Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Все тайны истории - Цареубийца. Маузер Ермакова

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Юрий Жук / Цареубийца. Маузер Ермакова - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 4)
Автор: Юрий Жук
Жанр: Биографии и мемуары
Серия: Все тайны истории

 

 


Расписка

– – – —

Музеем Революции СССР получено от т. Юровского:


1/ 2 револьвера: один системы Кольт № 71905 с обоймой и семью патронами, второй системы Маузер № 167177 в деревянном чехле с обоймой и 10 патронами.

2/ Удостоверение на имя Никулина, выданное Уральским областным Советом.

3/ Газета «A Paper for People Who Think» от 6 ноября 1921 г. со снимками б. царской семьи и т. Юровского.

4/ Автобиография т. Никулина.

5/ Фотокарточка т. Никулина.


13 марта 1927 г.


Директор Музея революции СССР

С. Мицкевич»{80}.


Сдавая в музей «историческое оружие», Я.М. Юровский, конечно же, в первую очередь рассчитывал на то, что в преддверии 10-летней годовщины Октябрьского переворота оное непременно будет выставлено на всенародное обозрение в одном из музейных залов. А значит, и его имя как организатора казни и главного цареубийцы будет навечно вписано в анналы истории борьбы за власть Советов. Но этого не случилось. И, вероятнее всего, по целому ряду причин, о которых будет рассказано немногим ниже.

Сейчас же самое время рассказать немного поподробнее о том, какое именно «историческое оружие» сдал Я.М. Юровский в Музей Революции СССР. А для того чтобы не вызвать ненужных кривотолков, в первую очередь следует пояснить тот факт, что по укоренившейся привычке того времени словом «револьвер» (которые были изобретены значительно раньше автоматических пистолетов) могли называть не только таковые, но и автоматические пистолеты.

Пояснения требует и тот факт, что сданный Я.М. Юровским пистолет Маузера К-96/12 был, судя по воспоминаниям Г.П. Никулина, моделью этого пистолета с коротким стволом{81}.

Так, во время беседы М.М. Медведева с Г.П. Никулиным{82} последний вспоминал: «Ну, надо Вам сказать, что когда мы еще вели беседу в Музее революции, это было в 1927 г., куда мы сдали оружие – пистолеты. Он – свой, я – свой. Мой – кольт, а его был маузер, короткий»{83}.

Здесь также следует оговориться о том, что, записывая свои воспоминания на пленку в 1964 году, Г.П. Никулин явно заблуждался в отношении передачи музею лично им пистолета Кольта М1911, зав. № 71905. Этот пистолет, так же, как и пистолет Маузера К-96/12, Зав. № 167177, принадлежал Я.М. Юровскому. Свой же пистолет Кольта, со слов М.М. Медведева, он сдал в Музей Революции СССР несколько позднее, в начале 1930-х гг.

Пистолет Кольта, сданный в музей Я.М. Юровским, судя по его заводскому номеру, – это Модель 1911 г. (М1911), изготовленная в Северо-Американских Соединенных Штатах (САСШ) специально для России.

С левой стороны кожуха затвора этих пистолетов имеется следующая надпись:


PATENTED APR. 20. 1897; SEPT. 9. 1902; COLT`S PT. F.A. MFG. CO.

DEC. 10. 1905; FEB. 14. 1911; AUG. 19. 1913. HARTFORD CT. U. S. A.


С этой же стороны рамок этих пистолетов (ближе к их спусковой скобе) имеется надпись на русском языке, выполненная более мелким шрифтом:

англ. заказъ

С правой стороны кожуха затвора этих пистолетов имеется следующая надпись:

COLT AUTOMATIC, CALIBRE 45. GOVERNMENT MODEL.


С правой стороны рамок этих пистолетов (ближе к спусковой скобе) располагается заводской номер, имеющий в нашем случае перед цифровым рядом индекс «С», указывающий на коммерческий выпуск данного вида оружия.

Коммерческие партии этого оружия поставлялись правительством САСШ для Русской императорской армии во время Первой мировой войны.

В январе 1916 года по просьбе Военного Министерства Российской империи правительство Великобритании разместило на фирме «Кольт» свой заказ на изготовление 100 тыс. пистолетов этой системы. Согласно американским источникам, в период с 19 февраля 1916 по 18 января 1917 года фирмой «Colt» («Кольт») было поставлено в Россию 47 тыс. таких пистолетов, имеющих порядковые номера с 2300 по 80 000{84}.

