чудо грифельная черта

получилась ловчей чем та

производной по ртутным дырам

где квадригой греметь гнедым

чтобы черное небо дыбом

изрыгало фрактальный дым

чуть предобморочней чем ты

на другом берегу черты

угадал за нее ступая

где увечная ночь без дня

если в оба теперь слепая

то вначале кривой была

грянь рубин до крови в короне

сквозь руины ноздрей и глаз

лучше с детства жить покороче

чтоб хватило на каждый раз

гром по брустверам и куртинам

кони по небу без узды

все осколки на склад пунктиром

муравьиный эскорт в кусты

здесь отчизна и чувства прочь

бесконечное небо ночь

провода где светила висли

хмырь с фонариком в проходной

как вас нет напоследок мысли

я вам верил всем до одной

смотри куда он след себе проел

извилистей чем древоточец древний

как в микросхеме серебро на кремний

но электроды впаяны в пробел

пока не выцвел весен быстрый ситец

и осеням дыханье не свело

он слепо верил в истинность всего

чему участник был и очевидец

где строил дом и дерево сажал

о чем загробно меж родными споры

и сына бесполезного рожал

т. е. не он но мертвые бесполы

все решено и ничему не стать

другим на свете вопреки старанью

не развернуть тетраэдр пятой гранью

а дважды два не разумножить вспять

как мухи набело в замерзшем воске

на чипах отпечалены миры

без выбора и червь на терменвоксе

уже завел шопена в mp3

взгляни сестра как незаметный клин

твою скалу раскалывает в ливень

он существует потому что был

где кровь распластана лучами линий

сложив живые участи в мешок

и в полночь прочь украдкой конокрада

ты совершила правды на вершок

но без любви нам правда не награда

с той стороны откуда солнце гость

остался дом потомку на поруки

венчанный ясенем и грудь подруги

вдруг опалит когда наполнит горсть

пусть к старости песок струится строже

и серебро по кремнию длинней

он слово дал и возвратится к ней

не тронь его он мой и мертвый тоже

свирелью ясеневой в три ствола

шепчи шопен мазурку или скерцо

все сбудется и правда не твоя

умолкнет мозг но не затмится сердце

сестра не жертвуй зрение бельму

ты вслед теленку а за мной все стадо

все станет в точности как я велю

или вернее выразиться стало

сам воду выдумал и сам плыви

но не пеняй что финиш очевиден

печален брассом след его в пыли

кто серебра и правды очернитель

я счет веду из неподвластных мест

где все исчезло

amat ergo est

не проси у природы примера

в приоткрытом проломе окна

две загадки однажды имела

не разгадана только одна

все мерцает как дождь или жемчуг

на траве и в развилке ольхи

косарей расспроси или женщин

ничего не припомнят они

покружи где прощается ветер

крен к оврагу и лес в разворот

разлюбившие больше не верят

но не с ними теперь разговор

с высоты все сбылось как хотело

тишина поднимает полки

наша смерть это женское дело

лучше нас понимают они

птичье беличье дробью по крыше

сердцу вырыта в дерне нора

тормоши мое время потише

не стучи костяная нога

командир метрономов и внутренний токарь тоски

чью марусю москва полмаршрута в метро пробирала

голова в галантир если правильно трогал мозги

поцеловано в лоб но сперва опали волоски

за работу перо а петро принимай панибрата

сизым ястребом оземь и в прорезь ворот норови

крут в фарфоре арфист поэтапно к природе бобрея

круглый гроб сладострастно стояли у нас ноябри

горб-то выпрямлен блин но в уста не протиснуть апреля

ветерком бороденки брезгливо заплещет хоругвь

мощен пращура хрящ но поэты на ощупь тщедушней

им пора не сезон жалко бродского нету вокруг

чтоб спросить с тебя кушнер

или кто-нибудь викинг хоробрый по-доброму я

подосиновик в цинке где панцирно мне и кольчужно

прямо райская прорезь но взору внутри ни хрена

так сияет жемчужно

а если я пел тирану как пленный дрозд

в тропическом сне где придворные фрукты зрели

пускай мне покажут землю где выбор прост

я пожил и в курсе какие возможны звери

даритель огня и вращатель тугих турбин

столь многое спас потому что многих убил

в долгу так давай теперь истребит тетради

не скажет неаполь ни мантуя где легли

над нами лимонные корки или плевки

