Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Наблюдатель (№1) - Под позолотой кровь

ModernLib.Net / Боевики / Золотько Александр / Под позолотой кровь - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 1)
Автор: Золотько Александр
Жанр: Боевики
Серия: Наблюдатель

 

 


Александр Золотько

Под позолотой – кровь.

ЧАСТЬ 1

Глава 1

Палач

Море было где-то рядом. Каких-нибудь двадцать минут прогулки и можно было смыть с себя и пыль, и жару, и усталость. Двадцать минут под палящим солнцем по улицам, заполненным равномерно обжаренными на песчаном гриле курортниками и раздраженными местными жителями. А потом еще двадцать минут между телами пляжников в поисках свободного места под недовольные окрики загорающих и под миллионнотонной тяжестью южного солнца. И все это только ради того, чтобы окунуть тело в мутную загаженную воду, способную вызвать только отвращение.

Курорты он мог переносить лишь начиная с середины сентября, когда стада отдыхающих разбредались по своим зимовьям в ожидании грядущей зимы и в предвкушении следующего лета, когда они снова смогут устраивать лежбища у самой кромки ими же загаженного моря. В сентябре все было совсем по-другому. По улицам можно было ходить не шарахаясь от жаждущих загара толп, не выстаивать бесконечные очереди по любому поводу и не дожидаться на солнцепеке совершенно одуревшего от жары и клиентов официанта. И море в сентябре перестает подогреваться телами раскаленных курортников, и его снова можно уважать, это самое море, умудряющееся не смотря ни на что оставаться морем – немного загаженным, но все еще живым. Его поражало постоянное возрождение моря, почти такое же непостижимое, как и способность людей превращать все вокруг себя в грязь, мусор и вонь.

Только прямой приказ мог заставить его появиться в этом потном аду в самый разгар июля и принудить подавить в себе отвращение к окружавшим его людям. Обычно он старался не думать об этом, но иногда ему в голову приходило, что вовсе не жару он так не любит. Люди – вот то единственное, что он действительно мог ненавидеть и презирать. И в минуты такого озарения он был почти благодарен Господу, что тот позволил ему заниматься этой работой. Позволил ему убивать.

Даже те, кто отдавал приказы, не всегда могли скрыть от него свое отвращение. Свое же отвращение к ним, как к представителям ненавистной толпы, он не скрывал никогда. Они это знали и воспринимали как должное. Они великолепно сознавали, что любой другой на его месте, не поддерживаемый подобной ненавистью, уже давно сошел бы с ума. А его безумие было даже полезным и , что самое главное, контролируемым. К нему только нельзя было поворачиваться спиной.

Он не был ни садистом, ни маньяком. Его учили многому, и он многое умел. Но приказывали ему только убивать. И не потому, что не были в нем уверены. Просто все знали : это единственное, что он ХОТЕЛ делать.

И ему предоставляли такую возможность. Не скрывали своего отвращения и использовали его. А он использовал их. Использовал их приказы для того, чтобы реализовать свою ненависть, превратить ее в смерть. Они не могли обойтись без него, а он… В принципе, он мог обойтись и без их приказов, и без разрешения на убийство. Просто слишком много времени стало бы уходить на поиск причин, разрешающих убийство того или иного человека.

А пока все было предельно просто – он не только убивал, но делал это по просьбе самих же людей. Он вел против них войну, а они думали, что он только выполняет их приказы и заботится о так называемых государственных интересах. Он помогал людям уничтожать друг друга, а они предоставляли ему взамен орудия уничтожения и статус ОРУДИЯ уничтожения. Он мог не ощущать себя человеком, и уже это одно окупало все трудности. Это окупало даже двухнедельное пребывание в тошнотворной давке июльского курорта.

