ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА

Федор Иванович – князь Стародубский.

Андрей – сын князя Федора Ивановича Стародубского.

Василий Иванович – князь Стародубский, дядя Андрея.

Варвара – княгиня, тетка Андрея.

Дмитрий Стародубский – брат Андрея.

Иван Стародубский – брат Андрея.

Иван Данилович (Калита) – великий князь всея Руси.

Семен – сын Ивана Даниловича.

Елена – жена Ивана Даниловича.

Юрий Данилович – старший брат Калиты.

Агафья – жена Юрия Даниловича.

Миняй – московский боярин.

Василий Кочева – московский боярин, приближенный Калиты.

Родион Несторович – московский боярин (бывший киевский).

Лука Протасьев – московский боярин, наместник в Новгороде.

Михаил Кошкин – московский боярин.

Федор Плещеев (Плещей) – московский боярин.

Александр Иванович – московский воевода.

Федор Акинфович – московский воевода.

Акинф – московско-тверский боярин.

Максим, Петр, Феогност – митрополиты всея Руси.

Осип Уваров – дворский Калиты.

Савел – подручный Калиты.

Василий Коверя – московский купец.

Федор Елферьев – московский купец.

Михаил Ярославович – князь тверской.

Дмитрий Михайлович – князь тверской.

Александр Михайлович – князь тверской.

Анастасия – жена князя Александра Михайловича.

Василий Давыдович – князь ярославский, зять Калиты.

Иван Иванович Коротопол – князь рязанский.

Аверкий – боярин ростовский.

Александр Романович – тверской боярин.

Захарий Кошка – тверской боярин.

Степан Юрьевич Васильев – рязанский боярин.

Микита Бурок – рязанский купец.

Яков – рязанский писарчук.

Савелий Ледович – псковский боярин.

Василий Белоут – псковский боярин.

Строилович – псковский купец.

Семен Климович – новгородский посадник.

Сафон Кажан – новгородский древодел.

Семен Еремеев (Еремей) – казацкий атаман.

Хист – казак, есаул.

Дед Алим – лекарь, спаситель Андрея.

Митяй – молодой казак, друг Андрея.

Захар – молодой казак, друг Андрея.

Курбат – старый казак.

Зосим – старый казак.

Авдей – казак.

Еремей – казак-богатырь.

Марко – казак-богатырь.

Гудым – молодой казак, есаул.

Порфирий – казацкий священник.

Асаф – казацкий кабатчик.

Степан Решетило – казак.

Макар – казак, наемник атамана Еремеева.

Ефросинья – жена Макара.

Дарья – внучка атамана Еремеева.

Ерема Гаркуша – днепровский наказной атаман.

Влас – казак.

Ергун – казак.

Федот – моряк.

Мамед – караванщик.

Дурсун – турецкий купец.

Зухра – дочь Дурсуна.

Узбек – ордынский хан.

Садык – главный ханский визирь.

Чанибек – младший сын Узбека.

Инсабек – старший сын Узбека.

Кавгадый – татарский князь.

Ахмыл – родственник Кавгадыя.

Махмет – татарский темник.

Шевкал – татарский баскак.

Федорчук – ханский полководец.

Ебергард фон Монгейм – ливонский магистр.

Эдуард – английский король.

Генрих Эрсон – английский лорд.

Филипп VI – французский король.

Роберт Буа – французский маршал.

Роберт Буа – сын маршала, друг Андрея.

Гедимин – Великий князь литовский.

Глава 1

Тетка Варвара, сидя за столом напротив племянника и подперев рукой свой широкий мужской подбородок, умильно смотрела любящими глазами, как тот жадно уплетал пищу. Чаша пустела мгновенно, и ей приходилось кричать девкам, чтобы быстрее несли еще студня, каши. Еще бы! Парень не ел около трех суток. Но по довольному лицу нельзя было сказать, что его жизнь в эти дни подвергалась смертельной опасности. И он, давясь, рассказывал ей о своей охоте:

– Мы его это… шестом, как задели. Он как взревет… у меня по спине мурашки. Но я… ээ… только рогатину сильнее сжал. А он, ломыга, встал и машет лапами. А сам идет на меня и ревет. А я стою.

Тетка рассмеялась, глядя, как парень давится пищей. Он тоже рассмеялся и попытался досказать, держа на весу ложку с кашей.

– Осталось шага три-четыре до меня. Я как брошусь вперед и что было силы…

И он выкинул вперед ложку с кашей, которая полетела на Варвару.

– Ну, Андрюха! – смеялась она, рукавом вытирая лицо.

Тот растерянно смотрел то на ложку, то на тетку.

– Не гневись, тетка Варвара, – радостное лицо Андрея погрустнело, – прости, не думал, что так получится, – стал оправдываться племянник.

– Чего там, досказывай! – махнула тетка рукой.

– А, – обрадованно воскликнул он, – ну и вогнал рогатину ему в грудь. Он заорал, – Андрей облизал ложку и покосился на миску с холодцом, потом подхватил кусок своего любимого кушанья и стал заталкивать себе в рот. Прожевав, виновато посмотрел на тетку. Та улыбнулась.

– Ты дал деру? – спросила она.

– Нет! Я выдернул рогатину…

Чтобы показать, как это сделал, он резко вскочил, да так, что стул загремел на пол. Отодвинув его ногой, он принял боевую стойку: ноги полусогнуты, туловище отклонено несколько назад, и сделал резкий выпад вперед.

– Раз! – и я вновь всадил рогатину ему в бок, – он поднял стул и сел.

– А Димка где был? – спросила тетка, зная, что тот был его другом, он-то и позвал Андрея на медведя.

– А он рядом, на изготовке! – ответил Андрей, не выдавая Димку, который отбежал на несколько шагов, не выдержал.

Тетка почувствовала в его голосе неуверенные нотки.

Принесли кашу. Андрей смущенно посмотрел на тетку и принялся за еду. А та продолжала любоваться племянником. Лицо его молодо, очень молодо. На щеках румянец, как у зардевшейся девицы. Темно-русые волосы взлохмачены, отчего голова походила на обросшую кочку. Но уже стала пробиваться бороденка, придавая чертам его лица мужественность. А плечи! Не по годам широки! «Весь в нашу, стародубскую, породу! Здоровый мужик будет, да к тому же и пригож!» – не без гордости подумала она. Тетка и сама была крепко сложена, глаза ее светились добром, но она могла быть и властной, твердой.

Тетка любила Андрея больше других его братьев. Что Дмитрий, что Иван – были грубы, эгоистичны, насмешливы. А вот статью – худосочные мужички. Все в свою матку. Зато носы как задирают. «Нет, я правильно сделала, – мысленно говорит она сама себе, – что отписала свое добро Андрюше. Пусть до поры до времени это будет ему невдогад. Время придет, узнает. Молодец он, с годами не меняется. Как был с детства нежным, внимательным и заботливым, так и остался. Я никогда не забуду, как он принес мне теплый платок, когда побаливал зуб».

– Ну, так что ведьмедь? – вернулась тетка к разговору.

– А… ломыга… да он упал. Заскреб снег лапами и затих.

Тетка что-то еще хотела спросить, как снаружи послышался злобный лай собак.

– Кого ето принесло? – голос ее прозвучал тревожно.

Она хотела подняться и глянуть в окно, но лай смолк так же внезапно, как и начался. Тетка успокоилась.

– Подошли мы с Димкой, – продолжил Андрей….

Но ему пришлось замолчать. За дверьми раздались чьи-то довольно громкие, но странные шаги. Похоже было на то, что кто-то, сделав несколько шагов, останавливался. Потом было слышно, как подошвы скребут пол.

– Ну, накажу баловника, – сказала тетка.

В этот миг дверь открылась, и они увидели на пороге чью-то фигуру. Голова была опущена вниз. По заснеженной одежде можно было понять, что человек прибыл издалека. «Кто это?» – враз подумали тетка и племянник. Но гадать долго не пришлось. Человек с трудом поднял голову, и они узнали своего конюшенного Егора. Держась обеими руками за косяк, он прохрипел:

– Беги, княжич! Уб…

Ноги его подкосились, он грудью навалился на стену. Поднятые с трудом руки словно хотели в нее впиться, чтобы устоять. Но ноги не удержали. И он, скользя руками по стене, рухнул на пол. Тетка Варвара и Андрей с ужасом увидели, что в его спине торчала стрела.

Егор с княжьими братьями – Дмитрием и Иваном – уехали к дядьке Василию. Они долго ждали Андрея, который тоже должен был ехать с ними. Но время шло, а его не было. Дмитрий сказал:

– Дядька нас ждет, а мы медлим.

И они, наказав тетке, чтобы Андрей, как появится, срочно ехал к нему, умчались. Вотчина Василия Стародубского была верстах в пятидесяти от них. Но тетка и не думала это говорить Андрею. Ее сердце чувствовало в этой поездке что-то неладное. Она знала, что Василий был очень недоволен отцом Иваном Михайловичем, тем, как тот поделил перед смертью свое княжество между сыновьями. Он почему-то считал, что Федору досталось больше, чем ему. И всю жизнь имел на брата «зуб».

Тетке было подозрительно, что после отъезда ее брата Федора, их отца, в монастырь на лечение, Дмитрий зачастил к Василию Ивановичу. И вот Дмитрий как-то объявил, что дядька Василий приглашает их к себе. Всех троих. И Дмитрий обещал приехать. Оговорили и сроки. Но тут вдруг объявился этот Димка, друг Андрея, и рассказал о берлоге. Старшие братья наотрез отказались ехать в лес, говоря, что их ждет дядька Василий.

– И тебе надо ехать, – добавил Дмитрий, отводя глаза.

– Я быстро, – сказал Андрей, – и вас догоню. Тут же недалеко.

Ему очень хотелось встретить отца словами:

– А я взял на рогатину ломыгу.

Медведя он взял. Но… поднявшаяся внезапно метель сбила их с дороги, и они с Димкой почти трое суток, без еды, блуждали по лесу. И каким-то чудом вышли на княжьи хоромы. Несмотря на все трудности, Андрей, как ни уговаривал его друг, шкуру не бросил. Еще бы! Первая такая добыча! Ломыга был просто великаном. Вся дворня сбежалась смотреть на медведя. Да, удивление было великое. Немногие могли похвастаться такой шкурой.

– Здоров бирюк! – восхищались они.

И как гром прозвучали слова Егора. Андрей растерянно глянул на тетку.

– Быстро собирайся! – приказала Варвара резким голосом.

Она вдруг поняла смысл частых отлучек Дмитрия. Сердце ее похолодело: «Брат на брата!»

Но для возмущения не было времени. А Андрей от ее окрика пришел в себя. Они выскочили в сени, где висела зимняя одежда, и тетка стала его быстро снаряжать.

– Бери отцову шубу! – приказала она, заставив надеть поверх рубахи еще шерстяную, грубой вязки, телогрейку.

– Энти сапоги, – подставила она кожаные на меху изделия, – и энти онучи!

Они были из толстой ткани. Когда он все это надел, она оглядела его с ног до головы. Облачение, видать, понравилось:

– Теперь ступай, не страшно и в лесу заночевать.

– Ну, тетка, прощевай, – сказал он и повернулся к двери.

– Ой, погоди! – воскликнула она и бросилась в комнату.

Пока она бегала, он успел заскочить к себе и схватить нож. Он еще не мог оценить обстановку, но что она грозит ему бедой, он понимал. Вернувшись, тетка засунула за его пояс какой-то мешочек.

Его сапоги застучали по ступеням крыльца. На дворе стало вьюжить. Он хотел было бежать к конюшне, но выскочившая вслед за ним тетка крикнула:

– Посмотри на дорогу!

Он метнулся к воротам и увидел, что к дому приближается большой отряд всадников. Он бросился назад, крикнув тетке:

– Они едут!

– Уходи через конюшню! – услышал он вслед ее голос.

Ее слова помогли вспомнить о дыре в полу, через которую в овраг скидывали навоз. А лесистый овраг с крутым спуском был для него спасением. Мозг лихорадочно работал, вспоминая, где может быть дыра.

Он сунулся в одно стойло. Не нашел. В другое… А на дворе уже поднялся собачий лай и визг. Видать, били приставших собак.

– Они уже во дворе! – молнией пронеслось в его голове.

Это заставило двигаться еще быстрее.

– А вот где она! – обрадованно воскликнул он, обнаружив ее под грудой соломы.

Наполнившие двор голоса заставили его спуститься вниз. Он прикрыл за собой лаз и затаился под полом на куче навоза. Вскоре услышал громкий, резкий крик:

– Где твой щенок? Говори или убью! – это был голос его дяди.

Андрей понял, что дядька пытает Варвару. И он, как бы в подтверждение, услышал ее голос:

– Ах ты, гнус треклятый, безбожник! На кого руку подымаешь? Бог по…!

– Молчи, старуха!

– Ааа! – раздался ее голос.

«Они что-то с ней сделали!»

И он готов было сорваться с места. Но его остановил голос дядьки.

– Обыскать все хоромы, – приказал он.

Дядька, видать, присел на крыльце, потому что часто слышалось, как ему докладывали, что племянника нет, а он грозно переспрашивал:

– Хорошо смотрел? А то… смотри! – грозил он.

Когда убедился, что в хоромах Андрея нет, приказал обыскать конюшню, сараи.

– Если найдем, что с ним делать? – раздался чей-то голос на входе в конюшню.

– Камень на шею – и в прорубь!

Услышав эти слова, Андрей похолодел, и в голове пронеслось:

«За что?!»

Те обшарили все стойла, перетряхнули солому. Но все же искали не очень хорошо. Лаз так пока и не нашли, хотя он отчетливо слышал, как они топтались над его головой. Когда зашебуршала солома, ему стало страшно. И он решил, что жизнь свою он просто так не отдаст.

– Да нету тута ничего, – послышался громкий голос.

– Что делать, князь?

– Что делать, что делать! – слышно было, как он передразнил дружинника. – Сожгите все к чертовой матери.

Маленький огонек побежал по соломе, превращаясь в огромное, яркое пламя.

«Надо срочно уходить, чтобы не зажарили, как кабана».

И Андрей бросился вниз по склону. Он несколько раз перевернулся, но спуск все же оказался удачным. Он вскочил на ноги и опрометью бросился в ельник. Дядькины слова: «Камень на шею – и в прорубь» гнали его вперед. И не только они, но еще и яркое зарево за его спиной.

– Все сожжет, гад, куда возвращаться? – невольно появилось в голове Андрея.

Страх придавал силы. Он бежал и бежал, не разбирая дороги, не зная, куда бежит. Лишь бы быть дальше от этого, ставшего страшным, родного места. Жесткие, колючие ветки били по его лицу. Но он даже не замечал этого. Порой ему казалось, что он слышит бегущих за ним преследователей, и, напрягая последние силы, старался от них оторваться. Когда выбился из сил и уже не мог бежать, а только машинально перебирал ногами, на него навалилось какое-то безразличие.

– Все, не могу! – пробормотал он и свалился под ель.

Андрей не заметил, как опустились веки, и он поплыл в небытие. Сколько проспал, неизвестно. Проснулся от того, что кто-то сильно толкал его в бок. Он протянул руку. Она уперлась в чью-то шерсть. Рука тотчас отдернулась. «Волк!» – мелькнуло в голове, и он сжал рукоять ножа. Расправу остановил радостный повизгивающий лай.

– Дружбан! – радостно воскликнул Андрей и, схватив его за голову, от переполненных чувств стал целовать в морду.

Да, это был его пес. Огромная собака, которая смело ходила на волка. И пока что ни разу еще зверю не уступила. На сердце у Андрея потеплело. Он точно вернулся назад… И тут же в голове мелькнуло: «А следы!» Эта мысль мгновенно подняла его на ноги. Надо было уходить. И как можно скорее. «Они меня ищут!» – застучало в голове. Он вылез из-под елки и с радостью увидел, что, пока он спал, снег сделал свое дело. Сразу полегчало на душе.

– Ну что, Дружбан, идем дальше? – глядя на собаку, сказал он.

Но пес стоял без движения и не спускал взгляда с хозяина.

– Что, жрать хочешь? – догадался Андрей. – и я тоже. Но… – он развел руками.

Пес будто понял его и побежал вперед. Он как-то незаметно исчез, и Андрею стало обидно. «И ты бросил меня», – с горечью подумал он, продолжая бессмысленно продвигаться вперед. Голод начал по-настоящему мучить его. Хоть осину гложи. Иногда он видел на деревьях глухарей или тетеревов. Глядя на них, он ругал себя, что впопыхах не взял кресало и лук со стрелами.

– Ни огня, ни жратвы. Ну что ж, надо беречь силы, – сказал он себе.

Остановился и поглядел по сторонам. Увидев толстый ствол березы, подошел к нему, подгреб снега и присел рядом, опершись на ствол спиной. Он опять задремал, и вновь его разбудили чьи-то толчки. Открыв глаза, парень увидел Дружбана, перед которым лежал заяц.

– Ну, молодец! – хозяин потрепал собаку по лобастой голове.

Андрей разделал зайца, часть отдал собаке, а часть, как бы противно это ни было, сырой съел сам. Еда добавила сил. Можно было идти дальше.

Бежал день за днем. Дружбан часто кормил своего хозяина. Очередной дележ добычи навел его на мысль: «А что, если самому попробовать охотиться? Птица подпускает меня довольно близко. Иногда ее можно достать и с соседнего дерева». Для этой цели он выбрал тонкий длинный стволик какого-то молодняка. Обрезал ветки, заострил конец, получилось… копье. С первого раза он удачно метнул это копье и добыл птицу. Это был огромный глухарь, который, увлекшись еловой шишкой, не заметил своего врага. Копье, брошенное изо всех сил, пронзило его насквозь. Птица была сильной, она даже попыталась улететь, да палка помешала ей это сделать.

Но он все же чувствовал, что силы его таяли, что-то надо было делать. А что? Выйти на какое-нибудь жилье? Но ничего не попадалось на пути. Не было никаких намеков. Как бы он обрадовался, увидев спиленное дерево.

И вот, когда казалось, что больше сил нет, он вдруг почувствовал запах дыма. Андрей вмиг преобразился. Откуда-то взялись силы, и он чем-то стал походить на Дружбана, когда тот цепенел, прежде чем броситься на жертву. Да, обоняние его не обмануло. И он пошел на этот запах, как собака по следу.

И чем ближе он подходил, тем сильнее его ощущал. В какое-то время Андрей почувствовал, что жилье где-то рядом. Но разглядеть не мог. Густой лес не пропускал даже скупые солнечные лучи. И внизу виделся один полумрак. Белый снег и никаких следов. Тогда он подумал, что это все ему просто показалось. И его охватило отчаяние. Тело его вдруг потяжелело, ноги налились свинцом. Он сделал еще несколько шагов и, запнувшись за корень огромного поваленного дерева, упал. Попытался подняться, но силы покинули его. На беду, куда-то запропастился и Дружбан.

Поднялся ветер. Он сдувал с ветвей снег. А наползшие свинцовые тучи стали обильно посыпать землю снегом. Снег шел сутки, прежде чем тучи покинули это место. Когда на следующий день солнце озарило землю, то место, где лежал Андрей, превратилось в еле видимый бугорок.

ГЛАВА 2

Московский князь Иван Данилович сидел в одрине за большим дубовым столом. Хотя на дворе стояла весенняя пора, но погода была не по времени. Промозглость лезла в каждую щель, принося холод и сырость. А князь любил тепло и одет был соответственно: на ногах – катанки с короткими голенищами, порты из верблюжьей шерсти – подарок знакомого купца; на плечах – потертое корзно; на лобастой голове, прикрывая густые вьющиеся волосы, колпак. Он сидел спиной к очагу, в котором потрескивала поленница дров, играя пляшущим пламенем. Она отдавала живительное тепло, прогревая побаливавшую поясницу князя.

Он был не один. Сбоку примостился его сочтат. Ибо казначеем был сам князь. Сочтат был худенький, средних лет мужичонка, в кафтане, из-под которого выглядывала не первой свежести рубаха. У него большие, навыкате, глаза. Такие ничего не упустят. Впалые щеки резко обостряли скулы. Поражал его нос: большой, с горбинкой, отчего тень на стене от его головы чем-то напоминала орлиную, придавая фигуре хищное выражение.

Но вот его прозвище – Миняй – никак не шло к его виду. Прозвал его так сам князь. Это прозвище так присохло к нему, что все забыли его истинное имя. А заработал он его тем, что был ловким менялой, мог облапошить любого. Говорят, он сумел на спор так обвести одного смерда, что тот обменял своего рабочего коня на его полудохлую слепую корову. К тому же был хитер и дюже сообразителен по денежным делам. Знал грамоту. Не было среди купцов человека, который бы не хотел переманить его к себе. Но побаивались боярина Кочеву, у которого тот нес службу.

Кто-то из купцов очень нахвалил Миняя Ивану Даниловичу. Князю такой человек потребовался в связи с тем, что ему удалось добиться у хана Узбека права на сбор дани для Орды. Однажды в разговоре с боярином князь спросил о нем. Голова боярина работала хорошо. Он сразу понял, почему князь о нем спросил, и не стал ничего скрывать. Прошел небольшой срок после этого разговора, и князь попросил прислать его, чтобы помочь разобраться кое в каких делах. Тот сразу показал свои знания и ум, чем очень понравился князю. Но, чтобы допустить его к своим денежным делам, он решил его проверить. Ему подбрасывалась деньга. То он находил золотой в своем кармане, то, идя по проходу, видел блестящую монету на полу. Другой бы положил себе в карман и поминай, как звали. Мало ли пройдет здесь народу! А Миняй нет, принесет ее и отдаст князю. Наконец Иван Данилович решил привлечь его к своей главной работе.

И вот однажды Миняй был приглашен в княжескую одрину. Он увидел князя за столом, на котором лежала куча денег. Глаза у Миняя заблестели. Князь понял помощника и пояснил:

– Не мои, ханские.

– Дань? – уточнил тот.

Князь кивнул. Миняй сощурил глазища и проговорил, поглядывая на холщовые мешочки, куда надо было раскладывать деньгу:

– Сюда класть?

Князь опять кивнул. Миняй присел и начал отсчет. Дойдя до двухсот, князь, внимательно следивший за счетом, положил руку на его пальцы. Тот понял, что этот мешочек заполнен. Миняй посмотрел на Ивана Даниловича и спросил:

– Князь, это первая дань, которую ты повезешь в Орду?

– Да. А что?

– Предлагаю бросить по одной лишней монетке.

Князь мгновенно уловил его мысль.

– Недаром о тебе говорят, что ты ловкач!

С той поры так и делали. В Орде клюнули на эту миняевскую хитрость. Хан расценил ее как сильное желание московского князя быть верным сборщиком его дани. А если хан думает так, кто мог думать в Орде по-другому?

Вот и сегодня Миняй выполнял свою обычную работу. Опять перед ним огромная куча монет, давно знакомые холщовые мешочки. На прежнем месте и связка ключей от тайника, где князь хранил свое богатство. Ключи князь никому никогда не отдавал. Двери хранилища открывал только сам. Даже если бы был сильно хворым.

– Ну, начинай! – произнес в какой раз князь, перекрестясь, и посмотрел на Миняя.

– Ага, – ответил тот, подвигая свой ослон ближе к столу.

Он отгреб монеты и, взяв мешочек, стал кидать по одной. Дойдя до двухсот, взял еще одну монету и по привычке посмотрел на князя. Князь, как обычно, кивнул. Когда Миняй протянул руку за очередным мешочком, князь произнес:

– Подожди!

Тот отдернул руку и вопросительно посмотрел на князя.

Иван Данилович усталым движением потер глаза, потом повернулся к Миняю.

– Повременим, – сказал он и добавил: – просвети лучше, о чем народ говорит.

Его пристальный взгляд заставил Миняя вздрогнуть. Уж не один год он рядом с князем, но никак не мог привыкнуть к его взгляду: недоверчивому, сверлящему, так и лезущему в душу. Он поежился и покосился на князя.

– Да… обо всем.

Князь взгляда не отвел. Миняй еще сильнее сжался и сказал:

– Говаривают, младшенький Стародубцев чуть не пожог своих братьев.

Князь покачал головой.

– И этому молокососу власть нужна, – грубо произнес он и отвел наконец взгляд от помощника и посмотрел в окно. Там кружила стая ворон, что-то высматривая в холодном свинцовом небе. – Никак падаль выглядели, – произнес он, чем сильно удивил Миняя, который ждал от него вопроса.

Миняй посмотрел в окно и, увидев ворон, догадался, чем в это мгновение были заняты мысли князя.

– Все жрать хотят, – произнес Миняй.

