— Ничего не получается!

Энтони не смог сдержать раздражения.

Бледно-голубые глаза ирландца сначала выразили крайнее недоумение, а потом в них отчетливо проскользнуло понимание.

Джулиан счел за лучшее покинуть мостик.

К тому же на одном из кортов его ожидала теплая компания.

Глава крупного японского концерна, производящего электронику, наводнившую рынок, давно искал случая протоптать дорожку в высшие эшелоны мирового финансового истеблишмента, до сих пор глядевшего на японцев немного свысока.

Билет на «Титаник» показался ему по-настоящему счастливым билетом. И до сих пор не обманывал ожиданий.

Накануне вечером японец наконец добился разговора накоротке с лордом Джулианом и Фердинандом Годэ, влиятельным швейцарским финансистом. Беседа прошла более чем удачно — расставаясь, они договорились продолжить общение утром. На теннисном корте.

Ко всему прочему Тони решил, что сможет оказать существенную услугу заметно потускневшему барону Бюрхаузену.

Японцу как нельзя более кстати пришлись бы сейчас многочисленные связи барона.

Эрнст получал блестящую возможность поправить пошатнувшееся положение за счет молодой токийской корпорации.

Поздним вечером лорд Джулиан позвонил в каюту барона Бюрхаузена, но к телефону никто не подошел. Тони ограничился тем, что оставил короткое сообщение.

Он ни секунды не сомневался, что старина Эрни примчится на корт, высоко поднимая колени и едва ли не раньше всех.

Но тот не пришел.

В паре с японцем пришлось играть профессиональному спаррингу — Джулиан и швейцарец потерпели жестокое поражение.

Барон появился часом позже.

Он частил словами, суетился больше обычного и виновато отводил глаза.

— Я вернулся к себе очень поздно, прочитал твой message, но перезвонить не решился. Ты наверняка спал. А утром… Понимаешь, Тони, я не мог. Ну никак не мог. Это ужасно, если я тебя подвел…

— Если ты кого и подвел, так только себя. И — сделай милость! — обойдемся без реверансов.

— Ты правда не обиделся? Клянусь, у меня была причина… Уважительная причина, Тони…

— Мне известны только две уважительные причины, в силу которых можно пренебречь деловой встречей. Или ты был мертвецки пьян. Или рядом с тобой была женщина.

— Второе.

— Бог ты мой, Эрни! И это серьезно?

— Очень серьезно Тони. Но прошу тебя, не задавай сейчас вопросов. Если честно, я боюсь сглазить…

— Сглазить?!

— Ну, понимаешь, есть такая примета… От удивления Тони даже присвистнул.

Что-что, а суеверия никогда прежде не занимали барона Бюрхаузена.

Он, без сомнения, принадлежал к той бесшабашной когорте смертных, которым, как говорится, сам черт не брат.

И море по колено.

— Как скажешь, Эрни. Не забудь только угостить старика Джулиана кусочком свадебного торта. Я положу его под подушку [57].

— Ты смеешься, Энтони.

— Это от зависти.

— Знаешь, Тони… Мне ужасно неловко обращаться к тебе с этой просьбой, но ты единственный человек, который…

— Умоляю, не говори красиво. Переходи к делу. Буду рад помочь, чем могу.

— Для тебя это пустяк. Я хотел бы… Как тебе объяснить…

— Сделать ей подарок? Все, что угодно, кроме луны на небесах и моей свободы.

— Нет, Энтони. Я никогда не стал бы просить у тебя денег на подарок этой женщине.

— Извини, Эрнст. Мне, наверное, не везло с женщинами — все они хотели в память о нашей встрече получить что-нибудь материальное, и лучше всего — в каратах. Иногда — задолго до самой встречи. Вот я и подумал, что тебе не помешает запастись каким-нибудь сувениром.

— Она не такая.

— Еще раз извини, Эрнст. Чем я могу помочь?

— В гараж на нижней палубе пускают только по багажной квитанции.

— Я знаю. Там по большей части эксклюзивные машины. Их владельцы, как ты понимаешь, не слишком жалуют зевак и прессу.

— Ну, разумеется. Но я хотел бы ненадолго… В порядке исключения, если можно…

— Ты просишь, чтобы тебя пустили в гараж, Эрни?!

— Ну да. На полчаса, не больше.

— Полчаса погулять в гараже — и все?!

