Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Черные алмазы

ModernLib.Net / Йокаи Мор / Черные алмазы - Чтение (стр. 12)
Автор: Йокаи Мор
Жанр:

 

 


      Графиня Ангела – совершенная красавица.
      Дед графини Ангелы выдающийся политический деятель, его имя окружено ореолом. Это и хорошо и плохо.
      Во всяком случае, простой смертный из мира lateiner {человек, знающий латынь (фр.)}, когда его представляли молодой красавице графине и он обменивался с ней несколькими фразами, считал вполне естественным завести разговор о ее дяде, князе Тибальде Бондавари, и, как водится, поинтересоваться его здоровьем.
      Графиня Ангела тут же замолкала, холодно выслушивала представленного ей человека, пока у того не иссякала тема разговора и он не отходил от нее. Больше от графини он не услышит ни слова.
      Иной раз даже у ученого мужа сжималось сердце, когда эти прекрасные очи, минуту назад сиявшие приветливой улыбкой, вдруг начинали излучать ледяной холод.
      Графиня Ангела – идеал красоты, мы уже говорили об этом и не устанем повторять и вновь и вновь изумляться. Чистое благородное лицо с совершенными, античными чертами; нос прелестной формы, тонко очерченные губы, длинные стрелы бровей и бросающие тень ресницы, прикрывающие глаза богини. Когда эти очи сверкают или прячутся, кажется, что они черные, и лишь когда их осеняет улыбка, видно, что они синие. Густые темно-каштановые волосы с золотым отливом. И в лице, и в фигуре разлито сознание собственного очарования, ощущение того, что она является центром некоего мира и своим положением удовлетворена. Ей известно, что красота – это власть!
      Но почему же эти прекрасные очи бросают ледяные взоры на несчастного пришельца, который в качестве вступления к беседе с графиней Ангелой Бондавари находит естественным и уместным упомянуть о заслугах князя Тибальда Бондавари?
      Разумеется, высший свет об этом знал. Но мир lateiner не знал. А дело было просто. Князь Тибальд свою единственную внучку графиню Ангелу хотел выдать замуж за немецкого князя Зондерсгайна. Графине Ангеле это не понравилось. Поэтому они с дедом рассорились, и Ангела дала обет никогда больше не разговаривать с князем Тибальдом, а так как графиня Теуделинда как раз в это время открыла дом в Пеште, графиня Ангела приехала к тетке, осталась у нее и с тех пор даже не вскрывала писем, которые ей писал дед.
      Это тайна. Всем людям из общества она известна, но они хорошо умеют хранить свои тайны, и ни одна из них не просачивается во внешний мир. Друг с другом они общительны, но с посторонними все «know-nothing» {«Ничего не знаю» (англ.)}, как исконные янки.
      У господина аббата Шамуэля возникла удачная мысль придумать какое-нибудь общее развлечение для разнородного общества. Одними разговорами не проживешь.
      На подобных собраниях в одном зале размещались молодые девушки, в другом – мужчины, в третьем – замужние дамы, словно все они составляли отдельные классы в соответствии с полом и возрастом.
      И вот начали устраивать концерты, поэтические чтения и научные доклады. Это сразу оживило общество, сблизило «чужаков». Они виделись и на репетициях; одетые не для роскошного бала, осмеливались пожимать друг другу руки. Запоминали имена друг друга. Даже на улицах стали друг друга узнавать. И радовались встречам. Потом появились и темы, на которые они могли беседовать с обоюдным удовольствием.
      Все же – истины ради надо признать – к полуночи концерты, доклады, любительские спектакли заканчивались, ученые, художники, поэты находили, что пришло время расходиться по домам, и члены высшего общества оставались в одиночестве. И как же прекрасно себя чувствовали и те и другие! И те, что пошли по домам, и те, что остались.
      Лишь тогда начиналось настоящее веселье. Молодежь танцевала, старики играли в вист, тарок, и так до утра.
