* * *

      — А номера-то здесь похуже, чем в московских… в-в-в… блядюшниках.
      Эта невинная фраза Мыскина, выданная некоторое время спустя, была сказана вовсе не для того, чтобы констатировать факт наличия существенных недостатков номеров комплекса «Золотые ворота» на фоне аналогичных заведений столицы. Нет. Просто он подпустил очередную шпильку по адресу Юджина, которого терпеть не мог и всегда говорил Сергею, что, дескать, твой Женя Корнеев — лживая и продажная тварь.
      Верно, назначение этой реплики почуял и масляно улыбающийся Юджин, потому что его крысиная угловатая мордочка с густо проклевывающейся черной щетиной на мгновение закаменела, а темные глаза бешено вспыхнули. Нервы, однако.
      …В довольно большой и прилично обставленной комнате с жалюзи на окнах они увидели двух в меру вульгарного вида девиц, в одной из которых Сережа Воронцов признал ту самую, за стойкой. Как она только успела так быстро сюда попасть? Вторая же, облаченная в одни достаточно условные трусики, стояла спиной к входу перед огромным, от пола до потолка, зеркалом и рукой поправляла сильно растрепавшиеся пепельно-русые волосы, а дива из-за стойки бара сидела в низком кресле перед столиком, заставленным бутылками различной формы, объема и степени наполненности и пила из бокала мартини, который она только что плеснула из стоявшей прямо на полу бутылки.
      Одета она была более прилично, нежели ее коллега — аж целая комбинация плюс целомудренно наброшенное на колени смятое короткое платьице. То самое, в котором Сергей ее видел в зале.
      На появление в комнате новых людей она отреагировала довольно странно: за один присест выпила до отказа наполненный бокал мартини, а потом вдруг пропела несколько хрипловатым и заплетающимся, но в целом довольно приятным и мелодичным голосом:
      — Пей пиво на заре-е, пей пиво перед сно-о-ом… пей пиво натощак, пей пив-в-во просто так… Пей пиво… ешь мясо!
      Алкогольный мегахит «Дискотеки „Авария“ привел Мыскина в телячий восторг: он подпрыгнул на самом пороге и хлопнул Юджина по плечу так, что субтильный служитель казино едва не согнулся в дугу.
      Девушки, казалось, только заметили, что к ним кто-то пришел.
      Стоявшая у зеркала повернула голову и неожиданно грубо спросила:
      — И че за дела?
      В этот момент открылась боковая дверь рядом с зеркалом — оказывается, комната была проходной — и появился невысокий человек с растрепанной темно-каштановой челкой, в расстегнутой на груди рубахой и в шлепанцах.
      Как ни были пьяны Мыскин и Сережа Воронцов, они не могли не узнать этих характерных черт с нездоровыми коричневыми мешками, как у законченных наркоманов, страдающих неврозами и бессонницей, под глазами. Этого помятого лица, этого длинного носа.
      Тот самый человек, который несколько дней приходил в казино с амбалом и не играл, а только анемично просиживал за стойкой бара.
      — Это к вам, девчонки, — сказал он чуть нараспев. — Вместо нас.
      — Ага, — промурлыкала девица у зеркала и, легонько пошатываясь, прошла наискосок через всю комнату, не делая ни малейших скидок на свою более чем скудную экипировку, и спокойно уселась на колени несколько оторопевшего Алика Мыскина, который завалился в кресло, не отрывая взгляда от неожиданно появившегося мужчины с помятым лицом.
      Юджин, ухмыляясь, стоял у двери и, откровенно рисуясь, оглаживал свою униформенную жилетку.
      — Все это, конечно, замечательно, — наконец сказал Сережа Воронцов, несколько собравшись со своим растрепанными мыслями, — но чем обязаны, э-э-э… чем обязаны? Ведь мы… ик! м-м-м… пардон… даже, так сказать, не знакомы.
      — Почему же не знакомы? — произнес тот, вдруг удивительно напомнив Сереже очковую змею. — Вы Александр Мыскин, не так ли? А это, — тусклый взгляд упал на Воронцова, и глубоко посаженные глаза очковой змеи еще больше сузились и коротко вспыхнули — вероятно, так же бледно и завораживающе кобра смотрит на птицу, подумал Сережа, — а это Воронцов, девичья фамилия — Нищин. Сергей… или, быть может, я ошибаюсь?
