Глава 19

Хью Холмсу Билли позвонил в воскресенье утром, и они встретились до начала занятий в воскресной школе. Холмс безучастно слушал рассказ Билли о событиях предыдущей ночи. Билли ждал реакции, но таковой не последовало. Наконец, когда юрист выложил банкиру все, включая шаги, которые он собирается предпринять, Холмс начал говорить.

– Билли, я не могу посоветовать ничего, что действительно помогло бы вам. Случилось ужасное, и вы чувствуете себя морально обязанным что-то сделать. Я не смею советовать вам этого не делать, даже если это будет стоить вам избрания. Думаю, что вы понимаете, на какой политический риск идете, не так ли?

– Да, сэр.

– Ну, а тогда плевать на подводные камни, а я приму все меры, чтобы свести ущерб к минимуму.

– Спасибо, сэр, я вам весьма признателен. И Билли уехал от банкира с чувством облегчения, ощущая, что Холмс скорее «за», чем «против».

Брукс Питерс уже в семь утра сел за телефон, и в восемь у него в столовой началось заседание Ассоциации священников города Делано. Он рассказал собравшимся обо всем, что случилось, и в течение нескольких минут они возносили совместную молитву. Когда заседание закончилось, в распоряжении Питерса была единодушно принятая резолюция, согласно которой заявление Ассоциации должно было быть направлено городскому совету в форме открытого письма, текст которого был только что согласован.

И когда он читал у себя в церкви заранее заготовленную для этого воскресенья молитву, то в самом конце ее он огласил эту резолюцию, практически одновременно со всеми прочими восемью священниками, как и было решено на совещании. Резолюция гласила: «Наше внимание привлек факт смерти известного члена негритянской общины в результате инцидента, имевшего место в тюрьме города Делано. Мы призывает городской совет провести тщательное расследование инцидента, чтобы удостовериться, действительно ли имеющие к этому отношение сотрудники полиции действовали в рамках своих служебных обязанностей и действительно ли оправдана гибель этого человека».

Текст резолюции был не слишком жестким, подумал Брукс, но при данных обстоятельствах это то, что нужно.

В воскресенье во всех домах за обедом будут говорить только об этом.

В первой половине того же дня Билли позвонил Берту Хиллу, прокурору графства. Хилл уже знал об убийстве.

– Час назад мне звонил Скитер Уиллис. Он уже приезжал сюда с заявлениями Баттса и Уорда, и еще он заявил, что завтра представит мне рапорт.

– Берт, он дал вам хотя бы в общих чертах понять, что содержится в этих заявлениях?

– Ни в малейшей мере. При этом он не взял никого под арест. Это уже говорит само за себя. Учтите, я не собираюсь всецело полагаться на рапорт Скитера, когда буду решать вопрос о вынесении обвинения. Билли, не смогли бы вы оказать мне услугу и взять письменные показания у прочих имеющих к этому отношению людей? У Энни Паркер, доктора и всех, кто обладает какой-либо информацией по этому вопросу?

– Буду рад, Берт. Том Мадтер уже оформляет медицинское заключение.

– Это мне очень поможет. На этой неделе, очевидно, состоится последнее заседание большого жюри, и я знаю, как бы вам хотелось как можно скорее получить решение в связи с этой ситуацией.

– Безусловно, Берт. Все мы этого хотим. Завтра утром я сниму показания, дам их отпечатать и уже вечером направлю их вам. Имеется три свидетеля: Энни Маршалл, Том Мадтер и Г. У. Фаулер. Они явятся по первой просьбе, и им не надо будет рассылать повестки.

– Прекрасно. Это сэкономит время. Я поставлю этот вопрос в конец повестки дня сессии. Они, должно быть, доберутся до него в конце недели, но не исключено, что вопрос перейдет на следующий понедельник или вторник.

– Спасибо, Берт.

В понедельник утром Санни Баттс и Чарли Уорд выступили на заседании городского совета, созванного по просьбе этих служащих полиции. Как только заседание было объявлено открытым, слово взял Санни. В свежевыглаженной форме он стоял перед ними во весь рост, одним своим видом требуя внимания.

– Господа, сотрудник полиции Уорд и я запросили созыва настоящего заседания в связи с тем, что по городу стали распространяться слухи по поводу имевшего место в субботу инцидента в полицейском участке. Сейчас мне хотелось бы зачитать заявление, где излагаются события субботней ночи.

Раздался всеобщий гул одобрения.

