ГЛАВА 7

То, что Алим назвал «куренью», была полуземлянка. Два тусклых оконца создавали в ней полумрак. У оконцев – дубовый лежак со шкурами. В углу над головой – иконка с ликом Божьей Матери. У тыльной стены находился очаг, пред ним стоял стол с ослонами, на северной стене – поставец да оружие всякое. У входа – вешало с одеждой.

Вдвоем они втащили хворого и уложили на хозяйскую одрину. Алим, несмотря на возраст, глаз имел острый. С плошкой в руке, где горел огонек, он стал рассматривать больного. Задрав веки, долго что-то глядел в глазах.

– Ну, напужал ты мня, братец, – старец посмотрел на Митяя, – думал, тово… не жилец.

– Что, будить жить? – обрадованно спросил Митяй.

– Будить, будить, – почему-то недовольно пробурчал Алим и добавил: – Бог его знаить. Труден ен. Хворость его тяжела.

Митяй присел в ногах у больного и посмотрел на него, точно проверяя слова Алима.

– Чего рассупонился, ступай за чурбаками, – проворчал хозяин, ища на полках хапы.

Накинув старую шубейку, Митяй метнулся к двери. Вернулся он с огромной охапкой дров и положил у очага.

Пока он ходил, дед Алим из медвежьего сала с желчью, разбавленного настоем каких-то трав, натирал тело больного.

– Пади сюды, – позвал он Митяя, видя, что тот освободился, – держи, – и подал ему шерстяной лоскут. – Три– ка, – приказал он, кивая на больного.

А сам пошел к очагу, где лежала крупная галька.

Парень тер, а сам смотрел, что делает хозяин. Увидев, как дед, положив гальку в очаг, стал ее обкладывать чурками, он догадался, для чего тот это делает. «Щас за водой пошлет», – подумал он. И как в воду глядел. Выкатив из темного угла бочку на середину землянки, дед попросил Митяя таскать с проруби в нее воду. Митяй осторожно шел по реке к проруби. Булькаться в холодной воде он ой как не хотел. Но лед тут был крепкий. Несколько бадеек хватило, чтобы наполнить бочку до нужного уровня.

Митяй знал эту процедуру. И когда камни раскалились, он побросал их в бочку. Старик одобрительно крякнул и пальцами пощупал теплоту воды.

– Вокат! – сказал он.

И они бережно опустили больного туда.

– Даржи парня, – сказал дед, – а то утопнет.

А сам полез в погребец, который оказался прямо в курени, и достал оттуда сосуд с какой-то темной жидкостью. Ее-то он и стал заливать в бочку, размешивая рукой. Митяй удивился: «А че сразу не налил», но спросить не решился.

– Глыбжи опусти, – сказал дед.

Митяй опустил его до носа. Дед, скинув рубаху, обнажил свое вовсе не хилое тело, покрытое седыми волосами. Он начал больного массажировать, покрикивая:

– Повертай! А ще!

Процедура длилась довольно долго. Дед был неутомим, хотя пот бежал с него градом.

– Кажись, хватить, – сказал он и велел вынимать парня.

Дед помог Митяю донести больного до лежака. Обтерев, вновь намазал его мазью. Обернув холстом, закрыл несколькими шкурами.

– Ен пить запросит, дашь ему енто, – и, сняв с полки сосуд, поставил его на стол.

За долгое время Митяй впервые услышал голос больного:

– Пить.

Эти процедуры продолжались долго. Только дед менял состав лекарств. Часто он заставлял Митяя крошить свежие еловые ветки и закладывать их в бочку. Когда больной попросил есть, дед сказал:

– Нужна свежа кров ведьмедя.

Митяй посмотрел на него удивленными глазами. Дед ухмыльнулся и куда-то вышел. Вернулся вскоре, держа в руках две рогатины. В душе Митяя защемило. На медведей он не ходил. Но хозяин так возится с этим парнем, что ему нельзя было ни в чем отказать. Что же делать? Помог Алим.

– Ты че, Митяй, испугался?

Он почувствовал, что парень вмиг изменился, увидев рогатины.

– Да ты че, Алим, я… да нет… тово.

Деда не провести. Он подошел к нему, положил руку на плечо:

– Тебе, Митяй, придется счиниться. Я тоже один-то щас стал стеречься. А раньше… Я тя научу.

