— Сдался ты на мою голову! Встречаются же такие зимородки!
      — Встречаются же такие зимородки! — сказал Седой и вышел из тира.
      Марат, Василь и Зоя Загородько немного еще потоптались у "огневого рубежа" и тоже вышли из тира. Седой шел сам по себе, а ребята сами по себе. Ничто их не связывало. Но какая-то невидимая ниточка продолжала тянуться от летчика к ребятам.
      — Дурной какой-то Зимородок, — пробурчал Василь.
      — Встречаются такие чудаки, — сказала Зоя Загородько.
      Марат молчал, занятый своими мыслями: Зимородок будил в нем любопытство.
      — Чудаков на свете много, — сказал он. — Но кто из-за своего чудачества станет рисковать жизнью? Ты рисковал жизнью? — вдруг спросил он Василя.
      Тот замотал головой.
      — А ты, Зоя Загородько!
      — Я болела дифтеритом, и врачи говорили маме…
      — Не то! — отрезал Марат. — Интересно, как этому Зимородку удалось прыгнуть?
      — А он не прыгал, — с уверенностью сказал Василь. — Летчик привез его обратно, с таким хлопот не оберешься.
      Но Марат пропустил слова друга мимо ушей.
      — Как же он прыгнул?.. Подождите!
      Марат неожиданно прибавил шагу. Среди проходящих он искал глазами Седого. Ребята потянулись за ним. Наконец на другой стороне показалась белая голова. Седой стоял на остановке, ждал автобуса.
      Марат перебежал на другую сторону и подошел к бывшему летчику.
      — Скажите, как он прыгнул… Зимородок?
      Седой удивленно посмотрел на мальчика.
      — Зимородок-то? — он усмехнулся. — Я сам толком не знаю. Мы попали под заградительный огонь. Вероятно, в этом месте наши бомбардировщики шли через фронт. Я лег на левое крыло, чтобы сделать вираж и вернуться. Зимородок вцепился мне в плечо: "Ты куда?" Я ему крикнул: "Отвяжись!" Тут снаряд разорвался совсем близко. Машину швырнуло в сторону. А когда наконец мне удалось прижаться к лесу и все стихло, я оглянулся — сзади никого не было. Улетел Зимородок.
      — Как улетел? — спросил Марат.
      — Не знаю… Может быть, когда я ему крикнул "отвяжись!", он отвязался от сиденья и выпрыгнул. А может быть, вывалился на крутом вираже. Мне было не до него.
      — Ну да… не до него… — задумчиво повторил Марат.
      В это время подошел автобус и увез Седого.
      И когда автобус отъехал от остановки, Маратом овладело какое-то странное щемящее чувство, словно на этом пыльном городском автобусе уехал не случайный знакомый, Седой, а отчаянный парнишка по прозвищу Зимородок.
      — Улетел Зимородок, — одними губами произнес Марат.
      — Да ладно тебе! — Подоспевший Василь ткнул его в бок.
      А Зоя Загородько потянула Марата за рукав.
      — Но как он приземлился? — Марат сорвался с места и побежал за автобусом.
      Главное было узнать, как он приземлился! Но автобус был уже далеко.
      Марат остановился. Ребята догнали его.
      — Надо будет разыскать Седого. Как это я упустил его? Может быть, твой отец знает его? — спросил он у Зои Загородько. — Летчики все знают друг друга.
      — Я спрошу, — пообещала Зоя.
      И все трое пошли своей дорогой.

4

      Уехал Седой. Улетел Зимородок. Течение времени подхватило троих одноклассников и понесло их дальше. И ничего в их жизни не изменилось. Но маленькое незаметное зернышко, оброненное бывшим летчиком, неожиданно проросло в сердце Марата. Зимородок как бы встал за его плечами, в пиджачке, изрядно помятом лямками парашюта, и глуховатым голосом спросил:
      "Послушай, что надо сделать, чтобы парашют сработал?.. Я ни разу не прыгал… Куда запропастилось это кольцо?.."