Князь посмотрел на него. Уголки губ его задрожали. Но он сдержал улыбку.

– Ты сказал, что сын Стародубцева хотел убить своих братьев? – несколько суровым тоном спросил князь.

– Пожечь, – поправил тот.

– От кого слышал?

– Да сам Васька Стародубцев сидит у тя в сенцах. Все и расскажет.

– Зови.

Митяй мотнул головой князю и шустро выскользнул за дверь.

Иван Данилович хорошо знал старшего Стародубцева – Федора – и его сестру Варвару. Они были рослыми, могучими людьми. И у князя как-то ненароком мелькнула мысль: «Надо же, такой крепкий дубок, а слег…»

В это время скрипнула дверь, и на пороге показался младший брат Федора – Василий Стародубцев. Князь метнул на него взгляд. Ему показалось, что тот выглядел как-то растерянно, замялся на месте. Василий был среднего роста, кряжистый, густая темно-русая борода начала седеть. Маленькие свинячьи глазки со складками на веках выдавали его хитрый, скрытный характер.

– Иди сюды, князь, – грубовато промолвил Иван Данилович и указал перстом на кресло.

Василий, подойдя, поклонился ему и сел.

– Сказывай, что случилось, – глухо произнес Иван Данилович.

– Да что. Братец-то мой сильно занемог и уехал с супругой к игуменье Евлампевне. Ну а младший-то его сыночек как головой рехнулся. Хоромы-то и поджег. Митька-то спасся, а Иван… Иван сгорел.

Иван Данилович заходил по горнице.

– Так… Поймать его надоть. Судить буду. Если все так… – он в упор посмотрел на Василия.

Глазки того забегали.

– Гм, – усмехнулся Данилыч, – что, не споймал?

– Не споймал, – тяжело вздохнул Василий.

– Споймаем, – Иван Данилович остановился, – таких в живых не оставляют.

Отпуская Василия, Данилыч сказал:

– Скажи Миняю пусть заходит.

Когда тот вошел, князь приказал:

– Складывай деньгу в сумы. Положу на место.

Князь помог ему управиться, и они пошли в сенцы. Загремели ключи: то князь открывал невидаль для московитов – железную дверь.

– Свечу возьми, – приказал он.

И Миняю, оставив сумы, пришлось бежать назад.

Князь спускался по крутым ступеням со свечой в руке. Поставив свечу на выступ, открыл дверь. За ней была другая дверь, и тоже железная. Князь сам взял сумы и занес в схрон.

– Ну, я побег, – сказал Миняй, когда князь стал закрывать за собой дверь.

В схрон, где Иван Данилович хранил сокровища, он никого не пускал. Даже таких приближенных бояр, как Кочева и Миная. Не дай бог, кто словом обмолвится: язык-то длинен, выпьют лишку, захотят похвастаться. А уши у баскака большие. Услышит ненароком – беды не оберешься.

Войдя в схрон, он поставил свечу на край стола и строгим хозяйским оком пробежался по своему богатству. И не сдержал улыбки. Усмехнувшись, произнес, вероятно, представив себе, что рядом кто-то находится: «Нет, добрый человек, не ради корысти по крохам сбираю я это добро! Оно предназначено не для того, чтобы им кичиться, а для того, чтобы с его помощью сбросить опостылевшее татарское иго». Он вздохнул. Огонек в свечи заколебался. Тень на стене задвигалась. Ему в голову почему-то пришла мысль: «Не дай бог войну!» Взгляд князя опять пробежал по мешкам с деньгами, драгоценностями в ларцах. «Сколько всего этого уплывет! Да какие у нас войны – соседские. Подрываем только свои силы!» – с горечью подумал он.

И был прав. Войны были. Были! А начинались они с измены, предательства, жажды наживы, зависти. И память крепко хранила былое.

Московский боярин Акинф вернулся домой с княжеской пирушки красный как рак. Но не от выпитого вина, а от несправедливого, как он посчитал, княжеского решения, когда тот отдал первенство не ему, именитому боярину, а какому-то киевскому беглецу. Кто раньше знал на Московии какого-то Родиона Несторовича? Да никто. А вот его, Акинфа, знали все. Возмутило боярскую душу такое решение князя Юрия Даниловича, вино в глотку не шло. Заметил это князь, да, как показалось боярину, с издевкой произнес: «Ты че ето, Акинф, не пьешь? Аль бабы боися?» – сказал, а сам, довольный, рассмеялся. Ему вторила вся гридница. Обсмеял князь боярина. И смех боярский он расценил как насмешку над ним, именитым боярином. «А все зазря! Чтобы он, Акинф, да бабы боялся! Нет, князь, я и тя не боюсь. Ты у мня еще попляшешь! Я те етого никогда не прощу!»

Услышав дома гневные слова мужа, боярыня решила не вмешиваться, сказав себе: «Утро вечера мудренее». Но ошиблась в муже. И на следующий день он не находил себе места. Не прошла его злость и в последующие дни. Стоило только Юрию Даниловичу покинуть на время Московию, сказав: «Я иду в Орду по своим делам, а вовсе не искать великого княжения», как следующей ночью Акинф со своим двором, крадучись, как тать, выехал из города. И путь его лежал на Тверь.

Великий князь Михаил Ярославич недолго раздумывал: принять или не принять беглого боярина. Ему, внуку Ярослава Всеволодовича, придерживавшегося родовых понятий старшинства, не нравилось независимое поведение московского князя Юрия Даниловича, который был только правнуком, к тому же его злила вызывающая самостоятельность и растущая сила московита. Поэтому он распорядился принять беглеца и отдать ему роскошные хоромы боярина Болеслова, который задолжал князю много денег, отправив того в далекую деревню.

Такая встреча растопила душу Акинфа, и он решил сделать тверскому князю подарок. Явившись на следующий день в княжеский терем, он поведал Михаилу, что ненавистный ему московский князь отбыл внезапно в Орду.

– И хоть он заявил, – щерясь, произнес беглец, – что не ищет великого княжения, но я ему не верю!

Знал хитрющий боярин, как подлить масла в огонь!

Услышав эти слова, Михаил напрягся. Лицо его побелело, он заскрипел зубами. Этот скрип был точно бальзам на сердце бегуна. И он добавил:

– Московский князь отправил своего брата Бориса в Кострому, – и, хитро посмотрев на Михаила, произнес, – с малой дружиной.

Каким поощрительным взглядом посмотрел тверской князь на Акинфа! Приблизившись к Михаилу, Акинф зашептал:

– Князь, на Московии остался юный Яван. Но дружина там больша. А Переяславль-то… тово… А?..

Михаил понял: лучшего момента не стоит ждать. И тут же, при Акинфе, велел позвать бояр Романовича и Кошку. Когда те явились, приказал им взять людей и перехватить Бориса.

Такие решительные действия князя понравились Акинфу. Поколебавшись, не услышав ничего про Переяславль, он вдруг заявил:

– Князь! Дозволь мне повесть твоих людей, и я положу к твоим ногам Переяславль.

Князь посмотрел на боярина. Лицо того дышало решимостью и отвагой, и он решил:

– Веди!

Борис был схвачен, и эта весть быстро докатилась до Московии, как и известие об угрозе Переяславлю. Сработали добрые люди из Твери. И юный князь Иван Данилович принял тогда самостоятельное решение: с частью московской дружины мчаться в Переяславль, чтобы его защитить. Он вовремя поспел в город. Едва за ним закрылись ворота, как показалась тверская дружина. И глядя со стены на приближающееся воинство, по спине Ивана забегали мурашки. Тут не надо было иметь огромный воинский опыт, чтобы определить вражью силу. Иван растерянно посмотрел на Василия Кочеву. Тот, опустив голову, произнес:

– Не устоим.

– Что же делать?

Боярин только пожал плечами. Поглядев на князя, Василий увидел, как тот кусает губы. Потом Иван, повернувшись к нему, неуверенно произнес:

– А если пошлем в Московию за помощью?

Кочева оживился:

– Годится, князь! Зови киевлянина! У него хорошая дружина.

Акинф, увидев на крепостных стенах воинов, понял, что опоздал, и тоже с досады стал кусать губы. Дружина, глядя на растерянного воеводу, нерешительно мялась. Пока чухались, гонец Ивана успел проскочить незамеченным. Но боярин быстро пришел в себя.

– Будем штурмовать! – объявил он.

Чтобы не допустить связи с Московией, приказал расставить вокруг города посты. Но… опоздал боярин, опоздал.

Первый штурм был ужасным! И только благодаря смелости и отваге юного князя, который воодушевлял своих бойцов, штурм отбили. Но все в крепости понимали, что без помощи им долго не продержаться.

Акинф был не дурак, чтобы не видеть этого. И вновь стал готовиться к штурму. Он начал его рано поутру, чем застал защитников врасплох. Глаз боярина радовало то, что тверичанам удалось в нескольких местах закрепиться на стенах. Еще усилие – и те откроют ворота! Тогда – берегитесь, московиты! И боярин уже положил руку на эфес меча, готовый в любое мгновение ринуться в бой.

Но что это? В тылу вдруг раздался воинственный бой барабанов, яростное: «Ура!» И вместо того, чтобы биться на улицах града, ему пришлось разворачивать свое воинство, чтобы встретить нежданного противника.

Сражение завязалось ожесточенное. Тверичи, штурмовавшие город, дрогнули первыми, поняв, что московитам пришла помощь. И они как горох посыпались со стен. Акинф дрался ожесточенно. В нем закипела ярость, когда он увидел, что дружину привел не кто-нибудь, а сам Несторович. «Ну, берегись, киевлянин!» С этим криком он ринулся на него. Но осилил его Несторович. Отрубил повергнутому предателю голову и, насадив ее на копье, поднес Ивану Даниловичу со словами:

– Вот, князь, голова твоего изменника, а моего местника.

Труп Акинфа боярин Родион приказал привязать к лошади, и та потащила его на съедение зверям. Молодой князь не выдержал этой картины и по-мальчишески убежал в город. Родион, глядя ему вслед, только усмехнулся.

То, что творилось на Московской земле, долетело до Орды и до Юрия Даниловича. Его порадовали действия младшего брата. А вот весть, что Борис попал в руки тверичан, весьма опечалила. И он понял, что борьба между ним и Михаилом будет не на жизнь, а насмерть. Ему одному и даже в союзе с другими князьями тверичан не одолеть. Надо искать поддержку еще у кого-то. Татары! Хорошо познав порядки в Орде, он понимал, что хан и пальцем не пошевелит, чтобы наказать Михаила за несправедливые действия. Наоборот… Ему выгодно взирать, как они, русские князья, бьются меж собой, подрывая свои силы. А без ханской помощи неизвестно, кто кого осилит. Тверь – крепкий орешек. Не зря ее князь носил титул Великого. И тут он вспомнил о давней встрече с царевичем Узбеком. Чувствуя будущий расклад после ухода Тохты в пользу царевича, он каждую поездку не забывал посетить и Узбека, что тому очень нравилось. Князь уже был вдовый, и царевич, выразив ему соболезнование, намекнул на свою сестру Кончак. На что князь тогда шутливо ответил:

– Да, холостому хоть топись, а женатому – хоть давись.

Царевич тогда рассмеялся, но по его глазам было видно, что этот мягкий отказ его не удовлетворил.

И вот он у Узбека. Хан принял Юрия Даниловича незамедлительно. О том, что случилось в Московии, князь не стал говорить, а начал разговор, напомнив хану о его давнем предложении.

– …Тогда, великий и могучий, я не оценил твое предложение. Каюсь и прошу простить.

Хан засмеялся глазами. Он любил, когда люди признавали его ум и прозорливость. И не стал кочевряжиться, поняв, о чем идет речь. Он настолько хорошо относился к московиту, что не возражал, чтобы невеста крестилась. Ей нарекли имя Агафья. Сыграна богатая свадьба, и вот молодая княжна в обозе московского князя едет к новому месту своего жительства.

По приезде домой, через несколько дней, он разыграл перед супругой маленькое лицедейство. Явившись к ней, он с негодованием стал возмущаться вероломством соседа, напугав Агафью тем, что тот хочет пленить их.

– Что же делать? – спросила жена, и глаза ее стали круглыми от испуга.

– Проси брата о помощи, – трогательным голосом воскликнул он.

Разве могла она отказать мужу, который так заботился об их жизни.

Гонец немедля отбыл в Орду. Таким оборотом дела Юрий Данилович был доволен и, понимая, что хан не откажет, стал звать близких ему князей на помощь. Откликнулись Новгород, Суздаль, Ростов Великий и другие. Прибыло и татарское войско под предводительством Кавгадыя.

И вот эта громада двинулась на Тверь. Всегда расчетливый и дальновидный, Юрий допустил одну промашку: когда вступили на Тверскую землю, он не стал препятствовать татарам грабить тверичан, считая этот грабеж соседа даже выгодным для себя. Ведь в будущем Михаилу придется тратить свое богатство на восстановление порушенного татарами. Вот он тогда и посмотрит на Михаила, как тот с пустым карманом явится в Орду. И заранее стал торжествовать победу.

Михаил, узнав, что на него движется такая громада, не знал, что делать. Выступать навстречу? Нет! Силы не те. И стал готовиться к осаде и молить бога о помощи. И она пришла… вестью, что татары, не дождавшись штурма Твери, пустились грабить его земли. Опытный воин, он понял, что удача сама идет ему в руки.

Подняв дружину, он стремительно двинулся навстречу. Чтобы не спугнуть врага, кроме скорости передвижения, он еще взял на вооружение скрытность. Его внезапное появление перед московитами застало их врасплох. Битва произошла у местечка Бортенева. Московиты были разбиты наголову. Юрий едва не попал к нему в плен. Спас его молодой боярин Василий Кочева. Но спасти жену Юрия от Михаила князь не сумел.

Торжество тверского князя было беспредельным. Особенно его радовало пленение Агафьи. Приказав создать ей все условия, которые приличествуют сестре хана, он в то же время наказал строго ее охранять, чтобы, не дай бог, с ней что-нибудь случилось. И он стал раздумывать, как подойти к хану, вернув его сестру, и получить взамен расположение.

Пока он раздумывал, с Агафьей случилось несчастье. Она внезапно заболела какой-то странной болезнью и вскоре отдала богу душу. Злые языки стали утверждать: ее отравили. Но кто мог это сделать? Михаил не находил себе места, чувствуя страшные последствия для себя. Близкие перестали его узнавать. А он все твердил и твердил: «Кто? Кто? Кому это надо?!!».

В Москву пришла весть о кончине брата Бориса, а за ней и о смерти Агафьи. Князь тут же с побитым Кавгадыем отправился в Орду. Услышав о содеянном, очи хана грозно засверкали. И он послал Ахмыла в Тверь с наказом привезти к нему преступного князя.

Княжеские дети – Дмитрий и Александр – и бояре стали уговаривать князя не ездить к хану. Сыновья вызывались ехать вместо него. На что Михаил ответил:

– Хан зовет не вас, а моей головы хочет. Не поеду, так он опустошит мою землю, и множество христиан будет побито. Когда-то надо умирать, так лучше сейчас положу свою душу за многие души.

Хан назначил суд из своих князей, сказав им:

– Рассудите князя Михаила с московским князем и скажите мне, кто прав, кто виноват.

Они обвинили тверского князя в гордости и непокорности и еще в том, что тот якобы брал себе ханскую дань, опозорил и побил ханского посла Кавгадыя. На Михаила наложили тяжелую колоду. Сопровождавшие его сын Дмитрий, бояре, слуги, видя мучения князя, сделали все, чтобы тот мог бежать. Но он ответил:

– Если я один спасусь, а людей своих оставлю, то какая мне будет слава?

И отказался.

И вот настал страшный день. Утром Михаил, как обычно, молился. И вдруг к нему вбежал отрок со словами:

– Князь! Идут от хана Кавгадый и князь Юрий Данилович прямо к твоей веже! С ними много народа!

Князь понял, какое решение принял хан, и ответил:

– Знаю, зачем идут! Убить меня!

Казнь состоялась. Ярлык на великое княжение был свободен. Его получил московский князь. Тверская же корона перешла к Дмитрию Михайловичу, свидетелю ханской расправы над его отцом. Виновником случившегося он считал Юрия Даниловича. Затаясь до поры до времени, он стал выбирать момент, чтобы отомстить московиту за содеянное. Он не жалел денег на подкупы московитов. И ему кое-что удалось узнать. Главное было то, что Юрий Данилович утаивал у себя часть ханской дани.

Приехав в Орду, Дмитрий все рассказал хану. Не забыл и Кавгадыя, проведав про его шашни с московитским князем. Только давняя дружба спасла московита от жестокой расплаты. А вот Кавгадыя Узбек не пожалел. Хан отнял великое княжение у московского князя и отдал вновь его тверскому князю. Молодой князь вернулся к себе победителем.

Узнав об этом, Юрий Данилович засобирался срочно в Орду, чтобы все утрясти с ханом. Узнав о том, что московский князь собирается в Орду, Дмитрий решил, что одного пускать туда его нельзя, зная о давней дружбе Юрия с ханом. И тоже поспешил на далекий волжский берег. Там сошлись их пути.

Было прекрасное летнее утро. Голубое небо отливало чистотой, а солнце ласкало землю нежными лучами, легкий западный ветер нес с Волги прохладу. Все это не могло не радовать человеческую душу. С приподнятым настроением шел по ордынской земле молодой великий князь Дмитрий Михайлович. Белоснежная, расстегнутая до пояса, сорочка, легкие порты, на ногах сандалы никоем образом не говорили о его чине. Разве что золотой с камнями пояс да кинжал с алмазами могли выдать хозяина. Душа его пела, наслаждаясь царящим блаженством. И вдруг все это разом рухнуло, когда на его пути неожиданно встретился Юрий Данилович, спешивший на ханский прием. Как ему показалось, он по лицу тверичанина прочитал о его преждевременном торжестве и не сдержался, бросил:

– Твои радости перед Богом гадости!

Кровь ударила в голову Дмитрия Михайловича.

– Да как ты смеешь так мне говорить! – воскликнул тот, став на его пути.

– Смею, – уверенно ответил Юрий Данилович, рукой пытаясь устранить тверичанина.

– Ах ты гад! – воскликнул тот и, выхватив кинжал со словами: – Это тебе за моего отца! – вонзил его в сердце Юрия Даниловича.

Узнав о гибели московского князя, Узбек сильно осерчал. Он не любил самоуправства и приказал Дмитрия казнить. Тверская княжеская корона перешла к Александру Михайловичу. А в Москве ее наследовал самый младший брат Иван Данилович, оставшийся в живых из многих братьев Даниловичей.

ГЛАВА 3

В Московии с утра уныло звонили колокола. В столице траур: похороны невинно убиенного князя Юрия Даниловича. Новый московский князь Иван Данилович, стоя над гробом старшего брата, был в раздумье. «Вот он лежит. Теперь ему ничего не нужно. А ведь он старался. И не для себя. Может, напрасно?» Он поднял голову. Вокруг множество народа. У большинства горькие слезы текут по щекам. «А не это ли самое главное?» – подумал он. И вдруг в его памяти всплыл давнишний случай.

Еще был жив его отец, Данило Александрович, младший сын Александра Ярославича Невского. Он столкнулся с отцом в проходе.

– Это ты куды спешишь? – остановил он сына.

– Да в астрагалы играть!

Отец окинул его от носков до макушки, ухмыльнулся.

– Подрос ты у меня. Подрос. Хватит те за бабий подол держаться. Пора и за мужское дело браться. Пошли-ка со мной.

Завел его в гридницу, вручил ему лук со стрелами, копье, нож.

– На лошади-то умеешь? – спросил он.

Тот утвердительно кивнул головой.

– А ето пробовал? – он указал на лук и стрелы.

И опять утвердительный кивок.

– Вот и хорошо. Завтра на охоте мне и покажешь.

Князь насупился: горько вспоминать минувшее. «Эх, жаль, не успел до конца отец привить мне любовь к охоте. Рано он ушел из жизни. Старшие братья еще не окрепли, и у многих князей зуб загорелся на начавшее богатеть Московское княжество. Сколько раз меч нависал над их головами. Сколько раз одни только тверичи пытались покорить Московию. Спасибо дядьке, Андрею Александровичу, пригрел малого, дал ему свой кров. Вот так-то!» – князь тяжело вздохнул и вновь посмотрел на погибшего. Тот был очень похож на отца. И это сходство вернуло его мысль к той, первой, охоте.

Они поехали вдвоем. С какой гордостью он восседал тогда на лошади. Еще бы! Почти как взрослый: к поясу приторочен колчан со стрелами, за плечом – лук, в руках копье. Пусть не совсем взрослое. Но что это меняет? Видели бы старшие братья! Сердце, когда поехали, забилось от радости. Пусть видят прохожие! Но в ранний час улицы были пустынны. А на лесной дороге кого встретишь? Жаль!

Первой жертвой их охоты могла оказаться молодая стройная лань. Его тогда поразила ее грациозность, подкупающая невинность. И тут грозный окрик отца:

– Ты че? Стреляй!

Он хорошо помнит, как торопливо стянул лук, выхватил стрелу. Выстрел был удачным! Стрела поразила животное. Но оно нашло в себе силы, чтобы попытаться от них уйти. И началась захватывающая погоня. Он, поглядывая на отца, что есть силы стегал лошадь, и они неслись во весь дух, не разбирая дороги. Лес спас лань. И он тогда так опечалился, что отец, вначале критически посматривавший на него, сказал:

– Не горюй, еще попадется!

Так, выслеживая добычу, они не заметили, как накатилась ночь. Возвращаться в такое время домой было небезопасно, тем более с пустыми руками. Отец посмотрел на окружающие места, которые ночной мрак не совсем еще поглотил. «Ну, Иван, – проговорил он, – нам повезло. Тут недалеко есть деревня. Там заночуем, а завтра, бог даст, не пустые вернемся».

Отец не ошибся. Миновав подлесок, они выехали на дорогу и вскоре увидели дом. Подъехав к нему, отец остановил коня и поднялся на стременах, стараясь что-то разглядеть. Но каково его было удивление, когда он не обнаружил больше никаких признаков жизни. Внезапный лай собаки заставил отца оглянуться. И он увидел, как от крыльца отделился какой-то силуэт и стал приближаться к ним.

Когда тот подошел, можно было разглядеть, что это был старик преклонных лет.

– Отец, – обратился к нему князь, – не пустишь ли переночевать?

Старик поглядел на всадника.

– Неуж князь? – удивился старик.

– Я, – подтвердил отец и спросил, – а откуды мня знашь?

– Откуды, – усмехнулся старец, – да оттуды. Лет семь назад ты тута бывал.

Князь прикинул.

– Да, – подтвердил он, – но где ж деревня?

Вместо ответа старец буркнул:

– Слезай, бяри сына, пошли, – и рукой показал на дверь.

Князь соскочил с коня. Вслед за ним спрыгнул и Иван.

Изба из-за своей древности осела так, что при входе в нее князю пришлось наклонить голову. Войдя внутрь, князь окинул взором помещение. У входа деревянная печь, обмазанная глиной. У мутных окон стол, на котором в плошке тускло горела лучина, создавая полумрак, да сидельцы. У дальней стены – лежак со шкурами.

– Сидайте! – хозяин кивнул на сидельца, а сам вышел в сени.

Вернулся он с крынкой молока и полбуханкой хлеба. Потом сходил за деревянными кружками.

– Чем богат, князь, не обисуть! – и стал разливать молоко.

– Садись! – отец кивнул сыну.

Взяв хлеб, понюхал. Он был свеж и аппетитно пах. Князь даже втянул ноздрями его запах.

– Хорош! – проговорил он и стал ломать буханку на куски.

Князь не думал, что охота так затянется. Он хотел «объездить» молодого княжича и побыстрее вернуться в хоромы, поэтому поехали налегке, не взяв продуктов. Несколько утолив голод, князь опять повторил вопрос:

– Где же люди?

– Люди? – старик поцарапал свою седую голову. – Скажи, князь, как им тут было жить: то ты с дружиной, то тверичи, то татары. Если ба это один раз. А то – он разачарованно махнул рукой и продолжил: – а все грабют. Сколь можноть терпеть-то? Подумай, князь, еслив ты и дальше будешь так жить, да он еще, – дед показал на Ивана, – также будеть разбойничать, чего ждать? Дитев-то кормить надоть. Смотри, как твой уплетает, за ушами трещит. Так вот, с кем останешься?

– А куды они уходют? – спросил князь, глядя на старика.

– Дык куды? Слава богу! Землица еще ести. К полякам бегут. У них, говорят, получши-то будить. На Дон….

– Куды, куды? – князь оторвался от еды.

