Вот только по какой-то причине этот авантюрист, не желавший подчиняться кому бы то ни было и твердо преследовавший лишь свою собственную выгоду, следующей ночью умер. Некоторое время этот проход из Кремля через устье Неглинной давал возможность осажденным общаться с внешним миром. Правда, и их врагам этот путь не был заказан и они использовали его для общения с патриархом Гермогеном, видимо, не так уж крепко он был заперт в Чудовом монастыре. Именно через этих лазутчиков патриарх и передал свое послание в Нижний Новгород, которым указывал им на «воровство» казаков под Москвою, а также на то, что эти лихие люди собираются посадить на царство сына царицы Марины.

Патриарх Гермоген, конечно, был против иноверцев, но главной бедой для России считал православных казаков. Совершенно другой позиции придерживался в это время архимандрит Троице-Сергиева монастыря Дионисий, который старался опереться на лидеров Первого земского ополчения, а они в свою очередь обращались к монастырю за помощью. Так, осенью 1611 г., стесненные войском гетмана Ходкевича, казачий лидер князь Трубецкой «с товарищи и со всеми атаманы писали в Троицкий Сергиев монастырь со многим молением о свинце и о зелии (порохе) и паки молящее, чтобы (из монастыря) писали грамоты во все городы о помощи» [44, 498].

О начале действий нижегородского ополчения почти ничего неизвестно, так как сохранившихся от тех времен документов очень мало, но большинство историков сходятся во мнении, что это произошло еще до призывов патриарха Гермогена. Какие причины побудили нижегородцев встать на борьбу с польско-литовским засильем в Москве, против царя Владислава и против казачьего ополчения? Еще во время противостояния московского царя Василия Шуйского и тушинского царя Дмитрия нижегородцы не желали затевать междоусобицы, считая более удобным для себя признавать царем того, кого признала Москва. Признали нижегородцы, по грамоте, присланной московским правительством, и царя Владислава.

Нижний Новгород стоял на перекрестке водных дорог, на стрелке Волги и Оки и с давних времен был торговым центром, а точнее, крупным перевалочным пунктом товаров. По Оке и Клязьме шли торговые пути в Москву, Рязань, Муром, Касимов, Серпухов, Боровск, Калугу, Орел, Владимир, Суздаль, а по Волге вверх по течению – в Кострому, Ярославль, Углич, Тверь, Торжок, Зубцов, Ржев, вниз по течению – в Казань и Астрахань; по многочисленным притокам Волги приходили товары из Перми, Вятки и земель черемисов, мордвинов, чувашей, удмуртов, башкир. Товары, которые собирались со всех концов этой огромной водной торговой сети, продавались не только в городах России, но и экспортировались в Персию, Англию, Голландию, Германию, Данию.

Шведы, поляки и литовцы были давними конкурентами поволжских купцов. Шведские торговые люди старались перехватить у русских купцов инициативу на Балтийском море и не допустить развития торговли России через Белое море. Литва, став правопреемницей Полоцкого княжества, вела торговлю по Неману и Западной Двине с германскими, польскими и датскими городами, а Польша по Висле и Одеру торговала со всей Европой. Ассортимент товаров русских и польско-литовских купцов был почти один и тот же, да и спорные территории между Московским государством и Польско-Литовской республикой часто переходили из одного подданства к другому, увеличивая товарную базу того или иного государства.

Польско-литовские отряды до Нижнего Новгорода не добирались ни с целью грабежа, ни с целью сбора налогов. И тем не менее нелюбовь к полякам и литовцам среди нижегородцев к середине 1611 г. достигла своего апогея, почему? Историки и политологи объясняют этот феномен исключительным патриотизмом местных жителей. Они якобы готовы были пожертвовать своими сбережениями, чуть ли не до последней рубашки, на сбор ополчения для освобождения Москвы от польско-литовского гарнизона царя Владислава, который мог нарушить устои православной веры, и казацкого ополчения Заруцкого и Трубецкого, желавших посадить на московский трон сына царицы Марины.

