1

В комнате за столом сидел старик. Сложно было сказать, сколько же ему лет. То ли пятьдесят, а то ли и все семьдесят.

Кожа на лице была задублена морозами и ветрами, прорезана немногими, но глубокими морщинами.

Волосы были подстрижены на армейский манер – ежиком. И волосы были с проседью. Только проседь эта была не белого, а скорее стального цвета. Гордая посадка головы, разворот плеч и привычка держать спину прямо выдавали в нем бывшего военного. Старик посасывал почти потухшую трубку и читал газету, рядом лежали очки, но он их не надевал.

Одет он был в просторный спортивный костюм, скорее не для занятий спортом, а как домашняя одежда.

Он отложил газету, улыбнулся чему-то и разжег трубку. Выпустил несколько ароматных, пахнущих черносливом и вишней клубов дыма в потолок.

Отворилась дверь, и вошел юноша. Старик отложил трубку, поднялся и протянул руки навстречу подростку лет шестнадцати.

– Здравствуй, дедушка!

– Здорово, наследник! – Дед легко встал, подошел к внуку, и они обнялись, похлопывая друг друга по плечам.

Внук был под стать деду. Высокий, жилистый, взгляд также был открытый.

– А где мама, папа? Ты почему один? Со светлым праздником Победы тебя – 9 Мая. Вчера был.

– И тебя, дед, с Днем Победы! А, родители! А! – Внук неопределенно махнул рукой в сторону двери. – Они там дядю Лешу встретили!

Потом подросток внимательно посмотрел на деда и сказал:

– Дядя Леша и папа говорят, что ты герой. Расскажи, как воевал. – Потом посмотрел в пол, вскинул голову, посмотрел в глаза деду и серьезно спросил: – А ты людей убивал на войне?

– Нет. – Дед улыбнулся. – Я не герой. Я просто офицер, – потом помолчал. – Людей – не убивал. Убивал врагов. А они для меня не люди, а оккупанты. Как… – Дед щелкнул пальцами, пока подыскивал приемлемое словосочетание. – Гиены, шакалы вонючие, жабы. Не люди они для меня.

– Расскажи!

– Ну, давай, расскажу. Если станет неинтересно, то мне скажи, я замолчу. Договорились?

– Хорошо!

– Чай будешь?

– А конфеты есть? Ну, если, конечно, пива нет. – Внук внимательно рассматривал деда, пытаясь увидеть в нем героя, но как-то не находил.

– Пива! – передразнил дед внука. – Не посмотрю, что родителей перерос, возьму ремень и вдоль хребта пройдусь! С пива будешь писать криво!

– Дед, я пошутил! – Внук покрылся красными пятнами, поняв, что шутка не удалась.

– Ешь конфеты. Сиди и слушай! – Дед налил внуку чаю, сам же вернулся к своей трубке. Стараясь не дымить в сторону внука, начал свой рассказ:

– Это было давно. Очень давно, особенно в твоем понимании, около двадцати лет назад, тебя тогда даже в проекте не было.

Я тогда служил начальником штаба ракетной дивизии стратегического назначения.

Армию тогдашний министр обороны успешно развалил. Талант у этого гражданина был отменный. Всех, кто более-менее воевал, за исключением «карманного» конфликта в Грузии, он разогнал.

Войска сокращал по-черному. Дивизии резал до бригад.

Знаешь, внук, чем отличается дивизия от бригады?

– Не-а, дед, не знаю, – честно сознался внук.

– И чему вас там в школе учат современной?! Дивизия может решать стратегические задачи, а бригада – тактические. Улавливаешь разницу? Чтобы решить стратегическую задачу, нужно минимум две бригады. Там два командира, между ними нет боевого слаживания. Один другого будет всегда пытаться загнобить. Онанизмическое времечко было. Блядское время. Слава богу, минуло оно! – Старик перекрестился на образа, что стояли неприметно в красном углу комнаты.

– В России творилось невероятное, казалось, что она прекратила свое существование.

Во-первых, нефть подорожала в мире. Мировой кризис. Все производство вроде как остановилось, а машины ездить должны. Цена дошла до астрономического значения – до 350 долларов за баррель. Во-вторых, это получилось из-за того, что, оказалось, нефть на Ближнем Востоке закончилась. Знали, что она кончится, но не так быстро. Думали, что еще лет на сто хватит. А вот так получилось. Осталась нефть в России, Норвегии да Венесуэле. Да в Арктике, на хребте Ломоносова. Там из-за этого хребта такой сыр-бор разгорелся… Ну, Венесуэлу быстро США прибрали к рукам, Норвегия давно под Штаты «легла». Из-за Арктики шум разгорелся нешуточный. Все, кто имел северные территории, заявили, что это их нефть.

Да и в России не все спокойно было. Сначала цены на бензин стали выше мировых. Потом запретили машины с правым рулем, и тогда от Дальнего Востока до Урала поднялся народ. Громил всю власть, поджигал все правительственные учреждения. А некоторых чиновников толпа даже убила. Работы не было. Все стояло. Никто никому не платил.

И перекрыла толпа поставки газа и нефти из Сибири в Европу. И стали требовать создать Сибирскую республику и отделиться от России. А так как нет нефти, газа, то и бюджета нет. Нечем платить пенсии, зарплаты военным, учителям. Тогда поднялись уже пенсионеры. Они тоже громили все и вся. Поначалу бросили милиционеров разгонять демонстрации стариков и старух, но они отказались, им тоже около года деньги не платили. Короче, полная вакханалия. Коллапс, смерть. Много чего еще было, всего-то и не упомнишь, но можешь поднять архивные газеты того времени, сам все прочтешь.

Продукты стали стоить так, что нормальное питание стало невозможно. Промышленность почти остановилась. Натуральный обмен был.

И вот тогда в ООН США подняли вопрос об оказании помощи России, чтобы не произошло гуманитарной катастрофы, а на самом деле им нефть русская нужна была.

Для этого ввели войска Коалиции в Россию. И правители России согласились. Потому что без иностранной помощи быстро бы им свернули шею. А так они остались у власти еще на несколько лет в обмен на лояльность к оккупантам.