– На Дон, говорю. Там, сказывают, воли-то поболе. Да и землица побогаче. Да твоих кровопивцев бояр нетуть. Власть-то одна должна быть.

– Однако ты смел, дед, – недовольно произнес князь.

– А чево мне, князь, бояться? Я свое отжил. Смерти не боюсь. Хошь щас руби, хоть завтра поутру.

– Ладно, дед, – примирительно произнес отец, – на Дону-то твоем татары.

– Дык где их нетуть? Но как-тоть справляются. Лес прикрывает. Да и храбрый народ там сбирается. Трус не пойдеть. Кишка слаба. Трус есть трус… а жисть, – добавил дед, – там, говорят, хорошая.

Этот разговор со старцем Иван никогда не забывал. «Неужели Юрий решил пожертвовать… своей жизнью ради того, чтобы Русь наконец-то обрела одного хозяина. А ведь верно говорил дед, что один хозяин должон быть». Его мысль вновь вернулась к тверским событиям: «Иль не мила была жинка его сердцу? Горда уж больно. Как же, ханских кровей. Нет, правду люди говорят, чужая душа темна».

– Князь! – кто-то тронул Ивана Даниловича за локоть.

Он оглянулся и увидел Кочеву. Боярин глазами показал, что пора накрывать покойника крышкой. Иван Данилович подошел ближе, поцеловал того в лоб и встал в стороне. Застучали молотки.

– Спи спокойно, брат, – прошептал он, – ты будешь отмщен.

ГЛАВА 4

Перед отъездом в Орду Дмитрий Михайлович пригласил брата Александра, который оставался за него, наказав ему проявить заботу по некоторым делам. В том числе ему надо было посетить кашинского боярина Моргуна и востребовать с него двести рублей, которые одалживал еще их отец, Михаил. Ехать туда Александру не очень хотелось. Дорога была не ближняя. Но задание надо было выполнять, и он, решив быстро обернуться, отправился в путь.

Появление князя и удивило и опечалило боярина, но куда деваться? Суму с деньгой князь получил, и они стали прощаться. Но прежде чем отправиться в путь, князь попросил у не очень гостеприимного хозяина глоток водицы на дорогу.

– Аль квасу? – спросил тот, желая на прощание оставить о себе доброе воспоминание.

Князь кивнул.

– Анастасия, дочка, – крикнул боярин, – принеси квасу дорогому гостю.

Вскоре скрипнула дверь и на пороге появилась дева. Она поднесла князю квасу. Глянул он на зардевшееся личико Анастасии, и его поразили ее неподдельная стыдливость и глаза, которые сверкнули такой страстью, что сердце князя дрогнуло. Он долго, старательно пил, наслаждаясь ее присутствием. Наконец осушил графин и поставил кружку на поднос. Девушка склонила голову, повернулась и неслышно пошла к двери. Украдкой глянув на ее стройную фигуру, он совсем осоловел. Когда закрылась за ней дверь, Александр повернулся к боярину:

– Боярин, цветок у тя расцвел, так что жди сватов!

Вернувшись домой, Александр не находил себе места. Анастасия так и стояла перед его глазами. Ему часто казалось, что кто-то, узнав о ее красоте, шлет уже сватов. И ругал Дмитрия, который так долго гостил в Орде.

И грянула внезапно страшная весть – брата больше нет! Ее сообщил Александру ханский посланец, который передал веление Узбека явиться к нему в Орду. Посланец был добрым человеком. Увидев, как побелел Александр, успокоил его, сказав:

– Великий хан сам хочет утвердить тебя на княжество.

Эти события заставили князя забыть о кашинской деве.

Узбек был мудр и дальновиден. Его дружба с московским князем не затмила ему глаза, и решил он привлечь на свою сторону Тверское княжество, не только утвердив за ним Александра, но и дав ему чин Великого.

Охваченный радостным чувством, что остался жив, да еще получил сан великого, Александр стал бредить юной девой. Он хотел немедля отправить сватов. И только епископ, узнав об этом, напомнил ему о гибели брата и тех сроках, которые надо было выдержать, чтобы засылать сватов.

Как только подошло время, тотчас начали снаряжать сватов. Но тут на пути его счастья встали бояре. По их мнению, жену князю надо выбирать не по сердцу, а по разуму. Почему бы ему не сосватать одну из дочерей Гедимина? Князь же проявил характер. Спор стал разгораться до опасных размеров. Князя спас епископ, который встал на его сторону. Ссориться с ним никто не хотел, и бояре отступили. Сваты были посланы.

Кто откажет Великому князю, тем более, если он просит руки дочери боярина? Да и сам князь – высокий, стройный, с мужественным и открытым лицом – пришелся девице по душе. Свадьба была пышной. Даже сам хан прислал подарки. Счастливы были молодые. Да только что-то вскоре стал грустить муж. От жены не ускользнуло его настроение.

Не хотел князь посвящать дорогую женушку в свои дела, да разве откажешь любимой, если она просит ангельским голоском. И поведал он ей свою печаль. А причиной был московский князь, который, по слухам, не очень хотел признавать его великое княжение.

Жена возьми и посоветуй помириться им.

– Жить надо мирно. И людям хорошо, и княжества только выиграют. Что вам делить? Вы ведь одной кровушки – Невской, – сказала она.

И предложила мужу пригласить Ивана в гости, а в помощь взять митрополита Петра. Тому понравилось предложение князя. Митрополит ради такого дела быстро закруглил свое пребывание в Твери и вернулся в Московию. Он начал уговаривать Ивана Даниловича поехать в Тверь, чтобы распить кубок дружбы. Поколебался, было, князь. Да как митрополиту откажешь. Дал согласие. Обрадовался Александр такой вести и стал готовиться к встрече.

ГЛАВА 5

Ваттаман[1] Хист, прозванный так за ловкость (настоящего имени его никто не знал), возвращался не в духе. Со своей ватагой он побывал даже под Саркелом, но все было напрасно. Купцы поумнели. Московские стали сбиваться в кучу, под охрану княжеских дружинников. За это, правда, Иван Данилович драл с них три шкуры. Но куда деваться. Без них можно и все потерять.

Тверичане давно нанимали воев. Встречались и умники, которые в одиночку, по-тихому пытались добраться до Сарая. Но нередко попадали в руки вольных людей. Среди них Хист занимал первое место. Сам собой видный: черняв, с острым, пронзительным взглядом. Решителен. Если что, не жалеет ни врагов, ни своих. Поэтому у него в ватаге высокая дисциплина, а она помогает выкручиваться ух из каких положений.

Вот и на этот раз. Высмотрели один обоз. Не очень большой: три купца с людьми. Мужики здоровые, да и вои из них отличные. Насмерть стали драться за свое добро. Не будь Хиста, ничего бы с ними не сделали. Они враз загородились, как татары, телегами и стали отбиваться. Особенно один, такой здоровяк в кольчуге. В одной руке меч, в другой бульдюга. Расшвыривал нападающих играючи. Видит Хист: дело плохо, а он наблюдал с оката, стегнул коня и на него. Поднял на дыбы перед ним конягу. Тот ждал удара, приготовился его отразить, а ваттаман как змей скользнул под конское брюхо и воткнул меч купцу в дышало. Он не сразу упал. Бульдюгу бросил, рукой рану зажал. А меч не выпускает. Страшная картина развернулась перед ваттаманом. Стоит могутный человечище, весь в крови, глаза чуть не вылазят из орбит, дико хрипит. Но… стоит. Долго так продолжаться не могло. Вторично мелькнул ваттаманов меч. Упал здоровяк на колени, потом свалился с воза на землю. Оборона была прорвана, торговцы порубаны.

Только ватага хотела поживиться добычей, как раздалось могучее: «Уррачх!». То татары шли на них лавиной. Не усмотрел ваттаман, не выставил бекеты. Но не растерялся. Его пронзительный свист собрал вмиг его людей и повел их на татар. Те от таких неожиданных действий не успели сомкнуться, и Хист прошил их, как шило валенок. Спасительный лес был рядом. Хист людей сохранил, но ушел ни с чем.

Коль появились здесь татары, искать было нечего. И повел ваттаман людей на север. Они грабанули пару боярских дворов, да рязанский князь послал дружину. Пришлось и от них уносить ноги. Так, почти с пустыми руками, усталая и злая ватага возвращалась в свое логово. Степные участки преодолевали быстро, хотя там было и опасно. Но вот двигаться в лесу было трудно.

В одной из последних деревень оставили смердам лошадей. Шли пешком, след в след. Впереди ваттаман, сзади с метлой ватаговец. Хист все поглядывал на небо, голубое оно, выдать может. Скорее бы снег притрусил, следа бы видно не было. Побаивался ваттаман, как бы бояре вдогонку воев не послали. А если еще у князя помощи попросят, ой, и думать не хочется.

Хист вел ватагу уверенно, хорошо зная местность. Для ночлега место выбирали под ветвями могучих елей, куда ни солнце, ни снег проникнуть не могли. Спали на мягкой еловой подстилке. Этим утром, выбравшись из своего пристанища, Хист даже свистнул. Небо покрылось тучами, начался снегопад. В такую погоду идти можно было кучно, что резко ускоряло их скорость. К вечеру они были на месте.

– Ху, – Хист остановился перед вывороченной огромной елью, – кажись, наша бурдюга! – вытирая потный лоб, промолвил он, сбрасывая с плеч тяжелую ношу.

Скоро ватага навалила целую кучу чувалов.

– А где же наш Сулим? – тревожно произнес ваттаман, не видя встречающего.

– Да дрыхнет старче! – ответил кто-то.

Не успели прозвучать эти слова, как послышался голос:

– Сам ты дрыхнешь.

И из выхода показалась голова, покрытая старым, изъеденным молью, малахаем. Это был лет пятидесяти – шестидесяти мужичонка с полуседой бороденкой.

– Принимай добычу! – суховато сказал Хист.

Тот посмотрел на него:

– С возвращеньицем! – произнес Сулим, кланяясь по привычке. – Скажи им, – он кивнул на толпящуюся ватагу, – пущай подмогуть!

– Ой, братцы! – воскликнул один из них, – что-то приспичило, – и побежал в сторону, на ходу торопливо развязывая порты. – Братцы, кажись, человек!

Все бросились к нему. Действительно, из-под снега виднелось чье-то туловище.

– Эй, чего стоите! – гаркнул ваттаман, – быстро снег разгребайте.

Отбросив снег в сторону, все увидели человеческое тело. Его голова была прикрыта воротником, и лица не видно.

– Поднимите! – крикнул Хист.

Когда подняли, все увидели, что это был молодой парень.

– Дышит! – крикнул один из них, распахнув полу одежды и приложив ухо к его груди. – Что делать будем, ваттаман? – спросил и добавил: – В курень потащим? – он по привычке назвал так свою землянку.

– Несите к себе! – распорядился тот.

Тащить парня было трудно. Он оказался здоровым детиной. Но особенно попотели они, спуская его через узкий лаз, который для маскировки был устроен средь корней могучей ели. Когда, наконец, втащили, ваттаман скомандовал:

– Расстегайте, снегу несите, оттерем, как бы не обморозился. Несите камни, да дров поболи. Истопку готовьте. Ты, – он ткнул пальцем в молодого парня, – надобедь к деду Алиму. Чует мое сердце, без него не обойтись.

Парень бросился к лазу.

– Снегоступы одень, – вдогонку крикнул ваттаман.

Дед Алим жил на острове бирюком. Сколько ему лет, он и сам не знал. Был он бел. Волосы померкли цветом, но не объемом. Его голова походила на маленькую копну. Брови были настолько лохматы, что прикрывали глаза. Лицо же так заросло, что рассмотреть на нем можно было только глаза, которые выглядывали из-под бровей, да нос с широкими лошадиными ноздрями.

Алим был молчаливым человеком, не любил о себе рассказывать. Но в ватаге знали, что он был из казаков, как и они сами. Старые казаки сказывали, что когда-то Алим был знатным бродником. Слава о нем гремела от Рязани до Кафы. А попал он на Дон, опасаясь мести его семье. Второй год солнце выжигало не только траву, но и урожай смердов. Он, как и многие другие, вынужден был просить у боярина в долг зерно и немного денег. Как ни старался смерд в междупарье сберечь свой урожай, но… а боярину надоело ждать. И он захватил его жену и детей, чтобы продать их в рабство. Но боярин плохо знал смерда. Он разогнал охрану, поджег его хоромы и с семьей бежал на юг.

Но ему опять не повезло. Татары неожиданно напали на поселение. Казаки оборонялись не на жизнь, а насмерть. Когда Алим очнулся, кругом лежали кучи тел, дымилась сгоревшая трава. Своих казак не нашел. Тогда он собрал ватагу. Он одинаково ненавидел как русских бояр, купцов, так и татар. Жалости не было… Но вот однажды его ватага попала в татарскую ловушку. Весь израненный, в живых остался только он один. И то потому, что его приняли за убитого, иначе бы добили. Спас Алима один старец, который проживал в тех местах. Он его и выходил. И Алим решил больше не заниматься своим промыслом. Остался у старца жить. И научился у него лекарским премудростям. Учеником он оказался талантливым. После смерти учителя Алим ушел на остров, там выстроил землянку. Первой его пациенткой оказалась девушка из одной беглой семьи. Беспрерывные войны заставили эту семью искать спасения в Диком поле. Невзгоды долгого пути сказались на дочери этой семьи. Она сильно заболела. Родители были в отчаянии. Случайно Алим оказался рядом. Увидев девушку, он почувствовал, что сможет оказать ей помощь. И вылечил. О его чудодейственной силе быстро распространилась молва. И потянулись к нему люди.

Вот к нему-то и прибежал человек Хиста. Алим, выслушав его, зашел в свою землянку и вынес оттуда мешочек какого-то серого порошка, а в бычьем пузыре какого-то сала.

– Нагреешь в бочке воды, высыпешь, – он пальцем ткнул в мешочек, – спустишь парня туды. Пущай он тама отогреваться. Потом, когда вытащишь, натрешь, – и показал на сало. – Понял? – и вприщур посмотрел на парня.

Тот кивнул.

– Кликат-то тя как? – спросил Алим, глядя на его снегоступы.

– Митяем, – отозвался тот, налаживая приспособление.

– Обожди! – сказал лекарь и вновь вернулся в землянку.

На этот раз он вынес свои снегоступы. Они были плетены из ивняка и состояли как бы из двух частей. В них можно было бежать.

Митяй вернулся так быстро, что его еще никто не ожидал. А парню становилось все хуже, он почти все время был без сознания, бредил, говорил несвязные слова. Неожиданное появление Митяя обрадовало Хиста и его людей. Они почему-то прониклись к этому парню жалостью. Может быть, из-за благого выражения его лица, которое так и говорило о добродетели и доблести.

– А ты… зубец! – обрадованно произнес Хист, принимая от Митяя дары Акима.

После обряда, указанного старцем, парень заснул спокойным сном. Стоны прекратились, он не стал метаться. Поглядев на него, Хист сказал:

– Все, будить жить, – и велел набросить на него медвежью шкуру. – Надобедь попестовать его, – и скользнул взглядом по мужикам. Те, насупившись, молчали.

– Я, – отозвался Митяй, видя, как другие отлынивают.

Хист ничего не сказал, только вновь покачал головой и пожал неопределенно плечами.

Митяю почему-то незнакомец дюже понравился, и появилось непреодолимое желание спасти его. Пришел отец, с которым они бежали от постылой жизни.

– Ты чего не дрыхнешь? – спросил отец, глядя, куда бы сесть.

В землянке царил полумрак. Несколько коптящих лучинок слабо освещали огромное помещение, в котором находили приют несколько десятков человек.

Вот здесь они отсиживались после набегов. Но Хист и многие из его ватаги понимали, что отсюда надо уходить. Московский князь для поддержки купцов, которые хорошо пополняли его казну, выделил воев, и они все сильнее наступали Хисту и его ватаге на пятки. Не долог день, когда они доберутся и сюда. Оставался один путь – спускаться еще южнее и, как говорил Аким, идти назад к казакам. Благо, это не возбранялось их неписаными законами. Эти вольные, свободные люди с силой вновь тянули их к себе. Сопротивлялся один ваттаман, боясь, что там уже его никто так не назовет. Их жизнь он хорошо знал. У них многому и научился. Только воля предводителя удерживала ваттаманов от такого шага. Поддавшись когда-то на его уговоры, мол, одним будет лучше, они, как волки, отбившиеся от стаи, только и думали, как вновь вернуться к казакам.

Больной очнулся только на вторые сутки. Открыв глаза, он не мог понять, где находится. Полумрак мешал разглядеть помещение. Он попытался подняться, но не хватило сил. Из его груди вырвался стон.

– Ты что? – раздался незнакомый глухой голос.

И над ним склонилась чья-то обросшая голова.

– Где я? – напрягая все силы, промолвил он.

– Ты… у ваттамана Хиста, – послышалось в ответ.

– У ваттамана?

– У его.

Больной опять застонал.

– Что болит-то? – участливо спросил неизвестный.

– Все, – услышал он в ответ.

– Худы дела. Пойдуть к ваттаману.

Он сделал было шаг, но что-то вспомнив, обернулся и спросил:

– А исть хошь?

– Нет, – тихо ответил больной.

Вскоре, сквозь дремоту, больной вновь услышал над собой чьи-то голоса.

– Так, значица, худ? – спросил Хист.

– Худ, худ, – ответил тот, кто недавно с ним разговаривал.

– Да, надоть к Акиму его тащить, – как бы в раздумье проговорил ваттаман, – кто… сподобится? – и почесал затылок.

– Я! – раздался сонный голос Митяя, – я сподоблюсь! – И он поднялся.

– Ладноть, все одно. Выдержит ли? – Хист кивнул на больного.

– Все под богом ходим.

Митяй не стал оттягивать уход. Больного, одев в просохшие одежды, вывели на улицу и положили на волокушу. Хист спустился в схрон, принес оттуда медвежью шубу и накрыл больного. С какого боярина или купца снял, было неведомо. Сулим подал Митяю котомку с едой и сунул в руку пучок сухого светца.

Митяй снял шапку, перекрестился, плюнул на руки, надел «хомут» и рывком взял с места, крикнув на прощание: «Покель!».

Вскоре лес поглотил его. Двигаться стало труднее. Мешали кусты, упавшие деревья. Частенько в ход приходилось пускать топор. Но он упорно тащил за собой больного. В его голове ни разу даже не мелькнуло сожаление, что ввязался в это дело. Он тащил и тащил больного. Надвигавшаяся темнота заставила Митяя остановиться. Он разгреб снег, развел костер, напоил юношу отваром. Подбросив дров в костер, чтобы огня хватило до утра, поднял полог ваттамановой шубы, подлез под бок к больному.

– Вместе будем – теплее спать! – с этими словами его голова упала на локоть.

Митяй проснулся на рассвете. Еще не открывая глаз, он почувствовал собачий запах. Отбросив полу, приподнялся и в серо-темной пелене увидел собаку.

– Откеда? Не может быть, – прошептал он.

Но это был огромный пес. Таких Митяю видеть не приходилось.

– Песик! – позвал он собаку, – идь ко мне.

Тот, прихрамывая, прокондылял мимо Митяя и остановился около больного, тщательно обнюхивая его. И тут вдруг с псом что-то случилось. Он радостно заскулил и стал старательно лизать лицо больного. И до Митяя дошло, что псина нашла своего хозяина. Разве мог пес так лизать чужого ему человека!

– Ну что, псина, – глядя на него, сказал Митяй, – нам пора.

На этот раз все чаще и чаще глубокие овраги преграждали путь. Ельник стал меняться на дубовые и березовые рощи. Митяя это радовало: недолго осталось и до Алима. Преодолев очередной подъем, они спустились в удолье. Это вещало о речной близости. Так и есть. Вот и река. Ветер сдул снег со льда, и он, чистый, голубой и прозрачный, казался стеклом, на который страшно было ступать. Но Митяю было не до наблюдений. За рекой Алим. И он, думая только об одном, спокойно вступил на эту зимнюю красоту.

Теперь одна забота – не угодить бы в полынью. Только Митяй об этом подумал, как лед под ним затрещал. Он успел оттолкнуть назад «волокушку» вместе с собакой и… ушел под воду. Вскоре вынырнул и попытался выскочить на лед. Но не успел на него опереться, как тот с хрустом под ним рассыпался. И что-то тяжелое потянуло вниз. Митяй понял, что это шубейка. Он сбросил ее, но это мало помогло. Лед словно издевался над ним. И у парня стал зарождаться страх, который подстегивался тем, что ему все труднее было держаться на воде. Он вторично ушел под воду. Снова вынырнул. Вдруг его мозг прожгла страшная догадка: это – конец!

Страх за свою жизнь, за жизнь больного заставил его еще раз сделать попытку выползти на лед, и он попытался удержаться на другом краю полыньи. Лед выдержал. Собрав последние силы, Митяй выбрался из полыньи. Оказавшись на льду, он не верил еще в спасение и какое-то время боялся даже разжать руки. Надо было срочно утепляться. Не хватало еще погибнуть от мороза. Но запасной одежды не было. Взгляд упал на атаманову шубу. Дорога! Но была не была! Он схватил ее и надел на себя. Устроив дикий танец, вскоре почувствовал, как тело начало согреваться. Можно было продолжать путь. Но его чирики лежали на дне реки. Недолго думая, Митяй отрубил рукава шубы и надел на ноги. Обвязав их веревкой, получил чувяки. Теперь можно двигаться дальше. С опаской он ступал на лед. Но с каждым шагом к нему возвращалась уверенность.

– А ну бегом! – крикнул он себе и бросился бежать.

Пес отчего-то залаял и побежал рядом с ним.

Митяй бежал долго, чтобы не подхватить простуду после охлаждения. Пот стал пробивать его.

Преодолев еще полверсты, Митяй увидел, как из-под земли поднимается столб дыма.

– Алим дома! – и даже подпрыгнул от радости.

Ступени по-хозяйски очищены. Дверь землянки была закрыта. Митяй рывком открыл ее. Дед сидел у оконца за столом и что-то мастерил. Этот рывок двери заставил его быстро, насколько позволяли немолодые годы, повернуться. Митяя трудно было узнать: без шапки, с полуголыми руками и ногами, он походил на сака, с которым довелось встречаться ему еще в молодости.

– Дед Алим, – радостно воскликнул Митяй, бросаясь к нему.

– Ааа! – успокоительно произнес дед, узнав Митяя. – Хворого привез, – догадался он, потихоньку освобождаясь из крепких объятий парня, – тащи его в курень, а я хапой займусь.

– Я щас! – Митяй бросился к выходу.

ГЛАВА 6

Отпраздновав Сретение Господне, тверской князь Александр послал бояр Александра Романовича и Захария Кошку в качестве послов просить князя Ивана Даниловича и его супругу, княгиню Елену, пожаловать к нему в Тверь на день Благовещания Пресвятой Богородицы.

Послы были снаряжены достойно: новые кареты с печами и облучком, солидный обоз с провиантом и подарками. И сотня дружинников.

Весь этот обоз двигался не очень быстро: мешали метели. Иной раз пуржило так, что хоть глаз коли, ничего не видно. Наконец, добрались до деревни Ходынки. Вечерело. Бояре решили заночевать в деревне, а с утра снарядить гонца в Московию, чтобы тот предупредил князя об их появлении. Смерд Захарий согласился показать дорогу до кремля.

Еще не светало, а Захарий и гонец уже тронулись в путь. Стояла морозная погода. Полная луна серебряными лучами освещала дорогу. Захарий, закутавшись в овчинный тулуп, ехал молча. В такую рань разговаривать не хотелось. Молчал и тверичанин. Ему впервые доверили такое дело, и он обдумывал, что скажет князю. Пока он думал, впереди замелькали огни.

– Московия? – спросил тверичанин.

Захарий, посмотрев вперед, потом вокруг, ответил:

– Нет. Тверская слобода.

После заутрени московский князь решил съездить в Мягково, где добывали белый известковый камень. Он заложил первую в Московии каменную церковь Успения Богородицы, чем очень гордился. Вчера он был на месте закладки. Каменщики работали споро, но у них кончался камень. И князь пообещал, что поторопит добытчиков.

Проезжая мимо церкви Иоанна Предтечи, единственной на кремлевской территории, он увидел, как из ее дверей вышел высокий сгорбленный священник. Князь сразу узнал его. Это был Петр, митрополит всея Руси. Догнав его, Иван Данилович спрыгнул с коня.

– Слава Всевышнему! – сказал он, склоняясь и целуя его руку.

– Да пошлет он тебе свои милости! – произнес митрополит, крестя князя.