Вышли они затемно. Алим шел широким размашистым шагом. Сказывалась выучка. За ним, след в след, шел Митяй. Он нес рогатины и шест. Когда подошли к реке, парень передернулся. Еще свежа была в памяти его купель. Но дед шел уверенно, выбирая дорогу по снегу. Митяй тут же смекнул, где лежит снег, там лед толще.

Поднявшись на крутой берег, Алим присел на поваленной березе отдышаться.

– Да, – покачал он головой, – бывало, забежишь и дальше попрешь. Так тоть, – и вдруг он переменил разговор, – не забудь, че я те говорил. Собирись в кулак и зри. Ежли ведьмедь выскочит и на тя преть, метнись в сторону. Зверюга, знай, ловок. Это он на вид такой нескладный, а на деле шустр. Но больше они ходют на задних лапах. Вот тут ты сам будь ловким.

Дед встал:

– Глянь!

Он полусогнул ноги и покачался на них.

– Дай! – и указал на рогатину.

Взяв ее, он принял стойку: левая рука впереди, правая почти на конце рогатины, ноги полусогнуты. И вдруг он бросается вперед, выбрасывает резко рогатину, досылая ее правой рукой.

– Эх! х! х! – раздается его резкий крик.

– Да, – качает Митяй головой, – вот те и старец.

Дед только усмехнулся.

– Пошли, – сказал он, углубляясь в лес.

Это было царство огромных, просто гигантских елей. Их кроны так широко разошлись, что казались вторым небом над головой. Тут была вечная темнота. Но идти было легко. Редко встречался поверженный великан, преграждавший дорогу. Митяю казалось, что это самое медвежье место.

– Слышь, Алим, а как мы донесем кровь? – догоняя его, спросил Митяй, сгибаясь перед очередной огромной веткой.

– Тык карман-то у тя есть? – смеется дед.

– Шутник ты, старый! Никак ведьмежонка добывать будем.

– Нуть, с догадкой, – дед приподнимает ветвь.

Но скоро лес изменился. Ели начали мешаться с березой, кустарником. Идти стало гораздо труднее. Переходя очередной овраг, дед вдруг остановился и стал озираться вокруг себя.

– Тык, обождь. Кажись, тута.

Он пошел осторожно по краю оврага. Его настороженность передалась и Митяю. Он почувствовал вдруг, как потяжелели ноги. А тут еще из-под куста вырвалась лиса. Митяя бросило в пот.

– Не отставай, – прикрикнул Алим, – тута! – возвестил дед, поворачиваясь к парню.

Он подождал Митяя и взял у него шест. Наверху, почти над их головами, зияла какая-то дыра. Дед покрутил головой:

– Неловко тута брать.

– А что, они тута есть? – топчет Митяй снег.

– Есть, а куды им деваться. Но тута не будем брать. Пошли!

Они прошли мимо этой дыры, на которую парень смотрел с большой опаской. Он даже обошел ее сторонкой. Продираться сквозь кусты, по пояс в снегу, пришлось долго. Наконец Алим остановился, вытирая со лба пот. Он вновь забрал у парня шест и снова пошел. Пройдя несколько шагов за ним, Митяй увидел поваленную сосну, а под ней дыру, похожую на ту, которую уже видел.

– Тссс, – дед повернулся к парню и приложил палец к губам.

Митяй понял, что охота началась. Опять появилась тяжесть в ногах. Не говоря ни слова, рукой дед показал парню его место.

– Ага! – как-то машинально вырвалось у Митяя.

– Тсс! – пригрозил сердито ему старик, начиная шестом шуровать дыру.

Послышалось недовольное ворчание. Дед глянул в сторону Митяя и закивал головой, мол, есть там зверюга. И снова принялся беспокоить зверя. На этот раз хозяину не понравилось, что его так настырно тревожат. Он взревел, и в дыре показалась голова, а вскоре и сам зверь. Дед едва увернулся. Медведь, встав на задние лапы, пошел на Митяя, стоявшего на его пути. Он дико ревел, махая лапами.

Мурашки бежали по спине Митяя. Но он стоял, выжидая удобного момента. Из головы все вылетело. Единственно, что он повторял: «Господи, помоги!» Зверюга все ближе и ближе. Какое желание бросить эту рогатину и задать стрекоча. Но дед говорил, что медведи бегают быстрее. Догонят и порвут.