— Может, меньше.

— Я понял. Ты собираешься угнать машину и прокатить свою девчонку по палубе. Чертовски романтично.

— Не шути так, Тони. Мне просто нужно увидеть один автомобиль. Очень нужно!

— Что за автомобиль?

— Ей-богу, Тони! Я проклинаю себя за это. Но так вышло…

— Предупреждаю, Эрни, моему терпению приходит конец.

Потом лорд Джулиан смеялся очень долго. Из глаз ручьем текли слезы, а он все никак не мог остановиться.

— Маленькая, черная, как жучок! Это великолепно! Я сейчас лопну! Маленькая, черная…

— Перестань, Тони, прошу тебя. Мне не до смеха. Она хочет представить меня отцу уже сегодня, после ужина. Представляешь, что будет, если он спросит про машину? А он спросит, можешь не сомневаться. И что я скажу?

— То есть как что? Черный «Volkswagen beetle» [58]. Все сходится.

— Энтони!!!

— Да успокойся ты, парень! Нет ничего проще! Маленькая, черная… Нет, больше я не вынесу!

Похолодало. Небо, впрочем, оставалось прозрачным, а солнце — ярким. И было безветренно.

И все же палубы заметно опустели.

Бодрящий холод не только выгнал пассажиров из уютных шезлонгов и прервал неспешные прогулки вдоль борта — кое-кого он навел на мысль о доброй порции чего-нибудь горячительного.

В салонах, кафе и барах было многолюдно, как никогда.

Настроение у людей было приподнятое.

Неужели забыли, какой сегодня день?! Не может быть, они ведь ради этого пустились в плавание.

Все утро Полина работала.

Вернее, пыталась работать. Безуспешно.

Стив, к сожалению, тоже не мог похвастаться результатами — с раннего утра сотрудники службы безопасности скрупулезно, сантиметр за сантиметром, прочесывали все «цветочные» места на «Титанике» — склад, где хранились сотни коробок со свежими цветами, оранжерею, цветочный магазин.

Их коллеги «висели» на телефонах, проверяя информацию о десятках людей, оказавшихся в зоне повышенного внимания.

Другие люди самым внимательным образом изучали сами растения, делали срезы, брали пробы, исследовали в лаборатории.

Все было бесполезно — загадочный цветок так и не попался им на глаза.

Никто, впрочем, и не обещал, что он непременно отыщется.

Сказано было — возможно.

Да и о чем, собственно говоря, шла речь?

Полина терялась в догадках, а время шло.

Все столики в «Cafe Parisien» оказались заняты.

С этим ничего нельзя было поделать — несолоно хлебавши Полина направилась к выходу. Обрывок чужого разговора долетел до нее уже на самом пороге.

— Ты не слишком налегаешь на бисквит, дорогая?

— Оставь, ма! Может, это последний бисквит в моей жизни.

— Не напоминай, умоляю. Я не спала ночью. Так страшно.

— Скажи спасибо отцу… Нет, они не забыли.

Может, и веселятся поэтому так отчаянно?

Господи, твоя власть!

Где искать эту проклятую розу?!

И какую опасность может таить в себе цветок?

На палубе ей повстречался парень из голливудской команды.

— Эпохальный денек, дорогуша?

— Да уж! Надеюсь, с вашей стороны сюрпризов не будет?

— Не беспокойтесь. Мы долго бодались по поводу сегодняшнего вечера. И решили, что немного грусти не помешает. После полуночи в воду опустят венки с поминальными свечами. Грустная музыка и все такое. Как полагается. Они в этот момент будут как раз под нами. Нельзя дразнить души усопших, как вы считаете?

— И беспокоить их тоже не следует.

— Мы постараемся не слишком шуметь. Каждый пошел своей дорогой.

Сделав несколько шагов, Полина неожиданно обернулась.

Парень смотрел ей вслед. В его глазах плескалась тревога.

Ему тоже было не по себе.

Впервые, пожалуй, за всю богатую потрясениями жизнь барон фон Бюрхаузен так остро ощутил действие пресловутого закона подлости.

«Нет ничего проще!»

Тони Джулиану действительно было совсем не сложно устроить, чтобы Эрнста пустили в гараж безо всякой квитанции. Строгий секьюрити возле лифта встретил барона ослепительной улыбкой: «В любое время, сэр, когда вам будет удобно!»