– Далеко ли путь держишь? – спросил митрополит.

– Да в Мягково!

Петр понял, зачем, и улыбнулся доброй старческой улыбкой.

– Растет, – бородой показывая на возводимые стены церкви, произнес митрополит.

– Хочу, чтобы росла быстрее, – ответил князь.

– Ну, ступай, – митрополит еще раз перекрестил его.

Спустившись к берегу, проехав сквозь торговые ряды, князь по льду реки выехал на другой берег. Не успел въехать на улицу, как встретил двух всадников. Один из них еще издали снял малахай и что-то сказал спутнику. Тот, когда подъехали поближе к князю, спрыгнул с коня и, прижав руку к сердцу, произнес:

– Князь, дозволь слово молвить.

– Кто ты будешь, мил человек? – спросил князь, останавливаясь.

– Я – Иван, сын Бурка. Еду, князь, к тебе по повелению своего великого князя Александра, – при этих словах князь скривился, – велено мне сказать, что едут к тебе его посланники, они тебе кланяются и нижайше просят их принять!

– Где они? – быстро спросил князь.

По его тону можно было понять, что эта весть не очень его обрадовала. О том, что его хочет пригласить в Тверь Александр, он знал. Поведал ему об этом сам митрополит, отказать которому он не мог, хотя в душе был против. Одна из причин – боязнь. Хан Узбек был хитрым, умным правителем. Его устраивало, что эти два самых сильных княжества ведут постоянную борьбу друг с другом, подрывая свои силы. А если они объединятся? Нет, хан никогда этого не позволит! Тогда зачем накликать на себя несчастье? Но в то же время, как потом ему смотреть в глаза митрополита Петра, который очень хочет, чтобы князья жили в мире, в дружбе. Он как-то сказал:

– Мы поставлены от бога, чтобы удерживать вас от кровопролития.

Мысль работала быстро.

– Иван, сын Бурка, – князь обратился к гонцу, – хочу вас хорошо, по чину встретить. Велю подождать в Тверской слободе. Я пришлю за вами своих бояр. Так и передай.

Иван, сын Бурка, улыбнулся:

– Слушаюсь, князь. Вели ехать?

– Ехай! – бодро сказал Иван Данилович, стегнул коня и поскакал назад, отложив поездку в каменоломни.

В гридницу он пригласил бояр Василия Кочеву, Никиту Плещея, дворского Осипа Уварова. Войдя в гридницу, они застали князя сидящим у очага. Он грел руки с мороза. Князь не стал пересаживаться в кресло за большим столом, а сказал им взять сидельца и подсаживаться к нему. Когда они уселись в полукруг, Иван Данилович оглядел их, точно видел впервые, потом произнес:

– К нам пребывает тверское посольство.

Сказав, опять поочередно посмотрел на приглашенных. Осип заерзал на месте. Князь усмехнулся.

– Что, гостям не рад? – и добавил: – Я и сам не рад. Но… – и пожал плечами.

Помолчав некоторое время, снова заговорил:

– Ты, – он показал пальцем на Василия, – едешь встречать гостей. Привезешь их завтра к ночи. Въезжать будешь через западные ворота. Ты, – князь поглядел на Никиту, – уведоми баскака, что завтра выезжаем на соколиную охоту. Скажи ему, что я подарю ему лучшего сокола.

Плещей улыбнулся:

– Он любит это!

Улыбнулся и князь:

– Кто не любит! Возьмешь шатры, – голос князя посуровел.

– Надолго едем-то? – спросил Плещей.

– Пока гости не уедут, – ответил князь. – А ты, Осип, сделай так, чтобы они из стен не выходили.

Всем было ясно, что князь не хочет, чтобы баскак знал о прибытии тверичан. Только они не понимали одного: баскак без князя не поедет. А как же гости? Ивана Даниловича трудно провести. Он понял, что их мучит.

– Осип, – сказал князь, – сходишь к митрополиту и возьмешь у его дворского траву, которой преподобный освобождает желудок.

Все поняли намерения князя и заулыбались. Но взгляд князя был строг.

– Василий, ты споймал… стародубского сыночка? – неожиданно спросил князь.

– Нет, – ответил тот, опустив голову, – ищем, но он как в воду канул.

– Ищи. Мы на нем покажем другим не замышлять подобные поступки.

На другой день, спозаранок, из кремля выехал небольшой отряд. Редкие путники, встречая его, отмечали про себя: «Князь едет на охоту». Об этом они догадывались по сокольничим, которые держали на руках хищных птиц. Князь ехал рядом с баскаком. Тот был рад такой неожиданной поездке. Засиделся в хоромах, душа просила простора. Баскак рассказывал князю, как он в детстве в далеких монгольских степях охотился с отцом. Князь слушал, но весь его вид говорил, что он о чем-то сосредоточенно думал.

И вдруг князь сморщился, схватился за живот. Потом, стегнув коня, ускакал в ближайший лес. Когда вернулся, его лицо было болезненно искривлено. Немного проехав, он опять помчался в лес. На этот раз, вернувшись, сказал, что он их догонит, надо подлечиться дома, и, подмигнув Плещею, повернул коня. Баскак несдержанно рассмеялся и что-то бросил вслед князю. Иван Данилович обернулся и шутливо погрозил плетью.

А в княжеских хоромах готовились к встрече нежданных гостей. Обоз прибыл в Кремль около полуночи. Посланцев пришлось вытаскивать из кибиток, настолько они были пьяны. Пока растаскивали их по одринам, князь все это время смеялся.

– Скажи, Василий, – спросил он, – как тебе удалось так их напоить?

Улыбнулся и боярин. Хитро сощурив глаза, ответил:

– Да попался Потап Сурожанин, а он же тожить частый гость в Твери. Купчина-то знатный. Он к себе-то их и зазвал. Те было заупрямились, мол, срочно к князю надоть. Да я пособил. К нему и свернули. От него я-то их в Заяузье завез к гончарам да кожевникам. Те окружили дорогих гостей… – он глянул на Ивана Даниловича.

Тот зевнул. Ему стало понятно.

– А как ты, князь, вернулся?

Иван Данилович вспомнил возвращение. Рассказывать не стал, только ответил:

– У Плещея спросишь! – и хохотнул. – Почивать пошли, завтра тяжел день будет.

Не успели гости проснуться, как их тут же позвали к князю. Он встречал их в гриднице за накрытым столом. Представления не получилось. Князь тут же усадил их за стол. Кошка все же успел сказать, что молодой князь Александр и его жена Анастасия приглашают князя Ивана Даниловича и княгиню на Благовещение к ним в Тверь. Князь, прежде чем ответить, прикинул, что свой отъезд мог обозначить для баскака как выезд на полюдье. Кочева с интересом посмотрел на него.

– Хорошо! – ответил князь. – Будем! А пока, дорогие гости, попотчивайтесь с дальней дороги.

И отроки тотчас налили тверичанам в кубки заморские вина. Гости переглянулись. Их лица выражали удовлетворение. Еще бы! Согласие получено! Вот только как быть с подарками? Хотелось как-то прилюдно их вручить. Александр Романович, грузный, представительный мужчина, попытался прояснить это дело. Но его перебил князь:

– Этим пусть займется Миняй!

Бояре много слышали о нем, главном княжеском казначее, и перечить не стали. Иван Данилович поднял кубок:

– Выпьем-ка за вашего князя!

И пошло, и поехало. После третьего кубка, когда в душе появилось горячее желание высказаться, поднялся Александр Романович. Пухлыми пальцами он отбросил назад волосы и заговорил грудным басом:

– Князь! Дозволь слово молвить.

Князь испытующе посмотрел на него. Но кроме довольства на его лице ничего не заметил и кивнул головой.

– Великий князь! – боярин льстил хозяину, назвав его так. При этих словах он даже подобрался. – Я понимаю, почему ты так охотно откликнулся на приглашение. Вот проехал я по твоему городу и увидел, как много тут строится, растут твои слободы. Тебе нужен мир, – он поднял кубок. – Да будет мир между нами. Твое здоровье, князь! – и, пошатываясь, пошел целоваться с князем.

Гостей опять угостили так, что они не заметили, как исчез князь. Главным их переговорщиком стал Кочева.

А Иван Данилович мчался к баскаку. Ему очень не хотелось, чтобы тот его в чем-то заподозрил. Увлеченный охотой, Ахмыл встретил появление князя с радостным возбуждением. Переполненный гордостью, он схватил князя за руку и со словами: «Ти смотреть моя добыч!» потащил его к шатру, где складывались охотничьи трофеи.

– Мой добыч! – показал он на кучу сваленных лис, зайцев, куропаток.

С его широкого татарского лица не сходила улыбка. Соболья шуба, подарок князя, была распахнута, открывая русскую луду, златом вытканную. Тоже – княжий подарок. Он был чуть ниже среднего роста, но крепкий, кряжистый мужик.

– Молодец! – князь потрепал его по плечу.

По блестящим глазам можно было видеть, что похвала оказалась весьма приятна баскаку.

Князь посмотрел на Плещея:

– И нам пора?

Тот кивнул. Оседланные лошади уже ожидали их. А в сторонке толклись сокольничие, ожидая команды. Конюх подвел князю коня, гнедого жеребца. В скупых зимних лучах его шерсть горела серебром. Он так и норовил вырвать узду, но твердая рука князя осаживала разыгравшегося жеребца. Вставив ногу в стремя, он легко вскочил в седло. У татарина конь «родной», меньше княжеского, но мало в чем уступает тому.

– Ахмыл, на ауку пойдем? – спросил князь, глядя сверху вниз на татарина.

Лицо того расплылось в улыбке, как же: князь по-татарски назвал бирюка.

– Лядно, – ответил баскак.

Князь и баскак едут впереди. Сокольничие с птицами поодаль. Бескрайнее поле лежало перед ними, раскинувшись белоснежной скатертью. Искрящийся снег резал глаза, заставляя надвигать на лоб косматые шапки. Приложив ладонь над глазами козырьком, князь стал оглядывать местность. Заметив небольшой холм, он направил к нему коня.

Глаза баскака оказались зорче.

– Князь! – воскликнул он, – тама! – и показал куда-то в сторону.

Иван Данилович прищурил глаза и увидел едва заметные точки. Они двигались поперек поля.

– Да, Ахмыл, ты прав. Там стая бирюков!

Князь стегнул коня, и все сорвались с места.

Вот он, охотничий азарт, который вспыхивает внутри и, забыв обо всем на свете, заставляет нестись вперед сломя голову. «Лишь бы не ушли», – бьется мысль у каждого охотника. Кони шли галопом, выбиваясь из сил. Но их седоки в азарте нещадно работали плетьми. Маленький юркий татарский конек не уступал княжескому. Его ноги мелькали так часто, что порой, когда взбивался снег, казалось, будто он летит по воздуху.

Наконец, охотники приблизились настолько, что серых можно было рассмотреть. Они шли не спеша, опасности еще не заметили. Впереди здоровый, матерый волчище. Сразу можно было догадаться, что это вожак. Всадники остановились. Князю и баскаку посадили на рукавники птиц. Звери почувствовали что-то неладное, и стая, как по команде, вдруг остановилась. Вожак отбежал в сторону и поднял вверх голову. А затем неожиданно рванулся вперед, за ним вся стая. Стало ясно, вожак учуял опасность и повел стаю за собой. Впереди, у горизонта, виднелась темная полоса. Это был лес.

– Пускайте! – заорал сокольничий.

Князь бросил поводья, приподнял левую руку и сорвал с птицы колпачок. Беркут, почувствовав свободу, тяжело взмахнул крыльями, да так, что князю пришлось прятать голову. Видя, что князь пустил беркута, это сделал и баскак. Все, не отрывая глаз, наблюдали, как птицы набирали высоту. И вот они уже не машут крыльями, а медленно парят в вышине, выбирая себе добычу.

Приостановился и бег волков. Звери, почувствовав, что погоня отстала, как-то успокоились. А вот сверху опасность они еще не чуют. Охотникам видно, как по спирали опускаются птицы, потом камнем ринулись вниз и, вцепившись в спину добычи, железным клювом начали долбить голову. От страха жертва ускорила бег, стремясь этим избавиться от врага. Но бившая из ран ключом кровь привела к потере сил. Постепенно бег зверя замедлился. Он начал ковылять, чтобы вскоре свалиться, орошая белоснежную скатерть алой кровью.

Когда охотники подскочили, птицы гордо восседали над жертвами. Баскак радовался. Его радость передалась и князю. Она у него была двойной. Он понял, что приезд тверских посланцев для баскака будет тайной. И он не мог не радоваться, что его птица добыла бирюка. Князь не очень тяготел к охоте. Но вот добыча была ему приятной, только он удивился тому, что оба беркута почему-то не осмелились напасть на вожака. Птица, а в силе разбирается.

Возвращались все в приподнятом настроении. А на стойбище уже готовились к встрече. На вертеле томились косули, зайцы, куропатки и прочая живность. Выставлены кубки для холодного медка. Поднимая его, князь на мгновение задумался: а как там с гостями? Хотя понимал, что Кочева не подведет.

Князь был прав. Василий знал свое дело. Тверские бояре от вчерашней попойки проснулись только к обеду. Спросив у Кочева, где князь, надо же было с ним проститься, отблагодарить за такую теплую встречу, к своему удивлению узнали, что они с ним простились еще вчера, когда собирались уехать. Но… Бояре были в смущении. Что подумает князь? Василий их успокоил:

– Разве вы не русские люди? Как же по-другому встречать таких дорогих гостей?

Они успокоились и заторопились с отъездом. Даже стали отказываться от обеда, показывая на окна, что скоро солнце скроется за горизонтом. Хитрый Кочева с ними согласился и сказал, что раз так получилось, надо бы зайти к княгине и проститься с ней. Бояре согласились. Омыли опухшие лица, принарядились.

Елена принимала их в гриднице.

Молча выслушав приветствие бояр и полагающую по случаю лесть, она тихим голосом попросила их отобедать с ней. Гости не могли ей отказать. Также и в питье. Княгиня только помочила губы в вине, заставив их осушить кубки. Уезжали они, когда на город опустилась темень. Тверичан опять отнесли в кибитки. Люди Кочева проводили их до Тверской слободы.

Возвращение бояр Александр ждал с нетерпением. Мало ли что Иван Данилович дал когда-то согласие на посещение Твери. Но прошло время, всякое могло случиться. Бояре поведали все, не таясь. Александр принимал их в гриднице. Готовясь к встрече с московским князем, он сильно ее обновил. На стенах появились дорогие восточные ковры, немецкие канделябры. Цветные стекла, взамен обычных, в сочетании с коврами делали помещение каким-то сказочным. Дубовая, грубой работы, мебель заменена на новую мебель, венгерскую, более изящную. Кроме ковров стены украшали головы медведей, бирюков, оленей вперемежку с дорогим оружием. В общем, в гриднице соединился вкус Запада с восточной роскошью.

Александр внимательно слушал бояр, изредка поглядывая в сторону своей молодой жены, которая находилась в некотором отдалении от него, как бы подчеркивая этим, что в дела мужа она не вмешивается.

– Так, значит, князь встречал вас ночью? – уточнил он сказанное.

– Да, да! – враз подтвердили они.

– И подарки не смотрел?

– Не смотрел! – ответили они.

Князь начинал заводиться:

– И уезжали ночью?

– Ночью, ночью! – опять подтвердили бояре.

– Так! – процедил князь сквозь зубы и нервно вскочил. – Заелся москвитянин.

Он расценил действия Ивана Даниловича как неуважение к нему и даже как… насмешку.

– Ему надо устроить новое Бортенево! – вырвалось у него из груди.

Услышав эти слова, княгиня на мгновение даже побледнела. Но быстро взяла себя в руки.

– Милый! – серебряным колокольчиком зазвучал ее ласковый голосок. – А может, он хочет в тайне сохранить ваши встречи?

Бояре переглянулись меж собой. Растерянно посмотрел на них князь.

– А это еще зачем? – поворачиваясь к жене, спросил он.

– А затем, – губки ее расплылись в улыбке, – чтобы не вызвать сомнения в вашей верности Великому повелителю. Вдруг тот подумает о сговоре?

Князь сел и задумался. А по лицам бояр можно было прочитать: «А ведь верно сказано. Хан спокоен, когда князья грызутся меж собой. А тут – дружба. Умен московит, ничего не скажешь. А баба?!»

– Думаю, он и к нам ночью завалится, – уверенно заявил Александр Романович, забрасывая космы на плешину.

Боярин как в воду глядел. Прослышав, что князь московский приезжает к ним в гости, в назначенный срок народ с утра повалил на улицы. Целый день прождали. Да все зря. Не приехал.

– Обман! – заговорили они под вечер, разочарованные в своих ожиданиях. – чтобы этот гордец приехал к нам, не в жисть!

Стража закрыла ворота. Галки расселись по местам. И вдруг в ворота кто-то постучал. Властно, уверенно.

– Эй, хто там? – воскликнул стражник, приготовившийся спать до утра.

– Боярин Кочева, – послышалось со стороны.

Это имя хорошо знали в Твери. Страх внезапно овладел стражником: «Неуж сам?». Вместо того, чтобы открыть ворота, крикнув: «Я щас», он побежал к сотнику. Тот, услышав о госте, приказал бегом вернуться и впустить приехавших, а сам опрометью бросился к князю.

Неизвестно почему, но князь не поверил словам боярина Александра Романовича. Он в ожидании томился весь день. Посылал сколько раз дворских, чтобы те проверили подъездную дорогу. Но тех, кого ждал князь, не было. Плюнув в сердцах, он пошел к себе в опочивальню, оставив надежду на другой день. Князь, стоя перед иконами, совершал вечернюю молитву перед сном, когда неожиданный скрип двери заставил его повернуть голову. Увидя на пороге сотского, сердце екнуло: «Что-то случилось!». Но не успел спросить, как тот выпалил:

– Гости!

Князь быстренько, перекрестившись, бросился в сени за сотником. На ходу набросив корзно, выскочил на крыльцо. А на дворе уже властвовала темнота. Александр посмотрел по сторонам, чтобы кого-нибудь послать за факелом, но рядом никого не было. Пришлось самому возвращаться в хоромы за факелом. Пока его нашел, сотник тем временем уже открывал ворота, впуская запоздавших гостей. Когда князь вновь вернулся на крыльцо, подняв факел, увидел, что во двор въезжают какие-то люди. Их немного, от силы человек десять. Но по виду то были кметы.

Один из них спрыгнул с коня, бросив узду подбежавшему сотнику, и, легко, пружинисто прыгая через ступеньки, стал подниматься по крыльцу. Князь стоял растерянный, не зная, куда сунуть огнище. На его счастье, высыпала дворня, и он, обрадовавшись, сунул факел первому из них. Тем временем, раздвигая дворню рукой, гость подошел к князю. Ростом он был на полголовы ниже хозяина, но широк в плечах, и чувствовалось, что налит силой. Он обнял князя и даже легко, дружески приподнял его.

– С прибытием! – произнес хозяин.

Они расцеловались.

– Будь здоров, друже! – ответил Иван Данилович, держа хозяина за плечи. – Извини, что припозднились, – сани подвели, – сказал он, не вдаваясь в подробности.

Александр слегка улыбнулся, вспомнив слова боярина. В это время на крыльцо поднялась княгиня. Александр расцеловался и с ней. Забыв только что мучившие его обиды, хозяин вдруг почувствовал, что московиты довольно дружески к нему расположены. Это подняло ему настроение. Он сам открыл перед ними двери, приглашая в хоромы. В сенях, остановившись, сказал:

– Хочу попотчевать вас с дороги, – и поглядел на Ивана Даниловича и Елену.

Те переглянулись, и княгиня ответила:

– Князь Александр, я устала с дороги, давай отложим до утра.

Ее поддержал и муж. Князь как-то сник. Иван Данилович с улыбкой, дружески хлопая хозяина по плечу, сказал:

– Не печалься, друг мой, завтра догоним. А Елена, – он кивнул на жену, – правду сказала. Давай все начнем, как ты задумал, с утра. Только прошу тебя – не выноси это со двора.

– Ладно, – согласился Александр. – Петр, – позвал он зевавшего дворского, – покажи людям князя их покои.

Когда князь развел дорогих гостей по их опочивальням, он зашел к женушке. Та не спала. Она сидела перед зеркалом и расчесывала роскошные волосы.

– Ты? – удивилась она, видя на пороге супруга, и вопросительно посмотрела на него.

– Прибыли! – сообщил князь.

– С женой?

– Да. Но кто его сопровождает!

– Что, много народу?

– Да что ты, все наоборот. Выглядит, как бедный боярин. Интересно, – добавил он, вспомнив свои подарки, – что он нам привез?

– Многие говорят, что он жадоба, – рассмеялась княгиня, – и страшный. На козла похож.

– Утром увидим, – философски заметил муж, сбрасывая корзно.

Насчет подарков тверской князь беспокоился зря. После возвращения с той непредвиденной охоты, на другой день Иван Данилович с Миняем поехали в Кузнецкую слободу к Петрухе, лучшему кузнецу на всю слободу. Оставив за оградой коня, князь и Миняй вошли во двор. Навстречу им бросился большой черно-белый кобель.

– Пшел! – Миняй бросился защищать князя.

В это время, услышав остервенелый лай, в дверях показался здоровый мужик. Нагнув голову, он вышел наружу.

– Никак княже! – удивился он и заорал на кобеля, да так, что тот, поджав хвост, убежал за угол.

Хозяин пригласил нежданных гостей зайти в светлицу. Вдоль окон стоял тяжелый, грубой работы, дубовый стол с такими же ослонами. В углу находился небольшой иконник с лампадой. У тыльной стены стояло несколько кряжистых, украшенных коваными узорами, сундуков, да на стене висели полки с посудой.

– Дело есть, Петруха, – сказал он.

Петр послушно отставил сосуд и, глядя на князя, стал теребить густую, черную бороду в ожидании, что он скажет.

– Я приглашен к одному князю и хочу ему подарить меч. Но чтобы он был не как все, а смог бы показать величие Московского княжества.

Петр усмехнулся, покачал мохнатой головой. Толстыми заскорузлыми пальцами почесал грудь. Он явно обдумывал, что сказать князю. Тот терпеливо ждал, в душе радуясь серьезности этого мастера.

– Ну что, княже, – загудел он, – надоть, такмо скуем. Но токмо басу навесть, тута никак фрязин потребуется, – кузнец виновато опустил голову и исподлобья взглянул на князя, – нужен будет и кожевник.

Князь понял – надо сделать и ножны.

– Кого назовешь? – промолвил князь.

– Миколу, – прогудел Петр, – а из кожевников – Ивана.

Сделка состоялась. Меч князю очень понравился. Каменья фрязин умело расположил как на рукояти, так и на ножнах. Подобрал Иван Данилович к нему и пояс сердоничный с золотой оковкой. Да шубу соболью. Царский подарок. Пусть знают. Анастасии – монисто из дорогих каменьев, где посредине горел алмаз, величиной с голубиное яйцо, он один перевесит все подарки тверского князя.

Утром княжеские отроки, разодетые, как павлины, постучали в дверь гостевых опочивален. И вот идут по переходу московские гости, князь, княжна и боярин Кочева с подарками, в сопровождении отроков. Ожидавшие их слуги распахивают двери, и перед очами гостей предстает тверской князь с княгиней. Она держит поднос с кутырем и солью. Взор Ивана Даниловича уставился на поднос: такое он видит впервые. Что же ему с этим делать? Хорошо, рядом Елена, которая шепнула: «Отломи кусочек, помокни в соль и надкуси». Он быстро это проделал и посмотрел в глаза княжны. Взгляды их встретились. Усилием воли он отвел взгляд, как будто что-то неведомое его обожгло. Такой женской красоты он еще не встречал. Склонила голову и Анастасия. От Александра не ускользнул этот момент, и он отреагировал на это гордой улыбкой за свою жену. А женское сердце Елены сжалось от плохого предчувствия. Скоро все вошло в нормальное русло, и московский князь вручил подарки.

– Прими, друже князь, поделку московского мастера, – и передал меч Александру.

Если бы в гриднице не горело столько свечей, она все равно бы засверкала разными цветами от тех каменьев, которыми был украшен этот меч. Глаза князя Александра загорелись радостным огоньком.

– И еще, – Иван Данилович набросил шубу ему на плечи, сказав: – пусть она, – он провел рукой по атласной шерсти, – тебя всегда согреват.

Александр расплылся в улыбке.

– А это, – он взял шкатулку у боярина и подошел к княгине, – царица ты наша! Прими от… – он хотел сказать от раба твоего, но вовремя сдержался, – нас этот скромный подарок, – и достал из шкатулки монисто.