      Если бы ученые, артисты и поэты не ушли, они занимались бы тем же! Зачем же они уходили? Они тоже могли бы участвовать во всех развлечениях, но все это было не для них. Им было лучше уйти домой.
      Аббат Шамуэль прекрасно умел создавать рекламу. Когда в доме графини Теуделинды должен был состояться какой-нибудь примечательный доклад, все задолго узнавали об этом. Отец Шамуэль рассказывал обществу о жизни артиста, писателя, ученого, скрипача или мастера на все руки, чтобы члены общества знали, о чем говорить с героем вечера.
      Трех дней, оставшихся до вечера графини Теуделинды, оказалось достаточно, чтобы прошлое Ивана Беренда стало всем известно до мельчайших подробностей и до начала доклада можно было посудачить о нем.
      «Правда, что он круглый год живет на дне каменно-угольной шахты?» – «И моется только в новолунье?» – Parbleu! {Черт побери! (фр.)} Сейчас как раз последняя четверть!» – «Он еще ни разу в жизни не разговаривал с женщиной». – «Он общается только с зубами мамонтов». – «В его докладе будет четыреста пятьдесят греческих, латинских, арабских и еврейских слов!» – «Правда, что он ради эксперимента сжег у графини Теуделинды бриллиант в три карата, который стоил восемьсот форинтов?» – «В нем было четыре карата, и стоил он тысячу пятьсот форинтов».
      – «Ему это нетрудно, ведь он сам умеет делать алмазы».
      – «Неужто умеет?» – «И никогда ничего не ест, кроме чеснока». – «Может быть, он хотя бы сегодня воздержится?» – «Он будет что-то делать с электрической машиной».
      – «Музицировать на ней?» – «Да нет, он нас всех наэлектризует!» – «О, это и в самом деле весьма необходимо». – «А будет неплохо, если он поставит дряхлого барона Штефи на изолятор, на котором волосы у людей от электризации становятся дыбом; парик у барона мигом улетит».
      – «А где эта дьявольская машина?» – «Вон там, за книжными полками, но до нее нельзя дотрагиваться: дотронешься, сразу рот скривится, да так кривым и останется».
      – «А, бросьте! Это электроосветительная машина, я знаю. я такую в Париже видел. Но оригинальность ее в том, что, если кто-нибудь в обществе накрашен, все краски сразу почернеют».- «Diable {дьявольщина! (франц.)}! Это следовало при входе afficher {объявить (франц.)}. – «А графиня Теуделинда об этом знает?» – «Сегодня у нее особенно белое лицо». – «С этой огромной алмазной диадемой на голове она похожа на мраморную невесту в ОЗампе». – «А вот сестричка Ангела сегодня особенно очаровательна!» – «Ты находишь?» – «Белый жемчужный убор придает ее лицу какую-то кротость».
      – «Это уже свойство убора». – «Ну, а если наш дикарь, увидев множество столь блистательных дам, забудет о магнетическом электроосвещении?» – «Он постепенно освоится. Примем его любезно, пусть чувствует себя непринужденно. Вон он идет, его наш святой отец эскортирует».
      Последние слова принадлежали кавалеру, назвавшему графиню Ангелу сестрицей; двадцатилетний юноша, изящный, безукоризненно сложенный, поспешил навстречу Ивану, которого ввел в зал аббат Шамуэль, и представился ему в качестве графа Эдэна, племянника хозяйки дома, а потом, взяв гостя под руку, подвел к графу Иштвану, двоюродному брату хозяйки, весьма начитанному человеку, и познакомил с ним. Они перемолвились друг с другом несколькими словами, которых оказалось достаточно, чтобы Иван убедился: тут и знатоки искусства есть! Потом граф Эдэн заставил его пожать руки некоторым своим друзьям. Все они тоже были очень учтивы с Иваном. Прием был самый благожелательный. Затем господин аббат прошел с ним в другой зал, где собрался кружок светских дам, и подвел к хозяйке. Графиня протянула ему руку и любезно его приветствовала. Граф Эдэн снова взял его под руку, подошел с ним к группе молодых девиц, стоявших в дверях соседнего зала, и представил графине Ангеле.
