— Дружище, назови мне свое имя, — попросил его Аритон.

— Ты же… знаешь, — задыхаясь, ответил тот. — Ты нам играл… на свадьбе.

Аритон внимательно разглядывал покалеченную руку. Из располосованного рукава торчало окровавленное мясо, в котором застряло множество кусков перебитой кости. К этому месиву была страшно даже прикоснуться. Услышав ответ, Аритон все тем же спокойным, уверенным голосом произнес:

— Да, я знаю твое имя. Но для успешного лечения ты должен повторить его сам.

Рыбак с усилием прошептал свое имя. В ответ Аритон тоже что-то прошептал, но совсем тихо, и Элайра не поняла. Потом он смахнул с чехла лиранты следы дождя и принялся осторожно разворачивать инструмент. Не поднимая головы, Аритон сказал на паравианском:

— Рана слишком тяжелая. Кость раздроблена, не представляю, как ее собирать. Наверное, ты мыслишь на время удалить его душу из тела и только тогда врачевать рану?

— Этого мало. Для восстановления руки мне вначале нужно будет соткать магическое полотно и поместить туда его душу. Только после этого я смогу накладывать на руку исцеляющие заклинания. Заклинания не из простых. Как бы он у нас вообще не умер.

— Не смей так даже думать!

Аритон пододвинул к себе стул, сел и положил на колени лиранту.

Дождь еще сильнее застучал по дранке крыши. Аритон взял первый аккорд. Ветер отозвался жалобным завыванием. Второй аккорд хрустальными капельками разлетелся по пространству хижины. Вскоре все четырнадцать струн были надлежащим образом настроены.

Аритон сыграл совсем короткую мелодию. Вероятно, тоже для проверки. Но такой музыки Элайра еще не слышала.

Все завывания штормового ветра словно отодвинулись далеко-далеко. Лиранта снова запела. Возможно, Аритон хотел ободрить Элайру, а заодно и себя. Раздумывать об этом кориатанской послушнице было некогда. Она разожгла жаровню и поставила кипятиться воду. Дрожь в руках ослабла. Подняв крышки корзин, Элайра достала наглухо закрытые склянки с настойками и мысленно произнесла ритуальное благословение, дающее силу лекарствам. Дикий чабрец и пижма нужны были для снятия воспаления, золотарник и черная бриония — на припарки, буквица и «укус дьявола» — чтобы лечение протекало побыстрее. У рыбака продолжала капать кровь, и потому Элайра добавила к снадобьям крестовник, а также белый ясенец, снимающий лихорадку. Тем временем игра Аритона достигла поразительного совершенства, потом с необычайным изяществом он поменял тональность.

Звуки обострили восприятие Элайры. Она почувствовала, как внутри нее что-то изменилось, но сейчас ей было не до раздумий. На куске беленого полотна она начертила письмена, снимающие боль. Под ее пальцами на белой ткани засеребрились паравианские символы. То была магическая основа для исцеления. Закручивая спираль, Элайра добавляла к серебристой цепи все новые звенья, и у каждого был свой рисунок, свой неповторимый узор. Там, где ей не хватало сил, на помощь сразу же приходили каскады мелодичных звуков лиранты, рождающихся под пальцами Аритона.

Магические знаки усиливались чистыми звуками; лиранта помогала им сплетаться в общее полотно. Вскоре оно уже переливалось фосфорическим блеском — прекрасное и исполненное силы. Слезы застлали Элайре глаза; она шумно вздохнула, завороженная удивительной картиной. Слабый ум не вынес бы такого зрелища — переплетения магических письмен, уравновешенных звуками лиранты и соединенных в одно целое. Сила, исходящая оттуда, казалась безграничной и способной одолеть любой недуг.

Таинство продолжалось. Магические письмена, которым Элайра передала половину своих жизненных сил, менестрель своим талантом заставлял сворачиваться в узлы. Каждый узел становился хранилищем силы. Изменился даже воздух; он сделался звонким и чуть морозным, будто хижина находилась высоко в горах. Собственные жилы показались Элайре сотканными из тончайшего шелка, а кости — вырезанными из прозрачных алмазов.

Все, что происходило сейчас с колдуньей, требовало напряженного внимания. В какой-то момент она не выдержала, и внимание дрогнуло. Послышался треск, похожий на звук лопнувшего паруса. Элайра предостерегающе вскрикнула: ей было не удержать магическое полотно. Еще немного, и узор распадется, а высвобожденная сила ударит по самой кориатанке яростной приливной волной.