      Сережа уже собрался с мыслями настолько, что начал довольно откровенно обследовать некоторые фрагменты тела девицы на коленях у Алика — особенно из числа тех прелестей, что прорисовывались у него перед глазами. При этом он еще и успел сколотить следующую фразу:
      — Разумеется, вы не ошибаетесь. Если бы вы допускали возможность ошибки, вы подсунули бы нам не этих ша… т. е. милых дам, а каких-нибудь кривоногих будок со шпалопропиточного завода.
      — Простите? — не понял тот.
      — Да это я так… не обращайте внимания. Лирическое отступление.
      — Хорошо, — отрывисто сказал тот. — Моя фамилия Романов. Ваш тезка. Сергей Борисович меня зовут. Я хотел бы поговорить с вами, Сережа.
      — Хорошо, — сказал тот после некоторой паузы, — поговорим.
      — Выпить не желаете?
      …Никакое иное предложение не может найти в душах истинно русских людей более живого и непосредственного отклика.
      Будь Воронцов и Алик Мыскин несколько трезвее, они непременно задались вопросом: а с какого такого перепугу гражданин Романов С. Б., похожий на помесь бабуина с очковой змеей, осыпает их такими благами, как-то халявная выпивка и возможность плотно пообщаться с уже заказанными и проплаченными девочками?
      Ведь общеизвестно: дармовой сыр бывает только в мышеловке.
      Любой немец на их месте, как бы ни был его организм пропитан шнапсом и отборным рейх-пивом, озвучил бы свое резонное сомнение касательно этого праздника жизни: вас ист дас? Дас ист фантастиш. Них ферштейн.
      Любой американец задал бы утилитарный вопрос, который в свое время задавал Жоржу Милославскому и.о. царя Иван Васильевич Бунша: за чей счет этот банкет, товарищи?
      Все эти здравые соображения возмутительно игнорируются русской башкой, вернее, содержимым ее черепной коробки. Возможно, именно из-за этой врожденного или благообретенного умения наживать себе проблемы на ровном месте вследствие частой неспособности последовательно и рационально мыслить Россия и загнала себя на задворки цивилизации.
      Но все это, как говорит Сережа Воронцов и Николай Васильевич Гоголь, лирическое отступление.
      Действительность же состояла в том, что уже через несколько минут и Алик Иваныч, и Воронцов потеряли и без того безнадежно попорченную сегодняшним весельем способность хоть как-то соображать. Мыскин вплотную занялся двумя девочками сразу, а Сережа Воронцов совершенно неожиданно для себя оказался во второй комнате.
      Тут он увидел того самого богатырской комплекции парня с лицом истощавшего Бэтмена без грима — торчащими, словно крылья летучей мыши, большими хрящеватыми ушами и острыми скулами. Он неподвижно сидел в кресле и равнодушно рассматривал пистолет-автомат «Борз». С тем же выражением, с каким прыщавый акселерат разглядывает картинки в журнале «Penthouse».
      При появлении Сережи Воронцова и Романова он спрятал «ствол» в небольшой квадратный чемоданчик и раздвинул узкие губы в длинной резиновой улыбке.
      — Присаживайтесь, — радушно сказал он.
      Сережа машинально оглянулся на Сергея Борисовича: разве не он тут хозяин?
      — Да вы присаживайтесь, — повторил вслед за здоровяком и питерский гость. — Чувствуйте себя как дома.
      — У кого? — с ошеломленным выражением на лице пролепетал Воронцов.
      Точно так же на вопрос: «Ты зачем усы сбрил, дурик?» — отвечал приснопамятный Семен Семеныч Горбунков. Точно так же — вплоть до мельчайших нюансов интонации и мимики.
      Романов присел на край дивана, на котором развалился лопоухий, и, опершись подбородком на руку, пристально посмотрел на рассеянно опустившегося в кресло Воронцова, нервно протирающего очки подолом одетой навыпуск рубашки.
      — Вам никогда не говорили, что вы похожи на одну из «звезд» российской эстрады? — с места в карьер начал Сергей Борисович. — Даже легкая щербинка между передними зубами… в точности как у…
      — Ым-м-м… на Аллу Пугачеву, что ли? — бестолково пробормотал Сережа.
      — Шутить изволите, да? — мило улыбаясь, вставил лопоухий.
