На вечер по поводу освобождения Хмыря пришел Балда с Девицей, Участковый со Спекулянткой, Лапоть с Учителем. Говорили, пили, ели. В заключенье песни пели. Потом попросили Учителя, чтобы он спел что-нибудь про войну.
 
Я гитару беру. Задеваю струну.
Спеть? Хотите? Спою - не скучайте.
А про что же вам спеть? Скажут, спой про войну.
Про войну?! Хорошо. Получайте.
Помню, словно вчера. Хочешь нет, хочешь верь.
Нас бабенки к себе заманили.
И какой-то бурдой... тьфу... мутит и теперь...
Одного на тот свет упоили.
Как-то раз со стрелком до того надрались,
Что проспаться к утру не успели.
До машины ползком на бровях добрались.
На задание... в тыл!... улетели.
А однажды из БЭ полетели мы в ЦЫ.
Парашют мой ребята пропили.
Чтобы я не заметил, чехол, стервецы,
Грязным вшивым тряпьем понабили.
Ты ж хотел про войну! Ты ж в сражениях был!
Ты ж врагов убивал! Сам сбивался!
Убивал? Сам горел? Я про это забыл.
Да и помнить, друзья, не старался.
 
      А очередь все растет, сказала Спекулянтка. Чем только все это кончится? А ничем, сказал Участковый. Вот пойду, свистну, и все разойдутся. Вряд ли, сказал Балда. Тут затевается что-то серьезное. Я пойду с тобой, сказала Девица Учителю. Почему, спросил Учитель. Болтун молод, я стар. Ты тоже когда-то был молод, сказала Девица. Я тебя люблю именно таким, человек из прошлого. И они ушли.
      Расскажи мне что-нибудь о прошлом, сказала Девица. Ладно, сказал Учитель. Я тебе расскажу.