В первую очередь были взяты под охрану ядерные объекты. Естественно, нефтяные скважины, газовые месторождения, трубопроводы, электростанции, связь, транспортные артерии.

Все, что касалось энергетики и вооруженных сил, то это захватили американцы и англичане. Все остальные получили менее значимые, но очень лакомые куски от тела России.

Литва, Латвия, Эстония под видом миротворцев быстро оккупировали Калининградскую, Ленинградскую, Псковскую области. Японцы – Курилы, Сахалин, Камчатку и Владивосток с Находкой.

Китайцы – двухсоткилометровую зону от своей границы. А дальше – вечная мерзлота. Турция – Краснодарский край.

Ну, а весь Кавказ, с помощью американцев, взорвался. Там строился Халифат. От Афганистана, Пакистана до Поволжья – все это должно было стать одной исламской республикой. Но там много было противоречий, много течений, и они воевали между собой. Уничтожили всех несогласных с их верой.

А так как у нас в дивизии ракеты были оснащены ядерными боеголовками, то и нашу часть тоже взяли под контроль. Для этого приехала делегация из Министерства обороны, и нам было строго указано не дергаться и выполнять указания американцев.

Командир дивизии застрелился на глазах у американцев и тех, кто приехал из Министерства обороны.

Заместитель командира дивизии открыл огонь из табельного пистолета, убил американского полковника. Его расстреляли американцы. На месте. В порядке самообороны и чтобы другим неповадно было в американских полковников стрелять.

Ну, следующим по штатному расписанию был я. Я отказался подписать бумаги. Это бы означало, что даже доступ на территорию части осуществлялся бы по разрешению американцев. Я не говорю уже про то, что обязан был передать ракеты, те боеголовки, что временно хранились на ракетно-технической базе, американцам. Много чего еще я должен был подписать. Это равнозначно было капитуляции. Но я же офицер! Командир, а не кусок гудрона!

На меня орали и те, кто приехал из министерства, и американцы, потрясая какими-то бумагами, мол, межправительственное соглашение. Плевать я хотел на все эти соглашения. Подтереться только ими в нужнике.

Грозили мне судом, увольнением. Я вызвал караул, потом всех офицеров и поставил задачу взять под охрану не только все объекты, но и подступы к ним.

Чуть не поубивали друг друга. Наши бойцы заняли быстро заранее подготовленные позиции, американцы чуть позже подошли…

У каждого свой приказ.

Наши начали стрелять, америкосы – в ответ. Благо, что никого не зацепили. Американцы отступили. И оборудовали позиции недалеко. Американцы боятся открытого боестолкновения. Предпочитают воевать дистанционно, с помощью авиации, артиллерии.

По засекреченной связи, у военных она называется ЗАС, из штаба армии, из Москвы, мне грозили всеми карами, вплоть до расстрела. Мол, я накаляю обстановку в мире. Что мне весь мир? Я присягу не всему миру давал, а России! Я – командир в своей дивизии и весь мир держу под прицелом ядерной кнопки.

Созвонился с другими дивизиями, там была такая же ситуация. Не пустили военные американцев к ядерному щиту Родины.

В Йошкар-Олинской дивизии убили трех американцев, а командира полка из Москвы, что прибыл, для того чтобы принять дивизию под свое командование, взяли под арест. Офицерам из Министерства обороны набили морду и сорвали с них полковничьи погоны, посчитав, что они недостойны носить звание русского офицера. М-да, были дела.

Старик выпустил струю дыма в потолок, предаваясь воспоминаниям.

– Но американцам удалось взять под контроль главный штаб РВСН. И без команды на старт было бы сложно запустить ракеты. Они и так были нацелены на цель «0-0-0» – на Северный полюс.

Но все равно были у нас и иные маршруты запуска ракет – это американские города, их военные базы. А также были коды запуска для «акции возмездия», допустим, что в результате ядерного удара погиб Генеральный штаб и не поступает команда на запуск, тогда самостоятельно, автономно от других, командир принимает решение и вводит коды для запуска ракет, мстит за свою Родину.

Или еще того хуже, погибли и те, кто должен был запустить ракеты, тогда вылетают ракеты и летят через всю страну и передают коды на запуск самим ракетам, и те уже стартуют, летят к целям, чтобы отомстить. Для нас, русских, ракеты – это оружие возмездия, оружие обороны, а не нападения.

Мне поступил приказ, что я должен американцам передать коды запуска ракет и маршруты. Вот это уже было совсем плохо. Ракеты тогда становились просто «изделиями», а не грозным оружием.

Я спрятал коды и маршруты. Сидел в своем кабинете. Постелил на стол газету, достал бутылку водки, ломоть черного хлеба, открыл банку армейской тушенки, почистил головку чеснока и положил рядом с собой заряженный табельный пистолет.

Для себя решил, что выпью для храбрости и пущу пулю в висок. Потому что мне тогда казалось, что кончилась Великая Россия, нет больше страны, нет больше будущего, если свои же командиры отдают приказ на капитуляцию. А я как офицер не имею права сдавать своих подчиненных, но и приказ тоже вроде как исполнить не могу. Мое самоубийство должно было стать уже десятым в части. Почти каждый день кто-то стрелялся. Не только офицеры или прапорщики, но и солдаты. Не могли понять, как это так все повернулось, что мы сдаемся, что нас сдают в плен наши командиры. Так не должно быть! Должен быть бой, а не сдача в плен! Пусть последний, кровавый, но не капитуляция! Не плен! А бой!

Я налил полный стакан водки с «горкой», это когда водка линзой, бугром становится над стаканом. Так наливают, когда обмывают звание офицерское. Кидают звездочку в стакан и водку льют, не должен офицер пролить ни капли. Не должен. Точно так же, как не должен сдаваться в плен без боя. Если он офицер, конечно, а не перхоть подшкурная.

Так же и я налил себе полный, до краев стакан и медленно, вытягивая губы трубочкой, потянулся к нему, поднося ко рту. Выпил. Ни капли не пролил. Есть опыт, недаром же до полковника дослужился!

