так поздно лег взахлеб стихи листая

а если спал то шелестел во сне

проперция элегия шестая

вергилий где дидона на костре

почти парсек переступивший гений

как древний шелест звезд и не пойму

сквозь муравейник тусклых поколений

что мне вергилий или я ему

дидона ли зачинщица пожара

в слезах что снова к пристани пора

где делия веками провожала

поэта в елисейские поля

строка не вещество но в грудь кольнула

заря желанных глаз румянец скул

как будто вечный воробей катулла

вчера в ладонях лесбии уснул

уснул и я проснуться в древнем риме

тень портика и вещий воск в руке

в стране где павший говорит с живыми

на рвущем сердце мертвом языке

зима вздымала лапы над тайгой

над волчьим волоком по обь в походе

где леденел весь ум не по такой

скупой судьбе не по такой погоде

в стеклянных поймах ворохом ольха

сплошь ненцы в малицах из недр тюлени

короткую страницу из огня

с анамнезом я выхватил в тюмени

или в надыме птицы этих стран

нехороши и существуют мало

и я решил уехать в казахстан

там лето наступало

стремглав сквозь хриплый воздух иртыша

страна была тогда одна со всеми

в жару несложно если не дыша

но жить в особой солнечной системе

спасала дружба с девушкой тогда

из ссыльных полек с полоумным дедом

кто в самый зной была в руке тверда

на танцплощадке и спала с кастетом

спала со мной кто голоден и гол

ученый червь в чужой на вырост коже

там жил бахыт там расцветет ербол

но это будет позже

и я спросил которому тогда

все искреннее обнажал геройство

где подлинная родина слона

а он молчал имея это свойство

все пропадом мне без него присущ

скитальчества неизлечимый вирус

я полюбил существовать как плющ

где ветром выбросило там и вырос

вселенная саванна для слона

трава растет и хобот в кольца вьется

до той черты где время как стена

стоит и остается

когда существуется просто

и степени зной наберет

нам тикает в роще устройство

для перечня лет наперед

детдомовка в дебрях таится

воровка чужого тепла

молчи лаконичная птица

я все посчитал без тебя

как жалко что эти просторы

и нежное небо на взгляд

под звуки кастрюль и касторки

нам скоро покинуть велят

чуть свет убывать неохота

где чаша любви неполна

но если закончилась нота

то значит настала пора

пускай неумело любили

последние вспомнят мозги

какими хорошими были

и не были все но могли

прогулка трехлетнего брата

военная повесть отца

судьба на суку и перната

всегда из чужого яйца

звени золотая подкова

прощальное сердце в шелку

не надо ку-ку никакого

я сам про себя прошепчу

марко поло долго жил в поднебесной

год в любую сторону если прямо

впал в фавор и стал фигурой известной

всем наместникам от манчу до аннама

а потом в европе военный узник

все не мог решить это смерть или снится

да возьми пособи грамотей французик

описал со слов в генуэзской темнице

как курьерские кони храпят по стойлам

наготове и как на войлоке колком

пировал хубилай в ханбалыке стольном

в тростниковом дворце перешитом шелком

он теперь на поруках где дом и дожи

но и это и это фантомы тоже

пролистай наугад хоть до той страницы

где клевреты в сапфирах ползком к помосту

где с речное русло размахом птицы

промышляют слонов на прокорм потомству

там привозят пряжу из уйгурстана

что не вспыхнет в огне за билет бумажный

или вспомни когда погребают хана

кто завидит кортеж погибает каждый

вот лагуна и город по кромке блюдца

как отрывисто время пространство голо

певчий голос в мозгу позовет проснуться

не вернешься умрешь вернись марко поло

пронеслось словно памяти не касалось

это правда было или казалось

что ж ты чертова память круги и пятна

распустила нить растеряла годы

неужели можно пройти обратно

в прежний рай миражей по огненной гоби

здесь палатки менял и с макрелью сети

там гроза и милость царского лика

недурна и венеция но на свете

нет столицы блистательней ханбалыка

одолев гангрену и долгий голод

в долг глазам пока глазеть не устали

спозаранку войти в невозможный город

где прозрачны хребты и ручьи хрустальны

запах смерти но жизнь обжигает ярко

собирайся в путь

возвращайся марко

абеляр элоизе вот что спешу напомнить

из пустого ковша порожнего не наполнить

если взять утомленных пеших в зной у колодца