Скорее всего одна из партий этих пистолетов, так и не успев дойти до Действующей Армии, «осела» на военных складах Екатеринбургского гарнизона и в дальнейшем была «реализована» уже при Советской власти меж «своими людьми». И подтверждением сему – слова того же М.М. Медведева, рассказавшего автору, что этими пистолетами были вооружены все Члены Коллегии, а также некоторые сотрудники УОЧК (в том числе и Я.М. Юровский), работавшие в Екатеринбурге в 1918 году.

Кстати сказать, один из подобных пистолетов и сейчас представлен в экспозиции «Музея Памяти Романовых» в экспозиции Свердловского областного историко-краеведческого музея{85}.

До 9 июня 1935 года сданные Я.М. Юровским пистолеты находились в фондах музея, а затем были изъяты органами НКВД СССР{86}.

Так что, как это ни прискорбно, но именно с этого дня это оружие стало числиться как изъятое сотрудниками правоохранительных органов, преемники которых даже по прошествии более чем семи десятилетий до сих пор не могут дать по этому поводу, хоть сколько-нибудь вразумительных объяснений! (Наверное, точно такая же участь постигла и пистолет Г.П. Никулина, который также никогда не выставлялся в экспозиции…) Причина же, побудившая компетентные органы изъять из музея и это оружие, доподлинно неизвестна, а надежда на установление истины видится автору более чем сомнительной даже в настоящее время.

Однако в связи с этим имевшим место фактом все же можно сделать два предположения.

Первый из них – пристрастие некоторых представителей партийно-советской элиты к каким бы то ни было «сувенирам» отечественной истории, в силу чего автор не исключает возможности того, что суть необъяснимо-таинственной причины их изъятия как раз и заключается в ее банально-корыстолюбивой подоплеке.

А второй – еще более тривиальный: арест единственной дочери Я.М. Юровского – одной из главных организаторов прообраза будущего комсомола, – Социалистических Союзов рабочей молодежи Урала, репрессированной в марте 1938 года{87}.

Однако как бы там ни было, но отсутствие этих исторических памятников в собрании бывшего Центрального Музея Революции СССР является невосполнимой утратой не только для музейных работников, но и для ученых-исследователей, специализирующихся в области судебно-баллистических и историко-криминалистических экспертиз.

Занимаясь детальным изучением обстоятельств трагической гибели Царской Семьи многие годы, автор пришел к выводу о том, что так называемая пояснительная записка (текст которой приведен выше) была написана Я.М. Юровским с сознательным искажением некоторых фактов, имевших место в реальной действительности.

Так, например, упомянутый в ней пистолет Кольта М 1911 на деле вряд ли является «орудием казни» (даже несмотря на свою историческую принадлежность к ДОН и личности его бывшего коменданта), так как целый ряд обстоятельств говорит против этого факта. Нелишним также будет и пояснение автора о том, что бриллианты и прочие драгоценности (зашитые в корсетах Государыни и Ее дочерей) не могли сыграть какой-либо существенной роли в защите тел их владельцев. Так как, несмотря на природную твердость таковых, все они были размещены в мягкой тканевой основе (не представляющей собой жесткой конструкции), а посему и не являлись серьезной помехой пулям оружия, используемого при убийстве Царской Семьи. Более того, автор практически не сомневается в том, что, подчеркивая особо наличие «бриллиантовых панцирей», Я.М. Юровский как бы чувствовал в них свою «собственную защиту», позволявшую прикрывать допущенные им огрехи, в конечном итоге сказавшиеся на неорганизованности проведения всей акции в целом, а также «неизбежной нервности» действующей под его началом команды.

Не желая повторять уже сказанное, попробуем все же обратить внимание читателя на одну небезынтересную особенность этой пояснительной записки.

Вчитываясь в ее строки, становится не совсем понятно, для чего, собственно, Я.М. Юровскому – человеку, наделенному особым доверием партии (поручавшей ему в 1918–1919 гг. самые ответственные поручения{88}), понадобилась подпись Г.П. Никулина на этом историческом документе?