Ножом выковырял большой кусок тушенки с застывшим желе. Положил на горбушку хлеба, закусил, съел пару зубков чеснока. Вытер руки о газету. Взял пистолет в руки. Вытащил обойму, еще раз посмотрел, как тускло отсвечивают смазанные маслом патроны, какой же тупой конец у пули! Был бы поострее, например, как у автомата, так, наверное, не так больно входила бы!

Обойму до щелчка вогнал в рукоять пистолета, передернул затвор, приставил пистолет к виску. Зажмурился. «Вот и я, Господи!» – только успел я подумать, как в дверь постучали. Это было так неожиданно! Я вздрогнул. Пот побежал по всему телу. Положил пистолет на стол и прикрыл газетой скудную закуску и пистолет. Бутылку и стакан опустил на пол.

Продирая сухое горло, я просипел:

– Входите.

Вошел часовой. Возле дверей офицеров штаба я выставил часовых так, на всякий случай.

– Товарищ полковник! К вам майор американской армии.

– Зови. – Я махнул рукой.

Принесла же нелегкая оккупанта не вовремя! По-человечьи уже и застрелиться не дают! Суки!

Вошел американский майор. Он был метис. Фамилия у него была Данилофф. Кто-то из русских давно сбежал в Штаты, там поменял фамилию. Довольно сносно Майк Данилофф говорил по-русски. Начальник особого отдела полковник Миненко сказал, что сей фрукт из РУМО – разведывательного управления министерства обороны. Мне какая хрен разница, откуда он, хоть из ЦРУ, все они для меня враги – офицеры оккупационной армии.

За его спиной маячил американский пехотинец, в бронежилете, в каске. И охота им такую тяжесть таскать на себе!

Майор лихо вскинул руку к козырьку.

– Майор Данилофф.

– Чего надо? – Буду я перед всякой сволочью в струнку вытягиваться.

– Я присяду? – Он, не дожидаясь ответа, видя мое дурное расположение духа, сам отодвинул стул, снял кепи и уселся.

Я достал из портсигара сигарету и закурил. Майор помахал брезгливо рукой перед лицом.

– Вам должны были приказать, – начал он, – что вы должны мне передать коды запуска и маршруты ракет. Я прибыл за ними.

– А шкурку тебе на воротник не надо, майор?

– Не понял. Какую шкурку? Вы что-то продаете?

– Шкурку от члена на воротник не надо? Я, майор, Родиной не торгую.

– Что вы себе позволяете?! – Он начинал злиться. – Я боевой офицер американской армии! И здесь я нахожусь согласно международному соглашению, по согласованию с вашим правительством!

– Срать я хотел на твое соглашение, вместе с двумя правительствами. И на тебя, майор, я тоже срать хотел. Понял? – Я начинал закипать.

Мысль о самоубийстве сменилась другой, что если я грохну этого майора, то меня все равно убьют. А так – я не попаду в ад, потому что не стану самоубийцей. Да плевать, в ад или в рай. Я не особо-то верующий. А то, что убью одну ненавистную рожу, – это уже будет хорошо! Мне лично хорошо будет. Хоть перед смертью, но хорошо!

– Коды! – Он протянул руку.

– На! – Я схватил пистолет и выстрелил ему в лицо.

Казалось, что все это происходило медленно. Я, хотя все это чушь, как пуля из ствола медленно вылетела, вращаясь вокруг своей оси, ме-е-е-ед-ле-е-е-нно вошла ему точно между глаз, там, где нос стыкуется с черепом. И вышла из затылка. Что-то еще вышло у майора из затылка. Что-то непонятное. Там было и красное, черное, белое. Непонятно. Пуля пробила филенчатую дверь, и за ней раздался грохот падающего тела.

Я толком не понял, что произошло, как меня пронзила мысль: «Своего часового убил! Сынок! Боец! Я не хотел!!!»

На ватных ногах я пошел к двери, перешагнул через тело майора. Навстречу открылась дверь.

– Товарищ полковник! Вы что? – Юный боец-часовой живой-здоровый смотрел на меня, потом перевел взгляд на еще дымящийся пистолет.

– Живой, слава тебе, господи! – Я перекрестился пистолетом.

Было видно, как в коридоре лежит тело американского пехотинца, в шее у него было видно входное отверстие.

«Прямо в шейные позвонки! Как так получилось?» – вяло подумал я. Мы оба стояли и смотрели на тело бойца американской армии.

В коридоре послышались шаги.

2

Я был готов к бою, поднял пистолет на уровне глаз, часовой также сдернул с плеча автомат, снял с предохранителя, передернул затвор.

Из-за угла показался начальник особого, тьфу, отдела военной контрразведки полковник Миненко Иван Николаевич.

Он увидел нацеленное на него оружие. Поднял кисти рук, показывая, что не вооружен.

– Тихо, тихо, – посмотрел на убитого американца. – Кто его приложил?

– Я, – сказал я, опуская оружие.

– Ну и чего стоите? Затаскивай его в кабинет! А ты, боец, – быстро за шваброй и в туалет! Кровь смыть! Автомат оставь! И запомни! Ты ничего не видел. Пошел отлить. Нарушение Устава караульной службы еще не есть смертная казнь!

Втроем мы, кряхтя, затащили обмякшее тело в мой кабинет, опустили на пол.

– Опаньки! – Миненко аж присвистнул от удивления, увидев тело Данилоффа на полу. – Ни фига себе. Прямо Ледовое побоище. И этого ты тоже? – Он с видом знатока рассматривал входное отверстие на лице у покойного майора.

Повернул голову покойного майора. Покачал головой с видом знатока.

– Я, – уныло кивнул. – Одной пулей обоих. Когда тело за дверью грохнулось, думал, что своего убил.

– Понятно. – Миненко подошел к моему столу, приподнял газету. – А что пьешь один?

– Да я это… Хотел застрелиться, так вот, помешал. – Я кивнул на убитого майора.

