– Маджонг – замечательная игра! – Меланхоличное замечание Старика Качалова было щедро пропитано ядом. – Мы принимаем решения, пользуясь неполной информацией и ошибочными предположениями, которые гордо называем интуицией. Например, в прошлой игре у меня с начала, с самой раздачи, была пара Красных драконов. Естественно, я их держал в ожидании третьего Красного дракона. Получил я его? Нет. Потому что Зеленый Фирштейн держал такую же пару и питал столь же несбыточные надежды. В результате маджонг собрала Сонечка. Хотя, прямо скажем, маджонг она собрала хилый и ущербный.

– Чем это мой маджонг такой ущербный?

– Последовательности… Я никогда не опускаюсь до последовательностей.

– Потому ты и сидишь с бесполезными драконами. А я предпочитаю собирать маджонги.

– За маджонги, собранные из последовательностей, хилых пангов и без учета символического значения камней, я бы штрафовал. Я запретил бы их резолюцией ООН.

– Не в защиту Сонечки, – вмешался в спор Зеленый Фирштейн, – она сама себя защитит от кого угодно; просто ради справедливости: если хочешь полной информации – играй в шахматы, там все открыто.

– И я не в защиту Сонечки, – подключился Толстый Барселона, – но в защиту маджонга. Мы живем точно так же, как играем; информации нет, а та, что есть, неполная и ошибочная. Так вот, опираясь именно на нее, мы принимаем все решения. Вообще все, без исключения.

– И что? У нас хорошо получается? Тебе нравится результат?

– Последние восемь тысяч лет своей истории человечество принимает неверные решения, сталкивается с их последствиями, пытается исправить старые ошибки, делает новые и в целом неплохо себя чувствует, – пожал плечами Толстый Барселона. – Что-то похожее еще Тейлор заметил.

– Какой Тейлор? – заинтересовался Зеленый Фирштейн.

– Ну, какой… Тот самый.

– А-а…

– Нет, подожди, какой все-таки Тейлор? – не отпускал Барселону Старик Качалов.

– Тебе не все равно какой? Какой-то сказал. В каждом виде деятельности есть свой Тейлор, и он обязательно что-то сказал. В экономике есть, в технике, а в политике – просто толпы Тейлоров бродят, и в естественных науках наверняка какие-нибудь были.

– Есть ряды Тейлора, – подтвердил Зеленый Фирштейн. – Кстати, их использовали задолго до Тейлора.

– Есть гламурные персонажи Тейлор Лотнер и Тейлор Свифт, – пополнила коллекцию Сонечка. – И Элизабет Тейлор, конечно.

– Хватит, прошу вас, – взмолился Толстый Барселона. – К черту Тейлоров.

– Сам начал, – хмыкнул Старик Качалов. – Я хотел уточнить, может быть, это был Эдуард Бернетт Тейлор, автор эволюционной теории развития культуры. Он доказывал, что парламент, моногамия, капитализм, моральные принципы и унитаз придуманы, чтобы сделать жизнь лучше и приятней. Это если коротко.

– Капитализм и моральные принципы у него через запятую? – переспросил Толстый Барселона. – А как же «звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас»? Впрочем, ладно, не объясняй. Если этот Тейлор ставит моральные принципы и капитализм в один ряд, то лучше мне о нем и дальше ничего не знать.

– Чем тебе капитализм не подходит? Что, коммунизм моральнее?

– Нет. Коммунизм лживее. Капитализм отвратителен, а коммунизм противоестественен. А впрочем, они оба противоестественны, – подумав, добавил Толстый Барселона. – Только каждый по-своему.

– Я всегда знал, что анархист в тебе никуда не делся, – довольно улыбнулся Старик Качалов.

– Анархисты бывшими не бывают, – строго заметил Зеленый Фирштейн, который сам анархистом никогда не был.

– Еще как бывают, – вздохнул Толстый Барселона. – Чей ход?

– Они бывают бывшими в употреблении, – засмеялась Сонечка. – Ход твой, конечно, радость наша.

Глава четвертая

Пивной барон

– Вы что, хотите об этом писать? – удивленно переспросила Женю пресс-секретарь Чаблова. Она представилась Марией Антоновной.

– А что? По-моему, очень интересно. Разве нет?

– Конечно, – тут же согласилась пресс-секретарь Мария Антоновна. – Это страшно интересно, но… скорее для отраслевых журналов.

Если судить по голосу, Марии Антоновне было около восемнадцати. И она совсем не понимала, что интересного в технологиях пивоварения.

