Но однажды, после концерта, Гали оттеснив локтем поклонниц, без стука вошла в гримерную, закрыла дверь на щеколду и, не говоря ни слова пошла в атаку на пианиста.

Неожиданный натиск ошеломил его. Еще не остывший от игры, он исполнил с блеском «Экстаз» Рахманинова, Лев можно сказать, отдался Гали без сопротивления. Крещендо было коротким, но очень бурным. Гали, как опытная наездница, оседлала беднягу на старом видавшем виды диване, крепко сжав бедрами, лишая малейшей возможности вырваться.

– Очки, очки где мои концертные очки!

– Успокойся, вон они на столе, лучше расслабься и не мешай мне. Тебе хорошо?

– Да, очень, но….

– Вот и помолчи….

Гали льстило, что соперницы едят ее завистливыми глазами. Поначалу она старалась, как можно чаще появляться со Львом на публике. Она купалась в лучах его славы и в эти мгновения чувствовала себя королевой.

Но, очень быстро Гали поняла, что на концертах она лишняя. Лев растворялся в игре. Он не искал ее глазами, пока был на сцене, не пытался даже намеком, жестом дать понять, что рад ей. Едва он склонялся над клавишами рояля, Лев погружался в другой мир, где была только музыка, оживающая под его пальцами. В такие минуты он не принадлежал никому. Если бы ей сказали, что она ревнует Льва к музыке, Гали посмеялась бы. Но в глубине души… конечно же, она ревновала ко всему, что ставилось мужчиной выше ее самой.

Каждый раз, когда Гали слушала его выступления, ей продолжало казаться, что все, что играет ее любовник, такая же импровизация, как тогда, в первую их встречу… Лицо Льва менялось, будто не Шостакович или Скрябин, а он сам в этот самый момент творил эту музыку.

Концерт заканчивался, слушатели аплодировали, на сцену летели цветы, скрипачи стучал смычками. Лев скромно кланялся. Ускользнув от экзальтированных поклонниц, они уезжали ужинать в один из полюбившимся им ресторанов. Глубоко за полночь, смертельно уставшие, они возвращались в съемную квартиру и неистово занимались любовью. Откуда на это бралась энергия они не могли понять. Но это их и не очень волновало.

Здесь она целиком отдавалась ему. Он нежно прикасался к ее извивающемуся от возбуждения телу, растворялся в ее желаниях, казалось, забывая о себе. Гали удивляло его умение чувствовать партнершу и творить любовь дуэтом, как бесконечную импровизацию на темы кудесников из Нью-Орлеана. В такие моменты она чувствовала себя сказочной скрипкой, рождающей завораживающие звуки в умелых руках исполнителя. У него всегда получалось делать с ее телом что-то невообразимое…

Как это ни странно именно благодаря сексу со Львом, Гали по-настоящему начала чувствовать и любить классическую музыку. Глядя, как Лев исполняет очередное творение Рахманинова, она всем телом чувствовала, как звуки отдаются где-то внутри. Каждое музыкальное произведение рождало в воображении Гали яркие сюрреалистические картины.

Гали чрезвычайно возбуждала мысль о том, что она сидит среди людей, даже не подозревающих о том, что творится в ее теле.

Но иногда, вынырнув из сладостных волн оргазма, Гали замечала в его поведении что-то… Складывалось ощущение – оно было мимолетным, но все-таки безошибочно чувствовалось: часто мыслями он витал где-то далеко, и не с ней.

Гали гнала от себя эти мысли. К чему? Ведь все так хорошо. Она понимала, что может быть, именно из-за этой ускользающей от нее тайны в их отношениях, она и любит его. А в том, что она начала влюбляться, Гали не сомневалась. И то, что иногда происходило со Львом, притягивало именно своей неразгаданностью. И ей очень захотелось завоевать его и безраздельно владеть его душой и телом.

В своих мечтаниях она видела себя его женой. И жила бы жизнью жены артиста. Тем более, что возможности этот брак открывал безграничные. Уже сейчас никто не сомневался, что его имя когда-то прогремит на весь мир.

К 15-ти годам Лев уже занял первое место в международном конкурсе. И с тех пор шел только вперед, становясь все более значимой фигурой в мире классической музыки.