      Было в Зимородке что-то неокрепшее и даже беспомощное, и вместе с тем его поступками двигала отчаянная отвага. Ему было труднее, чем закаленным, опытным бойцам, но он надел парашют, снятый с мертвого солдата. Он делал свое военное дело, не задумываясь о том, что это может стоить ему жизни. А может быть, он, неумеха, просто не научился дорожить жизнью?
      Сам того не замечая, Марат привязался к Зимородку, и между ними завязалась таинственная, никому не ведомая дружба. Теперь Марат все чаще искал ответа на вопрос: раскрылся парашют или был действительно неисправным? Был ли взорван мост? Жив Зимородок или погиб? На эти вопросы мог ответить только Седой.
      Марат отправился в тир в надежде встретить летчика.
      В тире шла своя раз и навсегда заведенная жизнь. Утром здесь редко звучали выстрелы. Днем поднималась беспорядочная стрельба — днем тир принадлежал ребятам. Сколько несъеденных завтраков обращалось здесь в маленькие свинцовые пульки, которые чаще летели "за молоко" и значительно реже со звоном ударялись в металлические кружочки, опуская шлагбаум и заставляя вертеться мельницу.
      Вечером в тир приходили взрослые. Среди них было немало людей, которые в свое время держали в руках куда более грозное оружие и стреляли не по мишеням, а по врагу. Бывшие фронтовики заходили в тир проверить глаз и руку.
      Марат перешагнул порог и подошел к "огневому рубежу". Бабка сидела неподвижно, как неживая, и только в ее толстых красных пальцах электрическими искорками вспыхивали кончики проворных спиц.
      — Здравствуйте!
      Бабка не ответила на приветствие.
      — К вам не заходил такой… седой?
      — Разные ходят. И седые и лысые. Стрелять не будешь? Тогда проходи, проходи…
      — Мне он очень нужен.
      Ничего не трогало бабку. Она окаменела. Ушла в свою работу.
      — Мне надо узнать про Зимородка!
      — Птица не работает. Птица на ремонте, — буркнула бабка.
      Ничего она не поняла. Ничего не чувствовала, стеклянная, деревянная, оловянная, каменная!
      Зимородок уходил от мальчика. Он растворялся во мгле далекой безвестности. Но чем больше он отдалялся, тем сильнее тянуло к нему Марата.
      Неужели парашют не раскрылся?
      Для того чтобы узнать о парашюте, надо узнать о Новом мосте. Потому что если мост был взорван, значит, парашют раскрылся.
      В тире гремели выстрелы.
      Друзья давно забыли о седом летчике и его рассказе. Они как бы оставили Марата и Зимородка одних в тревожной безвестности. Марат решил пойти в музей. Это был слишком простой путь, но другого пока не было. Но крайней мере, про мост там должны были знать…
      В музее маленький чернявый человечек в золотых очках спросил Марата:
      — Тебя интересует Новый мост? Новый мост на станции Река?
      — Его должны были взорвать.
      — Тебе это известно? — Чернявый человек наклонил голову набок.
      — Был приказ: взорвать Новый мост.
      — Это надо еще доказать. — Маленький человек сверкнул очками. Подожди.
      Он ушел куда-то, оставив мальчика в зале, уставленном старым оружием и другими предметами, которые в свое время были обыкновенными вещами, а теперь стали музейной редкостью. Марат рассматривал их, и ему казалось, что он чувствует тепло рук, которые касались оружия. Тепло не исчезло, хотя сами владельцы пистолетов и автоматов давно спят в холодной земле. Тепло было продолжением их жизни, их подвига. Может быть, под музейным стеклом хранится смятый пиджачок гражданского покроя…
      Мальчик не заметил, как в зале снова появился чернявый.
      — Новый мост был действительно взорван. Произошло это 23 августа 1943 года. Взрыв моста заморозил несколько фашистских эшелонов с горючим и боеприпасами. И обеспечил успешные действия нашей армии… А кто взорвал мост, не установлено.
      — Мост взорвал Зимородок, — твердо сказал мальчик.
      — Мы не располагаем такими данными. Возможно, действовала наша авиация…
      — Авиация действовала, — сказал Марат. — «Кукурузник». Но взорвал мост Зимородок…
      — Зимородок! Странная фамилия… Но это надо доказать!