– Стреляться-то не передумал? А то можешь не тратить свои патроны, думаю. Америкосы тебя сами расстреляют. Сэкономишь или Штатам, или Родине патрон. Нет. Не патрон. Два.

– Второй для контрольного выстрела?

– Соображаешь, полковник!

Нужно сказать, что никогда не было понятно, когда Миненко говорит серьезно, а когда шутит. Он всегда улыбался открытой, в тридцать два зуба – голливудской улыбкой. Вот и сейчас было совершенно непонятно, всерьез он или в шутку.

Был он высок, около 185 сантиметров, любитель волейбола. Гибкий, хлесткий, как плетка. Его удар никакой блок не может спасти. Всегда он пробивал. Волосы у него были несколько длиннее, чем принято у военных. Светлые. Слегка вьющиеся. Знаю точно, что многие женщины в дивизии по нему вздыхали. По их меркам – красавец.

Но пользовался он своей красотой или нет – не знаю. Знаю лишь, что он и его подчиненные знали о многих вещах в дивизии и многим кровь попортили, но его все знали, боялись и поэтому уважали.

– Ну что, Николай Владимирович, будешь сражаться или сдаваться пойдешь? Или стреляться? У тебя три пути. Богатый ты мужик, доложу я тебе! У многих один путь. У тебя целых три – выбирай! – он смотрел пытливо, при этом улыбался.

Я молчал. Думал.

Миненко тем временем нагнулся над телом майора и начал деловито шарить у него по карманам. Вытащил из кобуры здоровенный армейский «кольт», положил его на стол, затем вытащил документы, бегло их глянул. Вынул портмоне, вытащил оттуда доллары и наши рубли, все это переложил в карман своей куртки, а все документы выложил на стол.

Мне стало противно.

– Ты ему еще в рот загляни!

– Золотые коронки? Нет, вряд ли. Это только мы носим. Они фарфор на фиксах таскают. Да у тебя все равно нет пассатижей, чтобы выдрать.

И опять было непонятно, всерьез или в шутку он говорит. Что за человек такой!

Миненко деловито снял у трупа часы, потом засунул их в карман своих брюк.

– Штык-ножом коронки выломаешь, – хмуро парировал я.

– Так думай, думай, полковник. – Миненко перешел к трупу солдата. – Принимай решение. Три пути. Три судьбы.

– Тебе-то что? Побежишь выслуживаться перед новыми хозяевами?

– Да нет, Николай Владимирович! Сегодня они от тебя требуют отдать коды запуска, а завтра от меня потребуют, чтобы я отдал им всю свою агентуру да те оперативные разработки, где я работал против них. Вот я и думаю, одному в бега податься или с тобой? Думай, полковник, думай. Времени у тебя осталось… – Миненко, хотя у него собственные часы на руке были, повернул руку мертвого пехотинца, посмотрел на его часы, потом стал снимать и их. – Не больше пятнадцати минут.

Я закурил.

– Ты коды-то и маршруты спрятал?

– Ну.

– Надежно?

– Хрен кто догадается.

– На территории части?

– А тебя это волнует? С какой целью интересуешься?

– Вот и правильно. Им ничего не стоит перевернуть все и вся в части и нарыть эти коды. А за забором – сложно. Молодец, полковник, соображаешь. Только прежде чем сказать, имей в виду, что при переходе на нелегальное положение необходимо иметь: деньги, документы, квартиру. Это на первое время. На работу ты не устроишься, поэтому придется либо воровать, либо клянчить милостыню. Можно, конечно, поторговаться и продать коды и маршруты.

– Ты пойдешь со мной? – Я хмуро смотрел на пистолет американского офицера. Из такого полбашки снесет, а не дырочка маленькая между глаз. Зато наверняка.

– Пойду. – Миненко рассматривал какие-то предметы, что вытащил из карманов пехотинца.

– Ну, тогда пойдем. – Я принял решение. – Эй, часовой!

– Я, товарищ полковник! – На пороге стоял солдат со шваброй, за спиной висел автомат.

– Значит, так, сынок, передай, что я отменил здесь пост. Спросят – расскажи, что видел. Не спросят – молчи. Ты понял?

– Так точно. Вопрос разрешите, товарищ полковник.

– Спрашивай.

– А вы куда? Под трибунал?

– Не под трибунал. А тебе это зачем?

– Если воевать – меня возьмите. – В глазах этого молодого парня светилась смесь отчаяния и тревоги.

– Я и сам не знаю куда, – махнул я рукой. А действительно, куда? – Иди.

– Есть. – Солдат приложил руку, четко развернулся и вышел, прикрыв дверь.

– Постой, солдат! – Миненко остановил часового.

Часовой остановился.

– Передай начальнику караула, чтобы наши люди первыми в кабинет этот не входили. Фашистам надо – пусть первыми лезут. Понял?

– Так точно, товарищ полковник.

– Вот и хорошо. Ступай, солдат, – не по-военному отпустил он часового. – Тебя как зовут-то?

– Рядовой Сопелев.

– А имя?

– Иван Николаевич.

– Значит, тезка. – Миненко внимательно посмотрел на солдата, словно что-то просчитывал в уме. – Иди, рядовой Сопелев Иван Николаевич, иди.

– Есть! – Солдат вышел.

Миненко повернулся ко мне.

– Жалко солдата, могут порвать на части.

– Может, с собой взять?

– С собой, а куда?

– Слышь, Иван Николаевич, а действительно, куда?

– Куда угодно, только не домой и не к знакомым. В принципе, есть несколько мест. Можно и по бабам малознакомым. Ты давай собирайся, я пока машину свою подгоню служебную да тоже соберусь. Сбор через десять минут у выхода штаба. Понял?

– Все понял, давай.

– Дурить – стреляться не будешь?

– Нет, мы еще повоюем. Прорвемся!

– И это правильно!

Миненко забрал все документы и вещи, что взял у мертвых американцев. Подхватил винтовку, пистолет, боеприпасы. На выходе обернулся.

– У тебя гранаты есть?

– Гранаты? – не понял я.

– Ну да. Обычные ручные гранаты. Можно РГД, Но лучше Ф-1.

