Глава 6

Спасенная девочка

– Меня попросили рассказать что-нибудь о человеческой природе. Ну что я могу сказать нового о человеке, о котором уже давно все сказано. Настоятель «Храма Разводов» на Миуре почтенный Гёдзаку как-то рассказывал мне, что если сперва лицо человека рассечь мечом по диагонали, пописать на него и затем потоптаться плетеными сандалиями, с лица слезет кожа! Вот, собственно, и все, что я могу рассказать о человеческой природе.

Дзатаки кивнул секретарю, что на сегодня больше не нуждается в его услугах. Последнее время размеренная жизнь второго лица в государстве изменилась настолько, что и сам Ким-Дзатаки диву давался. Вроде хорошенькая маленькая девочка, может, даже слишком хорошенькая, слишком напуганная, слишком несчастная, а ради нее он готов забыть о государственных делах, о любимой жене, наложницах, забыть поесть или прогуляться перед сном, забыть о безопасности… С каждым днем грозный даймё привязывался к малышке все сильнее и сильнее, любил ее все крепче и крепче, так, словно спасенная им девочка была ему родной. Его плотью и кровью, его долгожданным ребенком, да что там ребенком, разве когда-нибудь он думал, что можно с такой силой любить детей? Разве когда-то, еще в теле князя Киямы, он нянчился так с сыном Умино? С любимым внуком Судатё? Возможно, потому что прежде он находил более важные занятия, нежели посидеть с ребенком.

Так или иначе, Дзатаки дни напролет проводил рядом с малышкой, то и дело вызывал к ней то придворного лекаря, проверить, все ли в порядке со здоровьем бывшей пленницы, то массажиста, а то и, позабыв о своем высоком положении в стране, сняв полотняную куртку, с нежностью заботливой няньки сам принимался разминать крохотное тельце маленькой чаровницы.

Он не знал и не ведал, кем была спасенная им девочка, да и по большому счету не хотел знать. Должно быть, малышка была украдена из семьи какого-нибудь даймё, но как узнать какого? Не будешь же рассылать гонцов по всем ханам Японии?

Хотя поначалу он действительно хотел поступить именно так, вернуть девочку родителям, но потом сама мысль расстаться с хорошеньким ребенком сделалась для старого князя невыносимой. Временами, смотря в лучистые глазки девчоночки, князь провинции Синано думал, что она вот-вот заговорит с ним. Так бывает, после перенесенных страданий человек нередко теряет дар речи. Для взрослого человека немудрено, а тут крохотная маленькая пичуга, которую оторвали от матери и, заколотив в ящике, оставили совсем одну…

При одной мысли о том, что Хаято мог не услышать плача и девочка осталась бы заживо погребенной в подземелье, сердце Кима-Дзатаки обливалось кровью.

Занятый малышкой, он совсем позабыл свои обычные дела и обязанности, сославшись на недомогание, почти перестал бывать при дворе сегуна, не интересовался делами в своих владениях, почти не встречался с «сыном». Странная магия маленькой девочки заставила Кима с головой уйти в ее выхаживание, позабыв даже о том, что сын настоящего Дзатаки, Хаято, приволок из замка синоби другую пленницу, сидящую там на цепи деву, которую из профилактических соображений Ким-Дзатаки поначалу даже распорядился убить.

Глава 7

Вылазка

– Ну, вот вроде и знак. – Толстомордый самурай по прозвищу Ядро ткнул плеткой в сторону надрубленной ветки. – Дальше, сотник, твоя воля, но коням неможно.

– Нельзя так нельзя. – Маленький, юркий и совсем не похожий на сотника Кадзума в голубой куртке и штанах, которые он специально одел, чтобы его форма не бросалась в глаза, ловко соскочил из седла. Спешились и остальные: степенно – Ядро и наперегонки – братья Кару. На этот раз Кару-старший уговорил сотника взять с собой недавно поступившего на службу братишку, ходившего пока в вакато и топчущего на ратной службе свои первые сандалии.

