Пролог

13 июня 1999 года

На такие крупные международные шоу Гали любила приезжать одна. Без лживых друзей и надоедливых поклонников. Не нужно тратить силы на общение, поддержание светских разговоров и всего прочего. Она чувствовала себя исследователем, работающим в огромной лаборатории, занимающей несколько десятков акров. Тысячи людей, действительно похожих с высоты полета птиц на муравьев, делали одно большое дело – авиационный бизнес. Здесь встречались покупатели и продавцы. И, как повелось с доисторических времен, покупатели хотели купить хороший товар подешевле, а продавцы стремились уломать их и продать залежалый, подороже. В ход шло все, все, что придумал человек для того, чтобы уговорить, уболтать, расслабить, ублажить, убаюкать, охмурить, задобрить, запрограммировать своего партнера. На выставочных стендах и в кулуарах кипела работа, и каждая фирма, каждая держава, производящая самолеты, имела свой почерк и неповторимый американский, французский и русский национальный стиль в утанцовывании партнера.

Наконец, началось главное действие. Это было действительно незабываемое шоу, которое приехали посмотреть тысячи, если не десятки тысяч парижан и гостей из разных стран. В силуэтах грозных машин, пролетающих над головами восхищенной публики, слились воедино красота линий и колоссальная мощь двигателей и вооружений. И всеми этими современными колесницами, проносящимися с грохотом на бешеной скорости в небе, управляли современные Гераклы – полубоги, получеловеки…

Гали, поддавшись общему состоянию восторга и радости толпы, приветственно махала руками и что-то кричала вслед уносившимся «Phantom»’ам, «МиГ»’ам и «Sky-hocker»’ам. Нет, все-таки мужчин есть за что любить – разве женщина может создать такое совершенство, как F-16, или субмарину, или Шатл? У неё для этого не хватит, скорее всего, и терпения и ума.

В то же время, она не могла найти ответа на давно мучивший её вопрос: «Почему настоящим мужчинам так нравятся эти орудия убийства? Почему они гордятся своей принадлежностью к армии, авиации и флоту? Почему они разукрашивают их, как язычники своих богов?» Странное мужское племя, странное…

Диктор объявил, что в небе звено истребителей F-16 Fighting Falcon[2]. Она невольно вспомнила Стива, ведь он летал как раз на F-16. И даже пообещал ей после перелета покатать её, хотя в кабине не предусмотрено место для пассажира, если только у него на коленях… Где он сейчас? Что с ним? Прошло уже столько лет… – почти двадцать два года.

Демонстрационные полеты заканчивались. В этот момент её внимание привлекла небольшая группа пилотов, видимо участников проходившего шоу, которых восторженная публика награждала аплодисментами. По мере того, как они продвигались вдоль трибун, шум рукоплесканий нарастал. Гали поднесла бинокль к глазам, и… ахнула. Она увидела Гриффита – молодого, высокого, стройного, в ладно подогнанной форме летчика ВВС США. Он отделился от группы и стал подниматься по проходу среди рядов вверх, приветливо махая кому-то рукой. Он прошел так близко от Гали, сидящей справа, что при желании она могла дотронуться до него рукой. Ей показалось, что она каким-то чудесным образом, как на машине времени, перенеслась в Бангкок. И только когда молодой тридцатилетний летчик, проходя мимо, стрельнул в неё глазами, она поняла, что это не Гриффит… Глаза не те, но всё остальное…

Гали проводила его взглядом. Тремя рядами выше того места, где она расположилась, Гали увидела Стива в VIP зоне. Сердце бешено застучало, как будто она неслась вниз на американских горках. Внутренний контролер мгновенно язвительно отреагировал: «Да что это с тобой, подруга? Уж не собираешься ли ты раздуть давно остывший костер?» Сидеть, повернувшись почти спиной к полю, было неудобно. Гали, стараясь не беспокоить соседей, встала и заняла более выгодную позицию. Теперь она могла наблюдать за отцом и сыном, не опасаясь, что они её случайно обнаружат. Прикрытием ей служил рекламный щит, из-за которого она, не привлекая к себе внимание, могла обозревать Гриффитов, сидевших теперь двумя рядами ниже. Лицо Стива было видно только когда он поворачивался к сидящему рядом сыну. Да, время брало своё. Стив был на три года моложе её, когда они встретились. Значит, сейчас ему пятьдесят шесть, а сыну тридцать четыре.

Для своих лет он выглядел совсем неплохо. Седая, аккуратно стриженная голова, широкие плечи, немного, правда, располневший. Около него кружились два молодых менеджера, которые периодически передавали ему мобильные телефоны. Костюм красивого темно-синего цвета, шелковая рубашка с отливом под цвет костюма и модный галстук в полоску. Всё это Гали считывала почти автоматически. Сейчас она слушала своё второе Я – она искала ответ на вопрос – что она хочет? Подойти и начать разговор, как ни в чем не бывало, поздравить его с великолепным выступлением сына? Как он воспримет её? Что осталось у него в душе после той истории, которая так кардинально изменила его жизнь? И, не дай бог, могла навсегда разлучить с детьми. Сейчас Гали видела перед собой счастливого отца и, хотя не видела глаз Стива, она была уверена, что они светились любовью. Сын что-то показывал отцу, его ладони изображали полет двух самолетов, которые выделывали фигуры высшего пилотажа. Гали никак не могла успокоиться, её волнение вызывало нервную дрожь во всем теле. Так было всегда, когда ей нужно было сделать выбор…

За час до описываемых событий, Стив Гриффит, вице президент одной из крупнейших американских авиакомпаний Локхид, закончив очередной тур переговоров с израильтянами, а скорее отложив их на вечер под благовидным предлогом, поспешил на авиа-шоу. Помощники, неотступно следовавшие за шефом, снабдили его двадцатикратным биноклем. Показательные полеты F-16 по прикидкам, ожидались где-то через пятнадцать-двадцать минут, но отец не хотел пропустить этого события. Минуты ожидания были заполнены телефонными разговорами и просмотром плана работ на следующий день. Наконец, в окуляры бинокля он поймал самолет сына. Два F-16, связанные невидимыми нитями в единое целое, поравнявшись с центральными трибунами, взмыли вверх…и на несколько секунд зрители потеряли их из виду в лучах слепящего солнца. Неожиданно, они вынырнули неизвестно откуда, беззвучно пронеслись над трибунами и мгновенно исчезли в дымке. Стив, давно уже не летавший на истребителе, вдруг почувствовал, что мышцы его тела напрягаются и расслабляются так, как будто это он сам сидит в кабине пилота. Руки автоматически тянули рукоятку на себя, спина вдавливалась в спинку кресла. Его тело все еще помнило, что нужно делать при выполнении фигур пилотажа…

Гали, увлеченная идиллией семейства Гриффитов, вдруг спиной почувствовала, что сама является объектом скрытого наблюдения. Сигнал был достаточно сильный, и она его ощущала уже минуту, а то и две – это сигнал опасности.

Кто-то наблюдал за Гали. Это было ощущение охотника, держащего в прицеле двустволки голову кабана. И вдруг, инстинкт заставляет охотника обернуться и поднять глаза вверх. Он видит рысь, приготовившуюся с дерева прыгнуть ему на спину…

Не дождавшись окончания полетов, Гриффиты двинулись в сторону выхода. Гали последовала за ними, сохраняя безопасную дистанцию. Она не знала, как поведет себя через минуту-две. Просто шла и полагалась на случай. Кто-то следит за ней, пусть. Хорошо, если не снайпер. Это могли быть и русские, и израильтяне. Ей иногда это льстило: надо же – она объект внимания секретных служб, да каких! Жаль, что нельзя об этом никому рассказать.

Похоже, они собираются уезжать. Стив и сын направились в сторону парковки частных машин. Гали инстинктивно прибавила шаг. Желание поговорить и природная осторожность, как две равновеликие силы, тянули её в противоположные стороны. Если бы не сын, может она и подошла. Их отделяло метров десять-двенадцать, не больше. Гали пыталась не смотреть Гриффиту в спину – он мог это почувствовать и обернуться. Вот они садятся в машину. Гали почти пробегает последние метры, чтобы увидеть лицо Стива, хотя бы в профиль. Спрятаться не за кого. С расстояния 3–4 метров она видит, как он вставляет ключ в замок зажигания. Еще несколько секунд и она больше его уже никогда не увидит. Случайные встречи не повторяются. В это мгновение Стив медленно поворачивает голову влево. Нет, он не смотрит, есть ли препятствие сбоку и сзади, чтобы выехать по направлению к выезду. Он смотрит в упор на Гали. Тонированное стекло медленно и плавно опускается вниз. Их взгляды встретились. Секунда, другая – стекло с такой же неторопливостью поднимается вверх. Мерседес трогается с места и исчезает за рядами машин. Все-таки они увиделись.

Вернувшись на гостевую трибуну, Гали рассеяно продолжала наблюдать за полетами английских, французских и итальянских чудо машин. Вот французский «Мираж» пронесся над взлетным полем, поражая своей элегантностью и законченностью форм. Сразу же за ним огромный четырехмоторный транспорт С-130 описал крутую дугу над бетонным полем, перед тем как приземлиться и предоставить возможность русскому истребителю занять место в воздухе.

Через считанные секунды «Су-25» появился над головами восхищенных зрителей. Машина продемонстрировала высший класс при выполнении фигур пилотажа. В следующее мгновение истребитель, после стремительного спуска к земле, оказался опасно низко над бетоном аэродрома. Летчики, чтобы избежать падения, резко подняли нос машины, пытаясь скорее набрать высоту, но… Самолет коснулся земли хвостовой частью фюзеляжа. Истребитель загорелся. Зрители с ужасом ждали развязки: взгляды всех, кто находился на трибунах, пересеклись в точке, где, казалось, неминуемо должна была произойти трагедия. Однако машина, как подраненный ястреб, из последних сил, тянула вверх. И пилотам, каким-то чудом, удалось поднять ее на высоту шестидесяти метров. В следующее мгновение, объятый пламенем истребитель рухнул на землю. Его обломки, объятые пламенем, разлетались по бетону взлетного поля. Когда, за секунду до смерти, русские успели катапультироваться и повисли на раскрывшихся парашютах, над замершими в ожидании худшего зрителями, пронесся тысячекратный вздох облегчения. Кем бы пилоты ни были – русскими, американцами или канадцами, они остались живы, и люди этому искренне радовались.

Швейцария. Отель «Очарованный странник» 13 июля 1999 года. Когда часы на соседней кирхе нехотя пробили 23.00 в дверь номера осторожно постучали:

– Входите. Я еще не сплю.

– Из Парижа, Лондона, Москвы и Пекина пришло несколько шифротелеграмм.

Ладно скроенный, коротко стриженный афроамериканец остановился в двери, ожидая указаний:

– Спасибо, Чак. Если нет ничего срочного, я их посмотрю после окончания бокса. Идет восьмой раунд. Как Вам Холлифилд?

– Я предпочитаю ватерполо, Сэр.

Кресло с высокой спинкой полностью закрывало владельца властного баритона. Большой плоский экран телевизора, похоже полностью поглотил внимание получателя секретной информации о том, как на 13.06.1999 расставлены фигуры на «великой шахматной доске».

– Телеграмма из Парижа – срочная. Серии «cosmic», Сэр.

– Хорошо, давайте.

Из высокого кресла показалась мощная волосатая рука атлета.

Чак, не приближаясь близко к креслу, вложил в протянутые два пальца тонкий лист зеленоватой бумаги.

Шеф после душа сидел в кресле по обыкновению голый на белом махровом полотенце.

Получатель: FINIS -1

Сегодня на авиа шоу в Ле Бурже в 14.37 во время демонстрационного полета разбился российский истребитель СУ-25. Двум пилотам удалось катапультироваться и остаться в живых. Представителям фирмы «Сухой», руководством авиа шоу выражены искренние соболезнования, в связи с гибелью самолета. Положение русских на переговорах после этого, достойного сожаления чрезвычайного происшествия, значительно ослаблено. От источника в Лэнгли получено срочное сообщение о вероятной причастности управления специальных операций к гибели СУ-25. Кодовое название операции ЦРУ «ESTO ES TODO» [3].

Дополнительно сообщаю, что на авиа-шоу присутствовала известная Вам (XXX), которая проходит по файлам СВР как «Гвоздика», в Моссаде на нее заведено дело «Далила». (XXX) конспиративно вела наблюдение за вице-президентом компании Локхид-Гриффитом Стивом. Принимаем меры к установлению причин этого внимания.

Отправитель: FINIS-12

13.06.1999

Время 14.50

Глава 1

Сверкающий темно-синий «Бентли», оставив позади Триумфальную арку, направился в сторону площади Порт-Майо и далее к офисному массиву Ла Дефанс с его ультра современными зданиями, эстакадами и тоннелями. Наконец «Бентли» вырвался на автостраду А-16. Миновав Мант с его величественным собором, свернул в сторону Лувьера. Теперь дорога петляла среди живописнейших мест. Скоро мадам Гали Легаре будет в городке Сан Пьер. Здесь, всего в каком-нибудь получасе езды от побережья, отделяющего Францию от Англии, находился ее замок.

Гали едва сдерживала рыдания. Сегодня телефонный звонок из далекой Москвы с известием о смерти мамы тупой болью отразился в ее груди. На секунду Гали будто окаменела. Мамы … должны жить вечно, дети не должны терять родителей. Сколько бы им не было лет, дети остаются на земле сиротами. Маму никто не может заменить. Сейчас ей хотелось одного – скрыться от посторонних глаз, забраться с головой под одеяло, остаться одной…

Стоял сентябрь 1997 года.

В своем замке Гали бывала редко – или когда устраивала приемы, или когда ей хотелось уединения. Правда, последние годы желание остаться одной возникало все чаще. Обычно, покидая Париж, она звонила, чтобы предупредить о своем приезде: давала распоряжения повару Жану, служанке Марго…

Но в этот раз мадам Гали Легаре появилась без предупреждения.

Удивляться слуги сочли себя не вправе. А хозяйка, отказавшись от ужина, закрылась в спальне, приказав не беспокоить ее.

Стены этого замка повидали всякое… Даже если не брать в расчет историю, уже при новой хозяйке здесь проводились роскошные приемы, устраивались такие торжества, что дух захватывало. Министры и банкиры, генералы и биржевики, политики и журналисты, сотрудники посольств и т. д. собирались здесь, согретые теплом и обаянием хозяйки. Прекрасная кухня, изысканные напитки, чудесная живая музыка – создавали атмосферу спокойствия и безмятежности. Мадам Ле Гаре, несравненная и блистательная, царила в этом маленьком мире, созданным ее воображением и интеллектом.