– Есть. Как оккупация началась, комдив приказал выдать, у меня вон, пол-ящика, наверное. Так, на всякий случай. Вот и случай пришел.

– Заминируй вход, растяжку поставь. Сумеешь?

– Угу. – Я мотнул головой.

Миненко вышел.

Я налил полстакана водки, выпил, залез в сейф. Так, а что же брать-то?

В сейфе были секретные документы – приказы, инструкции. Но они вряд ли теперь содержали секреты, коль враг уже в Генеральном штабе Министерства обороны.

Так, фляжка со спиртом, бушлат, фонарь, карта в полевой сумке, компас, все сигареты, что были в кабинете. Ну, я готов.

Нет, не готов. Позвонил домой.

– Алло, – сказала жена.

– Фая, ты это… Не волнуйся. Я в командировку уеду. Не теряй меня. Я вас очень люблю. И по возможности уезжай из квартиры.

– Коля, что случилось? – Голос встревожен. – Куда уезжать? Зачем?

– Потом расскажу, сейчас мне некогда. А уехать вам с сыном надо так, чтобы никто не нашел, и никому не говори. Люблю. Целую. – Я резко положил трубку телефона.

Пора!

Подошел к двери, оглядел кабинет. Думал ли я, что мне придется вот так бежать из своей части, из своей дивизии. Я так хотел стать командиром дивизии! Эх! Я махнул рукой.

Взял гранаты Ф-1, вкрутил запалы, подошел к мертвым. Противно. Но я вас, ребята, сюда не звал, сидели бы у себя дома.

Аккуратно вытащил чеку, не отпуская рычага, положил сначала под одно тело, а затем и под второе по гранате, затем разогнул усики у запала, опустил ее в граненый стакан, из которого пил водку, к кольцу привязал шнур. Стакан установил на крышу шкафа, а шнур аккуратно – к ручке двери. Дернешь ручку – дверь-то и откроется, стакан на пол – вдребезги, рычаг запала – в сторону, граната рванет.

На место предполагаемого падения уложил еще несколько гранат, они должны детонировать. Ну, тела они будут осматривать, глядишь, может, кого и еще зацепит. Мой кабинет – моя крепость.

Вышел, быстро спустился по лестнице. На выходе двое часовых отдали мне честь, я тоже. Вот и крыльцо, недалеко трутся америкосы, посматривая на штаб.

Ну что же, Миненко был прав, они минут через пять пойдут искать своих товарищей.

Зазвонил мой мобильный телефон.

– Ты где? – голос Миненко.

– На крыльце штаба.

– Спокойно, не суетясь, зайди за угол.

Я сделал, как он сказал.

Из-за угла выехал «уазик» особистов, за рулем сидел солдат, на месте старшего – Миненко. Весь спокойный, улыбающийся. Прямо реклама спортзала. Я сел на заднее сиденье.

– Ложись на сиденье и закройся одеялом. – Голос Миненко был сух, хотя он по-прежнему улыбался. Только было видно, что пятнами пошло лицо, по скуластому, обтянутому кожей лицу покатились крупные градины пота. Он закурил.

Я улегся и укрылся солдатским одеялом. Что-то лежало рядом.

Машину покачивало на поворотах.

– Значит, так, командир, – голос особиста был глух, – вытаскивай свою пушку тихо, медленно и по моей команде. Если придется, стреляй сквозь правую дверь машины, ну а ты, – это уже обращаясь к водителю, – сиди тихо, я положу автомат на колени и буду стрелять в левую дверь. Не дергайся, а то яйца отстрелю. Всем все понятно?

– Так точно, – прошелестел невидимый для меня солдат.

– Принято к исполнению. – Я вытащил пистолет, снял с предохранителя и взвел тихо курок.

– Подъезжаем к КПП, – предупредил Иван, и было слышно, как он снял автомат с предохранителя и передернул затвор. – Не дергайся. Только по моей команде.

Машина остановилась.

– Господин полковник! Разрешите узнать, куда вы следуете? – Голос с акцентом. Пиндосы.

– А вы знаете, что это за машина? – вопросом на вопрос ответил Миненко. – Проверьте списки.

– Сейчас, – зашелестели бумаги. – Машина военной контрразведки.

– Правильно. И досмотру она не подлежит. Правильно? Вот мое служебное удостоверение.

– Так точно, машина не подлежит досмотру. Пропустить!

Машина продолжила ход. Теперь еще блокпост, но там наши, ничего страшного.

Спустя минут десять.

– Проскочили, вылазь, пока не задохнулся.

Я аккуратно, придерживая курок, нажимая на спуск, вернул его в небоевое положение, поставил пистолет на предохранитель.

– Куда сейчас?

– Увидим, – неопределенно ответил Иван Николаевич. – Мобильный телефон у тебя с собой?

– Да.

– Отключи. Вытащи аккумулятор. И не вставляй его, как бы тебе ни хотелось сделать звонок. Они засекут тебя в пять секунд и направят ракетный удар или просто группу пехотинцев. Ты понял?

– Понял. – Вытащил батарею из телефона, положил все в разные карманы.

Проехав метров пятьсот, Миненко обратился к водителю:

– Стой, выходи, дальше я сам поведу машину.

– А я?

– Иди пешком на первую точку. Понял? Оттуда отзвонишься сотрудникам – тебя подберут.

– Так точно. – Боец замялся.

– Чего еще?

– Так далеко же.

– Ничего. Не в первый раз. Вперед! – Миненко вышел из машины, сел на водительское место, захлопнул дверь, и мы поехали.

– Так куда мы?

– Сейчас приедем, оставим машину и с километр прогуляемся. Там день-два отсидимся, заодно определимся, что нам с тобой делать.

Последняя фраза могла бы звучать несколько двусмысленно, зловеще. Контекст ее был таков, что, мол, какие-то неизвестные «мы» будут определять, что со мной делать. С другой стороны, вроде как Иван вместе со мной будет решать, как быть дальше.

