Для присутствующих не было новостью, что на Эсперейе и Айгоре смерть все ещё не до конца побеждена — долгожители в конце концов умирали, но их энергоматрицы и реплигены сохранялись в пантеонных камерах до тех времён, пока дело репликации поднимется на более высокую ступень и можно будет оживлять даже того, кто исчерпал весь энергетический потенциал, рассчитанный, по мнению учёных, пока лишь на два-три столетия.

Трудно было предположить в Нисе глубокую старуху — так она ещё была прекрасна. Лишь слегка иссушенный профиль да внезапно вспыхивающая печаль в глазах выдавали её возраст.

Краснокожий гигант Пит оказался жителем легендарной Атлантиды, остатки которой в двадцать первом веке обнаружили в районе восточной Атлантики. Истории Пита, рассказываемые живописно, с деталями, были похожи на сказки и легенды. Он заметно красовался перед Элинкой, которой нравился Ирик, парень из двадцать третьего века, некогда погибший при неудачной посадке космического корабля, возвращавшегося с Венеры. Радова не удивляла и его собственная симпатия к Пиоле. Но как затесался сюда Доб? Кибермозг явно слукавил, сведя их с этим скептиком и брюзгой. Собеседником Доб был неплохим, но многое раздражало в нем. Какой ещё духовный союз понадобился этому дуралею, когда в Миносе у него растут два сына-подростка, требующие отцовской заботы?

Доб почуял нерасположение Радова и при удобном случае поспешил сообщить, что его супруга сейчас тоже в духовном союзе.

— Что за прок от этого союза! — взорвался Радов. — Или скажете, что у нас с вами может родиться ребёнок?

Когда они распалялись до белого каления, в их споры вмешивалась Пиола. Грациозная, со струями чёрных волос, она все более привлекала Радова, и он бы по-земному влюбился в неё, не обладай она несколько отпугивающей, не совсем понятной ему логикой эсперейки.

Старания Элинки понравиться Ирику забавляли. Замкнутый, углублённый в свои мысли изобретателя-конструктора, Ирик почти не замечал её. «Ну-ну, девочка, — мысленно подбадривал Радов Элинку, — действуй активнее. Ирик вовсе не барин, который видел в тебе лишь крепостную девку, и посмотрим, не отлетит ли от этого союза претенциозный эпитет духовный».

Разные по характеру и роду деятельности, они легко нашли общий язык. Более того — именно эта разность и привлекала каждого, ибо всем предстояло попробовать себя не в одном деле. Однако смысл их союза все ещё не был понятен Радову.

Через неделю Ниса предложила отправиться в недолгое путешествие: ей захотелось ещё раз окинуть взглядом Эсперейю, где предстояло найти последний приют. В их распоряжении был аэробус с автоматическим управлением. Пиола и Ниса оказались отличными гидами, а Пит дополнял их рассказы шутливыми историями, смахивающими на земные анекдоты. Доб по обыкновению брюзжал то на плохую амортизацию аэробуса — при движении по земле немного потряхивало, в воздухе же все было нормально, — то на ветерок из окна. Почему-то Радова это уже не раздражало, а наоборот, веселило, внося легкомысленный оттенок в его настроение, а несчастный вид Доба вызывал желание поухаживать за ним, как за отцом, превратившимся в большого старого ребёнка. Время от времени кто-нибудь испытывал потребность чем-то утешить этого мрачноглазого человека в соломенной шляпе, смахивающей на канотье.

Порой Пит с Ириком отключали автомат и сами управляли аэробусом, несколько рисуясь перед дамами. Они побывали во многих городах, посещали музеи, заповедники, реплицентры. Биологическое развитие планеты напоминало Радову Землю. Правда, в заповедниках среди слонов и тигров встречались диковинные сирины с опереньем орла и туловищем пантеры, радовали глаз розовые водяные медведи, удивляли гигантские, размером с курицу, полевые бабочки иколо. И все это оказалось творчеством биодизайнеров и генинженеров.