      Иван был немного предубежден против графини, но внешне ничем этого не выдал.
      – Вы редко бываете в Пеште, – сказала графиня Ангела, знакомясь с ним.
      – Да, я давно здесь не был. Но, как мне известно, графиня, и вы здесь впервые. Раньше вы не жили в Пеште.
      Лицо Ангелы сразу вытянулось: сейчас начнутся расспросы о князе Тибальде.
      – Да, – сухо ответила она и продолжала резким тоном: – А какое это имеет значение, что я впервые в Пеште?
      – Только то, что человека туда, где он еще не был, приводит, видимо, простая случайность, но, когда в таком месте впервые оказывается много людей, в этом кроется некая «missio» {миссия, предназначение (лат.)}. И так как я вижу здесь столько блистательных особ, я оправдываю свое появление тут одной мыслью, что я всего лишь крохотная, темная точка. Быть может, это провидение посылает людей в столь необычные места.
      После этой фразы глаза Ангелы загорелись:
      – Правда? Вы верите в провидение? Вы верите, что существует «missio»?
      – Верю.
      Тут она взглянула в другую сторону, и Иван понял, что может отойти.
      После четвертьчасового взаимного представления Эдэн сообщил Ивану, что зал подготовлен, и общество перешло туда. Иван занял предназначенное ему место в конце зала, на возвышении, и, вынув из портфеля бумаги, приступил к докладу.
      Голос у него был располагающий, метод изложения спокойный, не претенциозный, все слушали его с вниманием.
 

Доклад Ивана
 
«ШЕСТАЯ ЧАСТЬ СВЕТА»

 
      Пять частей света нам известны, о шестой мы знаем лишь то, что она существует.
      Но о том, что она существует, мы знаем определенно.
      Где же она?
      Целая часть света с неизвестными растениями, неведомыми животными и, несомненно, людьми.
      Самые знаменитые ученые доказывают ее существование, а храбрые мореплаватели уже более века стремятся преодолеть плавучие торосы Ледовитого океана и проникнуть в шестую часть света.
      Возможно, что есть и седьмая часть света, на Южном полюсе земли. Капитан Моури предлагал английскому правительству снарядить туда экспедицию и представил научные доказательства, которые подтверждают, что показания барометра на Южном полюсе во время постоянных дождей не меняются, следовательно, воздух там разряженный и давление верхнего, более плотного слоя атмосферы на нижний вызывает высокую температуру, а при таких условиях за ледяными горами должна возникнуть жизнь.
      Но это только предположение. А вот о мире, существующем на Северном полюсе, у нас уже есть точные сведения.
      В поисках его погибли Франклин со своими мужественными спутниками. Их пример не отпугнул, а, напротив, нашел последователей: люди с сердцами из стали и непоколебимой волей двинулись по их следам, добрались до бесконечных ледяных полей, чтобы разыскать там трупы погибших и их бесценные записи.
      Им удалось достигнуть страны вечной зимы, посещаемой лишь охотниками-эскимосами.
      Два ирландских мореплавателя наткнулись на пролив Веллингтона, свободно текущий меж ледяных айсбергов, и самый последний остров в этом проливе назвали Ирландским глазом. Русские этот пролив называют словом, на их языке значащим «водяная улица».
      Пролив находится в 77 градусах 49 минутах северной широты и 115 градусах 35 минутах западной долготы.
      Большинство путешественников, суда которых вмерзли в лед между вечными колоссами Ледовитого океана, спасались оттуда на санях, бросив все, кроме своих записей.
      В 1852 году капитан Бельчер вынужден был оставить в проливе Бэрроу четыре корабля, сжатых огромными ледяными торосами, которые на суше именовали бы горами.