– Стало быть, сотник, за этим леском аккурат и стоит, – он сделал знак, отгоняющий нечистую силу, – домик ведьмаковый, – продолжал свои пояснения Ядро, важно оправляя одежду и со значением водя глазами. Все-таки ведьмак – это вам не безропотные крестьяне и даже не нищий, промышляющий разбоем на большой дороге ронин. Ведьмак опасен неизвестностью, потому как ни в жизнь не угадаешь, какой гадости от него ожидать. А посему святое правило: ведьмака либо не трожь, либо руби с одного удара. Чтобы «мама» сказать не успел, не то чтобы заклинание какое прошептать. Все зло у них в этих заклинаниях. Скажет недоброе слово – и сам ляжешь, и весь род твой до седьмого колена сухим деревом рухнет. А посему нельзя трогать ведьмака!

– Лесок небольшой, но надежный, до поры до времени схоронит, – стучал зубами Ядро. – Я потому и сказал, что нельзя на ведьмака целым отрядом идти, приметно больно. Отряд простор любит. Даже десяток господина Юкио не прошел бы, уж простите меня за смелость, Юкио-сан. Зато мы как мышки проскользнем. С той стороны – дома, поля крестьянские, обзор как на ладони, бей не робей, с этой – лесок. Редкий, но верный, тишком пройдем, авось ведьмино отродье и не приметит.

– Клацалками меньше лязгай, не ровен час, беду накличешь. – Выставил кулак Юкио. – А десяток, это я понимаю, отчего ты отговаривал сотника взять с собой мой десяток, небось, добычей, жадюга, делиться не хочешь. Все тебе одному загрести надо.

Кадзума неодобрительно покачал головой.

– Гляди, Ядро, что-нибудь недоброе почую, вообще доли лишу. – Он презрительно сплюнул и, оглядевшись, махнул рукой: мол, пошли.

– Коней привяжи, дубина, – послышался за спиной шепот старшего Кару.

Сотник не оборачиваясь шел через лес. За ним на кривых полусогнутых ногах семенил Ядро, чуть отстав, шли братья Кару, замыкал шествие десятник Юкио. Сотник чувствовал всех своих ребят кожей – с этими рубаками он попадал не в одну заварушку. Со всеми, кроме, разумеется, младшего Кару. Но зато достаточно воевал рядом с его отцом, да и старшего брата знал точно облупленного. Все они: Юкио, Ядро, старший Кару – были его побратимами, братьями по кровавой работенке, которую задавали самураям их князья.

Резкий крик Юкио да ругательства Ядра оборвали мысли сотника. Он обернулся и застыл, не в силах поверить в случившееся: побратимов не было. Там, где они шли, трава все еще была примятой, качались потревоженные ветки кустов. Но ребята пропали!

Тут невидимая петля дернула его за ногу и, шарахнув мордой о близстоящее дерево, подвесила между небом и землей.

Рядом висели, болтаясь из стороны в сторону, попавшиеся самураи, а из-за деревьев с пиками и мечами наперевес смотрели на них закутанные в черное синоби.

– Лес, он реденький, но верненький. Нам верный, – прокашлялся тот, кого местные крестьяне прозвали ведьмаком. Огромная черная борода его и спутанные длинные волосы доходили почти что до земли, делая его схожим с лесным духом, разбойничьи глазки хитро посверкивали из-под, по всей видимости, никогда не стриженной челки.

– Мы самураи Токугава-но Дзатаки, – на всякий случай представился Кадзума, продолжая раскачиваться из стороны в сторону, – мое имя Кадзума, я состою в должности сотника, это мои люди. Мы находимся на земле, принадлежащей нашему клану. Поэтому приказываю вам немедленно отпустить нас или будете иметь дело с дядей сегуна Хидэтада.

– Не отпустите – худо будет! – предупредил в свою очередь Юкио, злобно глядя в замотанные морды и пытаясь одновременно с этим дотянуться до ножа, который он перед поездкой специально закрепил на ноге ремнем, оба его меча выпали и теперь валялись на земле. – Совсем страх потеряли, что ли, нешто не видите – самураи перед вами, причем двое в звании офицеров. Да уже за то, что вы петлями лес обложили, вас всех следует истребить, чтобы и следа памяти не осталось.