3

Мне было все равно. Я устал и не стал уточнять, кто это «мы». Черт его знает. Поудобнее устроился за спиной полковника-водителя, закурил. Не у всех есть полковники-шофера.

Американских постов не попадалось, а машины ГАИ просто обгоняли нас. Кому интересен военный «УАЗ», плетущийся по правой стороне дороги, тщательно соблюдающий правила дорожного движения?!

При въезде в город – часть наша дислоцирована в 30 километрах от него – Миненко подъехал к гаражному кооперативу. Там были какие-то мужики в промасленных робах. Обычный мелкий частный автосервис. Нелегальный. Только для своих. Налогов не платим. Ни во что не вмешиваемся. Машины ремонтируем. Никого не трогаем. Но и к нам не суйся.

Миненко вышел, по-свойски поздоровался, я остался в машине. На всякий случай пистолет поближе.

С предохранителя снять. Курок на взвод.

Мужики отдали ключи от машины, Иван махнул рукой, и я вышел, перегрузился в «Жигули» с тонированными стеклами. «УАЗ» быстро загнали в гараж.

– Шифруешься? – Я с уважением посмотрел на него.

– Понимаешь, я не знаю, повесили над нами спутник или беспилотный самолет или нет. Черт его знает. Так. На всякий случай. Береженого бог бережет, а не береженого – конвой стережет. Хотя все это мало поможет, если они ведут визуальную техническую разведку. Если даже и вели, то думаю, что после того, как трупы обнаружат – обязательно начнут шпионить. По-другому не смогут. Они же люди. А значит, просчитываются. Тем более что когда примерно известен арсенал их средств.

Поколесив по городу, мы приехали на противоположную его окраину. Частный сектор. Много развалюх, отопление в основном печное. Это место пользовалось дурной славой у местного населения. Здесь можно было запросто купить наркотики, могли ограбить или из-за дозы героина и нож всадить.

Дурное место. Нехорошее. Добропорядочные обыватели старались обходить его. На живописном берегу высились особняки наркобаронов. М-да, надеюсь, что чекист не приведет меня в наркоманский притон, я – офицер, а не существо без совести.

Видно было, что все у меня было написано на лице. Миненко лишь усмехнулся.

– Видимо, тебя не прельщает карьера наркокурьера. Говорят, неплохую деньгу зашибают. Не бойся. Место чистое. Отсидимся. Посмотрим.

Небольшой домик, спереди густой кустарник, за ним высокий забор из досок, которые давно не видели краски. Калитка, ворота.

Миненко вошел в калитку. Я же вышел из машины, размял спину. Огляделся. Все тихо.

Ворота открылись, Миненко махнул, я сел за руль и загнал машину.

Вошли в дом. Две маленькие комнаты, кухня. Чисто. Как-то уютно. Вещи стоят, но чего-то не хватает. Потом сообразил, что отсутствуют безделушки, цветочки и прочая чепуха, которой женщины захламляют квартиры, но от этого жилище становится теплее. Только вот при отдергивании занавески цветы летят на пол, а чтобы достать нужную книгу с полки, надо передвинуть кучу фигурок.

Из комнаты раздались шаркающие шаги. Вышел дед. Сколько ему лет? Семьдесят? Короткая стрижка из смеси светлых и седых волос. Усы, подстриженная борода. Одет в просторные штаны, чистую рубашку, жилетку. Все вещи поношены, но чистые, выглажены.

Но глаза!!! Я видел эти глаза или очень похожие!!! Видел же где-то! Вспомнить не могу!!!

– Здравствуйте, Николай Владимирович! – Он протянул сухую руку.

– Здравствуйте… – Я замялся, как его называть.

– Вспоминайте, вспоминайте, – улыбнулся Миненко.

Я посмотрел в глаза. Где-то видел. А вот где, когда?

– Я – бывший начальник разведки армии, – улыбнулся он.

– Точно! Вы приезжали к нам с проверкой года три назад. С ротой спецназа. Отдали приказ на захват. Помню. – Я рассмеялся. – Мы тогда здорово попотели. Только командный пункт удалось отбить, не допустить ваших головорезов. А как же здесь?… – Я обвел комнату взглядом.

– А! – Он махнул рукой. – Сын вырос, военный, служит далеко, жена почти сразу после родов умерла, я приехал в родовое гнездо. – Он улыбнулся. – Я отсюда родом. Родился в этом доме. Знаю всех вокруг, меня все знают. Располагайтесь. Если кто-то появится в поселке, мне скажут. Располагайтесь. Чайник только поспел, а водка давно остудилась. На выбор.

Накрыли немудреный стол. Но аппетита у меня не было. Семья. Вот о чем я думал постоянно. Что теперь будет с ними? О себе я не волновался.

Принял решение, что сдаваться не буду. Одна из гранат, прихваченная из кабинета, лежала в кармане, запал от нее – в нагрудном кармане куртки. Все как в инструкции, запал хранить отдельно от гранаты.

М-да, перспектива… На душе было не то что грустно, а тоскливо. Миненко, видя мое состояние, предложил выпить. В другой момент согласился бы. А сейчас – чай, только чай.

Дед-хозяин – мудрый человек, предложил каждому то, что нужно ему было в это мгновение.

Миненко рассказал про мой выстрел, который не вписывается в привычные рамки. Дед усмехнулся:

– Вот и надо выпустить «Боевой листок» с заголовком: «Бить врага – как стреляет полковник Лазарев!»

– Скажете тоже! Мне реклама ни к чему. – Я махнул рукой.

Разговор не клеился. Мне отвели место в комнате. Я скинул ботинки, сбросил ремень. Пистолет с загнанным в патронник патроном, со снятым предохранителем – под подушку. Граната с ввинченным запалом на полу, под рукой.

Миненко о чем-то говорил с дедом на кухне.

Я же лежал, смотрел в потолок и курил. Думал. Просчитывал варианты. Хотелось что-то делать. Но все выходило против меня. И снова появилась мысль о самоубийстве. Если америкосы найдут мое тело, то тогда и от семьи отстанут. Плохо. Тупик. Пепельница возле дивана пополнялась новыми окурками.