Сам не ведая того, парень угодил в болевую точку — «любое время» и время, которое подходило барону, никак не совпадали.

Как назло!

В любое время, как выяснилось, в гараже находилось довольно много народа — механики, сотрудники охраны, еще какие-то люди, род занятий которых барон не сумел определить, и даже пассажиры — владельцы автомобилей.

Присутствие последних вообще не поддавалось объяснению. Никто не задерживался надолго, но на смену ушедшим немедленно подтягивались вновь прибывшие.

И разумеется, Эрнст никак не мог быть уверен, что среди них не окажется вдруг владелец — или владелица — маленькой черной машины.

К тому же ее еще предстояло найти.

Четырежды он спускался на нижнюю палубу, но всякий раз только мельком заглядывал в гараж, делая вид, будто разыскивает кого-то.

Но не может отыскать.

Единственным положительным итогом этих манипуляций стало полное безразличие секьюрити — теперь они не обращали на барона ни малейшего внимания.

А время шло.

Волнение барона возрастало. Еще немного — и его охватила бы откровенная паника. Но провидение наконец сменило гнев на милость.

Спустившись вниз в очередной, пятый раз, Эрнст вздохнул с нескрываемым облегчением — большое полутемное пространство гаража казалось совершенно безлюдным.

Даже суровый стражник, стерегущий вход, куда-то исчез.

Он отлучился ненадолго и к тому же по делу — пришла пора включить сигнализацию и привести в действие механизм автоматических ворот.

На ночь гараж закрывали.

Ничего этого барон фон Бюрхаузен, разумеется, не знал.

Машины — одна роскошнее и диковиннее другой — выстроились в две шеренги и теперь, казалось, уже дремали, убаюканные слабой качкой и мерным гулом, долетавшим из машинного отделения. На верхних палубах его совсем не было слышно.

Маленькая черная машина нашлась довольно быстро, но барон на всякий случай рысцой пробежался вдоль всей шеренги.

Пережив столько треволнений, обидно было бы проколоться на пустяке.

Эрнст хотел знать наверняка, что других таких или просто похожих авто в гараже нет.

Так и оказалось.

«Lotus» был опознан безоговорочно.

Осталось только осмотреть машину как следует — год выпуска, цвет кожи в салоне, часы на панели, показатели спидометра.

«Давно у вас эта лошадка?»

«Не слишком. Но намотала уже…»

«Коробка, конечно, механическая?»

«Никак не иначе. Не понимаю езды с автоматом. Ни малейшего удовольствия».

Самые незначительные подробности оказываются, как правило, наиболее убедительными.

Эрнст пока не очень представлял себе, что будет говорить в Нью-Йорке, когда пассажиры покинут борт «Титаника» и кто-то умчится с пристани на его машине.

Но был уверен, что какой-то выход найдется.

Это была задача следующего, второго этапа.

«И последнего, — подумал барон, ощущая радостное волнение. — Никогда не обману ее больше. Ни единого слова лжи не будет между нами. До конца жизни».

Он был уверен, что сдержит слово.

И не ошибся.

«Lotus» был низким — разглядеть убранство салона можно было, только наклонившись вперед.

Эрнст слишком увлекся. К тому же — этот гул. Низкий и ровный, он совсем не действовал на нервы — ухо скоро привыкало и переставало его различать.

Но посторонние звуки растворялись в нем бесследно.

Что уж говорить о легких шагах, едва слышно прошелестевших за спиной барона! Поглощенный исследованиями, он не обратил на них ни малейшего внимания.

Просто не услышал.

Удар был не очень сильным — но тонкое лезвие ножа вонзилось в нужное место.

Он не почувствовал боли. Тьма сомкнулась стремительно. Мятежная душа Эрнста фон Бюрхаузена покинула этот мир.

Минутой позже створки огромных ворот лязгнули, поползли навстречу друг другу и сомкнулись до следующего утра.

Гараж погрузился во мрак.

— С вашего позволения, сэр, я бы предпочел остаться на мостике.

— Что-то не так, Майкл?

— Ничего такого, хвала Господу. Но айсберги, от них в это время никуда не деться. Можете не сомневаться, приборы работают исправно, и вахтенные офицеры вполне самостоятельные, опытные ребята. Но мне будет гораздо спокойнее там, нежели за столиком в ресторане.