После смерти Прокофия Ляпунова у многих городов, ранее поддерживающих Первое земское ополчение, изменилось отношение к целям и средствам достижения их у оставшихся лидеров Заруцкого и Трубецкого. Например, жители Казани в своем обращении к Перми писали:

Грамоты патриарха достигли успеха и среди населения Казанского государства, большинство жителей которого были мусульмане, где только сама Казань в это время была русским городом. Значит, не столько православная вера объединяла этих людей, сколько торговые интересы. Примечательно, что в более ранней грамоте казанцев, посланной в Хлынов говорится об отказе патриарха Гермогена Салтыкову и Андронову, а затем и Мстиславскому в их просьбе благословить народ на присягу королю Сигизмунду, что привело к ссоре московского правительства с патриархом, который в свою защиту обратился к гостям и торговым людям Москвы, доведя до них желание бояр присягать польскому королю, на что те ответили категорическим отказом. С.М. Соловьев, приводя это известие из казанской грамоты, не очень ей доверяет, считая, что казанцы таким образом хотели оправдать свою присягу тушинскому царю Дмитрию. Но то, что российские купцы не желали польского короля на московский престол, весьма симптоматично.

Легенды Смутного времени рассказывают, что именно земскому старосте, торговцу мясом Кузьме Минину (? —1616), по прозвищу Сухорук, явился во сне св. Сергий и «приказал возбудить уснувших». Этому торговцу тогда было около 50 лет, родился он в семье богатого соледобытчика Мины Анкудинова из Балахны, который был совладельцем нескольких солевых промыслов, при этом одним их них владел на паях с князем Дмитрием Михайловичем Пожарским. Вот именно этим людям и было суждено стать лидерами Второго земского ополчения.

Управляли Нижним Новгородом в то время воеводы князь Василий Андреевич Звенигородский и Андрей Семенович Алябьев, стряпчий Иван Иванович Биркин, дьяк Василий Семенов, а также несколько земских старост, среди которых был и Кузьма Минин. Они и собрали нижегородцев в Спасо-Преображенском соборе в Кремле, где спасский протопоп Савва зачитал народу грамоту архимандрита Троице-Сергиева монастыря Дионисия, после чего выступил Кузьма Минин: «Захотим помочь Московскому государству, так не жалеть нам имения своего, не жалеть ничего, дворы продавать, жен и детей закладывать и бить челом – кто бы вступился за истинную православную веру и был у нас начальником» [60, 883].

За всю историю существования Нижнего Новгорода ему угрожали только войска татарских ханов, бывших, как известно, мусульманами, но никакого желания продавать своих жен и детей для сбора средств по созданию отпора иноверцам-татарам никогда не возникало. Ведь татарские ханы не подрывали устоев нижегородской торговли – источника благосостояния горожан, их нападения были своего рода методом сбора дани, которую, по их мнению, города сдавали в недостаточном количестве. Совершенно другие последствия для торговли поволжских городов могли наступить с приходом польских и литовских купцов, интересы которых были связаны с центральноевропейским рынком сбыта товаров.

Когда Кузьма Минин предложил ополчаться, для чего предполагалось собрать вольных служилых людей, так как сами торговцы воевать не умеют, то встал вопрос, где взять денег на ратных людей. На что Кузьма Минин сказал: «Я убогий с товарищами своими, всех нас 2500 человек, а денег у нас в сборе 1700 рублей; брали только третью деньгу: у меня было 300 рублей, и я 100 рублей в сборные деньги принес; то же и вы сделайте» [60, 884]. Таким образом, начался сбор денег на ополчение, правда, кто не хотел давать волей в общую казну, с тех брали неволею. Зажиточные купцы Никитовы, Лыткины и Дощанниковы дали более 10 тысяч рублей, а Строгановы – 4660 рублей. Так что именно торговый люд Нижнего Новгорода был заинтересован в смене власти в Москве.