Я сел на край дивана, обхватил голову руками. Растер лицо. Что делать?

Вошел Миненко, сел на стул.

– Что, дядька, тяжко?

– Хреново. Куда ни кинь – везде клин.

– Тут такое дело, Владимирович. – Он медлил.

Да и мне особо торопиться некуда было.

– Понимаешь, на особый период в недрах Конторы был разработан план.

– Он был разработан не в недрах твоей Конторы, – не люблю я их Контору, ну не люблю, – а еще при советской власти. В том числе и в Генеральном штабе.

– Правильно. Был разработан план, что на случай оккупации врагом территории России созданы партизанские базы. Там находилось оружие, боеприпасы, питание. Только вот потом решили, что оккупации не будет, или что дорого содержать их, или еще по каким иным причинам, но все базы были ликвидированы. И вот Контора приняла решение разработать план свой, обособленный от других, на период оккупации. Есть очень небольшая база, есть система паролей, явок, связей, есть «спящие» агенты – «кроты». Их задача – при наступлении врага внедряться в их структуры. У других – собирать боевые ячейки для ведения войны с ними. У третьих – собирать еду, медикаменты. Много чего еще.

– А ты не боишься, что сейчас американцы внимательно изучают все? Включая то, что вы запланировали на Лубянке. Они же и там сидят тоже. Точно так же, как в Генеральном штабе, Администрации Президента, Правительстве, Госдуме, да мало ли где еще. Судя по тому, что творилось в стране последние десять лет, думаю, что не мы планировали и выполняли, а они планировали, а мы выполняли. Как мартышки таскали каштаны из огня для заокеанского дяди. Или просто мы – конченые идиоты. Так сказать, вырождающаяся нация. Нет, даже не нация. Нация имеет свою экономику. Россия же сидит на нефтяной игле и гордится этим. При этом напрочь забыла, как изготавливать средства производства. Станки 50-х годов стоят. Точность обработки – «на авось». Я по военной технике смотрю, когда кучу рекламаций на заводы подписывал, что же делается с гражданской продукцией – страшно. Поэтому либо американцы, либо мы сами себя «за корягу» завели – хрен его знает, полковник!

– Ты – умный. За это я тебя и уважаю. – Миненко усмехнулся.

– Когда служишь начальником штаба, то поневоле приходится быть умным.

– Только вот нет этого плана на бумаге. И не вся Лубянка в курсе этого факта.

– Это как? План без плана?

– Вроде этого. Сам знаешь, что особисты – военная контрразведка – всегда особняком стояли в иерархии государственной безопасности. Наименее коррумпированы, более закрыты, мышление несколько отличается от общепринятого чекистского. Ну, и с наступлением войны военная контрразведка переходит в подчинение Министерства обороны – «СМЕРШ». Только вот так получилось, что в Министерстве обороны сидит враг. Подчиняться некому, потому как и на Лубянке враги. Есть два, да нет, пожалуй, три выхода. Первый – служить тому, кто тобой командует, второй – бороться, третий – как у тебя мысли, не замарать офицерскую честь и застрелиться. Не знаю, как ты, я принял решение – бороться. Для этого, правда, с одной стороны, много, с другой стороны – мало сделано. Есть группа людей, которые начали подготовительную работу для ведения борьбы. Есть связь с другими группами, которые также готовятся выступить. А тебе предлагается возглавить нашу группу или же объединение групп.

– Почему я? Вы сами все организовали – вы и командуйте.

– Начнем с того, что если ФСБ возглавит борьбу, то это вряд ли найдет поддержку у населения, а фашисты быстро скомпрометируют движение. Все подумают, что лучше американцы, чем возвращение 37-го года. Сам знаешь, что у нас много у власти тех, кто преклоняется перед США. Постоянно кричит, что именно на штыках американцев к нам пришла настоящая демократия. Тех-то американцы очень щедро кормят. Некоторых вообще не нужно финансировать. Это и промышленники, тем просто сказали, что нужно передать контрольный пакет, не платить налоги, а всю нефть и прочие энергоносители продавать только определенным компаниям по фиксированным ценам. Есть и другие, которые так любят американцев, что со щенячьим восторгом кричат о настоящей свободе, при этом дальше своего носа не видят. А посмотри телевизор, там идет такое оболванивание народа! Зомби-ящик. Все попытки рассказать, что у России большая история, что Россия сама по себе – Великая Страна, встречаются в штыки. Обвиняют в ксенофобии, антисемитизме, национализме, нацизме, да еще во многих грехах. А насчет командования сопротивлением… Ну, учти также, мы – опера. Да, имеем военное образование, но доросли лишь до должности командиров рот или им аналогичных, максимум – начальник штаба батальона. Не более того, да и позабывали многое. А после были приглашены на работу в военную контрразведку. Провести подрыв, организовать диверсию – это можем, а вести широкомасштабные боевые действия – не потянем. Вот поэтому я и зову тебя. Подумай до утра. Я не настаиваю. Думай сам.

– Не боишься, что я могу пойти с повинной?

– Не пойдешь. Ты их ненавидишь точно так же, как я. Даже если и пойдешь, то что им расскажешь? Фактически ничего.

– Что должен делать? Дать присягу, кровью подписать контракт?

– Я же не Сатана! – Иван усмехнулся недобро, и я засомневался в его словах, а может, он сам и есть дьявол? – Нет. Просто принять решение. Обдуманное, взвешенное, чтобы потом не жалеть о нем.

Я молча курил. К борьбе я готов. Семья – вот самое уязвимое место.

– Где твоя семья? – Я смотрел в глаза.

– Дома.

– Дома где? Здесь?

– Да.

– Не боишься, что америкосы узнают, что ты воюешь против них, и возьмут их в заложники? Думаю, что не сложно завести им пару автоматов да килограмм взрывчатки.

– Начнем с того, что этого завозить не надо, все это и так у них есть. Правда, спрятано, но есть. За свою семью боюсь не меньше твоего. Предлагал эвакуацию им, вывезти к родителям, хоть к своим, хоть к родителям жены. Но они отказались наотрез. Что жена, что оба сына.