      Это надо еще доказать! А пока это еще не доказано, не существует ни Зимородка, ни его подвига, и то, что он полетел с парашютом, который мог не раскрыться, — ровным счетом ничего не значит. И то, что мост был взорван, тоже не в счет?!
      Глаза Марата, насмешливые, коричневые глаза, сердито заблестели, и он спросил:
      — Если имя не доказано, значит, подвиг совершен никем?
      — Почему никем? — Человек в золотых очках сохранял спокойствие. Неизвестным солдатом.
      — Когда солдаты уходили на войну, у них были имя и фамилия. Почему же, когда погибали за Родину, становились неизвестными? Это несправедливо! Мост был взорван! Его взорвал Зимородок.
      Чернявый человек пожал плечами и, стуча каблуками, зашагал по залу, а мальчик стоял среди старых орудий и автоматов, и на него со стен смотрели портреты героев.
      Но мост взорван — значит, парашют раскрылся, и жизнь Зимородка продлена на час, а может быть, на день. И теперь все в твоих руках: продлить его жизнь дальше или оборвать, потому что "это еще надо доказать".
      — Главное, что парашют раскрылся, — сам себе сказал мальчик и медленно пошел к двери.

5

      Друзья стояли на мосту втроем и, облокотясь на теплые от солнца деревянные перила, смотрели в воду. Вода двигалась. Ее струи, омывая опоры, завихрялись, образовывали водоворот.
      Василь следил за игрой рыбы. Зоя Загородько щурила глаза, стараясь задержать ресницами солнечный зайчик, который отрывался от воды и ударял в глаза. Марат видел тяжелые железные фермы, скрученные взрывом и выступающие из воды, как остов погибшего чудовища. Зимородок не знал, как раскрыть парашют, но он умел обращаться с толом. С тех пор много утекло воды — этой пахнущей глубинным холодом и травой. Воды и времени.
      А что такое время? Станции! Мимо одних поезд уже промчался, до других еще не дошел. Но как быть, если тебе до зарезу нужно вернуться на станцию, давно оставшуюся позади?
      — Ты бы могла прыгнуть с моста в реку? — неожиданно спросил Василь Зою Загородько.
      Девочка ответила не сразу.
      — Я бы прыгнула, если бы надо было спасти маму.
      — Привираешь, — сказал Василь. — Зачем прыгать с моста, когда можно побежать и нырнуть с берега.
      — Зимородок не стал бы рассуждать, — сказал Марат.
      Василь тихо засмеялся.
      — Потеха этот Зимородок. Седой выдумал его.
      — Седой не врет, — твердо сказал Марат. — Кто стреляет без промаха, тот не врет. Кто врет — тот мажет. Мажет и врет.
      — Я никогда не вру, а стрелять не умею, — призналась Зоя Загородько, поправляя жиденькую челку на смуглом лбу.
      Но Марат не слушал ее, он смотрел на движущуюся воду. Рядом с ним стоял Зимородок. Он стоял, облокотясь на перила, и смотрел в воду. И от его присутствия в мальчике пробудилась какая-то незнакомая сила. Ему начинало казаться, что он стоит на том самом Новом мосту, который будет взорван. Но это надо еще доказать, для этого надо прыгнуть. Надо прыгнуть, как это ни страшно. Зимородку тоже было страшно, и он не знал, как действовать с парашютом. Как прыгать: «ласточкой» или «солдатиком»?
      Василь следил за игрой рыб. Зоя Загородько играла с солнечным зайчиком. Они не заметили, как Марат скинул джинсы с ковбоем на заднем кармане и свернул улиткой широкий кожаный ремень. Только когда он оторвался от края моста и полетел навстречу бегущей воде, они увидели.
      Марат стоял в воде и тяжело дышал. Вода текла по его широким скулам, по шее, по плечам. Одной рукой он придерживал другую. Он был бледен. Веснушки исчезли с широких скул. Коричневые глаза смотрели куда-то вдаль: они улыбались его мыслям.
      — Ты жив? — спросила Зоя Загородько, хотя своими глазами видела, что жив.
