Поздно очнувшиеся британцы, традиционно считавшиеся вне конкуренции по технологиям в этой области, вдруг с ужасом осознали, что «русское диво» аналогов не имеет и (что постыдно, как ржавчина на якорях!) их собственный разрекламированный броненосец «Девастейшн» больше напоминает слоненка на фоне русского мастодонта.

В те дни Альбион охватило смятение. Англичанам Россия всегда виделась главным и наиболее неудобным противником. Чтобы слегка подсластить горечь от пилюли, английские газеты единодушно выстрелили: «Ага, этот русский проект заимствован у нас!» Тут ахнул с недоумением главный инженер британского флота Э. Рид, которому и инкриминировали соавторство с русскими. В сентябре 1872 года в газете «Таймс» он писал: «Этот проект – творение А. А. Попова, человека одинаково достойного как в военное, так и в мирное время. Было бы большой честью в отношении ко мне считать меня в Англии за составителя проекта этого судна, но я не имею никакого желания принимать на себя эту незаслуженную честь, и было бы пагубным самообольщением думать, что прогресс во флотах других держав исходит из Англии. Русские успели превзойти нас как в отношении боевой силы существующих судов, так и в отношении новых способов постройки. Их “Петр Великий” совершенно свободно может идти в английские порты, так как представляет собою судно более сильное, чем всякий из собственных наших броненосцев».

От балтийцев не отставали и черноморцы. Запрет на создание морских сил в регионе перед угрозой вечно обозленной Турции послужил сигналом к созданию вообще невиданных кораблей. В 1874 году на Черном море появился «Новгород». Этот абсолютно круглый броненосец был вооружен двумя громадными орудиями и обшит 457-мм броней. Позднее к этому удивительному творению добавился еще один корабль, получивший имя создателя – А. А. Попова. Эти плавучие крепости с их удивительной формой, сразу прозванные «поповками», вызвали большой резонанс в мире.

Хотя эти броненосцы береговой обороны страдали массой неизлечимых болезней, как то: вращение корпуса после выстрела и практическая неуправляемость на курсе, – свое дело они сделали честно. Когда под Севастополем появился турецкий флот, «Вице-адмирал Попов» развел пары и медленно пошел на врага. Признаться, как потопить эту бронированную тарелку, используя оружие того времени, включая таран, – вопрос, открытый по сей день. Минных (торпедных) катеров османы не имели, да и это проблематично. «Попов» не стрелял – турки не настаивали, и вскоре их паруса исчезли с горизонта. Следует добавить, что эти, скорее экспериментальные, корабли несли шесть (!) винтов, каждый из которых обслуживался своей паровой машиной.

Предвидя улыбки скептиков относительно вышеописанных судов, следует помнить, что в условиях послевоенного экономического кризиса и необходимости обезопасить свое черноморское побережье эти боевые машины оказались как нельзя кстати. Для переходов через океаны они не предназначались, а вот дело свое выполняли исправно. Что касается вращения на курсе после выстрела, то уж лучше подобный русский недостаток, чем английский способ вращения вокруг диаметральной плоскости корабля. Иначе говоря, обычный «оверкиль». Тот самый «маневр», так лихо продемонстрированный британским броненосцем «Кэптен» в 1870 году. Тогда англичане решили показать миру, кто является законодателем в области морских технологий, создав глубокосидящий бронированный утюг с вращающимися башнями и полным парусным вооружением! Мир удивиться не успел. «Кэптен», ошарашенный высотой своих мачт, быстренько перевернулся у берегов Испании, забрав с собой почти всю команду и своего создателя Кольза.

На инженерные инновации российских корабелов накладывался отпечаток перспективного видения интересов политиков, и если Балтийский флот создавался для неизбежного столкновения с Англией, то черноморцам указывалось царственным перстом в сторону Проливов. Надежда вернуть Константинополь под «десницу православия» глубоко засела в головах наших царей, и оружие для этого ковалось соответствующее. Впрочем, и здесь об Англии не забывали. Битва в узостях Босфора с армадой английского Средиземноморского флота виделась адмиралам как столкновение бронированных эскадр в лоб. На контркурсах!