Ему стали делать предложения о турне по странам Европы. Известный лондонский оркестр приглашал сделать запись концерта с его участием.

С таким мужем Гали увидела бы мир. Тот мир, что столь сильно притягивал ее. Госпожа Глузкер, фрау Глузкер, миссис Глузкер, мадам Глузкер… Ей нравилось вслушиваться в музыку этих слов.

Правда, Лев пока не делал ей предложения. У него бывали периоды, когда он исчезал. Просто пропадал без объяснений – обычно на три-четыре дня. Гали поначалу очень злилась. Пару раз она даже пыталась закатить сцену ревности или разыграть истерику, но Лев лишь замыкался в себе и делался совсем непробиваемым.

Гали поняла – не стоит давить на него. Не нужно его ни о чем спрашивать, не стоит пытаться привязать его к себе. Нужно просто уметь ждать. И Гали ждала.

Проходило время, и Лев вновь появлялся, звонил ей и просил приехать. Он встречал ее с цветами, улыбаясь, выслушивал истории Гали, о том, что происходило с ней за время его отсутствия, но сам лишь отмалчивался или говорил ничего не значащие слова.

Ночи они проводили в богато обставленной квартире в высотке на Котельнической набережной, принадлежащей другу родителей Льва, директору магазина на улице Горького. Он уехал в очередную командировку, оставив ключи семейству Глузкер. Старшее поколение, в свою очередь, будучи людьми прогрессивными, отдало ключи сыну. О его отношениях с Гали они знали, но мнения своего не высказывали. Отец и мать души не чаяли в единственном сыне.

Обычно Гали приезжала, взмахом руки приветствовала старичка-консьержа, взбегала по лестнице, игнорируя лифт – не так высоко, всего-то третий этаж. Консьерж, вытягивая шею, высовывал голову из окошка своей коморки и, вздыхая, скользил взглядом по упругой попке этой молодой «сучки». Сейчас этот чернявый затеет с ней половецкие пляски. Он грузно опускался в продавленное кресло, закрывал глаза и придавался мечтаниям.

Открыв дверь своим ключом – Лев сделал для нее дубликат в первую же неделю их знакомства, она медленно входила в квартиру.

По обыкновению, Лев уже ждал ее в спальне, раскинувшись на двуспальной кровати, иногда совершенно голый. После своих исчезновений он всегда бывал особенно страстен и пылок. Гали, конечно, имела все основания для ревности. Но почему-то она была уверена: эти отлучки никак не связаны с женщиной. В том, что он ей верен, Гали не сомневалась.

Потом он неожиданно исчез надолго. Через неделю Гали стала волноваться, но не слишком – она успела уже привыкнуть к его выходкам. К тому же Лев готовился к участию в международном конкурсе. Но вот однажды среди ночи ей позвонила Таня… С тех пор как Гали и Лев начали встречаться, всякие отношения приятельниц прекратились. Гали было не впервой уводить у подруг парней. Поначалу ее еще мучила совесть, но потом она перестала обращать внимание на такие мелочи. «В любви и на войне…»

Таня плакала и что-то невнятно лепетала в трубку. Смысл произносимого начал доходить только после того, как на том конце провода раздались частые гудки.

История была темная и по тем временам позорная. Лев Глузкер оказался под следствием по 211-ой статье УК РСФСР. Статья, по которой судили за самое омерзительное преступление – мужеложство.

Поговаривали, что его застали с кем-то из «за бугорных» музыкантов и предложили не возбуждать дело взамен на «сотрудничество», однако, он отказался. До конца жизни Лев ничего никому не рассказывал об этом.

Слушание было закрытым, богема распухала от слухов, один невероятнее другого. Гали на время исчезла с тусовок, чтобы не видеть сочувственных или насмешливых взглядов. Что произошло со Львом на самом деле, никто не знал.

Как бы там не было, иностранец беспрепятственно покинул СССР, а несговорчивому гению влепили два года… Впрочем, ему хватило бы и недели. Сесть в тюрьму с подобной статьей, значило сразу оказаться в самом низу воровской иерархии, тем более мальчику из хорошей семьи, за всю жизнь ни разу не ругнувшемуся матом.