в голодную глину мы и наши тираны

я верил что город вечен а он мираж

но что остается в грубых руинах раем

уже неизбежно коль вышел такой menage

a deux что на все века серебриться рядом

стремительный воздух в горло вогнал глоток

в наветренном времени прерван тот кровоток

кто в пепельных розах у ростр водружен на козлы

ни царских разъять ни себе царедворских уст

угрюм у дороги в порожних глазницах бюст

а в недрах берцовые накрест допели кости

напрасно брундизий мой греческий обморок зря

так смерть обессилит что скоро ни встать ни делать

под перечень плача кого заносил в друзья

триоль элевсина и все с геликона девять

у черной царицы сезонные циклы лиц

здесь цезарь узнает месяц он или принц

молчанье течет из гортани чья ночь в печали

но девять прощайте а прелести нежных трех

куда тебе данте и будь ты хоть герман брох

пора в колдуны и луча не затмить свечами

прими перевозчик латунный обол с языка

хоть выколи тьма но булавочный глаз диода

двоится внизу или лопасть костра высока

я сам раздувал где пылает с тех пор дидона

простимся на пристани здесь присягнем сестре

вся пряжа речей обрывается в этом костре

порожняя тара в обмен на сердца и рассудки

безглазые ляжем в стеклянную пыль и траву

отныне и мне и ему остальную страну

черед населять бесконечные сутки

таки недолго думал и солгал

дизайнер динозавров и моркови

а где же был он бля когда сигнал

с ньюфаундленда посылал маркони

молчал чингиз всей квантовой орды

сверхструн настройщик обойденный слухом

но обоняет ладана огни

за что бабло отслюнивает слугам

раз он молчит и я в ответ смолчу

не керосин же требовать к пожару

кто сочинил нам сопли и мочу

заслуживает отпуска пожалуй

хотя чингиз там впрочем ни при чем

мир сирота но в дамках обезьяна

стучи маркони чертовым ключом

подальше шли сигнал и адресата

пусть короток сеанс и черно-бел

но у распахнутых в забвенье ставен

как счастлив вечерами человек

что он при бабе и богооставлен

еще стакан и кажется споем

в такт вечным ножницам и веретенам

как люди мы на острове своем

счастливо найденном и обретенном

колонна надвое где пополам умора

недобегущий вмиг к ларьку или в метро

лучком увенчанный весь в черточках укропа

добыча вечеру а на просвет никто

но если обо мне как собралось казаться

чуть судорожней риск с пол-зрения назад

сквозь перстень пустоты ах небо в ней глазасто

всей радугой туда жаль облака слезят

на лопасть вечности не в фазе неотложка

зато не мешкает стремительной стопой

тень учредителя чье солнышко окошко

но не в который свет так верили с тобой

печально что пора куда котят топили

причина той воды кому она горька

что редко и не всем дано побыть такими

как тополь где метро и зритель у ларька

за пригоршню шмелей и суслика на стреме

все глупости снести и снова быть вчера

ведь жалко остывать в железной катастрофе

совсем не хочется но очередь пришла

вот возраст когда постигаешь дрожа

безжалостной жестью примера

что раз красота никому не должна

спасают неправда и вера

пусть птичкой помечено время с тобой

с кем речь приручали теснимы толпой

в земных казематах казенных

поднимется пламя из недр и трясин

но имя которое в сердце носил

отсутствует в списке спасенных

поднимется голос но тверже молва

любого любителя петь из горла

полезней молчать и молиться

в кривой перспективе не вечно равны

текущие в город шеренги травы

и рим провожающий китса

ура с коромыслом к реке на ветру

чуть птичка в графе то и коршун вверху

потрепанный блок над непрядвой

какие там кони и скифы в пизду

гранитные бабы пешком по песку

вся смерть получилась неправдой

так тяжко намолены эти места

скорее бы стала планета пуста

своим барсукам и косулям

ни эха в горах от позорных острот

лишь мраморных граций безрукий фокстрот

над греческим битым сосудом

немного осталось вот это и есть

зеленая бронза гремучая жесть

в огне монитор как бумага

короткий пробег без обмана

помнишь цинтия перно на петровке

где грустили мы ладонями к небу

но пропали с той поры как микробы

о микробах долгой памяти нету

собирались в трускавец или байи

бурным морем до тартесса и дальше