До моря двадцать минут ходьбы, но сегодня он мог совершенно оправданно не выполнять надоевший ритуал омовения в помоях городского пляжа. Сегодня он покинет и эти пыльные улицы, заполненные жаждущими солнца тушами, и насквозь пропотевший гостиничный номер, и море, судорожно пытающееся выбраться из-под тяжести купающихся. А еще он совершит то, ради чего его сюда прислали чистенькие и непорочные. Он совершит то, ради чего только и есть смысл жить, то что он умеет делать лучше всего на свете. Он будет убивать. А это значит, что ему есть ради чего жить.

Наблюдатель

Ножки. Ножки имели место. На такие ножки приятно посмотреть. Один взгляд на них почти равен прикосновению. Все приподнимается, включая настроение. Девуля прекрасно понимает, что такие ноги не могут не быть всенародным достоянием, и старательно демонстрирует их взглядам ценителей. Хотя, может быть, она просто ждет оценщика. Или огранщика, способного этот шедевр достойно оправить.

Гаврилин не любил ходить в музеи по той простой причине, что не мог не потрогать руками того, что ему понравилось. Все эти таблички «Руками не трогать» приводили его в состояние тихой ярости, а на старушек-смотрительниц он просто старался не смотреть. Ну их, в самом деле, к чертовой матери, этих гарпий от высокого искусства. Счастье еще, что по роду деятельности Гаврилину мало приходилось шляться по музеям и выставочным залам. Ему вообще пока мало приходилось шляться по делам службы. Он и на службу-то попал совсем недавно и по всем меркам был самое большее сосунком и подготовишкой. Гаврилин поморщился и недовольно посмотрел по сторонам, будто ожидая натолкнуться на осуждающий взгляд начальства. Начальства, естественно, на летней площадке кафешки отсутствовало.

Сопляк, он и есть сопляк. Человек опытный не тратил бы времени на созерцание ножек, а уделял бы больше внимания окружающим, их перемещениям, взглядам и прочему… Но какие ножки! Как, впрочем, и все остальное.

Они просто с ума сходят на этих курортах! И упрекнуть их совершенно не в чем. В такую жару одевать под футболку еще и нижнее белье – практически самоубийство, а не одевать лифчик – убийство с отягчающими. Можно просто умереть. Истечь слюной. Гаврилин сглотнул и заставил себя оторвать взгляд от сосков девули возле крайнего столика. Работать надо. И то, что по прихоти начальства его первая командировка оказалась двухнедельным курортным раем с расплывчатым заданием наблюдать за некоторыми событиями, абсолютно ничего не значило. Вздрючить за расслабленность могут так, что следующая командировка будет уже за полярный круг. Тамошняя одежда не позволит так тщательно оголить и подчеркнуть аппетитные формы и линии…

Твою мать! Ну, нельзя же, в самом деле, просто так ходить с такими сиськами. Ракурс еще, слава богу, ничего. В профиль, конечно, грудь и ножки видны рельефнее, но, во всяком случае, ему не нужно вздрагивать каждый раз, когда красотке придет в голову поменять положение своих ног.

Гаврилин готов был поклясться, что под юбкой у нее также неприкрыто, как и под футболкой. Тому мужику, что маячит перед входом в крытый павильон, можно и посочувствовать и позавидовать одновременно. Бедняга, как загипнотизированный, смотрит только в одну точку, и точка эта расположена как раз на стыке ножек. Беднягу бросает в пот не только из-за пиджака в тридцатиградусную жару…

Блин, а ведь он действительно в пиджаке. Он его, конечно, расстегнул, но снимать не собирается.

И что бы по этому поводу сказал преподаватель искусства наружного наблюдения? Чем на блядей пялиться, Гаврилин, ты бы лучше о тыле побеспокоился и постарался бы не торговать нижней челюстью понапрасну!

Гаврилин напрягся и огляделся вокруг, надеясь, что выглядит это достаточно естественно. На открытой площадке народу было немного – и это понятно. Никакие пепси-колы не защитят от июльского солнца. В это время всем положено быть на пляже. Кроме тех, кого удерживает от этого выполнение работы.