– Я уверен, что Чаблов расскажет о них так, что наших читателей невозможно будет за уши оттащить от статьи. Журнал пойдет нарасхват и люди в длинных очередях станут ночами записываться в очереди, чтобы ее прочитать…

– Да, конечно, – растерянно протянула пресс-секретарь. – Но Петро Тодосьевич так занят. Я даже не знаю, когда он сможет найти для вас время.

– А вы его спросите, – посоветовал Женя, – и узнаете. Денег мы с вас не возьмем, хоть это самая настоящая скрытая реклама. Но встречаться я готов только с Чабловым. Главный инженер, директор… – это все не то. Только Чаблов.

– Ну, не знаю, – растерянно вздохнула Мария Антоновна.

Через пятнадцать минут она позвонила Жене:

– Петро Тодосьевич сегодня не может с вами встретиться.

– Это плохо, – расстроился Женя.

– Только завтра утром. Не раньше. Завтра в девять.

– Ну что ж, придется потерпеть до завтра, – с притворной досадой отозвался Женя. Он рассчитывал, что встречи с Чабловым придется добиваться не меньше недели, даже предупредил об этом Рудокопову, а тут такая покладистость.

– Но есть одно условие. Обязательное. Вы будете говорить не только о технологиях. У Петра Тодосьевича есть важные идеи и концепции, которые он хотел бы донести до… – тут она замялась и, подбирая слово, замолчала.

– До народа? – подсказал ей Женя.

– Ну… В общем, да.

– Разумеется, – ухмыльнулся Женя, – донесем. Для того и встречаемся. До свиданья, Мария Антоновна.

«А зовут ее как дочку городничего, – подумал Женя, положив трубку. – Чтоб в таком возрасте попасть к Чаблову в пресс-секретари, без отца-городничего, пожалуй, не обойтись».

Дочка городничего оказалась невысокой и довольно милой шатенкой с ясно-голубыми глазами. И еще у нее была длинная коса, которая заканчивалась пушистой кисточкой. Время от времени она перебрасывала ее то справа налево, то наоборот – слева направо. И конечно, ей было больше восемнадцати, на глаз – лет двадцать пять, но голос остался почти детским.

– Очень хорошо, что вы не опоздали, – она посмотрела на часы, потом на Женю. Часы показывали без десяти девять, а Женя как-то чересчур жизнерадостно улыбался. – Петро Тодосьевич сейчас занят, но к девяти освободится и примет вас вовремя. Беседа рассчитана на час. Что вы так улыбаетесь?

– Настроение хорошее.

– Вы подготовились к разговору? – она вздернула подбородок. – Петро Тодосьевич не любит, когда журналисты не понимают, о чем спрашивают. И еще больше не любит, когда они не понимают, что им отвечают.

– Еще как подготовился – два дня без перерыва пил пиво «Пуща». И что важно, – Женя подошел к дочке городничего и шепнул ей на ухо, – ни с чем его не смешивал.

Мария Антоновна сперва возмутилась, потом рассмеялась, щеки ее немедленно вспыхнули, обещая живое продолжение приятной беседы, но тут открылась дверь кабинета Чаблова, и оттуда вывалился толстенный усатый дядька с внешностью международного журналиста Бовина. Дядька был в вышиванке, в отливающем сталью серо-зеленом костюме и с небольшим золотым трезубцем в петличке. Следом за дядькой вышел Чаблов. Они еще обменивались какими-то словами вроде: «Ну, бувай, Петро!», «Как только будут готовы документы, сразу же позвони!» и прочими обязательными для деловых людей знаками внимания, но Чаблов уже пристально и с нехорошим прищуром разглядывал Женю. Дочка городничего Мария Антоновна немедленно превратилась в пресс-секретаря, существо неодушевленного пола, и хотя потом все время была с ними, Женя тут же почувствовал, что остался с Чабловым один на один.

Президенту «Пущи» было что-то около семидесяти, но выглядел он на крепкие пятьдесят: короткий седой ежик, несильный, но свежий загар, неожиданно мягкие складки возле губ. Состоятельного человека разглядеть в нем было несложно, но угадать в этом пухлощеком дедушке одного из самых жестких бойцов на пивном рынке страны смог бы не каждый.

«Зато на коллекционера он не просто похож, – вдруг понял Женя. – Типичный собиратель старины. Не перепутаешь».