Аритон произнес ей в поддержку несколько паравианских слов. Прозрачный голос лиранты зазвучал чуть выше. Элайра сразу же ощутила перемену. Лиранта вымела из ее разума все тревожные мысли, вернула прежнюю уверенность, но музыка Аритона повела послушницу дальше. С каждой секундой обострялось ее восприятие. Элайра уже испытывала подобные моменты пронзительной ясности, когда Морриэль заставляла ее курить тинеллу. Вспомнив об этом, она невольно содрогнулась. Но ясность, наполнившая ее сейчас, была рождена не одурманивающей травой, а потоками чистых звуков. Они вводили Элайру в забытье, но совсем другого свойства. Наверное, это состояние называлось как-то по-иному. Название она придумает потом, а сейчас девушка полностью открылась звукам и доверилась своей интуиции… Открыв глаза, она обнаружила, что стоит на коленях, держа в руке кусочек мела.

Элайра не помнила, где именно начинался и оканчивался каждый отдельный узор магических линий. Главное, она успела выткать все полотно. Здесь будет покоиться душа рыбака, изъятая на время из тела. Оглядев весь мерцающий лабиринт еще раз, послушница убедилась, что защита надежна. Теперь можно вплотную заняться врачеванием искалеченной руки.

Ясность сознания сопровождалась у Элайры слабостью во всем теле. Пошатываясь, она встала и свела все мысли в узкий пучок. Потом заменила огарки на новые свечи и разместила их в четырех основных точках. Элайра знала, что рискует и что опасность притаилась где-то рядом и ждет, когда она допустит оплошность. Хижина показалась ей жалким суденышком в бурном океане пробужденной магической силы. Элайра кожей ощущала невидимые волны; ей казалось, что лиранта разбрасывает снопы серебристых искр. Выдержат ли стены напор силы, собранной стараниями Двух магов? Сейчас любой промах может оказаться роковым. Она перешла такие границы, что назад уже не повернуть. Впрочем, они оба перешли, ибо любой нестройный звук лиранты может привести к тому, что все будет разрушено неуправляемым потоком силы.

Ветер за окном не перестал бесноваться, но для Элайры и Аритона он отодвинулся куда-то очень далеко. Наверное, и дождь тоже продолжал стучать по крыше, но они не слышали. Аритон склонил голову к лиранте, ни на миг не прекращая играть. Повинуясь аккордам и переливам, магическая сила бурлила все меньше, затем вошла в равновесие и замерла.

Аритон поднял голову. Элайра ждала, что он это сделает, но все равно ее слегка кольнуло. Она заранее знала, в какой момент он прекратит играть и заглушит струны. Она чувствовала, как постепенно исчезают все преграды, воздвигнутые Повелителем Теней. Преграды, которые он всегда так ревниво оберегал.

Рухнула последняя стена.

Дар музыканта и дар колдуньи соединились, расплавились в невидимом тигле и отлились в единый сплав. Музыка объединила их души. Элайра боялась шевельнуться, она застыла, снова и снова вспоминая недавнее прикосновение Аритона. Слезы были совсем близко, но она не позволяла им пролиться. Присущее Фаленитам сострадание, в котором она упрекала Аритона, окутало ее, пронизало насквозь. Наверное, Элайра рухнула бы на пол, если бы лиранта не зазвучала снова.

Теперь кориатанская магия и магия музыки запечатлели Имя несчастного рыбака. Аритону важно было узнать, как этот парень относится к себе, каким он видит себя. Через магию музыки, с глубочайшим состраданием, он притронулся к внутреннему существу рыбака, которое превратил в своеобразное зеркало, обращенное внутрь.

Мелодия полилась медленнее, усыпляя разум раненого. Извлеченный из тисков телесной боли, рыбак заснул. Лиранта каждой своей нотой, каждым аккордом осторожно выманивала окутанную магией душу рыбака, дабы она не препятствовала врачеванию тела.

Элайра и сама была заворожена. Она не представляла, что Аритон способен творить подобные чудеса. Магическим зрением она увидела, как гроздья звуков вылетают из-под струн и рассеиваются в воздухе. Сотканное ею полотно становилось все совершеннее, а свет узоров — все чище. Увы, сам Аритон не видел того, что творил его дар. Но по всем канонам магического искусства его интуитивное творение было безупречным.