      — Дело в том, Сергей, — продолжал Романов, не обратив ни малейшего внимания на слова здоровяка, — что я хотел прийти с вами к небольшому и обоюдовыгодному соглашению. Я так думаю, вам не помешают лишние деньги? Вы ведь, насколько я знаю, даже сами до конца не понимаете, насколько они вам не помешают.
      Воронцов качнул головой.
      — А что… такое?
      — В принципе, пустячное дело, — продолжал Романов, — на днях в ваш город приезжает Аскольд. Разумеется, вам знакомо это имя?
      Воронцов качнул головой:
      — Вообще-то я в совковой эстраде не очень…
      — Ну как же, — с огорчением выговорил Романов, — хотя да, вы ведь недавно вернулись из армии. Имя Аскольда, одного из наиболее продвинутых молодых исполнителей откровенно прозападного толка, выдвинувшегося не только на своем эпатажном трансвеститском имидже, но и на несомненно высоком уровне своих композиций и блестящем выполнении и аранжировке своих многочисленных клипов и мелодий, в самом деле, могло быть плохо знакомо только человеку, совсем недавно сыгравшему в «дембель». Сложно не знать человека, которого именуют российским аналогом Джорджа Майкла и в сопоставлениях с ним западных «звезд» оперируют именами Marylin Manson и почему-то Робби Уильямса.
      — Значит, вы представляете себе, о ком я говорю?
      Воронцов сморщился и припомнил:
      — А, ну да. Я его сегодня видел. По телевизору. Ну да… у нас же его афишами весь город утыкан, как гусь перьями, если все это, конечно, не розыгрыш.
      — Розыгрыш? — усмехнулся Романов. — Да, у вас в городе в последний год любят так делать. То «ДДТ» прокатили, то «СерьГу». А самое замечательное — это, конечно, как вам посулили «Scorpions». И еще какой-то координационный совет по организации гастрольной деятельности, призванный следить за выплатой налогов со сборов, удумали. Веселый у вас город, господин Воронцов.
      — Я даже собирался пойти на его концерт, — непонятно к чему растерянно сказал Воронцов, хотя, само собой разумеется, ни на какой концерт не собирался.
      — А на какой концерт Аскольда в вашем городе вы собирались пойти? — спросил Романов. — Наверно, не на общий, вечером, а для избранных, ночной, в клубе?
      Сергей неопределенно пожал плечами:
      — Может быть… как получится… я вообще-то не очень всех этих…
      — То есть вы не исключали той вероятности, что пойдете на концерт Аскольда. Ну вот примерно это я и хотел предложить вам. Все дело только в статусе, в котором вы пойдете на этот концерт.
      Романов говорил так уверенно, как будто его договоренность с Сережей — дело решенное и требует лишь уточнений по ряду мелких и, по сути, несущественных моментов.
      — Не понял, — проговорил тот. — Какой еще статус? О чем вы говорите, Сергей Борисович?
      — Я не сказал вам, что я являюсь одним из администраторов Аскольда. Господин Фирсов, — Романов ткнул пальцем в лопоухого, — представляет службу безопасности Аскольда. Мы заранее выехали в ваш город из Москвы, и вот зачем. Я уже сказал, что вы чрезвычайно похожи на Аскольда. Имеется ряд противопоказаний, по которым Аскольду нежелательно появляться на сцене ледового дворца «Триумф», где запланирован концерт, и особенно в ночной клуб «Белая ночь» лично. Концерты же отменить невозможно. Поэтому я, как представитель Аскольда, хотел бы, чтобы вы, Сергей — за соответствующее вознаграждение, разумеется, — изображали Аскольда в этих отдельно взятых концертах. Не более. Все остальное будет натуральным. Аппаратура, подтанцовка, охрана — все. Все настоящее. Только вместо Аскольда — вы.
      — А что это… за ряд противопоказаний? — подозрительно спросил Сергей.
      — Это не имеет значения.
      — Заменять Аскольда?
      — Да.
      Сережа Воронцов медленно поднял голову.
      — Так это же жульничество, — наконец сказал он, — обыкновенное мелкое жульничество.
      — Вы не учли того момента, что за это мелкое жульничество я плачу крупную сумму денег, — немедленно отозвался Романов. — Подумайте. Лишних денег в России нет ни у кого. Даже у олигархов… Абрамовича, Потанина, Березовского. Вишневского.
