Глава 22

— Тишина в зале суда! — Судья ударил в гонг и обвел суровым взглядом из-под косматых бровей галерку. — Тишина, я сказал. Требую тишины!

Когда зрители перестали кричать и возбужденный шепот сменил громкие возгласы, судья обратился к подсудимому:

— Должен предупредить, лорд Сандал, что улики против вас весомы. Вы уверены, что не хотите чистосердечным признанием облегчить приговор?

— Нет, ваша честь. Я невиновен в этих преступлениях.

Зал суда снова взорвался истошными криками, но теперь одного лишь взгляда судьи оказалось достаточно, чтобы восстановить порядок.

— Хорошо, — вздохнул судья. — Прошу вас хранить молчание во время допроса свидетелей. Вы получите возможность высказаться позже. Пристав, вызовите первого свидетеля.

— Мисс Люсинда Флиппс, — объявил судебный пристав.

Криспин нахмурился. Он знал, что обвинение, предъявленное ему, грубо сфабриковано, но не предполагал, что свидетелями против него будут выступать люди, которых он никогда и в глаза не видел. В зал проскользнула какая-то безвкусно одетая, вульгарного вида женщина, которая игриво помахала ему рукой и уселась в кресло для свидетелей.

Королевский адвокат Фокс, жилистый рыжий человек, обратился к свидетельнице:

— Мисс Люсинда Флиппс, сообщите суду род ваших занятий.

— Я богиня наслаждения, милорд, — кокетливо улыбнулась та.

На этот раз судье пришлось дважды ударить в гонг и несколько раз угрожающе пошевелить бровями, прежде чем публика утихомирилась.

— Это не место для непристойных шуток, мадам, — отчитал ее судья. — Отвечайте на вопрос.

— Я и не думала шутить, ваше превосходительство и меня и вправду так называют, да и других девушек с горы Олимп, где я работаю. Видите ли, гора Олимп — это место, где боги…

— Я хорошо осведомлен о горе Олимп и ее истории, — перебил ее судья. — Адвокат Фокс, продолжайте допрос.

— Расскажите, что произошло с вами в ночь с девятого на десятое мая этого года.

— Я стояла на Флит-стрит и болтала с другими девушками, когда ко мне подошел человек и спросил, люблю ли я серебро, — с нарочитой серьезностью начала она.

— Вы видите здесь этого человека? — спросил адвокат Фокс.

— Вон он. — Она снова помахала Криспину. — А поскольку он настоящий красавчик, я сказала, что люблю, как и моя подружка, но предпочитаю золото, а он сказал, что даст мне золота, если я сделаю то, что он попросит, а я рассмеялась и сказала, что сделаю это бесплатно, а он улыбнулся и сказал, что я должна сделать, а я…

— Повторяю вам, мадам, что это суд, а не место для фиглярства, — прервал ее строгий голос судьи. — Прошу вас, расскажите самую суть вашей беседы с лордом Сандалом.

Люсинда растерянно посмотрела на адвоката Фокс, который покраснел так, что его лицо стало почти такого же цвета, как его пышные рыжие бакенбарды.

— Расскажите о записке, — напомнил он ей.

— Ах да. Он написал записку и велел подождать полчаса, а затем послать кого-нибудь к Лоуренсу Пикерингу.

— Спасибо. — С облегчением вздохнул адвокат Фокс. — Вы прочли записку?

— Он сказал, что я могу это сделать, потому что она зашифрована.

— Вот как? — Адвокат дернул себя за бакенбарды и бросил в сторону Криспина испепеляющий, как ему казалось взгляд. — И что же было в записке?

— Шифра я, конечно, разобрать не могла, но там было что-то о теле в курительной комнате одного роскошного клуба на Флит-стрит. Я толком ничего не поняла.

— После этого ваш разговор с лордом Сандалом продолжился?

— Разговор? — усмехнулась Люсинда. — Смешно, ей-богу! Дайте-ка припомнить. Нет, разговора больше не было. Ничего похожего. Он дал мне два золотых, а я предложила ему вести со мной столько разговоров, сколько он пожелает. Но он ответил, что у него нет времени. — Она посмотрела на Криспина. — Когда вы выйдете из Ньюгейта, милорд, знайте, что вам всегда открыт кредит. Я никогда не забуду вашу улыбку.