Но то, что происходило сейчас, обитатели замка не видели никогда.

В своей огромной, роскошной спальне, на кровати под балдахином, свернувшись клубочком, как маленькая девочка, мадам Гали Легаре лежала и плакала, пока, наконец, не заснула.

Ей снилось что-то очень, очень далекое, навсегда канувшее в прошлое…

…Москва, арбатские переулки, приглушенный шум улицы, солнце, двадцатиметровая комната в огромной коммуналке. Она маленькая и стремительная, несется по полутемному коридору, потом по широкой лестнице и выбегает на улицу. Перед ней открывается целая вселенная – ее двор, в котором она играла, дралась за игрушки, росла, радовалась и грустила…

Сверху, из окна раздается родной голос: «Галочка! Не забудь, через полчаса обедать!»

Она поднимает голову, но все расплывается перед глазами, она не видит ни той, кому принадлежит голос, ни дома, ни Арбата, ни… вообще ничего.

Только затягивающую тьму, в которую она падает и падает, кажется целую вечность.

…Когда Гали проснулась, у нее сильно кружилась голова и щемило сердце. Вспомнив звонок из Москвы, снова зарыдала.

В большой квартире дома сталинской постройки зазвонил телефон. Трубку взял молодой человек и, выслушав кого-то, крикнул:

– Пап, тебя!

Анатолий Барков подошел к телефону:

Это был Аркаша? – раздался из трубки знакомый мурлыкающий женский голос.

– Он.

– А голос у него уже, как у настоящего мужика.

– Само собой… – Анатолий помолчал. – Я рад, что ты позвонила…

– Узнали?

– С большим трудом.

Это была мадам Гали Легаре, в прошлом Галя Бережковская, агент «Гвоздика», женщина, над которой не властно Время. Кем он стал для нее? Другом? Живым свидетелем прошлого? Скорее зеркалом, в которое периодически смотришься, и которое не врет?…

– Ну, здравствуй.

– Здравствуйте. Как вы там? Не устали еще гоняться за гидрой империализма?

– Все! Шашку повесил на гвоздь – Анатолий усмехнулся: Ушел на покой, демократам коммуняки не нужны.

– Так вы теперь пенсионер?

– Представь себе.

Она удивленно рассмеялась.

– Не представляю! Вы и вдруг пенсионер!

– Я тоже.

Они замолчали. Чувствовалась, что Гали хочет что-то сказать, но не решается, или не может найти слова.

– А ты как? – наконец спросил он.

– Не очень. Она вздохнула.

– Приезжай, за чем дело стало?

– Может быть, вы приедете?

– В Париж? Господь с тобой! Впрочем, что тебе объяснять? Меня там давно ждут «спортсмены», которым мы проиграли вчистую. А потом, разве там поговоришь по душам. Как маленькая, ей Богу! У меня тут дача, недалеко озеро, в Москве золотая осень, ты сама знаешь какая это красота. Ну?! Решайся, Галь.

Она вздрогнула. Ее очень давно никто не называл настоящим именем.

– Зря на пенсию ушли. Вам еще работать и работать…

– Приедешь – поговорим. Давай соглашайся.

– Ладно, Анатолий Иванович. Встречайте меня в аэропорту, как обычно.

– Отлично! Сообщи только рейс и дату.

Полковник КГБ в отставке Анатолий Барков положил трубку и, все еще улыбаясь, подошел к письменному столу, на котором стояла небольшая модель американского истребителя F-16.

Гали тоже улыбалась. Она продолжала сжимать в руке телефонную трубку, словно еще слышала знакомый голос….

Анатолий не без труда припарковал машину на стоянке аэропорта и отправился встречать Гали. Он увидел ее выходящей из зоны таможенного контроля и поразился. Навстречу ему, не торопясь, шла красивая женщина, которой, видимо, удалось договориться с Хроносом, и очарованный бог замедлил для нее ход времени.

Мадам Легаре была в алого цвета плаще с белыми отворотами и в мягком замшевом, таком же вызывающе алом, берете. «Последний писк сезона», – скажет она потом Анатолию. Так ярко она не одевалась никогда, даже в молодости, когда Барков впервые увидел ее.

Тогда, Гале Бережковской вполне хватало двух критериев – современно и сексуально. Она фланировала по Арбату в модной юбке – колокол, с пышной «бабеттой», на невысоких тонких каблучках. Или в легком шелковом платье с мелким рисунком.

Особенно хорошо она себя чувствовала в ультра-мини и остроносых туфельках на высоких шпильках.

Позже, в Париже, едва очухавшись от первого шока, неизменно обрушивающегося на советских людей, впервые попавших за границу, Гали быстро акклиматизировалась. И отныне, такие фирмы как Channel, Hermes, Valentino, не говоря уже о Диоре, станут ее верными спутниками.

Да, мадам Легаре почти не изменилась. Даже сейчас, она оставалась не менее привлекательной чем в двадцать, и не менее блистательной, чем в тридцать и роскошной в сорок…

– Как это приятно – меня встречает полковник КГБ, правда в отставке. А вы изменились, раздались в плечах.

– Скорее, в животе.

Анатолий легко крутанул тележку с двумя плоскими, массивными кожаными чемоданами, и кивнул в сторону выхода. Обычно в поездках с ней путешествовали не меньше четырех подобных «поклаж».

– Поехали?

– Поехали, – просто согласилась Гали и направилась вслед за Барковым.

По дороге перебрасывались короткими фразами. Гали приникла к окошку автомобиля и смотрела на московские улицы, витрины магазинов и бутиков. Она была в Москве не так давно, на похоронах матери. Москва менялась – стремительно исчезала старая двухэтажная, на ее месте появлялись многоэтажные здания, строились эстакады. Облик людей, идущих по улицам, стал совсем другой…

Миновав город, они оказались за пределами МКАД. Москва кончилась и началась область, с ее старыми деревенскими домиками, стоящими иногда бок о бок с «ново русскими» дворцами».

– Вы теперь живете не в Москве? – все еще не отрываясь от окна, спросила Гали.

– В Москве, но я же обещал тебя на дачу свозить.

– Вот так? Сразу? – Гали с удивлением посмотрела на Анатолия.

– А что? У тебя есть какие-то срочные дела в городе?

– Нет… – ее глаза потемнели. – Теперь никаких.

– Ну вот! – попытался отвлечь ее Анатолий от мрачных мыслей.

– Тогда едем.

– Вы хорошо устроились, машина, дача. Вы же не сидите на печи? Где работаете? Не надумали ли заняться писательством? Есть что поведать «миру и городу», согласитесь.

– Мои друзья создали охранное агентство «Герат». В команду объединились ребята прошедшие проверку в Афганистане. Закаленные, надежные, умеющие дружить, готовые подставить плечо в трудную минуту.

– А насчет мемуаров?

– Так я… кроме рапортов ничего в жизни и не писал. Может быть когда-нибудь, когда рука сама потянется к перу.

Дача Анатолия, построенная еще в 70-ее годы, находилась, по нынешним меркам, совсем близко, в семидесяти километрах от Москвы. Анатолий остановил машину у довольно высокого забора с широкими воротами, вышел и открыл пассажирскую дверцу.

– Силь ву пле – Анатолий Иванович театрально поклонился. Добро пожаловать, мон шер, и подал Гали руку.

– Откуда у вас парижский прононс, Анатолий Иванович?

– Специально натренировался к твоему приезду. Пройдись по травке разомни ножки – предложил ей Анатолий, доставая из багажника сумки и чемоданы.

– А потом, давай в дом.

– Подождите! Как же здесь хорошо, а какой вкусный воздух..

Гали потянулась, зажмурила глаза и запрокинула голову.

Потом подошла к дереву, на ветке которого еще остались несколько потемневших, засохших вишен, сорвала одну и положила в рот.

– Проголодалась с дороги, сейчас организуем легкий перекусон – сказал Анатолий.

– Просто… – Гали стрельнула косточкой в воздух, – когда была маленькой, всегда завидовала людям с дачей… Хотелось ездить туда, чтобы есть свои ягоды, огурцы, помидоры, прямо с грядки.

– Теперь у тебя свой замок.

– И что? – Гали усмехнулась, – там вкус совсем другой, не русский..

В доме Анатолий быстро соорудил чай с мятой, росшей в изобилии по всему участку и налил Гали большую кружку. На керамическое блюдо высыпал из пакета душистые пряники.

Они пили чай и опять разговаривали обо всем и ни о чем… Просто им нужно было некоторое время, чтобы попривыкнуть друг к другу, после долгой разлуки.

– Что дальше по программе? – спросила Гали и провела рукой по блестящим тяжелым волосам.

– А дальше мы займемся тем, что тебе должно очень понравиться, – таинственно сообщил Анатолий.

– Анатолий Иванович, вы меня интригуете… Хотя бы намекните… Уж не хотите ли вы, наконец, заняться со мной сексом? На даче, как я понимаю, кроме нас с вами никого нет? Я давно подозревала, что в тихом омуте… Тем более, что вы, товарищ полковник, уже в отставке, а значит, бывший и, значит, можете себе кое-что позволить. А в вашем присутствии я чувствую себя совсем молодой. – Гали театрально провела рукой по бедру.

– Если бы я не знал тебя 30 лет, подумал бы, что ты говоришь правду. Запомни, сотрудников КГБ не бывает бывших, а значит, и в отставке живем мы по тем же правилам. Даже если и оказались в другой стране, под другим флагом и присутствуем при строительстве капитализма. Понятно? А в отношении секса – мы с тобой давно заключили соглашение о ненападении. В этой области каждый сам по себе, и никаких пересечений. Именно поэтому можем сейчас спокойно провести пару суток в душевном единении.

Через четверть часа УАЗик остановился у большого озера, и они вышли из машины. Анатолий вытащил из багажника пару раскладных сидений, брезентовый чехол, из которого торчали удилища.

На рыбалке Гали действительно не была ни разу в жизни. Сидеть с удочкой и ждать поклевок?! Какое же надо иметь терпение…

Анатолий принес дрова и разжег костер, положил бутылку «Столичной» в садок охлаждаться…

Наконец подмокшие ветки слегка взялись огнем. Гали и Анатолий уселись на раскладные стульчики, и Барков достал бутылку и разлил водку в маленькие стопочки.

– А закусить? – Гали уже вошла в роль заядлого рыбака и, потирая руки, с удовольствием включилась в действо.

Анатолий вытащил из банки два малосольных огурчика, кусок ветчины, полбуханки бородинского и сочную луковицу.

Гали взяла огурчик и приготовилась чокнуться с Анатолием.

– За что?

– За встречу, само собой.

– Приобщаю тебя к русской народной медитации, – торжественно сказал Анатолий – Теперь можно закидывать удочки.

На рыбалке, как обычно, везет новичку. Десять минут спустя, сопровождаемая азартным вскриком Анатолия «подсекай!», Гали, восторженно визжа, вытащила на берег небольшого карпа.

– Поймала! Поймала! – кричала она, – Я первая!

Она взяла рыбешку в руки.

– Ой, смотрите, я ее поранила! Давайте ее отпустим, смотрите, как она тяжело дышит. Пусть еще порадуется жизни.

Анатолий молча освободил карпа и бросил его в реку.

– Слышала? Он тебе сказал «спасибо».

Наконец они уселись у костра и приступили к трапезе.

Вечер постепенно примешивал фиолетовые тона к малиново-голубому небу. Долго сидели молча, любуясь калейдоскопом красок заката. Наконец, Анатолий нарушил тишину:

– Чем ты сейчас живешь?

– Понимаете, всю жизнь я ищу ответ на один единственный вопрос – что мне нужно, чтобы чувствовать себя счастливой?

– Ну, и нашла?

– Если бы. Вот вы, Анатолий Иванович, к примеру, вы никогда меня не убедите, что кроме жены никого больше не любили и не изменяли ей. Все эти высокоморальные христианские заповеди – не укради, не убий, не прелюбодействуй. Разве люди живут по ним? Если их соблюдать абсолютно, жизнь превратится в дистиллированную воду. Но, это я так, к слову.

Молодой девчонкой мне больше хотелось, чтобы любили меня. Потому, что мне было страшно представить, что я никому не буду нужна. Что за мной никто не будет ухаживать, писать любовные записки, дарить цветы, ждать меня на свидании.

Повзрослев, я сама стала искать мужчин, рядом с которыми, во мне разгорался огонь. Мысли о них лишали меня сна. Я фантазировала, представляла себя в их объятиях и, иногда, между нами девочками, даже испытывала оргазм. Я готова была по телефонному звонку и единственному слову «приезжай», нестись в аэропорт, преодолевать сотни километров в ожидании этого чуда. Но, часто случалось так, что мое сердце быстро остывало, даже если мужчина осыпал меня украшениями и валялся в ногах, вымаливая ночь. Нет, это не счастье.

Мне очень хотелось душевного тепла, внутреннего умиротворения, которое овладевает женщиной, когда большие сильные мужские руки обнимают тебя со спины и ты чувствуешь себя маленькой девочкой. Тебя понимают, тебе прощают капризы, поощряют глупости. Ты интересна мужчине как личность, тебя хотят понять, тобою восхищаются. Но это было очень и очень редко. Я это осознавала потому, что хотела от этих мужчин детей. Их нет, и теперь уже, не будет никогда. Это мне наказание за мои прегрешения.

Анатолий посмотрел на Гали.

Она сидела, спрятав руки под мышки, сгорбившись. Она была похожа на птицу, присевшую на ветку, опустив крылья, чтобы погреться около костра.

– Что скажете, Анатолий Иванович?

– Что скажу? У психологов это называется кризисом достижения цели. Давай рассуждать вместе.

У тебя была цель – уехать из Союза и пожить за границей. Мотивы, которыми ты руководствовалась, опускаем. Они у тебя были достаточно сильные, они позволяли тебе прошибать все стены на своем пути или прорывать под ними ходы. Ты заимела богатого мужа, роскошную квартиру, чуть позднее, собственный бизнес и финансовую независимость. Ты была свободна в выборе бриллиантов, нарядов и любовников. Познала все прелести свободной любви. Когда ты спрашивала, «чего тебе еще нужно, дорогая?» Ответ был один – ничего. То есть, ты добилась всего, о чем мечтала. Пятилетний план выполнен досрочно. Ты на вершине Эльбруса с флагом в руках. Ура! А дальше. Дальше лезть некуда, надо спускаться вниз. Это и есть кризис. Преодолеть его можно только одним способом. Он описан в Евангелие – раздай все свое богатство людям, очисти свою душу от грязи и мерзости, покайся и твори Добро. И обретешь счастье. Его не надо искать, добиваться, надрываться ради. Оно приходит само, когда человек о нем и не думает – человек просто делает добро.