Алмаз в нем горел, как маленькое солнце. Все ахнули. Подавая подарок, рука князя невольно соприкоснулась с ее рукой. Ему показалось, что между ними проскочила искра. И в то же время этого мгновения хватило ему, чтобы ощутить шелковистую нежность ее кожи. И он почувствовал, что в его сердце зародилось какое-то, еще не понятное ему чувство. Не осталось это мгновение незамеченным и ею. Белоснежное ее лицо покрыл румянец, отчего она стала еще прекрасней. Муж, что-то уловив, посмотрев на нее молящим и в то же время расстроенным взглядом, отвернулся. Произошло какое-то замешательство. Но Александр быстро нашелся, пригласив гостей к столу.

Не зря тверской князь столько времени готовился к встрече с московским князем. Убранство одного стола чего стоило. Нет здесь привычных кубков, кружек. А стоят, как вои на страже, хрустальные бокалы из тонкого стекла, за которые боязно браться руками. А каких только бутылиц нет: и плоские, и раздутые. А сколько фруктовой заморской диковины: и ананасы, и бананы, и финики, и апельсины… Не пить, не есть их надо, а смотреть, словно перед вами волшебная картина. А о русском богатстве и говорить нечего. Какие тут осетры да белуги, стерляди, но это уже не в диковинку. И все говорило о том, что хозяин хотел показать гостю свое расположение. Да и разговор он завел о том, что не надо вспоминать прошлое, а надо помнить одно: корень-то у них один. И жить надо по-родственному. А если им объединиться, то они любому шею сломают! Ухмыльнулся московит, спросил:

– Кому же ты хочешь ее сломать? Уж не о… ты помышляешь? – назвать кого, не захотел, ибо тут сидели разные люди, еще и донести могут, но большим пальцем показал через плечо на юг.

Александр его понял. Взбодренный не то выпитым, не то чтобы показать соседу свою храбрость, вызывающе сказал:

– Да хоть его.

Но тут зазвучал серебряный голосок Анастасии.

– Милый, – она повернулась к мужу, – хватит мужских разговоров, повеселим лучше гостей дорогих, – и взглядом приказала дворскому позвать толпившихся за дверьми скоморохов, дударей.

В огромной гриднице есть где разгуляться веселой публике, и она заполнила помещение. Иван Данилович поощрительным взглядом посмотрел на Анастасию, оценив ее ум. Та ему только улыбнулась. «Какая прелесть!» – чуть не сорвалось у него с губ. Он вдруг почувствовал себя семнадцатилетним юношей, и ему захотелось вместе с этой смешной публикой выкинуть коленце, да не одно. Елена еле удержала загоревшегося мужа, поняв вовремя его желание.

Застолье продолжалось до самого вечера. Но оставаться на ночь москвич не захотел, ссылаясь на то, что у него срывается полюдье, и ему надо вернуться в Москву. Попросив князя не беспокоиться с проводами, глубокой ночью он отбыл домой.

ГЛАВА 7

То, что Алим назвал «куренью», была полуземлянка. Два тусклых оконца создавали в ней полумрак. У оконцев – дубовый лежак со шкурами. В углу над головой – иконка с ликом Божьей Матери. У тыльной стены находился очаг, пред ним стоял стол с ослонами, на северной стене – поставец да оружие всякое. У входа – вешало с одеждой.

Вдвоем они втащили хворого и уложили на хозяйскую одрину. Алим, несмотря на возраст, глаз имел острый. С плошкой в руке, где горел огонек, он стал рассматривать больного. Задрав веки, долго что-то глядел в глазах.

– Ну, напужал ты мня, братец, – старец посмотрел на Митяя, – думал, тово… не жилец.

– Что, будить жить? – обрадованно спросил Митяй.

– Будить, будить, – почему-то недовольно пробурчал Алим и добавил: – Бог его знаить. Труден ен. Хворость его тяжела.

Митяй присел в ногах у больного и посмотрел на него, точно проверяя слова Алима.

– Чего рассупонился, ступай за чурбаками, – проворчал хозяин, ища на полках хапы.

Накинув старую шубейку, Митяй метнулся к двери. Вернулся он с огромной охапкой дров и положил у очага.

Пока он ходил, дед Алим из медвежьего сала с желчью, разбавленного настоем каких-то трав, натирал тело больного.

– Пади сюды, – позвал он Митяя, видя, что тот освободился, – держи, – и подал ему шерстяной лоскут. – Три– ка, – приказал он, кивая на больного.

А сам пошел к очагу, где лежала крупная галька.

Парень тер, а сам смотрел, что делает хозяин. Увидев, как дед, положив гальку в очаг, стал ее обкладывать чурками, он догадался, для чего тот это делает. «Щас за водой пошлет», – подумал он. И как в воду глядел. Выкатив из темного угла бочку на середину землянки, дед попросил Митяя таскать с проруби в нее воду. Митяй осторожно шел по реке к проруби. Булькаться в холодной воде он ой как не хотел. Но лед тут был крепкий. Несколько бадеек хватило, чтобы наполнить бочку до нужного уровня.

Митяй знал эту процедуру. И когда камни раскалились, он побросал их в бочку. Старик одобрительно крякнул и пальцами пощупал теплоту воды.

– Вокат! – сказал он.

И они бережно опустили больного туда.

– Даржи парня, – сказал дед, – а то утопнет.

А сам полез в погребец, который оказался прямо в курени, и достал оттуда сосуд с какой-то темной жидкостью. Ее-то он и стал заливать в бочку, размешивая рукой. Митяй удивился: «А че сразу не налил», но спросить не решился.

– Глыбжи опусти, – сказал дед.

Митяй опустил его до носа. Дед, скинув рубаху, обнажил свое вовсе не хилое тело, покрытое седыми волосами. Он начал больного массажировать, покрикивая:

– Повертай! А ще!

Процедура длилась довольно долго. Дед был неутомим, хотя пот бежал с него градом.

– Кажись, хватить, – сказал он и велел вынимать парня.

Дед помог Митяю донести больного до лежака. Обтерев, вновь намазал его мазью. Обернув холстом, закрыл несколькими шкурами.

– Ен пить запросит, дашь ему енто, – и, сняв с полки сосуд, поставил его на стол.

За долгое время Митяй впервые услышал голос больного:

– Пить.

Эти процедуры продолжались долго. Только дед менял состав лекарств. Часто он заставлял Митяя крошить свежие еловые ветки и закладывать их в бочку. Когда больной попросил есть, дед сказал:

– Нужна свежа кров ведьмедя.

Митяй посмотрел на него удивленными глазами. Дед ухмыльнулся и куда-то вышел. Вернулся вскоре, держа в руках две рогатины. В душе Митяя защемило. На медведей он не ходил. Но хозяин так возится с этим парнем, что ему нельзя было ни в чем отказать. Что же делать? Помог Алим.

– Ты че, Митяй, испугался?

Он почувствовал, что парень вмиг изменился, увидев рогатины.

– Да ты че, Алим, я… да нет… тово.

Деда не провести. Он подошел к нему, положил руку на плечо:

– Тебе, Митяй, придется счиниться. Я тоже один-то щас стал стеречься. А раньше… Я тя научу.

Вышли они затемно. Алим шел широким размашистым шагом. Сказывалась выучка. За ним, след в след, шел Митяй. Он нес рогатины и шест. Когда подошли к реке, парень передернулся. Еще свежа была в памяти его купель. Но дед шел уверенно, выбирая дорогу по снегу. Митяй тут же смекнул, где лежит снег, там лед толще.

Поднявшись на крутой берег, Алим присел на поваленной березе отдышаться.

– Да, – покачал он головой, – бывало, забежишь и дальше попрешь. Так тоть, – и вдруг он переменил разговор, – не забудь, че я те говорил. Собирись в кулак и зри. Ежли ведьмедь выскочит и на тя преть, метнись в сторону. Зверюга, знай, ловок. Это он на вид такой нескладный, а на деле шустр. Но больше они ходют на задних лапах. Вот тут ты сам будь ловким.

Дед встал:

– Глянь!

Он полусогнул ноги и покачался на них.

– Дай! – и указал на рогатину.

Взяв ее, он принял стойку: левая рука впереди, правая почти на конце рогатины, ноги полусогнуты. И вдруг он бросается вперед, выбрасывает резко рогатину, досылая ее правой рукой.

– Эх! х! х! – раздается его резкий крик.

– Да, – качает Митяй головой, – вот те и старец.

Дед только усмехнулся.

– Пошли, – сказал он, углубляясь в лес.

Это было царство огромных, просто гигантских елей. Их кроны так широко разошлись, что казались вторым небом над головой. Тут была вечная темнота. Но идти было легко. Редко встречался поверженный великан, преграждавший дорогу. Митяю казалось, что это самое медвежье место.

– Слышь, Алим, а как мы донесем кровь? – догоняя его, спросил Митяй, сгибаясь перед очередной огромной веткой.

– Тык карман-то у тя есть? – смеется дед.

– Шутник ты, старый! Никак ведьмежонка добывать будем.

– Нуть, с догадкой, – дед приподнимает ветвь.

Но скоро лес изменился. Ели начали мешаться с березой, кустарником. Идти стало гораздо труднее. Переходя очередной овраг, дед вдруг остановился и стал озираться вокруг себя.

– Тык, обождь. Кажись, тута.

Он пошел осторожно по краю оврага. Его настороженность передалась и Митяю. Он почувствовал вдруг, как потяжелели ноги. А тут еще из-под куста вырвалась лиса. Митяя бросило в пот.

– Не отставай, – прикрикнул Алим, – тута! – возвестил дед, поворачиваясь к парню.

Он подождал Митяя и взял у него шест. Наверху, почти над их головами, зияла какая-то дыра. Дед покрутил головой:

– Неловко тута брать.

– А что, они тута есть? – топчет Митяй снег.

– Есть, а куды им деваться. Но тута не будем брать. Пошли!

Они прошли мимо этой дыры, на которую парень смотрел с большой опаской. Он даже обошел ее сторонкой. Продираться сквозь кусты, по пояс в снегу, пришлось долго. Наконец Алим остановился, вытирая со лба пот. Он вновь забрал у парня шест и снова пошел. Пройдя несколько шагов за ним, Митяй увидел поваленную сосну, а под ней дыру, похожую на ту, которую уже видел.

– Тссс, – дед повернулся к парню и приложил палец к губам.

Митяй понял, что охота началась. Опять появилась тяжесть в ногах. Не говоря ни слова, рукой дед показал парню его место.

– Ага! – как-то машинально вырвалось у Митяя.

– Тсс! – пригрозил сердито ему старик, начиная шестом шуровать дыру.

Послышалось недовольное ворчание. Дед глянул в сторону Митяя и закивал головой, мол, есть там зверюга. И снова принялся беспокоить зверя. На этот раз хозяину не понравилось, что его так настырно тревожат. Он взревел, и в дыре показалась голова, а вскоре и сам зверь. Дед едва увернулся. Медведь, встав на задние лапы, пошел на Митяя, стоявшего на его пути. Он дико ревел, махая лапами.

Мурашки бежали по спине Митяя. Но он стоял, выжидая удобного момента. Из головы все вылетело. Единственно, что он повторял: «Господи, помоги!» Зверюга все ближе и ближе. Какое желание бросить эту рогатину и задать стрекоча. Но дед говорил, что медведи бегают быстрее. Догонят и порвут.

Вот он, рядом! Господи… Митяй делает выпад. Рогатина уперлась в ведьмедя, но он взревел еще сильнее. «Жив, гад! – мелькнуло в голове парня. – Что делать?» И вдруг он вспомнил, как его учил дед. Он выдернул рогатину и вновь всадил зверю в грудь. И тут ему показалось, что медведь сейчас кинется на него, и бросился наутек. Митяй не знал, сколько времени бежал. Когда выдохся, остановился, чтобы перевести дух. И его поразила тишина. Никто, оказывается, его не преследовал.

– Тьфу! – вырвалось у него из груди.

И он повернул назад. Долго шел по следу, прежде чем вышел на деда, который свежевал медведя.

Митяй подошел с опущенной головой. Дед, не оглядываясь, проговорил:

– Ну и ведьмедя ты завалил. Я туть таких видеть не видывал. Возьми мою котому и пошарь там, – он показал зализкой на берлогу, – ведьмежат.

Парень опрометью бросился исполнять его веление, с радостью понимая, что тот простил его трусость. Призывая на помощь Божью Мать, Митяй полез в берлогу. Он нашел их, забившихся у дальней стенки. Медвежата урчали, огрызались, пробовали даже кусаться, когда парень заталкивал их в котомку. Когда вылез, сообщил:

– Я двоих тама взял!

Дед ничего не ответил. А кончив свежевать, сказал:

– Ты дрями сбери, дулму готовить будем.

Митяй озадачился: «Че за дулма?» Но, подумав, что раз дрями надо собирать, значит, еду будем готовить, и бросился в лес собирать сухостой.

Митяй не ошибся. Когда от сушника осталась одна горячая зола, Алим, нарезав тонкие ломти медвежатины, бросил их на жар. Митяй уплетал мясо за обе щеки, похваливая деда. Когда насытились, Алим, поднимаясь, сказал, что пора собираться.

– А ето? – Митяй кивнул на медвежью тушу.

– Щас, – ответил Алим.

Углубившись в лес, он срубил две мощные ветки ельника. Когда возвратился с ними, Митяй понял, что ему опять придется тащить «волокуши». Так оно и вышло.

Приближаясь к жилью, Митяй увидел хворого, который выбрался из курени и стоял, прислонившись к дереву.

– Дед! Смотри! – радостно завопил парень.

Дед, согнутый в три погибели от груза, приостановился и, увидев больного, улыбнулся. Митяй бросился было к больному, но дорогу преградила псина. Дружбан грозно рычал.

– Не бойсь, он не тронет, – с улыбкой проговорил больной и приказал Дружбану сидеть.

Когда прошли порывы радости, Митяй сказал, повернувшись к деду:

– Ты смотри-ка, Алим, наш-то хворый на поправу пошел. Силенка появилась, сам выполз, помочь хочет, – и засмеялся.

Дед перекрестился:

– Слава те, Господи.

– Ну, дедусь, поднял-таки. А я, признаться, уж больно опасалси.

– Дык ты дюже не радуйся, – делая лицо строгим, проговорил Алим, – хворь надо до конца выгонять из тела.

Он снял с плеч груз, распрямился, помахал руками, потер спину.

– Как кличут тя? – Алим посмотрел на больного.

– Андрей, – ответил парень. – Где я? – и поочередно оглядел незнакомцев.

– Тыть? Да на алимовом отоке.

– Где? Где? – переспросил Андрей.

Митяй как-то весело посмотрел на старика, поддернул порты, по-мальчишески дернул носом:

– Да на острове. У казака. Он, – Митяй показал на Алима, – казак. И я казак. Мы свободные люди. У нас нет ни боярина, ни князя. Есть, правда, атаман. Но его выбирают казаки. А ты кто будешь?

В голове Андрея мелькнуло: нет бояр, князя – значит, они их не очень жалуют.

– Да я сын… конюшего. Князья поссорились, подожгли хоромы. Ну… я и сбег.

– Ааа! – понятливо протянул Митяй. Потом, ударив себя в грудь, сказал:

– Я – Митяй, а он, – парень кивнул на хозяина, – дед Алим. Он тя…

Но Алим не дал ему договорить, а попросил спуститься в курень и принести большую миску, меч, висевший на стене, и братину со стола.

По возвращении ему последовало очередное задание: достать медвежонка. Дед ловко отрубил ему голову и слил в миску кровь. Положив тушку на землю, он почерпнул братиной ярко-красную жидкость и подал ее Андрею.

– Пей! – голос его был строг.

Андрей безропотно подчинился. Сходив в землянку, дед принес в братине какую-то жидкость. Пришлось Андрею «закусить» и ею.

– Таперече иди дрыхнуть.

Спал Андрей как убитый почти сутки. На завтра все повторилось со вторым медвежонком. После такого лечения Андрей поздоровел на глазах.

А тем временем незаметно подкралась весна. Занятые с утра до вечера делами, они не замечали, как на южном обрывистом берегу забурел снег и зазвенела серебряным колокольчиком чистая, как слеза, капель. За ночь кайма берега обрастала прозрачными сосульками, и он походил на белоснежную кичку с ценной из крушеца подвеской.

В один из этих дней нежданно-негаданно налетел ураганный северный ветер. Он принес на своих бушующих крыльях черную, как смоль, тучу. Снопами повалил снег. Но любое начало имеет конец, пришел он и для тучи. Улетела она дальше, оставив после себя серебром покрытую землю да крепкий морозец. Казалось, вернувшаяся зима решила не уходить, разукрасив свое белоснежное покрывало алмазным блеском. Она заставила и солнце смотреть на землю с голубого небосвода каким-то извиняющим взглядом.

Утром Алим сбегал по малой нужде во двор в одном исподнем, вернулся и сразу к очагу, подставив огню мозолистые ладони и пальцы в трещинах. Немного отогревшись, он прошаркал к одрине, где спали парни.

– А ну подымась! – и стал теребить их за плечи.

Митяй, протирая глаза, глянул на оконце:

– Че, светат?

– Светат, светат, – ответил Алим, собирая еду на стол.

Парни соскочили, сбегали на улицу и, побрызгав лица водой, готовы были садиться за стол. Но Алим своей привычке не изменял. Как обычно, он подошел к иконе и стал вполголоса говорить:

– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистой Твоея Матери и всех святых, помилуй нас!

Парни подхватили:

– Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе! Аминь! – и усаживались за стол.

Закончив утреннюю трапезу и поблагодарив Господа, Алим, глядя на парней, сказал:

– Нуть, пойтить надоть на реку, волокушу вытащить. Зазуля пока по верху идеть, улов должон быть дюже хорош.

Ребята быстро оделись и двинулись за Алимом.

Старец не ошибся. Когда начали тащить сеть, она была забита рыбой. Мокрая, холодная сеть да мороз сказывались на работе. Если привычные крючковатые пальцы Алима ловко высвобождали зазюлю, то у Митяя и Андрея так не получалось. Особенно у Андрея. Он частенько, чтобы отогреть, запихивал пальцы в рот. Но упрямо не бросал работу. Митяй попытался остановить его, считая, что такая работа может повредить его выздоровлению. На что тот, с укоризной глядя на друга, сказал:

– Митяй, я ся гораздо лучше чувствую, когда… – он пошевелил плечами, – разомнусь.

Поддержал Андрея и Алим:

– Пущай работает, – сказал он, – только смотри, чтоб все пил, че я те даю.

Андрей приложил руку к груди:

– Все пью. Ты мой второй батька.

Эти слова так расстрогали Алима, что у него заблестели глаза. Да, этот парень входил в его очерствевшее сердце. Поэтому деда резануло, когда он нечаянно подслушал разговор Андрея с Митяем. Андрей высказал предположение, что они загостились у Алима, и что отец Митяя, наверное, их заждался и сильно тревожится. Митяй, конечно, скрыл от друга, что ему не очень хочется уходить от Алима. Чего греха таить, здесь сытая жизнь: мяса, рыбы вдоволь ешь. Да и хлебец в достатке. А отец… ну что отец, он ведь не дитя какое. Но разве это скажешь? Он отговаривался тем, что Андрею надо долечиться.

Да и Алиму не хотелось отпускать ребят, уж больно добрые попались. Но понимал, что им, молодым, жизнь здесь кажется тусклой, безрадостной. Раньше ему нравилось быть одному. Но вот эти двое ворвались в его жизнь, и сейчас ему было трудно с ними расстаться.

Однажды, когда Митяй переправился на противоположный берег пострелять птицу, Алим и Андрей поднялись наверх и сели на поваленное дерево. Они просидели какое-то время молча. Андрей следил за какой-то серой птахой, которая деловито скакала по земле и изредка что-то клевала. А Алим задумчиво смотрел куда-то вдаль. То ли он вспоминал прожитые годы, то ли думал, удастся ли ему увидеть следующую весну. Бог его знает.

Андрей шевельнулся. Птаха вспорхнула и куда-то полетела. Парень провожал ее глазами. Когда птаха скрылась, он с болью в сердце произнес:

– Домой, видать, направилась!

Кажется, что он сказал особенного, но Алим понял, что парень в душе страдает, думая о доме. Он повернулся к нему:

– Скажи, Андрей, кто ты будешь?

Парень удивленно посмотрел на деда. Его изумил даже не вопрос, а то, как Алим спросил. Глаза их встретились. И он понял по его взгляду, что уходить от вопроса ему нельзя. Андрей отвел глаза, ибо в груди боролись два чувства: сказать или нет. Его молчание по-своему оценил Алим.

– Если тебе тяжело говорить, то не надо, – сказал он и поднялся, чтобы уйти.

– Да нет! Постой! Княжич я! – почти воскликнул Андрей с болью в голосе, – княжич!

– Княжич? – почему-то переспросил Алим.

– Да! – как-то нехотя, точно стесняясь своего положения, ответил он.

– А каких кровей? – продолжал допытываться Алим.

– Стародубский я.

– Стародубский? – дед даже отступил.

– Да, Стародубский, – повторил Андрей.

– И как же ты оказался здесь?

И Андрей принялся рассказывать. Алим, прислонясь к дереву, внимательно слушал его. Закончил же парень повествование такими словами:

– Не знаю, Алим, что и делать: вернуться домой или нет.

Сказав, он посмотрел на деда, но по его обросшему лицу нельзя было узнать, о чем тот думает. Только его глаза светились непонятным огоньком.

– Да нет, сынок, я думаю, возвращаться тебе нельзя. Ну, упадешь ты в ноги Ивану Даниловичу. Думаешь, он тебе поверит?

– Думаю, поверит!

– Нет, дорогой Андрей, вряд ли. Твой дядька, полагаю, у него побывал и все свалил на тебя. Кто может правду сказать? Тетка? Но ты сказал, что ее зарубил антихрист.

– Так что же мне, Алим, делать?

– Что же тебе делать? – растягивая слова, произнес Алим. – Но прежде хочу сказать тебе, что я не Алим.

Произнеся эти слова, он посмотрел на Андрея.

– И мы с тобой, парень, одних кровей.

Андрей удивился:

– Так ты?..

– Всеволод Иванович Стародубский! – торжественно произнес он.

– Да! Вот так встреча!

Они обнялись.

Когда прошли первые минуты радости, Андрей спросил:

– А как же … Алим?

– Алим, – старец усмехнулся, – чтобы стать Алимом, ой сколько мне пришлось пережить. Моя судьба похожа на твою. И мне, чтобы спасти свою жизнь, пришлось бежать из родного дома. Был я юн, – и полился его рассказ, – попал к казакам, людям, которые отличаются ловкостью, лихостью, умением владеть оружием, конем. Все они – поборники православия и свободы. Для них, – Алим поднял вверх палец, – нет уз святей товарищества! – голос его зазвучал торжественно, а глаза заблестели.

– А я слышал, – заговорил Андрей, – что казаки – это разбойники, воры, убивцы.

Алим рассмеялся:

– Дык, – и он опять заговорил казацким языком, – бывало всякое. Купсов встречали, средь них есть дюжа прокудны. Последние порты с тя ссымут. Уж больно жадовые. А нащет воров, дык знай: деньга на дороге валятся – казак мимо пройдет. Не его.

– Я вижу… – Андрей запнулся.

Дед понял, в чем его загвоздка, и сказал:

– Зови Алимом, как звал.

– А ты мне не сказал, как тебя этим именем стали называть.

Алим задумался, потом сказал:

– Мы тогда на ладьях в поход ходили. На Трапизунт. В ентом походе я и попал к туркам в лапы.

Андрею так хотелось узнать, как это было. Алим посмотрел вверх. Дневные птицы потянулись к лесу устраиваться на ночь.

– Дык, мы уж тово… стали возвращаться, подходили к берегу. Добра взяли много. Град-то не ждал гостей. Вот дуван и получился хороший. Дуванить собрались, а тут они на коняках. Враз от моря отрезали. Началась сеча. Наказной и кричит: «Други, ко мне!» Мы поняли, что на прорыв ведеть. Но кому-то для прикрытия надоть остаться. Доля пала на меня. Перекрестился я: помоги мне, Боже! И давай рубиться. А их – как муравьев. Нуть, куды мне их одолеть. Повязали. Вот тогда и кличку дали: Алим. Прожил я у них лет семь. Домой потянуло. Я с одним купсом и договорился. Узнал он меня. Я единожды ему жисть спас. Ну, взял я каюк. Их много на берегу валялось. Ночью и ушел в море. Не обманул купес, подобрал. Правда, деньжат содрал безбожно. Оттэда я вернулся к наказному. Узнал он меня. Долю мою отдал. Вот так-то.