Адвокат Фокс, ярко-пунцового цвета, проводил свидетельницу из зала, затем обратился к присяжным. Криспин вполуха слушал, как он, теребя свои бакенбарды, делал заключение для присяжных о том, что подсудимый обращался к Лоуренсу Пикерингу, самому известному в Лондоне преступному авторитету, чтобы тот помог ему избавиться от тела и тем самым скрыть следы преступления. «Зачем невиновному человек посылать такое письмо?» — задал адвокат риторический вопрос присяжным, и Криспин тоже невольно задумался над ним.

Тогда эта идея показалось ему блестящей. Он давно прибегал к такому анонимному способу сообщать своему другу важную информацию, при котором обнаружить как ее источник, так и посредника было практически невозможно. Если, конечно, исключить возможность слежки со стороны человека, которому все про тебя известно. Такого, как Софи Чампьон.

Гнетущее чувство, не покидавшее его с момента встречи с Бэзилом, теперь многократно усилилось. Все, во что он верил, все, что полагал истиной, рассыпалось в прах. Криспин был в ярости на себя самого за то, что оказался таким глупцом. Он вспомнил, что первым его ощущением, когда он увидел Софи в «Единороге» — несмотря на смешные усы, — было то, что она производит впечатление профессионала. Он тогда еще удивился, что ему удалось так быстро раскрыть ее. Теперь он не сомневался, что она не просто профессионал, а профессионал одного с ним класса.

— Суд вызывает Берта Ноджина. — Голос пристава отвлек Криспина от размышлений. Это имя также было ему незнакомо, но он сразу же узнал толстого констебля из конторы Ричарда Тоттла. Он и несколько его напарников подтвердили, что застали Криспина в кабинете Ричарда Тоттла на следующий день после убийства, когда тот рылся в бумагах покойного. Ему удалось скрыться лишь потому, что он взял в заложницы девушку и пригрозил убить ее, если его попытаются задержать. Для Криспина это было неожиданной новостью, и он мысленно похвалил того, кто придумал такой правдоподобный ход. Но тут он получил настоящий смертельный удар от новой свидетельницы, леди Долорес Артли.

— Дон Альфонсо, то, что вы согласились предстать перед судом вместо своего господина, делает вам честь, — успела она шепнуть Криспину, проходя к отведенному для свидетелей креслу. — Не волнуйтесь, я не выдам вашей тайны, — подмигнула она ему заговорщицки.

Криспин растерялся, не зная, как реагировать на такое щедрое проявление поддержки, но момент уже был упущен.

— Леди Артли, — начал допрос адвокат Фокс, — скажите суду, что вы заметили во время вашей встречи с лордом Сандалом три дня назад.

— Прежде всего я заметила, что у его светлости такие изысканные манеры. И еще…

— Прошу вас, сведите свой рассказ к тому интересному факту, о котором мы с вами говорили вчера, — жалобно взмолился адвокат.

— Хорошо, — отозвалась леди Артли, недовольная тем, что ее так грубо перебили. — Я просто хотела рассказать суду, каков лорд Сандал на самом деле. Не стоит судить его таким, каким он предстал здесь. — Она снова подмигнула Криспину.

— Что вы видели? — вернул ее в русло свидетельских показаний адвокат Фокс, подергав себя за бакенбарды.

— Да. Несколько раз за время нашей беседы у лорда Сандала случались приступы кашля. Я забеспокоилась и спросила, в чем причина его недомогания. А он ответил, что простыл, потому что попал под сильный дождь и промок до нитки.

— Вы помните, в какой именно день незадолго до этой встречи шел сильный дождь?

— Помню абсолютно точно. В тот вечер у леди Куинси состоялся концерт, а мое платье, такое великолепное платье, оказалось полностью испорченным. Оно было просто уничтожено.

— Да, но за сколько дней до встречи с лордом Сандалом это произошло? — нетерпеливо спросил адвокат.

— За три дня.