Гали подняла голову, придвинулась ближе к костру и молча слушала.

– Да, в России действительно что-то происходит. Полковник КГБ, член КПСС с 25-летним стажем цитирует Библию и призывает каяться грешницу. Анатолий Иванович, вы ли это? А вы сами уже покаялись? А где ваши вериги? А где, усохшее в бессонных молениях тело? Что-то не видно.

– Не ерничай – сдержанно ответил Барков.

Он встал, подошел к костру, осторожно сдвинул в сторону крышку на котелке и помешал.

– Обо мне отдельный разговор, если тебе это будет интересно. Сейчас, скажу коротко. В 1991 году мы пережили катастрофу вселенского масштаба. Исчезла, скорее, рассыпалась под мощными ударами звездно-полосатых разбойников извне и действиями пятой колонны грызунов и крыс изнутри, огромная страна. На ее месте теперь валяются осколки и черепки. Наш доблестный вооруженный отряд партии «все знающих и все видящих» просрал, прости, момент, когда у советского народа украли государство. Помнишь, по ТВ показали, как глубокой ночью в Кремле с древка сняли красный флаг СССР и повесили трехцветный? Не под звуки оркестра, не в присутствии ликующих масс народа, а втихаря. А мы сидели в своих кабинетах и ждали команды. И бегали к начальству, а оно бегало к своему начальству. А команда не прошла. Ее просто некому было дать. Головной мозг отключили, или еще хуже, если он сам отключился. И тысячи чекистов по всей огромной стране впали в кому. Так ведутся современные войны с применением организационного оружия и прочих информационных хитростей. А нас этому не учили. Страны завоевывают теперь не с помощью танков, самолетов и ракет. Их поглощают незаметно, гипнотизируя, как удав кролика, целиком – без крови, насилия, убийств, разрушения городов.

– Вы хотите сказать…

– Подожди, не перебивай. Дай я закончу. Слушай дальше. Кроме меня, тебе этого никто не скажет. Несколько трезвых, заранее подготовленных людей, привели пьяную толпу молодых людей на площадь Дзержинского и на глазах сотен «бесстрашных» чекистов вздернули Феликса Эдмундовича. Он висел на тросе крана и ничем не мог помочь себе, т. к. руки были связаны. А кран и крановщик, как ты понимаешь, совсем случайно оказались в этот момент рядом в кустах.

Русский Фукье Тельвиль безмолвно раскачивался вверху, озверевшая толпа, поддавшись угару вседозволенности, орала и улюлюкала. Два поддатых обормота взобрались на постамент и размахивали трехцветным флагом.

А внуки Дзержинского проявили завидную выдержку: ни один не вышел из Дома 2 и не бросился на защиту святыни. Сработала холодная голова – ведь могут живого разорвать на куски. Также в груди учащенно билось горячее сердце, но теперь как у кролика. Правда, от страха тряслись чистые потные руки, но их попрятали по карманам. Ты можешь спросить меня, «а где я был в этот момент?» Отвечаю – на одном особо охраняемом объекте КГБ на северо-востоке Москвы вместе с моими друзьями по несчастью. Готовые выполнить приказ по защите сов. секретного объекта, правда оружия нам не выдали, видимо в суматохе забыли. Приехал я к Дому 2 только утром следующего дня. Дома храню осколок гранита, поднял с того места.

Наступило долгое молчание.

Костер догорал, из-под крышки расползался по осеннему лесу пряный, насыщенный аромат ухи.

От воды потянуло прохладой. Еле слышно раздавались первые переливы лягушачьего оркестра – еще только настройка… Где-то вдалеке скрипела веслами лодка.

Гали, не отрываясь, смотрела на огонь.

– Со Стивом твои пути больше не пересекались? – спросил Анатолий.

Гали, как будто, не слышала вопроса.

Они опять замолчали, но оба знали, о чем думает сидящий рядом.

Они вспоминали…

Вспоминали историю их «охоты» на американского “Falcon” F-16 («Сокола»), случившуюся, кажется, целую вечность тому назад… в 1976 году.

Глава 2

В этой квартире ночные звонки не были неожиданностью. Домочадцы Баркова к ним давно привыкли…

Подняв трубку после первой же трели, Анатолий бесшумно встал с кровати, и, прихватив телефон с удлиненным шнуром, прошел на кухню и плотно прикрыл дверь.

В трубке раздался взволнованный голос Гали:

– Здравствуйте, Анатолий Иванович. Не разбудила?

– Я в Шереметьево, только что из Бангкока, через пять часов улетаю в Париж. Впрочем, могу и задержаться. Вы не могли бы приехать в аэропорт? Есть интересное дело.

Анатолий, прикинув в уме, сколько потребуется времени, ответил:

– Хорошо, буду часа через полтора. Встретимся у входа в депутатский зал.

Вот и замечательно, Анатолий Иванович. И не забудьте диктофон. Жду, – Гали положила трубку.

Барков взглянул на часы. Так, минут сорок-пятьдесят займет дорога, значит, пора собираться.

Он набрал номер дежурного по Московскому управлению КГБ и вызвал машину.

Анатолий быстро привел себя в рабочее состояние, что было для него привычным делом. Специфика работы! Несколько дыхательных упражнений, контрастный душ…

Еще можно взбодрить себя зеленым чаем, сваренным по рецепту давнего китайского приятеля Ван Дань Диня. В общем-то не было ничего сверх хитрого, и никаких заморских ингредиентов… И все же чай получался отменный.

Так, сколько времени осталось до встречи? Почти час. Это хорошо, следует еще раз прогнать в памяти план беседы с Гали. Что она там просила в конце? – ах да, не забыть диктофон.

…Ну, разумеется, диктофон он бы в любом случае не забыл.

По голосу Гали Барков сразу понял, что она возбуждена, сигналов тревоги или страха он не почувствовал. Был азарт, как у заядлого картежника, которому вдруг пошла масть.

Значит, с ней все в порядке. Похоже, она, как гончая, почуяла след крупного зверя.

Годы работы в контрразведке делают свое дело – вырабатывается чутье, которому зачастую стоит доверять больше, чем логике, цифрам и фактам. Барков это знал по себе. А из этого следует, что если агент с таким опытом, как у Гали, говорит о деле, едва сдерживая нетерпение в голосе, то оно может оказаться действительно интересным.

Если бы кто-то сказал в свое время мальчику Толе Баркову, в каких чекистских операциях ему придется принимать участие, то он просто не поверил бы.

Хотя именно о такой жизни Толя и мечтал.

Выросший в семье чекиста, он с детства привык относиться к работе отца с почтением и благоговейным восторгом.

Член ВКПб Иван Барков работал директором парка культуры и отдыха в маленьком городке Узбекистана. В 1933 году, после прихода в Германии Гитлера к власти, Барков-старший вместе с несколькими тысячами ему подобных по призыву партии был направлен на укрепление органов безопасности. Партия уже тогда, заранее готовилась к будущей войне.

Толя с детства выпытывал у отца: есть ли у нас разведка? В ответ на это старший Барков много лет подряд говорил одно и то же:

– В социалистических государствах есть только контрразведка, чтобы выявлять империалистических шпионов и внутренних врагов. В капиталистических странах есть партии коммунистов, которые готовят революции, вроде нашей. Им помогает Коминтерн.

Сына ответ приводил в замешательство, но он очень любил отца, а значит, верил ему безоговорочно.

И когда встал вопрос о выборе профессии, у Толи Баркова не было сомнений в актуальном для его сверстников вопросе – кем стать. После окончания десятилетки и службы в армии, Анатолий уехал по направлению Комитета госбезопасности Узбекистана учиться в Высшую Школу КГБ, откуда был направлен в распоряжение УКГБ по Москве и Московской области.

По прошествии лет, юношеский романтизм был существенно потеснен жесточайшим прагматизмом. Анатолий многократно убеждался, что подлинная история вершится не на площадях и баррикадах, а в тихих кабинетах, людьми, о которых не пишут в газетах. Их лица не появляются на экранах телевизоров. Уже на втором курсе «Вышки» он стал мечтать о работе в разведке. В первую очередь было необходимо выучить иностранный язык, а лучше два. Владение ими в совершенстве становилось своего рода пропуском в «святая святых» КГБ – ПГУ.

Толя добросовестно зубрил правильные и неправильные глаголы, пытался разобраться в правилах фонетики и грамматики. Но, вот надо же такому случиться, – между слушателем Барковым и преподавательницей кафедры английского языка неожиданно вспыхнула и разгорелась любовная страсть.

Какой же тогда разразился скандал! Слушателям по неписаным законам запрещалось устанавливать личные отношения с преподавательницами. Однако эта история стала счастливым исключением. Да к тому же «англичанка» Галина уже ждала ребенка.

Руководство и партком Высшей школы КГБ, приняв во внимание скорое появление на свет нового гражданина СССР и безупречные характеристики «провинившихся», смилостивились, и все обошлось без серьезных последствий.

Родившийся в декабре сын – Аркаша – подарил ни с чем не сравнимую радость. Жили они, правда, тесновато, впятером в двухкомнатной квартире. Делили небольшое жизненное пространство целых три поколения – чета Барковых, родители жены и маленький Аркаша. Но, Анатолий никогда не стремился «выбить» себе жилье попросторнее. Да и не так уж много ему было надо. А жене и теще с тестем и в голову не приходило пилить зятя по этому поводу. Такие слова, как «служба Родине», «долг перед Отечеством», были для них не пустым звуком.

Отец Галины, фронтовой шофер, проехал по российским дорогам или вернее бездорожью, от Москвы до Бреста, затем до Берлина. Мать всю войну и до пенсии проработала в секретариате МГБ. Местоимения «я», «мне», «мое» стояли у них на последнем месте. Они были из тех, кто добровольно сдавал семейные драгоценности, обручальные золотые кольца, серебряный портсигар, все, что у них было в фонд 4-го Управления МГБ на организацию партизанских отрядов в тылу ненавистного врага. Таких людей в 40-е годы в Советском Союзе было подавляющее большинство. Они то и выиграли войну. Зятя тесть и теща любили и очень гордились.

Барков решил дождаться служебного автомобиля на улице.

Выйдя из дома, вдохнул вкусный прохладный воздух, и стал неторопливо прохаживаться по тротуару. Безлюдный в этот ранний час Кутузовский проспект поражал тишиной.

Стоял сентябрь. По ночам уже было прохладно. Листья на редких чахлых деревьях начали желтеть и опадать. Скоро пойдут дожди, и Москва погрузится в осенний мрак и слякоть. А пока стояли дни, так любимые жителями столицы – свежий прохладный воздух, яркие краски осени, чистое, прозрачное и безоблачное небо.

Анатолий быстро мерил шагами пространство перед огромной аркой дома, вдыхая прохладный, пахнущий пожухлой травой и опавшими листьями воздух. Черную «Волгу» он заметил издали.

Когда машина подкатила, Барков открыл дверцу, уселся и приветливо кивнул водителю:

– Здравия желаю, дядя Костя. Вот, опять нам с вами не до спокойных снов.

– Да где уж нам высыпаться, – пробурчал шофер. Впрочем, вполне дружелюбно. Сделав разворот, автомобиль помчался к центру города. «Волга» стремительно пролетела по Бородинскому мосту и выехала на проспект Калинина. Анатолий как зачарованный смотрел на открывшуюся перед ним картину.

Огромный желто-белый диск луны поднимался из-за высотного здания. Небо было плотно затянуто иссиня-черными тучами. Каждая окаймлена неоновым лунным светом. Этот свет, неестественно фосфоресцирующий, был, казалось, разлит в воздухе. Вставная «челюсть Москвы» – так москвичи окрестили два ряда безвкусных, безликих зданий на Калининском проспекте – выглядели как плохо вычищенные зубы.

Анатолий посмотрел на дядю Костю, но водитель, казалось, ничего этого не замечал. Так же, как и всегда, он глядел на дорогу, и всем своим спокойным видом выражал уверенность в победе нашего правого дела… Анатолий прекрасно знал – на дядю Костю можно положиться в самой непредсказуемой ситуации.

Позади остались Калининский проспект, улица Горького, Ленинградка, поворот направо. Вот, наконец, и аэропорт Шереметьево, яркими огнями обозначенный в темноте.

Столичный аэропорт, в отличие от города, никогда не спит. Ночью его ритм немного стихает, да и только.

Анатолий сразу увидел Гали. Ока стояла у подъезда, где располагался депутатский зал – зал для «небожителей».

Не успел он открыть дверцу, чтобы выйти, как она уже впорхнула в машину.

– Доброй ночи, Анатолий Иванович! – защебетала Гали, окутанная облаком французских духов. – Спасибо, что быстро приехали! Я так устала!

В самолете мое место оказалось рядом с каким-то итальянцем, противным типом, он мне всю душу вымотал своими приставаниями. Я от него еле сбежала. – Она закрутила головой по сторонам. – Вон он, посмотрите! Давайте лучше в машине поговорим, не хочу на него нарываться.

Анатолий проследил за ее взглядом и через стекло увидел мужчину средних лет, не по годам располневшего, в распахнутом белом плаще на клетчатой подкладке, который мелкими шажками прочесывал зал ожидания.

Барков повернулся к водителю:

– Константин Иванович, отвезите нас, пожалуйста, в гостиницу аэропорта. Дремавшую дежурную пришлось разбудить. Но стоило ей увидеть Баркова, как остатки сна слетели с нее окончательно. Молодцеватым жестом она взбила свою слегка помятую прическу, и быстро направилась к щитку с ключами.

КГБэшный ключ от оперативного номера висел отдельно от остальных на вбитом в стену массивном гвозде. Дежурная передала ключ Анатолию и скосила глаза на стоявшую у входа Гали.

Оценивающим взглядом, окинув ее фигуру, дежурная вдруг встрепенулась, подтянула внушительных размеров живот и тоненько пропела: «С чего начинается Ро-о-дина»…

Выдержки майору Баркову было не занимать. Так что расхохотался он, лишь закрыв за собой дверь в номер.

В оперативном двуместном номере не было ничего лишнего – все для работы. Но, впрочем, некоторые детали комфорта не возбранялись. Анатолию по долгу службы здесь приходилось бывать часто.