      Выпускникам Школы зачитали приказ о присвоении офицерских званий. Самых маленьких, разумеется. Лиха беда - начало, сказал Мерин. Каких-нибудь сорок или пятьдесят лет, и мы уже генералы. Если, конечно, будем хорошо себя вести, и не получим взыскания за заправку коек. Сейчас война, сказал Лопух, и звания присваивают быстрее. Один парень из нашей школы всего на три года старше нас, а уже полковник. Этот твой парень, сказал Учитель, образцово-показательный. И все-таки быстрее, сказал Лопух. Если, конечно, не сшибут. Сшибут - прямо в рай, сказал Мерин. Приказ вышел, летчиков-штурмовиков независимо от заслуг и грехов еще при жизни зачисляют в святые тоже с самым маленьким званием, сказал Интеллигент. Так что все придется начинать сначала. Зато там политподготовки не будет, сказал Мерин. Будет, сказал Учитель. Политподготовка теперь везде есть. По нашему примеру. Хороший пример заразителен. Прекратите трепотню, сказал Уклонист. Не забывайте, что стукачам тоже присваивают офицерские звания.
      Выдали обмундирование. Хотя солдатское и хлопчатобумажное, но все-таки новое. И кирзовые сапоги. И ребята первым делом заузили голенища сапог, подшили необъятную мотню солдатских штанов, шитых с расчетом на то, чтобы их смог носить любой гражданин Ибанска, и укоротили гимнастерки. Вот теперь мы похожи на настоящих офицеров, сказал Учитель, надрываясь от хохота. Прямо-таки гусары! В цирке выступать можно. И грима не нужно. Выдали пистолеты. И зарплату. Такую же мизерную, как звание. Но это была первая зарплата в жизни. И ребятам она показалась даром небес. Они никогда еще не держали в руках такую кучу денег, на которые можно было купить целый литр вонючей самогонки. Как только их распустили, они разбрелись по своим заветным уголкам пропивать эти нежданные денежки, с которыми в общем-то и делать больше ничего другого было нечего. Ушли на глазах дневальных, дежурных и старшин. Законно. В зауженных кирзовых сапогах, укороченных гимнастерках, с птичками на левом рукаве, с брезентовыми кобурами, в которых болтались увесистые настоящие пистолеты и запасные обоймы.
      Вскоре в поселке началась стрельба. На нее не обращали особого внимания. Все знали, что в Авиационной Школе выпуск. Знали также, что из этих настоящих пистолетов даже в трезвом виде даже с трех шагов невозможно попасть даже в начальника продовольственного снабжения гарнизона. Дежурный по гарнизону предупредил патрули сегодня не придираться к летчикам во избежание таких трагикомических последствий, какие имели место в прошлый раз. Тогда подвыпивший пилотяга обезоружил трех патрульных, раздел их донага, загнал в сарай, а обмундирование унес и пропил. Стреляют, стервецы, сказал Начальник Школы. Шестьдесят пять... Шестьдесят шесть... Пока все патроны не расстреляют, не кончат. Шестьдесят семь...
      Под утро все новоиспеченные офицеры ВВС частично своим собственным ходом, частично с помощью товарищей и аборигенов вернулись в казарму в целости и сохранности, если не считать того, что Лопух в темноте потерял шинель, а УКЛОНИСТ принес огромный фонарь под левым глазом. Ого, сказал Мерин, можно подумать, что ты попытался изнасиловать молотобойца.
      Вот и пойми их, говорил Уклонист по дороге на аэродром. Сама зазвала. Сама выпивку устроила. Представь себе, денег за водку не взяла. Даже обиделась. Сама свет потушила. Разделась. В кровать легла. И меня затащила. А когда я сделал было попытку, заявила, что она честная, и залепила мне прямо в глаз. А когда я оделся и собрался уходить, заплакала. Умоляла остаться. А ты что, неужели ушел несолоно хлебавши, спросил Учитель. Конечно, сказал Уклонист. Ну и болван, сказал Учитель. Она, может, на последние гроши водку покупала. Надеялась. А ты! Женщина, брат, тонкая штука! Ее понимать надо.
      Эти пистолеты, говорил Мерин, только для очистки совести. Мы с Уклонистом решили пристрелять их. Пошли на пустырь. Видим - шагах в десяти кошка сидит. Взглянула на нас и отвернулась с полнейшим презрением. Видать, не впервой. Привыкла, сволочь. Так мы в нее высадили все тридцать два патрона. И ни одного попадания. Жалко шинель, говорит Лопух. Куда она могла деться, ума не приложу. Подстелил. Ну, мы побарахтались чуть-чуть. Может на метр-два сползли в сторону. А я все потом кругом обшарил. Неужели, сука, с собой унесла? Разумеется, унесла, сказал Интеллигент. Скажи спасибо, что штаны и сапоги оставила. Так я же их не снимал, сказал Лопух. Это не имеет значения, сказал Интеллигент. Имея дело с женщиной, будь готов к неожиданностям. Женщина - это, брат, тонкая штучка. Ничего себе, тонкая, подумал Лопух, вспомнив, с каким грохотом его возлюбленная опрокинулась на землю. Ах, идиот! Она же своим десятипудовым задом вбила мою новенькую шинельку в грязь!!...
      На взлете у одной машины отказал мотор, и она врезалась в железнодорожную насыпь. Когда сели на первом промежуточном аэродроме, выяснилось, что это - Лопух. Во всем есть свой плюс, сказал Мерин. Теперь ему во всяком случае из-за шинели волноваться не нужно,

      Уже к вечеру очередь сама собой разбилась на десятки, сотни и тысячи. Во главе каждой десятки был поставлен десятник. Был выбран руководящий актив - браторг (братийный организатор), профорг, молодорг, культорг, физорг, страхделегат, инспектор по содействию армии и ООН, представитель кассы взаимопомощи и т.д., в общем - более сорока должностных лиц в каждой десятке. Во главе каждой сотни стал сотник с двумя заместителями по политической части и по линии ООН. В каждой сотне было избрано братийное бюро из сорока человек, профсоюзное бюро из семидесяти человек и прочие общественные организации, в которые вошло более пятисот человек в каждой сотне. Были созданы также советы молодых специалистов, по опеке пенсионеров, помощи борющимся народам, помощи развивающимся странам и надзора над международной шахматной организацией. Во главе каждой тысячи... Впрочем, прекрасное описание структуры управления тысячами дано в трехтомном труде Ибанова "Развитие очереди на первой стадии очередизма в условиях псизма". Структура власти тысячи была рассчитана в ЖОПе с помощью машин.
      На чрезвычайном заседании НВПВГБЦСВКБИ (Наивысшего Президиума Верховного Главного Бюро и т.д.) Заперанг высказал предложение создать Государственный Комитет По Очереди У Ларька (ГКПОУЛ). Его поддержало несколько Завторангов и Поперангов, которые сразу смекнули, куда дует ветер. Заибан выступил было против. Но вспомнив о том, что на этом можно заработать орден и еще одну речь, он согласился. Но было уже поздно. Заперанги, которым Заибан давно уже опостылел, дружно скинули его и выбрали нового. Не того, который внес предложение, а другого - самого глупого, тихого и безынициативного. Этот болван ни на что не способен, говорили они между собой. Так что мы... Но они, как и с прошлым Заибаном, жестоко просчитались. Новый тихий и глупый Заибан тут же приказал подготовить ему речь для празднования юбилея Ларька, речь для празднования вновь созданного ГКПОУЛ, речь для... И намекнул, что ежели что, так он посадит. Не остановится! Он, мол, не такой уж и дурак, как думают некоторые. Не глупее вас!
      Наконец, к каждой десятке прикрепили штатного сотрудника ООН, а массы по своей инициативе выделили по два стукача на каждого очередника. В ООН создали особое управление, во главе которого поставили старого оониста Сотрудника.