      — Подумайте, — повторил и лопоухий.
      — А какую сумму вы хотели бы предложить за это? — вкрадчиво проговорил Сережа, несколько трезвея.
      Романов щелкнул суставами переплетенных пальцев, переглянулся со своим напарником — или кто он там был — и ответил:
      — Скажем, тысячу долларов.
      Сережа вспомнил о «ройял флэше» и о посулах Юджина касательно многих тысяч «зеленых», которые можно было сорвать в качестве куша. О странных словах Корнеева касательно «утешительного приза» и крупного проигрыша он не вспомнил. Почудилось, что ли. Мало ли ему чудилось сегодня… а все от этого чудного «Ариозо». Сережа засмеялся. Его ждал магический «ройял флеш» и груда денег.
      — И за эти гроши вы предлагаете мне корчить шута на сцене… изображать какого-то там раскрашенного пидора? Да на хер надо! — грубовато сказал он.
      — Вы не согласны? — с ноткой досадливого удивления, по всей видимости, большею частью наигранного, произнес С. Б. Романов.
      — А как же вы думали? Что я кинусь к вам в объятия и расцелую от радости и сознания оказанной мне… великой чести? — насмешливо выговорил Сережа Воронцов.
      — Ну… объятия и поцелуи — это, бесспорно, излишне, — сказал Романов. — Но вот все остальное не так уж и недалеко от истины. Впрочем, можно согласиться, что тысяча долларов — не такие уж большие деньги, чтобы соглашаться ради них на такой авантюрный спектакль. Но в конце концов — где в наше время можно заработать мало-мальски приличную сумму без определенной доли риска? Как говорится, кто не рискует, тот не пьет шампанского… а в последнее время в связи с повышением цен на спиртное это утверждение особенно верно. Не так ли, Алекс?
      Алексей Фирсов кивнул:
      — Верно.
      — Значит, за драную штуку баксов, — воодушевляясь, выговорил Сережа, — за штуку баксов я должен ломать ваньку? Изображать… какого-тот там… Арнольда… Гумбольдта… Герольда…
      — Аскольда, — с трудом удержавшись от улыбки, поправил Романов. — И вы согласитесь тем более, что вы еще не все знаете…
      Сергей покачал головой и, сжав руками виски, уставился в пол, силясь продрать сквозь заболоченные блаженной мутью извилины своего мозга хоть одну мало-мальски пригодную к обнародованию мысль.
      — Это… чего же я не знаю?
      — Одним словом, вы не согласны? — быстро спросил Фирсов. — Я все правильно понял?
      — Совершенно… правильно. И телок ваших… тоже можете забрать, — выговорил Сережа Воронцов. — Нечего меня на кусок манды удить… я не карась какой-нибудь.
      — Вот как? Ну, тогда мы поднимем вам гонорар и расстанемся до завтрашнего вечера. Вот моя визитная карточка. Там записан телефон гостиницы, где я остановился, — сказал Романов. — Вот, возьмите.
      Сережа машинально взял этот кусочек картона, но потом хотел выкинуть в угол. Его остановил властным жестом Фирсов. Он поднял руку и поспешно проговорил:
      — Совершенно напрасно это делаете. Вы просто еще не знаете, что сами придете к нам с предложением поработать. И мы охотно согласимся.
      — Вы что… мне угрожаете? — выговорил Сергей, вставая и тут же едва не падая обратно: за время этого разговора его ноги совершенно потеряли остатки совести и теперь наотрез отказывались носить своего перебравшего с алкоголем хозяина.
      — Н-не советую этого делать…
      Разумеется, он никогда не позволил бы себе этой дешевой «бычки», будь он трезв. Но, как уже неоднократно подчеркивалось, в эту ночь Сережа Воронцов сподобился остаться таковым. А, как покажет не столь уж отдаленное будущее, это было одним из самых крупных промахов в последний период его жизни.
      — Я тоже себе не посоветую вступать с вами в прямой конфликт, — сказал Фирсов доброжелательно и спокойно. — Вы можете идти к вашему другу, Сергей Григорьевич. Вероятно, он уже присвоил себе обеих дам.
      — Да пошел ты со своими шалашовками! — зарычал Сергей, краем сознания чувствуя, что просто смешон на фоне ледяного и подчеркнуто доброжелательного спокойствия Фирсова и сухой деловитости «очковой змеи» Романова. — Ты, блин…
      На этом он счел, что монолог можно заканчивать, и буквально вывалился из комнаты, с грохотом захлопнув за собой дверь.