Гали удобно устроилась в кресле:

– Нельзя ли организовать чашечку кофе?

Анатолий без лишних слов приготовил кофе, достал диктофон «Грюндиг» и приготовился слушать.

Гали, вышколенная своим куратором, знала, что любое сообщение нужно начинать с главной идеи или описания события, а потом уже останавливаться на деталях.

Еще в самолете, между кокетливыми улыбками соседу, она шлифовала главную фразу, с которой готовилась начать беседу.

– Я зацепила летчика ВВС США, который готов за три миллиона долларов наличными посадить истребитель F-16 на территории Советского Союза, если ему при этом будет гарантирована личная безопасность. Его условие – это будет разовая сделка.

Воображение у Анатолия развито было с детства. Около пяти лет он с удовольствием занимался в студии живописи при Дворце железнодорожников в Ташкенте.

И сейчас, перед ним открылся экран и он вдруг увидел себя в форме, с погонами подполковника.

Вдоль стола, в зале заседаний, сидят члены коллегии КГБ, в том числе и его начальник Управления. Видение было очень четким. Ощущалось, как жарко и душно в зале, как течет под тяжелым кителем по спине струйка пота, как проступает на лбу испарина.

И еще очень четко и ясно виделось, как Председатель КГБ СССР пожимает ему руку, что-то говорит и лично вручает орден.

Майор Барков словно услышал свой собственный голос, прозвучавший в напряженной тишине зала чуть хрипло, но отчетливо: «Служу Советскому Союзу».

В реальность его вернул встревоженный голос Гали:

– Анатолий Иванович, с вами все в порядке? Мне почему-то кажется, что вы меня не слышите.

Барков вышел из транса и вернулся в реальность.

Легкую насмешливую нотку в ее тоне он предпочел не заметить.

– Нет! То есть, да, все в порядке. Слушаю тебя очень внимательно, рассказывай, – сказал он, отгоняя от себя видение. Для этого потребовалось немалое усилие воли.

Глава 3

Пожив немного в Париже и успев в некоторой степени пресытиться им, Гали с упоением отдалась путешествиям.

Еще в детстве Галя Бережковская просто «глотала» книги. Толстого и Достоевского, Чехова и Тургенева, русскую и зарубежную поэзию и даже дореволюционные, основательно потрепанные, бульварные романы. Галя читала быстро, и ничто не испарялось из ее памяти.

Она частенько сражала собеседников точностью приводимых цитат.

Особенно любила маленькая Галя приключенческую литературу. Уютно устроившись с очередным томиком Жюля Верна или Александра Беляева, она ныряла в мир приключений так разительно отличавшийся от ее собственного.

Из убогой коммуналки она переносилась в мечту: погружалась вместе с капитаном Немо в темные глубины Индийского океана, с нестареющим Дорианом Греем бродила по лондонским притонам, с инженером Гариным жгла заводы и фабрики адским гиперболоидом.

На стене, в отведенном ей уголке Галя повесила копию карты Острова Сокровищ, не поленившись сделать ее «по всем правилам». Листок, стилизованный старательными девчоночьими руками под кусок старого пергамента, завораживал Гали. Нередко она часами сидела, устремив на него затуманенный взгляд, и о чем-то мечтала…

Давно миновали годы коммуналки. Жизнь Гали, насыщенная и бурлящая, как стремительный поток, уносила ее из безвозвратного прошлого в неизвестное будущее. Но в блистательной мадам Легаре все еще была жива та маленькая девочка, которой так мечталось о дальних странах, о неведомых морях, о захватывающих дух приключениях.

Чтобы познать страну, характер людей ее населяющих, культуру, богов, которым они покланяются – одной туристической поездки явно недостаточно. И даже продолжительное пребывание в столице или крупных городах, позволяют иностранцу только чуть-чуть приоткрыть завесу, скрывающую от любопытных глаз вековые традиции народа, передаваемые из поколения в поколение.

Каждый город, в котором ей доводилось побывать, отпечатывался в памяти четким и емким образом, будь то провинциальная Упсала или каменно-свинцовый Ленинград, солнечная Барселона или средиземноморские сосны Неаполя.

Словно компьютер, с необъятной базой данных, мозг Гали хранил информацию обо всем, что она когда-либо видела и слышала. По памяти она без труда могла воспроизвести карту районов Лондона или Иерусалима, порекомендовать заведение с отменной кухней, вспомнить пару-другую местных знакомств, которые могут оказаться полезными.

Европа, вожделенная для всех «бывших советских», быстро стала для нее привычной. Красивые и уютные, но словно стерильные города уже не таили в себе той запретной прелести, которую, казалось раньше, не исчерпать никогда. Но вот – наскучило. Теперь Гали манил Восток.

Хотелось острых ощущений, может быть, даже связанных с риском… Хотелось бодрящей кровь экзотики.

Мадам Легаре умела дарить себе сказку. На этот раз она летела в таинственный Таиланд. Впереди у нее была неделя загадочной незнакомой жизни, воплотившейся в экзотических красотах, в мелодии незнакомой речи, в дурманящих запахах Востока.

Сквозь толстое стекло иллюминатора Гали любовалась Бангкоком, проступающим в лучах утреннего солнца. Один из самых противоречивых и пестрых городов мира, эта «Венеция Востока», рассекаемая множеством каналов, сейчас предстала перед Гали в образе игрушечного макета. Через какие-то двадцать-тридцать минут она ступит на эту землю.

Гали забронировала номер в «Бангкок Хилтон Отель». От апартаментов отказалась и остановилась на одноместном. Отели цепочки Хилтон все равно хороши! Просторный номер, весь набор стандартных услуг, 24-х часовое обслуживание из ресторана.

Не распаковывая чемоданы, услужливо доставленные в номер портье, Гали, быстро приняв душ, отправилась в город.

В легких черных брюках, белой блузке, широкополой шляпе и темных очках, скрывающих ее от палящего солнца, Гали шествовала по Бангкоку, возвышаясь над представителями местного населения, по крайней мере, на голову.

Подобно главному символу восточной философии «инь-янь», в тесной неразрывной связи тут сосуществовали абсолютные противоположности.

Улицы «красных фонарей» и вызывающие мистический восторг храмы. Тайцы, ростом не превышавшие полутора метров, но обладавшие при этом безудержной энергией, сокрытой в каждом их движении. Энергии, которой хватило бы на десяток европейцев. Подобострастие местного населения, от коего становилось несколько не по себе, и маячившее где-то в глубине раскосых глаз тайное знание, которое никогда не будет постигнуто «белыми дьяволами».

Разнузданность и безнравственность Бангкока поразила даже видавшую виды Гали, а мадам Легаре никогда не отличалась пуританством.

В Патпонге – районе, наводненном различными стрип-барами, гоу-гоу и пип-шоу, за гроши можно было купить десятилетнюю девочку или мальчика, вам могли предложить участие в сексуальных игрищах на самый извращенный вкус. За деньги тут было дозволено все, и даже больше…

Через пару дней Гали основательно пообвыклась в новом городе, и у нее сложился стандартный распорядок дня и ночи.

Утром она отправлялась осматривать достопримечательности города – Королевский дворец, Храм Изумрудного Будды, змеиную ферму, Сад роз, Статую лежащего Будды… Бангкок был наводнен изваяниями Будды больше, чем Москва памятниками вождю мирового пролетариата.

К полудню, когда воздух начинал плавиться, и дышать становилось невозможно, Гали возвращалась в отель и долго стояла под душем, охлаждаясь, смывая с себя уличную банкогкскую пыль и эмоциональную усталость.

Легко пообедав, она дремала в ожидании вечера, когда город просыпался по-настоящему, расцвечиваясь неоновыми арабесками реклам, магазинчиков и развлекательных заведений.

Окончательно избавившись от остатков дневной дремы, Гали выходила из отеля, и еще не имея четкого плана действий, отправлялась в ночь за новыми ощущениями.

На этот раз маршрут ей подсказала реклама, вывешенная в холле отеля на стенде для туристических групп – «Показательные выступления по кикбоксингу». Ощутимая цена – 20 батт – обещала нечто интересное.

«Pourqoi pas..?»[4] – пожала плечами Гали, и, переодевшись в легкое платье, выскользнула в манящую ночь Бангкока.

До места проведения выступлений она добралась на одной из джонок, заменяющих городской транспорт из-за обилия каналов.

Бои проходили в прокуренном ангарном помещении, под завязку забитом орущими тайцами. В центре располагался ринг, на котором и разворачивалось основное действо. Юркие низкорослые мужчины, похожие на карманных тигров, скакали друг перед другом, нанося множественные и явно болезненные удары противнику.

Это было как раз то, чего так жаждала Гали – взывающее к животным инстинктам зрелище.

Не цивилизованный, разделенный на двенадцать раундов бокс, не вызывающий стыд за нацию американский реслинг, не бездарная драка в подъезде, а хищная и безжалостная борьба двух профессионалов.

Оглушенная и немного испуганная шумом и пронзительными свистками болельщиков, Гали жадно вдыхала разгоряченный воздух боев, следя за каждым движением кикбоксеров – нырок, удар, разворот, подсечка, серия коротких ударов по корпусу и, наконец, мощный хук в челюсть, пошатывание, кровавый пот, заливающий глаза побежденному бойцу, предательски подрагивающие колени и – падение.

Как ураган, над толпой прокатывается оглушительный рев: кто-то посылает проклятия проигравшему, на которого была поставлена недельная выручка. Кто-то, кому эти деньги достанутся, радостно вопя, вскидывает руки над головой.

Пьянящий адреналин захлестнул Гали, которая вскоре начала орать вместе со всеми, забыв о приличиях.

На арене появляются очередные бойцы – поджарые молодые азиаты, неистово молотящие друг друга, и все начинается сначала.

Гали, для которой все население Таиланда было на одно лицо, могла различать соперников лишь по цвету набедренных повязок.

Но чем бы ни была увлечена Гали, ее внимание всегда фиксировало малейшие детали происходящего вокруг.

В перерыве между матчами она почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Боковым зрением увидела человека, проявившего к ней столь нескрываемый интерес.

Абсолютно не стесняясь, на нее открыто смотрел улыбающийся европеец среднего роста с короткой стрижкой crew-cut. Мадам Легаре окинула взглядом одежду незнакомца – яркий клетчатый пиджак и джинсы.

Стало понятно, что перед ней американец. Кто еще может так безвкусно одеваться и стричься?

Перехватив взгляд Гали, незнакомец скорчил забавную рожицу. Гали невольно рассмеялась. Янки чисто по-американски воспринял это как приглашение подойти, и преодолев разделявшее их расстояние, предстал перед ней.

– Стив Гриффит, – слегка поклонившись, представился он. Немного замявшись, продолжил: – Вы так эмоционально воспринимаете это зрелище, что я вами залюбовался.

Гали снисходительно протянула ему разгоряченную ладонь:

– Гали Легаре, очень приятно, впервые вижу, как мужчины дубасят друг друга руками и ногами, а по окончании боя пожимают руки и обнимаются, как ни в чем не бывало. Женщины так не умеют.

Стив выудил из кармана пиджака пачку сигарет, и прикурив от добротной армейской зажигалки, продолжил:

– Вы из Европы?

Гали в долю секунды произвела в голове расчет – стоит ли дальше любезничать с американцем, или вежливо отшить его, но, решив продолжить разговор, она обворожительно улыбнулась:

– Да, из Франции, простите мой английский. Гриффит рассмеялся:

– Ну что вы! Вы прекрасно говорите. Правда, акцент у вас не французский.

– Я из России, несколько лет назад вышла замуж за француза и живу в Париже. А вы, наверное, филолог, если так хорошо разбираетесь в языковых тонкостях?

Американец снова простодушно рассмеялся. «Нет, он точно не филолог», – сопоставила увиденное и услышанное Гали.

Армейскую выправку не скроет никакой костюм. Опять же эта стрижка crew-cut так популярная среди американских военных. Прикуривает от зажигалки Zippo серии NAVY. Разработанная специально для военно-морских летчиков еще в годы Второй мировой войны, зажигалка спасла немало жизней. Ее пламя не мог загасить порыв даже самого сильного ветра, и упавший в воду летчик, израсходовав запас сигнальных ракет, огоньком зажигалки обозначал место своего падения.

Гали предположила, что с ней любезничает переодетый в штатский костюм военный летчик. На безымянном пальце американца белела узкая полоска незагоревшей кожи – значит, женат, но в Бангкок приехал один, и явно не намерен хранить супружескую верность.

В том, что она попала в точку, Гали очень скоро убедилась.

– Я летчик-истребитель. Летаю на самом быстром в мире самолете – F-16. Слышали про такую машину?

– Нет, – соврала Гали. – Я разбираюсь исключительно в марках автомобилей, причем только в дорогих.

В отношениях с мужчинами Гали предпочитала казаться глупее, чем была на самом деле. Представителей сильного пола чрезвычайно располагает к себе удивленно хлопающие ресницы и приоткрытый рот.

Янки с нескрываемым интересом скользнул взглядом в глубокий вырез платья Гали, и придав голосу нарочитое безразличие, спросил:

– Вы здесь одна? Без мужа?

Гали доверчиво улыбнулась, как приятно оказаться правой.

– Да, в самый последний момент дела заставили его остаться дома. А я решила рискнуть и поехала одна.

– Сожалею, – с плохо скрытой радостью произнес Стив, и помедлив, добавил: – Здесь, в Таиланде, так трудно встретить столь очаровательную собеседницу. Могу я пригласить вас поужинать после шоу? Я знаю один симпатичный ресторанчик совсем недалеко отсюда.

– С удовольствием. Только мне хочется досмотреть до конца.

Перерыв закончился. На арене появились два новых бойца, встреченные радостными возгласами толпы.

Шоу приближалось к кульминации – закончились выступления «легких» и «полутяжей», настало время тяжеловесов. Их мощные фигуры и безразличные выражения лиц обещали разгоряченной толпе по-настоящему захватывающее зрелище.

Кланяющиеся друг другу бойцы, казалось, не замечали возбуждения зрителей. Прозвенел гонг и схватка началась.

Танцующие движения скульптурных тел кикбоксеров завораживали Гали. Мощные торсы, облитые скудным, едва проникающим сквозь клубы табачного дыма светом, выглядели таинственно и грозно одновременно.