Элайра стояла, прижав руки к груди. Звуки давили на нее; ей казалось, что они разорвут ей внутренности. Лиранта звенела все громче, завладевая спящим сознанием рыбака. Своей музыкой Аритон продолжал извлекать его душу.

В комнате послышался громкий треск.

Магическое полотно вспыхнуло, будто угли от порыва ветра. Каждый узелок тут же гас, принимая в себя частичку души.

Аритон доиграл последние несколько аккордов и заглушил струны. Пространство вокруг стола сразу же наполнилось пугающей и давящей магической силой. Сейчас рыбака и его душу связывали тончайшие, неосязаемые нити. Паутина в сравнении с ними казалась толстым канатом.

— Эт милосердный, — прошептала Элайра.

Она не раз видела, как накладывали заклинания колдуньи из Круга Старших, соединяясь через Скирион и питая его своей силой. Она училась искусству врачевания в лучшей и самой большой лечебнице (другой такой не было во всей Этере). Но все, что она изведала до сих пор, меркло перед интуицией магически незрячего Аритона, творящего чудеса на своей лиранте.

— Милая колдунья, — тихо сказал он, будто прочитав ее мысли. — Разве ты не догадалась, что я извлекал звуки не наугад? Моими руками водило твое магическое зрение. ; Элайра едва не вскрикнула. Значит, все это время его разум оставался соединенным с нею, а его сознание глубока вошло в ее сознание. Получается… Аритон позволил ей заглянуть по другую сторону завесы, в потаенные глубины, куда он не допускал никого.

В ней поднялась ответная волна. Для Элайры она звенела и гудела, как неистовый колокол. Наконец-то ей открылось, что является ключом к Аритону. Ее чувство: сильное, глубокое. Такое, каким оно у нее было всегда. Элайра увидела любовь, которую он постоянно и даже безжалостно подавлял, думая, что ее тяга к нему — не более чем уловка Морриэль, предпринимаемая ради вторжения в его душу.

Ну почему они поняли друг друга только сейчас, когда невозможно насладиться этим удивительным открытием? Увы, между ними стояла чужая беда: рыбак по-прежнему находился в тяжелом состоянии и дорога была каждая минута.

Годы наблюдения за больными научили Элайру внимательно относиться к времени суток, ибо от этого часто зависело, выживет человек или умрет. В промежутке от полуночи и до рассвета связь между душой и телом была особенно слабой. Недаром в ночные часы многие опасно больные подсознательно стремились вырваться за пределы телесной оболочки и перейти по другую сторону Колеса Даркарона.

Если этому рыбаку суждено выжить, надо действовать быстро и решительно.

Элайра заставила себя сосредоточиться. Ладони у нее были влажными от пота. Сложив их чашей и поместив туда свой кристалл, она вновь склонилась над раненым. Сейчас, когда рыбак почти не дышал, его рана выглядела еще чудовищнее. От Аритона Элайра научилась заглушать в себе нашептывания здравого смысла, требовавшего ради благоразумия и спасения человека удалить это страшное месиво вместе с рукой. И никто не упрекнул бы их с Аритоном: лучше калека, чем мертвец.

Сердце Элайры упрямо не желало соглашаться с подобным благоразумием. Все ее существо противилось очевидной вроде бы необходимости вмешаться в чужую жизнь и довершить то, что начала слепая стихия шторма. Закусив губу, Элайра направила свою волю в кристалл кварца. Не зная, каким будет исход, но понимая, что идет на отчаянный риск, она вторглась в магическое полотно, чтобы соединить магические заклинания с целебными свойствами трав и выправить руку.

Кости, кровь, мышцы и хрящи — все они требовали своих заклинаний, не очень-то сочетавшихся между собой. А ведь их еще предстояло связать с жизненной силой самого рыбака.

Элайра не помнила, когда именно музыка Аритона вновь пришла ей на помощь. Она накладывала особо трудное заклинание и почувствовала, что у нее дрожит рука. И сейчас же раздались успокаивающие, ободряющие аккорды лиранты. Всякий раз, когда сердце было готово сжаться от страха, а напряжение — разрушить ее связь с кристаллом, музыка укрепляла колдунью; извлекаемые Аритоном звуки постоянно говорили ей, что она не одна и что все идет не так уж плохо.