Искусство на Эсперейе было безымянным. Возможно, потому, что почти каждый что-нибудь сочинял, рисовал, лепил, украшая собственный быт и жизнь окружающих. В их компании Ирик писал стихи, Пиола великолепно танцевала, Элинка увлекалась живописью.

— Все-таки почему искусство анонимно? — поинтересовался Радов у Пиолы. — Ведь не всегда так было. Что же случилось?

— Оно постепенно теряло имена, — объяснила она. — По мере того, как становилось все более массовым.

— Но как же без образцов, столпов, на которых шло бы равнение? И как можно следить за художественными течениями, не оперируя именами?

— А зачем следить?

— Чтобы двигать искусство вперёд.

— Но зачем его двигать? — Она рассмеялась, и Радов понял, что сморозил глупость.

— Это все равно, как если бы ты сказал, что надо двигать любовь. Кстати, чем ты занимаешься в последнее время?

Радов огорчился, что она не узнала о его деле, о том, что сейчас его увлекло, захватило моделирование подводных лодок, смахивающих на глубинных рыб. Кое-кто считал это увлечение детской забавой, да и он с удовольствием вернулся бы к медицине, но та почти полностью переключилась на репликацию, к чему до поры до времени его не допускали. Одна надежда на Лера. Поскорее бы возвращался Таир Дегарт — так хочется приобщиться к таинственному и святому делу.

За спиной Радова сидели Ирик с Элинкой. В их разговоре мелькнуло незнакомое ему слово аурана . Боясь прослыть и вовсе невеждой, не спросил, что это такое. И все же любопытство одолело, на ближайшем привале он подкатил с этим вопросом к Добу, но тот буркнул, что об этом лучше не рассуждать, это нужно пережить, как особое состояние организма. Нужна ситуация, а она может не сложиться.

Вероятно, речь шла о биополях. Радов физически ощущал их, когда компанию обуревали какие-либо чувства. При спорах с Добом он отскакивал от него так, как если бы тот был заряжён электричеством. Зато с каким удовольствием купался в нежном излучении Элинки и сложном, многообразном поле Пиолы! Биополе Нисы, стоило подойти к ней на шаг, успокаивало и утешало в минуты ностальгии по прошлому. У Пита можно было подзарядиться неистощимым двигательным рефлексом, у Ирика — глубокой сосредоточенностью, и когда он намеренно подключался к его полю, предметы обретали как бы ещё одно измерение, все вокруг воспринималось с оттенками, объёмно и с философским настроем.

Однажды он поинтересовался у Пиолы, каково ощущение от его поля. Блеснув глазами, она сказала:

— Надеюсь, ты не считаешь себя пустым местом? Твоё поле довольно сложное: податливое, гибкое и в то же время капризное. Такое противоречие привлекает.

На седьмой день путешествия случилось то, чего с нетерпением ожидали все и что, оказывается, могло и не произойти. А предшествовало этому событие, которое чуть было не стоило Радову сильной боли.

Неподалёку от горного селения, напоминающего земную деревеньку где-нибудь в Кападокии с её домами, вырезанными в скалах из розового туфа, находился заповедник, рядом с которым они решили сделать привал. Заповедник славился редкой породой когда — то давно выведенных животных, так называемых сурнулов. В путеводителе Радов видел фотографию этого зверя, и тот очень впечатлил его. Издали — общим планом — средней величины лошадка, но морда… Нечто лицеобразное, и сразу вспоминались мифические кентавры.

Остановились в полукилометре от заповедника, на берегу тихой речки, неподалёку от гористого леска.

В одном из южных городов Пиоле кто-то подарил забавного пумпа с двумя голубыми пятнышками на серебристой шёрстке, и он то и дело требовал ласки своим переливчатым, застенчивым смехом, таким не подходящим его взбалмошной натуре. Все по очереди теребили Аха, бегали с ним наперегонки, купались в речке, с упоением дыша настоянным на травах воздухом.

К вечеру высыпали крупные звезды.