Под смуглой кожей бойцов мягко перекатывались накаченные, рельефные мускулы, а на их непроницаемых лицах читалась безграничная уверенность в себе. По силе и мощи тяжеловесы были примерно равны друг другу. Зал, волнуясь, скандировал сложные для европейского уха имена.

Экзотическая красота и обманчивая кошачья мягкость движений кикбоксеров вызвали в Гали приятную теплую волну возбуждения. Светский налет спал с мадам Легаре. Отдавшись эмоциям, Гали с головой погрузилась в пьянящую атмосферу первобытной ярости и дурманящей жажды крови.

На арене кипела битва – в пылу схватки бойцы метались по рингу, нанося друг другу удары сокрушительной силы.

У одного из разбитого носа шла кровь. Второму приходилось куда хуже – заплывший глаз лишал возможности видеть происходящее по левую руку от него.

Один боец ушел в глухую оборону, пытаясь держаться правым боком к противнику, тем самым, удерживая его в поле зрения. Последний, в свою очередь, просто тянул время, ожидая, когда наполовину ослепший борец раскроется.

Жаждавшая кровавой развязки толпа, негодующе вопила, осыпая обоих кикбоксеров базарной бранью. Через пару минут полуослепший боец явно начал сдавать и все чаще «раскрываться». Дождавшись момента, соперник попытался «навесить» ногой с разворота… и попал в столь умело расставленную для него ловушку.

Но оказалось, что противник, будто только и ждал этого. Тяжеловес пригнулся под просвистевшей над головой ступней, и почти наугад, выпрямляясь и вкладывая в удар всю массу своего тела, нанес противнику страшный удар в челюсть.

Гали невольно прикрыла рот руками. Дальше все происходило как будто в замедленной съемке – пропустивший страшный удар кикбоксер, презрев все законы гравитации, на мгновение оторвался от ринга, и, по-птичьи раскинув руки, всей многокилограммовой тушей грохнулся на едва выдержавшие его канаты.

Двести с лишним прокуренных тайских глоток разразились ревом, от которого у Гали чуть не лопнули барабанные перепонки. Гали вскинула кулачки поддавшись общему настроению, и самозабвенно завопила что-то нечленораздельное. Разгоряченная, она обернулась к Стиву:

– Вот это мясорубка!!!

Ей вдруг захотелось, чтобы этот янки крепко схватил ее за задницу и изо всех сил прижал к себе. Она еле подавила в себе это желание.

Американец, казалось даже не следил за происходящим на ринге. Стив любовался пылающим лицом и горящими глазами Гали.

Он набрал в легкие воздух и с шумом выдохнул.

– Да… Впечатляет.

К чему именно относилась фраза, он уточнять не стал.

Толпа продолжала бесноваться. Откуда-то сверху летели разорванные квитки. Несколько болельщиков сцепились между собой, атмосфера накалилась до предела. Гали невольно прижалась к американцу, ища у него защиты от опьяненных запахом крови людей.

Гриффит бережно обнял ее за плечи, и они стали пробираться к выходу. Янки прикрывал ее корпусом от устремившейся к выходу толпы.

После душной атмосферы зала, пропитанной болью побежденных и торжеством победителей, ночной Бангкок показался Гали прохладным оазисом, в который она погрузилась со вздохом облегчения.

Мерцание огней, колышущаяся вода каналов, воздух, напоенный ароматами незнакомых цветов – все это освежило Гали, подобно глотку хорошего шампанского.

Гриффит остановил такси:

– Ресторан Patong Sea Food, пожалуйста.

И галантно приоткрыл перед Гали дверцу. Замелькали огни витрин. Сидя на заднем сиденье такси рядом со Стивом, она прикрыла глаза. Гали все еще находилась под впечатлением от увиденного.

Ее била мелкая дрожь. Очень хотелось ощутить рядом с собой крепкого, сильного мужчину, вдыхать терпкий запах пота, и чувствовать на своем теле его грубые руки. На одном из резких поворотов Гали прижалась к плечу Стива, и так и осталась сидеть.

Стив, предвкушая возможно ожидавшее его приключение, все чаще и чаще скользил глазами в ложбинку высоко вздымавшейся груди Гали.

Ресторан понравился Гали удачным сочетанием восточного и европейского стиля. Вместо поднадоевших азиатских треньканий на ситаре приглушенно играло джазовое трио. Официанты не стояли над душой, смущая посетителей излишним вниманием, от которого кусок не лез в горло. Но и не заставляли себя ждать, как из-под земли появляясь рядом, казалось, стоило лишь подумать о них. Посетителей, кроме Гали и Стива, пока не было. Уютно усевшись за столиком у окна, они принялись изучать меню.

Гриффит заказал себе коктейль из креветок, гонконгские булочки и жареную морскую рыбу под острым соусом.

Уставшая от переживаний, Гали почувствовала, что проголодалась и, к удовольствию Стива, попросила официанта принести ей что-нибудь эксклюзивное.

Официант предложил ей лангуста и язычки уток в соевом соусе. Тут же принесли прекрасное белое вино. От вина по телу разлилась приятная теплота. Жгучее желание отдаться мужчине постепенно куда-то ушло. Гали уже не раз замечала, что алкоголь действует на нее успокаивающе. Стив оказался хорошо воспитанным, внимательным собеседником и на протяжении трапезы развлекал Гали рассказами о местных обычаях. Гали слушала в пол уха, наслаждаясь вином и каждым кусочком тающей во рту пищи.

Вместо вина Гриффит заказал себе виски, и к концу ужина заметно захмелел, что, впрочем, не сказалось на его тактичности и предупредительности.

В гостиницу возвращались далеко за полночь. Не получив предложения зайти в номер, Стив, галантно раскланялся и пообещав утром позвонить, удалился.

Придя в номер, Гали облегченно свернулась калачиком на кровати и тут же провалилась в сон.

Бангкок нравился ей все больше и больше.

Следующий день, а точнее вечер, когда жара спадает и по Бангкоку можно свободно передвигаться, Гали и Стив провели вместе. Летчик улыбался и говорил без умолку – казалось, он не разговаривал ни с кем целую вечность.

Он и она, американец и русская француженка, мужчина и женщина, в другой ситуации, скорее всего не обратившие бы друг на друга внимания… Но, оказавшись в чужой азиатской стране, они общались так непринужденно, как будто выросли в одном дворе. Между ними не возникало ни скованности, ни мучительных пауз, повисающих посреди разговора едва знакомых людей. Стив довольно неуклюже шутил, и столь же неуклюже делал ей комплименты, но Гали не обращала на это внимания, она искренне радовалась, что рядом с ней красивый и сильный мужчина, готовый в любое мгновение выполнить ее минутную прихоть.

Единственное, что не нравилось Гали – это банальность программы, выбранной Стивом. Достопримечательности и эксклюзивные бутики успели наскучить мадам Легаре еще в Париже. Ей хотелось увидеть настоящий Бангкок.

«Вот в этом все американцы», – разочарованно думала Гали. – Ехать на другой конец Света, чтобы сразу же пойти в Макдональдс и, встретив другого соплеменника, долго обсуждать, какая это дикая страна и как тут плохо готовят «чизбургеры».

…Лучи заходящего солнца заливали улицы Бангкока золотистой охрой. Гул, спешащих по улицам пешеходов, сливался с шумом машин застрявших в пробках. Торговцы с нераспроданными товарами грузили на лодки зеленые связки бананов, люди возвращались домой, – поужинать и забыться сном, чтобы утром снова впрячься в ярмо повседневной жизни.

Не проработавшая ни одного дня в своей жизни, Гали разглядывала отцов семейств, медленно тащивших тележки с товаром с рынка, и думала о счастье… Она часто вспоминала маму. Была ли она счастлива? Что, если бы случилось чудо, и маме не нужно было бы работать? Представить такое Гали не могла.

«В кого ж я такая уродилась?» – с грустью подумала Гали.

Стив вопросительно посмотрел на нее.

– Что-то вспомнилось?

– О да… я вдруг вспомнила маму.

Стив понимающе закивал головой и начал рассказывать о Фениксе – городе где он появился на свет. Гали слушала его, а мыслями была где-то очень далеко…

Поужинав, Гали и Стив медленно брели по набережным «Восточной Венеции». Гриффит продолжал что-то рассказывать, но Гали, казалось, не слушала его, думая о чем-то своем.

– Вам не интересно? – вдруг спросил Стив.

Доверительность отношений между ними достигла того уровня, когда люди переходят на «ты». Будем считать, что Гали и Стив уже были на «ты»…

– Тебе не интересно? – повторил Стив.

– Давай забуримся, туда, где туристам вход заказан! – ни с того ни с сего выпалила Гали. – Хочу посмотреть район красных фонарей, или какие там фонари зажигают… Хочу.

Гали притопнула ножкой, как делала только будучи маленькой девочкой – хотя в детстве, в отличие от зрелого возраста, практически не капризничала.

Янки казался явно смущенным.

– Но… – Стив долго подыскивал слова. – Но это опасно. Туда туристы не ходят. Один из моих знакомых как-то отправился в те края… Экзотики захотелось… ну и женщин, само собой. Его ограбили, избили и раздетым отправили домой… и ему еще повезло, могли бы убить.

Гали смерила Стива взглядом с головы до ног.

– Но ты же со мной… Разве мне есть чего бояться? – с наигранной наивностью спросила Гали.

Безрассудством Гриффит никогда не отличался. Будучи в Нью-Йорке, он даже на машине старался объезжать такие районы, как Гарлем или Баури, стороной. Сунуться, на ночь глядя, в тайские трущобы было сродни появлению посреди Гарлема в майке «Власть белым!» или «Ниггеры, Африка ждет!»… Конечно же, Гали прекрасно понимала это, но ей было интересно, насколько далеко готов пойти американец ради нее.

Колебания Стива заняли несколько секунд. Он вздохнул и попытался улыбнуться.

– Но учти, я предупредил – там действительно очень опасно, – повторил Стив.

– Так мы идем? – упрямо спросила Гали. – Нет проблем! – изобразив из себя Бэтмэна, изрек Стив.

Гали, конечно же, чувствовала определенную зажатость американца по отношению к ней. По первому впечатлению, похоже, летчик руководствовался принципом – как бы чего не вышло. Она давно постигла непреложный закон дикой природы – самка отдается только самому сильному, бесстрашному, хитрому самцу, готовому ради обладания пожертвовать свою жизнь. К примеру, самка скорпиона всегда пожирает только что оплодотворившего ее самца. Это в природе происходит уже миллиарды лет. И самцы – идиоты, ничего не смогли придумать путного, чтобы избежать такой печальной для себя участи.

Самцы – мужчины, ради Гали и обладания ее роскошным телом разорялись, залезали в долги, рисковали карьерой, дрались со своими соперниками. Те же скорпионы.

Но, сейчас, ей захотелось проверить этого янки на «вшивость», посмотреть его, что называется в деле… Хотелось как следует встряхнуть его, содрать с него кожу рациональности и обнажить нервы. «А что, если он даже никогда не изменял жене», – вдруг подумала Гали. – Он меня хочет, но это нужно заслужить.

Мужчиной мальчик становится не тогда, когда впервые неумело стягивает трусики со своей школьной подружки где-нибудь в спортивной раздевалке. Мужчиной, настоящим мужчиной, мальчик становится много позже. И не каждый… Это происходит когда он впервые почувствует дыхание смерти.

Рациональность всегда и во всем – убивает в мужчине заложенный, еще в пра-прародителях инстинкт первооткрывателя, добытчика и охотника. Мужская трусость часто прячется за холодный расчет, осторожность, целесообразность и способность видеть последствия своих поступков.

Бангкок круглый год, за исключением сезона дождей, наводнен туристами. Около восьмидесяти процентов населения города могут худо-бедно объясниться по-английски.

Таксист, с готовностью открывший дверь для Гали и Стива, оказался как раз из оставшихся двадцати процентов. Из всех английских слов знал он, видимо, только «bad» – плохо.

Когда таец понял, наконец, куда именно его просит подвезти парочка иностранцев, он разразился тирадой на чирикающем тайском языке, обильно пересыпая словами «плохо», произносимыми в разных тональностях.

Стив пропустил речь тайца мимо ушей и показал ему сложенную пополам зеленую двадцатку. Таец развел руками, что-то пробурчал и отъехал от тротуара…

Криминальные районы были и есть в каждом городе. Уже отошедшие в прошлое, но навсегда печально зарекомендовавшие себя «Адская кухня» в Нью-Йорке или московская «Хитровка». И ныне здравствующие – Лиговка в Петербурге… Ставший притчей во языцех Гарлем, и менее известные негритянские гетто в других городах Америки.

Рабочие кварталы, гетто для национальных меньшинств, городские окраины, места, где оседали бывшие заключенные – все это впоследствии превращалось в некий замкнутый мир со своими законами – своего рода государство в государстве со своей культурой, иерархией ценностей, своей аристократией и своим плебсом…

Здесь жили люди, в большинстве своем, с рождения не заработавшие ни одного батта законно. Мальчишками они воровали бумажники и сумки у туристов, взрослея, начинали нападать на людей… Как и в «цивилизованном» мире, их карьера зависела исключительно от их способностей, амбиций и немного везения. Входящий во взрослую жизнь местный юнец, нередко становился бойцом одной из бандитских группировок и постепенно поднимался по иерархической криминальной лестнице Гали наблюдала за сменой городских пейзажей за окном – презентабельные магазины и салоны постепенно сходили на нет, их сменили пяти– и десятиэтажные панельные дома… «Спальные районы», – подумала про себя Гали.

По мере отдаления от центра Бангкока дома становились все ниже… Уже замелькали по сторонам покосившиеся глинобитные домишки. «Вот и трущобы» – подумала Гали…

Но ошиблась.

Они ехали еще какое-то время, пока вид за окном не стал походить на декорацию фантастического фильма.

Дома – если их можно было так назвать – были сделаны из любых доступных материалов – листов поржавевшей жести, кусков плотного картона и фанеры, бамбуковых стеблей, пальмовых листьев, старых автомобилей, кусков арматуры и оргстекла…

Грязные хибары и лачуги жались друг к другу. Видимо, поодиночке ни одна из жилых конструкций не смогла бы долго выстоять. Жители квартала провожали такси, с хорошо одетой парочкой европейцев на заднем сиденье, взглядами, не предвещающими ничего хорошего.