— А по-моему, вы морочите нам голову, кэп. За столиком в ресторане вам никогда не бывает спокойно. Я прав?

— Правы, сэр. Всем известно, что капитан О'Нил плохой собеседник и скверный кавалер. Но это входит в мои обязанности, и я готов исполнять их дальше. Только не этой ночью, сэр.

— Мы уже близко?

— Два с половиной часа ходу. До Бостона — более тысячи миль и чуть больше четырехсот до Сент-Джона. И вот еще что. Температура воздуха понижается очень быстро. В 19 часов — было 43°, в 19.30 — уже 39° [59].

— Это ненормально?

— Я бы не сказал. Но мистер Адамсон…

— Слушай, Стив, я хочу, чтобы твои люди не подпускали Чарли к капитану О'Нилу на пушечный выстрел.

— Если это приказ, то — увы! — моих полномочий недостаточно, чтобы его исполнить.

— Это шутка. Ничьих недостаточно. Потому что он здесь главный. Таков мой ответ, Майкл. Вы — капитан. Вам и решать.

— Благодарю, сэр Энтони.

Дверь за капитаном О'Нилом закрылась. Лорд Джулиан обернулся к присутствующим.

— Два с половиной часа. Надеюсь, вы тоже помните об этом?

— И делаем все, что в наших силах.

— Хочется верить. Очень хочется.

— Лучше скажи, чем это вдруг провинился Чарли?

— Ничем особенно. Наш умник исправно снабжает капитана информацией, от которой у того портится настроение. Морские волки, как известно, суеверны.

— Стало быть, девяносто лет назад тоже было 43 — сначала, и 39 — потом?

— Не знаю, черт побери! И не хочу знать! Еще вопросы?

— Мы действительно собираемся лечь в дрейф?

— Да. Будет короткая поминальная служба.

— И немного грусти. В холодной воде. Почти по Саган [60].

— О чем это вы, Полина?

— Меня посвятили в подробности сценария. Венки на воде, свечи на венках.

— Что здесь плохого?

— Не уверена, что все наши гости думают так же.

— Прошу прощения, но я снова не понял, о чем вы толкуете?

— О том, не вздумает ли До-До устроить очередной стриптиз под «Songe d'Automne» [61]. Верно, Полли?

— Если бы только она!

— Все возможно.

— Вот-вот. И трагедия обернется фарсом.

— Если успеет.

Потапов был мрачен, как никогда. Джулиан мрачнел на глазах.

— Действительно, дожить бы до «Songe d'Automne». A До-До я уж как-нибудь успокою.

— Лучше бы пережить.

— С нами Бог! С удовольствием последовал бы примеру О'Нила, но если капитанский столик вообще не будет занят, присутствующим, боюсь, станет не по себе.

— Им и так не по себе. Большинство, кажется, переоценило крепость собственных нервов.

— Отдаю должное вашей наблюдательности, Серж, но на ужин идти придется.

— Я готов. Разве не видно?

Оба — лорд Джулиан и Сергей Потапов — уже облачились в смокинги. Им предстояла совсем не легкая задача — успокоить и развеселить тысячу взвинченных людей. А в случае чего — не допустить паники.

На пороге Потапов задержался.

— Полина, можно тебя на минуту? Заговорил он не сразу. Прятал глаза.

— Не знаю, следует ли сейчас… А может, именно сейчас и следует… В общем, погиб тот полковник. Подорвался на мине.

— Когда?

— То-то и оно… Утром, в пятницу, двенадцатого апреля.

— Здесь еще была ночь?

— Ну конечно. Прости. Я пойду. Она вышла на палубу.

Ночь простиралась над Северной Атлантикой. Ясная, холодная ночь. Звезды сияли на темном небосклоне. Надменные. Ледяные. Невозмутимые.

Безразличные ко всему, что творится внизу, на земле.

— Царствие тебе небесное, товарищ полковник! Вспомнился его смех.

Хотя смеялся полковник только однажды. «Донна Роза, я старый солдат…» — сказала она тогда. И он рассмеялся. Донна Роза…

Дорога — бегом, разумеется! — до штабной каюты заняла чертовски много времени — минуты три, а может, и больше.

— Мне нужны списки пассажиров. Немедленно. Но обязательно — с именами. Со всеми, полными именами, сколько бы их ни оказалось.

— Что произошло?

— Роза! Понимаете?! Не только цветок. Еще имя.