— Вон там Земля, — указала Пиола на восточную часть неба, и все смолкли. На плечо Радова легла чья-то рука, он обернулся — рядом стоял Доб, взглядом разделяя его печаль. Радов предложил разжечь костёр, как это делали их предки, и сварить для пумпа уху. Но оказалось, что и этот зверёк питается искусственными пилюлями. Тем не менее Элинка с Питом ловко разложили уже собранный валежник — как все репликанты, они обожали костры.

Пиола вдруг спохватилась, что пумп куда-то исчез.

— Он может заблудиться или попасть под копыта сурнулов, — встревожилась она и, ахая, побежала куда-то в ночь. Радов поспешил следом, тоже громко зовя Аха, но паршивец не появлялся. Белое платье Пиолы мелькало перед ним, притягивая и маня, и он быстро шёл за ней с неожиданным туманом в голове, едва сдерживаясь, чтобы не броситься догнать её, обнять, ощутить её грациозную тонкость и тепло не только зрением. Внезапно она остановилась, шагнула в сторону, и в руках её заблестел пушистый клубок.

— Ты негодник, Ах! — отчитывала она повизгивающего в лукавом смехе пумпа. Радов подошёл, срывающимся голосом предложил понести зверька. Пиола мельком взглянула па него, и. пока пумп переходил из её рук к Радову, он не выдержал, сунул пушистый комок в прихваченную им матерчатую сумку, а другой рукой неловко обнял Пиолу.

— Нет, — твёрдо сказала она, освобождаясь. — То, что ты имеешь в виду, может быть и без присутствия души. Я же сейчас хочу не этого, иначе никогда…

— К черту! К черту! — Он перебил её на полуслове. — О чем ты толкуешь? Есть небо, есть звезды, есть ты и я — чего ещё?

Пиола резко отвернулась от него, и он услышал чёткий конский топот.

— Сурнул! — вскрикнула она и заметалась в отчаянии, выхватив у Радова сумку с пумпом.

Они находились посреди широкого луга, укрыться было некуда, а добежать до леса не успели. Топот приближался. Радов вспомнил рассказы о том, что сурнулы любят заигрывать с людьми, до смерти пугая их своими лицемордами, и, крикнув Пиоле: «Падай в траву!», ринулся наперерез вылетевшему из темноты конскому силуэту.

Увидев человека, сурнул резко умерил галоп, перешёл на мелкую рысь и, приблизившись, остановился.

— Не смотри в его морду! — крикнула из травы Пиола, и, развернувшись, сурнул пошёл на её голос.

— Куда?! — завопил Радов, но зверь не остановился.

— Стас, миленький, я боюсь! — раздался отчаянный вопль.

«Илим, встань передо мной!» — малодушно вызвал Радов спиролетчика, не представляя, как тот может помочь ему. Илим не замедлил явиться перед внутренним экраном Радова. «Не бойся, — сказал он. — Прыгай ему на спину!»

Не помня себя, Радов в несколько прыжков догнал сурнула и вскочил на него. В нос шибануло запахом конского пота с примесью псины. Зверь резко остановился, по-лошадиному заржал, выворачивая к Радову человекообразную морду с огромными выпуклыми глазами. При слабом свете Эо, спутника Эсперейи, морда показалась Радову скорее жалкой, чем страшной. Его обуял азарт. Он ударил каблуками в бока зверя и тот понёс его по лугу в сторону, противоположную стоянке. Скакал, сжимая коленями его бока и крепко вцепившись в гриву, от осязания которой передёргивало — она была пушистой, тягкой, как волосы девушки. Едва подумал, отчего это зверь не пытается сбросить его, как сурнул резко остановился и, заржав, стал на дыбы так, что он чуть не слетел на землю. Опустившись, зверь стал брыкаться задними ногами, норовя укусить.

Радов взмок от пота, пальцы, вцепившиеся в гриву, онемели, пока наконец, обессилев, сурнул не стал послушен ему. Теперь, когда он смирно подчинялся движению рук Радова, появилось искушение подъехать на нем к костру, но вряд ли это обрадовало бы кого-нибудь. Слезть со зверя он тоже не решался — здесь, на открытом пространстве, тот легко мог затоптать его, поэтому он понёсся к лесу, решив спрыгнуть там в кусты.