– Оставить вас в живых было бы глупо, – ответил за колдуна один из замотанных. – Не отпускайте их, ваша милость, они сразу же донесут Дзатаки, что видели здесь синоби, и наш план будет раскрыт.

– Никто и не собирается отпускать этих красавчиков, – колдун почесал спрятанное под лохматой бородой брюхо, – вот только, боюсь я, что как бы мне сие ни было противно, а хоронить их придется в земле, потому как дым далеко виден. А бросить трупы здесь – накликать плохую болезнь. Да и кто-нибудь вполне отыскать может.

– В деревне Ицугару пять десятков наших воинов стоят, завтра сюда придут, за наши головы посчитаются, – крикнул Ядро. – Что они, по-вашему, раскопанной земли не приметят? Кострища не отыщут? Дыма не унюхают? Наши командиры не под забором найденные, не суками выкормленные, свою службу знают, враз вас всех поймают. А так, отпустили бы нас подобру, поздорову, а мы бы и сами сюда больше не сунулись, и другим сказали, что здесь все чисто. Разведка мы – неужто не ясно?!

– Посчитаются, коли отыщут. – Ведьмак поднял руки и зашептал что-то, глядя на самураев.

Десятник собрал последние силы, извернулся в воздухе, выхватил нож, метнул его в черную бороду. Ведьмак охнул и, удивленно уставившись в торчащую из плеча рукоять ножа, закончил заклинание.

Огненный обруч сжал голову злосчастного Юкио, рядом с ним вопили от боли остальные самураи, неведомо откуда взявшийся ветер закружил подвешенных людей, срывая их с мест и разрывая на мелкие части, так что вскоре, когда буря стихла, над поляной одиноко болтались в воздухе утратившие свою добычу петли, с которых все еще стекала горячая, густая кровь.

Глава 8

Мико

– Самурай обязан следить за чистотой своей одежды, за своим оружием, за своей самурайской прической. Это скажет вам каждый. Тем не менее, к сожалению, не каждый самурай выполняет эти нехитрые правила. Это происходит из-за того, что самураи не всегда задумываются над тем, почему они должны поступать так и не иначе, и считают чистоту и опрятность излишними. Многие так и вовсе принимают за правило, что если самурай не смывает кровь кровью – это дурной признак. Считаю своим долгом дать необходимые по данному поводу разъяснения, дабы пролить свет на этот вопрос в наиважнейшем деле воспитания юношества. Итак, путь самурая – смерть. Самурай должен постоянно думать о смерти. Мысли о смерти помогают очистить разум и избавить душу от всего мелкого, суетного и незначительного. Смерть может застать самурая в любой момент, так что он даже не успеет осознать, что умер. Смерть придет тогда, когда посчитает это удобным для себя, но самурай должен быть готов встретить ее в любое время.

После того как смерть заберет к себе душу человека, он не сможет сделать уже больше ни одного движения. Не сможет умыть лицо, пригладить прическу или оправить пояс. А значит, враги застанут его в таком виде, в каком застигнет его смерть. И если при этом самурай будет готов ко встрече со смертью, если его лоб будет гладко выбрит и самурайский пучок будет сделан со всем искусством – это произведет приятное впечатление на врагов. Если же самурай в момент смерти будет грязен телом, не побрит и неопрятен – это произведет наихудшее впечатление на врагов и заставит его соратников и родственников краснеть.

Только что, буквально перед началом ежедневной диктовки, когда Ким сидел в садике и собирался с мыслями, к нему подбежал один из его самураев стражи и, пробормотав извинения, – все знали, что в такие часы даймё лучше не волновать и не сбивать с мысли, – сообщил, что вот уже несколько дней как из замка пропали сотник Кадзума, десятник Юкио и с ними еще три самурая, все на лошадях и, разумеется, при оружии.

Происшествие было настолько странным, что начальник стражи поначалу решил не придавать произошедшему значения. Виданное ли дело, чтобы в мирное время пропадали самураи, да еще и не простые самураи, а офицеры… на войне другое дело, на войне их могли бы убить, могли сманить на сторону посулами высоких должностей и прочими благами, но в мирное время… в мирное время, когда народ умирает не так чтобы и часто, и свободных мест в войске просто нет.