      Одно из этих четырех покинутых судов, «Resolute» {"решительный" (англ.)}, следующей весной отделилось от своих спутников. Отправилось в плаванье на свой риск и страх. И шло шестнадцать месяцев без парусов, без штурмана, без капитана, без единого матроса, его вели лишь таинственные морские течения, пока наконец на расстоянии тысячи двухсот морских миль от пролива Бэрроу в Хогарт Санде, чуть ли не на другом конце земли, его перехватил американский капитан Баддингтон.
      Следовательно, «заблудшее» судно само отыскало путь в открытое море, и, несомненно, большую его часть ему пришлось пройти через «теплое море».
      Если бы это судно могло говорить!
      Но кое-что оно все же сумело рассказать!
      Левый борт его был сплошь залеплен улитками. Наверное, какое-то время оно сидело на мели, и, пока прилив вновь не освободил его, бортовая обшивка обросла улитками. Это были улитки вида багрец. Питаются они морскими растениями. Следовательно, там, где проходило судно, есть и улитки и растения. Там море никогда не замерзает.
      Но судно привезло с собой еще одно свидетельство – птичье гнездо. В гнезде сидела аистиха с двумя птенцами. От наших аистов она отличалась голубым оперением, торчащим на голове хохолком. Она не была похожа ни на один из ныне известных видов птиц.
      Когда аистиха увидела людей, входивших на палубу судна, она схватила длинным клювом одного из своих птенцов и улетела с ним. Капитан не разрешил в нее стрелять. Птица летела быстрее, чем обыкновенные аисты; она рассекала воздух со скоростью тридцати саженей в минуту, что в час составляет двадцать семь миль.
      Оставленного птенца моряки окружили заботой, но он ничего не ел. Через тридцать часов вернулась ею мать. Тем временем судно, взятое на буксир пароходом, продолжало путь к югу. Значит, птице с ближайшей суши пришлось пролететь расстояние в семьсот восемьдесят миль.
      То, что она побывала на суше, доказывала принесенная ею в клюве лягушка, которую она бросила своему птенцу, пролетая над палубой. Такой лягушки до сих пор никто не видел. На спине ее были чешуйки, словно панцирь squamosus {мopcкая улитка с известковыми пластинками на спине (лат.)}.
      Птенец с жадностью проглотил лягушку.
      Через сорок часов аистиха вернулась еще раз, снова принеся своему птенцу такое же земноводное, но маленького аистенка уже не было в живых. Моряки сделали из него чучело, а лягушонка заспиртовали и подарили и то и другое нью-йоркскому музею. Естествоиспытатели, осмотревшие экспонаты, признали, что это экземпляры совершенно неизвестных видов животных, столь же экзотичные, как австралийская фауна в глазах европейцев.
      Материк, на котором они плодятся, судя по полету птицы, начинается у 85 градуса северной широты, ведущее к нему открытое море находится на несколько градусов ближе, и там уже должен быть теплый климат.
      Но откуда это тепло? Если уже у 72 градуса замерзает ртуть и ее можно ковать, как металл.
      Невзгоды полярных исследователей становятся все ужаснее, трудности возрастают по мере того, как они приближаются к Северному полюсу.
      Самым храбрым, самым удачливым полярным исследователем, вынесшим больше всего испытаний, был капитан Кейн.
      То, что он увидел на 80 градусе северной широты, это абсурдная фантазия, чудесная мечта уснувшей природы.
      Зима там стоит вечно, но у нее есть разные периоды, лето, например, такая же зима, но не столь суровая.
      В один из осенних вечеров солнце в последний раз опускается за горизонт и шесть месяцев не восходит. Наступает ночь, которая длится полгода. Светятся только далеко простирающиеся снежные поля да луна, а иногда возникает таинственное aurora borealis – северное сияние.
      Градусник показывает сорок градусов ниже нуля (по Фаренгейту).
      Ни животные, ни растительные организмы здесь существовать не могут. Последний зимородок исчезает с неба, последний морж из воды, и даже ягель, растение, упорнее всех цепляющееся за жизнь, пропадает с каменных скал. Человек остается один.