получилось только в лес за грибами

ночевали на малаховской даче

или в тушине ждала где привыкли

ревновала к молодым поэтессам

это желуди морские прилипли

к днищу сердца за последним тартессом

без тебя тут наши вышли в светила

за квадригой на подушке медали

встретил меммия в мундире эдила

в старину-то он не ладил с ментами

редко локоны впотьмах или губы

душный воздух навевает под старость

вечерами я ловлю тебя в гугле

в википедии найду что осталось

навещу лишь в годовщину наверно

за померием безлюдно и тесно

ни перно тебе сюда ни фалерна

так квадратно твое цинтия место

вот и вещи раздаю скоро следом

будем буквами вдвоем и листами

где горели на ветру быстрым светом

и могли бы жить всегда но не стали

кто родился в день сурка

брюки вешает на стул

просыпается с утра

не умнее чем уснул

доля времени мала

воле короток лимит

ей судьба из-за угла

барабанами гремит

жизнь короткий ураган

буря в блюдечке чернил

то ли ницше угадал

то ли шекли сочинил

долго мебиус потел

очень мучился со мной

но не вышло как хотел

время выпрямить струной

спят медведи и ежи

кот немотствует баюн

спой бетховен удружи

про дорогу и баул

год не движется к весне

сутки в ходиках совой

мой грызун грызет везде

мой сурок всегда со мной

шумно дышит кинокадр

что-то быстро вроде гагр

там секвойи да изюбри стол с закуской на косе

это город санта-крус

ты анголец я индус

переводчица красотка с португальского на все

наша участь высока

но с дефектом языка

здесь пробел мироустройства дряхлой памяти упрек

там в застолье ты была

так причудливо мила

так печально знать отсюда

переводчица умрет

липко в воздухе мозги

раз без зрения ни зги

пополам кентавром время брюхо млечное вперед

под секвойями в пыли

оставайся и бубни

только небо лопнет только переводчица умрет

слизень в шелковом хитоне

речь слюна за ним на склоне

мало жизни до получки

выпростав худые ручки

переводчица умрет

был долгий дом напев простой луны

свечной нагар за столько лет печали

в потемках губы гнева и любви

так сбивчиво и быстро обещали

зачем один он был никто из нас

одолженная память просто милость

так воздух восставал так ветер гас

а жить на свете все не приходилось

родившись раз я поступлю как все

кто целовал и дождь с картинки вытер

пусть это будет девушка в косе

из паспорта который ты не видел

последний раз заночевать в плену

влюбиться блин вздымая ртуть под сорок

хоть кажется кто эти мы ему

который нам не возникая дорог

ты знаешь я пойду теперь сгорю

я собственно и раньше жил негласно

тогда возьми и где-нибудь в саду

так пристально под сливами так ясно

облако яблоко белый налив

острые челюсти леса хрустя

синим на горлышке пульс терпелив

в мякоти тела как дети друзья

мы ли посмертно повторно ежи

пасмурно в панцире устьями внутрь

не возражай постепенно скажи

в зеркале зев отраженью не пудрь

колется голос в подкожном зобу

каждое слово отважно в печать

писчебумажные на берегу

в бережный вереск сойдем отвечать

стороны света четыре куска

чуткая стрелка чей север в груди

утром ежиху прижать у куста

белое облако не уходи

в северный вереск весь ветреный путь

песни красавиц ура на войну

долго на свете я был кто-нибудь

или такой же влюбленный в одну

черная бабочка

ручки торчком

яблоко по лугу

белым волчком

какой внутри воспламенится свет

какая брызнет красота и слава

когда тому из них кто слева слеп

пририсовать глаза того кто справа

в количестве не менее чем двух

встречаются и существуют души

чтобы тому кто тщетно сверху глух

того кто снизу приаттачить уши

покуда воздух вертится бугром

отпущена нога на побегушки

кому в комплекте молния и гром

для детской должности в игрушки

слова кому я автором слыву

китайские и в сумерках раскосы

давай прижаться к теплому слону

и молча греться слизывая слезы

все перепуталось и некому обнять

короткую в колготке ногу

все перепуталось и сладко обонять

капуста родина ей богу

и ты душа кто вышел посмотреть

на улицу и улыбнуться постно

большим кто прежде жил но это смерть

теперь ее бояться поздно

наутро на смертной постели