— Лилия — тоже. И Маргарита.

— Сначала Роза. Я знаю, что говорю.

— Не сомневаюсь.

Службу безопасности сотряс очередной аврал. Машина заработала на предельных оборотах.

Миссис Крис, шестидесятилетняя величественная матрона, известная пламенной любовью к бездомным животным, организацией масштабных благотворительных акций в их пользу и яростными нападками на всех, кто, по ее мнению, наносил или собирался нанести обездоленной живности какой-либо вред, одевалась к ужину.

Дочь появилась в ее будуаре неслышно. Чуть приоткрыв массивную дверь, Эмилия Крис проскользнула внутрь легкой, почти бестелесной тенью. Миссис Крис заметила ее лишь тогда, когда бесцветное лицо Эмили возникло прямо перед ней, отразившись в большом зеркале.

Позолоченную раму зеркала украшала искусная резьба.

Апартаменты Крисов были оформлены в стиле ампир. Много белого, много золота, причудливой резьбы, лепнины и тяжелого шелка, расшитого вручную.

Эмили никогда не отличалась особой бойкостью, но сейчас держалась так робко, что мать забеспокоилась.

— Что-то случилось, детка?

— Не беспокойся, ма. Можно я возьму какую-нибудь твою вещь?

— Какую вещь, дорогая?!

— Что-нибудь из украшений, если позволишь. Не знаю, что именно… Может, колье? Или достаточно подвески?

— Девочка моя!

Не будь возраст миссис Крис столь почтенным, а фигура — монументальной, она наверняка пустилась бы в пляс или — по крайней мере — высоко подпрыгнула на радостях.

Как минимум — пару раз.

Эмили — источник постоянных материнских переживаний, причина тоскливой бессонницы, гадкий утенок, так и не ставший прекрасным лебедем, самый несчастный и безответный из всех многострадальных питомцев, вдруг захотела принарядиться!

В это невозможно было поверить — бесчисленные попытки Доротеи Крис убедить дочь заняться внешностью неизменно терпели неудачу.

Иногда Дороти казалось, что Эмили упорствует назло, пытаясь таким образом наказать мать за то, что родила ее такой — некрасивой, неуклюжей, невезучей.

Но дочь была на редкость добросердечным существом — черные мысли быстро отступали, но легче не становилось — на смену им приходила черная, беспросветная тоска.

— Все, что хочешь, Эми! Давай выберем вместе! Содержимое вместительной нефритовой шкатулки — на крышке красовалась бриллиантовая монограмма Дороти Крис — бесцеремонно вытряхнули на пол.

По ковру — бледно-розовое поле усыпано букетами лиловых цветов — рассыпались драгоценности общей стоимостью никак не менее двадцати миллионов.

Возможно, даже несколько большей.

Шесть женщин на борту «Титаника» носили имя Розалия. Следом шла пара Роз. Одна была Розалиндой. Одну звали Розмари.

Вдобавок обнаружился мужчина по фамилии Розанов. Таким оказался улов.

Первый — не самый сложный — этап работы был завершен. Второй только начинался. А время шло.

— Обыскать каюты. Самым тщательным образом.

— Боюсь, это невозможно, сэр. Без…

— Возможно. Я получил разрешение капитана. На время плавания закон наделяет его всей полнотой власти. Мистер О'Нил сейчас судья, прокурор и Дух Святой в одном лице. Так что не теряйте времени.

— Да, сэр.

— Далее — связь с берегом. Меня интересует все — ближайшие родственники, любовники и бывшие мужья, наследники, медицинские карты, дорожные происшествия, разбитые в детстве коленки. Последнее — шутка, остальное — всерьез. Дополните меня, Полли?

— По части медицинских карт — особое внимание уделять психике. В идеале связаться или связать меня с личными психологами. Если таковые имеются.

— Согласен. Дальше.

— Предки из числа пассажиров «Титаника». Того, разумеется.

— Интересная мысль. Только запоздалая. Следовало проверить родословную всех пассажиров, не находите?

— Нахожу. Моя вина.

— Еще что-то?

— Все, что выбивается из общего ряда. Понимаете? Выпускница Принстона — на подсобных работах в кафетерии.

— Таких здесь нет.

— Это пример.

— Принимается. Еще?

— Телефонограммы, отправленные с борта. И полученные, соответственно.

— Верно.