— Стас! Стас! — услышал он крики.

По-прежнему стискивая одной рукой гриву зверя, он заложил в рот пальцы другой и пронзительно свистнул, давая понять, что жив. Сурнул испугался свиста, рванул и бешено понёсся, брызжа слюной. На бешеном галопе они влетели в лес и зверь, споткнувшись о корягу, грохнулся наземь, едва не придавив Радова своей тушей. Радов ударился затылком о дерево и потерял сознание.

Очнулся от сопения и жаркого смрадного дыхания в лицо. Над ним стоял сурнул. Радов вскочил, охнул от боли в подвёрнутой ноге; сурнул, неожиданно развернувшись, мирно затрусил в лес.

Припадая на ногу, Радов выбрался на луг, где навстречу ему бежали Ирик и Пит. Его ощупали — не повредил ли чего? Колено, к счастью, оказалось лишь ушибленным и, прихрамывая, он пошёл к стоянке. По пути узнал, что сурнулы не агрессивны, если их не трогать, но любопытны. Единственное, что угрожало ему и Пиоле — испуг от страшного вида зверя, так что его героические усилия оказались напрасны, хотя и привели всех в восторг.

— Есть ли на этой планете какая-нибудь настоящая угроза? — с досадой сказал он. — Вам не кажется пресным отсутствие смертельной опасности?

— За шесть лет ты плохо изучил Эсперейю, — укоризненно произнёс Ирик. — Опасностей и тут предостаточно. Однако привлекать к себе внимание репликаторов из-за неосторожности или баловства — преступно. За такие шалости высылают на планету Ригору. Там обитают метаморфосты, ежеминутно меняющие своё обличье, но поймать и доставить животных на планету — непросто.

Женщины у костра и Доб встретили их радостными возгласами, осмотрели колено Радова, смазали лечебной настойкой царапины.

Отблеск костра на лицах делал всех живописно озарёнными, даже мрачный Доб выглядел просветлённо и значительно. Радов взглянул на Пиолу, тревожно розовую от пламени, и ощутил на губах её возможный поцелуй.

запел приятным баритоном Пит, грустно поглядывая на Элинку и вороша прутом костровые угли. Прут загорелся, и Пит бросил его в огонь.

закончила его импровизацию Элинка.

Обведя взглядом собравшихся, Радов вдруг ощутил, как всех обволокло чем-то тёплым, мягким, объединяя, отгораживая от ночной тьмы, где бродили дикие сурнулы. Откуда-то из посёлка доносилась протяжная песня. Они находились в едином замкнутом пространстве, не физическом, а внутреннем, невидимо связанные друг с другом то ли пляской огня, его жарким дыханием, или ещё чем-то, осязаемым Радовым, как общее объятие. Надвигалось, назревало нечто для него новое и непонятное, никогда не испытываемое. Все притихли в ожидании. Краем сознания Радов понимал, что, вероятно, сейчас их биополя смешиваются, переплетаются в каком-то дивном узоре, но анализировать своё состояние не мог — настолько захватило его происходящее. Всем своим естеством чувствовал, как входит, сливается с ним каждый из сидящих у костра и на миг забыл, кто он, как его имя, как бы раздвоился, а точнее, в нем теперь было семь «я». Он ощущал в себе лёгкость души Элинки, мудрость Нисы, мягкую доброту и строгость Пиолы, отягченность Доба, внутреннее горение Ирина и влюблённость Пита. Он был каждым из них поодиночке и всеми вместе. И та пылкость, которую Элинка испытывала к Ирику, и печаль Нисы по уходящей жизни, и одиночество Доба наполняли его до краёв, и пришла минута, когда он ощутил себя многоглазым и многоруким, его захлестнул, завертел в своём водовороте никогда доселе не испытываемый восторг от этого множественного проникновения в другие естества, и он вдруг превратился в плотный сгусток энергии, готовой вот-вот взорваться. И в тот миг, когда это чуть было не случилось, вдруг услышал детский плач и очнулся.