Кроме денег нужен был еще и воевода, чтобы возглавить и повести ополчение, такого военачальника предложил Кузьма Минин, и оказался им, конечно, князь Дмитрий Михайлович Пожарский (1578–1642). Род князей Стародубских происходил от седьмого сына великого князя владимирского Всеволода Большое Гнездо (1154–1212) Ивана Каши, потомок которого и получил в удел Стародубское княжество. В дальнейшем один из князей Стародубских Андрей Федорович поделил свое княжество между четырьмя сыновьями, и второму сыну, Василию, достался Погар. Именно этот Василий Андреевич и стал первым князем Пожарским. Дмитрий Михайлович происходил от самой младшей ветви князей Пожарских – Ивана Федоровича Третьяка Меньшого, внука родоначальника фамилии. Его отец князь Михаил Федорович был стольником при царе Иване Грозном, с которым участвовал во взятии Казани и в Ливонской войне. От брака с Марией Федоровной Беклемишевой и родился будущий герой Второго земского ополчения. Вырос Дмитрий при дворе царя Бориса Годунова, у которого он был стряпчим с платьем, а звание стольника получил лишь при царе Дмитрии. Представители этого славного рода никогда не подымались в табели о рангах выше стольника.

В 1608 г. князь Д.М. Пожарский возглавил отряд, защитивший Коломну от неприятеля, затем на берегах р. Пехорки в 1609 г. он уничтожил небольшую шайку некоего злодея Салька, правда нанесшую поражение воеводам князю Литвинову-Мосальскому и Василию Сукину. За это князь Дмитрий Пожарский был пожалован воеводством в Зарайске, который он отстоял от попыток захвата разного рода желающих поживиться. Вот, собственно говоря, и все ратные подвиги этого князя, так что говорить о каких-то полководческих талантах 34-летнего Дмитрия Михайловича не приходится. Выбор на него пал, поскольку не были доступными более крупные военачальники, а среди таких же фигур он был выбран Кузьмой Мининым, с которым они были знакомы по общему солепромышленному делу. Что ж, князь ответил ему тем же. Он попросил себе в напарники кого-либо из посадских людей для сбора казны и агитации за правое дело, а когда ему ответили, что такого человека у них в городе нет, указал на Кузьму Минина. Тот согласился, но на определенных условиях: «Соглашусь, – говорил он, – если напишите приговор, что будете во всем послушны и покорны и будете ратным людям давать деньги» [60, 884].

Служилых людей стали собирать по всем окрестным городам, и в сентябре 1611 г. в Нижнем Новгороде собралось к приезду князя Дмитрия Пожарского значительное войско, основу которого составили смоленские дворяне, потерявшие к тому времени свои поместья вследствие наступления короля Сигизмунда. Ратным людям, особенно смолянам, «пожаловали денежным жалованьем большим: первой статье давали по 50 рублев, а другой по 45 рублев, третьей по 40 рублев, а меньше 30 рублев не было» [44, 514]. Историк XIX в. С.Ф. Платонов подметил, что сам Д.М. Пожарский наравне со своими сверстниками получал в 1604 г. всего 20 рублей жалования при поместье менее 400 четей. Так что можно говорить скорее о наемническом характере ополченцев, чем об их добровольном вступлении в войско по зову сердца, как обычно об этом пишут. Среди прибывавших воинов были и родственники старших ветвей лидера ополчения: Дмитрий Петрович Лопата-Пожарский, Иван Петрович и Роман Петрович Щепа-Пожарские. Общая численность войска, несмотря на солидную оплату служилым людям, была невелика и вряд ли намного превышала пять тысяч воинов.

Пока Второе земское ополчение собиралось с силами, лидеры Первого земского ополчения вместе с казаками признали своим царем Дмитрия Псковского, так называемого Псковского вора, и целовали крест ему на верность. Правда, их верность этому царю Дмитрию ненадолго понадобилась, так как уже в мае 1612 г. в результате заговора он был убит псковичами при попытке заполучить его казаками Александра Лисовского.

Все эти события торопили выступление нижегородского ополчения на Москву. Для призвания воинов еще в феврале были направлены по городам грамоты, в которых говорилось о положении страны, о необходимости сплотиться всем защитникам православной веры для освобождения Московского государства от воров и иноземцев, а до этого без всей земли царя не выбирать, а также о том, что после отъезда большинства дворян и детей боярских из лагеря под Москвой оставшиеся хотят на царство панну Марину с «законопреступным сыном ее». Далее в грамоте говорилось:

Выступление ополчения началось после дошедшего до Нижнего Новгорода известия о том, что казаки под руководством Андрея Просовецкого направляются к Ярославлю, пытаясь опередить войско Пожарского и овладеть городом. Чтобы не позволить казакам занять Ярославль, туда спешно был направлен с небольшим отрядом князь Д.П. Лопата-Пожарский, который без боя занял город, где воеводой был боярин Андрей Куракин, так что казакам пришлось возвращаться, ведь брать штурмом укрепленный город им было не по силам. Сам Д.М. Пожарский с основными силами ополчения, не спеша, вышел из Нижнего Новгорода 23 февраля 1612 г.