С Гаврилиным совершенно понятно, он должен здесь сидеть по воле начальства, которому на бурное потоотделение новичка плевать. Мамаша кормит дитя мороженым – тоже понятно, если посмотреть на цвет кожи и мамаши, и дочери. Обе пышки – одна в тяжелом весе, а другая на полпути к этой весовой категории – явно прибыли на курорт только вчера и до заката сумели довести цвет своей кожи до оттенка пожарных машин. Им обеим на пляж нельзя, и горе приходится заедать мороженым.

В самой глубине, в тени единственного возле кафешки дерева, сидел мужчина средних лет и смотрел в газету, прерывая это занятие ленивыми глотками из пивной банки и взглядами на часы. С ним тоже все ясно – кого-то ждет, хотя время и место для встречи выбрано явно неудачно. В такую погоду все свидания надо назначать либо возле моря, либо в помещениях с кондиционером. В крытом павильоне кондиционера не было, это Гаврилин установил еще неделю назад, так что мужичек выбрал не самое ужасное место. Явно человек опытный и терпеливый.

Еще красотка за крайним столиком. Блондинка. Гаврилин выматерился про себя. Она просто издевается над окружающими! Мало того, что грудь третьего размера торчит без всякой поддержки со стороны бретелек и подтяжек, так она еще повесила свою сумочку на стул, стоящий за спиной, и всякий раз, доставая из сумочки сигарету, откидывалась на спинку так, что груди… Футболка просто могла лопнуть под таким напором!

Гаврилин не мог видеть того, что еще открывалось потрясенному взгляду типа в пиджаке, но именно в такие моменты лицо мужика принимало мучительно-сладостное выражение. Блондинка откидывалась назад, груди напрягались, соски, и без того ясно заметные, проступали еще явственней, ноги немного расходились, затем правая рука дамы медленно возвращалась из сумочки с длинной сигаретой, и ярко красные от помады губы осторожно прикасались к фильтру. Гаврилин все это видел в профиль, а хмырю в пиджаке все это демонстрировалось анфас.

Да что же это он так за пиджак ухватился? Ясное дело – кобура. Но на мента этот парень не похож. На оперативника – тоже. Профессионалы должны лучше контролировать себя при исполнении служебных обязанностей. Подумав об этом, Гаврилин кашлянул и покосился на сидевшего под деревом любителя прессы.

Вот действительно счастливый человек. Попить пива, полистать газетку, совершенно не обращая внимания на жару, дико орущие динамики возле входа в крытый павильон, и не ломать себе голову над тем, почему этот долбодятел делает на самом солнцепеке, кроме того, что пялится на девку.

Хотя чего тут ломать голову? Судя по всему, парня поставили здесь для того, чтобы он перекрывал для всех посторонних проход в крытый павильон.

И что же тогда происходит в павильоне? Гаврилин снова про себя выругался. Ему так толком и не объяснили, за чем именно он должен следить в этом кафе. Как никто за последние две недели не объяснял ему, зачем приходилось часами просиживать, простаивать и пролеживать в разное время суток в разных местах этого городка, пропахшего шашлычным дымом.

Даже оружия он с собой не носил, чему, в общем-то, был несказанно рад. Кайф от прикосновения кобуры к телу он перестал ощущать почти сразу же. Таскать на себе лишний килограмм веса не хотелось совсем. Тем более, что для прикрытия кобуры пришлось бы напялить на себя еще что-нибудь из одежды. И выглядеть при этом таким же идиотом как этот охранник. Хотя бедняге явно не до того, чтобы выполнять свои прямые обязанности.

Блондинке как раз снова решила осуществить свой маневр с сумочкой, и бедняга охранник, чтобы скрыть явные признаки своего возбуждения, был вынужден сунуть руку в карман брюк.

Гаврилин хмыкнул. Ему вдруг пришла в голову мысль, что все правши в такой ситуации суют в карман правую руку, а левши – левую. Все мужики стараются держать возле вставшего прибора свою рабочую руку. Уж не признак ли это скрытой предрасположенности всех мужиков к онанизму?