– Золотишко-то есть? – чуть не сорвалось с губ Андрея, да вовремя спохватился.

Но тут старик очень удивил парня, спросив:

– Ты хотел узнать, есть ли у меня золотишко?

Андрей покраснел и не знал, что ответить. Сказал за него Алим:

– Вижу, ты честный человек, и совесть твоя цела. Есть. Пойдем, покажу. Я знаю, что ты ничего плохого не замышляешь. Хош, даже отдам. Оно мне без нужды.

– Нет, – опять заупрямился парень.

– Пошли, говорю.

Клад он хранил в глубине острова под корнями могучего дуба, которому давно перевалило за столетие. Но ствол выглядел свежим. Кора нигде не отслаивалась. Это говорило, что он простоит еще очень долго.

Алим лопатой отковырял землю, руками разбросал ее по сторонам и достал небольшой ларец с потайным замком. Когда Алим открыл ларец, Андрей ахнул. В семье Стародубских и сотой доли не было такого богатства.

– Алим, да с таким… – он кивнул на драгоценности, – ты можешь купить любое княжество.

– А зачем мне оно? Я привык к свободе. А разве князь свободен? Он каждый день думает, как бы где-то отхватить кусок и сам боится, чтобы его не убили или не отравили. Он не доверяет даже жене.

– Ну, Алим, ты это загнул, – не согласился Андрей.

Алим посмотрел на него и протянул ларец:

– Бери!

– Но уж нет! – ответил Андрей и еще покачал головой.

– Ладно, – согласился дед, закрывая клад, – но ты знаешь, где он лежит. Можешь взять его в любое время.

Дорогой он спросил:

– Ты мне не поверил насчет жены?

Андрей остановился:

– Да судя по моей матушке, она никогда ничего не сделает с моим батяней.

– Это хорошо. А ты знаешь, кто убил Данила Александровича?

– А кто такой этот Данил?

Алим усмехнулся:

– Это отец твоего Ивана Даниловича.

– И кто его убил? Жена?

– Жена.

– А как?

Алим окинул парня с ног до головы, точно видит его первый раз.

– Ты уж немал. И жизнь пора познавать.

Он нагнулся и отцепил от портов зацепившийся сучок. Потом заговорил:

– Молодой и красивый, вроде тебя, – он повернул голову, улыбнулся. – Боярин Кучка стал якшаться с его женой Улитой. Княгиня боялась своего вспыльчивого мужа, но не хотела бросать и боярина. Тогда ей на ум пришло решение убить Данила. Она подговорила боярина, и тот согласился. Видать, нравилась ему бабенка. Он напал на князя. Но тому удалось вырваться, и он убежал в охотничий дом. Боярин не знал туда дороги, да княгиня надоумила его выпустить княжьего любимого пса, чтобы тот указал путь. Боярин выпустил, и пес побежал к хозяину. Кучка за ним. Княгиня была права. Князь был там. Боярин и добил Данилу. Когда он вернулся и все рассказал княгине, та, обозвав его дураком, послала туда вновь, чтобы поджечь дом. Вот так-то, Андрей, живут наши князья. А я здесь – вольная птица. У меня все есть. Так, если что случится и у тебя будет тяжко на душе, и ей надо будет покой, лучше этого места не найти. Знай, что мой дом это и твой дом.

ГЛАВА 8

После возвращения из Твери князя точно подменили. Он все о чем-то думал, стал раздражен. Старшего сына Семена, в котором до этого души не чаял, чуть не прибил. Мальчонка взял отцовский колчан и лук, вообразив себя воем, начал в гриднице стрелять по висевшим там головам зверей. Князь крепко отшлепал сына. На рев мальчика вбежала нянька, женщина средних лет с добрым, ласковым лицом. Видя грозные очи князя, в страхе присела: «Свят, свят!» – закрестилась она. Таким князя еще не видела. Иван Данилович нервно прошел мимо нее и громко хлопнул дверью.

Княгиня, подмечавшая каждый его шаг, решила с ним поговорить. Но это оказалось непросто. Она узнала, что верный княжий подручный Савел куда-то собирается. Что-то узнать у него было бесполезно. Он был немой. Но даже если бы и говорил, у него и клещами слова о князе не вытащишь.

Давно это было. Еще до женитьбы князя. Как-то вьюжным зимним днем, возвращаясь из Переяславца, князь увидел у дороги скорченного мальчонку. Он не поленился спрыгнуть с коня и взял его на руки. Мальчонка, бедный, дрожал от холода. Лохмотья плохо грели.

– Ты чей будешь? – спросил он.

Но в ответ тот только замычал.

– Немой? – удивился князь.

Мальчонка закивал головой.

– Нуть, – сказал он и посадил его на своего коня.

Приехав к себе в кремль, князь приказал служке отмыть и одеть мальчонку, накормить и привести к нему.

Когда его привели, он князю сразу понравился. У него был какой-то особый, преданный взгляд. А в черных глазенках горела глубокая благодарность и надежда.

– Хочешь у меня остаться? – спросил князь.

Тот торопливо закивал головой.

– А верно будешь служить мне?

Мальчонка что-то промычал, осенил себя крестом и приложил руку к сердцу, чем несказанно удивил князя. И Иван Данилович взял его к себе отроком.

Среди одногодков он выделялся упорством и отчаянной смелостью. Он не терпел, если кто-то пытался его дразнить немтырем или немым. Вскоре все это поняли. Князь не забыл найденыша и как-то поинтересовался у Осипа Уварова, дворского, насчет мальчика. Осип ухмыльнулся:

– Норовистый отрок. Ему бы язык… Кстати, князь, как мы его назовем?

– А что, вы его до сих пор не обозвали?

Дворский виновато опустил голову:

– Нет.

Князь задумался. Уваров решил подсказать:

– Може, …Савел?

Князь, хитро посмотрев на Осипа, промолвил:

– А что! Пусть будет Савелом.

Незаметно бегут годы. Но они были заметны по Савелу, который превратился в такого парня, что несколько ребят не могли его одолеть. С каждым годом Савел все сильнее доказывал свою преданность князю. Все знали, что где его верный служка, князю опасаться нечего. У него был острый слух, зоркий глаз, твердая рука. Княгиня только вздохнула, увидев его широкую спину, и не стала останавливать.

И все же Елена муженька поймала. После полдника, когда все расползлись подремать, она дождалась мужа, когда тот выходил из едальни, и, стоя на пороге, преградила ему дорогу.

– Скажи, Иван, почему ты меня избегаешь?

Князь посмотрел на нее удивленным взглядом человека, не понимающего вопроса.

– Ванюша, – сказала она тихо, – скажи мне правду. Ты думаешь о ней? У тебя же с Александром мир.

Лицо князя мгновенно покраснело. Брови угрожающе сошлись на переносице.

Он резко повернулся и, громко стуча сапогами, пошел к выходу.

Он остановился на первой ступеньке крыльца. Прищурясь, посмотрел на солнце, оглядел двор. От лежавшей у ограды груды снега бежали ручьи. Воробьи весело чирикали, прыгая с ветки на ветку. Под деревом кошка готовилась к прыжку, чтобы схватить воробышка. Но тот оказался шустрым. Кошка осталась ни с чем, и с видом, что она и не хотела его ловить, побежала к скотному двору, где уж обязательно споймает мышонка. Князь рассмеялся и решительно, шагая через двор, направился к воротам. Какое-то время постоял в раздумье, выбирая, куда пойти: в немецкую слободу к немцу Себастьяну или проведать митрополита. Давненько у него не бывал. Решил идти к нему, а по пути зайти посмотреть, как строится собор Успения Богородицы. Там работы кипели вовсю: заострились архивольты порталов и закомар. Его окружили строители. Многих он знал: выкупал их в Орде.

– Как живы-здоровы будете? – спросил князь, оглядывая работяг.

– Бог дал да князь помог, живем, – довольно загудел народ.

– Когда молиться начнем? – поинтересовался князь, явно намекая на окончание строительства.

– Скоро и начнем, – раздался чей-то скрипучий голос, – а нуть! – из толпы вышел худенький старикашка в овчине без рукавов.

Князь узнал его. Тогда в Сарае, на рынке, он не хотел его выкупать, старым показался, а просили за него дорого. Но пронырливый Миняй подтолкнул князя: «Бери». Князь послушался. И не прогадал. Все сложные узлы укладывал он, Кирша, так звали этого мастера.

– Поклон тебе, всемогучий князь! – Кирша сорвал малахай и обнажил седую головенку с редкими длинными волосами, посреди которых поблескивала плешина. – Хочу тя спросить. Ты вот нас испрашаешь, когда молиться будем, а ты глянь, сколь кирпича осталось. А где мягковский камень?

И Кирша, отодвигая толпу, показал небольшую кучу.

– А где мой боярин? – князь крутит головой.

– А вон, вон бежит, – несколько человек показали в сторону бегущего боярина.

Плещей бежал, не обращая внимания на лужи.

Запыхавшийся боярин остановился перед князем.

– Слышь, Федор, что народ требует?

– Слышу, князь, слышу. Да вот дороги раскисли, лошади не тянут.

– Парой, парой запрягай, – подсказывают из толпы.

– Будет вам кирпич и камень, а вы уж постарайтесь. Наш митрополит ждет.

– Эхма, – Кирша стукнул малахоном о землю, – князь, будь спокоен. Русские своих князей не подводют!

– Тогда я пойду, бывайте.

Толпа, словно ее разрезали, расступилась, провожая князя склоненными головами. И он направился к митрополичьим хоромам.

Но не пройдя и нескольких шагов, что-то вспомнил и окликнул Плещея. Боярин, привстав на цыпочки и вытянув шею, пытался через толпу увидеть Ивана Даниловича. Да не позволил рост. Плещей, подняв полы шубейки, бросился к князю. Боярину князь приказал разыскать Кочеву, чтобы тот дождался его.

Хоромы митрополита были недалеко от церкви Иоанна Предтечи. Проходя мимо этого святилища, Иван Данилович остановился и, сняв шапку, перекрестился, низко кланяясь. Митрополичьи ворота были на запоре. Иван Данилович дернул за торчавший конец веревки с большим узлом на конце. Раздался звон колокольчика. Монах, открыв двери и пропустив Ивана Даниловича, сказал:

– Владыка в опочивальне.

Князь остановился и повернулся к нему со словами:

– Что он, болен?

– Да нет, – ответил монах, – слава богу. Хотя чувствует недомогание.

Опочивальня митрополита была просторным помещением с двумя окнами, выходившими на церковь. Слева от входа – платяной шкаф, в дальнем правом углу – широкая резная кровать из мореного дуба. Рядом с кроватью – невысокий столик. На нем стояло разное питие: ключевая водица, квас, разные травяные настойки. Перед митрополитом сидел монах и, держа толстую книгу на коленях, читал ее больному. Петр лежал на спине, укрытый пуховым атласным одеялом. Поверх одеяла – руки с длинными тонкими восковыми пальцами. Князь почему-то обратил на них внимание. В его голове мелькнула нехорошая мысль: лежит, как покойник.

Митрополит услышал его шаги, с трудом приподнял голову.

– А, князь! – тихим, но радостным голосом сказал он.

Затем посмотрел на монаха и что-то шепнул. Тот поднялся и вышел. Иван Данилович поцеловал митрополиту руку и по его жесту опустился на сиделец.

– Прости, князь, – заговорил Петр, – что не могу тебя по-другому встретить. Хворь что-то одолевать стала.

Он закряхтел и протянул руку к кубку. Князь, опередив его, подал ему питие. Петр отхлебнул несколько маленьких глоточков. Князь взял кубок и поставил на стол. Митрополит обтер губы полотенцем, висевшим на спинке кровати.

– Может быть, владыка, прислать к тебе моего лекаря? – князь вопросительно посмотрел на него.

Митрополит улыбнулся:

– Все решает Господь, сын мой! – и поднял глаза вверх.

– Поэтому Господь и посылает нам лекарей, – с улыбкой проговорил князь.

– Да, – как-то неопределенно протянул Петр.

– Идя к тебе, батюшка, зашел я на возведение храма. Скоро отведешь там первую службу.

Митрополит посмотрел на него с глубоким сожалением. Потом заговорил:

– С Тверью-то мир?

Вопрос был неожиданным, и князь как-то странно взглянул на владыку.

– Знай, Иване, мы посланы Богом, чтобы удерживать вас от ненужных кровопролитий, – пояснил он.

После этих слов князь машинально приподнял один из кубков, подержал его и поставил на место.

– А что, батюшка, есть и нужные кровопролития? – спросил он.

– Есть, Иване! – голос его посуровел. – Есть. Настанет пора, когда Русь выйдет из-под татарского владычества. Но легко они от своей власти не откажутся.

Митрополит закашлялся, приложив тонкую ладонь к груди. Иван Данилович подал ему кубок. Благодарностью засветились глаза старца. Промочив горло, он вновь заговорил:

– Да, нелегко это будет сделать.

– Когда это будет! – тяжело вздохнул князь. – А сейчас они ой как сильны!

– Сильны, – митрополит оторвал спину от подушки, – но, скажи мне, что крепче: капля воды или кусок гранита.

Князь понял его мысль.

– Но для этого надо, чтобы капель было много, – ответил он.

Митрополит рассмеялся тонким старческим смехом. Затем спустил длинные ноги на пол, прикрыв их одеялом.

– Лежите, батюшка! – князь попытался его уложить.

– Слушай, Иване! Ты правильно меня понял. Но хочу сказать, что Москва соберет эти капли. Не знаю, доживу ли я до того момента, когда над Успенским собором вознесется крест. Но с этого мгновения я, митрополит всея Руси, благословляю тебя быть великим князем всея Руси!

Князь встал с сидельца и склонил голову перед митрополитом. Тот своим нагрудным крестом благословил его. Иван Данилович поцеловал руку Петра и сел. Воцарилось молчание. Князь в задумчивости посмотрел в окно. Ему хорошо был виден церковный купол с крестом. На кресте сидел ворон. Иван Данилович невольно подумал: «Вот так вся Русь под пятой вражины».

– О чем задумался, князь? – спросил митрополит.

– Над вашими словами, батюшка, – и повернулся в сторону старца.

– Я так и подумал, – сказал Петр и тоже посмотрел на окно. Может быть, он в это время мысленно молился, прося о чем-то Всевышнего. Но князь увидел, как ворон, взмахнув крыльями, слетел с купола.

– Вся власть от Бога, – проговорил митрополит, уже глядя на Ивана Даниловича, – по сану всем честь отдавай.

– Вы правы, владыка. Я верю, что ваши слова идут от чистого сердца и вашими устами говорит сам Бог, который повернулся к Руси с вашим появлением. Но мне думается, – в его сознании почему-то всплыла только что виденная картина: черный ворон на кресте, – что ваше благословение поможет мне получить у хана почетный ярлык на великое княжение.

Карие глаза митрополита, доселе глядевшие тускло и отреченно, вдруг заблестели. В них будто пробудилась жизнь.

– Тороплюсь я, Иване. Чувствую, деньки мои сочтены.

– Да что вы, владыка! – воскликнул горячо князь. – Мы еще не раз с вами помолимся в Успенском соборе!

– Помолимся, помолимся, – с какой-то болью в сердце произнес он.

Князя резанули его слова. Он не то чтобы уважал митрополита, нет, он любил его, как мужчина может любить дорогого ему человека.

– Да, князь, только не надо забывать о своей душе, о ее спасении. Я буду молиться за тебя. Ты послушал меня, не стал мстить за брата, съездил в Тверь, оставив месть тому, кто знает все пути и судьбы. Молись и твори милостыню.

После этих слов митрополита князь неожиданно поднялся и нервно заходил по опочивальне.

– Что с тобой, Иване? – спросил митрополит, ногами нащупывая чувяки.

– Прости, батюшка, – Иван Данилович подошел к старцу, опустился на одно колено и взял его руку. – Грешен! – заявил он.

– В чем твой грех, мирянин? – откуда взялась сила у старца, голос его прозвучал требовательно.

Князь поднялся. Глядя в глаза Петра, заявил:

– В мое сердце вошла жена Александрова. И нет моих сил ее вырвать. Знаю, что грешно, но не могу с собой сладить. Стоит она передо мной. Что с собой ни делал, чтобы прогнать ее или обойти, не получается.

Митрополит сел, расправил одеяло и подвернул под себя.

– Что сказал – это хорошо. Я помолюсь за тебя, Иване, – заговорил Петр спокойным голосом, – крепись, сын мой. Знаю, что у такого человека, как ты, что войдет, то трудно назад вытащить. Крепись, друже. Главное – не сотвори насилия. Тяжким будет этот грех, – митрополит, склонив голову, посмотрел на князя, которого любил всем сердцем.

Митрополит поднялся и, шаркая ногами, пошел к двери:

– Иди за мной, Иване, – не оглядываясь, сказал он.

В прихожей их ожидал монах. Он вопросительно посмотрел на митрополита.

– Сиди, – сказал ему Петр.

Князь знал этого монаха как человека рассудительного, начитанного, наделенного даром убеждать людей. И не преминул сказать митрополиту:

– Нравится мне Иоанн, добрая будет замена.

Митрополит остановился:

– Острый у тебя глаз, Иване. Боюсь только, Константинополь не согласится.

Князь прищурил глаза:

– А что, когда я вернусь из Сарая, не навестить ли нам патриарха?

Митрополит рассмеялся. Но его смех перешел в кашель.

– Батюшка, я мигом, – воскликнул Иван Данилович, повернувшись перед старцем.

Петр успел схватить его за рукав.

– Не надо, прошло, – сказал он, поняв, что князь хотел вернуться в опочивальню, чтобы принести один из настоев.

Они вошли в узкую небольшую комнату. Там на столе перед окном были выставлены иконы.

– Иване, – торжественно начал митрополит, – это мое творение. Я их выполнил на древе из Афона, изготовленного руками святого монаха Иулия. Я знаю многих русских князей. Но ты превосходишь всех своим благочестием, и я передаю тебе эти иконы. Пришли человека, пусть их заберет.

Князь встал перед старцем на колени.

– Владыка! – воскликнул он и стал целовать его руки. – Не было и не будет у меня дара дороже этого. И только своими руками я понесу это бесценное сокровище.

Как ни крепился старец, но от этих слов у него на глазах появились слезинки.

Князь поднялся, скинул корзно, посильнее опоясал себя ремнем и, бережно беря по иконе, стал складывать их за пазуху.

– Я, батюшка, понесу их у своего сердца.

Вернувшись к себе, он прошел в молельную комнату и бережно выставил их на иконостав. Когда вышел из нее – а туда никто не имел права входить, – отрок, поджидавший князя, сказал, что в гриднице его давно дожидается боярин Кочева. Князь заспешил в гридницу, да так быстро, что отрок еле обогнал его, чтобы открыть дверь. Кочева поднялся при виде князя и склонил голову.

– Василий, ты слышал, что пронский князь продает села?

– Что, с ханом не может расплатиться? – ухмыльнулся боярин.

– Похоже, что так, – ответил Иван Данилович.

– Ты, князь, решил брать? – спросил боярин.

– Ты помнишь слова Иакова, которые очень ценит Петр: «вера без дел мертва».

Боярин кивнул.

– Сейчас многие поговаривают, что пора освободиться от татарского ига, – продолжал князь, – а как освободиться?

Василий молчал. Он был удивлен разговором, затеянным князем. Раньше он от него подобного не слышал, хотя многие князья не скрывали своих намерений. Боярин уже подумывал, что Ивану Даниловичу нравится такая жизнь. Оказывается…

– То-то! – торжествующе произнес князь. – Если мы соберем и двинем на Узбека двадцать полков, он выставит против нас в десять раз больше. И чем кончится этот героизм? – и сам ответил: – лишними смертями и новой данью, которая прижмет смерда к земле в три погибели.

Боярин поддержал князя:

– И тот побежит в Дикое поле.

– Вот, вот! – кивнул Иван Данилович.

– Князь, что я тебе скажу, а ведь копить силу начал еще твой отец, царство ему Небесное. Мудрый он был человек, когда стал подгребать под себя. Помнишь, как пленил Константина Романовича и отхватил полкняжества Рязанского?

Иван Данилович только усмехнулся, потом сказал:

– А мой брат Юрий?

– Да, да, – поддержал его Кочева, – тоже пленил можайского князя Святослава Глебовича.

– Вот так-то, без особых войн набирается сила. – князь с улыбкой спросил у боярина: – будем брать эти села?

– Будем!

Князь, довольный, рассмеялся:

– Так-то. Галич, Углич, Белоозерье тоже будут наши.

ГЛАВА 9

Алим в это утро проснулся раньше обычного. Да и ночь прошла у него прескверно, потому что наступал день, когда надо было прощаться с парнями.

Какое-то время Алим пролежал с открытыми глазами. Потом встал босыми ногами на пол. Парни спали крепко. Андрей лежал на боку, лицом к стене. Митяй разбросал руки. Дед долго, с жалостью смотрел на них, потом зашлепал к выходу. День только занимался. Над восточной стеной леса показалась узкая розовая полоса. Похоже, солнце приоткрыло один глаз, рассматривая свои владения: не случилось ли чего там. Окружающий лес наполнялся гомоном птичьих хоров. Алим всегда любил эту лесную музыку. Но сегодня было не до нее.

Он спустился к реке, подошел к ладье. Зачем-то перевернул и проверил каждый законопаченный и залитый шов. Брака не нашел. Проверил и весла. Потом сел на нос ладьи и стал смотреть на реку. Вода была мутной, так же мутно было в его голове: «Уходят хорошие парни, – с жалостью подумал он, – один даже родственник». И тут же задал себе вопрос: хочет ли он в действительности так, бобылем, окончить свою жизнь? У него есть деньги, много. И вдруг что-то одернуло его и мелькнула довольно странная мысль: «Уж не думаешь ли ты, старик, составить им братчину?» Он поднялся. И тут в спину ему словно вогнали нож. Боль опоясала поясницу. Старик, потирая ее, рассмеялся: «Куды мне за молодыми, – от боли снова присел. – Нет, пусть выбирают свой путь без меня. Вот только Андрей. Допустим, вернется. А не схватит ли его Иван, да не вздернет на первом суку? Ведь напел, точно напел его дядька московскому князю. Кто за него заступится? Нет. Нет ему пока пути назад. А путь один: в Дикое поле». Ударив себя по ляжкам, он осторожно встал и поспешил к землянке.

Пока Алим предавался размышлениям, парни уже поднялись и собирались в путь. Мешок, который они должны были взять с собой, был весьма тощ.

– Нуть, – промолвил дед, – вы че не берете яды, как надобноть. Не дай-то бог, а вдруг татарва клятая, аль вои Явановы нагрянут. Ну, что делать-то будити?

Он потряс мешковиной.

– Надоть яды-то брать поболе. Вдруг путь проляжеть до Дикого поля. А?

Парни неловко пожали плечами.

– Тыть, – он посмотрел на Митяя, – ступай собаку покорми, да лодку подтяни повыше.

Когда они остались одни, Алим взмахом руки пригласил Андрея сесть рядом.

– Знашь, – произнес старец, – а ты стал мне вроди сына.

Глаза его заблестели. Андрей растерялся:

– Тогда я… могу остаться.

Алим посмотрел на парня. Что творилось у деда в голове, трудно сказать, только он в раздумье покачал головой.

– Нет. Митяя не бросай. Он те лучше брата. Да и че те со мной, стариком. Скука. Уж иди своей дорогой. Только тово… пока назад не надоть. Боюсь. Я те говорил, Яван – строгий князь. Не успешь и подумать, как веревку на шею оденуть.

Эти слова напомнили Андрею и дядькин крик: «Камень на шею и в прорубь!» От такого воспоминания его даже покоробило.

– Так, значит, дорога одна?

– Да. В Дикое поле. Я те говорил, тамо хорошо. Воля вольному. Правда, всяко будить. Мне приходилось обутки… варить. Больше жрать нече было. Вот так-тоть. Атамана слухай. Но и сам тово… поставь ся, чтоб не мыкали. Ты парень здоров, силенкой бог не обидел. Да и голова твоя светла. Бог даст, сам атаманом будешь.

Загремел сапогами Митяй и, войдя в землянку, ошарашил:

– Река-тоть подыматся. С чаво? – он стал говорить многие слова как Алим.

– В верхах-то дождить, вот и вода преть, – пояснил Алим, – ну, – и он рукой показал на стол, где стояла еда.