Санни начал читать:

– В субботу вечером, приблизительно в десять часов, служащий полиции Уорд и я подошли к некоему Маршаллу Паркеру на Главной улице. Мы хотели неофициально расспросить его по поводу событий, происшедших несколько недель назад, когда по телефону в канцелярию шерифа были переданы сведения о наличии в принадлежащем ему помещении незаконно изготовленного виски.

Паркер повел себя враждебно и угрожающе, и нам потребовалось привести его в чувство и надеть на него наручники прежде, чем доставить его в участок и предъявить ему обвинение в оскорблении офицеров полиции. Соответствующая запись внесена в журнал дежурств.

В участке наручники были сняты, и разговор был продолжен, однако настроение Паркера продолжало оставаться враждебным, и он стал агрессивен и неуправляем. Сотрудник полиции Уорд и я отчаянно пытались в течение нескольких минут привести Паркера в чувство, применяя силу в разумных пределах, но как только нам почти удалось надеть на него наручники, он достал нож и набросился на меня. И тогда у сотрудника полиции Уорда не оставалось иного выхода, как воспользоваться служебным револьвером и выстрелить в задержанного.

Несмотря на то, что был произведен выстрел в живот, Паркер продолжал сопротивляться, однако, нам тогда, наконец, удалось надеть на него наручники. После этого он немедленно был доставлен в клинику доктора Томаса Мадтера для оказания ему медицинской помощи, где вскоре скончался.

Мы хотели бы подчеркнуть, что каждый раз применение нами силы было вынужденным и оправданным, и что огнестрельное оружие было применено против задержанного лишь тогда, когда прочие методы воздействия оказались безрезультатными.

Я незамедлительно уведомил шерифа Уиллиса о случившемся и попросил, чтобы его канцелярия расследовала обстоятельства происшедшего. Он проинформировал меня, что проведенное им расследование оправдывает мои действия и действия сотрудника полиции Уорда и подтверждает их правомерность, причем соответствующий рапорт был уже им направлен прокурору графства.

Поскольку указанный рапорт станет предметом разбирательства большого жюри, сотрудник полиции Уорд и я просим, чтобы ни у сотрудника полиции Уорда, ни у меня не требовали дальнейших разъяснений по поводу происшедшего до тех пор, пока вопрос не будет разрешен большим жюри. Это требуется для защиты наших законных прав.

Мы далее просим, чтобы городской совет не принимал никаких решений до тех пор, пока большое жюри не проведет заседание по этому вопросу.

Санни еще не закончил чтение, но уже знал, они – его. Первым приняв меры и определив их, он смог загнать их в угол. Не прошло и нескольких минут, как совет проголосовал за отстранение данных сотрудников полиции от исполнения служебных обязанностей лишь в случае предъявления им обвинения и увольнение их лишь в случае осуждения.

Теперь надлежало позаботиться о подготовке к заседанию большого жюри, и вот над этим стоило как следует задуматься.

Билли кончил брать показания у Энни Паркер, Тома Мадтера и мистера Фаулера и ждал, когда их отпечатают, когда узнал о решении совета. Он-то надеялся, что, по меньшей мере, Баттса уволят, но оказалось, что потребуется предъявление ему обвинения только для того, чтобы временно отстранить его от исполнения служебных обязанностей.

Билли проиграл первый раунд, не нанеся ни одного удара.

Глава 20

Боб Блэнкеншип сидел в одиночестве в редакции газеты «Делано Мессенджер» и на бесшумном, как утверждал завод-изготовитель, «Ремингтоне» достукивал последнюю фразу блистательной передовой. Эта статья станет шапкой истории Маршалла Паркера, которая займет всю первую полосу, где будет рассказано о его аресте и принятой им смерти от рук полиции Делано. В первый раз за все время с момента покупки газеты он помещает передовую на первой странице, и он представил себе, какой это вызовет шум.

Он аккуратно сложил листы в корзиночке для исходящих материалов, которые завтра утром пойдут в машину, и погасил настольную лампу. Теперь редакция была освещена лишь слабым светом уличного фонаря.

Блэнкеншип потянулся и глубоко вздохнул. Он любил запах чернил, витающий на рабочем месте. Запах этот был, скажем, профессиональным. Он опустил закатанные рукава, снял с вешалки легкий летний полотняный пиджак, проверил запоры на входной двери и вышел черным ходом. Когда он сунул ключ в замок, то услышал, как кто-то подошел к нему сзади по гравийной дорожке. А когда он попытался обернуться, чтобы посмотреть, кто это, чем-то металлическим, приставленным к затылку, его прижали к двери.