Его музыка была чудом, и такое же чудо Элайра наблюдала собственными глазами. Кусочки раздробленной кости, словно части головоломки, послушно вставали в нужные места. Только здесь головоломка состояла из множества слоев, и к каждому ее кусочку тянулись нити заклинаний, которые нельзя было ни перепутать, ни оборвать. Музыка Аритона поддерживала руки Элайры, сосредоточенность ее ума и спокойствие сердца. Восстанавливая поврежденную плоть, Элайра не забывала удалять мельчайшие волокна каната, застрявшие в ране. Стоило пропустить хотя бы один, и рыбаку грозила бы смерть от заражения крови.

Восстановив кость и хрящи, Элайра занялась мускулами и сетью кровеносных сосудов. Эта задача была еще сложнее: каждый неправильно соединенный сосуд мог стать причиной последующего кровотечения, каждое неверное соединение сухожилия привело бы к неподвижности руки. Сухожилия приходилось сшивать особой иглой. Если бы не сон, парень вопил бы сейчас от боли. Элайра не видела ничего, кроме его руки и своих пальцев, держащих иглу. Пот струился у нее по вискам и стекал к подбородку. Но игла ни разу не дрогнула; веселая, почти плясовая мелодия поддерживала послушницу во всех ее действиях.

Потом Аритон заиграл медленнее. Музыка утратила резвость, став нежнее и задумчивее. Элайра к этому времени густо смазала края раны особой мазью, поместила руку рыбака в лубок и надежно перевязала.

Свечи почти догорели. Фитили тревожно вздрагивали от любой волны ветра, проникавшего сквозь щели. Элайра медленно разогнула спину, затем сняла нагар со свечей. Она настолько утомилась, что даже не могла связно думать. Уже инстинктивно разыскав метелку, она несколько раз провела по куску тряпки, сметая меловые линии, вдоль которых располагались узлы заклинаний. Магическое полотно сослужило свою службу и больше не требовалось.

Ее связь с кристаллом все еще сохранялась, и потому окружающее пространство Элайра воспринимала сейчас магическим зрением. Магические силы, которые теперь ничто не сдерживало, вырвались на свободу. В который уже раз послышался громкий треск; у Элайры зазвенело в ушах. Душа рыбака, лишенная защитного кокона, заметалась в воздухе. Потянулись томительные секунды, полные тревоги: а вдруг душа не сумеет вернуться в тело. Прошло еще несколько мгновений. Раненый вздрогнул и застонал.

Элайре казалось, что у нее нет сил даже на дыхание. Голова кружилась, ноги подкашивались, вынуждая изможденную послушницу опуститься на колени. Но сейчас музыка не протянула ей руку поддержки, а своих сил подняться у нее уже не было. Элайра даже не могла подсказать Аритону, чтобы не трогал раненого, пока она не приготовит тому снотворного. Пальцы кориатанской колдуньи дрожали. Она прижала их к лицу, и закрыла глаза.

Опасность для рыбака еще не миновала. Элайра плакала от отчаяния и собственного бессилия. Между тем, что требовалось сделать, и ею лежала сейчас неодолимая пропасть.

Лиранта вновь тихо зазвенела. Слишком поздно. Элайра силилась подняться. Собрав последние капли воли, она пыталась уцепиться за эти звуки… Напрасно. Она рухнула на пол. Звуки были столь же недосягаемыми, как и нужная склянка в корзине.

Сознание Элайры куда-то уплывало. Вслушавшись в настрой мелодии, она вдруг поняла, что Аритон играет вовсе не для нее. Каждый аккорд нес успокоение рыбаку и осторожно погружал его в сон.

Элайра боролась с обволакивающим желанием забыть обо всем и провалиться в пустоту. Забота о выхаживании раненого ни в коем случае не должна ложиться исключительно на плечи Аритона. Пройдет не один час, прежде чем этот парень перестанет нуждаться в их пристальном наблюдении… Вскоре ее мысль куда-то умчалась. Магическое целительство никогда не проходило бесследно. Элайра видела, как более сильные и опытные колдуньи валились с ног и засыпали там, где стояли. Сейчас то же самое произошло с нею. Послушница растянулась на холодных щербатых досках пола и погрузилась в темноту, где уже не было никаких звуков.

Первым, что она увидела, был подрагивающий огонек единственной свечи. Сознание возвращалось, но очень медленно. Мысли сбивались в какие-то ленивые комки и уплывали. Элайра зацепилась глазами за огонек. Музыка больше не звучала, и это насторожило девушку.