В 1884 году в Севастополе корабельные инженеры Арцеулов и Торопов заложили первую серию однотипных черноморских броненосцев, начав ее постройкой корабля «Синоп». Его систершипы (однотипные корабли) «Чесма», «Екатерина II» и «Георгий Победоносец» несли целых три (!) башни главного калибра, две из которых располагались в носовой части, сосредотачивая мощь огня именно по курсу корабля. Не меньше удивляли броненосцы последующих серий. Так, скандально знаменитый «Князь Потемкин-Таврический» нес не только элементы цементной брони, но и был самым сильным кораблем этого класса в России по вооружению.

Страна невиданными темпами создавала новый могучий броненосный флот. К концу XIX века Россия уже прочно входила в четверку лидеров и готовилась отодвинуть по количеству броненосцев чванливую Германию, амбиции которой начинали нервировать весь цивилизованный мир.

В 1889 году на Балтийском море вошел в строй первый океанский броненосец российского флота «Император Александр II», а уже к началу нового столетия империя имела 30 кораблей этого класса: 20 – на Балтике и 10 – на Черном море.

Это был путь проб и ошибок, смелых решений и удивительных открытий. Талантливые российские умы впитывали все лучшее в этой области со всех концов света, и судостроение в общем русле экономического подъема не стало исключением.

С 1898 года Обуховский завод уже льет знаменитую крупповскую (широко известный германский концерн Круппа) броню по лицензии. Морское ведомство тесно сотрудничает с Англией, Францией и Германией, покупая у них технологии и заказывая корабли. И хотя строительство судов за рубежом было выгоднее и, как считают некоторые историки, дешевле, Россия копила свой уникальный опыт и продолжала идти семимильными шагами по пути создания именно национальной судостроительной школы. Рывок был беспрецедентным! Казалось, еще немного – и флоты Северной Пальмиры бросят вызов «повелительнице морей» – Британии. Так казалось, и основания тому были!

Англичане «закрывали» XIX век, развязав войну с бурами (потомками голландских переселенцев) в Африке под саркастические аплодисменты германского кайзера Вильгельма II, под шумок поставлявшего восставшим пулеметы и великолепные винтовки Маузера. Великобритания, эта великая островная держава, вдруг увидела себя абсолютно неподготовленной к серьезному конфликту. Наличие 62 броненосцев у Королевского флота, в то время как остальной мир имел их 95, не мешало отчаянным бурским ополченцам из Трансвааля отстреливать британских солдат, как вальдшнепов на охоте. Мир потешался – Англия теряла престиж!

В последнее пятилетие XIX века оскорбленные англосаксы не на шутку схлестнулись с Россией на периферийных для Европы Дальнем Востоке и Индокитае. В Лондоне постоянно блефовали, угрожая войной, а на Певческом мосту, в Министерстве иностранных дел России, в это постоянно верили, и далекий край сопок и цветущего багульника, как насос, начинал откачивать от западных границ живительные силы крепнущей огромной империи.

Морское министерство уже без обиняков стало заказывать корабли под штемпелем «для нужд Дальнего Востока». Грязно-желтые воды гавани Порт-Артура приветливо встречали русские броненосцы Тихоокеанского флота. Здесь собрались по-своему уникальные боевые машины, созданные отечественными корабелами, – три броненосца типа «Полтава», заложенные в 1891–1892 годах и, не затяни верфи их постройку, они могли бы стать сильнейшими кораблями последнего десятилетия уходящего века. Это было ядро флота, и вокруг него стали сосредотачиваться остальные морские силы России в этом неспокойном регионе. В то грозное время о себе уже заявила воинственная Япония. В 1895 году самураи жестоко растерзали Китай, но воспользоваться плодами своей победы им не дали европейцы. На подобную несправедливость в Токио отреагировали весьма своеобразно – самураи вторглись в Корею.