      Он остается в таком страшном одиночестве, что однажды, когда волосок пощекотал шею Кейна, капитан радостно потянулся за ним, приняв его за блоху. Он образовался тому, что в этой стране пустоты, кроме него, есть еще одно живое существо. Тщетная радость! Даже и этот последний, верный, задушевный друг там покидает человека. Там живет лишь Ничто.
      А какие капризные формы и образования создает Ничто из любого Нечто, которое отважные люди привозят в его страну!
      Во что там превращаются продукты?
      Сушеные яблоки становятся кусками халцедона. Из них можно отгранить очень красивые печатки для колец. Кислая капуста в бочках образует некий новый вид металла, который можно расщеплять на слои, как слюду, и срез его отливает перламутром. Сахар же, известный нам в кристаллической форме, здесь становится похожим на застывший каучук, смешанный с древесными опилками. Его нельзя ни ломать, ни резать, только пилить. Из масла можно вытачивать отличные фигурки, как из слоновой кости, и его разрез отсвечивает слюдой. Мясо напоминает прекраснейшую мраморную мозаику, которая выдержит соперничество с флорентийской; острие топора отскакивает от него, и расколоть его можно только железным ломом. Бочка с керосином, с которой сбили обручи, чтобы разломать горючее кувалдой, представляла собой каменный каток, и им можно было бы укатывать щебень на макадаме.
      И все это в каюте корабля, где постоянно топят и где поэтому температура не опускается ниже тридцати четырех градусов холода.
      Люди, сидящие в натопленных каютах, окружены туманом собственного дыхания и не видят на расстоянии шести шагов. Если на минуту снять шляпу, она начнет дымиться, словно тарелка с вареной картошкой. Если громко крикнуть, изо рта вырвется пар, как дым из пушки; если приняться за работу; требующую физических усилий, из-за воротника повалит пар, как из гейзера. Нож, вилка там такие ледяные, что, если неосторожно есть, они могут прилипнуть к языку или губам и содрать с них кожу. Если уснуть, не натянув на глаза шапку, то, проснувшись, нельзя будет открыть глаза, потому что ресницы смерзнутся.
      Снаружи, в ледяной пустыне, мороз еще сильнее, термометр опускается еще на шесть градусов.
      Но люди с сердцами из стали отправились в эти страшные края, в ночь, чтобы подойти ближе к Северному полюсу.
      Суда их глубоко вмерзли в лед, но они позаботились о другом транспорте и захватили с собой сани; на сани уложили шестиместные шлюпки из железа и резины. Люди были готовы – там, где льды скуют суда, – продвигаться на санях, а когда откроется чистое море, сесть в шлюпки и все же добраться до Северного полюса. Они привезли с собой шестьдесят сибирских лаек, чтобы было кому тащить сани. Но уже у 79 градуса у собак свело челюсти, и они передохли. Не осталось ничего иного, как самим волочить сани, но и это их не испугало. Пятнадцать суток при сорокаградусном морозе они с превеликим трудом продвигались вперед. И продвинулись на два градуса ближе к полюсу.
      Когда на шестнадцатый день они достигли 82 градуса, ртуть в термометре начала подниматься. В тот день она поднялась на десять градусов.
      Предчувствие торжества вернуло им бодрость духа. Они отдыхали недолго, а затем снова продолжали двигаться вперед; на следующий день температура поднялась еще выше и наконец достигла нуля.
      Это уже тепло!
      И, как бы приветствуя храбрецов, на небе вдруг взошла северная заря – северное сияние с короной из молний вокруг большого темного конуса, отбрасывающего желтые и розовые снопы света; казалось, из черного солнца выходят спицы, высоко прорезающие небосвод и открывающие перед путешественниками самое чарующее зрелище, которого они так жаждали, но представить которое все же не могли.