А дело в том, что Г.П. Никулин был выбран Я.М. Юровским не случайно. Ибо еще в Екатеринбурге, в далеком 1918 году, он почти сразу же приметил молодого сотрудника УОЧК, который резко выделялся среди своих товарищей тем, что не употреблял спиртное в принципе{89}. Завязавшаяся на Урале дружба с годами только крепла и со временем переросла фактически в родственные отношения. Поэтому куда бы ни бросала судьба Я.М. Юровского в годы Гражданской войны и после, он повсюду старался «тащить» за собой «сынка» (так он называл Г.П. Никулина с первых дней их знакомства). И даже умирая от сердечной недостаточности и прободной язвы летом 1938 года, Я.М. Юровский делает Г.П. Никулина своим душеприказчиком и завещает своим детям слушать его, как родного отца.

Учитывая эти обстоятельства, нетрудно понять, что Г.П. Никулин просто не мог бы отказать Я.М. Юровскому в его просьбе: подписать этот столь важный для него документ.

И именно на этом, на взгляд автора, и был построен весь тонкий расчет Я.М. Юровского, который, с одной стороны, лично от себя передавал в Музей Революции СССР эти «вещественные доказательства». А с другой (используя подпись и имя своего бывшего помощника) – как бы навечно закреплял за собой «титул» теперь уже официально признанного цареубийцы, ограждая себя на будущее от любых посягательств со стороны, каких бы то ни было других претендентов на эту роль. Ибо бывший Комендант ДОН отлично знал, что в силу сложившихся обстоятельств там, в подвальном помещении дома Ипатьева, этот первый «исторический» выстрел принадлежал не ему, а члену Коллегии УОЧК Михаилу Александровичу Медведеву (Кудрину), который попросту опередил его на какие-то секунды…

И поэтому до самых последних дней не смог простить ему этого Яков Михайлович Юровский, построив в дальнейшем свою личную месть на том, что практически никогда не упоминал имя бывшего соратника в собственных мемуарах. (Ведь передавая в Музей Революции СССР принадлежавший ему пистолет Кольта, Я.М. Юровский, конечно же, не мог не помнить о том, что оружие данной системы во время расстрела находилось не в его руках, а в руках чекиста М.А. Медведева (Кудрина)!)

Явная ложь Я.М. Юровского в деле присвоения себе «лавров» главного цареубийцы видится автору еще и в том, что, имея в своем личном пользовании книгу П. Жильяра «Тринадцать лет при Русском Дворе (Петергоф 1905 г. – Екатеринбург 1918 г.). Трагическая судьба Николая II и Царской семьи», он был также хорошо знаком с книгой Н.А. Соколова «Убийство Царской Семьи»{90}, подробные выписки из которой он хранил у себя до конца своих дней.

Располагая этим материалом, Я.М. Юровский не мог не знать о том, что в числе прочих вещественных доказательств (обнаруженных и изъятых членом Екатеринбургского Окружного Суда И.А. Сергеевым в комнате, где было совершено убийство Царской Семьи) была одна-единственная пуля, идентифицируемая специалистами как пуля кал. 11,43 мм к пистолету системы Кольта. Поэтому автор вправе предположить, что данное обстоятельство могло быть использовано Я.М. Юровским, не без некоторой выгоды для себя.

А если наши рассуждения верны, то в этом случае серьезный «прокол» Я.М. Юровского состоял в том, что он указал слишком большое количество выстрелов, произведенных из его Кольта по несчастным жертвам. Ибо в таком случае количество обнаруженных в комнате пуль данного калибра, равно как и их следов, без сомнения превысило бы ее единственный экземпляр, которым располагало следствие в 1918 г.

В то же время М.А. Медведев (Кудрин) никогда не отрицал того факта, что сделал из своего аналогичного оружия всего один выстрел, достреливая одну из жертв – Великую Княжну Татьяну Николаевну. (По мнению автора, именно эта пуля была изъята следствием в 1918 году!)

Однако не следует забывать о том, что кроме М.А. Медведева (Кудрина) у Я.М. Юровского был куда более «серьезный конкурент» – П.З. Ермаков. Оставшись проживать на Урале, он также стал претендовать на роль главного организатора и исполнителя расстрела Романовых, и не менее главного уничтожителя (сжигателя) трупов.

И если М.А. Медведев (Кудрин), в силу целого ряда причин, предпочитал особо не распространяться о своем участии в этом деле{91}, то П.З. Ермаков, наоборот, кричал об этом чуть ли не на каждом углу. И, как мы уже знаем, последовав его примеру, также сдает свое оружие в Уральский Областной «Музей Революции».