– Япония доиграется, что окончательно разозлит меня, – с улыбкой произнес в Петербурге царь Николай II, обращаясь к японскому послу. Тот лишь многозначительно улыбнулся в ответ.

18 января 1902 года Лондон и Токио подписали судьбоносный для обеих стран союзный договор. Лорд Ленсдаун восторженно потирал руки. Япония получила финансовую помощь и надежно увязла в обеспечении британских интересов на Дальнем Востоке на ближайшие 20 лет. Тот инструмент, которым готовились выбить зубы русскому медведю, уже был готов. Британцы с 1894 года строят для Страны восходящего солнца мощный, хорошо сбалансированный флот.

К 1903 году становится понятно, что Петербург здесь опаздывает, – тлеет лишь надежда, что войны с Англией не будет. А ее и не будет! Англия начнет битву, бросив в атаку японскую армию и бронированные эскадры флота микадо. Сработав на опережение, на Даунинг-стрит наконец расслабились. Впрочем, хитросплетения и геополитические рокировки на далекую перспективу в Петербурге всегда понимались с трудом. Но усиление флота продолжалось вплоть до самого начала войны.

Последним большим кораблем Российской империи и ее весомым аргументом в пользу мира (как тогда казалось) стал броненосец, не имевший аналогов по ряду характеристик как в России, так и в мире. Именно он послужил прототипом для самой большой серии отечественных кораблей этого класса. И только он, единственный из погибших и сдавшихся в будущей войне собратьев, вернется на родину под Андреевским флагом.

Эскадренный броненосец «Цесаревич» 19 ноября 1903 года под гром салюта эскадры бросил свои семитонные якоря в гавани Порт-Артура. С ним пришел и собрат по стране, давшей им жизнь, крейсер «Баян». Империя ставила японцам мат! Российский флот с приходом «Цесаревича» мог брать море «с боя», имея семь исполинов. Решатся ли японцы бросить вызов – у них в Сасебо дремлют под неусыпным оком брандвахты шесть гигантов, но «последний русский» превосходит любого из них!

Это был действительно великолепный корабль. «Цесаревич» воплощал в себе самые передовые, инновационные идеи своего времени, став венцом эпохи брони и пара. Когда в апреле 1898 года Морской технический комитет разослал технические задания российским и иностранным заводам на разработку проекта броненосцев примерным водоизмещением 12 тысяч тонн, победителями оказались французы и американцы. Комитет не тянул и выдал заказ. Такое рвение диктовалось и наличием весомых кредитов. Париж щедро субсидировал постройку шести русских кораблей. Разумеется, это был и политический демарш – Франция начинала сближение с Россией в противовес крепнущей и пугающей своей мощью Германии.

Так российский флот получил два современных броненосца, построенных за рубежом: в американской Филадельфии заложили казематный «Ретвизан», а во французском Тулоне – башенный «Цесаревич», где уже строился и крейсер «Баян». За основу проекта последнего броненосца был взят французский бронеуродец (глядя на него, точнее не скажешь) «Жорегиберри». Это детище инженера А. Лаганя так в свое время поразило русских специалистов, что уже первая серия кораблей для нужд Дальнего Востока (тип «Полтава»), бронируясь по английской системе, вооружалась с оглядкой на передовой опыт французского кораблестроителя. Являясь продолжателем школы и традиций талантливого конструктора Дюпюи де Лома, чьи шедевры сражались под Севастополем в Крымскую войну, Лагань создавал корабли размашисто и смело до авантюризма. Так пьют портовую марсалу и любят женщин. Одним словом – по-французски. Морской комитет уже имел опыт сотрудничества с великим «морским экспрессионистом». К тому же общество «Форж и Шантье де ля Медитерране», основанное еще в 1835 году, строило свои суда качественно и быстро. Морской комитет внес в проект ряд изменений, иначе (в оригинальном, французском варианте) броненосец мало чем отличался бы от корабля-гоблина типа «Массена» или «Жорегиберри».