      На пространстве в три тысячи квадратных миль простиралось море. Открытое до самого горизонта, чистое, без льдов. Середина моря, отражавшая внутренний темный конус сияния, отливала синей сталью, остальная часть купалась в розовом свете. Ледовый берег, на котором стоял Кейн с товарищами, эллипсом охватывал море. Повсюду возвышались ледяные торосы высотой в пятьдесят, шестьдесят саженей, позолоченные чудесной северной зарей.
      Пятьдесят шесть часов стояли путешественники на ледяном берегу, пятьдесят шесть часов ощущали «теплый» ветер с Северного полюса, под действием которого торосы медленно, но непрерывно отступали. Этот продолжительный ветер не пригнал ни одной льдины с севера. Там была жизнь и тепло!
      Но почему же они не сели в шлюпки и не поплыли по этому давно ими разыскиваемому открытому морю? Почему не пошли на веслах дальше, в сторону части света, которую они предугадывали?
      Так распорядилось само море.
      Оно было не таким, как прочие, с двенадцатичасовыми приливами и отливами. Приливы тут регулировались не лунным притяжением, а иной, более могущественной и властной силой. Море здесь поднималось и опускалось каждый час с такой мощью, что шлюпки не могли бы удержаться на волнах; когда начинался прилив, волны вздымались на высоту до шестнадцати футов, и бесконечный ледовый берег звенел от их ударов. И грохот этот был словно гром небесный, играющий на стеклянных колоколах.
      Казалось, теплое море непрестанно поедало ледяные торосы, о которые бились его волны.
      Только корабль Бельчера мог бы рассказать, как он прошел по этому беспокойному океану, где нашел течение, которое привело его к другому входу в пролив, как не разбился о ледовый берег.
      Кейну пришлось удовольствоваться зрелищем, впервые открывшемся смертному, – ракушками от улиток и остатками неизвестных растений, которые море выбросило на берег, словно входные билеты на посещение еще не названного мира у врат старого. Над морем летали стаи незнакомых птиц.
      Этот морской залив ученые-географы назвали заливом Пибоди, а пролив, ведущий через льды к заливу, проливом Кеннеди. Место, где Кейн и его товарищи сделали свое открытие, лежит в 82 градусах и 2 минутах северной широты, на расстоянии неполных восьми градусов от Северного полюса. Так как на полюсах земля сплющена, длина градусов там короче. И полюс находится, быть может, не более чем в десяти днях пути оттуда!
 

***

 
      Поставим себя в положение людей, восхитившихся этим зрелищем и в бреду фантазии полетевших туда, куда нельзя добраться ни на веслах, ни на паруснике, ни пешком!
      Что представляет из себя мир Северного полюса?
      Земля на обоих полюсах сплющена.
      С математической точностью это доказывает более быстрое движение минутного маятника.
      Ближе к оси поверхность Земли несколько сплющена, как у апельсина. Форма других планет не отличается от земной. Эту форму они приобрели еще в тот период, когда масса их была расплавленной.
      Поэтому, если стать на полюсе, перед глазами будет простираться территория в шесть раз больше, чем из любой точки у нас, так как поверхность Земли выгибается здесь не столь резко. Вообразим себе, будто отсюда, из Пешта, мы видим на западе венскую колокольню святого Стефана, на востоке Дебрецен, на севере Кашшу, на юге Белград и все, что находится между ними!
      И над этой головокружительной панорамой рдеет в темно-синем небе раскаленный купол. Это солнце!
      Целый день оно пламенеет на горизонте, не заходя за него. Солнце обходит кругом весь горизонт. И так как видимая территория представляет собой круг в двадцать раз больше, чем у нас, за движением солнца можно наблюдать простым глазом. На пути его тут и там встают холмы, скрывают его, но минуту спустя оно появляется вновь. В полночь оно светит в одной стороне, а в полдень – с противоположной, и одинаково высоко стоит в полдень, вечером, ночью, всегда поднимаясь над горизонтом лишь наполовину. Это равноденствие солнца.