Охранник пялился на выдающиеся достоинства блондинки, прикрывая эрекцию правой рукой, поэтому он упустил из виду два события.

Из-за угла павильона появился мужчина с большой полиэтиленовой сумкой в руке, а блондинка, возвращаясь в исходное положение, извлекла из сумочки не сигарету, а пистолет с неестественно длинным от навинченного глушителя стволом.

Гаврилин это заметил, но отреагировать как-нибудь не успел.

Палач

Оружие! Палач любил и понимал его как никто другой. Когда он брал в руки оружие, лицо его принимало выражение задумчивости и несвойственной для Палача обычно мягкости. Оружие излучало честность и надежность.

Люди так и не поняли, что появление оружия не сделало их сильнее. Появление оружия еще больше подчеркнуло глупость и слабость самих людей. Черта с два изготовленный Кольтом шестизарядник уровнял шансы. Оружие никогда не станет глазеть по сторонам или на другое оружие. Охранник же наверняка сейчас смотрит куда угодно и думает о чем-нибудь, никак с его основной задачей не связанное. Оружие же либо выполнит свою работу, либо будет ожидать, когда в нем возникнет потребность. Как это делает автомат в сумке Палача. Добрый старый Калашников.

Палач не говорил этого никому, но знал что это так совершенно точно, потому, что и сам был оружием. Надежным, рационально сконструированным и не терпящим учебных тревог.

Те, кто его использовали, знали насколько не любит Палач неряшливо спланированные операции и неаккуратно определенные цели. И никогда не пытались ни вмешаться в его работу, ни остановить его на полпути.

Палач вышел из машины, прошел через крохотный, на шесть деревьев, скверик и по вымощенной шлакоблоками дорожке прошел вдоль стены павильона. Автомат в сумке приятно оттягивал руку.

Если отлаженный Палачом механизм сработает точно, то через несколько секунд Калашникову придется поработать. Если…

Никаких «если» Палач не допускал. Все выверено до секунды и до сантиметра. И ничто уже не сможет остановить операцию.

Пуля вылетела. В прямом смысле этого слова. Первый выстрел Даши совпал секунда в секунду с появлением Палача на площадке перед павильоном. Девятимиллиметровая пуля вылетела из ствола, за доли секунды преодолела пять метров до горла охранника. Как ни мягки были ткани гортани и мозга, тупоносая пуля немного затормозила свое движение и ей уже не хватило скорости пробить маленькую аккуратную дырочку в костях черепа. Пуля проломила затылок охранника и вылетела наружу, разбрасывая брызги крови и мозга. Брызги были мелкими и со стороны показалось, что из головы через затылок вылетело небольшое облачко алого пара.

Палач преодолел два метра, отделявших его от двери павильона, фиксируя краем глаза застывшие фигуры за столиками (два мужчины, женщина и девчонка), извлек из сумки автомат, снятый с предохранителя заранее, и шагнул в полумрак павильона ровно через секунду после того, как тело охранника, опрокинутое выстрелом, перевалилось через порог.

Шаг вправо от двери, пол-оборота вправо так, чтобы дуло автомата нащупало самую крайнюю справа мишень, и плавное нажатие на спусковой крючок. Дальше можно было просто смотреть на то, как автомат выполняет свое дело. Нужно лишь аккуратно передвигать ствол справа налево. Передвижение ствола именно в этом направлении позволяло переносить прицел с одной мишени на другую особенно плавно и без рывков.

А мишени все еще не могли оторвать взглядов от лежащего на пороге охранника, когда две пули пробили грудь сидевшего за столиком возле стеклянного холодильника. Раз. Его собеседники. Два и три. Здоровяк, стоящий возле стойки бара. Осколки стекла от бутылок и стаканов, струя крови из горла бармена( не кстати, но ничего не поделаешь), три дырки в груди коренастого парня с реакцией боксера – он даже успел вскочить, прежде чем был сбит с ног, и, наконец, тот, ради кого все и было организовано. На вид лет сорок, уши слегка оттопырены, на левой щеке небольшой шрам. Палач успел зафиксировать его приметы в памяти, прежде чем пули смешали черты этого лица с обломками костей. Четыре, пять, шесть и семь. И все проделано одной длинной очередью.