Парни удивились, когда дед выставил кубки и бочонок с жидкостью. Он зубами вытащил пробку и разлил содержимое. Медовуха была выдержана и легко ударила в голову. Наливая по второй, Алим сказал:

– Признаюсь, дети мои, – он заговорил на родном языке, – что мне очень жалко расставаться с вами. И хочу напомнить, что Дико поле любит сильных, смелых, верных. Не поддавайтесь искусителям и сладкоголосым. Они первые и предают. Не отталкивайте прямых и грубых. Они надежнее и вернее. Эх, скинуть бы мне лет пятьдесят, повел бы я вас знакомыми тропами, научил многим хитростям. Но… не судьба. Помните одно: жалости к врагу у казака нет. Но за друга он жизнь отдаст. Нет честнее казака. Одним словом, казацкой вам удачи!

Свой кубок Алим пил долго, старательно и вроде бы больше ничего не хотел говорить. Когда, наконец, кончил пить, подолом рубахи отер усы, бороду и проговорил:

– Лучше не свыкаться, коли приходится расставаться. Но знайте: это все, – он расставил руки и повернулся кругом, – ваше.

Затем вытащил хранившуюся на его груди вместе с крестом миниатюрную иконку.

– Ета иконка, – произнес он, глядя на нее, – из самого Русалима. Говорили, что ее держал в руках Сам, – и поднял вверх палец. – Она верно хранила меня. Дай-то бог, чтобы это было и с тобой. Береги ее пуще глаз своих, – и надел ее Андрею на шею. – Да храни тя Бог, – с этими словами он перекрестил его. – А те, Митяй, – он пошел в темный угол, вынес оттуда нательный крестик и надел его на Митяя, – ен тожесть оттудова и будить тя беречь. Да хранит и тя Бог, – и тоже перекрестил его.

Сборы закончены. Мешки набиты до отказу. Ничего не пожалел для них Алим. Даже отдал свои винцерады, добытые им на славных казачьих набегах. Дал и сабли дамасские, которые на лету платки шелковые режут, кинжалы абрекские, да кольчужки италийские. Легкие на теле и крепкие в бою. Деньгу предлагал, да не взяли парни.

– Сами добудем, – уверил его Митяй.

И вот они на берегу. Митяй готов был столкнуть лодку, да что-то останавливало его. Понимал, что не сказал чего-то главного старец. И тот заговорил:

– Идите осторожно. И зверя бойтесь. Ломага щас голоден. Всяко могет быть. Да и людев опасайтесь. Особливо княжеских. Яван-то дюже зол на вольный люд. Сказывали, воев своих посылат, – и повернулся на восток, – Святый Боже, Святый Крепкий, Святый Бессмертный, помилуй их, – трижды перекрестился и поклонился, потом продолжал: – Слава Отцу и Сыну и Святому Духу, ныне и присно и во веки веков. Аминь.

После слов молитвы он подошел к каждому, перекрестил еще раз и промолвил:

– С Богом!

Митяй толкнул лодку в воду, а Андрей свистнул Дружбану, и они все успели в нее запрыгнуть, прежде чем та отплыла от берега. И гребя, они не спускали глаз со старика. Когда нос лодки уткнулся в противоположный берег, парни выскочили и вытащили ее подальше от воды. Махнув на прощание Алиму, они с мешками за плечами полезли наверх. Еще раз помахав уже сверху, они с трепетом в сердце шагнули в новую жизнь.

Ночь застала их в лесу. И тут сердце Андрея сжалось. Сколько раз ему довелось ночевать одному, на морозе, подчас с пустым желудком. Но видя рядом жизнерадостного Митяя, который умело сооружал костер, он успокоился. Ночь прошла без приключений, и наутро по подмороженному за ночь снегу шли они ходко.

– Скоро будем дома! – проговорил Митяй, глядя на приметы, одному ему известные. – Антересно, как они нас встретют, – рассуждал он, – батька, тот обрадуется. А как Хист? Подит-ка, ворчать будить: долго, мол, были.

– Поворчит, да успокоится, – каким-то безразличным голосом проговорил Андрей.

– Ага! Ты его плохо знашь. Еще плетью огрет.

– Пусть попробует! – не без злости ответил Андрей.

Митяй удивленно посмотрел на него:

– Он-то ведь… ваттаман. Да и шубу свою те дал, не пожалел.

Андрей поправил мешок за плечами, потом буркнул:

– Шубу я ему отдам. А бить себя не позволю. Ну, что мы? – Андрей вдруг замолчал.

– Ты че? – спросил Митяй, глядя на друга.

– Смотри, что там? – и показал вперед.

Митяй глянул и присел:

– Так то… человек!

Они сбросили мешки и побежали вперед. Это был полузанесенный снегом труп, лежавший лицом вниз. От шеи, порубанная вместе с одеждой, зияла огромная рана. Чтобы его узнать, пришлось перевернуть. Митяй ахнул:

– Да это ж Федька с Торжка. Кто его так?

Митяй посмотрел на Андрея. Тот пожал плечами.

– Почему его тут оставили? – как бы спрашивая себя, тихо произнес Андрей.

Страшная мысль промелькнула в голове Митяя.

– Андрюха! – воскликнул он. – Пошлить скорее!

Через несколько шагов они увидели еще несколько порубанных человек. Все они почему-то лежали к ним головами.

– Митяй, – крикнул Андрей, – они же от кого-то убегали!

Место напоминало поле битвы.

– По всей видимости, они старались убежать дальше в лес, но их кто-то догнал, – предположил Андрей.

– Кто? – спросил Митяй.

– Уж не княжеские ли вои? – высказал догадку Андрей.

Потом она подтвердилась. У схрона они увидели несколько убитых дружинников. Видать, атаман организовал оборону. Но силы были неравны. Обходя убитых, отца и Хиста они не нашли. Митяй расстроился:

– Повязали батяну. Надоть итить на выручку.

– Куда же мы пойдем? – Андрей взял друга за плечи и тряхнул его.

Тот поднял голову. По его щекам текли слезы.

– Не знамо, – слезливым голосом ответил Митяй.

– А может, они с атаманом вырвались? – сделал спасительную догадку Андрей.

– Ты думашь так?! – обрадованно спросил Митяй.

– А что, все может быть. Твой батька – здоровый мужик, – Андрей его не знал, а говорил наугад, чтобы как-то успокоить Митяя, – поди, разбросал их, да и удрал в лес. А там ищи. Да и Хиста нет. Он тоже не промах.

– Ты, Андрюха, прав. Батька у меня здоров. Может, верно, ушел.

– Конечно! – убедительно произнес Андрей.

– Что делать-то будем? – спросил Митяй.

– Что делать? Не бросим же мы их так.

Два дня им потребовалось, чтобы предать земле тела погибших. Когда закончили эту горестную работу, перекрестились и, сказав: «Да будет земля им пухом!», взвалили мешки на взмокшие спины и двинулись на юг. Андрей зашагал торопливо, широко выбрасывая ноги. Ему поскорее хотелось уйти от этого страшного места. Да и мысль о том, что княжеские вои могут вернуться, подгоняла его. Митяй, ниже его почти на голову, с трудом поспевал за ним. Но это не мешало ему говорить.

– Кудыть ты гонишь? – возмутился Митяй.

– Кудыть, кудыть, – передразнил он друга, – ты не думаешь, что здесь шныряют эти вои?

Митяй вытер рукавом испарину со лба, потом ответил:

– Че им тута делать? Побили да пошли к се. – А че нам делать? – он почесал затылок, глядя на Андрея.

– Как сказал Алим, скорее уходить в Дико поле. Да так, чтоб им нечаянно не попастись!

– Гущей надоть идтить, – как бы подсказал Митяй.

– Ты, Митяй, прав, – Андрей подбросил мешок и двинулся дальше.

Идти такими местами было тяжко. Порой встречались такие непроходимые заросли, что только с помощью топора они могли пробиться вперед. Порой мешало и зверье. Вот с такими трудностями парни пробивались к Дикому полю. О том, что оно уже близко, они могли судить по тому, что леса редели, часто попадались поляны. И все же оно открылось внезапно. Однажды, выйдя из леса, Андрей увидел, что вид, к которому он привык: леса, поляны – вдруг исчез. Перед ним простиралось бескрайнее поле. Андрей просто остолбенел. Ему показалось, что стало легче дышать. Это видение поразило его. Молодая, набирающая силу трава изумрудом покрывала землю. Малейшее колебание ветра одевало ее в серебряный наряд. Очищенное от зимней наледи солнце совсем по-другому смотрелось на ясном голубом небе. Оно посылало на землю ласковые, зовущие к жизни лучи. Они-то и подняли в воздух жаворонка, который, покоренный этой лаской, изливал свою радость чарующей мелодией. Где-то кричал перепел. Трещали кузнечики, перелетая с места на место. В беспорядке проносились куропатки. Жизнь кипела!

Андрей сбросил с плеч мешок, разделся. Оставшись, в чем мать родила, потянулся, подставляя солнцу тело.

– Хорошо! – воскликнул он и рухнул на теплую землю.

Через какое-то время появился Митяй.

– Ложись, – Андрей показал место рядом.

Митяй ухмыльнулся, однако начал раздеваться. Дойдя до подштанников, задумался: снимать или нет. Решил остаться в них.

– Скажи, Митяй, это, что ли, Дико поле?

Митяй зачем-то приподнялся, осмотрелся окрест.

– Вроде оно.

– А почему его зовут Дико поле?

Митяй задумался. Почесал макушку:

– А кто его знаить? Може, что власти тута нетути. Вот и зовут так: дико ведь без власти.

Андрей, глядя в голубизну неба, проговорил:

– Я бы назвал его Раздольным полем. Смотри, сколько тут простора, свободы. Никуда я отседа не пойду. Буду вот так лежать и смотреть в небо. Смотри, – он сорванным стебельком показал в небо, – как интересно плывут там облака и не падают на землю.

Митяй вздохнул:

– А че об ентом думать, это так Бог создал, вот и все.

– Эх! Дал бы нам Бог крылья, ты куда бы полетел?

– Батяню искать. А ты?

– А я не знаю. Тут бы остался. Летал бы над полем да любовался.

Внезапно Митяй рассмеялся:

– Татарин бы тя сбил!

– А что, тут есть татары? – Андрей приподнял голову.

– Где их нетути? Тута их как муравьев в куче.

– Че ты молчал? – Андрей сел. – Надо своих искать. Аль к чужим прибиваться. К казакам. А то мы тут с тобой быстро к ним попадем. Ты знаешь, куда идти?

Митяй сел и закрутил головой, часто поглядывая на солнце.

– Щас, наверное, обед? – спросил он.

– Ты че, жрать захотел? – Андрей оперся на локоть.

– Да не. Еслив обед, то иттить надоть туды, – и он махнул рукой на юго-запад.

– Ну, так пошли, – Андрей поднялся и поспешил одеться.

Когда они загрузились, он вспомнил о Дружбане и громко его позвал. Но собака не прибежала.

– Найдет, – махнул он рукой. – Не впервой.

Они, скорее всего, в этот день и дошли бы, если бы не случай. Шагая, Андрей вдруг остановился.

– Тыть че? – спросил Митяй.

– Слушай! – ответил Андрей.

Митяй прислушался. И они оба услышали ржание. А вскоре из ложка показался табун оседланных лошадей. И шли они, похоже, на них. Когда, побросав мешки, парни подскочили к ним, они не испугались, а стали как-то радостно ржать.

– Выбирай, – сказал Митяй, подбегая к вороному жеребцу.

Андрей выбрал себе буланого. Он хоть и косил на него иссиня-черным глазом, но довольно спокойно позволил взять себя за узду.

– Откуда они здесь? – спросил Андрей у Митяя.

Тот со знанием дела, с какой-то затаенной радостью поведал ему:

– Казаки прознали, что татарва на них нападеть, вота и выгнали коняк в поле, а сами залезли в воду и стали чрез камышок дышать. Ищить их. А татарва воды боитса.

– Ну что, поехали? – произнес Андрей.

Они оседлали коней и тронулись в путь. Лошадиный табун, как по команде, последовал за ними, чем вызвал удивление у Андрея. Оглянувшись, он воскликнул:

– Ишь, какие умные твари! Соскучились по хозяевам, любому человеку рады.

Митяй уточнил:

– За татарином бы не пошли ни в жисть.

– Почему? – удивился Андрей.

– А те по-другому пахнуть, – ответил, а сам рассмеялся.

– А как они пахнут? – Андрей посмотрел на Митяя.

– Да ять, че, нухал тать, так людить сказывають.

– Слушай, Митяй, что ты все «ять» да «тать»…

Он не договорил. По ушам резанул какой-то непонятный гул. Он нарастал и впереди, и позади. Парни переглянулись. Митяй приподнялся на стременах, закрутил головой. И вдруг завопил, показывая вперед рукой:

– Татары!

Андрей оглянулся назад и увидел, как с гребня холма спускается отряд.

– Кольцують! – воскликнул Митяй.

Лицо его побелело.

– Чиво делать будем? – почти плачущим голосом обратился он к другу.

Андрей остановил коня. Быстро созрело решение.

– За мной! – крикнул он, поворачивая лошадь назад.

Митяй, ничего не понимая, последовал за ним. Они обскакали табун, и Андрей, заехав с тыла, завопил:

– Гони!

Поснимав ремни, они усиленно ими заработали. Табун набирал скорость. А парни все гнали и гнали его. Лошади пошли во весь опор. Татарский отряд, преследовавший их сзади, начал отставать. Татары же, скакавшие им навстречу, стали сдерживать коней, поняв, что обезумевшие от гонки лошади могут их смять. Если передним рядам удалось увернуться от удара, то задние ряды, не видевшие опасности, были смяты.

Парням прорыв удался. Теперь все зависело от выносливости их коней. Им повезло и тут. Животные оказались выносливее хваленых татарских лошадок. Они оторвались от преследователей. Но страх гнал парней все дальше и дальше, пока кони не стали спотыкаться. Андрей остановил взмыленную лошадь, за ним последовал и Митяй. Они спрыгнули на землю.

– Кажись, оторвались, – произнес Митяй, на последнем слове прикусывая язык.

Оба рассмеялись. Уход от опасности поднял настроение. Митяй, правда, посетовал на то, что во время этой скачки растеряли табун.

– Зато жизни свои спасли, – заметил его друг.

Митяй согласился.

Андрей поцеловал морду коню и, сняв уздечку, хлопнул по крупу, приговаривая:

– Иди, мой хороший, пощипи травку.

– Ты… ты передние ноги ему… спутай.

– Ты прав, надо стреножить.

Отправив коней пастись, они достали из мешка еду. Посмотрев на вяленое мясо, Андрей уныло промолвил:

– Каши хочу.

Митяй, деловито нарезая куски, заметил:

– Вот станешь казаком, вдоволь ее наешься.

– А ты-то казак или нет? – выбирая себе кусочек мяса, спросил Андрей.

– Казак тоть! – оба рассмеялись.

– И давно? – прожевав, спросил Андрей.

– Дак, щитай, года три наберется.

– О! – восхитился друг. – А что ты там делал?

– Да все. И коней пас, и рыбу ловил, и кашевару помогал тоть. Тьфу…

– В какие-нибудь походы, ну… на татар ходил? – прожевывая мясо, спросил Андрей.

– Ходил. И на купцов ходил. На Итиль!

– Во как! – с удивлением воскликнул Андрей. – А как вы там, – он кивнул назад, – оказались?

Митяй понял, что тот хотел спросить.

– Да Хист сманил. Сказывал, мол, быстро деньгу сшибете. Богаче боярина станете.

– Не вышло?

– Не вышло! Князь своих воев купцам стал давать.

Наевшись, Андрей, больше ни о чем не расспрашивая друга, расстелил зипун и посмотрел на небо. Солнце склонялось к закату. Он был розовый, и Андрей заметил:

– Хорошая завтра будет погода.

Митяй, сунув в мешок остатки еды, прилег рядом с ним. Сладко зевнув, сказал:

– Я сосну, ты… посторожи. Потом буди меня.

Андрей лежал, закинув руки под голову, и смотрел в темнеющее небо. Ему было интересно его рассматривать. На востоке уже темно, прямо над ним небо незаметно теряло голубую прелесть. И только на западе узкой полосой оставалась синева. Да и сама степь, если послушать, тоже вроде укладывалась спать. Смолк птичий гомон. Только отдельные особи еще перекликались меж собой. Замолк и травяной шелест. Незаметно и к Андрею подбирался сон. Он даже вздремнул на мгновение. Поняв это, осудил себя и взглянул на Митяя. Тот спал, сладко посапывая. Андрей потряс головой, словно прогоняя остатки сна, потер уши. Но, почувствовав, что этого мало, поднялся. Солнце почти скрылось, оставив исчезающую полоску света. Степь наполнялась темнотой. Похолодало. Андрей немного встряхнулся и пошел к лошадям.

Наконец, набродившись вдоволь, он решил будить Митяя. Сделать это было не очень-то легко. Но, все же осознав, что от него требуют, тот поднялся, сделал несколько энергичных движений руками, согреваясь.

– Ложись, – с завистью в голосе сказал Митяй, набрасывая на плечи зипун.

Какое-то время он справлялся со сном. То сбрасывал зипун, считая, что от тепла тянет на сон, то вновь его надевал. Прыгал, скакал, бил себя по лицу. Но сон, предатель, все же овладел им.

Андрей сквозь сон почувствовал, что кто-то заворачивает ему руки. Вначале мелькнула мысль, что это Митяй шутит. Но чужой говор сразу поставил все на место. Он неожиданно так махнул нападавших, что те разлетелись в разные стороны. Вскочив, Андрей схватил саблю и бросился спасать Митяя, которого уже вязали.

Раскидав татар, он освободил друга, и они попытались скрыться. Но один из татар ловко бросил аркан, и тот сдавил горло Андрею. Парень машинально схватился за петлю, но другой татарин чем-то грохнул его по голове. Все поплыло перед глазами, и Андрей оказался на весенней нежной траве. Он смутно ощущал, что с ним делают. А мысль была об одном: «Что с Митяем?» Того тоже повязали.

ГЛАВА 10

Донской атаман Семен Еремеев по кличке Еремей вернулся с похода на Итиль. Еремей – мужик лет за сорок, выше среднего роста, жилист, из-под нависших косматых бровей смотрели внимательные серые глаза. Рыжеватые усы свисали ниже подбородка. Лицо все в шрамах. По нему, как по книге, можно было прочитать о бурной жизни атамана. Шрамы сделали выражение лица не только суровым, но и грозным. Стоило ему только взглянуть на какого-нибудь забуянившего казака, как того словно обливали ушатом ледяной воды, тотчас успокаивался.

Сейчас он один в землянке сидел за столом, положив на него кулачищи. Перед ним жалкая башловка: несколько десятков золотых монет, раскатившихся по столу, кучка жемчуга, золотой пояс с канторгами, пара бизилик да жарьолка. В углу – куча меха, разные шубы. А вид у него такой, словно собирается кого-то одарить, да выбор мал.

Не о такой добыче говорил московский купец Василий Коверя. Он вел торговлю с Доном. Покупал у них зимой мясо, рыбу, меха. Им продавал оружие и одежду. А иногда и шептал на ухо о своих соперниках. Посылая казаков за добычей, Еремей всегда наказывал, чтобы Коверю не трогали, попадись он на их пути. Так для виду его шерстить, но по-настоящему ни-ни. Они знали, если что Батька прознает, голову снимет. А атамана гложет одна мысль: неужели его обманул Васька или Хист? И он еще раз решил допросить казака.

Хисту, когда на его лесной схрон неожиданно напали княжьи вои, удалось улизнуть с несколькими казаками. И он вернулся на Дон. Еремей знал хитрость, ловкость Хиста. Но недолюбливал за его погоню к самостоятельности. И все же атаман поручил ему возглавить поход по наводке купца, ибо других, равных ему, он не видел.

– Эй, – крикнул он дежурившему за дверью молодому казаку. – Покличь ко мне Хиста. Да живо! – грозным голосом приказал он.

Хист вошел к нему, не чувствуя за собой вины. Не доходя до стола, остановился:

– Тебе че, атаман?

– Сидай, – он ногой подтолкнул к нему сиделец.

Взглянув на суровое лицо Еремея, с Хиста сдуло его самоуверенность как ветром.

– А щеле наврал купсина, я его сделаю валухом, – проговорил атаман.

Хист понял, чего от него хочет Еремей. Живо взглянув на него, Хист сказал:

– Не купес, думаю, псотил дело. Дюже умен князь московский. Дружину свою стал посылать, купцов охранять. Те нагло на нас навалились, когда мы на валки напали.

Еремей дернул ус.

– Что же получается: Московия объявила нам войну? – спросил он у Хиста.

– Думаю, с Доном он не хочет воевать. Но купцов защищать будет, – ответил тот.

Брови атамана сошлись на переносице.

– Ты потерял много казаков, – буркнул атаман, отгребая от себя башловку.

Хисту показалось, что атаман недоволен своей долей.

– Атаман, – Хист было поднялся, голос его звучал возмущенно.

Но его осадил Еремей:

– Сиди! Если надо будет, на кругу встанешь.

От этих слов по спине Хиста пробежали мурашки. Он знал, что такое стоять на кругу. Достаточно одному крикнуть: «Да че его слухать! Смерть ему!», и круг может быстро приговорить ответчика.

Тон Хиста сменился на извинительный, покаянный.

– Не повезло нам, – он исподлобья посмотрел на атамана. – Не успели отбиться от дружины, тут как тут царевич Чанибек со своими людьми. Еле ноги унесли!

Еремей, упершись в стол глазами, внимательно слушал Хиста, вникая в каждое сказанное им слово. Тот понял, что последнее надо пояснить.

– Я что… разделил своих казаков, чтоб каждый спасался как мог. Боле половины уже вернулись.

Видать, не найдя ничего такого, за что можно было зацепиться, атаман устало махнул рукой:

– Ступай!

В душе Еремей признавал, что Хист в общем-то прав, но решил дождаться Коверя, что тот скажет. Скорее всего, московских купцов он оставит в покое. Другие есть. Следующая его думка была о наказном атамане. Казачество разрасталось, люди, гонимые разными напастями, шли со всех сторон. Нужен был помощник. Приглядываясь ко многим, он остановил взор на Хисте. Стал к нему приглядываться. Но тот, не сказав ни слова, куда-то исчез, как в воду канул. Вернулся побитым псом. Но опять быстро поднялся в глазах казачества. Дар в землю не зароешь. Ошибиться может каждый. И атаман мысленно возвращался к нему. Но вот этот неудачный поход. Хоть Хист и все поведал, но чем-то он ему не нравился. Душа не принимала этого человека. И он решил искать себе помощника среди других казаков.

Андрей очнулся с тяжелой болью в голове. Было темно. Сильно ныл затылок, а все тело задеревенело. Он не чувствовал ни рук, ни ног. В сознании медленно прояснялась картина нападения на него. Он вспомнил, как бросился на помощь другу. Но потом в голове наступила темнота, провал памяти.

Поворочавшись, Андрей понял, что связан по рукам и ногам: «Плен! – пронеслось в голове. – Что делать?»

Но тут же дал себе ответ: «А что могу сделать?»

Андрей старался собраться с мыслями. Первое, что он решил, это узнать – здесь или нет Митяй, и тихо позвал его. Никто не откликнулся. Вот тут-то на него навалилось отчаяние: Митяй погиб, а он… тоже приговорен. Он попытался освободиться, но связали его крепко. И у него вырвалось: «Господи, помоги!»

– Кто здесь? – раздался чей-то голос.

Он напугал Андрея, наверное, сильнее, чем ощущение плена.

Но голос повторил вопрос. Андрей подтвердил:

– Я!

– Андрей, ты? – услышал он в ответ.

Парень даже встрепенулся – он узнал голос Митяя.

– Митяй! – радостно воскликнул Андрей.

– Андрей!

– Ты где? – спросил Андрей, поняв, что задал глупый вопрос.

– Здесь!

И тут у Андрея шевельнулась одна мыслишка.

– Митяй, – окликнул он, – ты зови, зови меня.

Тот стал повторять его имя, а Андрей, напрягая всего себя, покатил к нему. Вскоре они столкнулись. Андрей попал головой на его ноги, по ним он определил, что тот лежит на спине.

– Перевернись на бок, чтобы твои руки были на моей стороне, – прошептал Андрей.

Митяй с трудом выполнил его просьбу. И Андрей принялся грызть веревку на его руках.

– Бесполезно, – прошептал Митяй, – они у них волосяные, крепкие, как железо.