– Не вздумай оборачиваться, – проговорил чей-то низкий, угрожающий голос. – Стой спокойно, если не хочешь, чтобы тебя разорвало пополам. – Чья-то рука взяла его за воротник и, отодвинув от двери, ткнула носом в кирпичи. Тут он услышал шум шагов еще одного человека. – Зайди и посмотри, есть ли там что-нибудь, – проговорил тот же голос, очевидно, к кому-то обращаясь. Блэнкеншип услышал, как кто-то отворил дверь и вошел в здание.

– Послушайте, у меня под передней стойкой пятьдесят долларов за тематические объявления. Забирайте их и уходите, о'кей? – Он произнес это, не двигаясь, – с такой силой он был прижат к кирпичной стене.

– Заткнись-ка лучше, Блэнкеншип. Он замер. Через пару минут он услышал, как второй незнакомец вышел из редакции.

– Вот это да! – проговорил второй голос. – Передовая на первую страницу! Кто бы мог подумать! – Послышался треск разрываемых листов.

Ствол еще сильнее вдавился в тело. «О, Господи, – подумал Боб, он застрелит меня прямо сейчас!» Его охватила слабость, закололо в желудке. Он стал сползать на

землю, но рука, державшая его за воротник, не позволила ему соскользнуть вниз.

– А теперь слушай сюда, – проговорил голос. – Не будет никаких передовых, дошло? Выступишь на стороне ниггеров – ничего больше не наваляешь, потому что сдохнешь. Никаких передовых, а то, что ты напишешь, должно нравиться белым, усек? – От нажима ствола спине стало невыносимо больно.

Блэнкеншип едва заметно кивнул.

– Как это понимать? Говори громко!

– Я усек.

– Никаких передовых?

– Никаких передовых, не выступлю ни на чьей стороне. Только не стреляй, пожалуйста.

Рука оторвала его от стены, пустила через черный вход внутрь здания, точно камень, и заперла за ним дверь на ключ.

– Мы проверим газету в четверг и посмотрим, что ты напечатал, понял? И если не хочешь, чтобы тебе вышибли мозги, об этом никому ни слова. – Он стоял ни жив, ни мертв, пока не услышал шум удаляющихся шагов, а чуть позднее – раздавшийся издалека стук захлопываемой дверцы машины. Послышался шум мотора, но вскоре он стих.

Блэнкелшип тяжело повалился в кресло и потянулся к телефону. Постучал по рычагу, чтобы ускорить ответ на станции, потом подумал и положил трубку. Кому он собирается звонить? В полицию? Шерифу? Телефон зазвонил, и он снял трубку.

– Мистер Блэнкеншип, это станция. Вы хотели позвонить? Извините, я давала междугородную.

– Нет, – устало проговорил он. – Я не хочу звонить. Неважно. – И он опять повесил трубку. Да и кому звонить? Бруксу Питерсу? Да разве баптистский проповедник сможет ему помочь? Билли Ли? К кому тот сможет обратиться? Где доказательства? Их нет. Он не узнал ни одного из говоривших по голосу.

Ему стало стыдно от испытанного страха. Почти всю войну он издавал в полевых условиях газету для проходящих основы военной подготовки в Форт-Диксе, штат Нью-Джерси. Там ему никто не угрожал оружием. Он положил локти на стол и опустил голову, как ребенок, спящий в школе за партой.

Во вторник Маршалла Паркера хоронили на кладбище Галилейской баптистской церкви, – сооружения из сборных конструкций, стоящего в Брэйтауне у самой городской черты. Единственными белыми на церемонии были Билли и Патриция, Элоиза, Генри и Кэрри Фаулеры, Брукс Питерс, Том Мадтер и Хью Холмс. Им была выделена отдельная скамья.

Энни Паркер держала себя так же стоически, как в тот момент, когда узнала, что Маршалл мертв. Отец Маршалла Джим Паркер во время богослужения тихо плакал.

Холмс, в свое время побывавший на множестве черных похорон, удивлялся сдержанности членов конгрегации, заполнивших пространство церкви и прилегающего участка. Не было ни рыданий, ни открытого выражения горя. Конгрегацию, казалось, охватило горькое оцепенение.

Билли Ли чувствовал себя так, словно истинным убийцей был именно он.