Желая закрепить свою «историческую миссию», так сказать, окончательно и бесповоротно, Я.М. Юровский обращается к Ф.И. Голощекину (в то время члену ЦК ВКП /б/) с предложением об издании сборника воспоминаний участников расстрела Царской Семьи, выпуск которого планировался им к 10-летию этого события.

Вспоминает М.М. Медведев:

«В том же 1927 г. Юровский подал в ЦК ВКП(б) идею создать к 10-летию расстрела Романовых сборник документов и воспоминаний участников расстрела. (Он предполагал включить в этот сборник воспоминания нужных ему участников, то есть Г.П. Никулина, А.А. Стрекотина и др., то есть всех тех, кто смог бы подтвердить его «историческую миссию» – тот самый выстрел в царя. – Авт.) Но через члена Коллегии ОГПУ – Ф. Голощекина{92} был передан устный приказ Сталина: «Ничего не печатать и, вообще, помалкивать!»{93}.

И в этом не было особого секрета, так как к тому времени И.В. Сталин уже начал открытую борьбу со своими политическими противниками – троцкистами. А в этом случае хотели бы авторы таковых или же нет, но обойтись без упоминаний видящего себя главным обвинителем на планируемом суде над Николаем II Л.Д. Троцкого, а также без одного из главных организаторов убийства Царской Семьи А.Г. Белобородова было просто невозможно. Равно как невозможно было бы не упомянуть и таких фигурантов этого дела, как Г.И. Сафаров, Б.В. Дидковский, С.В. Мрачковский, В.М. Горин, а также многих прочих лиц из числа «раскаявшихся» и «затаившихся» троцкистов. А отсюда и запрет вождя на публикацию таковых.

Так что после приведенных выше слов М.М. Медведева, думаю, излишне напоминать читателю еще раз о том, чем могло бы закончиться в то время дальнейшее ослушание воле вождя со стороны любого из перечисленных лиц. Посему написанные к тому времени В.Н. Нетребиным, А.А. Стрекотиным и Г.И. Сухоруковым воспоминания на эту тему было предложено сдать в Уральский Истпарт, где таковые и находились на особом хранении вплоть до недавнего времени.

Глава 6

«Товарищ Маузер» (1918–1935)

Надо сказать, что в роль «главного цареубийцы» П.З. Ермаков с годами вошел настолько, что даже люди из его ближайшего окружения свято уверовали в этот «факт».

Так, один из его сотоварищей – А.И. Медведев, состоящий в 1918 г. бойцом Особого (карательного) Красногвардейского отряда ВИЗ, подчинявшегося непосредственно П.З. Ермакову, впоследствии писал:

«Учитывая сложившуюся обстановку, Уральский областной Совет постановил: во избежание кровавых авантюр, на которые могут пойти монархисты, используя фамилию Романовых как знамя контрреволюции, и в наказание за все преступления против народа – расстрелять бывшего царя Николая II и членов его семьи.

И на рассвете 18 июля 1918 г. не в императорскую усыпальницу Петропавловского собора, а в заброшенную шахту «Ганиной ямы», за урочище Поросенков лог, под конвоем группы конников из отряда П.З. Ермакова были свезены бренные останки династии Романовых»{94}.

На самом же деле врали оба. Так как лично сам П.З. Ермаков был назначен Президиумом Исполкома Уральского Облсовета ответственным за тайное захоронение трупов Царской Семьи и Ее верных слуг. И это важное дело он, кстати сказать, полностью провалил! (Равно как и провалил его чекист М.А. Медведев («Кудрин»), который должен был контролировать последнего!) А его люди принимали участие лишь в первичном «захоронении» останков, так сказать, на его начальном этапе, когда тела Венценосных Мучеников сбросили в шахту № 7, расположенную в урочище «Четыре Брата»{95}.

А еще А.И. Медведев даже годы спустя, покрывал своего бывшего командира. Так как на деле, собрав накануне убийства Царской Семьи своих бойцов, П.З. Ермаков объявил, что лично им как наиболее преданным бойцам дела революции предстоит выполнение почетной миссии: покончить с династией Романовых! А еще он, видимо, намекнул своим бойцам, что непосредственно перед самым убийством они смогут поразвлечься…

После того как Екатеринбург был оставлен большинством красных частей, П.З. Ермаков долго не возвращался в родной город.