Вздох облегчения вырвался у всех, и Радов осмотрелся, ещё не соображая, что же это такое. Ниса и Элинка вскочили, бросились в темноту, откуда нёсся детский плач, а Пиола, почуяв растерянность Радова, подошла к нему, обняла за плечи:

— На свет появился духовнорожденный!

— Откуда? — пролепетал он, ещё не в полную меру придя в себя.

— Энергия, которую ты ощутил в себе — а ведь это было, правда же? Эта энергия может зажечь даже звезду. Вот! — Она бросилась к Нисе, вынесшей из темноты маленькое орущее существо. — Девочка!

— Что это? — глупо спросил Радов.

— Дитя, — нежно сказал Ирик, принимая ребёнка из рук Нисы и передавая Пиоле. Новорождённая переходила из рук в руки, пока не оказалась у Радова. Со страхом подхватил он маленькое создание, энергично сучившее ручонками и ножками. Оно было тёплым. Телесным. Никто не убедил бы Радова в столь необычном рождении, если бы это случилось не здесь, на природе, в приличном расстоянии от посёлка.

— У девочки земные глаза, — воскликнула Пиола, склоняясь над младенцем. — Она будет высоко летать!

Малышку по традиции обернули в белое полотно, намеренно прихваченное для такого события Пиолой, и собрались уже было идти в посёлок, когда Ниса подошла к огню и медленно опустилась на землю рядом с потрескивающим пламенем.

— Что с вами? — к ней подбежала Элинка.

Внимание всех переключилось на Нису, неотрывно смотрящую в огонь. Она лежала к нему очень близко и Пит с Ириком осторожно перенесли её чуть подальше.

— Дети мои. — Ниса с трудом разжала губы. — Я ухожу. Мне покойно и хорошо. Когда-нибудь люди одолеют и этот последний рубеж, но сейчас я переступаю его без страха.

Розовая в свете костра, Ниса выглядела прекрасной и молодой. Все в благоговейном молчании сгрудились вокруг неё. Даже новорождённая в руках Пиолы притихла. Тихую звёздную ночь нарушал лишь монотонный стрекот цикад да песня, доносящаяся из посёлка. Они сидели, прижавшись друг к другу плечами, и то, что происходило с Нисой, переживалось каждым из них. Элинка взяла руку Нисы в свою, желая перелить в неё хоть часть собственной силы, но Ниса лишь слабо улыбнулась и покачала головой:

— Нет, девочка, уже ничем не поможешь. — Голос её дрожал от волнения перед неизвестным, которое уже было близко. — Не бойтесь жить долго — это так интересно! Не страшитесь смерти. В своей жизни я не оскорбила никого ни словом, ни взглядом, ни помыслом, я участвовала в общих делах, родила пятерых детей, оставляю после себя и вот эту, духовнорожденную малютку — самое удивительное создание. Берегите её — девочке предстоят дальние пути. Таких крылатых, как она, пока единицы.

Отсветы огня продолжали плясать по её лицу, но на нем уже появились тени вечной ночи.

«А ведь и эта ночь будет когда-нибудь разбужена человеческими голосами», — подумал Радов и, глядя на Нису, содрогнулся от бегущего по её телу смертного холодка.

Долгим взглядом попрощавшись с каждым, Ниса закрыла глаза. Она знала, что в этот миг ближайший уловитель поймает её энергоматрицу, и тем не менее каждой своей клеткой ощущала, как растворяется в окружающем мире, исходит невидимой лучистостью, исчезая в теплом густом воздухе, в травах, звёздном свете, как рвутся последние нити, связывающие её со всем, что было мило и дорого в этом мире. Страх перед неизвестностью уступил место блаженству слияния со всем и всеми. Звёздный полог опускался все ниже и ниже и, когда полностью накрыл её, глубоко вздохнув, Ниса замерла. На губах её светилась улыбка.

— Она ушла не насовсем, — глотая слезы, сказала Элинка.

— Ты права, — поддержал её Ирик. Глаза его блестели, руки были плотно сомкнуты на коленях. — Не надо так мучительно переживать. Все равно впереди свет.

