Под командой Дениса осталась одна кавалерия: ахтырцы, бугские казаки и донской полк. Такой состав отряда позволял совершать быстрые марши, представлял большое удобство для партизанских поисков, но на дальнейшем пути лежали, города и местечки, занятые сильными гарнизонами противника, и выбивать их без пехоты и артиллерии было затруднительно.

Узнав о приближении к Копысу русских авангардных войск под начальством Милорадовича, Давыдов обратился к нему за помощью. Милорадович, один из любимцев Суворова, славившийся молодецкой удалью, действия партизан одобрял, к Денису относился дружелюбно. И хотя не смог дать пехоты, зато снабдил двумя легкими пушками с достаточным запасом снарядов. Денису эта артиллерия в ближайшие же дни весьма пригодилась.

Довольно быстро овладев Шкловом и Головчином, партизаны подошли к местечку Белыничи, где находились большие продовольственные склады и госпитали французов. Местечко, расположенное на возвышенном берегу реки Друцы, охраняли два батальона свежей неприятельской пехоты и два эскадрона улан.

Заметив партизан, противник, уверенный в своем превосходстве, не выказал никакой паники. Напротив, уланы вышли навстречу. Денис с ходу произвел контратаку, улан смяли, однако когда казаки, увлекшись преследованием, ворвались в местечко, неприятельская пехота открыла такой огонь, что волей-неволей пришлось отступить.

Тогда Денис попробовал обойти Белыничи, но убедился, что болотистые берега реки и оттепель представляют еще большее препятствие, чем огонь противника. А единственный мост через реку находится в конце спускавшейся к ней главной улицы и крепко охраняется. Пришлось снова среди белого дня штурмовать неприятеля, укрепившегося за строениями и заборами.

Французы отбивались храбро. Казаки и лошади падали, попав под смертоносный ружейный огонь. Левушка, командуя отборной сотней донцов, под градом пуль проскакав вдоль главной улицы почти до моста, тоже вынужден был возвратиться назад. Стрельба картечью по домам, где засели французы, не достигала цели.

Кусая от досады губы, Денис приказал прекратить нападение. Оставалось последнее средство: зажечь брандкугелями строения, хотя этого никак не хотелось делать, – могли погибнуть в огне провиантские склады и магазины.

– Вот что, друг любезный, – обратился Денис к командиру орудий поручику Павлову, – зажги-ка осторожно крайнюю избу да пусти для острастки гранатами вдоль улицы… Пусть поймут, что от них одного хотят, чтоб поскорей отсюда убирались!

Расчет оказался правильным. Лишь только загорелась первая изба, как французы, ясно представив, что ожидает их, если обстрел брандкугелями будет продолжаться, зашевелились, стали выстраиваться, готовясь к отступлению.

Заметив это движение противника, Левушка подскакал к Денису.

– Разреши, я их опрокину…

– Голову себе и мне сломать хочешь? – посмотрев сердито на брата, произнес Денис. – Я того и жду, чтоб они сами ушли…

– Дорога впереди лесистая, можем упустить…

– Не беспокойся! Им больше некуда идти, как на Эсмоны, а там мы сумеем предупредить…

Дав возможность неприятельской колонне выбраться в поле, захватив в Белыничах госпитали и склады, партизаны, не задерживаясь, направились следом за противником. Пушки, выдвинутые вперед, вели стрельбу картечью, причиняли французам большой урон. Однако колонна их держалась стойко, медленно продвигаясь по дороге к Эсмонам.

Денис приказал Бекетову скрытно, стороной, пробраться к этому селу с казачьей сотней, разобрать мост на реке и укрыться близ переправы. Одновременно он поручил Левушке и находившемуся в его сотне уряднику Крючкову устроить другую засаду в лесу, немного ближе Эсмон. Сам же с остальной кавалерией продолжал следовать по пятам противника, превосходящего численностью в три-четыре раза.

Начальнику французской колонны, очевидно, надоели беспрерывные наскоки партизан, и он решил дать бой, развернув в цепь большую половину своих войск.