Все города поволжские встречали его хлебом с солью, а местные ратники присоединялись к ополчению, лишь Кострома с воеводой Иваном Шереметевым, родственником бояр Романовых, закрыла перед ним ворота города. Воевода решил сохранить присягу царю Владиславу и отказался пустить ополчение в город, но костромичи подняли бунт и, связав своего воеводу, открыли князю Пожарскому городские ворота. В начале апреля войско добралось до Ярославля, пройдя не более 500 км за 40 дней. Здесь князь Д.М. Пожарский с Кузьмой Мининым создали Временное земское правительство с подчиненными ему Поместным, Монастырским, Разрядным приказами, Казанским дворцом, Новгородской четвертью и Денежным двором. В Ярославле начали чеканить монету с изображением царя Федора Ивановича, которого в России все чтили и признавали как последнего законного царя из рода Рюриковичей. Князь Пожарский тоже был Рюрикович, с родословной не хуже князей Шуйских, видимо, это и хотел он подчеркнуть чеканкой монеты.

Создание Временного правительства и приказов, обустройство жизни этих государственных институтов в Ярославле, налаживание связей с городами севера России, сбор налогов, а также продовольствия и фуража для войска – все эти объективные причины надолго задержали продвижение ополчения к Москве. Но были и субъективные причины, которые сводились к вопросу: кого ополчение шло спасать в Москве? В более поздние времена была принята версия, что московские бояре, дворянство и земство, в том числе и члены московского правительства, находились в Кремле в качестве пленников польско-литовского гарнизона. Так было выгодно Дому Романовых, поскольку два представителя этого рода, принявшие присягу Владиславу – боярин Иван Никитич Романов и его племянник, стольник Михаил Федорович Романов, будущий царь – находились в Кремле. Но в то время так считать не могли, большинство россиян находилось в осаде вместе с поляками, литовцами и немцами по собственной воле, вместе с ними защищаясь от многочисленных мятежников. Спасать их князю Д.М. Пожарскому и К. Минину не было никакого резона.

В Кремле как бы под домашним арестом содержался патриарх Гермоген, рассылавший свои грамоты по российским городам, в том числе и в Нижний Новгород, и вроде бы по его призыву создавалось Второе земское ополчение. Но именно в это время дошли до Ярославля сведения о его смерти 17 февраля 1612 г. Считается, что он отказался написать грамоту Нижегородскому ополчению о нежелательности их присутствия в Москве, за что поляки велели уморить его голодом. Конечно, вряд ли полковник Гонсевский испытывал какой-либо трепет перед российским первосвященником, но осажденные все без исключения в это время голодали из-за отсутствия возможности доставить продовольствие в Кремль. Так что делать для патриарха исключение, когда всем остальным осажденным приходилось есть собак и кошек, поляки, стремившиеся выжить и дождаться помощи из Польско-Литовской республики, не стали бы.

Заключать союзное соглашение с Дмитрием Трубецким и Иваном Заруцким Дмитрию Пожарскому явно не хотелось, но и ссориться с ними было тоже не выгодно. К Москве надо было подступать, когда появится ясность с двумя первыми фигурами государства – царя и патриарха. Но если с выбором патриарха было понятно, так как круг претендентов был ограничен, то выбор царя представлял большую проблему: отринув польского Владислава, оставалось делать ставку на шведского Карла-Филиппа, но он был уже приглашен Первым земским ополчением и Новгородом, значит, не годился в претенденты для Второго земского ополчения, а все свои знатные бояре в Кремле или в Литве, что тоже являлось преградой для их выбора. Правда, оставался лидер Нижегородского ополчения князь Д.М. Пожарский, и он был явно не прочь занять московский престол, но для этого требовалось время.