Лагань раскинул по периметру броненосца шесть двухорудийных башен с шестидюймовой (калибр 152 мм) артиллерией, разместив их на частично вынесенных за пределы корпуса площадках на разной высоте. Это решение чудаковатого инженера позволяло как при отходе, так и при движении вперед вести огонь сразу из 10 орудий (включая главный калибр). Развал бортов «Цесаревича» был запредельный, напоминая об ушедшей эпохе парусов и абордажа; когда броненосец прибыл в Россию, петербургские остряки сразу же окрестили его «пузаном». При такой кривизне бортовой брони корабль был похож на утюг, плывущий по поверхности моря. Но он был великолепен! Черно-оранжевый, с оливковым отливом, броненосец нес две трубы и две мачты с огромными боевыми марсами (открытые или полностью закрытые площадки в средней части мачт, служащие для крепления канатов, наблюдения и ведения огня из мелкокалиберного оружия). Эти пережитки прошлого достались броненосным судам в наследство от великих парусников, но лишь французские кораблестроители довели их до размеров мавзолея, напичканного небольшой артиллерией и беспрецедентным количеством пулеметов. Не исключено, что последний подвиг французских моряков, когда в Трафальгарской битве, в 1805 году, с подобного марса мушкетной пулей был сражен «адмирал всех адмиралов» Горацио Нельсон, сильно повлиял на последующие технические идеи. Эти несуразные бронированные площадки позднее демонтируют, окончательно убедившись в их бесполезности, сразу после Русско-японской войны. Оригинально решил Лагань и проблему спуска-подъема шлюпок, соорудив между трубами две кран-балки п-образной формы. Эти фантастические конструкции заваливались на борт, требуя от моряков просто цирковой сноровки в работе с футштоками и десятками концов. Новики (первогодки) приходили в ужас от подобной шлюпочной эквилибристики, понося гениального француза на чем свет стоит.

«Цесаревич» строился невиданными темпами, изумляя своего будущего капитана Григоровича, наблюдавшего за работой на верфях, качеством сборки. Корабль спустили на воду через 1 год и 10 месяцев – срок по тем временам рекордный. «Из-под шпица» (адмиралтейства) торопили, но тут пошли нелады с башнями главного калибра. Станки под них делали питерцы на Путиловском заводе, и эти важнейшие детали оказались слабы на прочность. Опять же, русские двенадцатидюймовки (орудия калибра 305 мм) не влезали в изящные французские башни. Сразу добавлю: проблемы с артиллерией, с электроприводами всех башен и системой вентиляции воздуха после выстрела останутся головной болью корабля на долгие годы. Недостаточным оказался и запас хода – броненосец брал мало угля, что и понятно. Лагань проектировал корабль для Средиземного моря, а русские, получив щедрые кредиты, закрыли на это глаза. И конечно, серьезным дефектом стали низко расположенные порты (отверстия) батареи противоминных орудий, в свежую погоду черпавшие воду. И все же на фоне остальных кораблей эскадры «Цесаревич» выглядел грандом, пришедшим в это китайское захолустье из будущего. Соперничать с ним мог только построенный в США броненосец «Ретвизан», но, как публицист И. Бунич, все единодушно отдавали предпочтение «Цесаревичу». Один молодой восторженный офицер назвал его «красой нашего флота».