      — Надо было "солдатиком", — запоздало посоветовал Василь.
      — Молчи! — оборвала его Зоя Загородько. — Молчи. Все это глупости. Что у тебя с рукой?
      — Не знаю, — ответил Марат.
      Он смотрел на друзей, но был озабочен своими мыслями. Голова его гудела. И он еще испытывал холодящее ошеломление, которое началось с того мгновения, когда он оторвался от моста. Его слегка познабливало. Одна рука была тяжелее другой.
      Марат вышел из воды и стал одеваться. Он вдруг заторопился. Никак не мог попасть в штанину, смешно танцевал на одной ноге. От мокрой спины на рубашке выступили пятна. Отбитая рука не слушалась. И военный ремень он затянул одной рукой.
      — Я поеду на станцию Река, — вдруг сказал он.
      Ребята пожали плечами. Что за станция Река, для чего станция Река?

6

      — Да, я работала на переезде, когда он взорвал мост. Он появился к утру. Сперва я услышала слабый свист. Как будто под окном пела иволга. Я выглянула. Он стоял под окном. За спиной — мешок.
      Марат сидел на краешке табуретки и не сводил глаз с худой старухи. Лицо у нее было желтоватое, цвета подсолнечного масла, редкие волосы причесаны на пробор. Платок с поблекшими цветочками сполз с головы на спину и лег вокруг шеи, как пионерский галстук.
      В маленькой комнате стояли кровать, стол, бадейка с водой. В углу покрытый вышитой скатертью телевизор. Полы чистые, некрашеные, с полосатыми домоткаными половиками. За окном — железнодорожные пути.
      — Он смотрел в окно. Я не знала, кто он и что ему надо. Не хотела отпирать. Но я баба, а он мужик. А мужики все ходили с оружием. Никакие запоры не помогали. Я спросила: "Чего тебе?" Он ответил: «Отопри». Я отперла.
      Зимородок стоял в дверях в смятом пиджаке, с мешком, который оттягивал плечо и, стало быть, был очень тяжелым.
      — Здравствуй, хозяйка, — сказал он тихо и опустил мешок на пол.
      Его лица почти не было видно. Сторожка освещалась только слабой полоской занимающейся зари. Лица хозяйки тоже не было видно. Она забилась в темный угол.
      — Здравствуй, хозяйка, — повторил он.
      — Что тебе надо? — послышалось из темного угла. — Нет у меня ничего. Все, что было, забрали. Хочешь бульбы?
      — У меня бульбы целый мешок, — сказал он. — Я в дороге подвернул ногу. Нет ли у тебя тряпицы поплотней?
      Хозяйка сторожки несколько осмелела. Вышла из своего темного угла. Зеленая заря осветила краешек ее лица и светлую дорожку пробора. То, что незнакомец ничего не требовал, а просил перевязать ногу, успокоило ее. Она нашла тряпицу и почти скомандовала:
      — Разувайся!
      Он снял полуботинок. Штатский. Со сбитым каблуком. Нога у него была чистой и не пахла прелой портянкой. Она положила под его ступню руку: ступня оказалась холодной, но на подъеме нога вспухла и горела.
      — Больно?
      — Ты бинтуй. Не церемонься.
      Она стала осторожно накладывать виток за витком, а он морщился от боли и говорил:
      — Крепче! Крепче! Мне ходить надо!
      — Где это ты так ногу подвернул? — спросила она.
      — Споткнулся на ровном месте, — ответил он и просвистел иволгой.
      — Что ты за птица? — вздохнула хозяйка сторожки и посмотрела ему в лицо.
      — Зимородок… Меня мама родила зимой в санях. С тех пор меня зовут Зимородком. Я мешок поставлю в угол?
      Этот вопрос означал совершенно другое: "Я у вас останусь?"
      — Ставь, — сдержанно ответила хозяйка, и ее ответ означал: «Оставайся».
      Вдалеке послышался гудок паровоза. Хозяйка быстро подхватила большой фонарь с красным и зеленым стеклами и вышла на улицу. Мимо сторожки с грохотом мчался эшелон. Колеса пели и отбивали на стыках чечетку. А на платформах под темными чехлами угадывались очертания танков, похожие на застывших слонов с вытянутыми хоботами. Ей казалось, что зеленый огонек притягивает эту гремящую очередь вагонов.