      Летом в полдень оно поднимается на два градуса над горизонтом и заходит за него в полночь отдохнуть часок; но никогда солнце не оказывается над атмосферой, никогда у него не бывает лучей, никогда не дает оно тепла. Да ведь это не само солнце, а лишь обманчивое его отражение, увеличенное преломлением лучей в атмосфере. Гигантский часовой механизм Северного полюса, движущаяся по кругу стрелка которого – сам солнечный шар.
      Солнце здесь лишь огненное небесное чудо, феномен вроде луны, а не созидательный дух мира, не животворный дух Земли. Властелин здесь – Земля!
      Как жестоко и безбожно думать, что всему этому миру, нашему миру, предстоит погибнуть математически вычисленной, беспощадной смертью! Но это совершенно неизбежно, ведь Земля наша ничем не обогревается, кроме угасающего внутреннего огня и равнодушных солнечный лучей, которые тоже не греют там, где внутреннее тепло уже иссякло. И такая смерть неотвратимо наступит, пусть для того потребуются миллионы лет. Высчитано, что в период образования каменного угля средняя температура на Земле должна была подняться до двадцати двух градусов, а нынешняя средняя температура достигает всего восьми градусов. По остыванию расплавленного базальта вычислено, сколько понадобится веков, чтобы температура опустилась еще на четырнадцать градусов. А тогда что же – всему конец?
      Что же, Земля должна погибнуть?
      Земля говорит: «Нет! я буду жить вечно, во веки веков!»
      Есть у Земли своя сила, которую она не просит взаймы ни у солнца, ни у firmamentum {тверди (лат.)}: это магнетизм, электричество.
      Сила принадлежит ей, это ее собственность. Есть она и у других планет. Телескопы давно принесли весть о магнетическом самосвечении Юпитера и Венеры, а спектроскопы подтвердили это явление.
      И чем больше остывает Земля, тем больше развивается ее сила – магнетизм. Раскаленное железо не обладает магнетизмом, но, остывая, становится магнитным.
      И в магнетизме заключен огонь сильнее солнечного. В сконцентрированном солнечном луче сгорают алмазы, а в магнетическом огне алмазы рождаются. Это известно всюду, где пользуются магнетическим электроосвещением. Древесный уголек, который образует полюс в огне, вызываемом вольтовой дугой, превращается в алмаз.
      Жизнь и тепло Северному полюсу дает земной магнетизм.
      Бесконечную линию горизонта почти не разрывают высокие вершины, нет там и горных цепей. Кругом, насколько хватает глаз, простирается волнистая равнина.
      В центре равнины высится гигантский горный массив, напоминающий потухшие вулканы, собранные в одном месте; крутые, гладкие конусы гор со сверкающими склонами покрыты черной, коричневой, рыжеватой эмалью, вершины их отливают темно-синими и лиловыми тонами.
      На большой площади, окружающей эту горную диадему, раскинулась голая ровная поверхность, будто из чистого метеоритного железа; дальше простирается озеро, омывающее, как остров, горный массив. В озеро со всех концов равнины стекают ручьи и реки, подтверждая, что именно здесь наибольшая впадина. Это и есть Северный полюс.
      Отлогие берега озера представляют разветвленные дельты рек.
      Высоко над горной короной, захватывая в зените неба широкий круг, сияет вечная северная заря, будто венец, составленный из тысячи лучей, и каждый луч – радуга, сверкающая то ослепительно, то тускло. Это излучение земного магнетизма, блистающая, животворная, согревающая лучистая площадь. Широкий круг в центре черный, там вечная ночь, посредине его видна Полярная звезда и светящиеся точки движущейся по кругу Большой Медведицы; а вне его небо искрится всеми цветами, голубые, желтые, зеленые, розовые полосы прорезают небо, отражаются на землю, а сквозь них мерцают блестящие звезды.