В дверях появилась Даша, с сумками в одной руке и пистолетом в другой. Уверенно пересекла помещение, толкнула дверь в подсобку и три раза выстрелила прямо перед собой. Официант. Его не было в зале. Палач вслед за Дашей прошел через подсобку к задней двери, переступил через официанта и вышиб дверь ногой.

Без осечек, все как обычно прошло без осечек, но Палач не испытал при этом гордости. Не произошло ничего особенного. Он в очередной раз продемонстрировал свое умение точно работать, а это было и так известно. Тем, конечно, кто вообще знал о существовании Палача. И еще ему было совершенно некогда радоваться. Оружие нужно чистить и кроме того…Палач поглядел на Дашу. Все как обычно, она возбуждена до предела и плохо себя контролирует.

После того, как они сели на заднее сидение машины, и Володя плавно тронулся с места, Даша схватила руку Палача и потянула ее к себе под юбку.

– Подожди, маленькая, немного потерпи, – тихо сказал Палач, осторожно высвобождая руку. – Я все сделаю как надо. Приедем сейчас домой, и я сделаю как тебе нравится.

– Ну, мне же нужно, – простонала Даша, – ну как же ты не понимаешь?

– Потерпи, хорошая, ну потерпи, – тихо сказал Палач, стараясь не прикоснуться к телу Даши.

– Потерпи, Даша. Я вас быстро довезу, – сказал Володя.

– Мне нужно, ты слышишь, мне нужно, – сжав руки в кулаки и закрыв глаза, прохрипела Даша, – ты же знаешь – я могу умереть! Слава, пожалуйста.

Палач откинулся на спинку сидения и закрыл глаза. Во время работы он забывал, что еще имеет человеческое имя. Такое же, какое носят многие из тех, кого он так ненавидел. Люди. Палачу было за что их ненавидеть. Палач открыл глаза и взглянул на Дашу. Ей тоже было за что их ненавидеть.

Наблюдатель

Все это мало напоминало учебное задание. Гаврилин обычно демонстрировал неплохую реакцию, и преподавателям редко удавалось на занятиях застать его врасплох. Но то было на занятиях, и слова инструкторов о том, что в реальности все будет выглядеть несколько иначе, воспринимались как обязательный ритуал.

Море, жара, ленивая атмосфера курорта, длительная неопределенность сделали свое дело. И кроме этого, действие было направлено не против него. Если все произошедшее рассматривать как экзамен, то предназначался он для охранника. И это уж охранник должен был на него реагировать. А Гаврилин мог спокойно наблюдать за происходящим, что он и делал.

Больше всего Гаврилина поразила собственная реакция на произошедшее. Он успел заметить, что девушка извлекла из сумочки пистолет, он заметил, как из-за угла появился мужчина, Гаврилин даже смог одновременно проследить за полетом гильзы из пистолета и появлением на горле охранника отверстия от пули. Он увидел и зафиксировал в памяти то, что появившийся из-за угла мужчина извлек из сумки автомат и уронил сумку на пол, и то, что блондинка, прежде чем вошла в павильон, спокойно высыпала свои окурки из пепельницы в пластиковый стаканчик, а сам стаканчик опустила в сумочку. Гаврилин заметил все, но ничего не предпринял.

Нет, не то, чтобы он не успел. В мозгу у него даже не появилось мысли о необходимости что-либо предпринять. Гаврилин просто сидел как парализованный и смотрел в дверной проем павильона.

Рев динамиков возле двери перекрывал все звуки. Гаврилин отстраненно подумал о том, что выстрелов слышно не будет, и действительно смог уловить лишь слабый рокот, наложившийся на залихватский ритм мелодии.