      Когда она вернулась в сторожку, незнакомец спал, подняв воротник пиджака.
      Она поставила фонарь на пол и села на стул. И так сидела долго, прислушиваясь к его ровному дыханию. Потом какое-то смутное чувство заставило ее подняться, и, стараясь не наступать на скрипучие половицы, она подошла к мешку. Вся разгадка незнакомца была в этом мешке. Она опустилась на колени, развязала узел, запустила руку поглубже и нащупала что-то холодное и твердое, похожее на уголь. Она вынула из мешка незнакомый предмет. Это был брикет тола.
      Женщина не дыша оглянулась на спящего. Он сидел на кровати и следил за ней. Некоторое время они смотрели друг на друга. Потом он сказал:
      — Что теперь будем делать?
      И засвистел иволгой.
      — Он засвистел иволгой, и мне стало не так страшно. Но я поняла, что ввязалась в историю, за которую могут повесить. Он сказал, что ему надо забросить этот мешок на мост. Спросил, медленно ли идут поезда по мосту. Я сказала — медленно.
      В это время зазвонил звонок. И хозяйка сторожки, подхватив футляр с флажками, похожий на двустволку, вышла за дверь. Марат пошел за ней.
      С той стороны реки, вытянувшись в алую полоску, шел тяжелый состав. Он приближался к мосту. Мост был легким и четким, словно нарисованный черным карандашом на голубой бумаге. Но когда состав побежал по мосту, мост запел. Теперь он был похож на поющую стальную арфу.
      — Красивый мост! — сказал Марат.
      — Мост как мост, — отозвалась хозяйка сторожки.
      Она как-то изменилась: вытянулась, приосанилась. Ее рука с желтым флажком застыла на весу. Но Марат заметил, что рука слегка дрожит.
      Поезд пронесся мимо переезда, обдав пылью и грохотом мальчика и хозяйку сторожки.
      Когда поезд прошел и мост затих, мальчик спросил:
      — Что было дальше?
      — Весь день он просидел в картофельной яме. Идем, я тебе покажу эту яму.
      Они вошли в дом. Крышка картофельной ямы была под кроватью. Пришлось отодвинуть кровать, чтобы открыть ее. Марат заглянул внутрь. Из ямы пахнуло холодом и прелью. Она напоминала начало подземного хода, идущего в неизвестном направлении.
      — Можно залезть?
      — Лезь!
      Мальчик легко соскользнул в яму. Она оказалась довольно просторной. Картошки в ней почти не было. Марат закрыл за собой крышку и очутился в сплошной тьме. Только в щелку проникал свет, настолько слабый, что не мог ничего осветить, а оттенял тьму.
      Марат сделал шаг вперед и нащупал рукой стенку. Он опустился на корточки и спиной почувствовал влажный холод глины. Так Зимородок ждал своего часа. Ему тоже было холодно, и у него затекли ноги. Одна нога болела…
      А женщина продолжала рассказ:
      — Следующая ночь выдалась дождливая, мглистая. Прожектора на мосту уперлись в туман, и дальше им ходу не было. Мы ждали порожнего товарняка. Зимородок подхватил свой мешок "с бульбой" и сказал: "Пойдем, хозяйка, проводишь меня до околицы".
      — Пойдем, хозяйка, проводишь меня до околицы, — сказал Зимородок и поднялся со скамьи.
      Хозяйка зажгла тяжелый фонарь и осветила незваного гостя. Ей неожиданно стало жалко этого щуплого парня, который весь согнулся под тяжестью мешка да еще прихрамывал. И не было на нем ни ватника, ни дождевика, а смятый пиджачок. Она заметила, что одна пуговица оторвана, и предложила:
      — Давай пришью пуговицу.
      Он улыбнулся и сказал:
      — В другой раз! Пошли!
      — Пошли, — вздохнула хозяйка. — Я выйду первая.
      Когда они очутились под дождем у переезда, поезд приближался. Земля вздрагивала от ударов колес.