И будто подтверждая его слова, с другого берега реки прилетела уже не протяжная, а полная надежды и любви песня, и таким знакомым почудился голос, поющий с упрямой верой:

«Давным-давно жили в одном земном городке Кучерявый и Косолапый»…

Таир задумался. С чего это его потянуло на басни? От изоляции, что ли? Третий день сидит в этой конуре. Или о нем забыли? Хотя Илим старается, чтобы вездесущие спиролетчики не засекли его, все равно неспокойно. Впрочем, вся эта конспирация — лишь повод для того, чтобы дать знак другим реплицентрам о нарушении Инструкции. Никто не будет преследовать ни Лера, ни его сообщников — впоследствии каждый накажет себя судом личной совести.

Ну и операцию отбахал. Даже не верится, что все это было с ним, что летал вокруг Земли-матушки, где когда-то родился впервые. Какая она все же замечательная, эта планета. Болезненные проплешины от некогда вырубленных лесов уже затягиваются зелёным покровом, в морях и океанах вода стала чище и богаче рыбой. Вот только сжимается душа при взгляде на пустые города. Многие из них уже заносятся песками. Но близится день, когда туда прилетят первые отряды реставраторов, кто-то останется здесь жить, и среди них будет он, Таир Дегарт.

Унылым взглядом он обвёл яйцеобразное помещение, куда заточили его сподвижники Лера, и обмер, увидев в окне стаю белых икаров, сидящих на ветвях раскидистого ореха. Распахнув рамы, свистнул. Его узнали. Сверкая опереньем, семь крылатых существ влетели в комнату и расселись на столе, кровати, стульях.

— Ах вы, пташечки мои! — Шлёпая по полу босыми ногами, как мальчишка, радостно гладил, ласкал, оправлял пёрышки каждому, пока не наткнулся на Тироль. Она смущённо моргала длинными ресницами, и он расхохотался — всем была известна её необыкновенная влюбчивость в людей.

— Тироль, милая. — Он взял её на руки, прижал к щеке тёплые перья, чмокнул в лобик.

— Не называй нас пташечками, — сердито сказала она, высвобождаясь из его рук.

— Это почему же?

— Потому что мы все-таки отличаемся от безмозглых птиц.

Икары поддержали её общим гулом и одобрительным хлопаньем крыльев.

— Мы явились поздравить тебя с возвращением, — сказал Рикс, старший в стае. — Но не решались тревожить. Может, что-нибудь надо?

— Спасибо, друзья. Но поздравлять меня не стоит. — Таир поник головой. — Ведь я преступник.

— Ещё мы принесли весть от Лера, — добавил Рикс. — «Тебе надлежит явиться в Минос, в интернат детей-репликантов и заняться ими, а не валять дурака в этом яйце», — это я дословно цитирую Лера.

— И ещё новость, — защебетала Тироль. — В провинции Огейо родилась крылатая. От четырех репликантов, айгорийки и эсперейки. Теперь на планете десять духовнорожденных. Двух мы уже учим летать.

— Меня бы научили.

Таир открыл нишу в стене. Среди заботливо оставленной кем — то одежды выбрал шёлковый голубой костюм: узкие брюки со свободной блузой.

— Может, ты и впрямь полетишь с нами? — предложила Тироль, любуясь, как он подпоясывается широким золотистым ремнём, отчего стан его казался ещё стройнее и крепче.

— Да хоть сейчас. Взмахну руками и… — Он подбежал к Тироль, схватил её и закружил по комнате. Она вцепилась в его рукава перепончатыми пальцами и от удовольствия откинула назад головку с белым хохолком.

— Но это можно и впрямь осуществить, — серьёзно сказал Рикс.

— Да-да, — подтвердила Тироль. — Хотя это и не одобряется кое-кем, своих любимцев мы переносим по воздуху сами.

— Каким же образом?

— Неужели ты никогда не видел наши экипажи?

— Клянусь небом, никогда!