      Готов держать пари, сказал Учитель, что если под землей люди уцелели, они развили цивилизацию, являющуюся точной копией нашей. Почему ты так думаешь, спросила Девица. Они же там ничего не видят. И кушать им нечего. И носить нечего. Ерунда, сказал Учитель. У них осталось осязание, а оно заменяет зрение с лихвой. Что касается жратвы и барахла, то в этом у них недостатка нет. Во-первых, в их распоряжении полчища крыс. И они, наверняка, наладили крысоводство. Во-вторых, канализационные и мусорные отстойники... Неужели ты хочешь сказать, что..., заикнулась Певица. Вот именно, сказал Учитель. Я даже догадываюсь, как они их называют: продовольственные рудники. Видишь ли, перед войной ибанцы слишком много жрали. И больше половины еды не переваривали. Это еще тогда установили. Когда Хряк обещал через десять лет построить псизм, он большие надежды возглагал на рационализацию питания (предполагалось урезать вдвое) и на переработку отходов (предполагалось, например, делать до десяти сортов колбас из первичного кала). Так что возможности еды у подземцев практически неограниченные. Жилье им не нужно они и так все время в помещении. Одежд а... Там тепло, как в Африке. Вот где псизм-то строить! И главное - ни черта не видно. Любую дребедень можно представить как псизм. Поверят!
      Ты так расписываешь эту подземную жизнь, что можно подумать, будто ты там побывал сам, сказала Девица. Ладно, пусть жрут наше говно. Но у них, по крайней мере, настоящее равенство. Не то, что у нас. Увы, сказал Учитель. Именно этого-то у них еще меньше, чем у нас. Все-таки степень равенства зависит от общего богатства общества. А мы немного богаче. Но в чем же у них может быть неравенство, спросила Девица. Во всем, сказал Учитель. Например, жаркое из крысиных хвостиков может быть привилегией высшего начальства. Это тривиально. Нетривиально тут другое - зависимость их социальной структуры от нашей. Они с этой точки зрения дают цивилизацию, производную от нашей. Они, наверняка, однажды заметили, что канализационные отстойники различаются по калорийности, содержанию витаминов и т.п. С точки зрения вкусовых ощущений хотя бы. И постепенно общество иерархизировалось применительно к иерархии калоотстойников. Эта иерархия закрепилась в виде традиции. Поскольку там кромешная темнота, они привыкли жить с закрытыми глазами. А это очень удобно с точки зрения управления. А что если предпринять экспедицию под землю, сказала Девица. Зачем, спросил Учитель. А мы откроем им глаза на их собственную жизнь, сказала Девица. Чушь, сказал Учитель. Во-первых, они все равно ничего не увидят. А во-вторых, люди больше всего ненавидят тех, кто им рассказывает правду о них самих. Они нас сожрут вместе с крысами.