Левушка с донцами находился поблизости. Увидев неприятельских застрельщиков, он лихо ударил на них с тыла. Донцы, перерезав цепь противника, захватили в плен подполковника, двух офицеров и сотню рядовых.

Среди французов произошло замешательство. Партизаны снова налетели на них. Но все же окончательно разбить колонну не удалось. Смыкаясь и отстреливаясь, она продолжала свой путь.

Залюбовавшись отважными действиями брата, Денис не спускал с него глаз. И вдруг заметил, как Левушка, в полуверсте от него преследовавший с казаками расстроенных улан, странно взмахнул руками, затем исчез из виду. «Убит!» – промелькнула в голове страшная догадка. Не помня себя, Денис пришпорил коня и помчался к тому месту, где видел брата.

Левушка лежал на казацкой шинели. Он был в бессознательном состоянии. Несколько спешенных казаков молчаливо стояли вокруг, Иван Данилович Крючков склонился над Левушкой и, разрезав окровавленную рубашку, бережно перевязывал глубокую рану на груди.

Опустившись на колени, Денис пристально вглядывался в изменившееся до неузнаваемости смертельно бледное лицо брата и еле удерживался от рыданий.

– Ничего, ваше высокоблагородие, жив будет, – тихо произнес Крючков. – Пуля, слава богу, наскрозь прошла…

– Надо немедленно отправить в Белыничи, в госпиталь, – отозвался Денис. – Распорядись побыстрей носилки сделать, Данилыч…

– Я уж и сам так сообразил, ваше высокоблагородие. Послал ребят в лесок, сейчас готовы будут…

А бой с отступающим противником продолжался. Денис знал, что его присутствие там необходимо. Прискорбно было оставлять на поле битвы брата, да нельзя иначе. Чувство долга пересиливало все остальное.

Поручив Левушку заботам Ивана Даниловича, наказав найти в Белыничах среди пленных лекарей опытного хирурга, Денис поскакал к своему отряду.

Развязка дорого стоившего боя наступила скоро. Бекетов отлично выполнил приказ. Как только неприятель показался у разобранной переправы, спешенные казаки, укрытые в зарослях ивняка, встретили его ружейными залпами. И в ту же минуту на растерявшегося от неожиданности противника обрушилась вся кавалерия Дениса.

Колонна почти полностью была уничтожена. Спастись вплавь через реку удалось немногим.

Побывав ночью в Белыничах, выяснив, что тяжелая рана Левушки не внушает опасения за его жизнь, Денис распорядился об отправке брата в тыл и, простившись с ним, отправился в дальнейший путь.

Партизаны приближались к лесистым берегам Березины, где в то время разыгрывался один из самых драматических эпизодов кампании.

… Кутузов стремился осуществить собственный план полного окружения и истребления наполеоновской армии в районе между Оршей и Борисовом. Для этой цели по его приказу с юга стягивалась к Березине пятидесятитысячная Молдавская армия под начальством адмирала Чичагова, а с севера наступали войска генерала Витгенштейна. Соединившись, они должны были преградить дальнейший путь отступления неприятелю.

Дальновидность Кутузова была поразительна. Еще 23 октября, когда французы находились в Вязьме и Наполеон предполагал зимовать в Смоленске, Кутузов знал, что это намерение не осуществится, и тогда же, точно определив дальнейший маршрут противника, стал принимать меры к тому, чтобы войска Чичагова не опоздали прийти к Борисову. Именно в тот день Кутузов писал адмиралу:

«Сколь бы полезно было, если бы ваше высокопревосходительство как можно поспешнее, оставя обсервационный корпус против австрийских войск, с другою частию обратились в направлении через Минск на Борисов».

В другом письме к адмиралу, указывая, что неприятель держит путь на Вильно через Борисов, Зембин, Плещаницы и Вилейку, фельдмаршал предлагал немедленно занять «дефилею при Зембине, в коей удобно удержать можно гораздо превосходнейшего неприятеля».

Своевременно обо всем был уведомлен и генерал Витгенштейн, которому Кутузов писал, что «одна и главнейшая цель наших действий есть истребление врага до последней черты возможности»35.