Стив беспокойно вертел головой по сторонам. Гали, как маленькая девочка, впервые попавшая в зоопарк, приникла к стеклу такси и, не отрываясь, разглядывала аборигенов в их естественной природной среде. Вид заграничных трущоб почему-то всегда вызывал ее неподдельный интерес. В детстве ей казалось, что грязь, вонь и слякоть есть лишь в России. Убеждаясь в обратном, она успокоилась и пришла к выводу, что провела детство и юность не так уж плохо, и что по всему миру миллионы людей живут в непролазной грязи и жуткой нищете.

Таксист, наконец, не выдержал и вдавил педаль тормоза в пол.

Машина, жалобно взвизгнув, резко остановилась. Дальше таец объяснялся в основном знаками.

«Дальше не поеду, ни за какие деньги» – мысленно перевел нервную жестикуляцию Стив. Вслух же попытался в очередной раз отговорить Гали: «Подумай, еще есть возможность вернуться». Но та была непреклонна.

– Ты что? Самое интересное начинается! – куражилась Гали. – Вот теперь можно будет честно рассказывать, что ты побывал в Бангкоке…

Лишь бы рассказывать не пришлось апостолу Павлу… – мрачно пробурчал себе под нос Стив.

– Расплатись, и пойдем побродим по местам, где возможно еще не ступала нога белого человека, – тоном, не терпящим возражений, велела Гали. Выбравшись из машины, Гали огляделась по сторонам. В ноздри ударил запах сырости, гнилья и мочи.

Стив едва успел закрыть дверь машины – так же резко, как и остановился, таксист рванул с места и, развернувшись на пустой дороге, помчался обратно к цивилизации.

Стараясь не замечать того, что все взгляды на улице прикованы к ним, Гали и Стив размеренным шагом двинулись на прогулку.

– Глупый. Это же так похоже на турпоход! – азартно объясняла Гали, устремившись в один из проулков. – Турпоходы сами по себе никому не нравятся. На самом деле никто не любит в палатках мокнуть или в горах мерзнуть… Но вот когда люди возвращаются, тогда и начинается то, ради чего они чуть себе шею не свернули. Рассказы, воспоминания… фантазии.

– Поэтому я даже скаутом не любил в походы ходить, – оглядываясь по сторонам, сообщил Стив. – Мне за глаза хватает полетов, чтобы вкус к жизни не терять.

Гриффит начал что-то увлеченно рассказывать. Видимо, для того, чтобы не показывать своего волнения.

Какое-то время они так и шли по узеньким грязным улочкам. Гали разглядывала, все теснее смыкающиеся ряды хибар. Они будто заманивали их все глубже и глубже. Пока любители приключений плутали по узким улочкам, солнце почти скрылось. Стив заметил, что Гали стало не по себе…

– Бррр… ну и местечко, – поежилась Гали. – И зябко.

– Согрейся… – Стив накинул ей на плечи свой пиджак. – Давай выбираться отсюда. Стив решительно развернулся, крепче обнял ее за талию и ускорил шаг. Они прошли какое то время молча. «И чего меня вечно тянет искать приключений на свою…» – укоряла себя Гали. Каждый раз, вляпавшись в ситуацию, казавшуюся безвыходной, она начинала ругать себя и зарекаться на будущее – впредь вести себя осмотрительнее. Но каждый раз, когда опасность оставалась позади, ее снова охватывала жажда приключений.

Окружающая обстановка на самом деле порождала противное чувство тревоги. Воздух вокруг наполнился странными пугающими шумами и шорохами. Казалось, отовсюду на Гали и Стива смотрят десятки враждебных глаз.

Неожиданно из темноты выплыл красный огонек – оказавшийся угольком сигареты, зажатой в кривых желтых зубах одного из местных жителей.

Перед парочкой европейцев, непонятно как очутившихся в этом жутком месте, стоял молодой таец в порванной местами кожаной куртке и заляпанных краской джинсах.

Стив попытался обойти парня, но тот сдвинулся в сторону и встал поперек и без того узкого прохода. Гали видела, как Стив и таец смотрели друг на друга; они не произнесли ни слова – но все было понятно сразу…

Медленно словно привидения, по сторонам от них начали появляться очертания чьих-то фигур. Не издавая никаких звуков, из темноты выплывали силуэты, оформляющиеся в небольших, крепко сложенных тайцев. Гали чувствовала, как они буравят ее маленькими глазками.

Стив только шагнул чуть вперед, как тайская шпана оттеснила ее и продолжала сходиться вокруг рослого американца.

По негласному закону, мужчины не вмешивали в свое дело женщину – сейчас она была добычей, и только от Стива зависело, сумеет он отбить свой «трофей» или Гали достанется группе молодчиков. В голове Гали на какую-то долю секунды возникло видение – картина художника XIX века «Борьба за женщину». Два обнаженных получеловека, полузверя сцепились в яростной схватке. Ясно, что один из них останется на поле битвы навсегда. Чуть поодаль, на пригорке, освещенная лучами солнца, стоит обнаженная женщина, которая с нескрываемым интересом следит за схваткой. Нет, она даже не испугана, художнику очень хорошо это удалось изобразить. Она ждет победителя…

Гали почувствовала себя живым призом, за который через мгновенье начнется драка. Такого еще с ней никогда не было, в душе боролись два чувства – жуткий страх и азарт игрока в русскую рулетку.

Налет культуры и воспитания мгновенно слетает с человека, когда тот оказывается в экстремальной ситуации. Сейчас Гали чувствовала себя добычей, которая будет принадлежать самому сильному.

Вчера она видела бой, сегодня ей предстоит стать свидетельницей драки – вещи настолько же различные, как коррида и скотобойня. Не было никаких правил – одни инстинкты, и выброс дремавшей в глубине души животной ненависти.

Происходившее запомнилось Гали фрагментами. – Стив ударил стоящего перед ним тайца кулаком в нос, и затаившиеся за его спиной парни как по команде набросились на Гриффита. Нападавшие допустили оплошность – они были вооружены в основном цепями и обрезками труб, но в такой тесноте оружие это оказалось почти бесполезным, даже мешающим.

Стив перехватил чью-то руку с увесистой трубой и, не глядя сделал разворот вокруг себя – кого-то задело, раздался хруст ломаемой кости, крики.

В ярости, Стив метался из стороны в сторону, пытаясь уйти от настигающих его ударов… Сейчас для него главным было устоять на ногах. Если он упадет, подняться ему уже не дадут – затопчут, просто забьют ногами. В подворотнях не бывает рефери, никто не считает до десяти, давая шанс передохнуть поверженному противнику.

В руке одного из нападавших сверкнул раскрывающийся нож-«бабочка». Гали видела, как лезвие по короткой траектории ткнулось Стиву в живот. Озверевший американец обрушил отобранную трубу на плечо пырнувшего – крик человека, которому, видимо, сломали плечо, заглушил звяканье ножа об асфальт.

Гали хотела закричать, но страх сдавил ей горло. И тут, совершенно неожиданно, тайцы молча, не сговариваясь, исчезли в темноте. Остался только парень, которого Стив ударил первым – он лежал на асфальте, раскинув в стороны руки.

Гали начала бессмысленно метаться из стороны в сторону. Стив, тяжело дыша, продолжал озираться по сторонам, ожидая очередного нападения. В руках он сжимал обрезок трубы… Гали подбежала к Стиву и изо всех сил прижалась к нему. От охватившего ее страха захотелось превратиться в маленькую пичугу, спрятаться за пазухой Стива и замереть. Стив больно схватил Гали за руку.

– Надо отсюда немедленно смываться. Они могут вернуться в любой момент и тогда нам не сдобровать.

Мадам Легаре вспомнила о «бабочке», направленной в живот Стива.

– Ты ранен? Нож! Я видела нож, – дрожащим голосом произнесла она. Стив слегка задрал майку и оттянул армейский ремень.

– Попал в пряжку… повезло на этот раз, – криво улыбнулся Стив, изучая впечатавшийся в кожу красноватый след…

Гали медленно, как во сне, протянула руку и коснулась пряжки Стива.

Возвращение в цивилизованный мир Гали помнила плохо. Вцепившись друг в друга, будто боясь потеряться, они еще долго шли по темным закоулкам, пока не выбрались на автотрассу.

– Давай поймаем такси, у меня ноги подкашиваются, я дико устала – прошептала обессилившая Гали.

– Нет, милая, придется идти пешком и не попадаться на глаза полицейским. Потерпи, по-другому не получится. Держись за меня, надо как можно скорее, уйти от этого места. До отеля они добрались далеко за полночь, смертельно уставшие, но в целости и сохранности.

Это, мягко говоря, приключение, мгновенно сблизило их. Всю дорогу до отеля они прошли молча, да слова сейчас были и не нужны. Стиву, вдруг показалось, что он знает эту сумасшедшую русскую француженку уже целую вечность. Поддерживая ее за талию, летчик чувствовал ее разгоряченное тело.

Каждое событие в жизни человека влечет за собой, как снежный ком, целый ряд последствий. Не случись этой драки, Стив никогда бы не согласился ни на какие авантюры, предложенные Гали.

Но драка была, и теперь остается лишь рассказать о том, как события развивались дальше. А кучка таиландской шпаны, вероятно, никогда не поверила бы, узнав, что в тот вечер они стали невольными помощниками агента КГБ «Гвоздики» в закреплении контакта с американским летчиком.

У отеля, Гали взяла Стива под руку и сказала тоном, исключающим любые возражения:

– Идем. Я должна посмотреть, насколько сильно тебя отделали.

В номере Стив через голову стащил рубашку и покорно подставил спину Гали. Некоторое время она только разглядывала его ссадины, и уже начинающие проступать лиловые синяки…

Затем осторожно коснулась его спины ладошкой.

– Больно?

Стив вздрогнул, но не от боли, а от нежного прикосновения ее пальчиков.

– Тебе лучше лечь, я обработаю ссадины и кровоподтеки. Только, нет… сначала быстро под душ – от тебя амбре, как от канадского скунса. Фу!.. Гали скривила гримасу. А я посмотрю, что у них здесь есть в аптечке.

Стив нерешительно мялся – может я… схожу к себе? Гали молча взяла его за плечи и мягко втолкнула в ванную комнату. Контрастный душ делал свое дело. Стив закрыл глаза и наслаждался струями попеременно горячей и холодной воды, вымывающими из его тела переживания этого затянувшегося дня. Голова также освобождалась от тревожных мыслей. Смертельно захотелось спать. В этот момент он почувствовал нежное прикосновение женского тела к спине. Гали прижалась к нему, и они долго стояли, не шевелясь, боясь спугнуть волшебство начавшегося соединения мужского и женского начал.

Простояв так еще несколько мгновений, они, не сговариваясь, кинулись, как маленькие дети в спальню. Сон мгновенно сковал их веки.

Первой через пару часов проснулась Гали. Мощный торс распластавшегося на животе мужчины мгновенно разбудил в ней дремлющее желание. Она стала тормошить Стива.

– Эй, ковбой! Проснитесь, что вы тут делаете в номере замужней женщины? Я сейчас вызову полицию, которая, видимо, и так уже сбилась с ног, разыскивая какого-то белого. Белый подозревается в нападении на подданных королевы Таиланда. Вдобавок, вам предъявят обвинение в попытке изнасилования гражданки Франции.

Повернувшись на спину, янки увидел оседлавшую его Гали, которая внимательно рассматривала его маленького «дружка». Потом она осторожно взяла его в обе руки и стала нежно тереть, как будто пытаясь разжечь огонь.

– Смотри, какой ты красивый и стеснительный. Ты всегда такой? Или только по первому разу? Давай, давай, вставай скорее, разве ты не чувствуешь, что я хочу тебя погреть в одном славном местечке? Гали вела себя так, как будто Стива и не было рядом в помине, а только его красавец…

Глава 4

Москва, столица социалистического государства, Третий Рим, – образец для всего прогрессивного человечества, символ торжества коммунистической морали и высоких духовных начал.

После смерти Сталина и разоблачения культа личности, с подачи Никиты, наступила оттепель со всеми ее последствиями. Оттепель так быстро набрала температуру, что всё в столичном обществе, особенно наверху, сначала постепенно, а потом все быстрее и быстрее начало тухнуть.

Появилась золотая молодежь – отпрыски партийных бонз, военачальников, комсомольских вожаков, хозяйственников, профсоюзников и деятелей культуры. В отсутствии родительского глаза, они в огромных квартирах-высотках, или на подмосковных дачах устраивали гульбища.

С Запада ветер доносил до Москвы сладковатый запах марихуаны, звуки джаза, порнофильмы… Все это хотелось попробовать и испытать. Гали вспомнила, как оказалась однажды в одной из таких компаний.

Отмечали защиту диплома Тани Оболенской – дочери профессора. Гали точно не помнила, о чем там шла речь – что-то, связанное с исследованиями в области биологии.

Огромная квартира наполнилась околонаучной и стильной молодежью. Пили вино, шампанское, те, кто постарше, отдавали предпочтения водке. Стоял радостный гомон, произносились тосты в честь «защитницы».

Гали была в ударе – смеялась, незаметно для себя, перепробовала все напитки, отчаянно флиртовала. Сидящие в углу всклокоченные, бородатые студенты рьяно о чем-то спорили, остальная часть мужской компании увивалась вокруг Гали.

Подойдя к столу за фужером шампанского, Гали вдруг заметила сидящего в стороне молодого человека в очках. «Вам что, не нравится компания?» – полунасмешливо, полукокетливо спросила она, не особо ожидая ответа. Собеседник поднял на нее черные глаза, блеснувшие за стеклами в тонкой оправе, и медленно проговорил: – «Берегу силы». «Для чего?» – хотела, было, фыркнуть Гали, но к ней уже подошли ухажеры и увлекли в толпу. Странного молодого человека она тут же выкинула из головы.

Потом шампанское ударило Гали в голову, она с кем-то танцевала, ее пытались увлечь в одну из многочисленных комнат. Она с кем-то целовалась, потом ей подвернулся другой кавалер, вроде бы из-за нее начала назревать драка. Но молодых людей вовремя разняли и элементарно напоили до бесчувствия… Все было как обычно.

Ближе к окончанию празднования менее стойкие уже отключились и примостились на любых подходящих горизонтальных поверхностях.

Гали вошла в зал, где все еще кучковались «выжившие» – за роялем сидел тот самый молодой человек в очках и что-то наигрывал. Уже захмелевшая Таня, откинувшись в кресле, влюбленно пожирала пианиста глазами. Какие-то молодые люди, наполнявшие стопки прямо на крышке покрытого черным лаком инструмента, приглушенно разговаривали о «синкопированной музыке».