      Ты думаешь, что намерение Правдеца разоблачить ибанизм обречено на провал, спрашивает Мазила. Разумеется, говорит Болтун. Разоблачение только укрепляет его. Чем же объяснить такую живучесть ибанизма, говорит Мазила, накладывая на скошенный подбородок Заибана комок глины, отчего лицо Заибана стало похоже на морду мыслителя. История идет совсем не так, как он предсказывал. Наука опровергает его на каждом шагу. Все над ним смеются. А он все расширяется и крепнет. Мистика какая-то! Ибанизм силен не тем, что умен, научен, прогностичен, говорит Болтун. Он силен тем, что он есть и что нет ничего другого. Назови мне другое учение, которое выступало бы с такими же претензиями на человеческие души и которое так настойчиво, последовательно и широко вдалбливалось бы в эти души. Религия? Христианство, мусульманство, буддизм... Да, это серьезные вещи. Но они - для стариков, для моды и для снобов. Они выросли на иных проблемах, на иной духовной основе, для других целей. Они не касаются главных проблем жизни современного массового человека. А ибанизм специально ими занимается. Людям ведь наплевать на всякие научные тонкости. Они же все равно не понимают. Для них важна общая оптимистическая ориентация ибанизма. В истории действительно есть тенденция к лучшему Если даже люди знают, что на улучшение жилищных условий заметным образам нужны десятилетия или даже столетия, сознание столь отдаленной и лично для них недостижимой перспективы все же скрашивает жизнь. Лучше знать, что такие работяги, как ты, хотя и не раньше, чем через сто лет, но все же смогут ездить на южные курорты, чем думать, что это не случится никогда. Факт остается фактом, ибанистские обещания для огромной массы людей суть реальные обещания. В этом суть дела. А что предлагает религия? А что предлагает наука? Ты знаешь теорию Шизофреника и Клеветника. Она бесконечно ближе к истине, чем ибанизм. А кому и что это дает? Лишь немногим одиночкам некоторое интеллектуальное удовлетворение и ориентацию. К тому же огромное число писателей, художников, ученых, артистов и т.п. работают в пользу ибанизма, даже не подозревая этого или даже имея целью его ниспровержение. Кто? Ты, например. И Правдец. И Двурушник. А Клеветник и Шизофреник, спросил Мазила. Эти - нет, сказал Болтун. Но их ведь уничтожили общими усилиями. Им не дали даже проявиться.

 
Кто последний?
Я за вами.
Что дают?
Не знаем сами.
Куда прешься?
Сам дурак!
В чем задержка?
Просто так.
Ширлей-мырлей
Больше нет.
Закрываем
На обед.
Когда будут?
Вот народ!
Приходите
Через год.
Хочешь поесть. Одежонку купить.
Взнос за квартиру и свет уплатить.
Время в обрез. Так что дуй, торопись.
Спроси, кто последний. За ним становись.
Не встанешь, полезешь - ухватят в момент.
Не видишь, тут очередь! Ин-тил-ли-гент!
Ах, очередь, очередь! Некогда ждать.
Откуда взялася ты, так твою мать!
Жизнь я твоя.
Без меня ни на шаг.
Ни дать и ни взять
Без меня ни шиша.
Стоишь и мечтаешь. Вдруг выпадет честь.
Удастся вне очередь как-то пролезть.
Ах, будь я калека. Хотя бы нацмен.
А то - иностранец. Допустим - бушмен.
Или персональнейший пенсионер.
В случае крайнем - милиционер.
Ах, очередь длинная! Мочи нет ждать!
Кто тебя выдумал, так твою мать!
Я - вечность. Я - сущность.
Ты тут - значит мой.
Жди и не рыпайсь,
Покуда живой.
Стоишь и стоишь. И конца не видать.
Хочешь - не хочешь, а надо стоять.
Вздохнешь. Чертыхнешься. Застынешь опять.
Не зная, достанется ль, что тебе взять.
Ах, очередь, очередь! Сколько же ждать!
Когда же ты кончишься, так твою мать!
Судьба я твоя.
Я с тобой каждый день,
Поскольку я высшая
Изма ступень.
 