— Пожалуй, все.

— Тогда — за дело. И вот что, Полли, попробуйте все же расставить их в порядке, так сказать, вероятности. Интуитивно, разумеется.

Полина достала чистый лист бумаги. Взяла в руку фломастер. На секунду закрыла глаза.

Бобу Эллиоту неслыханно повезло.

В первый момент он даже не поверил, что все происходит на самом деле. Но позже решил, что судьба вдруг раскаялась в собственных кознях и решила таким образом компенсировать ему неприятности минувших дней. Но как бы там ни было, это произошло.

Двери главного ресторана гостеприимно распахнулись двадцать минут назад.

Шумная толпа, несколько более возбужденная, чем обычно — надвигалась все же такая ночь, — хлынула в нарядное, ярко освещенное помещение.

«Здесь безраздельно царит Людовик XVI. Стены обшиты светлым орехом. Огромные — в три пролета — окна задрапированы ярким шелком. Блеск хрусталя и чернь старинного серебра. Белоснежные скатерти и нитяные перчатки официантов…»

Так писал он в первом материале, посвященном «Титанику».

Мог бы написать и лучше. Рассказать о таком великолепии следовало гораздо выразительнее. Ничего не поделаешь — голова Боба Эллиота в те дни была занята проблемами, страшно далекими от вопросов дизайна.

Людской поток между тем растекался по залу узкими ручейками — публика спешила занять свои места.

Боб огляделся и, не заметив ничего, что можно было бы отметить в следующем репортаже, направился к своему столику.

Именно в этот момент хрипловатый женский голос окликнул его по имени.

Эллиот обернулся и… остолбенел.

Долли Дон, скандальная примадонна, сатанеющая от одного только вида фотообъектива, — фурия, вечно конфликтующая с прессой, зачинщица самых безобразных потасовок с репортерами и папарацци, призывно махала ему рукой.

Не слишком веря в реальность происходящего, он поспешил на зов, ожидая — одновременно — подвоха или очередной выходки До-До.

Но не дождался.

— Привет, Бобби! Если у тебя нет планов получше — можешь присоединяться. Давно собираюсь извиниться за ту паскудную историю в «Helena». Давай выпьем, парень, и скажем друг другу «прости».

История в «Helena» — ночном голливудском клубе, любимом лежбище именитых хищников и хищниц, а вслед за ними — целой стаи зверья помельче, — действительно была паскудной.

Боб Эллиот заглянул туда всего на минуту, но это — уж точно! — была не самая счастливая минута в его жизни.

Последний номер «Vanity Fair» только что вышел в свет с огромным материалом, посвященным европейскому турне До-До.

Статья изобиловала пикантными подробностями. Намного более пикантными, чем могла позволить Долли Дон. Даже Долли Дон, несмотря на свою специфическую репутацию.

Такая была статья.

Автором ее был совсем не Эллиот, но в половине пятого утра До-До уже не обращала внимания на такие мелочи. Сначала она огрела Боба бутылкой «Crystal». He слишком удачно — бутылка не разбилась, и журналист остался невредим. Потом водрузила ему на голову тяжелое ведерко для шампанского.

Владелица клуба, Елена Каллиоаниотес, вовремя подоспела на помощь — Боб едва унес ноги.

Выбираться пришлось через кухню клубного ресторана.

На следующий день Мартин Вэнн принес Роберту Эллиоту свои извинения вкупе с внушительным чеком.

История забылась.

К тому же дебош вполне укладывался в рамки привычного образа До-До.

Чего никак не скажешь о ее неожиданном приступе раскаяния.

Сопровождаемый завистливыми взглядами коллег, Боб занял предложенное место, еще не слишком понимая природу происходящего.

До-До старательно изображала великосветскую даму, с детства обученную хорошим манерам и науке непринужденного общения. Несколько позже, однако, все стало на свои места.

Загадочный поступок примадонны получил объяснение.

— Послушай, Бобби! — До-До близко придвинулась к Эллиоту, обдав приторным ароматом духов, носящих ее имя. — Вы, репортеры, великие проныры. Наверняка ты уже разнюхал все про всех на этом паршивом суденышке.

— Кто конкретно тебя интересует, дорогуша? Высокая грудь Долли, искусно к тому же приподнятая открытым корсажем, почти лежала на его плече.