Первой отреагировала дама. Может быть потому, что реакция ее была наиболее близкой к животной, а потому наиболее естественной. Дама оторвалась от своего мороженого и закричала, глядя на ноги охранника, виднеющиеся из двери. Дама не пыталась ни бежать, ни прятаться, а просто визжала, широко раскрыв рот. Ее дочь пару секунд молча наблюдала за происходящим, а потом, рассудив, что мама плохого делать не станет, тоже закричала.

Если бы в дверях возник убийца с автоматом и начал бы стрелять, то и тогда эта пара не прекратила бы визга, а так и умерла бы с разинутыми ртами. Но проходили бесконечные секунды, а из полумрака павильона никто не появлялся.

В голову Гаврилина пришла мысль, от которой он вначале просто отмахнулся, а потом вдруг осознал, что именно ответ на этот вопрос для него сейчас наиболее важен. Совершенно понятно, что через несколько минут, так или иначе, здесь появится милиция, и ему придется давать показания. А вот стоит ли это делать, стоит ли вступать в контакт с представителями власти, было совершенно непонятно.

Словно в поисках совета Гаврилин оглянулся на мужика, сидевшего под деревом, и с некоторым удивлением вдруг обнаружил, что того уже нет.

Сказочно, просто волшебно. Человек подготовленный, коим считал не без оснований себя Гаврилин, находится в ступоре, а простые обыватели уже реагируют, причем некоторые из них весьма и весьма эффективно.

«Глас народа – глас Божий», – подумал Гаврилин и покинул кафе, перепрыгнув через низкое ограждение. Он даже успел отойти на несколько десятков метров, прежде чем в магнитофоне кафе закончилась кассета, и в наступившей тишине стереовопль дочери и мамаши прозвучал как сигнал воздушной тревоги.

Гаврилин подавил желание ускорить шаг. Сочетание бегущего человека с душераздирающим звуковым сопровождением неминуемо вызвало бы подозрение. Гаврилин вначале остановился, а потом, заметив людей, идущих на крик, тяжело вздохнул и двинулся в ту же сторону.

Единственный способ не привлечь к себе внимания окружающих – это делать все, что делают окружающие.

А они начинали собираться возле кафе.

Кровь

В кафе находилось девять трупов. У двух из них были пробиты головы. А такие раны особенно кровавы. Бармену пуля перебила артерию, и кровь, ударив вначале фонтаном, забрызгала стойку и стены, а потом просто вытекала из лежащего тела. Те капли, что попали на стену и стойку бара, застыли почти сразу.

Двум посетителям пули разорвали аорты, и за те несколько секунд, что люди прожили после ранения, сердца успели выкачать наружу почти всю кровь. У остальных убитых, за исключением официанта, все ранения были сквозными, что тоже способствует обильному кровотечению.

Меньше всех крови вытекло у официанта. На его долю пришлось три девятимиллиметровые пули. Такие пули имеют большую останавливающую силу и, соответственно, меньшую проникающую способность, чем пули автомата. Поэтому все три пропадания в грудь официанта были слепыми, то есть не имели выходного отверстия. Официанта, правда, это особенно радовать не могло. Он тоже был мертв, как и те, чьи ранения выглядели менее аккуратными.

Пока зеваки собирались возле кафе, пока кто-то отважился заглянуть вовнутрь и рассмотреть-таки, что именно там находится, пока этого отважного выворачивало на глазах заинтригованных зрителей, пока, проблевавшись, смельчак объяснял остальным, что именно ему удалось рассмотреть, пока искали телефон и пока дозванивались до милиции, кровь все вытекала и вытекала.

Вытечь, естественно, смогла не вся кровь. Всего вытекло литров двадцать. Если мерять ведрами, то это выходило чуть больше двух ведер. Ровно столько воды тратила обычно приходящая уборщица, чтобы вымыть пол в крытом павильоне кафе «Южанка». Уборщице никогда не удавалось добиться такого лакового отсвета, какой приобрел пол, равномерно покрываясь пленкой густеющей крови. Но полное совершенство невозможно.