Вот он, рядом! Господи… Митяй делает выпад. Рогатина уперлась в ведьмедя, но он взревел еще сильнее. «Жив, гад! – мелькнуло в голове парня. – Что делать?» И вдруг он вспомнил, как его учил дед. Он выдернул рогатину и вновь всадил зверю в грудь. И тут ему показалось, что медведь сейчас кинется на него, и бросился наутек. Митяй не знал, сколько времени бежал. Когда выдохся, остановился, чтобы перевести дух. И его поразила тишина. Никто, оказывается, его не преследовал.

– Тьфу! – вырвалось у него из груди.

И он повернул назад. Долго шел по следу, прежде чем вышел на деда, который свежевал медведя.

Митяй подошел с опущенной головой. Дед, не оглядываясь, проговорил:

– Ну и ведьмедя ты завалил. Я туть таких видеть не видывал. Возьми мою котому и пошарь там, – он показал зализкой на берлогу, – ведьмежат.

Парень опрометью бросился исполнять его веление, с радостью понимая, что тот простил его трусость. Призывая на помощь Божью Мать, Митяй полез в берлогу. Он нашел их, забившихся у дальней стенки. Медвежата урчали, огрызались, пробовали даже кусаться, когда парень заталкивал их в котомку. Когда вылез, сообщил:

– Я двоих тама взял!

Дед ничего не ответил. А кончив свежевать, сказал:

– Ты дрями сбери, дулму готовить будем.

Митяй озадачился: «Че за дулма?» Но, подумав, что раз дрями надо собирать, значит, еду будем готовить, и бросился в лес собирать сухостой.

Митяй не ошибся. Когда от сушника осталась одна горячая зола, Алим, нарезав тонкие ломти медвежатины, бросил их на жар. Митяй уплетал мясо за обе щеки, похваливая деда. Когда насытились, Алим, поднимаясь, сказал, что пора собираться.

– А ето? – Митяй кивнул на медвежью тушу.

– Щас, – ответил Алим.

Углубившись в лес, он срубил две мощные ветки ельника. Когда возвратился с ними, Митяй понял, что ему опять придется тащить «волокуши». Так оно и вышло.

Приближаясь к жилью, Митяй увидел хворого, который выбрался из курени и стоял, прислонившись к дереву.

– Дед! Смотри! – радостно завопил парень.

Дед, согнутый в три погибели от груза, приостановился и, увидев больного, улыбнулся. Митяй бросился было к больному, но дорогу преградила псина. Дружбан грозно рычал.

– Не бойсь, он не тронет, – с улыбкой проговорил больной и приказал Дружбану сидеть.

Когда прошли порывы радости, Митяй сказал, повернувшись к деду:

– Ты смотри-ка, Алим, наш-то хворый на поправу пошел. Силенка появилась, сам выполз, помочь хочет, – и засмеялся.

Дед перекрестился:

– Слава те, Господи.

– Ну, дедусь, поднял-таки. А я, признаться, уж больно опасалси.

– Дык ты дюже не радуйся, – делая лицо строгим, проговорил Алим, – хворь надо до конца выгонять из тела.

Он снял с плеч груз, распрямился, помахал руками, потер спину.

– Как кличут тя? – Алим посмотрел на больного.

– Андрей, – ответил парень. – Где я? – и поочередно оглядел незнакомцев.

– Тыть? Да на алимовом отоке.

– Где? Где? – переспросил Андрей.

Митяй как-то весело посмотрел на старика, поддернул порты, по-мальчишески дернул носом:

– Да на острове. У казака. Он, – Митяй показал на Алима, – казак. И я казак. Мы свободные люди. У нас нет ни боярина, ни князя. Есть, правда, атаман. Но его выбирают казаки. А ты кто будешь?

В голове Андрея мелькнуло: нет бояр, князя – значит, они их не очень жалуют.

– Да я сын… конюшего. Князья поссорились, подожгли хоромы. Ну… я и сбег.

– Ааа! – понятливо протянул Митяй. Потом, ударив себя в грудь, сказал:

– Я – Митяй, а он, – парень кивнул на хозяина, – дед Алим. Он тя…

Но Алим не дал ему договорить, а попросил спуститься в курень и принести большую миску, меч, висевший на стене, и братину со стола.

По возвращении ему последовало очередное задание: достать медвежонка. Дед ловко отрубил ему голову и слил в миску кровь. Положив тушку на землю, он почерпнул братиной ярко-красную жидкость и подал ее Андрею.

– Пей! – голос его был строг.

Андрей безропотно подчинился. Сходив в землянку, дед принес в братине какую-то жидкость. Пришлось Андрею «закусить» и ею.