В первый же день, сокамерники, узнав по какой статье Лев невольно оказался их компаньоном, ему раздавили пальцы на правой руке. Льва за примерное поведение выпустили на полгода раньше срока. Сломанный, разуверившийся во всем и вся, поседевший и никому не нужный он замкнулся в себе.

Потом он пил, пил запоем. Все что осталось у него от прежней жизни – его абсолютный слух. Родители пытались как-то помочь сыну, но он прекратил любое общение с ними. Устроился работать на завод музыкальных инструментов. То время, когда он не пил, проходило у него за настраиванием шестирублевых гитар или чуть не топором тесаных скрипок.

После истории со Львом Гали долго не могла прийти в себя.

Она пыталась смириться с тем, что Лев был «бисексуалом», но не получалось. Так вот, значит, в чем была его тайна, вот что таилось внутри и стояло между ними. Тяга к мужчинам… Гали так никогда и не узнала подробностей – был ли у Льва постоянный любовник или он …

Она мучительно размышляла о том, как такое могло произойти. И как она не почувствовала его метаний. Возможно, Лев держался за Гали как за соломинку, в надежде покончить со своим пороком. Если бы только она могла разговорить его, если бы он раскрылся перед ней и доверился, она бы смогла его понять.

И тогда, может быть, всего этого не случилось бы…

Впрочем, вся наша жизнь, очень часто состоит из «если» или «бы» – как та джазовая импровизация на квартире Тани Оболенской, когда все были веселы, молоды, счастливы, и никто не подозревал, какая судьба уготована красивому и талантливому парню, восседающему за черным лакированным роялем…

Гали очнулась от воспоминаний. Глядя на запотевшее зеркало в ванной комнате, она машинально протерла его ладонью и увидела свои глаза – печальные и влажные от слез. Прошло много лет, но она так и не смогла забыть эту историю…

Почему она вспомнила Льва? Из-за Стива? Интуитивно она чувствовала внутри американца какой-то душевный надлом. Скорее она чувствовала, что Стив что-то скрывает от посторонних глаз. А может и от самого себя.

Обернувшись полотенцем, Гали вышла из ванной и легла рядом со Стивом.

Тот, казалось, дремал, но стоило ей появиться, тут же спросил: «Я уже начал волноваться. Что ты там делала так долго?».

– Как всегда, дрочила письку, подставив под струю горячей воды. Гали хотела в свойственной хулиганской манере озадачить америкоса. Но, на английском языке эта колоритная фраза звучала бы слишком по-медицински, а сленгового эквивалента она не вспомнила.

– Давай лучше выпьем, мой защитник! За тебя, твое здоровье, твою смелость. Сегодня ты защитил свою женщину от грязных, вонючих, желтых обезьян. Ты не побоялся даже удара ножа! Ты их победил и теперь я твоя, мой господин. Слушаю тебя и повинуюсь. Делай со мной, что хочешь.

Гали молитвенно сложила руки и театрально склонилась в глубоком поклоне, стоя на коленях на краю кровати.

Стив сделал два больших глотка виски, не спеша, подошел со спины и с силой вошел в нее… Гали тихо ойкнула и зарылась головой в подушку. Через несколько минут обессиливший пилот придавил Гали своим телом и остался недвижим, наслаждаясь заслуженной наградой. Он тяжело дышал, легкая дрожь пробегала по его горячему телу. Стив по ребячьи прижимался к ней.

Гали вдруг почувствовала к нему материнскую щемящую нежность. Выбравшись из под Стива Гали нежно поцеловала его в мочку уха. Со стороны могло показаться, что участливая мать разговаривает с любимым сыном о его первых опытах общения с женщинами.

– Почему ты загрустил? – Расскажи-ка на ушко своей мамочке. Может тебе дать молочка? Она провела возбужденным соском по его влажным губам…

Он вздрогнул и едва слышно произнес:

– Не беспокойся милая все в порядке. Просто… мне… все в порядке.

Прижав его голову к своей груди, Гали тихо прошептала:

– Поделись, тебе станет легче. Кто обидел моего маленького?

Стив как-то весь обмяк, и вдруг копившаяся долгие месяцы душевная боль вырвалась наружу. Он начал лихорадочно рассказывать Гали историю своей жизни. В начале это были отдельные несвязные обрывки фраз. Потом, он немного успокоился, речь стала более вразумительной.

Примечания

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.