      — Я тебя хочу попросить, — сказал Зимородок. — Ты можешь минуты две подержать красный свет?
      — Это еще зачем? — женщина испуганно посмотрела на Зимородка.
      — Чтобы поезд притормозил, а то я с кривой ногой не вскочу на подножку.
      Она ничего не ответила. Стояла с опущенным фонарем. А он ждал, какой сигнал подаст она машинисту. Состав приближался. Она все медлила. Страх боролся в ней с сочувствием. Наконец она медленно подняла фонарь — выжала его, как гирю. Он тянул руку вниз, но она с усилием держала его на уровне головы красным огнем в сторону надвигающегося эшелона. Состав стал сбавлять скорость. Заскрипели буксы. Зимородок сказал:
      — Давай зеленый.
      А она все держала красный. И казалось, что сейчас на глухом переезде, перед носом немецкого эшелона, она держит красное знамя.
      — Давай зеленый! Все дело испортишь!
      Она повернула фонарь. И сразу руке стало легче. А мимо уже медленно плыли вагоны. Он стоял с ней рядом. Но через мгновение она оглянулась его уже не было. Только был — и исчез. Улетел Зимородок…
      — Примерно через час грохнуло, я присела на пол, закрыла руками глаза. Дом тряхнуло. Дверь распахнулась со скрипом. Косой дождь вместе с ветром залетел в дом. Я собрала узелок и ушла.
      — Он погиб? — спросил Марат.
      — Кто его знает, может быть, погиб, может быть, миновала его смерть. У него была легкая рука. За такую руку смерти трудно ухватиться.
      След Зимородка оборвался.
      Когда Марат уходил, хозяйка сторожки сказала:
      — Есть тут у нас старожил. Павлов. Он в милиции работает.
      Она оставила мальчику луч надежды.

7

      Новый мост взлетел на воздух, рухнули в реку тяжелые, почерневшие от огня фермы. Остановилось движение к фронту. Снаряды на время стали безвредными, а бензин бесполезным, как вода. Сколько солдатских жизней спас Новый мост, задержавший смерть! Многие и теперь живы… Но ведь мост не сам взлетел в небо. Был человек, назвавшийся Зимородком. И было у него имя. Мама называла его тем именем, ребята в школе. И на фронт он уходил с тем именем, а не с птичьим.
      Зимородок. Бесстрашная птица с прямым острым клювом. Он ныряет на большую глубину и возвращается с победой. И если он улетает накануне жестокой зимы, то с первыми теплыми днями возвращается к своему гнездовью.
      Марат шагал по шпалам. Он спешил, потому что впереди возник просвет. Ему не терпелось отвоевать у забвения еще частичку жизни Зимородка.
      В отделении милиции его спросили:
      — По вызову?
      — Нет, сам.
      — Что натворил?
      — Ничего я не натворил. Мне нужен товарищ Павлов.
      — Так бы и говорил: вызван к товарищу Павлову.
      — Да не вызван я…
      — Сиди. Жди. Вызовут. Как зовут?
      — Марат. Я ищу человека.
      — Так бы и говорил.
      — Я так и говорю.
      — Не груби старшим… Как фамилия человека?
      — Нет у него фамилии. Есть прозвище…
      — Прозвище? Это по уголовной части. Ну-ка шагай в ту дверь.
      Марат постучал "в ту дверь". Из-за "той двери" крикнули: "Заходи!" Марат вошел. В комнате за столом сидел пожилой грузный человек в белой рубахе.
      — Здравствуйте. Мне нужен товарищ Павлов.
      — Я Павлов.
      На голове у Павлова не было ни единого волоска. Он был лыс, как глобус. Загорелый, обветренный глобус.
      — Я по поводу Нового моста. Его взорвал…
      — Следопыт? — прервал мальчика Павлов.
      — Ищу человека… Хочу знать о нем правду…
      — Ищешь правду? — Следователь встал и подошел к окну. — И я ищу. Только мы с тобой, брат, разную правду ищем. Я ищу преступников, а ты героев. Издалека приехал?
      — Из города.