Корабль нес крупповскую броню, достигавшую 32 процентов от водоизмещения, и не имевшую аналогов в российском флоте броневую противоторпедную переборку длиной почти 90 метров. Такую же систему имел и «крестный отец» – «Жорегиберри», но, глядя на последний – с его несуразными кранами, десятками портов и какими-то невзрачными одноорудийными башнями, даже не верилось, что этот «участок сталепрокатного цеха» способен еще и держаться на воде. Дизайн Лаганя был потрясающ! Казне новый корабль обошелся в 14 004 286 рублей.

Но стоит запомнить главное: толкая новый броненосец бесконечными телеграммами на Дальний Восток, адмиралтейство пригнало в Порт-Артур наполовину боеспособный корабль. Несмотря на это, наместник Алексеев готов был идти в Сасебо и причинить неприятелю «второй Синоп». Рвение Алексеева не знало границ. Игнорируя успокаивающие телеграммы императора, наместник 22 января выводит эскадру к Шантунгу, с целью нанести японцам упреждающий удар. Торопились так, что на перекрашенном в боевой оливковый цвет «Ретвизане» краска даже не успела обсохнуть. Этот демарш испугал всех: бронированные колоссы одним своим видом привели в трепет случайных корейских и китайских рыболовов, чьи джонки крутились по курсу эскадры. Подобно косяку испуганных рыб, «тресколовы» шарахались в сторону от кованых форштевней тысячетонных бронтозавров. Не меньше был напуган и адмирал Того, ошарашенный непредсказуемостью русских. Опасаясь удара, командующий 24 января привел свой флот в боевую готовность, ускорив сроки нападения на Тихоокеанский флот России. Неизвестно, чем закончилась бы эта история, если бы от ужаса не оцепенели в Петербурге. Особым повелением эскадру вернули в Артур. Офицеры и матросы недоумевали – куда ходили и зачем? Алексеева на время утихомирили, пошла череда банкетов и дружных тостов за невозможность войны и быструю победу в случае таковой. А пока адмиралы тешили себя иллюзиями, на «Цесаревиче» продолжалось противоборство между русскими пушками и французскими башнями.

Приемная комиссия подписала акт о выполнении работ 20 января 1904 года. До порт-артурской побудки (нападения японцев) оставалась одна неделя. Не успели высохнуть чернила на документах принимавших работу чиновников, а две башни левого борта уже не проворачивались как следует. Починим!

Под веселье адмиралов и готовность подписать мир в Токио – не сделали главного. Диспозиция кораблей на рейде словно приглашала к атаке. Пересматривать ее не стали. Очевидно, один только облик бронированных гигантов должен был остудить горячие головы разрезвившихся не на шутку «узкоглазых островных малышей», как выразилась одна из петербургских газет. Часть историков оправдывает выдвижение лучших броненосцев эскадры к выходу из гавани, ссылаясь на вполне разумную необходимость ввести их в бой первыми при появлении линейного флота противника. С учетом опыта Американо-испанской войны подобная расстановка сил сомнений не вызывала. Любые корабли противника сразу же рисковали нарваться на мощный огонь двух лучших кораблей соединения и понести потери. Все хорошо! Жаль, Того этого не знал, и вместо «Микасы» и «Шикишимы» на рейд пожаловали смертоносные истребители-миноносцы. Причем японцы использовали дестройеры типа «Ярроу», силуэтом здорово напоминающие русские миноносцы типа «Сокол», сделав опознание в режиме «свой – чужой» почти невозможным.

Дальше историками муссируется история с балом – так называемым днем Марии. Якобы жена А. М. Стесселя, коменданта Порт-Артура, устроила 26 января грандиозную вечеринку, пригласив почти всех старших офицеров эскадры и гарнизона на свои именины. Именно в эту ночь японцы атаковали русскую эскадру! Собственно, реальность бала никакими документами не подтверждается. Более того, после броска к Шантунгу на кораблях частично держали пары и сохраняли бдительность. Об отлучке офицеров в сложившейся обстановке и говорить не приходится. Но даже если бал и имел место, существенно на потери эскадры не влиял. Адмирал Того просчитал все до мелочей, бросив дивизионы миноносцев с великолепно вышколенными экипажами на релаксировавшего в гавани противника. Это была первая атака XX века, проведенная таким образом, и в том что Российский флот «подставился», нет ничего удивительного. Трагедия была неминуема!