— Ты приготовил ковс, Глэри? — обратился Рикс к икару, сидящему на спинке стула.

— Нужна лишь небольшая подпитка. Через минуту выходите. — Глэри вылетел в окно. За ним последовали остальные.

— Ковс — это ковёр-самолёт, мы будем придавать ему нужное направление. Не боишься?

С Тиролью на руках Таир вышел из дома. Под орехом икары развернули нечто, похожее на надувной матрас, рвущийся вверх, поэтому его придерживали с четырех сторон.

— Садись, — сказал Рикс. — Чтобы не было скучно или страшно, можешь взять Тироль. Впрочем, мы убедились, что ты парень рисковый.

Они сели и ковс, поддерживаемый икарами, взмыл в небо.

«Пожалуй, неплохо задумано: явиться к детям подобным способом», — подумал Таир.

— Ну, как? — Тироль повернула к нему любопытное личико.

— Отлично! Чувствуешь ветер и облака.

Этот допотопный вид передвижения и впрямь был восхитителен. Икары летели не спеша, километрах в двух от земли, то ныряя в лёгкую облачную дымку, то беря курс на солнце. Внизу плыло предместье Миноса с его причудливыми домами-деревьями и домами-раковинами. Таир набрал полную грудь воздуха и закричал от избытка чувств:

— Ого-го! Хо-ро-шо!

Летящие впереди удивлённо обернулись.

— Но, милые мои! — по-разбойничьи свистнув, Таир встал на ковсе во весь рост.

— Осторожней! — взвизгнула Тироль, но было поздно: нога Таира скользнула в сторону и, потеряв равновесие, он полетел вниз, в воздушную пропасть.

Мгновенно бросив лямки, икары ринулись за ним, на лету подхватывая под руки, и только растерявшаяся Тироль в панике хлопала крыльями и кричала тоненьким голоском:

— Ой-ей-ей, держите! Держите его!

Они плавно спикировали прямо на спортплощадку интерната к немалому изумлению детей и выскочивших из здания воспитательниц. Их окружили с восторженными возгласами и воплями:

— С неба! Они упали с облаков!

— Уф! — Таир сел на землю, вытер рукавом лоб. — Кажется, цел и невредим. Мальчишки трогали его за руки и за ноги, девчонки вцепились в золотой пояс, все ещё не до конца веря в реальность его полёта и самого существования.

— Дяденька, может, ты свалился с Земли? — спросил вихрастый шпингалет с ободранными коленками, и у Таира зашлось сердце от той робкой надежды, какая прозвучала в голосе мальчика. Он вскочил, сграбастал мальчугана в объятия и поднял вверх.

— Конечно! Откуда же я мог прилететь, как не с Земли!

Тут поднялось такое, что две молоденькие воспитательницы закрыли уши ладонями: мальчишки свистели в два пальца, а девчонки прыгали и вопили:

— Наш! Наш прилетел! С Земли! Ура!

Напуганные гамом, икары взмыли в небо, Таир лишь успел помахать им и крикнуть вслед:

— Спасибо, друзья! — А потом гаркнул во все горло: — Ти-ши — на!

Вмиг все смолкли. Десятка два горящих восторгом глаз смотрели на него с нескрываемым обожанием.

Он обвёл всех внимательным взглядом. Одетые в яркие спортивные шорты и майки, эти дети разных веков и народов Земли отличались от эсперейских лишь белым, жёлтым и шоколадным цветом лиц да ещё выражением на них неистощимого любопытства и ожидания.

— А вы тоже репликант? — спросила воспитательница, крупная девушка в белой тунике. Таир кивнул.

— Будем знакомы — Елена. Не тот ли вы Таир, которого обещал прислать Лер?

— Он самый, — кивнул Таир и заметил, как мгновенно среагировала эсперейка: молочного цвета лицо и руки тут же вспыхнули золотистым теплом. — Чем могу быть полезен?

Девушка откинула за спину тёмные волосы и, стараясь сохранять официальный тон, сказала:

— Нам очень нужен воспитатель с психологией землянина. В чистом виде этого не найти, но все же… Лер уверен, вы подойдёте.