то что было уже к тому и прибавится столько

только тем кто не станет пить вода достается

но умножится жажда тех в ком все пересохло

в честном диспуте праздную спесь одолеет самый

терпеливый и чистому сердцем весь мир отчизна

без труда обойдет капканы универсалий

кто стоит на торной дороге номинализма

ибо истина отпрыск упорства а не каприза

вот что следует помнить дитя мое элоиза

элоиза в ответ абеляру спасибо отче

я могла бы сама но у вас получилось четче

я вчера у часовни для вас собрала ромашки

потому что другого подарка найти не в силах

жалко мать-аббатисса нашла в рукаве рубашки

раньше было их больше но не таких красивых

и еще я писала по-гречески вам записку

но сестра донесла и велели впредь на латыни

а латынь проста не пристала такому риску

как нас жаль что мы перестали быть молодыми

раньше я гуляла и дальше к ручью и вязу

там теперь собаки с мусорных куч с цепи ли

иногда я плачу но это проходит сразу

ваши мудрые письма меня почти исцелили

если трезво взглянуть пожилые ведь тоже люди

даже если погасли глаза и обвисли груди

даже если рассудок прочь от беды и скуки

почему они что они сделали с нами суки

годы воды нарастая несла весна

луковым древком пела в реке плотина

следом стелилась по небесам тесьма

инверсионным и воплем локомотива

место где пристально рос и светил в окно

бедных предметов недоуменье вдовье

силился стиснуть множество их в одно

пусть не единство пусть от силы подобье

смысла и слов описать интерьер тюрьмы

город в грозу но в мозгу у меня внутри

боль постепенно где прожита не страшна

меньше вещей небольшая вмещает старость

с той стороны видней что весна прошла

город просохнет но столько воды осталось

бархатны бурые перья над тростником

боль серебрится любовью на стебле тонком

срезать простой свисток и сыграть на таком

не получалось когда начинал ребенком

темные плавни не подлежат ножу

в лодку котомку потом поплыву поеду

только налажу лиру и расскажу

как я желал и не смел одержать победу

тем кто уже не возьмет ни пера ни копья

и никогда не вернется таким как я

ночью в черную дверь непривычно привинчена ручка

но ручьями стожары и перистый светел убор

в перерыве грозы отвечай человек-почемучка

ученик сентября чтобы осени в очи в упор

здесь на твердую голову все аксиомы системы

понимать и кому так коварно планета кругла

плюс на минус в мозгу расскажи электричество где мы

чтобы бережно знать если выхода нет ни рубля

сквозь молчание спящих сверчков возле черного хода

различать пустоту и пульсаров прерывистый свист

ты один в этом квантовом сне остальное погода

признавайся погоде скажи молодой гармонист

им бы всем по уму только сердце всегда настигало

быть бы богом над ними недолго до полной луны

до стожар расстояние страсти но милости мало

потому нас так меньше чем если бы все по любви

свет обеих медведиц и млечная их чечевица

сговорились пасти до зари у калитки козла

здесь попробуй умри а потом допроси очевидца

вся природа глядит никогда не отводит глаза

внимательное утро вой трубы

из противолежащего окна

распарывает кроткий пражский воздух

там ученик оттачивает гаммы

слюноточиво и труба хрипит

стоит суббота но внутри рефлекс

велящий спящему из койки мигом

и быстро быть к чему-то начеку

так исстари диктует трубный рев

чья окончательность и непреложность

впечатана в наш генный код о чем

еще две тысячи тому камлал

завшивевший всемирный сумасшедший

на патмосе

                  иное дело флейта

особенно в комплекте с барабаном

она поет о долге и войне

о жертвенности жизни в зоне риска

и смерти без которой жизнь софизм

на севере где лучшие из нас

сошлись испить шеломом из литани

но голова в крови и кровь в воде

из нас кто вместе штурмовал бинт-джбейл

юнцы вчера из тиронут во цвете

и в шрамах прежних браней мелуим

сыны цахала ратный сбор иуды

ревнитель храмовых руин почти

повержен

              из-за черного евфрата

где газ геенны бьет из-под земли

восстали гог с магогом и пылает

их мстительное сердце маслянисто

еще чуть-чуть и флейта захлебнется

умолкнут барабаны на холмах

где в бок приняв коварный дар сармата

горит меркаба

                     в иерусалиме

есть кладбище текущее в кедрон