В четверг, во второй половине дня Патриция Ли ответила на звонок, сняв трубку телефона, только что установленного в новом доме, куда чуть раньше была подведена линия.

– Это миз Ли? – Судя по выговору, звонила белая женщина, причем деревенская.

– Да, у телефона Патриция Ли.

– Сегодня вечером они у вас будут.

– Что? Кто будет?

Голос женщины звучал где-то вдалеке, ей было страшно.

– Я не хочу, чтобы вас тронули. Они собираются все сжечь; они сказали, что собираются все сжечь.

– Что? Что сжечь? Кто говорит?

– Неважно. Я просто хотела предупредить. Не хочу, чтобы кто-то пострадал. – И женщина повесила трубку.

Патриция тоже положила трубку на рычаг и поглядела на часы. Примерно пять тридцать. Билли поехал в Гринвилл переговорить с Бертом Хиллом, потом, по пути домой, он выступит в клубе «Ротари» в Уорм-Спрингс, а потом у кого-то в доме состоится встреча. Об этих встречах он договорился еще до инцидента. Конечно, если она позвонит ему, он все отменит и мигом примчится домой. Но этого она не хотела. Ему надо вести компанию, раз мистер Холмс полагает, что дело висит на волоске. Она вышла из дома, села в машину и отправилась в Делано.

Машину она поставила в проезде у скобяной лавки Мак-Киббона, а сама пошла в магазин. Там она направилась прямо в отдел спортивных товаров. Мак-Киббон закончил обслуживать покупателя и занялся ею.

– Эй, привет, Патриция. Как дела? Ищете удочку?

– У меня все в порядке. А ищу я ружье.

Он подошел к застекленному шкафу с оружием и отворил его.

– Что-нибудь для Билли? Подарок ко дню рождения или что-то еще?

– Что-то еще, причем для меня. Большое спасибо, но Билли терпеть не может оружия.

Мак-Киббон так и уставился на нее через очки.

– Для вас?

– Мак, – рассмеялась она, – я настреляла больше пернатой дичи, чем вы ели горячих обедов. Дайте-ка я взгляну на этот чок двенадцатого калибра.

– На двухстволку? – Он вынул ее со стойки и с сомнением подал ей в руки.

Она переломила ружье, поглядела через стволы, подкинула, прижала к плечу и прицелилась.

– Это предвоенный «браунинг». Мне его продали в прошлом месяце. Он в отличном состоянии, и очень легок.

– Ну, это, конечно, не «Перди», но, думаю, сойдет. Сколько?

– Меньше ста двадцати пяти никак нельзя. Вы сразу выбрали самое лучшее ружье в магазине.

– Подкиньте за эту цену еще пару коробок патронов, и по рукам, – сказала она.

– Что ж, справедливо. Патриция начала выписывать чек.

– Одну коробку дайте с дробью девятого номера, а другую с картечью – «двойной нулевкой».

Мак-Киббон вытащил коробки с патронами на прилавок.

– "Двойная нулевка"? Крупные же птицы попадаются у вас на участке!

– Самые крупные, – проговорила она, беря ружье подмышку и рассовывая патроны, – в белых простынях ч с желтым пузом.

– Что?!

Она задержалась у выхода.

– И еще. Мак, если скажете Билли о моей покупке, я приеду и опробую ружье на вас.

Он шутливо поднял руки в знак того, что сдается.

– Мамочка, не буду! Честное слово, Патриция! Обещаю, как родной маме!

Только после одиннадцати послышался шум подъезжающих машин. Она не слишком-то верила, что они приедут, но была рада, что они приехали. Взбешена она была до безумия.

Незаметно выскользнув из затененного трейлера, она пристроилась за ним. В это время машины повернули на дорожку и остановились, потушив фары. Свет был им не нужен, так как она зажгла в новом доме все лампы, включая наружный прожектор, освещавший подъезд.

Она встала на колено и положила патроны на перевернутый цементный блок. Зарядила ружье «девяткой» и приготовилась к стрельбе, сняв предохранитель. Приняла положение лежа. Картечь стояла наготове, на случай, если полезут на нее.

Теперь она видела, как эти мужчины зажигали факелы. Господи, подумала она, да они, действительно, вырядились в белые простыни. Какой абсурд! Мужчины – их оказалось восемь – двинулись врассыпную через только что засеянный газон. Остановились у подъездной дорожки, и один из них выступил вперед.

– Билли Ли, – прокричал он, – выходи и держи ответ перед кланом!