      С мест доносят, шептал Помощник в рот Заибана, что наметились отступления от принципов ибанизма. По теории у нас должна вестись борьба нового и старого. Новое есть. А где старое? Пусть есть борьба хорошего и еще лучшего, нового и новейшего. Еще лучшее у нас есть, А хорошего нет ничего. Новейшее есть. А ничего нового. Это явно непорядок, рыгнул Заибан в рожу Помощника. Выявить виновных! И наказать! Мудрое указание Заибана спустили в ЖОП. Директор ЖОПа созвал заместителей. Заместители созвали заведующих отделами. Заведующие отделами созвали заведующих секторами. Заведующие секторами собрали заведующих группами. Заведующие группами собрали старших сотрудников. Старшие собрали младших со степенями, которые собрали младших без степеней. Из последних отобрали самых нерадивых и бесперспективных. Вот вам срок, сказали им. И чтобы представить соображения. Бесперспективные младшие сотрудники без степени засели в научные кабинеты, заказали самые бездарные книжки на эту тему и выписали из них то, что нужно. И через пять лет после бесчисленных переработок, обсуждений, редактирований, доработок, исправлений, дополнений и прочих сугубо научных операций из ЖОПа вверх двинулся обширнейший документ. Содержание его сводилось к следующему. Кто во всем виноват? Интеллигенты. Но не всякие интеллигенты. Есть интеллигенты наши. Так они совсем не интеллигенты, а выходцы, плоть от плоти и прослойка. Эти обслуживают, служат и прислуживают. И есть интеллигенты не наши. Вернее, они тоже прикидываются нашими. Но до поры - до времени. Стоит на них как следует нажать, так сразу из них попрут всякие заграничные словечки. Вот среди таких фактически не наших интеллигентов и надо сыскать до такой степени не наших, чтобы они даже отвертеться не смогли. Чтобы все видели, что это - чистокровные контрреволюционеры, клеветники, предатели, пьяницы, гомосексуалисты, морфинисты, фарцовщики. Что все они на содержании у Них, валюту получают Оттуда. Желательно отобрать поглупее. Глупых легче критиковать. И послабее духом. Такие быстрее во всем сознаются и покаются даже в том, чего не делали.
      Документ Помощнику (а значит и самому Заибану) понравился. Ишь до чего докатились, мерзавцы, сказал он Советнику. Надо им врезать. Да так, чтобы прочим неповадно было. Но бить надо умеючи. Чтобы все думали, будто мы подлинный гуманизм проявляем. Ясно? Ясно, сказал Советник и дал соответствующие указания в ООН. Все ясно, сказал Сотрудник. Итак, в соответствии с указанием Заибана надо создать группу оппозиционно настроенных интеллигентов, которые дают умную и правдивую критику наших порядков, не идут на сговор с нами, не сознаются и не каются. Иначе наказание их никого не устрашит, и никто нам не поверит. А великодушие теперь ни к чему. Перед кем нам выпендриваться? Оппозиция вообще должна быть умной и смелой. Тогда ее легко опровергнуть и разгромить. Это апологетика должна быть глупой и трусливой. Тогда она неуязвима. Оппозицию надо связать с очередью. Ширлей-мырлей все равно не будет, если даже выяснят, что это такое, и соберут богатый урожай. Все равно сгноят на корню и разворуют. Так что кто-то за это должен будет нести ответственность. Что касается состава группы, то тут никакой проблемы нет. Хмырь, Балда, Учитель, Лапоть, Сожительница, Спекулянтка, Девица. Добавим к ним десяток уголовников. Зашлем пару дюжин агентов и провокаторов. Пришпилим пяток иностранцев. Полсотни случайных лиц из Очереди. Свяжем с преступными элементами из далекого прошлого и близкого будущего. Наладим переписку с Правдецом. Подкинем пару машинисток. Дадим ротатор. Ого-го-го-го! Да так целая партия получается! Нет, надо чуть-чуть поубавить. А то возьмут, да сдуру переусердствуют и устроят настоящий государственный переворот! С этими бандитами все может статься. Переворот - это, вообще говоря, идея! Но это потом. Кто лидер? Хмырь? Учитель? Ни в коем случае. Больно жирно будет. Руководство я, пожалуй, возьму на себя.

