Вдруг он вздрогнул и оцепенел. Кей. Там есть Кей.
      — Не вздумай выходить, — тихо сказал Мамия.
      Но я его не послушался. Перед лифтом, метрах в десяти от нас, стояла Кей.
      В той самой белой ночной рубашке с длинным подолом и без рукавов.
      — Кей.
      — Молчи, Харада, — резко сказал Мамия. Он отлично знал, что мертвецам отвечать нельзя.
      Кей смотрела на меня. Очень серьезно.
      — Молчи, — опять сказал Мамия.
      Кей, как были мы с тобой близки... Теперь же, узнав, что ты мертва, я уже стою по другую сторону. Однако мне опротивело все. Что останется в моей жизни, прогони я женщину, которая молилась за меня, крепко прижимаясь к моей груди? И после всего этого я должен ее ненавидеть?
      — Я все знаю, — сказал я.
      — Перестань, — попытался перебить меня Мамия, вцепившись в четки обеими руками. — Господи, помилуй! — крикнул он, обращаясь к Кей.
      Мне хотелось перехватить эти слова в воздухе, чтобы они не успели до нее долететь, и я выпалил:
      — Давай будем вместе! Мне все равно, только давай будем вместе.
      — Что ты несешь? — вытянув перед собой руки с четками, крикнул Мамия.
      Вдруг Кей сделала шаг вперед.
      Мамия тоже отступил на шаг и закричал еще громче:
      — Господи, помилуй! Господи, помилуй!
      Кей шагнула еще.
      — Слушай, — спросил вдруг Мамия, — какой она веры?
      — По-моему, атеистка.
      — А ее семья?
      — Таких подробностей я не знаю.
      — Ты так спокоен, будто тебя это не касается.
      Я смотрел на Кей.
      Кей тоже смотрела на меня. И, не сводя с меня глаз, продолжала делать шаг за шагом.
      — Она идет, идет... — Мамия трясся от страха.
      — Отойди, — крикнул я ему, не отрывая глаз от Кей. — Я же говорю, отойди. За мной тебе достанется меньше. Прямо за нами — конец коридора, тупик.
      — Не бойся, тебе она ничего не сделает.
      Кей подходила все ближе.
      Естественно, она ничего не сделает.
      Может, как-нибудь обойдется. Что мешает нам жить вместе?
      Кей еще ближе. Еще шагов пять — и она окажется прямо предо мной.
      Я стоял неподвижно. Почему я не двигался? Почему стоял, как оцепеневший? Почему не пошел навстречу, не обнял ее?
      Кей подошла.
      Она стояла прямо передо мной.
      — Кей, — позвал я.
      Какой холодный у нее взгляд. Я пытался уловить в ее глазах хоть какое-то настроение, какую-то искру жизни, но когда она оказалась рядом, в них не было ни капли тепла. Только ледяной мрак пронизывал меня.
      Ее посиневшие губы зашевелились, силясь что-то произнести. Едва приоткрыв рот, она спросила:
      — Помнишь?
      Голос был низким и грубым. В нем чувствовался укор.
      — Что?
      Мой голос дрогнул. Почему она говорит со мной, как мужчина?
      — Ночь с шампанским.
      — Да.
      Тогда я бесцеремонно отправил ее восвояси. Я был не в духе и не хотел никого видеть. Потом, правда, понял, что был неправ. Но кто бы мог подумать, что из-за этого она покончит с собой? Хотя мне было беспокойно, и я даже разглядывал в ту дождливую ночь ее окна...
      Но в ту ночь Кей умерла. Зарезала себя. Семь ударов в грудь.
      — Я возьму тебя в попутчики.
      Кей сделала еще один шаг. Я невольно отступил. Еще один. Я попытался устоять на ногах, но не удержался, и меня словно отбросило назад. Меня просто физически толкал назад ее злобный взгляд.
      Выходит, она ломала комедию? Устроила все это представление, чтобы утянуть за собой? Как она говорит — «взять в попутчики?» Все, что я считал ее любовью, было чистым злом. И не ради любви она молилась, говоря, что я умру, если не расстанусь с родителями.
      Кей будто прочла мои мысли — в ее глазах промелькнула усмешка.
      — А ты как хотел, дурашка?
      Однако увлекать за собой в могилу человека только за то, что он отказался с тобой выпить, — это уж слишком... Хотя жизнь — такая штука... Чего в ней не бывает...
      Спина уперлась в стену. Дальше отступать некуда.
      — Ладно, живи, — сказали глаза Кей. На самом деле произнесли это губы, но под ее натиском я видел одни только глаза. — Береги свою ничтожную жизнь.
      Что, не хочешь «взять меня в попутчики»?
      — Не то что не хочу, — ответили глаза, — не могу. Когда ты вышел в коридор, твое сердце было уже далеко. Далеко, хотя ты так красиво обещал мне, что мы будем жить вместе.
      Сам я того не ощущал, но если вдуматься... пожалуй, так оно и было.
      Вот, значит, как: не открывал бы я ей душу, и она не могла бы отнимать у меня жизнь. Хотя кому ведомы законы потустороннего мира?
      — Я не стану тебя убивать, но знай, что я тебя нисколько не любила.
      У меня закружилась голова.
      И вдруг Кей начала постепенно удаляться. Так же, как и пришла, — но теперь она словно бы скользила спиной вперед. И если сюда она продвигалась шаг за шагом, то обратно вмиг отстранилась метра на четыре. Похоже, она возвращалась...
      Затем на ее груди что-то шевельнулось.
      На белой сорочке проступило черное пятно. Нет — не черное. Красное. По чистой ткани расплывалась краснота. Свежая кровь. Из груди — этого запретного для меня места на теле Кей — словно живое существо, струилась красивая алая кровь.
      Она стекала потоками по длинным складкам одежды, била пульсом и растекалась по полу.
      Я посмотрел ей в глаза.
      Кей стояла, как бы силой одной только злой воли пытаясь совладать с кровотечением.
      Затем силуэт ее стал меркнуть.
      Так же, как и у родителей. Только быстро. Вот она уже стала полупрозрачной. Еще немного — и остался лишь мысленный образ, легкая тень на сетчатке, контуры воспоминания... Продержались недолго, словно летнее марево, и бесследно исчезли.
      Остался лишь мрачный коридор седьмого этажа.
      И ни капли крови на полу.
      Я услышал, как Мамия глубоко вдохнул.
      Сам я не шевелился.
      Мне казалось, что в глазах Кей я успел заметить грусть и печаль разлуки. И это после всего, что она натворила... О моя неискоренимая сентиментальность...

Глава 16