участок словно в сохо лофт ценой

здесь трубный глас услышать будет проще

имущим если флейта замолчит

но бородатым здесь не по карману

презрев корысть и возлюбив закон

бородачи всегда идут к стене

по локоть вьют ременные жгуты

и плачут и кричат шма исраэль

но тот кому они кричат не слышит

он к их мольбам оглох в тридцать восьмом

от битого стекла

                           поет труба

и мы соображаем без труда

что это голос вещего шофара

будить того кто угрожал воздать

а если так то хорошо бы знать

кому в зачет награда или кара

он обещал вступиться в этот раз

но он оставил нас

оставил нас

шумно вздохнуло чудище и отвечало

рассуди сам по науке если философ

в термодинамике есть второе начало

и число ответов меньше числа вопросов

вот на эту разницу и живем с супругой

с утра наличных ноль но на кон ставлю смело

пораскинь чем бог над этой правдой сугубой

и взмахнуло лапой и убило и съело

жалко ослепнуть в зобу не прозрев ни разу

плохо кончить век дичью без избытка знаний

человек не чета идеальному газу

раз передний ум тормоз не вывезет задний

страшно когда среди природы постепенной

суслик пополам плугом с небес камнем птица

тепловая други мои гибель вселенной

по ту сторону шанса налить-похмелиться

домик допустим в коломне за вином прямо

ответ или-или судьба обыкновенна

здесь кто папу зашиб кому дала чья мама

вопрос не острый не австрия чай не вена

взыграет на солнце льдинкой прозвенит фикса

о берега стакана и в путь ко второму

а какие и гибнут то не в пасти сфинкса

с константой больцмана на устах в дар харону

друг сергей или василий

как работа как семья

ты зачем внезапно синий

весь лиловый из себя

завела невзгода в угол

горе грянуло бедой

видно поздно я надумал

побеседовать с тобой

а спросить хотел всего-то

сердце совестью грызя

как семья и как работа

но теперь уже нельзя

ты обиделся наверно

нынче скромно словно мышь

или спящая царевна

в крематории лежишь

как же стал ты мертвым местом

был же голос и лицо

объясни хотя бы жестом

ты ли это или кто

очень слышать это мило

со слезами и слюной

раньше чаще надо было

разговаривать со мной

умирать светло и сухо

что вам поп ни говори

лишний визг не лезет в ухо

кашель кончился внутри

раньше жизнь была хреновой

больше зубы не болят

погорю теперь сверхновой

в трех минутах от плеяд

если снова спросит кто-то

из желающих внизу

как семья и как работа

я пошлю его в пизду

я и умер-то нарочно

выйти в звездные поля

но убей не знаю точно

это я или не я

располагает возраст мой к умеренности

и трезвости но твердой нет уверенности

поскольку срок тяну не по бумажке я

реален риск пуститься во все тяжкие

тогда для тех кто вслед растет и учится

изящного примера не получится

для малых сих кто с выдержками слабыми

прельщаться склонны коньяком и бабами

и мелкими окрылены победами

рискуют возомнить себя поэтами

затмения считать упрямо проблесками

стать мэтрами и даже где-то нобелевскими

лауреатами подобно бродскому

за что спасибо моему уродскому

характеру с ненужными поблажками

себе и беготне за всеми тяжкими

ведь это жуть в какое положение

ввергает нас порой воображение

кто камни тяжелил и руку правил богу

чтобы родней всегда и так звеня земля

кто зодчий всех зверей и сочинил погоду

увы что был не я

когда в безоблачной но за полночь гилее

так млечно теплится узор подложных тел

стоять и видеть сон что есть одна милее

какую ты хотел

на свете бога нет но к куполу крутому

прильни где невелик зодиакальный круг

в танцующий бинокль мы говорим плутону

прощай холодный друг

кто щерился без глаз от пристани кромешной

кто опускал во мрак беззвучное весло

теперь в последний раз мерцает под одеждой

нагое естество

простые проводы стакан и осетрина

кость компаса дрожит берцовая в окно

за тот предел где лжешь ни ты ни прозерпина

не властвуют давно

разбиваясь на векторы весь этот трепет и свет

унаследован слепо но к старости сны откровенны

безопасно с утра что надежды фактически нет

только фазы любви под хитиновым кителем веры

ты снижаешься в бар сигаретный сигнал на борту

сквозь обломки футбола и ветреной феи наезды

после третьей прозренье пора постигать правоту

той последней любви за которой не нужно надежды