– Таперече иди дрыхнуть.

Спал Андрей как убитый почти сутки. На завтра все повторилось со вторым медвежонком. После такого лечения Андрей поздоровел на глазах.

А тем временем незаметно подкралась весна. Занятые с утра до вечера делами, они не замечали, как на южном обрывистом берегу забурел снег и зазвенела серебряным колокольчиком чистая, как слеза, капель. За ночь кайма берега обрастала прозрачными сосульками, и он походил на белоснежную кичку с ценной из крушеца подвеской.

В один из этих дней нежданно-негаданно налетел ураганный северный ветер. Он принес на своих бушующих крыльях черную, как смоль, тучу. Снопами повалил снег. Но любое начало имеет конец, пришел он и для тучи. Улетела она дальше, оставив после себя серебром покрытую землю да крепкий морозец. Казалось, вернувшаяся зима решила не уходить, разукрасив свое белоснежное покрывало алмазным блеском. Она заставила и солнце смотреть на землю с голубого небосвода каким-то извиняющим взглядом.

Утром Алим сбегал по малой нужде во двор в одном исподнем, вернулся и сразу к очагу, подставив огню мозолистые ладони и пальцы в трещинах. Немного отогревшись, он прошаркал к одрине, где спали парни.

– А ну подымась! – и стал теребить их за плечи.

Митяй, протирая глаза, глянул на оконце:

– Че, светат?

– Светат, светат, – ответил Алим, собирая еду на стол.

Парни соскочили, сбегали на улицу и, побрызгав лица водой, готовы были садиться за стол. Но Алим своей привычке не изменял. Как обычно, он подошел к иконе и стал вполголоса говорить:

– Господи Иисусе Христе, Сыне Божий, молитв ради Пречистой Твоея Матери и всех святых, помилуй нас!

Парни подхватили:

– Слава Тебе, Боже наш, слава Тебе! Аминь! – и усаживались за стол.

Закончив утреннюю трапезу и поблагодарив Господа, Алим, глядя на парней, сказал:

– Нуть, пойтить надоть на реку, волокушу вытащить. Зазуля пока по верху идеть, улов должон быть дюже хорош.

Ребята быстро оделись и двинулись за Алимом.

Старец не ошибся. Когда начали тащить сеть, она была забита рыбой. Мокрая, холодная сеть да мороз сказывались на работе. Если привычные крючковатые пальцы Алима ловко высвобождали зазюлю, то у Митяя и Андрея так не получалось. Особенно у Андрея. Он частенько, чтобы отогреть, запихивал пальцы в рот. Но упрямо не бросал работу. Митяй попытался остановить его, считая, что такая работа может повредить его выздоровлению. На что тот, с укоризной глядя на друга, сказал:

– Митяй, я ся гораздо лучше чувствую, когда… – он пошевелил плечами, – разомнусь.

Поддержал Андрея и Алим:

– Пущай работает, – сказал он, – только смотри, чтоб все пил, че я те даю.

Андрей приложил руку к груди:

– Все пью. Ты мой второй батька.

Эти слова так расстрогали Алима, что у него заблестели глаза. Да, этот парень входил в его очерствевшее сердце. Поэтому деда резануло, когда он нечаянно подслушал разговор Андрея с Митяем. Андрей высказал предположение, что они загостились у Алима, и что отец Митяя, наверное, их заждался и сильно тревожится. Митяй, конечно, скрыл от друга, что ему не очень хочется уходить от Алима. Чего греха таить, здесь сытая жизнь: мяса, рыбы вдоволь ешь. Да и хлебец в достатке. А отец… ну что отец, он ведь не дитя какое. Но разве это скажешь? Он отговаривался тем, что Андрею надо долечиться.

Да и Алиму не хотелось отпускать ребят, уж больно добрые попались. Но понимал, что им, молодым, жизнь здесь кажется тусклой, безрадостной. Раньше ему нравилось быть одному. Но вот эти двое ворвались в его жизнь, и сейчас ему было трудно с ними расстаться.

Однажды, когда Митяй переправился на противоположный берег пострелять птицу, Алим и Андрей поднялись наверх и сели на поваленное дерево. Они просидели какое-то время молча. Андрей следил за какой-то серой птахой, которая деловито скакала по земле и изредка что-то клевала. А Алим задумчиво смотрел куда-то вдаль. То ли он вспоминал прожитые годы, то ли думал, удастся ли ему увидеть следующую весну. Бог его знает.