Гали облокотилась на рояль и стала слушать… так, задумчиво держа в руке бокал и разглядывая изящные мужские пальцы, порхающие по клавишам, Гали увлеклась Львом Глузкером.

В отличие от приглушенно споривших молодых людей, Гали не была сильна в теории, но она всегда умела чувствовать музыку, безошибочно отделяя искусство от кича, созданного на потребу толпе.

Лев наигрывал попурри из джазовых стандартов:

– «Вот это пассаж из Гершвина «The Man I Love», а вот это уже «Summer time» – Гали уловила изменения в гармонии и темпе мелодии, когда она подошла к роялю – Лев импровизировал и появление рядом Гали не могло не вызвать в нем новых эмоций.

Полуприкрыв глаза Лев, казалось, рассказывал какую-то историю. Гали невольно начала вспоминать себя – в звуках музыки звучало ее детство: вот она маленькая, в сарафанчике, играет с другими девочками, ее первая школьная форма, такая дорогая для семейного бюджета Бережковских. Гали невольно закрыла глаза, чтобы не показать, насколько игра Льва задевает ее за живое.

Лев закончил играть. Гали, Таня и вся компания восторженно зааплодировали. Громче всех хлопала Таня.

– Спасибо, Лев! Это лучший подарок, который мне когда-нибудь дарили! – растроганно сказала Таня.

Подарок? – спросила Гали, стараясь принять максимально безразличный вид.

– Да! – обрадовано вскрикнула Таня – Лев посвятил «это» мне… Что именно «это» было, Таня, видимо, не знала.

Лев снял очки, усталым жестом потер переносицу… и Гали вдруг увидела, что лицо его без очков стало совсем другим – чуть растерянным, беззащитным, открытым.

– Это импровизация на темы произведений Джорджа Гершвина, Тань, – как будто извиняясь за что-то, улыбнулся ей Лев.

Гали почувствовала укол ревности и неожиданную неприязнь к улыбающейся Тане Оболенской – милой девушке, в общем-то, ничего плохого ей не сделавшей.

Оказывается, все, что она чувствовала во время игры Льва, относилось не к ней, а к Тане…

Молодые люди засуетились, проливая водку на полировку рояля:

– Лев! Старик! Выпей! Умаялся, поди, без топлива! Давай, старик! Лев замахал руками.

– Я не люблю водку, ребята… У нее вкус противный!

– Экой ты! А чего ее пробовать?! Пей и все!

– У меня есть коньяк! – встрепенулась Таня и, убежав, вернулась с чуть початой бутылкой армянского коньяка. Толпа встретила виновницу торжества радостным восклицанием.

– Ого! Армянский! КаВэ! А чего мы водкой травимся?!

Бутылка пошла по рукам, Лев перехватил ее и строго посмотрел на Таню.

– Тань, откуда это? – спросил Лев.

– Это папина. Из бара… – честно призналась Татьяна.

Он рассердится… Не нужно, – попытался образумить ее Лев.

– Да ладно, – махнула рукой Таня. – Папа так волновался, когда я готовилась… Он бы все отдал, лишь бы я, наконец, получила высшее образование.

– Стаканы от лукавого! Пьем из горла! – предложил кто-то. Сопровождаемая радостным пьяным гомоном, бутылка пошла по рукам. «За твою защиту, Тань», произносил каждый, делал несколько глотков и передавал бутылку дальше.

Произнеся тост, Лев с удовольствием сделал большой глоток и передал бутылку Гали… на секунду их пальцы соприкоснулись. Гали почувствовала, как Лев вздрогнул, и, улыбнувшись, провозгласила в свою очередь: «С защитой тебя, Тань!»…

Когда бутылка пошла по третьему кругу, Гали отчетливо поняла, что переборщила с алкоголем, и отправилась на балкон подышать воздухом. Через некоторое время к ней присоединился Лев и, спросив разрешения, закурил.

Гали и Лев даже не взглянули друг на друга. Какое-то время они просто всматривались в вязкую тьму улицы где-то внизу…

Первой молчание нарушила Гали.

– Вы хорошо играете, – произнесла она, отстраняя рукой предложенную ей сигарету.

– Спасибо, не курю и никогда не курила.

Магическим образом в тонких пальцах Льва возникла зажигалка, и в свете вспыхнувшего на секунду пламени Гали увидела, что он улыбается.

– Спасибо… – Лев замялся. – Почему-то мне кажется, что вы не очень любите классическую музыку, предпочитая ее джазовой.

– Может быть… Однако многое зависит от того так исполняют классику.

– Правда? – он, казалось, был неподдельно заинтересован.

– А как вы считаете ее надо исполнять?

– Откровенно, индивидуально – Гали несколько секунд подбирала слова. – И чувственно. Так, как вы играли сегодня Гершвина…

Лев повернулся к ней и внимательно посмотрел на нее… Он попытался обнять ее, но она ловко увернулась и погрозила ему пальцем. – Ишь ты какой прыткий!

Когда Гали увлекалась мужчиной, для нее не существовало запрещенных приемов. Спустя некоторое время она неожиданно зачастила в гости к Тане. Они пили чай, пока Таня однажды не призналась, хотя все было видно невооруженным глазом, что влюблена во Льва. Гали исподволь выспросила у Тани его координаты, и также неожиданно перестала бывать у нее…

Она, конечно, позвонила ему, и они стали встречаться. Вскоре Гали узнала, что Лев не всегда бывает таким интровертированным и застегнутым на все пуговицы. Гали как-то попробовала затащить его в постель перед выступлением. Но Лев решительно отказался и почти сбежал с предложенного ристалища. «Бережешь силы?» – поддразнивала она его. Он мычал в ответ что-то не членораздельное. Но почему-то она не обижалась.

Гали всегда старалась бывать на концертах Льва. Поначалу ей нравилось восхищение студенток из консерватории, нравилось, как они завистливо поглядывают на нее – как же, подруга самого Льва Глузкера, гордости столичной консерватории.

Да и не только своим талантом покорял он этих девиц. Лев был воистину красив. Черноглазый и смуглый, высокий, с волнистыми черными волосами до плеч. Но в то же время – худощавый и даже хрупкий, поражавший грациозностью и своеобразной пластикой движений во время игры на фортепьяно. И этот его взгляд из-за поблескивающих стекол очков в тонкой модной оправе. Прямой, насмешливый и властный – но так преображавшийся без своей стеклянной защиты.

Но однажды, после концерта, Гали оттеснив локтем поклонниц, без стука вошла в гримерную, закрыла дверь на щеколду и, не говоря ни слова пошла в атаку на пианиста.

Неожиданный натиск ошеломил его. Еще не остывший от игры, он исполнил с блеском «Экстаз» Рахманинова, Лев можно сказать, отдался Гали без сопротивления. Крещендо было коротким, но очень бурным. Гали, как опытная наездница, оседлала беднягу на старом видавшем виды диване, крепко сжав бедрами, лишая малейшей возможности вырваться.

– Очки, очки где мои концертные очки!

– Успокойся, вон они на столе, лучше расслабься и не мешай мне. Тебе хорошо?

– Да, очень, но….

– Вот и помолчи….

Гали льстило, что соперницы едят ее завистливыми глазами. Поначалу она старалась, как можно чаще появляться со Львом на публике. Она купалась в лучах его славы и в эти мгновения чувствовала себя королевой.

Но, очень быстро Гали поняла, что на концертах она лишняя. Лев растворялся в игре. Он не искал ее глазами, пока был на сцене, не пытался даже намеком, жестом дать понять, что рад ей. Едва он склонялся над клавишами рояля, Лев погружался в другой мир, где была только музыка, оживающая под его пальцами. В такие минуты он не принадлежал никому. Если бы ей сказали, что она ревнует Льва к музыке, Гали посмеялась бы. Но в глубине души… конечно же, она ревновала ко всему, что ставилось мужчиной выше ее самой.

Каждый раз, когда Гали слушала его выступления, ей продолжало казаться, что все, что играет ее любовник, такая же импровизация, как тогда, в первую их встречу… Лицо Льва менялось, будто не Шостакович или Скрябин, а он сам в этот самый момент творил эту музыку.

Концерт заканчивался, слушатели аплодировали, на сцену летели цветы, скрипачи стучал смычками. Лев скромно кланялся. Ускользнув от экзальтированных поклонниц, они уезжали ужинать в один из полюбившимся им ресторанов. Глубоко за полночь, смертельно уставшие, они возвращались в съемную квартиру и неистово занимались любовью. Откуда на это бралась энергия они не могли понять. Но это их и не очень волновало.

Здесь она целиком отдавалась ему. Он нежно прикасался к ее извивающемуся от возбуждения телу, растворялся в ее желаниях, казалось, забывая о себе. Гали удивляло его умение чувствовать партнершу и творить любовь дуэтом, как бесконечную импровизацию на темы кудесников из Нью-Орлеана. В такие моменты она чувствовала себя сказочной скрипкой, рождающей завораживающие звуки в умелых руках исполнителя. У него всегда получалось делать с ее телом что-то невообразимое…

Как это ни странно именно благодаря сексу со Львом, Гали по-настоящему начала чувствовать и любить классическую музыку. Глядя, как Лев исполняет очередное творение Рахманинова, она всем телом чувствовала, как звуки отдаются где-то внутри. Каждое музыкальное произведение рождало в воображении Гали яркие сюрреалистические картины.

Гали чрезвычайно возбуждала мысль о том, что она сидит среди людей, даже не подозревающих о том, что творится в ее теле.

Но иногда, вынырнув из сладостных волн оргазма, Гали замечала в его поведении что-то… Складывалось ощущение – оно было мимолетным, но все-таки безошибочно чувствовалось: часто мыслями он витал где-то далеко, и не с ней.

Гали гнала от себя эти мысли. К чему? Ведь все так хорошо. Она понимала, что может быть, именно из-за этой ускользающей от нее тайны в их отношениях, она и любит его. А в том, что она начала влюбляться, Гали не сомневалась. И то, что иногда происходило со Львом, притягивало именно своей неразгаданностью. И ей очень захотелось завоевать его и безраздельно владеть его душой и телом.

В своих мечтаниях она видела себя его женой. И жила бы жизнью жены артиста. Тем более, что возможности этот брак открывал безграничные. Уже сейчас никто не сомневался, что его имя когда-то прогремит на весь мир.

К 15-ти годам Лев уже занял первое место в международном конкурсе. И с тех пор шел только вперед, становясь все более значимой фигурой в мире классической музыки.

Ему стали делать предложения о турне по странам Европы. Известный лондонский оркестр приглашал сделать запись концерта с его участием.

С таким мужем Гали увидела бы мир. Тот мир, что столь сильно притягивал ее. Госпожа Глузкер, фрау Глузкер, миссис Глузкер, мадам Глузкер… Ей нравилось вслушиваться в музыку этих слов.

Правда, Лев пока не делал ей предложения. У него бывали периоды, когда он исчезал. Просто пропадал без объяснений – обычно на три-четыре дня. Гали поначалу очень злилась. Пару раз она даже пыталась закатить сцену ревности или разыграть истерику, но Лев лишь замыкался в себе и делался совсем непробиваемым.

Гали поняла – не стоит давить на него. Не нужно его ни о чем спрашивать, не стоит пытаться привязать его к себе. Нужно просто уметь ждать. И Гали ждала.

Проходило время, и Лев вновь появлялся, звонил ей и просил приехать. Он встречал ее с цветами, улыбаясь, выслушивал истории Гали, о том, что происходило с ней за время его отсутствия, но сам лишь отмалчивался или говорил ничего не значащие слова.

Ночи они проводили в богато обставленной квартире в высотке на Котельнической набережной, принадлежащей другу родителей Льва, директору магазина на улице Горького. Он уехал в очередную командировку, оставив ключи семейству Глузкер. Старшее поколение, в свою очередь, будучи людьми прогрессивными, отдало ключи сыну. О его отношениях с Гали они знали, но мнения своего не высказывали. Отец и мать души не чаяли в единственном сыне.

Обычно Гали приезжала, взмахом руки приветствовала старичка-консьержа, взбегала по лестнице, игнорируя лифт – не так высоко, всего-то третий этаж. Консьерж, вытягивая шею, высовывал голову из окошка своей коморки и, вздыхая, скользил взглядом по упругой попке этой молодой «сучки». Сейчас этот чернявый затеет с ней половецкие пляски. Он грузно опускался в продавленное кресло, закрывал глаза и придавался мечтаниям.

Открыв дверь своим ключом – Лев сделал для нее дубликат в первую же неделю их знакомства, она медленно входила в квартиру.

По обыкновению, Лев уже ждал ее в спальне, раскинувшись на двуспальной кровати, иногда совершенно голый. После своих исчезновений он всегда бывал особенно страстен и пылок. Гали, конечно, имела все основания для ревности. Но почему-то она была уверена: эти отлучки никак не связаны с женщиной. В том, что он ей верен, Гали не сомневалась.

Потом он неожиданно исчез надолго. Через неделю Гали стала волноваться, но не слишком – она успела уже привыкнуть к его выходкам. К тому же Лев готовился к участию в международном конкурсе. Но вот однажды среди ночи ей позвонила Таня… С тех пор как Гали и Лев начали встречаться, всякие отношения приятельниц прекратились. Гали было не впервой уводить у подруг парней. Поначалу ее еще мучила совесть, но потом она перестала обращать внимание на такие мелочи. «В любви и на войне…»

Таня плакала и что-то невнятно лепетала в трубку. Смысл произносимого начал доходить только после того, как на том конце провода раздались частые гудки.

История была темная и по тем временам позорная. Лев Глузкер оказался под следствием по 211-ой статье УК РСФСР. Статья, по которой судили за самое омерзительное преступление – мужеложство.

Поговаривали, что его застали с кем-то из «за бугорных» музыкантов и предложили не возбуждать дело взамен на «сотрудничество», однако, он отказался. До конца жизни Лев ничего никому не рассказывал об этом.

Слушание было закрытым, богема распухала от слухов, один невероятнее другого. Гали на время исчезла с тусовок, чтобы не видеть сочувственных или насмешливых взглядов. Что произошло со Львом на самом деле, никто не знал.

Как бы там не было, иностранец беспрепятственно покинул СССР, а несговорчивому гению влепили два года… Впрочем, ему хватило бы и недели. Сесть в тюрьму с подобной статьей, значило сразу оказаться в самом низу воровской иерархии, тем более мальчику из хорошей семьи, за всю жизнь ни разу не ругнувшемуся матом.