— Но я никогда не занимался педагогикой.

— Вы любите детей — я это сразу поняла. Чего же ещё? В остальном мы поможем. Пока от вас ничего не требуется, кроме общения с ними. Кстати, вы удачно приземлились?

Таир дурашливо повертел головой, поболтал руками и ногами.

— Кажется, все на месте.

— Вот и прекрасно. Эна, проводи гостя в номер, пусть отдохнёт.

— Но я вовсе не устал и мог бы заняться чем-нибудь. — Он подхватил одной рукой стоящего рядом негритёнка, другой — вихрастого сорванца, который так и не отпустил его ладонь, крепко вцепившись в неё, и поднял обоих над головой. Мальчишки завизжали от удовольствия.

— Дети, идёмте в парк, — строго сказала Эна. — Таир расскажет о своём полёте.

— Каком? С неба на вашу площадку или с Эсперейи на Землю? — Он продолжал подбрасывать визжащих мальчишек.

— С Эсперейи на Землю! — хором ответили дети и побежали в парк.

Здесь было прохладно и таинственно. Вековые дубы, яворы, сикоморы, лиственницы и секвойи затеняли аллеи, придавали парку величественный и одновременно интимный вид. То здесь, то там вспыхивали в листве пламенные цветы тюльпанныхдеревьев. В стороне от аллеи, на лужайке, рос в одиночестве гигантский баньян. Это было любимое место ребят: одни растянулись под деревом на траве, а двое ловко вскарабкались по стволу и скрылись в кроне.

Эна пересчитала детей и всполошилась:

— Где Фатима?

— Да вон, забавляется со своим колобком, — ткнул пальцем куда-то в сторону негритёнок.

Сквозь заросли можжевельника мелькнуло оранжевое платьице девочки лет семи. Она выбежала на аллею, остановилась. В руках её вибрировал прутик, будто подзывая кого-то. Из-за кустов прямо ей под ноги выкатился огненный шарик величиной чуть больше теннисного мяча. Он послушно следовал за девочкой, то отталкиваясь от земли, то приближаясь к прутику, будто был привязан к нему невидимой нитью.

— Вот, полюбуйтесь, опять пасёт яблоко, — озабоченно воскликнула Эна. — Ну, что с ней делать — ведь это же опасно!

— Ничего себе яблочко. Это же энергоматрица. Вероятно, в реплицентре утечка. Надо немедленно сообщить Леру, пусть наведёт на парк уловитель.

— Надо же, приручила колобок, — не без зависти вздохнул кто — то из девочек.

Фатима вышла на поляну. Дети заворожено смотрели на её спутника, послушно летающего над землёй за прутом.

— Сейчас же уведи его отсюда, — побледнела Эна. Пока воспитательница связывалась по браслету мгновенного контакта с Лером, Таир направился к Фатиме.

— Но ведь это мой дружок, — весело сказала она, играя с шариком. Ей нравились испуг и насторожённость присутствующих.

Таир подошёл к ней, взял из рук прутик, ловко насадил на него шар и сильным рывком отбросил в сторону.

— Что ты сделал! — кинулась к нему Фатима. — Он мог обидеться!

— К сожалению, он ничего не может, — строго сказал Таир. — Пойдём, а то скоро пойдёт дождь. С колобком встретишься в другой раз. — Таир взял её за руку и повёл на поляну.

— Эна многозначительно взглянула на него: вот, мол, с какими детьми придётся иметь дело.

— Ничего, — сказал он. — Справимся. Когда-то я был ещё более озорным.

— Ты чем-то похож на моего папу, — сказала Фатима, пристально всматриваясь в него.

Только сейчас он заметил, что у неё такие же, как у него, выпуклые скулы и смуглое лицо.

— Откуда родом?

— Из Кангюя.

— Выходит, земляки. Только ты родилась на две тысячи лет раньше меня.

Тонкий свист пронёсся над их головами — это энергоуловитель притягивал ускользнувшую матрицу, огненной птицей пронёсшуюся в небе. Фатима помахала рукой.