— Так. Как раз в ту ночь был убит Ричард Тоттл. Это доказывает… — адвокат повернулся к присяжным, — что лорд Сандал не находился дома в ночь убийства. Прошу вас сделать соответствующие выводы.

Криспин задумался о том, какой смысл вкладывает адвокат Фокс в слово «доказывает». Следуя его логике, любой человек, промокший под дождем, может считаться виновным, а простуда приравнивается к смертному приговору. Криспин размышлял над тем, сколько еще подобных показаний потребуется, чтобы признать его виновным, как вдруг в зал ввели очередную свидетельницу.

— Мисс Салли Танке, — объявил пристав и усадил в кресло десятилетнюю горничную Суитсона.

Криспин решил, что это показание будет в его пользу.

— Прошу вас, расскажите суду, как вы получили пять золотых, — обратился к ней адвокат Фокс.

— Он дал мне их, — без колебания ответила девочка и показала пальцем на Криспина.

— За что?

— Не волнуйтесь, сэр. Я не допущу, чтобы ваши золотые превратились в пепел, — обратилась она сначала к Криспину и только затем к адвокату. — Я скажу правду. Он дал мне их. А моего хозяина убила женщина в голубом платье. Из тафты, — добавила Салли и широко улыбнулась Криспину, словно оказала ему огромную услугу.

— Вы видели, кто на самом деле убил вашего хозяина?

— Да, сэр, видела.

— Вы можете сообщить суду, кто это был?

— Леди в платье из голубой тафты, сэр. Так велел мне сказать джентльмен.

— А если оставить в покое джентльмена, то кого вы на самом деле видели?

— Женщину в голубом платье, — упрямо повторила Салли. — Я ничего другого не скажу. Ради этого джентльмена.

В этот момент Криспин поклялся не иметь дела с женщинами вне зависимости от их возраста и социального положения до конца жизни. А судя по торжествующему выражению лица адвоката Фокса, конец этот должен был наступить скоро.

Софи проснулась, когда колокола на соборе Святого Павла пробили одиннадцать раз. Голова у нее была тяжелая, веки распухли от слез, а в горле саднило оттого, что всю ночь напролет она осыпала себя проклятиями и упреками. Ей не хотелось открывать глаза, не хотелось просыпаться, чтобы снова столкнуться с очевидной реальностью, которую открыла ей Констанция, — Криспин предал ее и хотел оклеветать, а короткая кипучая сцена, разыгранная в Сандал-Холле, не более чем сон.

Больше всего на свете Софи хотелось бы не знать правды. Если бы дело было только в том, что Криспин любит кого-то еще, она смогла бы это понять и продолжать жить дальше, хотя и с глубокой раной в сердце. Но то, что Констанция повторила те слова, которые Криспин говорил ей в минуты страсти, было слишком болезненно. Как она могла после этого сомневаться, что все было фальшью?

Софи хотелось вырвать у себя сердце, причинявшее невыносимые страдания. Софи обвиняла Криспина в том, что она полюбила его. Он вернул ей веру в себя, способность испытывать чувства, забытые ею на целых одиннадцать лет, со времени ужасного ночного кошмара. Но, доверившись Криспину, она предала и себя, и, что еще хуже, человека, которому была обязана в жизни всем, — лорда Гросгрейна.

Спокойная и удобная жизнь в родительском доме была плохой подготовкой к той борьбе за выживание, которую ей пришлось вести после пожара и побега с чердака, где ее держали пленницей. Оборванная, голодная, испуганная и полубезумная, она спряталась в лесу, а потом решила бежать как можно дальше от того ужасного места, пробираясь по дорогам только ночами, чтобы никто ее не видел, запутывая следы, чтобы сбить с толку преследователей. Она долго пробыла в полном одиночестве, от отчаяния даже приручив гусеницу, которую носила в кармане и которая стала ее единственным собеседником. На четырнадцатый день бегства — через три дня после того, как она ела в последний раз, и через неделю после последней встречи с людьми, — на четырнадцатый день страха и одиночества, когда она уже готова была потерять всякую надежду на спасение, Софи услышала крики, доносившиеся со стороны реки, вдоль которой она шла.

