. Она шла и хромала. Нога у нее была завязана тряпкой. И, не дожидаясь, когда Груня спросит ее, она еще издали закричала:
      - А как я на покос пойду? Ногу напорола гвоздем. Попробуй-ка с напоротой ногой по колкому походи!
      - А вот как на речку - так пришла, - сказала Стенька.
      - Да ведь вы на граблях ускакали! А как же я с напоротой ногой?
      А Груня будто и не видела Раисы. Ей надоело ссориться с нею, надоело ее уговаривать. Но она твердо решила, что при первом же случае - будет ли собрание, придется ли отчитываться за свою бригаду - она перед всем народом покажет Раисину, наполовину пустую, трудовую книжку.
      Ребятишки вернулись в деревню нарядные - в венках, в резных цепочках с желтыми подвесками. Солнце припекало им головы, но косички у девочек были еще мокрые, и желтые бубенчики на их головах и на груди еще были влажные и пахли рекой.
      Трофим вышел на дорогу и молча глядел на них. Он вдруг почувствовал неодолимую тоску по реке, по воде, по столбечикам на лугу, по костру, который любят разжигать на берегу Женька и Ромашка... Как бы он побежал сейчас, да сбросил бы на ходу и штаны и рубаху, да прыгнул бы в воду с бугорка, и брызги над ним поднялись бы до облака!..
      - Стенька, дай бубенчик! - сказал он.
      - Ишь какой! - ответила Стенька. - Слазай да достань!
      Но тут вышел из шалаша отец, держась рукой за соломенную стену. Он еще никак не мог привыкнуть ходить один с палкой. Не чувствуя тропочки, он шел прямо в разлатый ракитовый куст; еще немного - и наткнется на жесткие корявые сучья.
      Трофим бегом бросился к отцу:
      - Постой! Куда идешь-то? Постой! На куст напорешься!
      Стенька вдруг покраснела, да так, что слезы проступили на глазах. Она подбежала к Трофиму, когда он уводил отца.
      - Думаешь, правда не дам? - сказала она. - Какую хочешь цепочку бери! А хочешь, все бери!
      Она сняла и с шеи и с головы все свои речные украшения и отдала Трофиму.
      - А ты что все со мной нянчишься? - сказал Трофиму отец. - Шел бы и ты с ребятами купаться!
      - Да, шел бы, - ответил Трофим, - а ты тут один забредешь куда-нибудь... Авось река-то не высохнет. Накупаюсь еще.
      А потом, помолчав, сказал:
      - Да я и в пруду искупаться могу. Только вот пиявки...
      РЫЖОНКА ДОМОЙ ПРИШЛА!
      Прошел слух, что возвращается колхозное стадо. Кто-то приехал из города, рассказывал, что видели городищенского пастуха Ефима. Будто бы недалеко от станции отдыхало в лесу стадо, а пастух стоял на дороге, ждал, кто пойдет с огоньком - прикурить, потому что спички у него в дороге вышли.