Патриция прикинула, что до них ярдов шестьдесят. Она подложила в качестве опоры левую руку, правую поставила вертикально, с упором на локоть. Взяла крикуна на низкую мушку и плавно нажала на спуск. Дробь, как она и надеялась, пошла вразброс, и попало как предводителю, так и одному из его людей. Раздались вопли и ругань. Она перенесла прицел чуть вправо и избрала основной мишенью теперь уже другого. Выстрел, и его обожгло, точно перцем. Теперь они бежали, хватаясь за задницу. Она встала и быстро перезарядила ружье.

Встав на углу трейлера, она сделала два выстрела в воздух. Шум был ужасный. Ей удалось успеть сделать еще два выстрела, пока они не добрались до своих машин и не унеслись подальше.

Она уселась на ступени трейлера. Поймала себя на том, что вся дрожит, но зато ее переполняло ощущение триумфа. Она не заметила, как отъехала еще одна машина, за рулем которой сидел Ролф Мак-Киббон, владелец скобяной лавки, хохотавший до слез. На переднем сиденье рядом с ним находилось пневматическое ружье, заряженное дробью, которое, к счастью, ему не пришлось пускать в ход. Он торопился домой, чтобы рассказать жене о происшедшем.

Через несколько минут Патриция зашла в трейлер, почистила ружье, спрятала его, а заодно и патроны. Когда Билли вернулся домой, она лежала в постели и читала.

– Привет, как прошло?

Он наклонился над ней и поцеловал.

– Думаю, что хорошо. Извини, что опоздал. Встреча после обеда несколько затянулась.

– Тебе задавали вопросы насчет этой истории с полицией?

– Один. А я ответил, что вопрос будет рассматриваться большим жюри, и тогда посмотрим, что произойдет. Как юрист, я не имел права ставить себя в положении лица, выходящего за рамки законной процедуры.

– Думаю, ты прав.

– "Мессенджер" вышел? Хочу прочесть передовую Блэнкеншипа.

– На кухонном столе. Я ее еще в руки не брала. Билли взял газету и внимательно просмотрел первую полосу. В правом нижнем углу была коротенькая заметка, излагавшая основные факты. Не было ни слова о заявлении, сделанном Маршаллом Тому Мадтеру. Билли с удивлением стал искать редакторскую передовицу на следующих полосах, но так и не нашел.

– Не понимаю, – заявил он. – Боб взял с собой все заметки и пообещал написать обширную передовую. Он был чертовски взбешен, когда совет не пожелал отстранить Баттса и Уорда. Ладно, позвоню ему.

– Поздновато, – заметила она. – Поговори лучше утром.

– Черт с ним, – произнес он. – Я так рассчитывал на Блэнкеншипа, что 'он поможет расшевелить общественность. Теперь у нас нет ни единого шанса. Берт Хилл сказал, что, судя по графику, дело попадет на рассмотрение большого жюри во вторник, а следующий номер газеты выйдет только в четверг.

– И еще во вторник выборы.

– Ага.

Глава 21

Фокси Фандерберк терпеть не мог поездок в город по субботам. Улицы были переполнены, и в магазинах приходилось долго ждать обслуживания. Но в эту субботу у него сломался туалет, и надо было привезти деталь из города. Дважды объехав квартал, он пристроился на стоянку возле скобяной лавки Мак-Киббона.

Опасения Фокси оправдались, в лавке было полным-полно народу. Не дожидаясь, пока его обслужат, он стал разгуливать по лавке, самостоятельно разыскивая нужную деталь.

– Гарри, это надо было видеть! – выступал Рольф Мак-Киббон, появившийся из-за полок. – Свояченица Эрла Тиммонза работает медсестрой в больнице в Лагрейндже, и она рассказала, как в час ночи в пятницу там объявилось четверо парней и заявили, что случайно забрели на чужую арбузную грядку, и потому у каждого из них корма оказалась битком набита мелкой дробью. Настоящих фамилий они не назвали, но одного из них она узнала: это оказался Эмметт Спенс! – Он стал давиться от хохота, но тотчас же пришел в себя и продолжил рассказ: – Боже, да если Хосс узнает, он прикончит парня! – И он опять зашелся в пароксизме смеха. А Фокси стал шарить по полкам, пока не нашел, ради чего приехал.