– А что делать будешь, если их в заложники возьмут?

– Возьму в заложники американцев.

– Вот так. Око за око. Зуб за зуб.

– Знаешь, я, конечно, человек верующий, но когда дело касается моей семьи, то возьму грех на душу.

– Не боишься?

– Старый я стал, чтобы бояться. Сначала чего-то боишься, потом по службе боишься. А сейчас – устал бояться. Война идет. А ты боишься за семью?

– Боюсь, только вот толку-то от моего страха? Двух американцев убил. И так уже в розыске. Поэтому хоть забойся, а все равно лишь два пути. Либо пулю в лоб, либо под пулю в бою. Знаешь… – я замолчал, – думаю, что застрелиться мне никогда не поздно, поэтому будем воевать.

– Ты с нами?

– Я не знаю, кто там остальные, а с тобой я пойду.

– Ну, теперь, Николай Владимирович, не ты со мной. А я и мы все с тобой. Ты – наш командир.

– Ну, хорошо. – Я встал и помахал руками, разгоняя кровь. – Теперь давай, докладывай оперативную обстановку. Силы, средства, какие вы сами ставите ближайшие, последующие, перспективные задачи? Какие первоочередные цели и ради чего вы затеяли все это? – Я обвел руками комнату.

– Ради чего? – Миненко, казалось, обиделся. – Ради победы, конечно!

– Понятно. – Я кивнул. – Ради победы можно и нужно повоевать. Начали. Докладывай! – я взял власть в свои руки.

– Создано тридцать боевых групп численностью по пять человек в каждой.

– Итого всего получается сто пятьдесят человек?

– Да. Но все люди проверенные. Боимся провокаторов, предателей. Всех прогнали через полиграф – детектор лжи.

– М-да, мужики, вы точно свихнулись на подозрительности! Люди идут добровольно воевать, а вы их… Дела. – Я покачал головой.

– Знаешь, сколько было загублено партизанских отрядов в годы Великой Отечественной войны, когда к ним засылали предателя? Сталин в свое время сказал, что для победы на определенном участке фронта необходимо иметь много армий, много авиации, танков. А для проигрыша – одного шпиона. В Афганистане, Чечне мы сами использовали такую тактику. Американцы во Вьетнаме, Ираке точно так же боролись с партизанским движением. Поверь, я внимательно изучил историю как партизанского движения, так тактику и стратегию контрпартизанскую. И могу сказать, что здесь важны люди. Их дух! Стремление добиться победы. – А вот сейчас было видно, что Миненко возбужден.

Редкое зрелище.

– Кто эти люди? Чекисты?

– Не совсем. Чекистов мало. Да, они стоят во главе боевых отделений, но, как правило, это простые люди, прошедшие службу в армии. Есть и в правоохранительных органах. Есть те, которые активно участвуют. Это как раз те самые сто пятьдесят. А есть и сочувствующие. Есть и внедренные агенты. Они в силовых структурах, например, в милиции, в органах государственного, муниципального управления, есть и три человека в обслуживающем персонале штаба фашистов…

– Фашистов. – Я поморщился. – Не придавай эмоциональную окраску при оценке оперативной обстановки. Это мешает. Говори нейтрально – в штабе противника. Это понятно. Какое вооружение, где базируются?

– Вооружение – обычное стрелковое, три миномета, в том числе и тяжелых. Взрывчатки много – около десяти тонн. Подразделение «БАМТОННЕЛЬСТРОЙ», плюс, помнишь, что у нас со складов ушло много взрывчатки, стрелкового оружия, боеприпасов, формы…

– Помню. – Я поморщился. – Как не помнить, мне за это вкатили строгий выговор, хотя был в отпуске.

– Моя работа! – горделиво заметил Миненко.

– Паршивцы вы! Ну да ладно, проехали. А дед, – я кивнул на кухню, – он кто? Активный, сочувствующий?

– Дед – консультант. Плюс держатель баз. В лесу подготовлено несколько баз с заложенными арсеналами и продуктами. Вот дед и организовал все это дело.

– Молодец. – Я уважительно посмотрел на деда, который с невозмутимым видом потягивал чай из блюдечка, внимательно рассматривая улицу, делая вид, что не слушает нас и ему абсолютно неинтересно, о чем мы беседуем. – Так что вы уже сделали и что собирались делать? Есть ли связь с другими группами? С другими регионами?

– Значит, так. Уничтожено уже тридцать человек противника…

– Это когда мост заминированный рванул?

– Именно. Когда колонна входила в город, мы взорвали мост.

– Толково. Они искали, но никого не нашли.

– Был произведен налет на банк, изъяли всю наличность.

– Ну, это вы тогда обычных граждан ограбили, но банк через страховую компанию все возместит.

– Связь есть с другими группами. Мы очень осторожны, да они тоже.

– Тоже военные.

– Нет. Уголовники.

– Бандиты, что ли?

– Бандиты. Есть вооружение. Они нападают на американские патрули.

– Им-то чего не нравится? Обычно у них там кодекс чести, что не помогать властям и все такое. А сейчас?

– А сейчас они воюют против иностранцев. Среди них также попадаются патриоты. Сам знаешь, что с приходом американцев была объявлена амнистия. Вот много и вышло на свободу. И среди них много тех, кто сам начал сражаться за Родину. Преступное сообщество их отринуло. Мол, отступники, предатели. Они сами находят друг друга и воюют. Есть связь с исламским подпольем.

– О господи! У этих-то чего они добивались много лет? Халифат строят.

– Строить-то строят, только вот те, кто просто мусульмане, скажем так – «белые», те, оказывается, не совсем мусульмане. Сейчас у них там раздрай идет не слабый. Если раньше был у них лозунг «Убей неверного!», то теперь – «Убей неправильного!». Мол, мы воевали с неверными в Афганистане, Чечне, Ираке, Палестине, а вы тут жировали. Вот эти самые «неправильные» муслимы и начали бороться снова за Россию. Были пятой колонной, а стали союзниками, когда поняли, что не тех поддерживали.