Андрей шевельнулся. Птаха вспорхнула и куда-то полетела. Парень провожал ее глазами. Когда птаха скрылась, он с болью в сердце произнес:

– Домой, видать, направилась!

Кажется, что он сказал особенного, но Алим понял, что парень в душе страдает, думая о доме. Он повернулся к нему:

– Скажи, Андрей, кто ты будешь?

Парень удивленно посмотрел на деда. Его изумил даже не вопрос, а то, как Алим спросил. Глаза их встретились. И он понял по его взгляду, что уходить от вопроса ему нельзя. Андрей отвел глаза, ибо в груди боролись два чувства: сказать или нет. Его молчание по-своему оценил Алим.

– Если тебе тяжело говорить, то не надо, – сказал он и поднялся, чтобы уйти.

– Да нет! Постой! Княжич я! – почти воскликнул Андрей с болью в голосе, – княжич!

– Княжич? – почему-то переспросил Алим.

– Да! – как-то нехотя, точно стесняясь своего положения, ответил он.

– А каких кровей? – продолжал допытываться Алим.

– Стародубский я.

– Стародубский? – дед даже отступил.

– Да, Стародубский, – повторил Андрей.

– И как же ты оказался здесь?

И Андрей принялся рассказывать. Алим, прислонясь к дереву, внимательно слушал его. Закончил же парень повествование такими словами:

– Не знаю, Алим, что и делать: вернуться домой или нет.

Сказав, он посмотрел на деда, но по его обросшему лицу нельзя было узнать, о чем тот думает. Только его глаза светились непонятным огоньком.

– Да нет, сынок, я думаю, возвращаться тебе нельзя. Ну, упадешь ты в ноги Ивану Даниловичу. Думаешь, он тебе поверит?

– Думаю, поверит!

– Нет, дорогой Андрей, вряд ли. Твой дядька, полагаю, у него побывал и все свалил на тебя. Кто может правду сказать? Тетка? Но ты сказал, что ее зарубил антихрист.

– Так что же мне, Алим, делать?

– Что же тебе делать? – растягивая слова, произнес Алим. – Но прежде хочу сказать тебе, что я не Алим.

Произнеся эти слова, он посмотрел на Андрея.

– И мы с тобой, парень, одних кровей.

Андрей удивился:

– Так ты?..

– Всеволод Иванович Стародубский! – торжественно произнес он.

– Да! Вот так встреча!

Они обнялись.

Когда прошли первые минуты радости, Андрей спросил:

– А как же … Алим?

– Алим, – старец усмехнулся, – чтобы стать Алимом, ой сколько мне пришлось пережить. Моя судьба похожа на твою. И мне, чтобы спасти свою жизнь, пришлось бежать из родного дома. Был я юн, – и полился его рассказ, – попал к казакам, людям, которые отличаются ловкостью, лихостью, умением владеть оружием, конем. Все они – поборники православия и свободы. Для них, – Алим поднял вверх палец, – нет уз святей товарищества! – голос его зазвучал торжественно, а глаза заблестели.

– А я слышал, – заговорил Андрей, – что казаки – это разбойники, воры, убивцы.

Алим рассмеялся:

– Дык, – и он опять заговорил казацким языком, – бывало всякое. Купсов встречали, средь них есть дюжа прокудны. Последние порты с тя ссымут. Уж больно жадовые. А нащет воров, дык знай: деньга на дороге валятся – казак мимо пройдет. Не его.

– Я вижу… – Андрей запнулся.

Дед понял, в чем его загвоздка, и сказал:

– Зови Алимом, как звал.

– А ты мне не сказал, как тебя этим именем стали называть.

Алим задумался, потом сказал:

– Мы тогда на ладьях в поход ходили. На Трапизунт. В ентом походе я и попал к туркам в лапы.

Андрею так хотелось узнать, как это было. Алим посмотрел вверх. Дневные птицы потянулись к лесу устраиваться на ночь.