      Вплоть до горизонта весь ландшафт купается в потоках света. Это не знойный, палящий свет солнца, а мягкое, согревающее, изменчивое сияние небосвода волшебного мира; возвышенности в дельтах, обступающих полюс, покрыты цветущими лесами. Зеленые ветки здесь светлее, чем в Старом Свете; рощи, расцвеченные плодами и цветущими деревьями, чередуются лесочками, сияющими ультрамарином, рубиново-красными перелесками; купы деревьев окружены синими можжевельниками, красными ягодами; в других местах золотисто-желтые нежные побеги кустов и белоснежные деревья-великаны словно осыпаны тучами бабочек; все это покрыто морем цветов, как и дальние равнины, где возвышаются холмы, сливаются, сменяя друг друга, желто-зеленые поля с лиловыми цветами, медно-коричневые пашни, меж которых яркими лентами извиваются отражающие яркое небо речки, окаймленные серебристо-зелеными кустами.
      Зима тут не холодная, лето не жаркое, а венки плетут из цветов и плодов весны и осени, почти смыкающихся друг с другом. Поля и луга населены животными, под ветвями слышится птичий гомон, в воде плещется рыба. Жизнь кипит во всех стихиях.
      Среди млекопитающих не господствует монотонный рыжий цвет, а в расцветке пернатых нет такого многообразия, как в Старом Свете. Животные – пестрые, а у птиц преобладают сочетания белого, серого и синего тонов. И то и другое признаки благоприобретенные.
      Ну, а человек?
      Неужели край, в котором столько жизни, не родил человека?
      Несомненно, есть тут и человек, и уж, безусловно, более совершенный, чем мы.
      Как он попал сюда?
      Что ж, если кто-нибудь скажет мне, как в Америку попали меднокожие ацтеки, в Полинезию – готтентоты, на Карибские острова – индейцы, кто их туда привез и откуда, тогда и я отвечу, как оказались на островах полюса живущие там люди. Ибо каждый кусок суши на нашей планете – это остров. Поверхность земного шара – вода.
      Первая причина того, что тамошний человек совершеннее, чем мы, в том, что он древнее нас.
      После великих созидательных разрушений плиоцена первая обитаемая земля должна была возникнуть на полюсе, тут она раньше остыла, и, когда на месте, где сейчас Европа, вулканы еще боролись с морем, когда Швейцария была островом, вся русская равнина морским дном, Италия частью Африки, умеренный пояс был тогда у полюса. И когда зловонные болота, на которых возникли страны греков и ассирийцев, еще осушались тем самым солнцем, что ныне в Южной Америке делает непригодными для жизни саванны, ученые страны Северного полюса смогли высчитать, как считают теперь и у нас, что будет с их миром через тысячелетия, когда земля остынет, зима станет длиннее, лето короче, а деревья и другое топливо иссякнут. И они рассчитали на десять тысячелетий вперед.
      Ибо тогда на Северном полюсе еще были зима и лето.
      Но как только земля на полюсах остыла, там тотчас появился магнетизм, и материнская теплота северного сияния сменила суровое солнце.
      Это доказывает отклонение магнитной стрелки к северу.
      Люди на Северном полюсе появились за десятки тысячелетий до нас так же, как мы опередили на десять тысяч лет островных жителей. И как мы стоим выше островитян, так и полюсные жители стоят выше нас. Это их первая прерогатива.
      Вторая их привилегия – магнетизм.
      Власть магнетизма распространяется на все: на траву, на животных, на небо. Он придает чудесную силу железу и соперничающим с ним людским сердцам.
      Это предположительное влияние мы проанализируем потом. А теперь поговорим о том, каковы же люди на Северном полюсе.
      Они бесцветные.
      Палящее солнце никогда не касалось их лиц, и они белы, как алебастр. Черты лица у них очень тонкие, волосы из-за чрезмерно большого содержания темного пигмента черно-стальные с синим отливом, такого же цвета глаза и брови. Роста они небольшого, телесложения изящного, но сильного. Питаются растениями и молоком животных; из-за магнетизма они испытывают отвращение к мясной пище. Поэтому мышцы их более гибки, души чище, и они никогда не болеют.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30