Кровь не смогла полностью скрыть мусор, успевший скопиться со времени последней уборки, и стреляные гильзы. Обычно мусора собиралось немного, но один из сидевших за столом, падая, сбил на пол пепельницу, и окурки вместе с пеплом тоже постепенно пропитывались кровью.

К тому моменту, когда в дверях кафе появился первый милиционер, кровь успела загустеть и связать между собой трупы, мусор и гильзы в одно целое. Запекаясь кровь становится необыкновенно вязкой, и первые из тысяч курортных мух, со всех сторон слетевшихся на терпкий запах крови, погибли, прилипнув к полу.

Подошвы туфлей старшего лейтенанта милиции Мусоргского тоже прилипли на первом же шагу. Старший лейтенант задумчиво посмотрел вокруг, сплюнул на залитый кровью пол и вышел на открытую площадку под полуденное солнце и взгляды зевак.

Подошвы продолжали липнуть, и Мусоргский несколько раз шаркнул туфлями по бетону, оставляя красно-черные полосы.

– Что там? – крикнул от машины водитель.

– Еб твою… – громогласно начал Мусоргский и осекся, заметив как зрители затаили дыхание в ожидании новой информации. – Туфли все изгадил.

Зрители перевели дыхание.

– Свяжись с управлением и вызови начальника. Скажи – ему тут самому все нужно посмотреть, – скомандовал старший лейтенант и снова сплюнул.

Из всех возможных профессиональных милицейских качеств старший лейтенант милиции Игорь Иванович Мусоргский имел только одно – предчувствие возможных неприятностей. Но именно из-за своей исключительности, это качество у Мусоргского было развито необыкновенно сильно. И сейчас упорно подавало старшему лейтенанту сигналы тревоги.

Наблюдатель

– А теперь Мусор будет ждать пока менты приедут, – констатировал женский голос за спиной Гаврилина. Гаврилин вздрогнул. День у него выдался действительно необычный.

Вначале он видит блондинку, способную одним движением свести с ума, а теперь прямо у него за спиной звучит голос, способный увести за собой хоть на край света. Глубокий, довольно низкий голос, не отливающий серебром, а, скорее…

Что конкретно «скорее» Гаврилин придумать не смог. Ему и в обычных условиях плохо давались комплименты. Гаврилин чувствовал себя полным идиотом, когда, глядя в глаза женщине, был вынужден бормотать что-нибудь на тему ножек, глазок и сильного желания прикоснуться губами к ароматному бутону ее губ. На счастье, попадались на его пути женщины к особой романтике не склонные и способные распознать необходимый комплимент в движении его взгляда от колен к лицу через бедра и грудь.

Но этот голос… Этот голос привел Гаврилина в состояние странного возбуждения. Даже легкая хрипотца в голосе не заставила думать о курении, а напоминала прерывистое возбужденное дыхание.

Гаврилин продолжал смотреть на милиционера, бесцельно бродящего между столиками и время от времени вытирающего лицо носовым платком, но думать мог только об этом голосе за спиной.

Его обладательница стояла всего в нескольких сантиметрах от Гаврилина, и тот лихорадочно выбирал одно из двух: обернуться и попытаться завязать знакомство, рискуя увидеть крокодила в юбке, или сохранить иллюзию прекрасного и всю жизнь корить себя за нерешительность. Тут было еще несколько проблем.

Где-то краем сознания Гаврилин продолжал ощущать себя исполняющим ответственное задание, но этот край становился все меньше и меньше. С другой стороны, если бы Гаврилин решился познакомиться с этой сиреной, то нужно было срочно придумывать повод для знакомства, достаточно оригинальный, чтобы не быть скучным, и, вместе с тем, ясно дающий понять незнакомке, что она произвела неизгладимое впечатление, и с ней хотят познакомиться.

Пока Гаврилин разрывался между остатками чувства долга и желанием, его плеча коснулась рука, и тот же голос, уже несколько тише, но от того еще более волнующе, спросил: «Простите, молодой человек, который сейчас может быть час?».