– Дык, мы уж тово… стали возвращаться, подходили к берегу. Добра взяли много. Град-то не ждал гостей. Вот дуван и получился хороший. Дуванить собрались, а тут они на коняках. Враз от моря отрезали. Началась сеча. Наказной и кричит: «Други, ко мне!» Мы поняли, что на прорыв ведеть. Но кому-то для прикрытия надоть остаться. Доля пала на меня. Перекрестился я: помоги мне, Боже! И давай рубиться. А их – как муравьев. Нуть, куды мне их одолеть. Повязали. Вот тогда и кличку дали: Алим. Прожил я у них лет семь. Домой потянуло. Я с одним купсом и договорился. Узнал он меня. Я единожды ему жисть спас. Ну, взял я каюк. Их много на берегу валялось. Ночью и ушел в море. Не обманул купес, подобрал. Правда, деньжат содрал безбожно. Оттэда я вернулся к наказному. Узнал он меня. Долю мою отдал. Вот так-то.

– Золотишко-то есть? – чуть не сорвалось с губ Андрея, да вовремя спохватился.

Но тут старик очень удивил парня, спросив:

– Ты хотел узнать, есть ли у меня золотишко?

Андрей покраснел и не знал, что ответить. Сказал за него Алим:

– Вижу, ты честный человек, и совесть твоя цела. Есть. Пойдем, покажу. Я знаю, что ты ничего плохого не замышляешь. Хош, даже отдам. Оно мне без нужды.

– Нет, – опять заупрямился парень.

– Пошли, говорю.

Клад он хранил в глубине острова под корнями могучего дуба, которому давно перевалило за столетие. Но ствол выглядел свежим. Кора нигде не отслаивалась. Это говорило, что он простоит еще очень долго.

Алим лопатой отковырял землю, руками разбросал ее по сторонам и достал небольшой ларец с потайным замком. Когда Алим открыл ларец, Андрей ахнул. В семье Стародубских и сотой доли не было такого богатства.

– Алим, да с таким… – он кивнул на драгоценности, – ты можешь купить любое княжество.

– А зачем мне оно? Я привык к свободе. А разве князь свободен? Он каждый день думает, как бы где-то отхватить кусок и сам боится, чтобы его не убили или не отравили. Он не доверяет даже жене.

– Ну, Алим, ты это загнул, – не согласился Андрей.

Алим посмотрел на него и протянул ларец:

– Бери!

– Но уж нет! – ответил Андрей и еще покачал головой.

– Ладно, – согласился дед, закрывая клад, – но ты знаешь, где он лежит. Можешь взять его в любое время.

Дорогой он спросил:

– Ты мне не поверил насчет жены?

Андрей остановился:

– Да судя по моей матушке, она никогда ничего не сделает с моим батяней.

– Это хорошо. А ты знаешь, кто убил Данила Александровича?

– А кто такой этот Данил?

Алим усмехнулся:

– Это отец твоего Ивана Даниловича.

– И кто его убил? Жена?

– Жена.

– А как?

Алим окинул парня с ног до головы, точно видит его первый раз.

– Ты уж немал. И жизнь пора познавать.

Он нагнулся и отцепил от портов зацепившийся сучок. Потом заговорил:

– Молодой и красивый, вроде тебя, – он повернул голову, улыбнулся. – Боярин Кучка стал якшаться с его женой Улитой. Княгиня боялась своего вспыльчивого мужа, но не хотела бросать и боярина. Тогда ей на ум пришло решение убить Данила. Она подговорила боярина, и тот согласился. Видать, нравилась ему бабенка. Он напал на князя. Но тому удалось вырваться, и он убежал в охотничий дом. Боярин не знал туда дороги, да княгиня надоумила его выпустить княжьего любимого пса, чтобы тот указал путь. Боярин выпустил, и пес побежал к хозяину. Кучка за ним. Княгиня была права. Князь был там. Боярин и добил Данилу. Когда он вернулся и все рассказал княгине, та, обозвав его дураком, послала туда вновь, чтобы поджечь дом. Вот так-то, Андрей, живут наши князья. А я здесь – вольная птица. У меня все есть. Так, если что случится и у тебя будет тяжко на душе, и ей надо будет покой, лучше этого места не найти. Знай, что мой дом это и твой дом.

ГЛАВА 8

После возвращения из Твери князя точно подменили. Он все о чем-то думал, стал раздражен. Старшего сына Семена, в котором до этого души не чаял, чуть не прибил. Мальчонка взял отцовский колчан и лук, вообразив себя воем, начал в гриднице стрелять по висевшим там головам зверей. Князь крепко отшлепал сына. На рев мальчика вбежала нянька, женщина средних лет с добрым, ласковым лицом. Видя грозные очи князя, в страхе присела: «Свят, свят!» – закрестилась она. Таким князя еще не видела. Иван Данилович нервно прошел мимо нее и громко хлопнул дверью.