Решив, что самураи просто пьют где-нибудь в деревне, начальник стражи решил не предавать дело огласке и ждал, когда же Кадзума даст о себе знать. Никто не знал, сколько у самураев могло быть с собой денег, а значит, было сложно и предположить, сколько времени те будут пьянствовать.

Но прошли все мыслимые и немыслимые сроки, а от ребят не было никаких вестей. И это если учесть, что Кадзума и Юкио – боевые командиры, прекрасно понимающие, что такое вовремя не вернуться в ставку и не дать о себе знать.

Прошло порядочно времени, прежде чем начальник стражи решился доложить об исчезновении самураев даймё, но тот был занят мыслями о новой главе своей книги и тут же позабыл о пропавших самураях, погрузившись в пучины высокой литературы.

Ким-Дзатаки закончил диктовку и с благосклонностью поглядел на молча сидящего на подушке Хаято. На этот раз «сын» попросил разрешения присутствовать во время написания очередной главы книги наставлений, чем порадовал старого даймё, наполнив его сердце благостностью. Ему отчего-то нравился этот мальчишка, который должен был со временем занять его место. Понравился с первого дня, когда он, уже будучи в теле Дзатаки, вдруг открыл для себя, что, оказывается, у настоящего Дзатаки, кроме дочери от Осибы, имеется сын. Ребенок не от жены и даже не от наложницы, а от вдовы старосты одной маленькой горной деревеньки, куда даймё нет-нет и заглядывал.

Должно быть, сначала грозный Дзатаки опасался признаваться в рождении сына из-за того, что ребенка могли взять в заложники, чем связали бы ему руки. Потом последовал брак с бывшей наложницей Тайку госпожой Осибой, от которой он ждал законного наследника. Так что парень долгое время оставался в глуши, забытый родным отцом.

Дзатаки так истово стремился быть рядом со своей прекрасной женой, так мечтал, что в один из дней она подарит ему сына, что повелел своим приближенным забыть о первенце. Так что о том, что, вселившись в тело князя провинции Синано, он стал еще и отцом двоих детей, Ким-Дзатаки узнал, можно сказать, случайно, когда однажды во время охоты к нему в шатер вошел один из его ближайших друзей, разумеется, имеется в виду друзей прежнего Дзатаки, и, попросив прощения за невольное нарушение приказа, сообщил, что женщина, которую даймё обычно посещал, находясь в этих местах, уже несколько месяцев как умерла, и теперь сын Дзатаки вынужден голодать.

Задав несколько наводящих вопросов и убедившись в том, что старый служака говорит правду, Ким-Дзатаки велел немедленно доставить к себе в шатер мальчика, и когда старый воин привез грязного, чумазого и тощего, точно скелет, Хаято, на душе Кима потеплело.

Несмотря на то что сын настоящего Дзатаки воспитывался среди крестьян, он был вежлив и приветлив, имел прямую спину и честный взгляд, достойные самурая, а не боявшегося всего на свете крестьянина. Кроме того, он был разительно похож на своего отца.

Через четыре года после появления в замке Хаято Ким был вынужден расстаться с другим ребенком, если, конечно, так можно было назвать воина ордена «Змеи», воина-десантника, затем ставшего врачом, побывавшего на нескольких войнах в XX и XXI веках и теперь по ошибке вселившегося в тело малого ребенка, которого Ким обнаружил в одной самурайской семье и от греха забрал с собой, женившись на его «матери» и для порядка усыновив парня.

Мико, как звали десантника Пехова в Японии, был во всех отношениях отличным парнем. Он быстро учил язык, радуясь своим новым, пока еще не пропитым и не изгаженным наркотой мозгам. С ним Ким всегда мог поговорить по-русски, вспомнить дом, Питер, прохладное пиво, бывший «Сайгон», «Крысу», «Эльфа»!..

Под руководством новоявленного отчима Павел Пехов, или Мико, осваивал сложные техники владения самурайским мечом и самостоятельно конструировал взрывные механизмы, доводя своими экспериментами и опытами предоставляющего ему свою лабораторию добрейшего доктора Кобояси-сан до шока и нервного тика.