Андрей не слушал его. Молодые зубы, отрывая волокно за волокном, перегрызали ее. Сколько ушло времени, трудно сказать. Но ему удалось ее перегрызть, и руки Митяя стали свободны. Надо было потратить еще время, чтобы их оживить. Наконец, заработали пальцы. Он распутал себя и принялся за Андрея. Вскоре оба были свободны. Хоть и царила полная темнота, но они поняли, что находятся в каком-то помещении. Когда добрались до стены, Митяй определил, что это шатер.

Они нашли выход и осторожно откинули полог. На дворе была глухая ночь. Тучи заволокли небо так, что звезд не было видно. Насколько могли рассмотреть, поблизости их шатра стражи не было. Наверное, те решили, что крепко связанные пленники никуда не денутся.

– Уходим скорее, – прошептал Митяй.

– Подожди, вон еще шатер, там может быть оружие. Бери веревки, и поползли.

Когда до шатра осталось совсем немного, они наткнулись на человека. Он спал, вытянув ноги и склонив голову чуть не до колен. На них лежала сабля. Андрей толкнул Митяя и шепнул, чтобы тот, находясь ближе к стражнику, взял ее и убил татарина. Митяй легко это сделал. Они поползли дальше и наткнулись на вход, у которого была охрана, и довольно многочисленная. Связываться с ней было небезопасно.

– Зайдем с тыла, – сказал Андрей, забирая из рук Митяя саблю.

Сделав разрез, они вползли внутрь шатра.

Он был освещен сальником и давал свет, позволявший рассмотреть, что было внутри. В центре на шкурах спал человек. Он лежал к ним спиной и рассмотреть его было невозможно. Но зато они увидели свое оружие. Видать, оно понравилось спящему, и он положил его недалеко от себя. Подойдя на цыпочках, парни забрали сабли.

Андрей толкнул Митяя и руками показал, что надо ударить спящего и утащить с собой. Но тот пугливо замахал руками. Тогда Андрей, подняв с пола какую-то тряпку, рукоятью сабли ударил по голове и навалился на него. Разжав ему рот, запихал тряпицу и, обмотав тело шкурой, забрал у Митяя веревку и обвязал ей татарина. Парни вытащили его через прорез, а дальше покатили по траве, удаляясь от этого места. Когда татарина откатили на изрядное расстояние, они подняли его и понесли дальше. Небо и тут не оставило их. Они наткнулись на лошадей, среди которых оказались и их кони. Отведя коней на расстояние, чтобы топотом не разбудить спящую от арзы стражу, Митяй сел на коня, а Андрей, подняв пленника, взгромоздил его на спину митяева коня.

Они долго скакали, но, поняв, что их никто не преследует, перешли «бежать на конь». Ехали молча, точно боясь, что их может услышать вражина.

– Кажись, подъезжаем! – нарушил тишину Митяй.

Андрей посмотрел вперед и увидел темную полосу леса.

– Вроде за ентим лесом болото, а за ним наш град. Иль, как по-казацки, кош.

Митяй не ошибся. Миновав лес, они уперлись в болото. Митяй быстро нашел проход, и они друг за другом поехали по нему. На болоте густо росли чахлые деревья, и они загораживали переднюю панораму.

Перед ними предстал частокол, вокруг которого была вырыта канава, заполненная водой. Ворота были открыты и не охранялись. Они попали на дорогу, которая вела к центру. Вскоре парни подъехали к небольшой деревянной церкви и каким-то полууглубленным строениям. Показав на одно из них, Митяй сказал:

– Кабак, а ето, – он широко развел рукой по площади, – майдан.

Андрей не понял и посмотрел на друга.

– Здесь казаки собираются, – пояснил он.

С Дона, протекавшего в версте от города, поднимался клочками туман, стелясь по земле дымчатым покровом. Редкие прохожие, завидя чужаков, встречали их неприветливыми взглядами, изучающе глядя им вслед. Встретив несколько таких человек, Андрей поинтересовался:

– Митяй, а что они такие недовольные?

– Чужой. Вот когда станешь своим, сердца их откроются.

– Во как! – удивился Андрей, – А впрочем, это правильно.

Первым знакомым, кого они встретили, был Хист. Митяй обрадованно бросился к нему. Но тот сухо встретил его. Вчерашний разговор с атаманом был еще не забыт.

– Где батяня-то? – первое, что спросил он у бывшего атамана, не обращая внимания на его холодность.

– Иама, в курени, – и показал рукой в сторону леса.

– Жив! Жив батяня, – подбегая к Андрею, прокричал Митяй, – давай скорее туды!

То, что высокопарно именовалось куренью или избой, было обыкновенной землянкой. Стены из ивняка плетеные, обмазанные глиной. Крыша покрывалась конскими шкурами. У входа – плетеная и обмазанная глиной печь. Напротив – посудный поставец. Далее, справа и слева, помосты для спанья на несколько десятков человек. Лежанки были застланы шкурами. Ими же и укрывались. Если строения захватывали татары, казаки говорили, что не жалко, брать там нечего, а новое построить недолго. Все у них было общее. Никто ничего друг от друга не прятал.

Отца он застал еще спящим. Рядом с ним сидел пожилой казак и чинил сапог. Когда Митяй хотел разбудить отца, казак встал и загородил собой спящего:

– Не буди! Он всю ночь колобашки пек, – сказал он.

– Так это мой батяня. Мы с ним давно не виделись.

– Сын? – спросил казак и вопросительно посмотрел на Андрея. – Другое дело! Я щас еще светец зажгу!

Митяй долго тряс отца. Когда, наконец, добудился, тот сел и стал протирать глаза. Чувствовалось, что сон его не покинул, и он мог вновь свалиться на лежак.

– Батяня, – Митяй вновь затряс его за плечи, – это я, Митяй.

– Митяня? – Отец перестал тереть глаза, уставился на сына. И вдруг вскочил и крепко прижал его к груди. – Митяняй, родной мой, – лепетал он.

Когда прошел первый порыв радости, он посмотрел на Андрея, причем снизу вверх.

– А это кто? – спросил он и посмотрел на сына.

– Да это ж Андрюха. – Видя, что отец не очень понимает, пояснил: – ты его нашел. Помнишь, у той землянки?

– Андрюха! – отец подскочил к нему и тоже обнял.

Такое чувство чужого человека расстрогало Андрея.

– Не узнал, не узнал, – Отец вновь окинул его взглядом снизу вверх. – Ну, садитесь да разбайся, сынок, как живал.

Андрей все рассказал. Когда поведал о пленении, батяня вскочил:

– Пошли к атаману!

Еремей встретил батяню хмуро. Хотя казак и был вольной птицей, но атаман любил, кто жизнь отдавал казачеству. А тех, кто скакал, как кузнечик, в душе он если и не презирал, то не уважал. А батяня бегал с Хистом.

– Сидай, – вместо приветствия сказал атаман, кивая на сиделец. Батяня сел, но такая суровая встреча как-то сбила его с толку.

– Да я… пущай Митяй….

– Пущай, – коротко бросил Еремей.

В это время в землянку набивались казаки. По привычке на новичка кидали недоверчивые взгляды и присаживались где могли. Митяй, порой сбиваясь, стал рассказывать об их похождениях. Когда он дошел до рассказа о том, как Андрей устроил побег от татар, атаман поднял руку и сказал Митяю:

– Обожди. Иди-ка сюда, – и пальцем поманил Андрея.

Парень подошел.

– Так было? – зачем-то спросил у него Еремей.

Тот кивнул.

– Ну-ка! – атаман посмотрел на батяню.

И он понял, что ему надо освободить сиделец. Батяня поднялся и смешался с толпой казаков.

– Сидай! – пригласил он Андрея.

Парень сел.

– Кто ты будешь? – глядя на него в упор, спросил атаман.

– Я? – смешался парень. – Да я… холоп, – пробормотал он, опуская голову, – князя… Стародубского.

– Василия?

Этот вопрос очень удивил Андрея: «Ты смотри, знает. Как же быть?» Но атаман, не спуская глаз, ждал ответа.

– Нет, Федора.

– Что сталось?

– Да… князь Федор уехал в монастырь на лечение, а князь-то Василий вместе с княжичем Дмитрием убили бр… княжича Ивана. Да подожгли хоромы. Ну, а на меня все свалили. Мол, я это сделал. Мстил, мол, княжичу. Ну, я… и убег.

– Сюда?

– Да не. На Хиста набрел.

Атаман ухмыльнулся.

– А прорыв татар сам придумал или знал?

Андрей даже выпрямился:

– Сам, – обиженным голосом ответил он.

– Молодец! – И атаман потрепал его по голове. – Ну что дальше было-то?

Андрей рассказал, как их повязали сонных.

– Эх вы! – Атаман с укоризной посмотрел на Андрея, потом на Митяя.

Неожиданно Митяй заявил:

– Атаман, в том моя вина. Я… заснул. Андрей не виноват.

– Эх ты! А знаешь, что у нас, у казаков, за это полагается?

– Знаю, – опустив голову, ответил Митяй, – в мешок и в реку.

– Правильно. Учти и ты, – он посмотрел на Андрея, – а как выбрались?

Андрею пришлось рассказать и это.

– Удалец ты!

– Да он и татарина повязал, мы его сюда привезли, – сказал Митяй.

Землянка оживилась.

– Где он? Где он? – голоса заполнили землянку.

– Да там, – Митяй махнул рукой в сторону двери и пояснил, – на коне.

Несколько человек ринулись наружу. Вскоре казаки внесли не очень легкую ношу. Когда распутали, открыли, действительно оказался татарин. Курень весело зашумел. Пленный жалко улыбался: не то был рад освобождению, не то удивлен, видя вокруг своих врагов. Еремей хорошо знал татарский и спросил:

– Кто ты будешь?

Татарин вдруг встал в гордую позу и ответил:

– Я… Чанибек.

Казаки хорошо знали сыновей хана Узбека. Чанибек был младшим, а Инсанбек старшим. Когда они услышали это имя, курень наполнился криками удивленной радости. Громко крича, казаки, толкая друг друга, полезли к Андрею. Многие целовали его, называли казаком. И было за что: надо же! Захватить царевича! Невиданное дело. Скажи кому, не поверят.

Но радость многих не разделял атаман. Ему не хотелось ссориться с самим Узбеком. А если тот, прознав, двинет на них свою рать! Одно дело – мелкие стычки, покусывание друг друга. А тут! Что же делать? И он решил собрать есаулов, старых казаков и с ними думу думать. А пока… Он встал и поднял обе руки. Все поняли, что атаман хочет говорить. Когда стихло, он обратился к казакам:

– Други мои верные! Послушайте своего атамана. Не за себя боюсь я. Вы меня знаете. Свою жизнь я не берег и не берегу. О вас печусь я! Не к делу нам ссориться с ханом. Примем его сына как гостя дорогого, а сами думу думать будем.

– Любо! – враз взорвался курень.

– Если любо, – сказал атаман, – отведем гостя в курень наш светлый. Приставим к нему казаков, чтоб и ночь, и день служили ему.

– Любо!

Слышится смех: поняли казаки и мысль своего атамана – служить царевичу! Да чтоб не сбег он. Раздается зычный голос атамана:

– Где Иван Водолага?

– Я, атаман, здесь! – раздался густой басок с задних рядов.

– Ты верши дело, – приказал Семен.

– Понял, атаман!

Сквозь толпу казаков протиснулся крепкий казачина, грудь колесом.

– Пошли! – потянул он царевича.

Тот испуганно взглянул на атамана. Еремей на татарском языке сказал ему:

– Иди, не бойся, ты мой гость.

Услышав такие слова, царевич в знак благодарности склонил голову.

С уходом Водолаги народу в землянке поубавилось. Атаман опять обратился к Андрею, а глаза его стали такие добрые, даже радостные. Знать, крепко понравился ему этот парень.

– Андрей, ты слыхивал, что они, – он кивнул на толпившихся казаков, – тебя уж казаком нарекли. А хочешь ли ты им быть? Ты знаешь, что такое казак?

Андрей кивнул.

– Нет, ты еще не знаешь. Казак – это тот, кто хочет за веру христианскую быть посажен на кол, кто хочет быть четвертован, кто готов претерпеть всякие муки за святой крест, кто не боится смерти. Не надо ее бояться, от нее не убежишь. Коль готов на это, приставай к нам. Такова казацкая жизнь, – атаман не мигая смотрит на Андрея.

– Я… Я готов! – твердо произнес Андрей.

Казаки зашумели:

– Казак!

– Тихо! – рявкнул атаман, – ишь, какие вы быстрые. Аль забыли, что казак еще должон? Вот ты, Сыч, орал: «Казак!», а знаешь ли ты, как он дружен с оружием, владеет конем? Лихость да ловкость, я чувствую, в нем есть. А? – и посмотрел на Сыча.

– Давай, атаман, проверим.

– Давай проверим. А ну пошли на воздух.

Когда они вышли, атаман глазами поискал кого-то в толпе, поманил пальцем:

– Иди-ка, Сыч, сюда.

Он подошел.

– Дай-ка ему свою саблю.

Тот послушно подал ее рядом стоявшему Андрею.

– Расступись, други! – весело крикнул атаман, обнажив оружие.

– А ну давай сразимся, – глядя на Андрея, сказал он.

Андрей удивленно посмотрел на атамана, потом на казаков.

– Давай, давай, не бойся! – понеслись со всех сторон подбадривающие крики.

«Легко сказать: “Не бойся”. А если тебя почти не учили этому? Отец, правда, кое-что показывал, да в основном Егор. Вот и все». Сжал Андрей саблю. Взмахнул атаман. Чувствуется, осторожно. Андрей отбил.

– Молодец! – орут, уверенность вселяют казаки.

Начал смелее наседать. Да только не дал атаман ему баловать, а то подумают, что взял быка за рога. «Раазз!» – и выбил из его рук саблю.

– А теперь коня давайте.

Кто-то кинулся за лошадью. Недолго ждали лошадиного топота.

– Вот, атаман, коняга! – сказал наездник, соскакивая с лошади.

Еремей критическим взглядом окинул ее.

– Пойдет! Теперь разгоните ее по кругу.

Казаки поняли, чего хочет атаман.

– А ну пошла, пошла! – раздались понукающие крики.

Конь помчался по кругу. Раз промчался мимо, второй… На третьем круге атаман вдруг ловко на ходу вскочил на круп коня. Проскакав по кругу, не останавливая коня, спрыгнул на землю.

– А теперь ты! – он подмигнул Андрею.

Так Андрей не смог.

– Ну, Сыч, – усмехаясь, атаман смотрит на казака, – что молчишь?

Кругом хохот. Сыч прячется за спины казаков. Атаман переводит взгляд на Андрея. По лицу видно, что сильно расстроился парень. Атаман подошел к нему и положил руку на его плечо:

– Не печалься. И я таким был. Да добрые люди научили. Вот и тебя научат.

Сказав, он оглянулся и крикнул какому-то казачку:

– Эй, сбегай-ка за Курбатом. Пускай ко мне идет.

Курбат был казак лет семидесяти, невысокого роста, суховат. Некогда черные волосы теперь перемешались с сединой. Длиннющие усы ниспадали на грудь. Смугловатое лицо с темными, еще не выцветшими глазами, говорило о его не совсем русском происхождении. Степенно подойдя к атаману, спросил:

– Зачем, Семен, кликал?

Еремей обнял его за плечи и, повернув к Андрею, попросил:

– Сделай из него казака.

Курбат окинул парня с ног до головы, прищурил один глаз, как бы оценивая.

– Породный, – неожиданно сказал он и подошел к Андрею.

Резким, коротким ударом двинул ему по животу. Андрей только крякнул. Курбат, повернувшись к атаману, сказал:

– Не квел. Добрым будет казаком. Беру к себе.

И вдруг Андрей запротивился:

– Один не пойду. Только с Митяем.

Курбат с Еремеем переглянулись. Атаман улыбнулся, а Курбат спросил:

– Это дружок твой?

Андрей кивнул.

– Пущай, – согласился атаман.

В землянке Курбат занимал почетное место – около печи. Ребят он провел в конец землянки и указал их места. В это время раздались какие-то непонятные звуки, словно кто-то колотил в железный лист. Митяй шепнул Андрею:

– На еду зовут.

Курбат посмотрел на них и сказал:

– Пошли!

И Курбат привел их на поляну, где были разосланы кошмы, конские и воловые шкуры. Рядом насланы доски, на них хлеб и деревянные солонки. Тут же рядом в огромных казанах что-то булькало, а на вертелах жарились туши кабанов. Все это издавало умопомрачительный запах, который обострял свежий воздух.

Неторопливо подходившие казаки рассаживались кругами. Место Курбата было рядом с атаманом, по левую руку. А атаман всегда садился лицом на восток. Их наставник провел парней дальше и указал места. Перед уходом сказал:

– Не торопитесь, ждите своей очереди.

Андрей заметил, что у каждого казака было свое место. Они садились, скрестив ноги, доставали ножи и ложки, обтирали их кто о траву, кто о штаны. Усы закидывали за спину или поднимали кверху.

Вот все расселись. Атаман, а за ним все остальные стали креститься на восход солнца. Откуда-то появился почти лысый, худой казак с ножом, на лезвии которого играло солнце. Он подошел к хлебу, наметил на нем крест, потом начал резать на большие ломти. В это время кухари разливали из казанов уху в большие деревянные миски. Начинал еду атаман. Он зачерпывал из миски уху, чинно нес ее ко рту, поддерживая ложку куском хлеба. Медленно жевал хлеб, медленно опрокидывал уху в рот. Затем медленно, рукавом, вытирал усы и снова кусал хлеб. За ним начинал еду Курбат. Он делал точно так, как атаман. За Курбатом – следующий казак… Казацкие ложки ходили вокруг миски с востока на запад, как ходит солнце.

Кухари зорко следили, если у кого опорожнялась миска, они тотчас наливали в нее ухи. Еда была обильной. После ухи кухари приносили жареных кабанов. Рубщики их рубили на куски, солили. Атаману преподнесли сердце животного, чтоб он добрым был для своих и горячим для врагов. Всем остальным давали по кусочку легкого, чтоб бегали легко. Затем все ели мясо. Насытившись, запивали ключевой водой. После такой обильной еды шли спать, кто где. Кто оставался прямо на месте.

Андрей и Митяй пошли к себе. Вечером Курбат сказал Андрею, чтобы он завтра на заре пошел к кухарю, он даст ему работу. Митяй, когда они остались одни, сказал Андрею:

– Он хочет, чтобы ты прошел с низов казацкий уклад. Завтра тебя кухарь заставит или дрова рубить, иль воду носить.

Андрей поднялся до зари. Когда пришел на место, еще никого не было. Он так торопился, что не надел поддевку. Поднявшийся туман принес прохладу. Чтобы согреться, он прыгал и махал руками. Его остановил чей-то голос:

– Эй, ты чего?

Андрей оглянулся на голос.

– Да… Курбат меня прислал.

– А! Замерз? Бери топор и руби дрова.

Так началась для Андрея казацкая жизнь.

Андрей в охотку нарубил столько дров, что кашевар сказал ему:

– На седня хватит. Иди к своему Курбату.

Когда он явился и объявил о решении кашевара, тот усмехнулся, потом сказал:

– Ну че! Будем с тебя казака делать! Начнем с малого.

Он взял нож, и они вышли на улицу.

Что-то им задуманное, по всему было видно, он проделывал не в первый раз, ибо уверенно направился к одиноко стоявшей березе. Не доходя пару десятков шагов, вдруг метнул нож и попал точно в место, где был когда-то сучок.

– Принеси, – бросил он на ходу.

Парень побежал и принес ему нож. Он отвел его руку и предложил:

– А теперь попробуй ты.

Андрей встал, примеряя, как лучше взять нож: за рукоять или лезвие. Решил – за рукоять. Но он не попал даже в дерево, и ему пришлось порыться в траве, прежде чем отыскал его. Курбат взял нож и сказал:

– Вначале научись кидать так: лезвие ложь на ладонь, а большим пальцем его придержи. Целься, как стреляешь из лука. Понял? Нутро твое должно подсказывать, как его кинуть.

Андрей все сделал, как тот учил. На этот раз он попал в дерево, но не в сучок.

После нескольких удачных бросков Андрей заметил, что Курбат был доволен его успехами. Тогда он набрался смелости и спросил:

– А зачем мне это?

Тот усмехнулся:

– А затем, чтобы спасти свою жизнь. Мы, казаки, поборники православия и свободы. Наше православие не угодно татарам, а свобода – князьям. Ну и чего греха таить, мы же не земледельцы, а жить-то надо. Приходится все защищать и добывать оружием. Для нас, казаков, смерть не страшна. Но она не должна быть глупой. Я многим об этом говорил. Они соглашаются, но… не то лень-матушка, не то наша «авось», не хотят этому обучаться. Сколько добрых казаков погибло на моих глазах. А могли бы еще жить да жить. Так вот, Андрюха, мотай на ус, – сказав, улыбнулся, ибо усы у парня еще не отросли.

Это наставление подействовало на Андрея. Нож он не выпускал из рук, используя каждую возможность потренироваться. И вскоре с гордостью показал учителю, что не хуже его попадает в сучок.

– Теперь, – сказал тот, – дело за саблей. Принеси-ка свою.

Андрей вернулся из землянки с оружием. Курбат взял саблю, оглядел ее, ногтем попробовал лезвие.

– Хороша! Где взял-то? – любуясь ей, спросил он.

– Алим подарил, – ответил Андрей.

– Алим! – воскликнул Курбат от удивления. – Еще жив старина?

– Жив и скажу, отменно здоров.

– Добрый казак, но не захотел здесь оставаться. А я… вот живу, – он вздохнул. – Ладно. Давай начнем. Главное, запомни: ее, матушку, – он погладил лезвие, – правильно надоть держать. До боя держи свободно, чтоб рука не устала. А уж в бою… сжимай так, чтобы ни одна вражина ее не выбила. А врага нутром чуй, опережай его в мыслях, как он хочет ударить. Ну, становись…

Курбат и на саблях оказался отличным бойцом. Много показал разных хитрых приемов. А тут еще Андрей увлекся и кулачным боем. Казаки, чтобы потешить себя, сбросить жирок, по воскресеньям устраивали коллективное мордобитие. Неопытному Андрею первое время крепко доставалось. Опять же, видя его синяки да ссадины, помог Курбат. Не поленился, тряхнул стариной и кое-чему научил Андрея. Теперь редкий боец мог устоять против него.

Так втягивался он в казацкую жизнь, и с каждым днем она ему все больше нравилась. В походы, которые регулярно совершали казаки, они пока его не брали. Андрей не мог понять, кто его оберегает. Это раздражало парня. Одно успокаивало, что он еще не был принят в казаки. И Андрей с нетерпением ждал этого времени. Чтобы потренироваться в езде на лошадях и быть таким же ловким, как атаман, он напросился в ночное.

ГЛАВА 11

Тверской князь Александр собирался в очередную поездку в Сарай. Настал срок выплаты дани, а тут уж без подарков не обойдешься. Полюбили ханские жены русскую одежду. Лучшие мастерицы шили им шубы, сорочки, блузы, ткали цветастые убрусы, золотые пояса украшали жемчугом и каменьями. Для татар – радость, а для княжества – разорение. А иначе приставка «Великий» вмиг отлетит, не дай бог, к Ивану. Тут как не постараться. Даже дань на себя повышенную наложишь. Только вот карманы пусты остаются.

Как клокотала в его груди ярость, горело желание пойти с мечом на супостата. Вот если бы Иван пособил! Но Иван даже намека не дает. Побаивается и Александр предложить ему такой поход. Вот и приходится трястись за тысячу верст, разлучаться с любимой женой. А взять ее с собой – может случиться непоправимая беда: вдруг она приглянется хану? Все, считай, жизнь погублена. Заберет он ее к себе, даже глазом не моргнет. Вот и провожает она его в таких поездках до полпути. Так было и на этот раз.

Александр, в отличие от других князей, не плавал до Сарая по Волге. Он побаивался воды. К тому же считал, что такая поездка занимает гораздо больше времени. Весенняя распутица прошла, дороги установились. Хорошие лошади скорее довезут до нужного места. Для такого путешествия он приобрел карету венгерских мастеров. Пригодна она была и для путешествия зимой. Переставь на сани и… в путь.

Правда, отец его, князь Михаил, враждуя с Московией, выбирал путь по Волге. Хоть и долга была эта дорога – через Ярославль, Кострому, Нижний Новгород, но она обходила ненавистные ему земли Московского княжества. Александр же радовался. Установив мир с Московией, он теперь намного сокращал путь, который шел через Клин, Волок-Ламский, Звенигород, Перемышль, Серпухов до Задонья. Там он прощался с дорогой женой, держа путь на Ряжск, Осино-Гай….

1

Ваттаман – атаман. См. словарь старинных слов в конце книги. (Примеч. ред.)