пусть корыстна тем люминесцентней на девушке бант

дальше кончится воздух и свет отмеряют по кванту

мудрено горевать если в горле застрял акробат

отстегнувший под куполом веру и выбравший правду

клубы алого дыма из дыр задубевших аорт

или если к последнему преображенью готовы

мир прозревшим проезжим кто девушку примет на борт

и швейцарам в шевронах в ночи отдающим швартовы

нынче третья попытка так прыгаем наверняка

в этот желтый манеж где такси прорубают орбиты

небо с беличью шкурку пока нам любовь велика

и кукушкины сестры в гнезде позади позабыты

вот кровать на ней подушка

тень струится с потолка

дело к вечеру подружка

я спою тебе пока

наша бедная каютка

аккуратна и мала

не горюй моя малютка

уплывем и все дела

птицы бледные как будто

рыбы грустные в воде

никому не видно пункта

назначения нигде

все явления природы

прочь словами на губах

спят отмучившись микробы

в очень маленьких гробах

спи уткнувшись в бок подушкин

если по сердцу процесс

мчится пушкин вьется пушкин

но всему придет дантес

даже нам с тобой малышка

носом в теплое плечо

сказку на ночь где же книжка

не написана еще

остаются неизвестны

жертвы ядерной войны

все мои простые песни

все безумные твои

он карточку вынул с покойным отцом

селедку соленым заел огурцом

румянцем подернулось рыло

ну слушайте значит как было

покойный папаша он здесь как живой

был тверд арматурой но слаб головой

и выставил грабли на память

чтоб часто в колодец не падать

смотрели по ящику поле чудес

потом припустили трусцой через лес

там звезды в глаза как булавки

спиртным разживаться у клавки

ответь мне украйна и туркменбаши

на что нажрались на какие шиши

в избе где ни лука ни хлеба

метни-ка селедочку слева

бежим себе значит внутри аппетит

а сверху стрекочет оно и летит

на русскую землю садится

вся в зубьях железная птица

выходит зеленый ушами пушист

на морду нормальный немецкий фашист

а может вообще штурмбанфюрер

аж чуть с перепугу не умер

родитель хоть был не философ но храбр

без слова зеленого хрясь между жабр

но чем-то сверкнул этот житель

и в пыль разлетелся родитель

тут я спохватился но сразу облом

другие фельдфебели в сотню числом

отделали вмиг как хотели

и в свой израиль улетели

я пыли отцовской с пригоршню собрал

чтоб знали в милиции что не соврал

такая стеклянная вроде

в стакане держу на комоде

чума ты очкарик глотай по второй

за то что папаша народный герой

зеленым позор анашистам

и всем оккупантским фашистам

печально икая он кончил рассказ

и рылом надолго в капусте увяз

пока расширялась большая

вселенная сну не мешая

чтоб ничком в это зарево речки с угрями внутри

черный гриб-ночевик и бычками по обручи бочку

раз кукушка-норушка твое остальное умри

весь измучишься жить если впредь пропадать по кусочку

тускло дневи во мрацех так выспать из плеска весло

перечислить в сопращуры иже зареза редедю

что ни утро то в чуни с которой ноги повезло

фотокарточку квасом всердцах и в ягдташ по медведю

шустро блядина речка но каждому жидко в конце

будто блеклое болдино бородино и непрядва

вальс в лесу из отверстий фальцет о татарском отце

столько мужества и торжества хорошо что неправда

то ли марш нереститься в залитые квасом луга

из медвежьей икры набежало героев и ладно

вся кощеева хунта и ты дорогая яга

разве я себе тихо сиди или жуй меня жадно

кто стрелок в соловья или голову в пах попинал

стихотворно восславлен илюша ты помнишь алеша

только здесь неудобно откуда понятен финал

фотошопом пейзаж перекошен и стязи падоша

на руслане росли в ковылях на людмиле

чуди с водью в ботве учиняли отлов

а чужих чародеев уволь не любили

тут своим не наплотничать дыб да колов

лейся в песне содом если в сердце гоморра

но чем шире душа тем темней города

бей своих чтоб чужие на борт черномора

то-то ряби в очах и в руке борода

тридцать три из трясины в торфянике вязком

в пользу мужней науки жена сражена

булаву в чистом поле на голову с лязгом

раньше думал такой а потом не нужна

с фсб на васильевском спуске в повозку

больно все напоследок русалку хотят

и баюн ваш ученый пейсатый в полоску

пусть попляшет покуда мы топим котят

расстилайся славянская в банях услада