      — Алик! — рявкнул он. — Валим отсюда на фиг… Али… ну, Мыскин, едри твою мать!!

* * *

      Фирсов оказался оказался совершенно прав: в комнате, где остались Мыскин и две дамы не самого тяжеловесного поведения, царил совершеннейший разврат.
      Алик, несмотря на злоупотребления алкоголем и секс-экзерсисы со Светой еще у себя дома, не утратил лучших боевых качеств настоящего мужчины, так что в данный момент его бойцовый орган наглядно демонстрировал совершенную дееспособность.
      Хотя импотенция в двадцать один год — нередкость для нашего времени.
      …Прямо на полу в рассеянном свете ночника переплелись два обнаженных тела, то срывающихся в рваных конвульсивных движениях, то выгибаясь пружинисто и плавно. Охреневший Воронцов сначала подумал, что это Алик и одна из девушек, но потом понял что несколько ошибался.
      На полу находились два женских тела.
      Разумеется, это были те самые «дамы полусвета», что были отданы Романовым и Юджином (верно, с ведома руководства «Золотых ворот») на откуп ненасытной дембельской фантазии Сергея и Алика.
      Одна такая дама лежала на спине, запрокинув назад голову, и с ее полуоткрытых губ периодически срывалось какое-то полное почти страдальческое нежное булькание, по интонациям которого знаток без труда бы определил, что девушка плавает на пике наслаждения.
      Вторая скользила всем телом вдоль тела подруги, то привставая на четвереньки, то припадая лицом в страстно колеблющийся полумрак в скрещении ног первой.
      Балдеющий Мыскин же полулежал в кресле, широко разбросав руки и ноги и откинув голову с полуприкрытыми, влажно поблескивающими глазами. Вероятно, он уже поучаствовал в первом акте этой глубоко натуралистичной и красивой драмы и теперь плавал в слепом полурасслабленном покое, который дает еще здоровое (несмотря на многочисленные излишества и злоупотребления) и вполне еще молодое тело, ублаженное сексом и алкоголем.
      В тот момент, когда Сережа на секунду застыл на пороге, разглядывая эту великолепную мизансцену, девушка, которая была наверху, одним плавным, легким движением оказалась возле кресла — у самых ног Александра.
      Скользнула губами и языком по его коленям, поднимаясь все выше, ее руки обхватили его бедра и сжали… Мыскин вздрогнул и запрокинул голову еще выше, а потом издал короткий сдавленный стон и резким движением бросил свои руки на спину девушки…
      Воронцов хотел сказать что-то бранное, вроде того, что пора отсюда убираться — но просто не смог. Мозг мгновенно парализовало горячими волнами, вспыхнувшими и разлетевшимися от низа живота, как цунами разбегаются от эпицентра подземного землетрясения. Вспомнились и «ройял флэш», и нелепое предложение Романова, и почему-то вчерашний автовояж в парк…
      В этот момент заглянул Романов.
      — А, минет — лучше для мужчины нет? — одобрительно сказал он. — Перекуем мечи на орала? А вы, Сергей Григорич, что встали, как… памятник Николаю Гавриловичу Чернышевскому, который еще пособие по импотенции написал — "Что делать?» называется. Девчонки-то каковы? Как говорится, любовь зла, а козлы этим пользуются.
      Выпустив эти хлесткие перлы сомнительного остроумия, он тут же ретировался, по всей вероятности, до крайности довольный собой.
      Вспыхнувший Воронцов хотел было сказать, но тут на внутреннюю сторону его бедра легла нежная женская ладонь, скользнула вверх… и Сережа, прохрипев что-то похотливое, опустился на ковер, на котором лежала девушка из-за стойки бара… и, коротко выругавшись, вдруг вцепился в ее полураспущенные, как только что купленная роза, губы колючим и страстным, почти злобным поцелуем.
      И потерял ориентацию.
      …Нет, конечно, он потерял не сексуальную ориентацию, потому что под ним содрогалось и извивалось женское тело — просто в мозг ударили клокочущие волны наслаждения, и он потерял ориентацию в пространстве и времени…

ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ. ЗАПЛАТИТЬ ПО СЧЕТУ