      — Хорошо, — сказал следователь и провел ладонью по лысой голове. Вероятно, эта привычка осталась у него с тех времен, когда на голове росли волосы, может быть, кудрявые. — Я уважаю людей, которые ищут правду. Тебя интересует мост?
      — Мост, — сказал Марат, с любопытством слушая следователя.
      — Вот он — из окна виден. Новый мост. Три раза его взрывали. И три раза строили заново. В Париже тоже самый старый мост называется Новым. Парадокс!
      — Вы знали Зимородка? — в упор спросил мальчик.
      — Какого Зимородка?
      — Который взорвал мост.
      Следователь ответил не сразу.
      — Разговор долгий, а мне сейчас выезжать на происшествие. — Он задумался и вдруг сказал: — Поедем со мной?
      — Поедем.
      Следователь открыл ящик стола и извлек оттуда булку и колбасу. То и другое он разделил на две части.
      — Давай подкрепимся. Дорога дальняя.
      Марат хотел отказаться, но Павлов скомандовал:
      — Ешь без разговоров!
      И они оба решительно вышли из комнаты, жуя на ходу булку с колбасой.
      Потом они мчались на мотоцикле. Марат сидел сзади в седле, двумя руками ухватившись за ручку. Дорога бежала навстречу из дали, из полей, из леса. Она сбегала с пригорков и бросалась под колеса мотоцикла. И колесо, как жернов, перемалывало дорогу, и сзади поднималось светлое мучное облако. Мотоцикл тарахтел, встречный ветер свистел в ушах, и, чтобы слышать друг друга, спутникам приходилось кричать.
      — Когда я был мальчишкой, — рассказывал следователь своему пассажиру, — из-за этого моста чуть на тот свет не попал. Ничего я не взрывал. Дело было иначе…
      После внезапного взрыва Нового моста фашисты согнали все население станции Река на вокзальную площадь.
      Был жаркий июльский день. Люди стояли в этой бесконечной шеренге. Дети плакали. Женщины лихорадочно смотрели по сторонам, словно ждали откуда-то помощи. Старики стояли неподвижно. Старики всегда кажутся равнодушными. Но на самом деле они так же хотят жить, как и молодые.
      — Если вы не скажете, кто взорвал мост, мы расстреляем каждого второго, — сказал немецкий офицер.
      Люди молчали. Нет, не все они были твердыми и неотступными. Они не знали, кто этот смельчак, который дождливой ночью взорвал мост через реку.
      Так они стояли долго. Под палящим солнцем. Какое-то тупое безразличие овладевало ими. Они ждали избавления. Любого избавления от неподвижного, изнурительного стояния под солнцем. Офицер уходил и возвращался. Наконец он разделил людей на две шеренги.
      Люди молчали. У кого-то на руках плакал ребенок. Кто-то надолго закашлялся. Офицер наклонился и сорвал с газона ромашку. Он повернулся к шеренге, стоящей лицом к солнцу, и стал гадать, он отрывал лепестки и приговаривал: "Любит — не любит…"
      Глаза людей были прикованы к этой ромашке, которая должна была решить их судьбу. "Любит — не любит…" Лепестков оставалось все меньше. Он отрывал их, как крылышки у небольшого белого мотылька. Наконец он оторвал последний лепесток.
      — "Не любит". Слышите — не любит вас, а любит их, — он кивнул на правую шеренгу. — Они пойдут домой, а вы отправитесь на тот свет. В последний раз спрашиваю: кто взорвал мост?.. Можете не плакать! Мне не нужны ваши слезы. Мне нужен человек, который взорвал мост… Приготовить два пулемета. Последняя минута на размышления.
      Все сжались, втянули головы в плечи. Стиснули руки в кулаки. И на площади установилась напряженная, глухая тишина. Казалось, люди затаили дыхание, чтобы ничем не потревожить эту тишину, которой суждено было оборваться вместе с их жизнью. Но страшную тишину разорвал не выстрел, а голос. Такой негромкий, глуховатый голос:
      — Я взорвал мост!
      Люди вздрогнули и испуганно обернулись на голос, как в темноте оборачиваются на внезапно вспыхнувший свет. Они увидели невысокого щуплого парня в помятом пиджаке. Он шел по площади, опираясь на палку. Левая нога его как бы проваливалась в землю, но правая, здоровая, ступала твердо.