Постепенно вернулись знакомые очертания комнаты. Буря утихла, но дождь еще продолжал стучать по крыше. Громко хлопали сорванные с крюков ставни, впуская потоки холодного ветра. Ветер пах солью, прибрежной тиной и мокрыми листьями.

Где-то за шкафом с ее одеждой стрекотал одинокий сверчок. Работая за столом, Элайра любила слушать пение сверчков. Но сейчас оно показалось ей грубым и царапающим слух. Совсем недавно она внимала завораживающе совершенной музыке. И не только слушала мелодию, а с помощью ее сумела сделать то, что ей никогда бы не удалось, не окажись Аритон рядом.

Лучше не думать об этом. Элайра снова закрыла глаза и плотно сомкнула веки. Она даже не вспомнила о рыбаке. Аритон ушел, и одиночество больно обжигало ей душу.

Наверное, она опять заснула. Проснувшись во второй раз, девушка обнаружила, что лежит на своей койке. Щека упиралась во что-то теплое, пахнущее свежестью. Где-то рядом негромко билось другое сердце. Элайра мгновенно очнулась. Она лежала в объятиях Аритона.

Он так и не успел сбросить мокрую рубаху. Одну руку он положил Элайре под щеку, а другой осторожно обнимал за талию. Руки, в которых она лежала, как в колыбели, были покрыты уродливыми шрамами (теперь понятно, почему он носил рубашки с плотно облегающими манжетами). Элайра увидела, что ноги ее покоятся на бедрах Аритона. Наверное, он переносил ее, чтобы уложить на койку, и незаметно заснул сам.

В мозгу Элайры мелькнула странная мысль — даже не мысль, а где-то услышанная фраза: «Искушения порой бывают необычайно сладостными».

Ее тело еще не оправилось после утомительной ночи, но разум был достаточно ясным. Элайра задумалась. Чужая беда заставила ее и Повелителя Теней объединить магические усилия. Заклинания, которые они творили и накладывали вместе, обладали громадной силой, а всякая сила имеет последствия своего применения. Последствия затрагивали тело и разум и для последнего были совершенно непредсказуемы.

Но Элайре не хотелось думать о последствиях. Она лежала в объятиях Аритона и млела, наслаждаясь коротким мгновением счастья и даже тем, как заботливо он уложил ее худощавые руки-с узкими исцарапанными ладонями.

Принц и музыкант в одном лице, Аритон тоже наслаждался покоем. Наверное, и он понимал, что второго такого мгновения может не быть.

Элайру радовала каждая мелочь. Ее высохшие волосы были расплетены, расчесаны и вновь бронзовыми струями вились по плечам. Вместо кромок промокшей юбки ее ноги ощущали мягкую шерсть одеяла. Другой одежды, если не считать нижнего белья, на себе она не обнаружила.

Ее пробуждение заставило проснуться и Аритона.

— Элайра, — тихо и нежно позвал он. — С рыбаком все в порядке. Он спокойно спит. Прости, но я был вынужден остаться. Кто-то ведь должен был наблюдать за тобой.

Элайра наморщила лоб. Мог бы и не объяснять. Если бы ей не удалось проснуться самостоятельно, только Аритон своей музыкой смог бы вернуть ее душу назад в тело. Конечно, служители Эта тоже помогли бы, но до них — многие лиги пути.

Аритон предвидел, что Элайре может понадобиться его срочная помощь. Даже свою лиранту он положил так, чтобы легко дотянуться рукой. Наверное, древний инструмент тоже устал за ночь. Лиранта дремала, бережно прислоненная к стенке. Все четырнадцать струн серебристо отражали тусклое пламя свечи.

А весь сегодня он впервые назвал ее по имени! До сих пор когда они оставались наедине, Аритон словно боялся произнести ее имя. «Что это означает?» — подумала Элайра. Может, еще одну разрушенную преграду?

Вслушиваясь в ее еще не совсем ровное дыхание, Аритон осторожно снял руку с талии девушки. Потом столь же осторожно провел пальцами по волосам, убирая их с висков.

Элайру охватила странная дрожь, похожая на предчувствие нового, более глубокого наслаждения. Видно, Аритона несколько испугало ее неожиданно быстрое пробуждение. Возможно, ему хотелось, чтобы она подольше оставалась в своем полуобморочном состоянии.