Когда эскадра вела ураганный огонь по японским морским истребителям, утюжившим гавань в свете прожекторов, крейсер «Паллада» уже был подорван, броненосец «Ретвизан» с развороченной в носовой части бортовой броней метался в поисках отмели, в 23 часа 40 минут капитан 1-го ранга Иван Константинович Григорович увидел мчавшуюся на его корабль торпеду. «Цесаревич» оказался третьей жертвой великолепно спланированной атаки.

Адмирал Того мог торжествовать – хребет русского флота был надломлен. По версии некоторых военных историков, броненосец оказался и косвенным виновником трагедии – уникальная кривизна его бортов не позволяла разместить на них крепления для противоторпедных сетей (специальные приспособления, препятствующие попаданию торпеды в корпус корабля). Для их монтажа требовался дорогостоящий процесс отжига брони, поэтому Лагань решил обойтись без них, а Морской технический комитет деликатно промолчал. Адмиралы, восхищаясь «Цесаревичем», не стали утруждать себя постановкой сетей и на остальных кораблях эскадры. Кстати, «Цесаревич» оказался единственным броненосцем флота России, лишенным подобной защиты.

Оттащенный буксирами на мелководье, броненосец умуд-рился открыть огонь из шестидюймовой башни по приближавшимся главным силам японцев. На эскадре и в Порт-Артуре царило уныние. Искалеченный «Ретвизан» перегородил своим корпусом часть выхода из гавани, и его теперь уже не дремлющая вахта по ночам слепила море мощными прожекторами и открывала огонь по любой замеченной шаланде. С этим «американским» кораблем серьезных проблем не возникало – его борт был почти перпендикулярен воде, и подвести кессон для ремонта было лишь делом времени, чего не позволял «Цесаревич», с его «французской» кривизной обводов. Вдобавок подвести кессон невиданной формы под корму, куда пришлось попадание, мешали и винты.

Гигантский корабль терпеливо ждал своего часа, отправляя роты моряков экипажа на сухопутный фронт и иногда занимаясь стрельбой по наседавшим на крепость японцам… Появление нового командующего флотом – адмирала Степана Осиповича Макарова – в Порт-Артуре было сродни нападению противника, с той лишь разницей, что его ждали как мессию. Человек неукротимой энергии, миноносник по натуре, чей лозунг был «в море – дома», он привез с собой из Петербурга замечательного инженера Кутейникова. Прошло четыре месяца после подрыва, и наконец 24 мая 1904 года «Цесаревич» снова вступил в строй. Увы, единственная надежда флота и России, по-настоящему талантливый моряк, вице-адмирал Макаров этого уже не увидел…

31 марта при выходе эскадры в море подорвался на букете японских мин флагманский броненосец «Петропавловск». Выловили изорванную, окровавленную шинель – все, что осталось от командующего. С Макаровым погиб и талантливый художник-баталист В. В. Верещагин. «Великий Князь Кирилл Владимирович, находившийся при штабе, спасся Промыслом Божьим», – отреагировала на катастрофу столичная печать того времени.

После высадки японцев на Ляодунский полуостров Порт-Артур оказался в тисках смертельной, плотной блокады. Теперь надеяться на Промысел Божий смысла не было: еще две-три недели – и самураи, выкатив мортиры на высоты, начнут крушить тяжелыми снарядами русские корабли прямо в гавани! К этому моменту часть эскадры уже пострадала от перекидного огня противника. Флот должен не только уйти, но и прорваться во Владивосток. Иначе – конец!