      Работы Клеветника и Шизофреника знало довольно большое число людей, говорит Мазила. Большинство из них - ученые. Но они не вызвали у них никакого интереса. В чем дело? Значит они только казались серьезными. Если бы они были серьезные, какой-то эффект был бы. Ты неправ, говорит Болтун. Чудовищно, оскорбительно неправ. Они вызвали интерес. И потому их авторов дружно уничтожили и еще более дружно замалчивают. Из этих работ в свое время воровали все, кому не лень. Потом идеи расползлись. Их пережевывают в самых различных кругах и группах. Не задумываясь над тем, кто породил их. Но люди и не обязаны всегда докапываться до первоисточников, говорит Мазила. Конечно, не обязаны, говорит Болтун. И эту свою необязанность они свято выполняют. Но речь о другом, - о том, что такой первоисточник был. И ты его знаешь. И при этом говоришь об отсутствии эффекта. Не было публичного эффекта. Это верно. Но ведь тут действует закон, фиксированный все тем же Шизофреником: чем глубже и серьезнее социальные идеи, тем менее явно они проникают в сознание людей. Не столь быстро и широко, как поверхностные и конъюнктурные. И даже тогда, когда серьезный автор получает признание, то он получает его сначала за поверхностные и побочные явления своих идей. У нас это усиливается тем, что ибанской творческой личности приходится преодолевать сопротивление властей всякого рода, сопротивление профессиональной среды и сопротивление общей традиционности сознания, восприятия, оценок и т.д. Все это действует в совокупности, переплетаясь так, что в конкретных ситуациях не разберешь, какие факторы и в каких пропорциях действуют. И тут вступает в силу одно очень коварное явление. Преодолевая эти сопротивления, человек постепенно принимает форму, приближающуюся к стандартам индивида этого общества. Иначе он не продавится через дырочки в преградах. Человеку кажется, что он сохраняет свою творческую индивидуальность и реализует свои идеалы. На самом деле, он подгоняется под стандарт. Но кто-то все-таки преодолевает сопротивление, сохраняя свое Я, говорит Мазила. Нет, говорит Болтун. Тот, кто сохраняет Я, тот не продавливается через дырочки в преградах. Он погибает или так и остается перед преградами, не выпускается на видимую сцену истории.

      Зарулив машины на стоянку, летчики направились в столовую. Кто бы мог подумать, что первой жертвой в нашей группе будет Лопух, сказал Уклонист. Судьба, сказал Учитель.
 
Судьба слепа. Не можешь знать,
Когда ты вдрызг упьешься,
С кого штаны начнешь снимать,
Где в землю-мать воткнешься.
Недурно, сказал Уклонист.
И потому, как было встарь,
Нет в жизни совершенства.
Совершенно верно, сказал Учитель.
Ты получил под глаз фонарь,
Я - райское блаженство.
Это смотря по последствиям, сказал Уклонист.
С судьбой проделку не схитришь.
Не мнись судьбы мудрее.
Блаженство рая, говоришь?
А если гонорея?
 
      Учитель на мгновение растерялся. В глазах ребят засветилось удовлетворение. Один-ноль в пользу..., начал было говорить Мерин. Но не успел докончить.
 
Плевать! Гляди-ка, испугал!
Не думай, не раскаюсь.
Зато я с бабами лежал.
Какую грудь в руках держал!
Увидел бы, так задрожал.
 
      Заметив смазливую девчушку, выскочившую из столовой взглянуть на молоденьких пилотиков. Учитель закончил:
 
И снова попытаюсь!
 
      Уклонист проследил за взглядом Учителя и поднял руки.
 
Ты прав! Я честно признаюсь,
Мура - борьба с судьбою.
Грудь, говоришь? Что ж, я сдаюсь.
Возьми меня с собою.
 
      Один-ноль в пользу Учителя, сказал Мерин. Если не возражаете, я присоединяюсь к вам.
      Когда летчики вошли в столовую, весь женский персонал кухни высунулся в раздаточное окно. Вон из этого мальчика получится настоящий мужик, сказала видавшая виды матерая повариха Старуха, кивая на Уклониста. А мне больше нравится вон тот, тоненький, сказала начинающая Официанточка, указывая на Учителя. И она взглядом дала ему понять, что свободна, и что Учитель сегодня может на нее рассчитывать. Учитель поднял два пальца. Официанточка поняла и заговорщически подмигнула. Везет же некоторым соплякам, сказал Лидер. У этой шпаны никакого почтения ни к возрасту, ни к званию, ни к наградам. Где справедливость? Мне еле за тридцать перевалило. Я майор. Орденов и медалей куча. У меня высшее образование, в конце концов. А вынужден добиваться расположения старых посудомоек. Эй, пацаны! На эту старую ведьму никто не претендует? Считайте ее за мной. Эти сопляки, подумал он про себя, понятия не имеют о том, что такое настоящая женщина. Он допустил только одну маленькую ошибку, - не учел того, что настоящая женщина знает, что такое настоящий мужчина. Настоящая женщина, во всяком случае, знает, что настоящие мужчины не играют в хоккей, футбол и политику. Настоящие мужчины вообще не играют.