приснятся в последней стране

красивые листья растений

укромные твари в траве

свинцовым затылком в подушку

следить целиком отболев

как странника сонную тушку

съедает задумчивый лев

недолгая в лютне соната

к луне вековое лицо

такую картину когда-то

рисует художник руссо

так жалобны кошки и люди

секрет этой жалости прост

у них обагренные руки

мечтательный по ветру хвост

поэтому люди как дети

их совесть стремится к нулю

других бы придумать на свете

но все-таки этих люблю

я сам этот странник усталый

босые ступни без стремян

но стоит расслабить суставы

как тут же с костями съедят

подбив свои пени и льготы

спасибо светилам втроем

что времени лучшие годы

я может быть кошкой провел

внемлите олень и волчица

что ссориться больше нельзя

нам только любить наловчиться

и будем навеки друзья

допустим природа прекрасна

забудем тревогу и стыд

а камень бессмертен напрасно

хоть сам ни о чем не грустит

они существуют но сбивчиво и тайком

во времени где как лазанья мясо слоями

получилось вот что я вышел за табаком

а уже эти четверо в очереди стояли

у ларька разживиться или их вроде шесть

деликатно алели глаза зеленела кожа

рапортую центру жизнь во вселенной есть

но искать не ищите ни на что не похожа

если верить тому что стряслось я приятно рад

вот качнулся навстречу сам капитан со стаканом

от лица всего старопрамена здравствуй брат

или ты сестра или что там у вас под скафандром

мы сыны кислорода и в образе шерстяном

уроженцы тундр но от космоса аж больные

наберу брюссель заходите все вшестером

или все-таки четверо где же два остальные

от кита и кентавра виден мой огонек

свет надежды и даже когда лежал простужен

я врачей убеждал что разум не одинок

но грустил не веря что разум кому-то нужен

как тасуются карты или слоится фарш

я обрел у ларька сиреневых и ушастых

просигналим рогликом и к андромеде марш

напролом но чтобы не загреметь в участок

за других на умственном не надорвись труде

старопрамен кругом перегрузки с утра тройные

вызываю центр триколор в трехпалой руке

звездолет за нами на пльзень вперед родные

пой иволга зачем она боится

что воздух зол и звук не состоится

свисти листву от грусти отвлекая

нам жалобно что желтая такая

как вовремя на перешейке лета

невелика но с крылышками флейта

отвертка тайны в колтунах и кронах

в поля бинокля вписанная птица

за кадром в астматических воронах

где наша жизнь назад не повторится

вся в желатине в зыбкой протоплазме

зов черных губ и бледная ключица

я прошлое уговорю случиться

но будущее согласится разве

киномеханик в фонаре стрекочет

там голос нем и все движенья мимо

зачем она молчит и петь не хочет

над тишиной подвешена незримо

где в трещинах кому судьба щедра

то иволгу навеет то щегла

с треском осыпалось облако как потолок

еще ни в чей не зачислены каталог

безымянно брызнули звезды в канун восхода

поперек горы вибрирует нить раскола

и смысл умолчания изобличает ложь

словно сельдь в рассол серебристо со дна морского

в зените дрожит занесенный нож

нелюдские в пустыне искривлены голоса

вся гора горит испаряется в небеса

отсюда ближе к которому кровь по нраву

и в живых держащему жалобных жертв ораву

кто сорвется в крик мигом молнией укорять

райский сад но кара проста за потраву

в кулаке костяная тверда рукоять

солнце солоно или блестит лицо в поту

весь от веры продрог но в гравий упер пяту

перед тем как по горлу дай рассмотрю насечки

это мы верблюды и чуткие человечки

точно точки тире на недолгих песках пути

наши тщетные женщины белые наши овечки

но по лезвию теперь не пройти

жизнь почти увенчалась что он в нас изменил

недоединокровный полубрат измаил

не из тех кто гарью на рукояти вышит

горячо надо мной прощальная бронза пышет

бестелесный голос охрип говорить отцу

отпусти покуда живьем а зарежь овцу

и овца подошла но он не слышит

кашлянул в интервале велящий глотая смех

здесь тропа на треблинку еврей один на всех

инструмент с костяным набором и смерть огромна

деревянная радуга охрой и хромом бревна

мы столкнулись на острие ни осла ни овна