25 мая на «Цесаревиче» поднял свой флаг контр-адмирал Вильгельм Карлович Витгефт. Теперь их судьбы (адмирала и корабля) будут связаны одной нитью до самого конца. Вильгельм Карлович был талантливым штабистом, что и определило его дальнейшее поведение как флагмана. Он слыл человеком мягким и добродушным. Нельсоном себя не мнил, что не удивительно при службе на берегу с 1899 года, но к приказу наместника Алексеева отнесся с должным рвением. К слову, Вильгельм Карлович, еще будучи в звании капитана 1-го ранга и занимаясь минным делом, о возможности неудачного исхода войны с Японией догадывался. Потому, став вице-адмиралом, слал на имя командующего рапорты с просьбой прислать на Дальний Восток пару-тройку подводных лодок. Причем везти их на палубах пароходов открыто, с обязательным заходом в японские порты, – пусть потенциальный враг полюбуется. Морское ведомство этим просьбам вняло, и лодки в Артуре появились. Субмарины в те годы были примитивные, пугавшие больше своих конструкторов и моряков. Но даже такое оружие серьезно обеспокоило японцев. Во время подрывов на русских минах броненосцев «Яшима» и «Хатцусе» ошеломленные японцы вели ураганный огонь по воде, уверенные в атаке русской субмарины. И в гибели этих двух кораблей «виновен» вице-адмирал Витгефт, вспомнивший об уникальном минном заградителе «Амур». Именно на его минах, поставленных по приказу командующего, подорвались японские броненосцы. В те дни Артур ликовал – любимец флота С. О. Макаров был отомщен! Жаль, что сам Степан Осипович «Амур» игнорировал до последнего, являясь при этом минером и миноносником высочайшего класса.

Теперь, после ввода в строй поврежденных кораблей и серьезных потерь у японцев, встал вопрос о попытке прорыва из осажденной крепости. Вопрос, решение которого новый флагман откладывал до последней минуты. Алексеев настаивал, выпихивая флот из мышеловки, – штаб и Витгефт сопротивлялись до последнего, реально понимая, с каким противником им предстоит иметь дело.

О чем мог думать Вильгельм Карлович сейчас? О злом роке или фортуне, отвернувшейся от флота России? Впрочем, не приехавшего вовремя адмирала Скрыдлова, назначенного новым командующим, в сердцах, думается, клял до седьмого колена. Ответственность, возложенная на него, оказалась слишком тяжелой.

10 июня 1904 года 57-летний адмирал, выполняя приказ, повел эскадру на прорыв во Владивосток. Следует отметить странную закономерность. На мостике «Цесаревича», с момента вступления в строй, почти всегда находились мужественные и достойные офицеры. Иван Константинович Григорович, первый капитан броненосца, следивший за его постройкой в Тулоне, – живая легенда российского флота. Глубоко трагично пережив боль поражения в войне, этот офицер с марта (по некоторым источникам, с конца апреля) занял пост морского министра и практически из руин воссоздал тот организм, который к 1914 году смог хоть что-то противопоставить немцам в начавшейся Первой мировой войне.

К контр-адмиралу Витгефту мы еще вернемся. Позднее именно в рубке «Цесаревича» окажется другой капитан, а с 1911 года – начальник бригады линейных кораблей Балтийского моря, адмирал Николай Степанович Маньковский, чей поступок по защите чести Андреевского флага на рейде порта Фиуме до сих пор является примером и личного, и гражданского мужества. В когорте офицеров 1-й эскадры (не слишком яркой) руководство броненосца вызывает уважение – и помощник командира, капитан 2-го ранга Шумов, возглавлявший ремонт корабля, и командир, капитан 1-го ранга Н. Иванов, тяжело раненный во время знаменитой битвы 28 июля.