— Я знала, Бобби, что ты не станешь ломаться! Можешь не сомневаться, До-До не забывает услуг. Чертовски не люблю занозы. Те, что застревают в мозгах. Понимаешь, о чем я?

— Пытаешься что-то вспомнить?

— В самую точку! Могу поклясться, что видела эту физиономию прежде. Но никак не могу вспомнить где. Вчерашнюю ночь — представляешь, до чего дошло?! — я не сомкнула глаз. Чертовски меня это бесит.

— Нет ничего проще, детка! Шепни мне на ушко, за каким столиком сейчас эта физиономия, и считай, что дело сделано. Я быстро наведу справки.

— Ты правильный парень, Бобби. С чего это я накинулась на тебя в «Helena»?

Десятки людей в разных концах планеты откликнулись на просьбу бывших коллег.

Информация продолжала поступать, но в ней не содержалось ничего существенного.

Обыск кают был закончен десятью минутами раньше. Он не дал результатов. Обычный багаж состоятельных, привыкших к комфорту людей.

Ничего примечательного.

Тем более — предосудительного.

— Вы составили список, Полина? Она молча протянула листок.

— Вот так, значит? Ну-ка, посмотрим — на всякий случай! — что прихватил в дорогу номер первый? Так… Нет. Пусто-пусто. Увы! Хотя…

— Что такое?

— Многовато таблеток…

— Что за таблетки?

— Даже не наркотики — транквилизаторы, снотворные, противосудорожные… У нее, вероятно, проблемы со здоровьем. Только и всего.

— Может, все же цветок?

— И еще — озарение. Вы не забыли про озарение, Полли? Любите японскую кухню?

— Что, простите? Японскую кухню? К чему это вы?

— К тому, чтобы пригласить вас в одно милое заведение. Лучшего суши я не ел даже в Токио. Любите суши?

— Суши-бар уже закрыт.

При чем здесь суши-бар? Я приглашаю вас в настоящий японский ресторан. В Нью-Йорке, на пересечении… Впрочем, не важно. Ехать все равно придется на такси. Что вы так смотрите? Не бойтесь, это не бред. Просто я подумал, что все наши страхи, возможно, не стоят выеденного яйца. Какому-то предсказателю привиделись какие-то женщины… Может, мы сошли с ума? Массовое помешательство — такое ведь случается, правда?

— Этот предсказатель, между прочим, в шестнадцатом веке назвал Гитлера — Гитлером, а Сталина — кровавым герцогом, спустившимся с гор.

— Знаю. Алекс часто приводит этот довод. И знаете, я не поленился, сам почитал кое-что из Нострадамуса.

— И что же?

— Многое сходится. Но вот что занимательно — иногда он бывает потрясающе точен и — что главное! — говорит совершенно определенно. О том же Гитлере, к примеру. Вплоть до того, что прямо упоминает знаменитый план «Барбаросса». Более того — его провал. Иногда, напротив, тонет в собственной многозначительности. Сплошные полунамеки, трактовать которые можно до бесконечности. Так вот, исследователи вроде нашего Алекса занимаются в основном намеками. Знаете, чем, как правило, оборачиваются их праведные труды?

— Чем же?

— Подбором подходящих событий из современной истории. По большей части — относительно подходящих. Так-то, дорогая леди.

— И тем не менее две женщины — именно две, а не четыре или пять — все же обнаружились. И время, кстати, мы тоже опередили…

— Тем более можно почивать на лаврах. Гнев богов нам уже не грозит.

— Погодите, как у него дословно?

Сколько угодно. Помню как «Отче наш». «… Два безумца вознамерятся спорить с богами. Три скорбящие женщины. Одна несет погибель. Гнев богов остановит тот, кто сумеет опередить время. Обреченных спасет озарение свыше. Возможно также — они отыщут цветок». Всё.

— Нет, не всё. С чего, собственно, это взялось: опередить время — значит раньше отправиться в плавание?

— Ну-у, исторически сложилось. Тони решил строить корабль раньше…

— Вот именно, что Тони решил. У Нострадамуса другая последовательность! Смотрите. Сначала безумцы спорят с богами. Потом появляются три женщины. Иными словами — смертельная опасность. И лишь потом — возможность остановить гнев… Разве она связана с днем отплытия? Безумцы уже бросили вызов! И женщины появились возле них. Понимаете?

— Кажется, да.

— Как еще можно опередить время? Как, Стив?!