Местом для возможного сбора земского собрания был определен Суздаль, занятый, однако, отрядом Андрея Просовецкого. Только в апреле 1612 г. к городу подошло войско с Романом Петровичем Щепой-Пожарским и казаки, не вступая в сражение, ушли оттуда. Аналогично развивались события и в других городах, к которым были направлены отряды Нижегородского ополчения: так, к концу мая были освобождены от казаков Переяславль-Залесский, Пошехонье, Кашин, Торжок, Владимир, Углич. Теперь территория, контролируемая князем Д.М. Пожарским, стала довольно значительной и непосредственно приближенной к Москве. На ростовский митрополичий престол вернулся Кирилл, которого с этой должности снял в 1605 г. царь Дмитрий, назначив ростовским митрополитом Филарета Романова. Все предпосылки к созыву земского собрания были налицо, но другие действующие лица российской трагедии не могли допустить такого хода развития событий. На князя Д.М. Пожарского было совершено покушение, якобы организованное лидерами Первого земского ополчения. Так это было или иначе, но это придало еще большую популярность князю в народе.

В Кракове польский король Сигизмунд и вельможные паны понимали, что если сейчас не помочь московскому гарнизону, то погибнет не только он, но и сама идея присоединения России к Польско-Литовской республике. На помощь полковнику Александру Гонсевскому из Литвы выступил гетман Ян-Карл Ходкевич, прославившийся своими победами над шведами. Польско-литовское войско в июле 1612 г. двинулось к Москве и вскоре остановилось в селе Рогачево, в 80 км на северо-западе от столицы. Еще по дороге от Смоленска войско гетмана несло потери, так как, увидев, что в разоренной стране грабить некого и нечего, многие волонтеры вернулись назад, и теперь под Москвой это войско не представляло большой угрозы для Первого и Второго земских ополчений.

Гетман Ходкевич предпринял шаги, чтобы окончательно рассорить лидеров ополчений, подослав своих людей к боярину Ивану Заруцкому с предложением перейти на его сторону на определенных условиях. Однако это предприятие было открыто, лазутчики казнены, а Иван Мартынович Заруцкий 28 июля 1612 г. бежал со своими приближенными в Коломну к царице Марине, с которой затем ушел в Астрахань. Затея гетмана удалась не полностью, но и того, что получилось, хватило для беспрепятственного прохода польско-литовского войска в Москву. В результате в Кремле был заменен гарнизон вновь прибывшими воинами, полковник Александр Гонсевский покинул Москву, а полковник Николай Струсь занял его место. Н.И. Костомаров утверждает, что эта замена произошла по требованию полковника Струся: «Тут начались переговоры и споры. Струсь требовал, чтобы Гонсевский сложил с себя звание начальника Москвы и уступил ему, Ходкевич стал защищать Гонсевского и считал требование Струся оскорблением заслугам Гонсевского. Но сам Гонсевский рассудил, что честь невелика оставаться в столице и благоразумнее будет уступить ее сопернику, который безрассудно домогался этой чести» [30, 743].

Полковник Николай Струсь приходился племянником ново-поставленному воеводе смоленскому Якубу Потоцкому, соперничавшему с гетманом Ян-Карлом Ходкевичем и не желавшему, чтобы тому досталась слава освободителя Москвы. После замены кремлевского гарнизона гетман Ходкевич отвел свое войско от Москвы и распустил небольшие отряды для сбора продовольствия для осажденных, которые в основном проводили сбор в северных районах России, где неизбежно сталкивались со шведами. Гетман считал важным продержаться московскому гарнизону до зимы, когда должен был прибыть сам король с подмогой и деньгами для оплаты службы воинов. Но в августе от пойманного лазутчика узнали, что к Москве двигается Нижегородское ополчение. Чтобы не допустить штурма Кремля, туда же направил свое войско и гетман Ходкевич. Вот только князь Пожарский опередил гетмана и 20 августа 1612 г. разбил свой лагерь против Арбатских ворот.

Второе ополчение принципиально не хотело становиться вместе с Первым ополчением, что, конечно, задевало и огорчало боярина, князя Дмитрия Тимофеевича Трубецкого. Впоследствии Второе ополчение заняло позиции от Петровских ворот до Алексеевской башни на Москве-реке. В то же время казаки Первого ополчения занимали восточную сторону Белого города и Замоскворечье.