Элайре хотелось смеяться от радости. Одно его присутствие вернуло ей силы, чего вряд ли сумел бы добиться служитель Эта.

Мгновение счастья и в самом деле было недолгим. Элайра сразу почувствовала, как напряглось его тело: Аритон готовился встать и уйти. Слова опередили разум.

— Прошу тебя, останься, — прошептала она. Ответные слова ранили ее своим равнодушием.

— Милая колдунья, — сказал Аритон, — я рад, что ты проснулась сама. Теперь моя помощь не нужна. По пути я загляну к Джинессе и попрошу, чтобы она навестила тебя.

Он делал усилия, чтобы вырваться. За их недолгим союзом скрывалась отвратительная реальность. Аритон боялся, что Элайра отвергнет его чувства, подчинившись инстинкту самосохранения. Значит… он все еще уверен, будто она выполняет приказ своих начальниц, давно ищущих способ повелевать Фаленитом.

Элайру охватила тихая ярость. Как он может? Ее любовь к нему родилась намного раньше, чем в голове Морриэль созрел гнусный замысел превратить любовь своей послушницы в приманку. Он должен об этом узнать, иначе плохо будет им обоим!

Сильные, загорелые руки Элайры не позволили Аритону встать. Она притянула его к себе и, глядя прямо в глаза, торопливо сказала:

— Свидетельствую перед Этом и перед жизнью: я люблю тебя. Я не вру. Я полюбила тебя очень давно, наверное, в ту ночь, когда мы очутились с тобой на чердаке постоялого двора.

Только сейчас Элайра заметила, насколько и он утомился за ночь. Ее слова застигли его врасплох. Он не успел воздвигнуть ни одной защитной преграды, и Элайра прижалась губами к его губам.

Дрожь прошибла их обоих. Аритон крепко обнял ее. На Элайру посыпались поцелуи, исполненные прорвавшейся, горячей страсти. Она отвечала, забыв обо всем. Страсть вновь сплавила их воедино; они стали одной плотью и одним разумом. Им обоим не хотелось ни о чем думать. Страх за будущее? Сейчас для них не было ничего, кроме настоящего. Потом из груди Аритона Фаленского вырвался стон. Так мог бы стонать узник, которого плетьми гнали на пытку.

Он отвернулся от Элайры, разжал руки и выпрямился. Сейчас он был похож на зверя, сумевшего чудом увернуться от копья охотника.

— Эт милосердный, — прошептал он дрогнувшим голосом.

Элайра бросила на него быстрый взгляд и увидела лицо человека, которого… предали.

Его боль эхом отозвалась в ней. Элайра содрогалась, видя перед собой его широко распахнутые глаза, вдруг погасшие и утратившие жизнь. Аритон шумно, с хрипом, выдохнул:

— Что же я наделал? Даркарон, яви нам свою милость… Наши чувства… одинаковы, а я-то думал, что это Морриэль послала тебя!

Пригвожденная двойной правдой, Элайра потеряла способность говорить. У нее хватило мужества подтвердить лишь половину правды. Повинуясь зову сердца, она подняла руку, чтобы коснуться лица Аритона.

Ее рука повисла в воздухе.

Аритон буквально сбросил Элайру с себя. Его руки мгновенно стали чужими и безжалостными. Элайра вцепилась в собственные волосы и зло откинула их назад. Хлынувшие слезы размыли очертания комнаты.

Элайра не слышала его шагов. Но вид Аритона был красноречивее любых его слов. Он стоял к ней спиной, склонив голову и уткнувшись растопыренными пальцами в стену. Плечи его вздрагивали.

— Не подходи ко мне, — произнес он сквозь стиснутые зубы, словно чувствуя намерение Элайры встать.

Возможно, ее выдал шорох одеяла, а может — ветер, поднятый ею. Не отвечая на его мольбу, Элайра встала и направилась к нему. Нет, чудо, начавшееся между ними, не может оборваться так внезапно. Их радость не была фальшивой. Они и сейчас не фальшивят. Они нужны друг другу. Необходимо лишь преодолеть страх.

— Не подходи, прошу тебя. Ради твоей же жизни прошу: не подходи.

— Ради моей жизни? — повторила Элайра. Она не ослышалась?

— Любимый, есть ли во мне что-то, что не принадлежит тебе?