Лорд Гросгрейн всегда говорил, что она его спасительница, хотя на самом деле все было наоборот. Софи спасла лорда Гросгрейна, когда тот тонул — он свалился в воду, когда собирал «лунную гальку», необходимую ему для опытов по алхимии, а он спас ее от себя самой. Не подоспей Софи, и лорд Гросгрейн погиб бы под жерновами водяной мельницы, но она успела заклинить механизм палкой и благополучно вытащила его на берег.

Придя в себя и откашлявшись, лорд Гросгрейн внимательно оглядел свою спасительницу — высокую худую девушку в обтрепанной одежде.

— Вы сметливы, — похвалил он ее. — И находчивы. Прекрасное использование рычага.

— Любой на моем месте поступил бы так же, — отмахнулась она от комплимента.

— Возможно, но только тот, кто знаком с трудами Архимеда, мог выбрать правильный угол. Как вас зовут?

В первый момент лорд Гросгрейн решил, что она его не расслышала, но, приглядевшись, заметил, что девушка прикусила нижнюю губу, а по щекам у нее текут слезы.

— У меня нет имени, — ответила она наконец. — Я никто. И никому не принадлежу.

— Вы принадлежите себе самой, юная леди, — сказал лорд Гросгрейн, вытирая ее слезы мокрым рукавом. — И это прекрасная и достойная принадлежность. — Таков был самый первый урок лорда Гросгрейна, хотя он всегда утверждал, что это он научился у нее многому. Он дал ей имя Софи Чампьон: Софи — в честь античной богини мудрости, а Чампьон — в память о том, что она спасла ему жизнь[5]. И Софи стала жить под новым именем.

Лорд Гросгрейн привел ее в ветхий домик, в котором жил и где находилась его лаборатория, и с удивлением и тревогой стал наблюдать, как она уничтожает съестные припасы. Он попытался отказаться от золотых монет, которыми Софи хотела расплатиться, но тщетно. Тогда они заключили сделку: он возьмет деньги при условии, что она останется у него и они будут вести общее хозяйство.

— Рычаг, — с улыбкой заявила Софи, набивая рот пудингом из жженого сахара и выкладывая золотые на стол. — При его помощи я вынуждаю вас держать дверь вашего дома открытой для меня.

Они оба были довольны этой сделкой и никогда не расторгали ее. Софи жила с ощущением того, что обязана ему всем. Он подобрал ее, когда она умирала от одиночества, когда у нее не было ни имени, ни крыши над головой. Он воспитал ее и дал ей образование, и он был так добр с ней. Он верил в нее и заставил ее поверить в свои силы.

Вместе они создали империю угольных шахт и водяных мельниц — в память о своей встрече, — которые объединились в могущественную компанию «Ливеридж ходцингз». Софи старалась сделать так, чтобы лорд Гросгрейн был счастлив, это стало основной ее заботой и источником собственной радости. Она помнила, как он пустился в пляс в Пикок-Холле, когда сделал предложение Констанции и получил согласие. Она никогда не видела его более счастливым и сама испытывала огромную радость. Он был благодарен Софи за то, что она помогла ему устроить этот брак, потому что прекрасно понимал, что не интересует Констанцию без денег. Но его это не волновало, и Софи восхищалась его искренностью.

Воспоминания о лорде Гросгрейне вызвали у Софи противоречивые чувства. С одной стороны, они согревали душу, но с другой — заставляли ее думать о том, что крестного уже нет, она опять одна, но вместо того чтобы отомстить его убийце, она легла с ним в постель.

Софи до такой степени разозлилась и на себя, и на Криспина, что ей стало нехорошо и захотелось подышать свежим воздухом. Она поднялась с кровати и направилась к окну, выходящему в сад, по дороге задев какую-то книгу, похожую на дневник. За окном вокруг цветущих ветвей дерева кружились пчелы, легкий ветерок играл листвой, но Софи не смогла вдохнуть ни аромата цветов, ни ветра. Окно оказалось намертво забитым.