вот овца подошла но и та ни в чем не виновна

ей ведь тоже отняли голос она одна

попусти зодиак застегнуть ожерелье года

так и выкосит бронза весь присмиревший гурт

на окраине мира где меркнет граница горя

звезды наших кибиток наших юрт

я вас любил любовь еще вообще

я к землякам вернусь и к землеройкам

в их сводчатые дачи чернозема

или другое место подберу

как древний богатырь на перепутье

у надписи abort retry ignore

или не я а кто-нибудь из них

пока пустые проницал сердца я

вас заточил в одну из вечных книг

и умер в ней смеясь и прорицая

или не вас а грустную вон ту

что прорезью в строке как запятая

о ней уже не спеть когда во рту

отговорила рыбка золотая

но alt-control-delete и вот обратно

с повадками подводного щегла

летит виляя хвостиком опрятно

такая маленькая и жива

по краям крапива

слизня липкий след

черные стропила

искры на просвет

море мокрой пыли

с прежними людьми

коротко любили

глубоко легли

где гроза напрасно

в облака звала

молния погасла

на земле зола

истекут мытарства

через пару лет

раздадут лекарства

привезут обед

тихая палата

хриплая мольба

здесь была когда-то

родина моя

мозг ослаблен силлабическими стихами

играй аллерген если тополя пушисты

у ларька на взводе боевые стаканы

по лицам видно что наши а не фашисты

качнись упасть и ветер подстилает вату

лежи поперек лета впереди недели

кому невмоготу передай стакан брату

он предан делу чтобы ряды не редели

природа в борьбе ради маковой росинки

вот и глотни все же человек а не робот

пей пока наливают принесут носилки

отвезут сделают укол быстро зароют

для чего пчелы утром покидают улей

для того ларек на углу возводят людям

раз у колькиной людки воробышек умер

за воробышка по глотку и все там будем

мы стоим у ларька в тополиной метели

летят брызги времени столетия что ли

прежних не узнать чьи черепа облетели

но когда умираем не чувствуем боли

потому что сущее только мнится телом

жизнь лишь подобие инсулиновой комы

а душа воробышка летит за пределом

и мы кажется тоже но не знаем кто мы

когда ты умер в старину

ты взял меня с собой

нащупать вместе слабину

истории самой

я взмыл пространство теребя

где звезды как цветы

но рядом не было тебя

взаправду умер ты

летела темень как стрела

внизу горел кристалл

где человеком был сперва

но быстро перестал

тоскливо в космосе совой

где мысль едва светла

зачем ты взял меня с собой

и умер без следа

утечка сердца и тепла

в последней из плотин

но брешь заделать без тебя

я не смогу один

в очах отсвечивает ночь

где мы наперечет

и в ней дыра откуда прочь

история течет

обещали всю ночь молотки что на площади плаха

любопытные люди пришли в предвкушении страха

сухопарые матери их постепенные дети

убеленные старцы чьи дочери матери эти

день покупки воздушных шаров или сахарной ваты

старцам лучше покрепче но дети пока маловаты

перед тем как с телеги сгрузить кому песенка спета

на помосте прелат в маскарадном и член горсовета

то-то празднику рады ребята и матери тоже

им возможно и жалко слегка но забава дороже

каждый житель в толпе понимает похожие чувства

только солнце в глаза только синее небо до хруста

если брат им по праву терпи и не требуй ответа

это люди такие других не рожали от века

и не жалко для них приупасть под тесак на колено

если правда потом чтобы больше нигде не болело

точней и недоверчивей чем ты

я постигал беды скупые свойства

конструкцию преступной простоты

сквозящую в пазах мироустройства

в стране где одиночество лютей

но иночества подвиги похожи

я постепенно так простил людей

что стал бы с ними говорить без дрожи

там вызубрив законы волшебства

проверил я сложив слова и числа

как возникает ум из вещества

и мог бы тоже но не видел смысла

мир оставался пуст лишь ты одна

в кривой решетке света из окна

существовала на садовом стуле

навстречу ночи и впотьмах потом

листала книжку патнема о том

что я не человек а мозг в кастрюле

там на заре взамен тебя верна

неназванная плакала вина

ничья из нас она жила снаружи

я заклинал всех чисел имена

чтоб лучше спать но бодрствовал все хуже