Сам же Ким только и мог что отмахиваться, когда кто-то из родственников или друзей начинал пенять князю на то, что тот слишком рано принялся за обучение пасынка. По правилам обучения детей в самурайских семьях, эти занятия следовало начинать где-нибудь лет с двенадцати, когда тело ребенка окрепнет и он сможет удерживать в руке меч. На это Дзатаки только отшучивался, что, должно быть, дух легендарного воина Сусаноо-но Микото вселился в его воспитанника, который с утра до вечера выполнял замысловатые упражнения, ругаясь на непонятном языке, когда его толстенькая задница вдруг перевешивала по-детски пухленькое и коротенькое тельце бывшего десантника. В общем, с Павлом, или Мико, было не скучно, и Ким чувствовал себя почти счастливым человеком. Ко всему прочему «его мать» Садзуко, которую Ким любил и уважал, происходила из известной, но обедневшей самурайской семьи, и в рекордно короткие сроки освоилась с новой для себя ролью фактической княгини провинции Синано. При всей любви к Садзуко Ким не мог сделать ее своей законной женой, так как числился мужем Осибы, тем не менее, он называл Садзуко не иначе как женой.

Мико исполнилось шесть лет, когда в их жизни появился сын настоящего Дзатаки – Хаято. И тут начались первые трудности: и прежде кому-то из гостей или слуг казалось странным, что Дзатаки ни разу не отшлепал непокорного и серьезного не по годам пасынка, который никому не позволял обнимать и целовать себя. Всегда мылся самостоятельно, запрещая служанкам приближаться к своей особе, питаясь мясом и то и дело прикладываясь к отцовской выпивке. Мало того, быстро пьянея после сравнительно небольшой порции саке, Мико вдруг начинал орать, что его окружают одни только педофилы, от которых он вынужден прятаться, постоянно держа ухо востро. А то мог вдруг при слугах и гостях перейти на русский, так что у Кима невольно руки чесались выпороть зарвавшегося молокососа, но в последний момент его останавливал весьма серьезный послужной список Пехова на войне плюс особые заслуги перед орденом, с которыми Ким не мог не считаться. Кроме того, он прекрасно понимал, что подобные воспитательные меры могли повлечь за собой ответную месть со стороны бывшего десантника и хирурга, для которого перерезать горло отчиму было столь же ненапряжно, как ущипнуть за грудь его наложницу.

Когда тело Мико достигло шести лет и в замке появился Хаято, Ким понял, что Пехову теперь придется несладко, так как сын Дзатаки мог невольно проникнуть в тайну. Еще больше Ким опасался, как бы злобному, частенько видящему во сне Афган и вскакивающему посреди ночи из-за приснившегося ужаса Мико не пришло в голову заколоть мешавшего ему Хаято. Но тут неожиданно сам Пехов попросил отпустить его в новую жизнь.

Это было немного странно, потому что парню на тот момент едва исполнилось семь лет, а в таком возрасте, как известно, дети еще не начинают вести самостоятельную жизнь. Впрочем, десантнику Пехову, судя по его словам и свидетельству куратора ордена – в прошлой жизни они были знакомы, было за сорок…

Но это не мешало ему.

– Паша достаточно уже окреп для того, чтобы войти в штат сегуна и выполнить новую, возложенную на него орденом миссию, – сообщил как-то куратор, с уважением поглядывая в суровое лицо семилетнего воина.

– Да как же это? Где видано? – всплеснул руками Ким. – Да его же первый попавшийся разбойник голыми руками…

– Голыми не голыми… посмотрим, – мрачно улыбнулся Мико, покручивая в руке нож.

– Через год Хидэтада будет просить тебя прислать в его ставку заложника {2}. Конечно, он будет думать, что ты пришлешь Хаято, но…

– Короче, выпишешь мне подорожные, а там я разведу как-нибудь сегуна на то, что он возьмет меня в свою личную охрану. Главное, не дрейфь, папаша, и изображай из себя полного лоха. А будут удивляться, прикинешься ветошью, мол, ничего не знаю, ничего не ведаю… какая разница, какой сын.