Ее охватило неприятное предчувствие, но она решила, что, по-видимому, это спальня для гостей, которой редко пользуются, и поэтому хозяин дома решил забить здесь окно, опасаясь воров. Действительно, с ветки дерева, что росло напротив, проникнуть в комнату было очень легко, хотя она и находилась на третьем этаже. Значит, надо позвать горничную и попросить, чтобы окно открыли. А еще лучше спуститься в сад и прогуляться немного. Софи подошла к двери и дернула за ручку.

Дверь тоже была заперта.

Софи снова стало не по себе. Она еще раз дернула за ручку двери, а потом принялась колотить в нее кулаками. Вскоре в замочной скважине повернулся ключ, и на пороге возник широкоплечий мужчина.

— Спасибо, — вздохнула Софи с облегчением. — Я не могла найти свой ключ. — Она попыталась выйти, но кинжал, нацеленный ей в горло, остановил ее.

— Сомневаюсь, чтобы у вас был ключ, — хмыкнул мужчина. — Мне приказано позаботиться, чтобы вы не покидали этой комнаты.

Софи внимательно посмотрела на него и почувствовала слабость в ногах и тошноту. Она узнала этого человека: он был одним из тех двоих, кто едва не нашел их с Криспином в погребе дома Суитсона. А еще раньше она видела его у Пикеринга в ту ночь, когда ее арестовали. Тогда она приняла его за констебля. Но ошиблась, как ошиблась и в другом мужчине.

— Вы работаете на Лоуренса Пикеринга, не так ли? — спросила Софи.

— Иногда, — кивнул он и осторожно дотронулся до ее горла лезвием кинжала. — А сейчас я…

— Кит! — прервал его голос из коридора. — Я отправляюсь на склад. А ты следи, чтобы никто не побеспокоил мисс Чампьон.

Софи решила, что это голос друга, хозяина дома, который разъяснит досадное недоразумение, и она сможет выйти из комнаты. Она открыла рот, чтобы окликнуть его, но кинжал сильнее уперся ей в горло.

— Для меня это будет большим удовольствием, — откликнулся Кит на голос и улыбнулся Софи.

— Хорошо. Я вернусь за ней в два часа. Но если меня не будет…

— Я знаю, — перебил хозяина Кит и перевел взгляд на дрожащее горло Софи. — Если вы не вернетесь, я убью ее.

Криспин готов был скрежетать зубами от беспомощности. Невыносимо было сидеть в зале суда сложа руки, пока фальшивомонетчики беспрепятственно делают свои грязные дела. Судебный процесс с бесконечными свидетельскими показаниями был устроен намеренно, чтобы задержать Феникса и помешать ему расстроить их планы. Он не сомневался, что как раз сейчас мошенники грузят мешки с фальшивыми золотыми в фургоны, чтобы разослать их по всей Англии своим агентам, которые должны будут обменять их на настоящие. Он представлял себе Софи — или ее все же зовут Дианой? — которая…

Криспина вдруг осенило, так что он едва не вскрикнул. Три вещи, которые он никак не мог увязать вместе, внезапно выстроились у него в голове в стройную логическую цепочку, и он понял, что не ошибался ни по поводу фальшивомонетчиков, ни по поводу Софи.

Мысли Криспина были далеко от зала суда, где рыжий адвокат решал его судьбу. Криспин вспомнил то утро, когда подожгли его дом, и свой разговор с Софи, когда она поведала ему свою ужасную историю. «Я не могу сказать, кто он», — заявила она тогда, что, безусловно, было неправдой. Криспин закрыл глаза и постарался услышать голос Софи. «Это он поджег дом. И сказал, что я виновата в смерти наших родителей, что это моя похотливость убила их». Да, именно так она и сказала — наших родителей. Ее и… Деймона. Тогда он решил, что она просто оговорилась, но теперь ему стало совершенно ясно, что это не так. Это ее брат Деймон преследовал ее, его она смертельно боялась всю жизнь и до сих пор боится. Софи не сомневалась, что это он устроил пожар в Сандал-Холле, а еще раньше пытался выкрасть ее из тюрьмы. Но это значит, что ей неизвестно о его смерти, что она не собиралась мстить Криспину за брата, что она честно бросала кости, что она не была замешана в делах фальшивомонетчиков и что она была просто Софи. Его Софи.