У главного пивовара страны накопился изрядный опыт общения с журналистами. Сначала он подарил Жене фирменную футболку «Пуща» и кепку «Пуща Золотая», потом собственной рукой налил в высокий бокал пиво «Puscha Lager» и собственной же рукой придвинул этот бокал к Жене, а бутылку поставил неподалеку. Потом он положил перед Женей пресс-релиз, отражавший успехи ЗАО «Пуща» в первом полугодии. Абзац, посвященный новым технологиям, был выделен желтым.

– Давайте немного поговорим о вас, – предложил Женя, отложив релиз в сторону. Он не собирался терять время на обсуждение технологий.

– Отлично, – тут же согласился с ним Чаблов. Было заметно, что ему эта тема близка и интересна.

– Чем вы занимаетесь в свободное время?

– В свободное? Воюю. Вот, смотри, – он быстро пересек кабинет, отодвинул ширму, прикрывавшую неглубокую нишу в стене, и включил свет. В нише висела большая рельефная карта Украины. Карта была утыкана флажками, в основном красными, синими и фиолетовыми. От скоплений флажков в разные стороны расходились стрелы войсковых ударов и контрударов. Под каждой стрелкой шли колонки цифр.

«Войну он, что ли, реконструирует?» – удивился Женя, подойдя к карте, но тут же понял, в чем дело. Флажки на карте обозначали предприятия и офисы Чаблова и его основных конкурентов: «Sun Interbrew», BBH и «Оболонь»; цифры возле стрелок – объемы продаж и поступления из регионов.

– Вот это мы, – Чаблов накрыл правой рукой скопление синих флажков на северо-западе страны. – Отсюда на нас наступает «Sun Interbrew», – другая его рука угрожающе поползла к центру, – а отсюда… подержи, – Женя с готовностью положил ладонь на позиции индийско-бельгийского захватчика на юге, – отсюда давит ВВН… Держи ВВН.

Женя положил другую руку на скопление фиолетовых флажков. Теперь он стоял почти прижавшись к карте и сам себе напоминал не вовремя вынутого из воды краба. Со стороны это, должно быть, выглядело забавно, но Чаблов, похоже, никакого комизма не замечал.

– Ты понял? – азартно продолжал он. – Возникла щель! И в эту щель, в незащищенное подбрюшье, по нам сейчас готовят удар. Но мы держим оборону и даже расширяемся, хотя, как видишь, нас взяли в клещи, а правительство смотрит на эту кровавую бойню со стороны и ничем нам не помогает.

– Так у вас все и без того неплохо: крепкое третье место, растете быстрее рынка… – Перед встречей с Чабловым Женя прочитал несколько статей на интернет-сайтах и примерно представлял себе, как обстоят дела на самом деле.

– Третье место… Зачем нам третье? Нам нужно первое. Вот меня тут спрашивают, почему бы «Пуще» не сменить форму собственности?.. Только что выступал один в этом кабинете. Перед тобой приходил… «Твои акции, говорит, будут торговаться в Лондоне… Ля-ля-ля… IPO… ту-ту-ту… IPO…». Будут! Только уже не мои. В Лондоне нас скупят – и пискнуть не успеем. Но «Пуща» – закрытое АО, и поэтому никто нас купить не может! Понял?! Не захотим и не продадимся. Вот так! И первое место в стране будет у нас. Вот так!

«Что-то увлекся он своими солдатиками, – подумал Женя. – Пора переходить к делу».

Но сдвинуть Чаблова с военной темы оказалось непросто. Женя спрашивал его об увлечениях, о том, как проводит он отпуск и куда любит ездить, что читает и какие фильмы смотрит, но после каждого вопроса Чаблов срывался с места и со словами «а я тебе еще вот что покажу» мчался к карте и токовал. На вопрос об увлечениях он рассказал, что строит стеклотарный завод под Луцком; об отпуске и путешествиях – о новых плантациях хмеля в Крыму; о книгах – про новую систему логистики, которая экономит им почти двадцать процентов расходов.

И только в самом конце, когда назначенный час уже истекал, а результатов все не было, отчаявшийся Женя задал вопрос, который Рудокопова разрешила ему задавать только в крайнем случае, но сама не смогла объяснить, какой случай можно считать крайним. Рудокопова оставила за ним свободу действовать по ситуации, и Жене показалось, что это именно тот случай, когда надо действовать.

– Я слышал, что этим летом вы купили в Германии какие-то интересные рукописи. Не расскажете о них подробнее?

Это было похоже на вязкий сон, на бессмысленный кошмар, в котором все повторяется с дурной неотвратимостью, потому что Чаблов опять, словно не услышал вопроса, соскочил со стула и рванул к карте.