– Если ты произведешь должное впечатление на сегуна, господину Дзатаки не придется краснеть, принимая тебя обратно, – пришел на помощь Киму куратор. – В случае же провала, – он вздохнул, – не думаю, что тебя, Паша, приговорят к отсечению головы. Все же приемный сын даймё, родственник и все такое… Хотя смотря за что. – Его лицо на секунду омрачилось, но тут же он дружески похлопал Мико по тщедушному плечику. – Всем будет лучше, Паша, если ты останешься в ставке.

– Будь спок, сенсей[11], я не подведу.

Так амбициозный бывший десантник и хирург покинул замок Дзатаки, после чего, как это водится среди служивых, практически не давал о себе знать, полагая, что если с ним что-нибудь случится, «отчиму» по-любому передадут эту скорбную весть.

Сам же он не любил писать, кроме того, опасался шпионов. Так что общение благополучно закончилось.

Знакомство с маленьким Хаято – когда Ким только нашел его, парню было десять лет – доставило даймё радость, и он сразу же принял решение исправить то, что успел испортить его предшественник, а именно забрал парня в свой замок и, несмотря на вопли Осибы, которая хоть и не жила в замке, но все еще считалась его супругой, признал его своим законным наследником.

Мальчик учился читать и писать, неустанно тренировался с мечом, но самое главное, он, казалось, не боялся вообще ничего. Так, он без страха мог войти в клетку с диким зверем или оседлать норовистого коня, к которому опасались подойти даже опытные наездники.

Без колебания он подпалил фитиль новой, только что привезенной Дзатаки из Эдо пушки, мог подолгу оставаться под водой. Его мало интересовал ходивший у Дзатаки в любимчиках Мико, а на самом деле уже давно и без зазрения совести оккупировавший замок и прилегающие к нему владения.

Имя Хаято произошло от слово «хаяку» – быстрее. И парень вполне соответствовал этому слову. Он старался все делать быстро, не тратя время на раздумья, и иногда просто поражал своей необузданной храбростью, скоростью и живучестью. В общем, что и говорить, повезло Дзатаки с наследником.

В присутствии Хаято Ким острее осознавал, как не хватает ему общения со своим родным и любимым сыном Умино, с которым он не имел уже несколько лет никакого контакта.

Хотя кто сказал, отчего второе лицо в государстве не может призвать к себе на службу сына покойного Кияма Укон-но Оданага, господина Хиго, Сацумы и Осуми, из династии Фудзимото, состоящего ныне при торговом ведомстве, курируемом Арекусу Грюку. Тоже не самый лучший покровитель, если разобраться. Хотя когда здесь запахнет жареным, именно Арекусу, или Алекс, сможет реально вытянуть парня из неприятностей.

Еще в Питере Ким внимательно изучал эпоху предполагаемого внедрения и знал, что кормчий Адамс, чье место занял ныне Алекс Глюк, был фаворитом Токугава-но Иэясу, его же – Золотого Варвара, как нередко называли Ала за глаза, сын Иэясу Хидэтада на дух не переносил, не позволяя бывшему фавориту не только реализовывать его смелые проекты, но и всячески затирал по службе.

С другой стороны, находиться ближе к торговому ведомству было выгодно уже потому, что Ким ожидал знаменитого восстания христиан на Симабара в 1637–1638 годах, после которого христиан в Японии не останется, будет закрыта торговля с заморскими державами, запрещен выезд японцев за территории, принадлежащие Японии, и въезд тех, кто на тот момент времени окажется за границей. А следовательно, сыну с семьей, кровь из носу, необходимо сбежать до этих милых событий.

Бежать на законных основаниях: стать послом в Испании или Франции – не побег, а государственная необходимость. И пусть потом Умино плачется, что не может вернуться домой. Что ждет его в Японии, кроме казни? Пусть лучше будет живым эмигрантом, чем мертвым патриотом.

Глава 9

Пленница

– Как же я люблю все таинственное! Непонятное! Запутанное! – Хаято довольно потирал руки, направляясь в темницу, где за железной решеткой томилась одержимая бесом дева. Ее руки и ноги по-прежнему стягивали кандалы и цепи, но они не удерживали деву от желания скалиться и рычать на своих новых хозяев.