Прошло еще десять минут, пока нашелся служащий магазина, который принял деньги за покупку, а Фокси все больше дергался и нервничал. Уже несколько недель он выходил на охоту, и все безуспешно. Стоило ему высмотреть подходящую дичь, как кто-то или что-то мешало. Ему уже удалось взять с собой двоих ребят, но по ходу беседы с каждым из них он выяснил, что их ждут в определенном месте в определенное время, и он вынужден был отпускать их из грузовика. Но тяжесть становилась нестерпимой, и он боялся, что совершит опрометчивый поступок и выдаст себя. А этого нельзя было допустить.

Мальчика он увидел только тогда, когда уже выехал из города и поднимался в гору. Сердце у Фокси екнуло.

Он сбавил ход и ехал шагом рядом с молодым человеком прежде, чем остановиться.

– Эй, послушай, сынок! Куда путь держим?

– Во Флориду, сэр, – улыбаясь, отвечал мальчик. – А вы туда же?

– Ну, это зависит от того, надо ли спешить.

– Да нет, мне спешить не надо. Мне нравится сама дорога.

– А во Флориде кто-нибудь встречает?

– Нет, сэр. Думаю, что никто меня не ждет. Фокси улыбнулся.

– Ну, если время терпит и я успею кое-что сделать по дому, то смогу подвезти до Дэйтон-Бич. Годится?

– Да, сэр! Конечно, годится!

– Тогда поехали.

Мальчик влез в грузовик, и Фокси двинулся вперед. Он не заметил, как в гору поднимался Санни Баттс, направляясь в Делано на своей собственной машине.

Голова Санни была занята другим, и он почти не обратил внимания на Фокси. Эту встречу он припомнит несколько позднее.

В утренней воскресной проповеди Брукс Питерс специально остановился на вопросах справедливости, и ни один из прихожан не усомнился в истинной ее цели.

Брукс стоял у дверей церкви и прощался за руку с расходящимися членами его конгрегации. Кое-кто, как заметил Билли, находили для священника слова одобрения, другие, прощаясь, бормотали что-то невнятное и спешили уйти. Билли также заметил, что все почему-то глядят на Патрицию, а некоторые даже откровенно и дружелюбно ей подмигивают.

– В чем дело? – спросил он.

На мгновение она смутилась, но тотчас же ответила:

– А, пошел слух, что я беременна.

– А мне казалось, что это уже не слух, а факт, поскольку я об этом всем рассказываю.

Воскресный обед состоялся у Фаулеров, а потом Билли, как и Брукс Питерс, поехали к Тому на встречу ветеранов. Дискуссию у Мадтера открыл Билли.

– У меня состоялся продолжительный разговор с Бертом Хиллом относительно большого жюри. Он считает, что есть весомый шанс на предъявление обвинения. Проблем бы вообще не было, если бы Маршалл Паркер принадлежал к числу белых, но в составе большого жюри есть тупые и закоснелые приверженцы давних предрассудков, и потому Берт воздержался от точных прогнозов.

Тут он умолк и осмотрелся.

– Среди нас нет Боба Блэнкеншипа. Кто-нибудь знает, что с ним случилось? Заговорил Брукс Питерс.

– Происходит что-то странное. Вначале Боб подводит нас, не опубликовав передовицу относительно Маршалла, которая должна была появиться в этот четверг, а сегодня он уезжает в Брунсвик к родственникам жены. Боюсь, что он больше не с нами.

– Не верю, что он переметнулся на противоположную сторону, – проговорил Билли, качая головой. – Скорее всего, кто-то оказал на него достаточно мощное давление. Всю пятницу я не мог связаться с ним по телефону, а когда добрался до редакции, оказалось, что он уже уехал в Брунсвик. Непонятно. У кого еще проблемы?

Хор нестройных голосов заявил, что ни у кого таковых не имеется.

– Удивительно, что мне никто ничего не сказал, – заметил Брукс Питерс. – Думаю, помогло то, что за моей спиной оказалась вся Ассоциация священников, но у людей долгая память. Те, кто против сказанного мною с кафедры, рано или поздно соберутся и дадут мне об этом знать.

Билли стал перелистывать заготовленные заметки.

– О'кей, теперь о наших делах. По моим данным, у нас отличная ситуация относительно мест в городском совете. Джеймс Монтгомери в Гринвилле идет голова к голове со Скитером Уиллисом в состязании за место шерифа.

В разговор вступил Том Мадтер.

– Скитер Уиллис срочно латает дыры и держится тише воды, ниже травы. Он идет на все, чтобы сделать вид, будто правильно ведет себя в связи с инцидентом с Паркером, но при этом во всем поддерживает Санни.