Однако Чичагов и Витгенштейн оказались ненадежными исполнителями дальновидных предначертаний главнокомандующего. Зная о неприязни к нему императора Александра, они дельные советы Кутузова пропускали мимо ушей, предпочитали сноситься с самим царем, дававшим путаные и глупые указания.

Витгенштейн, недружелюбно настроенный к Чичагову, не желал ему подчиниться и не спешил на соединение с ним. Не выполнив ни одного из кутузовских указаний, Чичагов растянул свои войска и был введен в заблуждение Наполеоном, отвлекшим внимание адмирала подготовкой ложной переправы ниже Борисова. Чичагов направился туда, в то время как французские саперы под начальством генерала Эблэ строили мосты у деревни Студянки, выше Борисова,

14 ноября, под прикрытием установленной на берегу сорокапушечной батареи, французская армия во главе с Наполеоном начала переправляться через реку Березину. Оттеснив слабые русские кавалерийские отряды, маршал Удино поспешил занять зембинское дефиле. Когда войска Чичагова и Витгенштейна подошли к Студянке, Наполеон со старой гвардией был уже в Плещаницах.

Но всей неприятельской армии все-таки перейти на тот берег не удалось. На переправе французы потеряли около сорока тысяч человек, всю тяжелую артиллерию и обозы.

Тем не менее весть о том, что Наполеону удалось ускользнуть, произвела большой переполох в главной квартире русской армии. Отыскивая причины и предугадывая последствия, штабные господа раздували это событие до размеров огромного общенародного несчастья. Злорадствуя, враги фельдмаршала обвиняли во всем одного его.

Сам же Кутузов, отлично знавший, кто является истинным виновником неудачного исполнения его замыслов, наружно ничем своего огорчения не выдавал36.

Кутузов не первый год знал Чичагова. Этот адмирал, не менее Беннигсена пристрастный ко всему английскому, был неплохим царедворцем, но военного дарования никогда не обнаруживал. Будучи морским министром, он прославился лишь тем, что уничтожил часть Балтийского флота, лишил из зависти заслуженной награды адмирала Сенявина, одного из лучших русских флотоводцев, и изменил покрой морского мундира.

Заменив Кутузова на посту главнокомандующего Молдавской армии, Чичагов прежде всего занялся собиранием сплетен о мнимых злоупотреблениях своего предшественника. Конечно, из этой затеи ничего не вышло, но императору Александру, которому доставляла удовольствие любая сплетня о Кутузове, адмирал угодил.

Просвещенный англоман и поклонник шпицрутенов, Чичагов совершенно терялся при столкновении с неприятельскими войсками и обычно в таких случаях поручал командование начальнику своего штаба.

Что же мог сделать фельдмаршал, чтобы избавиться от Чичагова, назначенного на должность лично императором? В Петербурге, перед отправлением в армию, Кутузов попробовал осторожно намекнуть Александру, что желательно иметь более способного командующего молдавскими войсками. Александр не подумал изменить своего решения. Не утерпев, он подло и обидно кольнул:

– Вы напрасно, Михаила Илларионович, поддаетесь чувству личной неприязни к адмиралу. Сейчас не время для того.

– Я имею в виду лишь пользу отечества, государь, – едва сдерживая негодование, ответил Кутузов. – Одно это заставляет меня говорить вашему величеству не всегда угодное.

– Хорошо, хорошо, – поспешил сгладить разговор император, – я приму во внимание ваше замечание…

Теперь, когда адмирал, постоянно советовавшийся с царем, допустил непростительный промах, все «шишки» посыпались на седую голову фельдмаршала. Оставаясь среди близких людей, Кутузов давал волю гневным словам, резко осуждал лицемерного царя и его бездарных любимцев. Но какой смысл для него имели теперь бесцельные споры о том, почему не удалось при Березине захватить Наполеона? И стоило ли унижать свое достоинство тем, чтобы отвергать вздорные обвинения, возводимые на него враждебной партией штабных господ, в первую очередь сэром Робертом Вильсоном, которого выводит из себя спокойное, кажущееся безразличным, отношение фельдмаршала к березинской истории.