Вот теперь еще и рука. Это просто какой-то кошмар. Не может обычный человек выдержать столько всего сразу. Гаврилин медленно поднимал левую руку с часами к лицу, а краем глаза пытался рассмотреть пальцы, лежащие на своем плече. Искры от этих пальцев не разлетались, но плечо стало покалывать, как от электрического разряда. «Попрут меня со службы,» – обреченно подумал Гаврилин и обернулся.

Так стало еще хуже. Если перед этим Гаврилин чувствовал себя раздвоенным, то теперь это чувство прошло. Гаврилин понял: все происходящее его просто не интересует. Убийство, жара, потный старший лейтенант преклонного возраста, труп в дверях павильона, увлеченные пересуды зевак – все это разом стало неважным и неинтересным. Более того, даже возможное увольнение со службы вдруг показалось не столь уж кошмарным.

– Половина первого, – выдавил из себя Гаврилин. Он обернулся довольно резко, но пальцы с его плеча не исчезли. В голове Гаврилина вяло щелкнул автомат по составлению словесных портретов, но дальше констатации длинных русых волос, овального лица и роста около метра семидесяти дело не пошло. «Спасибо!» – пальцы неторопливо и будто бы даже с сожалением скользнули с плеча Гаврилина.

Темные очки не позволили рассмотреть выражение глаз собеседницы, но Гаврилин готов был поклясться, что глаза эти скользнули по его лицу, шее, груди, ниже, немного задержались там и снова вернулись к лицу.

– Жарко сегодня, – неожиданно для себя сказал Гаврилин.

– Не нужно стоять на самом солнцепеке.

– Не нужно, – согласился Гаврилин, – но ведь интересно, что дальше будет.

– А ничего дальше не будет. Сейчас приедут менты и всех отсюда разгонят.

В голосе женщины звучала уверенность. Гаврилин не стал уточнять, чем такая уверенность вызвана. Он ругал себя в душе последними словами за то, что не надел темные очки. Теперь приходилось рассматривать собеседницу украдкой. А она наблюдала за муками Гаврилина с легкой улыбкой.

Явно местная. Приезжие в такое время должны быть на пляже. Кроме этого – загар ровный, но не очень яркий. Как и все местные жители, она ходит на пляж не так часто и пролеживает на солнце гораздо меньше времени по сравнению с приезжими. Тем нужно торопиться, а местным море уже не кажется таким экзотичным. Кроме этого, у ее ног стояло пустое мусорное ведро. Курортники же столь низменными делами не занимаются.

– Неужели так интересно посмотреть, что здесь будут делать менты? – выдержав небольшую паузу, спросила дама.

– Ну… – нейтрально протянул Гаврилин.

– Это ваше «ну» можно расценить, как «очень интересно». Но стоять на такой жаре – вредно для здоровья. Вы поставили меня просто в безвыходное положение. Есть только один способ удовлетворить и вас, и меня.

– Ч-что? – не понял Гаврилин.

– Есть единственный способ одновременно удовлетворить ваше любопытство и мое желание спасти вас от солнечного удара, – дама откровенно наслаждалась растерянностью Гаврилина, – окна моей квартиры выходят прямо сюда. Если вы поможете донести ко мне домой ведро, то я предоставлю вам самое лучшее место возле окна. И если вы попросите, даже смогу предоставить стакан чего-нибудь холодного.

Не дожидаясь ответа Гаврилина, она повернулась и неторопливо двинулась в сторону ближайшей пятиэтажки.

Как идет! Шаг от бедра, тело движется с тягучей истомой, и каждое движение ее бедер звоном отдается в голове у Гаврилина. В теле мужчины есть два жизненно важных органа – голова и член, вспомнил старую шутку Гаврилин. И самой большой недоработкой Господа является то, что одновременно пользоваться этими жизненно важными органами мужчина не научится никогда. Осознав всю глубину своего падения, Гаврилин поднял с земли ведро, оставленное незнакомкой, и, надеясь, что идет не слишком быстро, пошел к дому.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5