25 июля 1918 года он вместе со своим отрядом и некоторыми работниками Уральского Обкома РКП(б), Исполкома Уральского Облсовета и Верх-Исетского Ревкома отступал из города на блиндированном поезде по Горнозаводской ветке в сторону Кунгура. Однако вырваться с боем из города на восток им удалось через станцию «Шарташ», и только около четырех часов дня.

Кружным путем – через станции «Богданович», «Алапаевск», «Кушва», «Чусовой» – отряд добрался до Перми, откуда двинулись обратно в сторону Екатеринбурга. 1 августа ермаковцы объединились с Коммунистическим батальоном Уральского Обкома РКП(б), который накануне понес серьезные потери в личном составе. (В этот же день пополненный батальон вошел в состав 1-й бригады Западной дивизии.) В этом батальоне Верх-Исетский отряд образовал роту, командиром которой стал П.З. Ермаков.

25 августа часть этого батальона в составе 1-й и 3-й роты, полуэскадрона и пулеметной команды под командованием П.З. Ермакова была брошена со станции «Шаля» на Сылвенские высоты.

И здесь автор позволит себе привести еще одну выдержку из книги А.И. Медведева, в которой он описывает бой этого подразделения с чешскими легионерами:

«Но едва только смолкли наши выстрелы, как пехота противника снова – теперь уже редкими цепями – с винтовками наперевес, пошла в атаку. На этот раз ее подпустили поближе, метров на двести. И снова враг не выдержал. Ермаков выхватил маузер:

– Коммунары, за мной!

Через час-полтора наш отряд полностью очистил высоты от чехов»{96}.

Прочитав вышесказанное, следует обратить внимание на то, что А.И. Медведев упоминает о пистолете Маузера в руках П.З. Ермакова, как об имевшем место факте, свидетелем которого он якобы был сам. Однако автор данной работы просто уверен в том, что на описываемый в книге момент П.З. Ермаков не мог располагать пистолетом этой системы в качестве личного оружия, а был вооружен револьвером Нагана обр. 1895 г. (Более подробно об этом будет рассказано немногим ниже.) А свидетельство А.И. Медведева есть не что иное, как результат действия многочисленных рассказов П.З. Ермакова «о себе любимом» и своем «легендарном маузере», которые со временем подействовали на подсознание не только слушавших его людей, но и на бывших товарищей.

После боев в районе Сылвы приказом по войскам 3-й Армии Восточного фронта Коммунистическому батальону Уральского Обкома РКП(б) согласно постановлению заседания Пленума Уральского Обкома РКП(б) было присвоено наименование «Коммунистический Батальон имени Ивана Михайловича Малышева»{97}. А на должность командира этого батальона был назначен П.З. Ермаков. Но долго находиться в этой должности ему не пришлось, так как буквально через несколько дней его ранило. Но, по свидетельству очевидцев, он не покинул поле боя и продолжал командовать батальоном, лежа на носилках.

Когда П.З. Ермаков находился на лечении в госпитале, Коммунистический Батальон имени И.М. Малышева был передислоцирован в Кунгур, где после небольшого отдыха и пополнения его Рабочим отрядом пермских железнодорожников и Боевой дружиной Кунгурского уездного Комитета РКП (б) он получил наименование «Рабочего Стрелкового имени И.М. Малышева Полка». А первым командиром этого подразделения стал Н.Е. Таланкин.

Но это обстоятельство нисколько не помешало П.З. Ермакову по прошествии лет писать в анкетах, что с августа 1918 по июнь 1919 г. он проходил службу в должности «Командира полка Малышева»…

Выписавшись из госпиталя, П.З. Ермаков был зачислен на должность Комиссара Караульного батальона 3-й Армии Восточного фронта. То есть, выражаясь современным языком, – Комендантского батальона, главной задачей которого является охрана штаба и административно-хозяйственных управлений этого оперативно-стратегического объединения. Но долго комиссарить П.З. Ермакову не пришлось, так как с прекращением военных действий на территории Урала и Сибири к весне 1920 года Приказом РВСР от 6 января 1920 года Восточный фронт был расформирован с 15 января…

П.З. Ермаков выходит в запас и до начала июня 1920 года состоит в резерве Екатеринбургского Губвоенкомата.