Разговор с английским агентом был вежливым, дипломатичным и острым.

– Я бы желал, ваша светлость, осведомить мое правительство о причинах несчастья, постигшего нас при березинской переправе, – сказал Вильсон, – но я лишен возможности это сделать, не зная мнения на этот счет вашей светлости…

– Не понимаю, о каком несчастье вы говорите? – невозмутимо произнес Кутузов. – Мне известно, что при переходе через Березину доблестные русские войска совершенно поразили неприятельскую армию, коя вынуждена далее спасаться бегством…

– Однако при этом общий наш враг и злодей Бонапарт счастливо избежал и гибели и пленения.

– Ах, вот что! А я, простите великодушно, никак в толк не возьму слов ваших…

– Меня интересуют истинные причины, способствовавшие спасению Бонапарта, – начиная выказывать раздражение, заметил Вильсон.

– Да какие же причины? – пожал плечами Кутузов. – Мне, признаюсь, и этот вопрос неясен. Почему же вы полагали, будто мы должны непременно поймать Бонапарта?

– При Березине представлялся к тому превосходный случай, ваша светлость…

– Случай! – повторил Кутузов. – Вполне согласен с вами, сэр, что иначе и определить невозможно такое дело, как пленение предводителя неприятельской армии… Но не кажется ли вам, милостивый государь мой, что англичане, например, находясь в близком соседстве с Францией и долгие годы воюя с Бонапартом, имели более, чем мы, случаев к тому, чтоб захватить его?

– Я вижу, что вы не желаете удостоить меня ответом на прямой вопрос, – выходя из себя, сказал Вильсон. – При таких обстоятельствах мне позволительно думать, что скорейшее спасение всего света от ига Бонапарта, эта благородная цель наших союзных держав, не находит сочувствия у вашей светлости.

– Я могу, сэр, повторить то, что не раз говорил, – с прежним хладнокровием ответил Кутузов. – Моя цель, как и цель народа русского, видеть свое отечество свободным от какого бы то ни было неприятеля… Что же касается спасения «всего света», – фельдмаршал передохнул и чуть-чуть усмехнулся, – я не склонен полагать, чтоб англичане, прибегающие к инквизиционным мерам в своих колониях, столь пеклись о его благоденствии. Скорей можно предположить другое.. Могущество Бонапарта лишает англичан многих преимуществ и выгод, а блокада, устроенная им, сильно уменьшает английские прибыли. А посему мне тоже позволительно думать, сэр, что ваша истинная цель несколько отлична от той, коя вами постоянно указывается…

Стрела, пущенная Кутузовым, угодила не в бровь, а в глаз. Вильсон, как на иголках сидевший в кресле, вскочил. Холодные серые глаза его не скрывали озлобления. Мускулы на каменном лице непривычно подергивались. Он еле сдерживался от бешенства.

– Прошу извинить, что осмелился вас побеспокоить, – сказал он, – мне остается теперь обратиться за некоторыми разъяснениями к русскому императору…

Кутузов, кряхтя, приподнялся, улыбнулся:

– И отлично сделаете! Ежели вздумаете проехать в столицу, лошади и достаточный конвой, приличный вашему званию, всегда к вашим услугам, сэр…

Слух о березинской переправе Наполеона, дойдя до партизанского отряда Дениса Давыдова, находившегося близ Козлова Берега, вызвал, как всюду, оживленные разговоры. Но никто из офицеров осуждать фельдмаршала не подумал. Всем было ясно, что вина лежит на Чичагове и Витгенштейне.

Надо сказать, что мысль о том, как бы «поймать Бонапарта», волновала многих. Об этом мечтал в свое время Кульнев. Об этом втайне думали почти все начальники партизанских отрядов. И Денису, хотя он никому об этом не говорил, тоже не чужда была такая мысль. Но, столкнувшись со старой французской гвардией, отступавшей в полном боевом порядке, он убедился, что если даже удастся окружить и уничтожить французов, то Бонапарт все равно найдет возможность избежать пленения.