близко музыка сфер репродуктор в метро

спой нам оперу глинки о брани руслана

с головой если сердце на рельсах мертво

вот на линованном листе письмо

теперь таких не пишут сразу в аську

и в скайп с ушами шасть и ну трещать

а тут листок буквально из бумаги

его с проклятием или мольбой

бывало сунешь в щель и долго ждешь

прощения или разрыва в кровь

молчишь в уме взаимно с адресатом

потом ответ но ты допустим умер

или сменил внезапно пмж

с натужным скрипом повернулся шар

в пространстве и обратно не вернется

и вдруг смотри одно из этих желтых

дошло сюда но я отнюдь не тот

кому написано и раз пятнадцать

я сбрасывал хитиновый хитон

седея и мужая отраженьем

теперь читаешь и даешься диву

как боль его бледна и гнев нелеп

он был тогда поэт и мы дружили

я отвечал из сенеки цитатой

из утешенья матери я знал

он мне ответит превзойдя размолвку

но повернулся шар и он ушел

во мрак струится школьная линовка

на ней вселенная висит неловко

где встретиться вовеки не смогла

с его проклятием моя мольба

чуть ночь и часовые стоя спят

тебе впотьмах меня понять нетрудно

где в точности я источаю смрад

молчу ничком в пыли и пахну трупно

сверкнула бронза белый свет погас

пора бы погребальные услуги

ни шороха не будет кроме нас

вороны в ступоре и псы уснули

пускай креон с три короба наврет

повергнув в трепет хор и корифея

здесь только ты мне город и народ

куда неверной кровью багровея

звенит от семивратных стен верста

кому была так велика всегда

когда лежишь и шлем пернатый пуст

единственный для тени собеседник

опарышей самозабвенный хруст

вороний грай в листве маслин соседних

твоя страна соломинка в костре

не родина а родинка простая

на треснувшей от жара кожуре

пока внутри слышнее шум распада

теперь не пленник тела и тепла

останься гибель небольшим ушибом

пой ненависть как я люблю тебя

которая сейчас придет с кувшином

пролить вина поговорить во мгле

со мной и кротко повисеть в петле

встань мертвая моя пора домой

нам истлевать в любви а им на плаху

ты не отринула что было мной

за то что я погиб и дурно пахну

мы верные потомки тех живых

как плоть твоя нежна моим фалангам

теперь не он а я тебе жених

на ложе звезд в забвении прохладном

как ослепительно судьба проста

с изнанки всех земных отчизн и родин

где труп твой брат тебе и тем свободен

что скован цепью кровного родства

и если ты осталась у меня

как радостно что рано умерла

отстрекотала в полночь речь

досказаны все сказки

настало время поберечь

голосовые связки

еще губами шевельну

но воздуха не двинут

и можно слушать тишину

откуда голос вынут

снаружи город и семья

шарманщица разлука

а в голове была всегда

дыра без слов и звука

душа согласна осязать

она увидеть рада

но то чего нельзя сказать

ей пробовать не надо

так много нашумели бед

что жить на свете жалко

у тишины обмана нет

не тронь ее шарманка

когда погаснет гул молвы

как в песне гайдна свечи

мы вспомним все что не могли

доверить прежней речи

тем повелительней ответ

хотя вопрос напрасен

что мир молчащий слову вслед

так пристален и ясен

человек продолжается в детях

для наставника честь ученик

у меня получается в этих

ложноперистых и кучевых

если следуют правилам жанра

айвазовские в небе валы

никакому живому не жалко

до костей состоять из воды

краток срок и параграф при этом

предусмотрен в уставе творцом

хоть и был минеральным предметом

но из гроба восстать огурцом

будь ты пушкин собой или кушнер

эвкалипт или ягель какой

по условиям найма допущен

сбыться облаком или рекой

за пределами граней и линий

с ремеслом уравняется дар

если зависть слипается в иней

то любовь превращается в пар

от любви не останется пользы

но и в зависти нету вреда

лишь прольет равнодушные слезы

над землей грозовая гряда

кто любили меня по способности сил

или просто терпели как трудного брата

от души бы себя хоронить пригласил

если без вариантов и смерть это правда

я бы взял их туда где теряется нить

где скоблят на столбе недалекую дату

и ни трости надломленной не преломить

ни курящийся лен угасить кандидату

там всегда спозаранку команда дружна

размотали веревки нарезали дерна

потому что пиздец и в дорогу нужна

справедливая смерть если жизнь непритворна