Но уже на следующий месяц он отправляется добровольцем на Западный фронт, где получает должность Военного Комиссара 23-й Стрелковой бригады 8-й дивизии. (Это соединение входило в состав Ударной группы 16-й Армии, ведущей бои за «освобождение польского пролетариата» на Минском и далее на Варшавском направлениях.)

В июле 1920 года в боях на Березине П.З. Ермаков он был снова ранен и после своего излечения получает назначение на аналогичную должность в 1-й Стрелковый запасной полк 16-й Армии{98}.

Надо сказать, что как командир, так и комиссар был из П.З. Ермакова, прямо говоря, неважный. Сказывалось отсутствие образования, эрудиции и просто элементарной культуры человеческого общения. Но какую бы должность он ни занимал, для него всегда служил хорошим прикрытием его дореволюционный партийный стаж, а также знакомства с «сильными мира сего», которыми он в случае чего мог козырнуть! Это, собственно говоря, всегда и спасало его при переводе с места на место. А если еще учесть, что по своей натуре он был человеком грубым и к тому же сильно злоупотреблявшим спиртным, то, как говорится, комментарии излишни!

Но в то время такое положение вещей не являлось большой помехой, ибо большинство старых партийцев были подвержены этой пагубной страсти, которую относили к «тяжелому наследию царского режима»… И, как это ни странно, именно благодаря этим качествам П.З. Ермаков пользовался «заслуженным авторитетом» у бойцов и командиров новой формации. А его революционные заслуги только лишь повышали его в их глазах. Поэтому нет ничего удивительного в том, что, покидая это место службы, П.З. Ермаков получает на прощание от своих сослуживцев рукописный адрес, датированный 26 декабря 1920 года, в котором они, принося слова благодарности, выражают уверенность в том, что «…Вы сумеете принести еще много пользы Советской Республике благодаря Вашим познаниям, умению и энергии, которые Вы всюду проявляли, находясь с нами»{99}.

В новую должность комиссара 48-й Стрелковой бригады этой же армии П.З. Ермаков вступил в самом конце декабря 1920 – начале 1921 года. И, вероятнее всего, пробыл в ней незначительное время{100}, так как из-за открывшейся раны был вынужден снова лечь в госпиталь, расположенный в Могилеве. А так как к моменту его выздоровления «освободительный польский поход» был уже окончен, П.З. Ермакова отправляют на Южный Урал, где летом 1921 года назначают на должность Военного комиссара формируемых там 24 Кавалерийских Уфимских Подготовительных Курсов РККА. Точная дата его назначения на эту должность также неизвестна, однако из удостоверения, выданного Приуральским Окружным Управлением Военно-Учебных Заведений от 14 июня 1921 года, видно, что: «Предъявитель сего действительно тов. Ермаков Петр состоит на службе при Окр. Упр. Военно-Учеб. Заведений Приурво в должности Военкома 24 Уфимских кавкурсов» {101}.

Судя по другому документу{102}, работу по формированию Политпросвета 24 кавкурсов П.З. Ермаков закончил в августе 1921 года. При отбытии к новому месту службы ему также был вручен памятный адрес{103}, подписанный начальником этих курсов Филимоновым, Заведующим строевым обучением Захаровым, а также командирами 1-го и 2-го эскадронов и командирами взводов.

Следующим местом службы П.З. Ермакова стали 20-е Кавалерийские Екатеринбургские Подготовительные Курсы РККА, на которых он также занимал должность Комиссара до весны 1922 года, после чего опять был направлен на 24-е кавкурсы, которые стали последним местом службы в его военной карьере.

Но сидеть без работы П.З. Ермакову долго не пришлось.

Решив окончательно порвать с военно-политической карьерой, он к июлю 1923 года добивается через своих знакомых и в первую очередь через А.Г. Белобородова (назначенного в августе 1923 г. на пост Наркома Внутренних Дел РСФСР) назначения на начальствующую должность в Рабоче-Крестьянской Милиции (РКМ) Западной Сибири. Вот только на какую, опять-таки неясно, так как в одной из своих биографий он указывает: «г. Омск (Приурново) Вр. назначен по борьбе с уголовн. бандитизмом омской губ. милиции»{104}, а в другой – «В апреле 1923 г. был назначен начальником губмилиции города Омска, где возглавил ликвидацию групп уголовного бандитизма»{105}. А так как РКМ в то время имела самостоятельные управления как городского, так и губернского уровней, то становится не совсем понятным: в каком из них именно он проходил службу? И остается только предполагать, что, по всей видимости, он все же был Вр.и.о. начальника РКМ г. Омска.