В первый же день, сокамерники, узнав по какой статье Лев невольно оказался их компаньоном, ему раздавили пальцы на правой руке. Льва за примерное поведение выпустили на полгода раньше срока. Сломанный, разуверившийся во всем и вся, поседевший и никому не нужный он замкнулся в себе.

Потом он пил, пил запоем. Все что осталось у него от прежней жизни – его абсолютный слух. Родители пытались как-то помочь сыну, но он прекратил любое общение с ними. Устроился работать на завод музыкальных инструментов. То время, когда он не пил, проходило у него за настраиванием шестирублевых гитар или чуть не топором тесаных скрипок.

После истории со Львом Гали долго не могла прийти в себя.

Она пыталась смириться с тем, что Лев был «бисексуалом», но не получалось. Так вот, значит, в чем была его тайна, вот что таилось внутри и стояло между ними. Тяга к мужчинам… Гали так никогда и не узнала подробностей – был ли у Льва постоянный любовник или он …

Она мучительно размышляла о том, как такое могло произойти. И как она не почувствовала его метаний. Возможно, Лев держался за Гали как за соломинку, в надежде покончить со своим пороком. Если бы только она могла разговорить его, если бы он раскрылся перед ней и доверился, она бы смогла его понять.

И тогда, может быть, всего этого не случилось бы…

Впрочем, вся наша жизнь, очень часто состоит из «если» или «бы» – как та джазовая импровизация на квартире Тани Оболенской, когда все были веселы, молоды, счастливы, и никто не подозревал, какая судьба уготована красивому и талантливому парню, восседающему за черным лакированным роялем…

Гали очнулась от воспоминаний. Глядя на запотевшее зеркало в ванной комнате, она машинально протерла его ладонью и увидела свои глаза – печальные и влажные от слез. Прошло много лет, но она так и не смогла забыть эту историю…

Почему она вспомнила Льва? Из-за Стива? Интуитивно она чувствовала внутри американца какой-то душевный надлом. Скорее она чувствовала, что Стив что-то скрывает от посторонних глаз. А может и от самого себя.

Обернувшись полотенцем, Гали вышла из ванной и легла рядом со Стивом.

Тот, казалось, дремал, но стоило ей появиться, тут же спросил: «Я уже начал волноваться. Что ты там делала так долго?».

– Как всегда, дрочила письку, подставив под струю горячей воды. Гали хотела в свойственной хулиганской манере озадачить америкоса. Но, на английском языке эта колоритная фраза звучала бы слишком по-медицински, а сленгового эквивалента она не вспомнила.

– Давай лучше выпьем, мой защитник! За тебя, твое здоровье, твою смелость. Сегодня ты защитил свою женщину от грязных, вонючих, желтых обезьян. Ты не побоялся даже удара ножа! Ты их победил и теперь я твоя, мой господин. Слушаю тебя и повинуюсь. Делай со мной, что хочешь.

Гали молитвенно сложила руки и театрально склонилась в глубоком поклоне, стоя на коленях на краю кровати.

Стив сделал два больших глотка виски, не спеша, подошел со спины и с силой вошел в нее… Гали тихо ойкнула и зарылась головой в подушку. Через несколько минут обессиливший пилот придавил Гали своим телом и остался недвижим, наслаждаясь заслуженной наградой. Он тяжело дышал, легкая дрожь пробегала по его горячему телу. Стив по ребячьи прижимался к ней.

Гали вдруг почувствовала к нему материнскую щемящую нежность. Выбравшись из под Стива Гали нежно поцеловала его в мочку уха. Со стороны могло показаться, что участливая мать разговаривает с любимым сыном о его первых опытах общения с женщинами.

– Почему ты загрустил? – Расскажи-ка на ушко своей мамочке. Может тебе дать молочка? Она провела возбужденным соском по его влажным губам…

Он вздрогнул и едва слышно произнес:

– Не беспокойся милая все в порядке. Просто… мне… все в порядке.

Прижав его голову к своей груди, Гали тихо прошептала:

– Поделись, тебе станет легче. Кто обидел моего маленького?

Стив как-то весь обмяк, и вдруг копившаяся долгие месяцы душевная боль вырвалась наружу. Он начал лихорадочно рассказывать Гали историю своей жизни. В начале это были отдельные несвязные обрывки фраз. Потом, он немного успокоился, речь стала более вразумительной.

Глава 5

История Стива Гриффита – убедительный пример того, как жизнь человека, считающего себя счастливым и успешным, в одночасье идет под откос. И нет в этом его вины – набившее оскомину выражение «так сложились обстоятельства», порой как нельзя лучше отражает то, что принято называть судьбой.

Стив всегда придерживался простого в своей мудрости принципа: «Живи и давай жить другому». Он ни перед кем не заискивал, не злословил за спинами, не подсиживал коллег по работе, и ему никто не мешал подниматься по карьерной лестнице. «Успешный парень», – так характеризовали его друзья и знакомые. Стив Гриффит искренне считал вправе гордиться своей жизнью – он сделал ее самостоятельно.

Лишь двумя своими поступками он отнюдь не гордился. И даже по прошествии многих лет вспоминать об этом было неловко и совестно. Хороший сын не идет против воли отца. Хороший друг не отбивает у друга девушку.

Стив не жалел о содеянном. Оба поступка были совершены по веским причинам. Но и тот, и другой вышли ему боком.

Стив родился в обеспеченной семье авиаконструктора. Его отец, Джон Гриффит, изобрел несколько авиационных приборов, и на полученные от продажи патентов деньги, основал собственную фирму по производству навигационной аппаратуры.

Поначалу дела шли не очень успешно. Но грянула Вторая мировая война, и посыпались выгодные госзаказы. Положение фирмы серьезно окрепло. Постепенно отец полностью переключился на производство приборов для «летающих крепостей» – бомбардировщиков В-52.

Маленький Стив с детства буквально жил в мире авиации. Он не пропускал ни одной выставки, где можно было, благодаря отцу, полазить по всем самолетам – от древних и надежных бипланов до трофейных самолетов Вермахта…

Стив с восхищением смотрел на высоких, неизменно веселых и озорных летчиков – казалось, им принадлежали все девушки мира. После просмотра в кинотеатре документальных фильмов, о сражениях на Тихом океане, ему снились японские «камикадзе». Он уничтожал их из скорострельной пушки, сидя в кабине истребителя, и не давая добраться до авианосцев дяди Сэма.

После Перл-Харбора, хотя ему еще не исполнилось и пяти лет, Стив принял твердое решение – он должен стать военным летчиком и защищать свою страну от врагов.

Япония капитулировала, так и не дождавшись мести Стива. Однако его утешала мысль о том, что именно на фабрике отца и были созданы те самые приборы, которые позволили «летающей крепости» прицельно сбросить «Толстяка» и «Малыша» на Хиросиму и Нагасаки. Стив целеустремленно шел к своей мечте. С отличием закончив школу, он поступил в колледж, который закончил также успешно – несмотря на многочисленные студенческие попойки и изрядную невоздержанность по части слабого пола.

Он, как и его сверстники, радовался капитуляции Японии, не осознавая какой ценой досталась эта победа. Мир, отвоевав шесть лет в горячей, вступал в эпоху холодной войны, которая продлится целых пятьдесят лет.

Отец ожидал, что Стив, окончив учебу в университете, займет для начала должность начальника отдела в его фирме. «Я собираюсь на покой, сынок. Сердце начинает пошаливать. Пора тебе готовиться принимать бразды правления в свои руки», – увещевал Джон Гриффит. Но Стив впервые ослушался отца – он решил пойти в школу летного состава ВВС США.

В тот вечер отец и сын последний раз выясняли отношения как мужчина с мужчиной. Гриффит – старший был в отчаянии. Дело его жизни рушилось, и из-за чего? Из-за пустого мальчишества! Он втолковывал сыну, что век военного летчика недолог и в сорок лет ему опять придется думать о хлебе насущном. Но Стив был непреклонен. Он мечтал летать.

Отец уговаривал, потом перешел на угрозы, затем начал умолять. Оба Гриффита были упрямы и не хотели идти ни на какой компромисс. Все кончилось предсказуемо – отец и сын страшно разругались.

– Можешь убираться к дьяволу! И чтоб я больше не видел тебя в моем доме! Живи, как знаешь!

Лишившись отчего дома, Стив отправился осуществлять свою детскую мечту – летать в небе быстрее звука.

Год спустя Стив приехал в отпуск. С того памятного разговора, он впервые появился дома. Отец замкнулся в своей обиде и видеть сына не желал. Тяжелее всего в их мужской разборке приходилось матери, любившей и мужа, и непокорного сына. Чуть ли не под угрозой развода Маргарет Гриффит настояла на том, чтобы сын мог пожить в родительском доме, хотя-бы несколько дней.

Друзья встретили бравого парня в форме курсанта с распростертыми объятьями. Само собой, закатили грандиозную вечеринку. Там, среди шумного веселья, Стив и познакомился со своей будущей женой – Кэрол Фрост. Правда, в те дни она считалась девушкой Эдварда Вудса, давнего друга Стива.

Нельзя сказать, что Стива это совершенно не заботило. Он честно пытался заставить себя забыть девушку, говорил себе: «Так не поступают, это не по-товарищески».

Но любовь порой заставляет свои жертвы пренебречь правилами…

Куда было тягаться продавцу из лавки скобяных изделий с бравым красавцем в форме, будущим летчиком? Буквально через несколько месяцев Стив и Кэрол оформили свои отношения официально. Такое стремительное развитие их романа объяснялось отчасти любовью, а отчасти тем, что вскоре ожидалось рождение маленькой Джил Гриффит.

Фотографии в альбоме еще многие годы потом свидетельствовали всем и каждому: вот она, образцовая пара – сияющая Кэрол в подвенечном платье, Стив в строгом костюме, со счастливой улыбкой на губах. В болезни и в здравии, в богатстве и в бедности… «Клянусь», – неслышно произнесла Кэрол дрожащим от волнения голосом. «Клянусь», – голосом Стива ответило эхо католического собора.

Появление внучки Линдси, а затем и внука – Фрэнка, любимца деда, растопило сердце старого ворчуна. Джон Гриффит понемногу начал сдавать позиции. Старик уже не был против появления молодой семьи сына в своем доме.

Постепенно между отцом и сыном установилось нечто вроде худого мира. Маленьким Линдси и Фрэнку – вовсе незачем было знать, что дед и папа когда-то давно поссорились и с тех пор не могут простить друг друга. Внуков же Джон, и Маргарет очень любили, да и с невесткой сдружились. В доме Гриффитов наступил мир, хотя и не очень устойчивый.

Годы подтвердили, что сын не ошибся в выборе профессии. Он обладал качествами, которые необходимы настоящему пилоту: отменное здоровье, выносливость и хладнокровие, смелость и разумная доля авантюризма. В свое время Стив заставил изрядно поволноваться своих инструкторов – такие рискованные трюки брался он выполнять. Однако во время учебных полетов за всеми этими «выкрутасами» скрывался холодный расчет. Осечек не случалось.

Стив Гриффит успешно служил в ВВС США. Став одним из лучших пилотов в полку, он был направлен на военную базу на Окинаве, где начал уверенное восхождение по служебной лестнице.

С годами старые обиды если и не забываются, то притупляются. Мало-помалу застарелый семейный конфликт стал сходить на нет. Да к тому же, положа руку на сердце, у Джона Гриффита были все основания гордиться сыном – крепкая семья, любимая работа, награды по службе и признание сослуживцев.

Друзья Гриффита-Старшего, похлопывая его по плечу говорили с одобрением, какого хорошего сына он воспитал. Отцу было приятно это слышать. Однако очень скоро выяснилось, что упрямство было, по-видимому, фамильной чертой Гриффитов.

Стив делал карьеру, его денежного содержания с лихвой хватало на все необходимое. Джил на глазах превращалась в очаровательную девушку, а Фрэнк, комната которого была забита под потолок моделями самолетов, со временем также выберет профессию военного летчика. А может быть, мечтал Стив, именно его сын когда-нибудь высадится на Марсе или на Венере, и фамилия Гриффит станет всемирно известной. Жена, не смотря на строптивый характер мужа, любила его и делала все возможное, чтобы в их доме царила любовь и согласие.

…Тот вечер Стив Гриффит будет помнить до конца своих дней.

Кэрол готовила ужин, попутно жалуясь мужу на упрямство сына, Стив неспешно отвечал ей, что так формируется характер самостоятельного мужчины.

Неожиданно резко и тревожно зазвенел телефон. Кэрол, как раз ставившая в духовку мясной рулет с черносливом, попросила мужа поднять трубку. Наступившая тишина заставила ее обернуться. Стив, сжимая трубку побелевшими пальцами, остановившимся взглядом смотрел в пустоту.

– Что-то случилось на работе? – взволнованно спросила жена. – Ты меня слышишь? Ответь?

– Мои папа и мамочка… Они… их больше нет… Боже!

Звонили из Штатов соседи Джона Гриффита.

Несколько часов назад «Линкольн» отца на мокром шоссе вылетел на встречную полосу. Шедший на большой скорости грузовик отшвырнул машину в кювет…

Маргарет Гриффит умерла сразу. Джон Гриффит пережил жену на два с половиной часа.

Стив подошел к бару и залпом выпил стакан виски.

– Я лечу сейчас же. Стив набрал телефон командира базы. Разговор был короткий, разрешение на десятидневный отпуск получено.

– Я поеду с тобой, милый. И дети… Она силой усадила Стива в кресло.

– Нет! Собери мой чемодан и дай домой телеграмму, что я вылетаю.

Решение, что Кэрол должна остаться пришло как бы само собой. Он хотел оградить свою семью от боли и тревог. Звонивший из Феникса дал понять, что родителей Стива придется хоронить в закрытых гробах.

Дом родителей встретил его напряженной, оглушительной тишиной. Родные комнаты казалось молча спрашивали его – где наши хозяева? Стив не спеша поднялся на второй этаж, зашел в рабочий кабинет отца. На столе, как всегда идеальный порядок, жестяная коробка с табаком, курительные трубки из бриара. Он взял одну, она была теплая, как будто отец только что держал ее в своих руках. Стив спустился по поскрипывающей лестнице вниз. Знакомые с детства дубовый стол с тяжелыми стульями гостиной, большое потемневшее от времени зеркало, книжный шкаф, за который он любил прятаться. Когда они с Кэрол были в доме родителей последний раз? Наверное, год назад.

1

По отношении к врагу все дозволено (лат.)

2

Боевой Сокол (англ.)

3

вот и все. (лат.)

4

Почему бы и нет? – (фр.)