Итак, 10 июня 1904 года в 4 часа утра эскадра стала выходить в море с приливом! Японцы появились примерно в 6-м часу вечера, и дальше началась комедия ошибок. Присутствовавший на мостике «Микасы» английский офицер Сеппинг-Райт (ему прямо инкриминируют какое-то гипнотическое влияние на адмирала Того) отметил появление у русских большего числа броненосцев, чем ожидалось. С дальномерного поста сразу доложили: «Ведущими у русских – “Цесаревич” и “Ретвизан”!» В рубке повисла гнетущая тишина. Японцы не просто удивились – они впервые испугались. Того испытал бы меньшее потрясение, рассмотри он в оптику атомный подводный ракетоносец. Однако шутки в сторону. Совсем недавно флот Страны восходящего солнца умудрился потерять два первоклассных броненосца: «Яшиму» и «Хатцусе». Притом пренебрежении к противнику, которое испытывали самураи, эта минная катастрофа, умноженная на появление двух самых мощных русских кораблей, могла вылиться в крупное поражение их флота. Того молчал недолго. На мостике «Цесаревича» не выдержали нервы Витгефта. Не зная об эфемерной панике, прокладывающей путь в потрясенные сердца железобетонных японцев, 1-я эскадра, описав гигантскую циркуляцию, повернула обратно. «Хорошо хоть строй не сломали, раз уж опозорились», – заметил капитан Семенов. Причина столь постыдного бегства историками расценивается однозначно – личная трусость Витгефта. Спорить не берусь. Фатальная предопределенность намертво засела в сознании не только Вильгельма Карловича, но и большинства офицеров его штаба. Думается, командующий эскадрой к прорыву был готов – но в тот день он просто не решился умереть! В подобном исходе русский адмирал не сомневался! Во всяком случае, его диалоги с коллегами по несчастью прямо говорят об этом.

Не принявшая боя компания бронированных неудачников вновь привычно украсила собой постылый пейзаж Порт-Артура. И тут же, с 14 июня, после памятного заседания высшего командного состава, на котором моряки пытались оправдаться перед героически погибающим на сопках гарнизоном крепости, буквально взорвался и до этого несдержанный наместник Алексеев. Телеграфные аппараты «Дюкретэ» устилали многометровым серпантином стол контр-адмирала, требуя прорыва, прорыва любой ценой! Когда это неслыханное в военной истории нежелание флота воевать дошло до государя, тот не колеблясь выпихнул эскадру из порт-артурской западни личным повелением – идти во Владивосток! Выбора не было. Впрочем, его не было и раньше – лучше ужасный конец, чем ужас без конца. Поторопили эскадру и японцы, прорвавшие внешнее кольцо обороны крепости. Теперь их артиллерия с Волчьих гор начала накрывать корабли в гавани. Командующий находился в боевой рубке «Цесаревича», изучая карту театра, когда осколок очередного снаряда больно хлестнул по руке. Календарь показывал 26 июля. Это было уже слишком! На совещании офицеров твердо решили – уходить во Владивосток. Любой ценой!

28 июля контр-адмирал В. К. Витгефт снова ведет эскадру на прорыв! В 9 часов отягощенный собственной значимостью и не слишком исправной артиллерией эскадренный броненосец «Цесаревич» вздымает сигнал на фок – мачте: «Флот извещается, что государь-император повелел идти во Владивосток». Открывался последний акт трагедии, известный в военной истории как бой в Желтом море. Несмотря на тяжелейшие условия боя, русский адмирал и его корабли навсегда остались в нашей памяти если не победителями, то уж точно и не побежденными. Флот России проявил и решимость, и доблесть, и традиционное для русских людей в тяжелую годину пренебрежение к смерти. Это отмечают и японцы. Выяснение отношений в первой фазе этого столкновения бронированных армад таких разных, по сути, империй, носило до предела ожесточенный характер. Русская эскадра выстилала путь к вожделенному и такому далекому Владивостоку, не пренебрегая при этом ни здравым смыслом, ни тактическим маневром. Весь гений хваленого Хейхатиро Того сводился к одному базисному тактическому приему тех времен.