      Офицер, удивленный не меньше остальных таким поворотом событий, все еще держал в протянутой руке белое крылышко "не любит". А парень шел к нему между шеренгами, и десятки глаз — усталых, заплаканных, печальных, темных, непонимающих, прищуренных, широко открытых — провожали его, дарили ему благодарность и прощальный привет.
      — Как тебя зовут? — спросил кто-то из стоящих в шеренге.
      Парень на мгновение задержал шаг и тихо сказал:
      — Зимородок.
      И его имя — непонятное, птичье имя — пролетело от одного к другому по шеренге, становясь таким же дорогим, как слово «жизнь».
      — Всем по домам! — приказал офицер. — Его допросить и расстрелять! Быстро! Быстро!
      Офицер опустил руку, и белое крылышко, кружась по ветру, опустилось на землю и больше уже не взлетало…
      Белые плоские облака плыли над полем, а тени от них темными пятнами двигались по траве и по набирающим силу хлебам. Мотоцикл мчался вперед, и пыль оседала на сморщенные ладошки подорожника.
      — И его расстреляли? — спросил Марат.
      Следователь ответил не сразу:
      — Этого я не видел. Нас разогнали по домам… Какие-то выстрелы я слышал. Фашисты могли расстрелять за кусок хлеба, а тут мост… Разве может быть сомнение?
      И все-таки представить себе Зимородка мертвым, лежащим на земле Марат не мог. Удивительный боец в помятом пиджаке на двух пуговицах жил в мыслях мальчика. И эту его жизнь никто не властен был оборвать.
      Поезд тихо постукивал на стыках. Марат стоял у окна и смотрел, как рельсы скрещивались и расходились. Одни неслись вперед, теряясь в хитросплетениях станционных путей; другие обрывались в тупиках. Когда же стемнело, у стрелок зажглись низкие фонари, похожие на маленькие сухопутные маячки. Как выбрать себе нужный маячок, который откроет широкий простор, а не заведет в тупик?
      Когда поезд с глухим медленным гулом начал втягиваться в фермы Нового моста, за плечами Марата встал Зимородок. Усталый, с бессонными глазами, смотрящими как бы из глубины.
      "Человек очень живучее существо, — сказал Зимородок. — В него стреляют — он поднимается снова, а если не может подняться сам, то вместо него встают такие же, как он, только помоложе и посильнее".
      "Как это помоложе и посильнее?" — спросил Марат.
      "А очень просто: я упаду, ты встанешь на мое место. И опять живет человек, работает, борется. Важно, чтобы ты был похож на меня. Ты вообще-то веришь в чудеса?"
      "Не знаю".
      "Я в чудеса не верю. Я верю в надежду. Надежда — большая сила. Ты думаешь, человек идет когда-нибудь на верную смерть? Нет! Даже герой. Человек идет в бой с надеждой, что пуля пролетит мимо. Даже когда стреляют в упор, человек надеется. И чем больше у человека надежды, тем больше бесстрашия. Мне всегда помогала надежда. Мне с ней легко жилось и воевалось. Понял?"
      "Понял", — прошептал Марат.
      Он так и не повернул головы. Он чувствовал, что Зимородок стоит за его плечами, слышал его дыхание, но не повернул головы, а неотрывно смотрел за маячками, которые всплывали из темноты и исчезали за спиной. И звезды в небе тоже казались маячками — негаснущими маячками надежды.
      На другой день друзья уже поджидали его на мосту. Они стояли, прислонясь спиной к перилам, портфели лежали у ног. Марат подошел к ребятам. Бросил портфель и тоже прислонился к перилам. Так они все трое стояли молча. Наконец Марат заговорил:
      — Мост он взорвал. Значит, парашют раскрылся. Только при прыжке подвернулась нога. Но потом его расстреляли.
      — Поймали? — спросил Василь.
      — Нет, он сам признался.
      — Не может быть! — вырвалось у Зои Загородько. — Как же сам?
      — Фашисты хотели расстрелять много людей.