Ровно через год П.З. Ермакова отзывают назад в родной город, где назначают на вакантную должность помощника Начальника Горно-промышленной Милиции Екатеринбургского губернского отделения РКМ, и в течение года он занимает поочередно должности начальника Административного отдела Екатеринбургской губернской РКМ и Зам. начальника Горно-промышленной милиции Екатеринбургского Округа.

Видимо, не потянув столь высокую для него должность, П.З. Ермаков в июле 1924 года переводится в Челябинск, где получает место Начальника охраны Административного Отдела НКВД Челябинского Округа. Зарекомендовав себя на этой работе с положительной стороны, он в начале ноября 1925 года командируется в Златоуст, где вступает в должность Начальника Административного Отдела НКВД Златоустовского Округа{106}.

Проработав на этом месте до апреля 1926 года, П.З. Ермаков переводится на аналогичную должность в город Усолье Верхнее-Камского Округа. Но прежде чем покинуть прежнее место службы, командный и строевой состав милиции Златоустовского Административного Отдела НКВД устраивает ему прощальную встречу, во время которой вручает памятный адрес и шашку с дарственной надписью, изготовленную на Златоустовском оружейном заводе.

В новую должность П.З. Ермаков вступил 10 мая 1926 года и проработал на ней до 17 сентября 1927 года, после чего был выведен в резерв комсостава НКВД.

Но буквально через два месяца он был вновь принят на службу в это ведомство и 22 ноября приступил к обязанностям помощника начальника Административного Отдела Административного Управления ОГПУ по Уральской области (ОБЛАУ ОГПУ).

Позднее, вступая в ВОСБ и отвечая на вопрос анкеты: «После Октябрьской Революции подвергались ли Вы партийному и Советскому суду и за что», Петр Захарович укажет, что: «Подвергался Контр. Комиссией за грубое отношение с заключен. после расследования Комиссии факт не подтвердился было ложное донесение. Контрольная комиссия вынесла [решение] дело прекратить»{107}.

В чем заключалось это грубое отношение, думается, пояснять не надо. Ибо, зная уркаганскую натуру П.З. Ермакова и его барско-паханские замашки, можно не сомневаться, что донесение это не было ложным. А что касается его грубого отношения к человеческой личности, то таковое, думается, коснулось не только одного заключенного… Или заключенных… Ибо «к месту» поставленная точка лишает автора сделать какие-либо определенные выводы в этом вопросе.

15 июля 1929 года, в годовщину «освобождения Урала и его революционной столицы – Свердловска от контрреволюционных банд адмирала Колчака» Президиум Свердловского{108} Окрисполкома вручил П.З. Ермакову Почетную Грамоту, в которой выразил надежду, что он «…на всех этапах развития революции, как и в годы борьбы с колчаковщиной, будет в первой шеренге бойцов за социализм и мировую республику советов».

В 1928 году П.З. Ермаков выходит на пенсию, но работу свою не оставляет, продолжая служить по упомянутому чекистскому ведомству. Начиная с января 1931 года он занимает должности Зам. начальника Уральского ОБЛАУ{109} ОГПУ, а с сентября этого же года – начальника Уральского ОБЛАУ ОГПУ, с поста которого он все же уходит в 1935 г. по состоянию здоровья{110}.

Глава 7

«…подарен браунинг от коллектива»

Освоившись в столь близкой ему чекистской среде, П.З. Ермаков начинает свою борьбу за не дающие ему покоя лавры «главного цареубийцы», открыто говоря всем, что именно он, а никто другой, собственноручно расстрелял всех Романовых в ночь с 16 на 17 июля 1918 года.

Из беседы М.М. Медведева с Г.П. Никулиным:

«…И вот этот товарищ Ермаков, о котором я рассказывал, который себя неприлично вел, присваивая себе главенствующую роль, что это он все совершил единолично, без всякой помощи.

И когда ему задавали вопрос:

– Ну, как же ты сделал?

– Ну, просто, – говорит, – брал, стрелял и все…»{111}

Сам же П.З. Ермаков в своей краткой биографии, хранящейся в ЦДООСО (бывш. Партийном архиве Свердловского обкома КПСС), описывал этот факт следующим образом:


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10