Через день к Москве подошло войско гетмана Ходкевича, усиленное новыми отрядами князя Корецкого, полковника Невяровского, Граевского и Млоцкого, пришедшими из Смоленска, а также восемью тысячами казаков с атаманом Шираем во главе. Присланное королем подкрепление доставило гетману несколько сот возов с продовольственными и воинскими запасами, которые требовалось доставить осажденному гарнизону Московского кремля. Вот только операция по доставке этих запасов в Кремль полностью провалилась.

Расчет гетмана был построен на отсутствии взаимопомощи войск князей Пожарского и Трубецкого, именно поэтому он повел свое войско на прорыв блокады Кремля на стыке Первого и Второго ополчений. Им удалось с боями добраться до церкви св. Климента папы римского на Пятницкой, где сумели захватить небольшой острог, куда завезли 400 возов. Здесь и закончилась операция по доставке продовольствия в Кремль для московского правительства и польско-литовского гарнизона. Славу этого разгрома прорывающегося войска обычно приписывают действиям келаря Троице-Сергиева монастыря Авраамия Палицына и вдохновителя Нижегородского ополчения Кузьмы Минина: первый пообещал казакам князя Трубецкого отдать монастырскую казну за взятие острога с польскими запасами, а второй лично со своим племянником (убитым в этой операции) возглавил атаку трех сотен дворян Яна Хмелевского, перешедшего на службу к князю Пожарскому. Казаки, поверив обещанию келаря, в пьяном угаре с криками «Сергиев!» бросились на поляков, защищавших острог с ввезенными туда возами, и через несколько часов кровопролитного боя сумели отбить эти 400 возов с продовольствием. А отряду Минина удалось расстроить подготовку поляков для переправы через Москву-реку.

После такой неудачи гетману Ходкевичу оставалось только отвести остатки войска и возов с продовольствием к Воробьевым горам, однако он сумел найти возможность и доставить в Кремль письмо, в котором сообщал полковнику Струсю о своем отходе из Москвы для переформирования сил и сбора продовольствия и обещал вернуться через три недели. Польское войско 28 августа 1612 г. ушло в Вязьму, оставив московский гарнизон на произвол судьбы, продовольственное положение которого еще более ухудшилось из-за прорыва в Кремль полковника Невяровского с 300 польскими пехотинцами.

А победа ополчений над войском Ходкевича привела к примирению их предводителей, сумевших организовать совместные действия по окончательному блокированию Кремля. Вскоре, однако, казаки вновь стали бунтовать и требовать обещанных князем Трубецким денег за службу, а также келарем Палицыным за взятие польского обоза. Но денег ни в княжеской, ни в монастырской казне не было, предводителям еще удавалось рассчитаться с дворянами, которым передавались, хотя бы на бумаге, новые поместья, а вот платить казакам было нечем. Все, что смог сделать Авраамий Палицын с архимандритом Троицкого монастыря Дионисием, так это собрать и передать в залог казакам на тысячу рублей церковные облачения, вышитые золотом. Считается, что расчувствовавшиеся православные казаки отказались принять этот залог и обещали стойко перенести все тяготы, связанные с длительной осадой Кремля. И хотя финансовое положение Второго ополчения было несколько лучше, но, чтобы надолго удержать в повиновении войско, его было явно недостаточно.

Пытаясь завершить кампанию по освобождению Москвы от польско-литовского гарнизона, лишив при этом московское правительство князя Мстиславского какой-либо власти, князь Пожарский решил расстроить единство польских и литовских командиров, обратившись с предложением о почетной капитуляции не к руководителю гарнизона полковнику Николаю Струсю, а к полковникам Страбинскому и Будзиле, а также ротмистрам, казакам и гайдукам.

Но осажденные обещаниям князя Пожарского не поверили, горький опыт общения с московитами, которые, присягнув царю Владиславу, сами призвали поляков и литовцев в Москву для охраны правительства от возможных волнений горожан, не позволил им довериться новым обещаниям и, как показало будущее, были правы. Тем более что оставалась надежда на помощь королевского войска, с которым, несмотря на плотное кольцо осаждавших Кремль войск, они поддерживали сношения вплоть до середины октября, когда их положение стало просто невыносимым. Так что в середине сентября польские полковники могли еще с гордостью ответить отказом на все предложения князя Пожарского.