      Однажды дворник, обслуживающий подворотню и подзаборье Союза Распространения Академической Книги (СРАК), поздно ночью возвращался из Забегаловки, где он вместе со сторожем из Политического Управления Пустяками (ПУП) пропивал выручку за пятьдесят тонн сочинений старого Заибана, сданных в макулатуру. Дворник был вдребезину пьян и свалился во дворе перед дирекционным корпусом так, что его левое ухо оказалось плотно прижатым к крышке канализационного люка. Прочухавшись под утро, он услыхал подозрительные звуки в канализационном колодце. Как будто там кто-то ходил, разговаривал и скребся в стенки. По всей вероятности там кто-то есть, подумал Дворник. А вдруг опять интеллигенты появились? Нарисуют еще что-нибудь такое! Стишки придумают и распевать начнут! И Дворник доложил обо всем Участковому. Спьяну, небось, почудилось, сказал Участковый. И наложил на Дворника дисциплинарное взыскание. Так бы и кончилось это дело ничем, если бы не Сторож из ПУПа. Расставшись с Дворником, Сторож поплелся в свою каморку и по дороге свалился в яму, которую еще при старом Заибане вырыли перед зданием ПУПа для какой-то важной цели, но потом забыли, для какой именно, и потому засыпать яму не имели права без особого распоряжения. Да и средств на это уже не осталось. Падая, Сторож сломал шею не в переносном, а в прямом смысле слова. Когда его через неделю вытащили из ямы, он прошептал, что в яме кто-то есть, и умер. Благодаря этому трагическому событию, должность сторожа оказалась вакантной, а заявлению Дворника пришлось дать ход. Сотрудники ООН установили повсюду подслушивающие аппараты. Действительно, под Ибанском идет какая-то подозрительная возня, признали в ООН. Но разобрать ничего не могли. К делу подключили Академию. После многих десятков лет скрупулезных исследований с помощью новейших вычислительных машин системы ПИЗ-1 (Подлинный Интеллект Заибана-1) Всеибанский Широкозахватный Институт Внеземных Цивилизаций (ВШИВЦ) пришел к заключению, что такую систему звуков не может издавать не только сознательное, но и вообще живое существо. Результаты исследований были опубликованы в пятидесяти томах и имели успех. Как ни крути, говорили промеж собой довольные ибанцы, I мы, ибанцы, единственные разумные существа во всей Вселенной. За выдающиеся научные открытия в области внеземных сношений ученым (кому следует, конечно) выдали премии и присвоили звания. На этом бы все и кончилось. Наука Ибанска очередной раз покрылась бы неувядаемой славой и вписала бы еще одну славную страницу в мировую науку, если бы не мнсбс Балда. Просматривая (перед тем, как выбросить на помойку) первый том отчетов ВШИВЦа, Балда на первой же странице в первую же секунду расшифровал знакомые и привычные выражения "...вашу мать", "пошел ты в ж...у", "иди ты на ..." и т.п. Открытие Балды было настолько убедительно и очевидно, что замять его не было никакой возможности. Если немедленно не признать его, к утру каждый школьник Ибанска будет выдавать его за свое собственное. Состоялось экстренное заседание Ученого Совета ЖОПа, на котором сам Директор доложил о своем открытии. Сомнений быть не могло. Через несколько минут ибанское радио и телевидение объявило об экстренном заседании Пленума Исполнительной Власти Академий (ПИВА), на котором с чрезвычайным сообщением выступит сам Заибан. И ибанцы тут же услыхали взволнованный родной голос Заибана:
      Граждане Ибанска! Братья и сестры! Матери и дочери! Отцы и дети! Свинарки и пастухи! Гангстеры и филантропы! К Вам обращаюсь я, друзья мои! Сегодня для нас всех Великий Праздник! Только что под нашим мудрым руководством наши славные ученые при поддержке народных масс открыли внеземную цивилизацию, населенную разумными существами! Призываю вас хранить спокойствие и выдержку! Наш народ привык к трудностям! Я уверен, что вы с честью выдержите и это испытание, выпавшее на вашу долю! Будьте бдительны! Если заметите где-либо появление интеллигентов, принимайте экстренные меры... Речь Заибана была выслушана с полным пониманием. Хмыря отвели в участок. Балду взяли на работе. Но выпустили. За Балду поручился коллектив. Хмыря выпустили, исходя из каких-то далеко идущих планов. Выйдя на свободу, Хмырь и Балда отправились в Забегаловку. По дороге они прихватили Учителя, который устроился на освободившуюся должность сторожа в ПУПе.

      Вот, послушайте, говорит Лапоть. Эта шпана все сочиняет и сочиняет. И откуда в семье серого бездарного среднего чиновника появляется такое!
 
Ушел в забвенье Чингачгук.