«Да он издевается надо мной», – подумал Женя, глядя на пивного короля, танцующего у разноцветной россыпи флажков. Он быстро глянул, как реагирует на происходящее дочь городничего, но та старательно конспектировала речь босса, и понять, что она при этом думает, было совершенно невозможно. Наконец Чаблов отошел от карты, стал говорить медленнее, и Женя включил слух.

– …потому что все знают, мы продаем только свою продукцию. Ни акции, ни другие активы «Пущи», ни что-то еще продано не будет. Это важно. Обязательно об этом напишите.

Сказав это, Чаблов поднял руку и посмотрел на часы. Женя послушно выключил диктофон, собрал подарки и бумаги и направился к двери. Его час закончился.

Проводив журналиста, Чаблов вернулся к столу, взял чистый стакан, вылил в него из бутылки остаток пива, сделал большой глоток и пристально посмотрел на дочь городничего:

– Что он тебе говорил?

– Когда? – не поняла та.

– О чем вы разговаривали час назад, пока я был занят?

– Ни о чем, – пожала она плечами. – Мы бы и не успели, он только пришел…

– Ну, хорошо, – кивнул Чаблов. – Тогда вот что, Мария Антоновна, найди и пригласи ко мне Костю… Как же его по батюшке-то? Не помню… Константина Регаме.

– Он есть в нашей базе? – спросила дочка городничего, имея в виду базу данных партнеров «Пущи».

– Нет, в базе его нет, поэтому я и сказал «найди», – терпеливо объяснил Чаблов. – Это несложно. Его весь Киев знает.

– Он выдавил из тебя то, что ему было нужно, – Рудокопова постучала пальцем по диктофону. – Не ты из него, а он из тебя. Есть такой способ торговли, выматывающий, беспредельно нудный, он его лишь слегка адаптировал к ситуации. Давай еще раз послушаем последние двадцать минут, и ты увидишь это совершенно отчетливо. Найди, пожалуйста, то место, где ты спрашиваешь его о книгах.

Уже третий час они слушали разговор с Чабловым, обсуждали его и снова слушали запись. За окнами давно стемнело, и Женя едва подавлял отвращение всякий раз, когда в комнате раздавался высокий и резкий голос Чаблова, искаженный динамиками диктофона.

– Видишь, вместо ответа на вопрос он несет какую-то чепуху. А время идет. Он сразу решил, что ты пришел говорить не о технологиях. Кому они нужны, подумай сам? Но о чем? Ты почему-то задаешь не интересующие тебя вопросы, он это чувствует и демонстративно на них не отвечает. А время уходит. Время играет на него: ты уйдешь либо не раскрывшись, но и не узнав того, что хотел, либо задашь тот вопрос, который привел тебя к нему в офис. А решать, отвечать на него или нет, и если отвечать – что именно, будет уже он. Сомнений нет, он все время подталкивал тебя и наконец добился своего.

– То есть я где-то ошибся?

– Нет… Я этого не говорила. Конечно, ты не нашел какого-то яркого гениального хода, который заставил бы Чаблова отдать нам рукопись и долго благодарить за то, что мы согласились взять ее бесплатно, но что ж поделаешь… Чаблов сильный игрок и хитрый. Мы рассчитывали застать его врасплох, но не вышло. Это не страшно. Теперь ему известно, что его покупкой на аукционе интересуются, и он ясно дал понять, что рукописи не продаст. Из этого и будем исходить. У нас еще остается небольшое преимущество, хотя я не знаю, как его использовать.

– Что ты имеешь в виду?

– Он знает, кто ты, но не знает, кто за тобой стоит. Он не знает, кто я.

– Значит, Чаблов постарается это выяснить.

– Прекрасно. Итак, нам известен его следующий ход.

– А что нам это дает?

– Почти ничего. Я не собираюсь от него прятаться, хотя и предупредила организаторов аукциона, чтобы без моего ведома информацию обо мне никому не давали. Так что у него есть только один канал информации – это ты. Ты готов к встрече с представителем Чаблова?

– Почему бы и нет? Это даже интересно…

– Если честно, мне тоже, – усмехнулась Рудокопова. – Но сейчас действия на чабловском направлении – это чистая тактика. А чтобы не потерять темпа, нам нельзя забывать о стратегии.

– Что-то я нить упустил, – честно признался Женя.

– Не переживайте, коллега, – Рудокопова поднялась с дивана и направилась к стойке бара. – Все нормально. Это не ты нить упустил, это я взялась за новую.