Элайра сделала еще один шаг. Скрипнувшая половица заставила Аритона закусить губы, чтобы не закричать. Но внутри у него все разрывалось от крика.

Еще мгновение — и ее поднятая рука коснется его тела.

Аритон порывисто вздохнул… Голос, который услышала Элайра, был совсем чужим, безупречно и беспощадно произносящим каждое слово:

— Клянусь отринуть все желания плоти. Клянусь забыть о всех влечениях сердца, исторгнув оттуда всякую привязанность к семье, мужу или возлюбленному.

Элайра застыла на месте.

А слова все падали и падали, словно кусочки льда. Слова эти были до тошноты знакомыми. Откуда Аритон мог узнать клятву послушницы, вступающей в Кориатанский орден? Скорее всего, от Халирона. И теперь в полумраке хижины Элайра слушала слова связующей клятвы, которую когда-то произносила и она, стоя перед Камнем Правды — Ски-рионом.

Фразы продолжали неумолимо бить по ней.

— Если я допущу слабость, оступлюсь или осмелюсь нарушить клятву, да постигнет кара мое тело, разум и душу. В том и клянусь я, и да не будет у меня других свидетелей, кроме Круга Старших, и да станет мне судьей Скирион — Камень Правды, — которому я вручаю свое Имя, и да запечатлеет он сказанное мною до конца моих дней.

Воцарившуюся тишину нарушало лишь стрекотание сверчка.

Элайра спрятала лицо в ладонях, заткнув большими пальцами уши. Ей не избегнуть судьбы. Она не имеет права сделать ни шагу. Любовь не терпит полуправды. Что бы она ни делала во имя спасения их любви, ей придется рассказать Аритону о причастности Морриэль. И что тогда? Об этом Элайра боялась даже подумать. Сказать, что ее добровольно отпустили из ордена и освободили от клятвы? Еще нелепее.

Сколько лет она носила в сердце чистую, бескорыстную любовь к Аритону. Лучше бы не испытывать того, что произошло между ними сегодня. Лучше бы никогда не знать этих кратких мгновений счастья. Но еще опаснее попытаться насильно вернуть счастье. Тогда… тогда получится, что она и в самом деле — послушное орудие Морриэль, стремящейся любым способом установить свою власть над Аритоном.

Не существовало таких слов ни на земле, ни на небе, которые помогли бы донести до Аритона еще одну правду. Ведь кроме повеления Главной колдуньи на плечах Элайры лежал и груз предостерегающего пророчества Сетвира.

Наверное, из ее горла вырвался какой-то звук или стон. Услышав его, Аритон сделал над собой усилие и заговорил:

— Милая колдунья, во имя моей любви к тебе позволь мне уйти. Твой орден сурово карает нарушивших клятву. Я скорее соглашусь на пытки и смерть, но не стану причиной твоей гибели. В прошлом мне приходилось совершать жестокие поступки. Кто знает, может, придется и в будущем. Но если с тобой по моей вине что-то случится, я этого не переживу.

Элайре не оставалось иного, как молча отойти и более не удерживать Аритона.

Ремесленники на верфи Мериора перешептываются: после ночи, проведенной у знахарки, хозяина не узнать; все ему не так, да и сердится он по малейшему поводу. Тем временем в мериорскую гавань вновь заходит «Черный дракон» и привозит тревожные вести: гарнизонам всех ратанских городов приказано отправлять полки в Итарру, где собирается большая армия. Эта новость заставляет Аритона послать гонца в Селькийский лес и просить о встрече с предводителем тамошнего клана.

Неизвестная звезда, пронесшаяся по ночному небу в час казни Маноллы, повергает жителей Изаэра в панику. Смятение охватывает и войска Лизаэра; его офицерам приходится немало потрудиться, чтобы развеять страх и мрачные домыслы солдат. Асандир покидает Альтейнскую башню и едет в долину реки Валенфорд, где находится поселение клана казненной Маноллы, дабы известить ее внука, что по распоряжению Содружества титул кайдена Тайсана и все полномочия переходят теперь к нему.

Когда наблюдательница за седьмой ветвью сообщает Кругу Старших, что попытка Элайры соблазнить Повелителя Теней окончилась неудачей, Первая колдунья Лиренда высказывает свои сомнения, на что Морриэль сердито ей возражает:

— Элайра не виновата. Она честно старалась завоевать доверие Аритона. Но принц перехитрил нас, воспользовавшись нашими же просчетами…