Дата:Среда 5 мая 19.31
       От кого:angelo@nirvana.it
       Кому:rniogiudice@nirvaria.it
       Тема:Я и мой мотоцикл
 
      Мы с мотоциклом выехали из города и, сделав большой крюк, чтоб не показываться опять у Навильо-Гранде, выбрались на Виджеванезе. Я прикидывал, где меня возьмут. В Турине? В Казале? Наверняка раньше. Я бежал, но особой надежды уехать далеко у меня не было. Бежал, потому что так положено. Потому что какая-то часть меня возмущалась при мысли, что я кончу в тюрьме из-за типа вроде Джулиано Лаянки. Но инстинктивное бегство нечаянного убийцы длится недолго. По правде сказать, я даже не знал, куда податься, единственное, что пришло мне в голову, — бежать за границу. Ближе всего была Швейцария. Но там пограничники. Будь то Кьяссо или Аскона, Комо или Лаго-Маджоре — везде у меня потребуют документы. Им тут же сообщат, и меня задержат, это все равно что явка с повинной. Я твердил себе: сколько раз мне случалось ездить в Лугано без удостоверения личности и все обошлось, ни разу меня не проверяли. Я частенько забывал это самое удостоверение. Оставлял его дома, чтобы не потерять, а потом, когда оно могло понадобиться, его не было. И все же в тот вечер я решил не рисковать. Нет, только не Швейцария, — сказал я себе. И нацелился на Францию. Никакого тебе пограничного контроля, да здравствует Шенгенский договор, да здравствует объединенная Европа! А может, просто захотелось в последний раз увидеть Турин и долину Сузы. Интересно, на что похоже прощание? Уже давно я пробовал представить, что бы я сделал, узнай я, что неизлечимо болен и жить мне осталось всего два месяца. Наверное, сначала простился бы с друзьями — пригласил их на ужин и в конце, за десертом, взял бы слово, сказал бы им все и распрощался с ними. Потом я представлял себя в машине — наверху закреплены лыжи, это мой последний отпуск и я еду в горы, потому что, конечно, будет зима. Я говорил себе, что стал бы без конца спускаться по любимым трассам, самым трудным, самым живописным; катался бы с самого открытия до последнего мгновенья, когда сторож протягивает веревку и закрывает воротца, и у этой веревки стал бы упрашивать его, чтобы он позволил мне подняться на фуникулере последний раз, один-единственный, ну правда последний. Лыжи я, наверное, люблю больше всего на свете. А может, и нет, может, я так говорю для простоты. В своих бесконечных фантазиях я еще иногда представлял, что возьму двух проституток и попробую, как это заниматься любовью сразу с двумя женщинами. Но главное, думал, что растянул бы надолго вкус этого прощания, вкус, который, наверное, тот же, что и у жизни, только постепенно выдыхается и сходит на нет, как вкус жевательной резинки, когда жуешь ее слишком долго: слабее, еще слабее, а потом и вовсе исчезает, и тогда, значит, настает время уйти.
      Вот видите, господин судья, какой у меня на редкость жизнерадостный нрав?
      Об этом я думал, пока мы с мотоциклом путешествовали в сумраке Виджеванезе. Думал о прощании. Думал о Турине и о том, что больше, чем центра в стиле барокко, мне будет не хватать серых проспектов на небогатых окраинах, где я вырос. И потом мне недоставало бы гор, хотя горы есть повсюду. Я думал о прощании, словно Лючия в лодке, чувствуя себя последним дураком.
      На самом деле в тот вечер я думал и о многом другом. Знаете, господин судья, что езда на мотоцикле помогает думать? Ты как бы отделен от мира, особенно ночью. Вокруг тебя — ничего, только выхваченный фарами кусочек пространства, но если свет фар слабый, как у моего R-45, появляется чувство, что и под тобой тоже ничего нет, будто покачиваешься на черных волнах нефтяного моря. Внутри у тебя отдается вибрация мотора, вокруг шлема свистит воздух, и вот уже всякое лезет в голову.
      Треццано, Виджевано, Мортара.
      Я думал о том, как это я вдруг оказался здесь, на пути в Виджевано, убегаю в темноте, оставив позади себя труп, всего в нескольких десятках километров отсюда. Как случилось, что два года назад я был на самой вершине, а теперь качусь в пропасть?
      Два года, господин судья. Два года назад, в апреле, как-то в пятницу, я впервые увидел Эннио Лаянку, отца Джулиано, в его офисе на улице Мандзони. И пока я ехал в темноте, перед глазами у меня стоял его кабинет, весь в коврах и картинах, а в ушах звучал наш разговор: я помнил каждое слово так ясно, будто только услышал, так же ясно, как помню сегодня.
      О встрече мы договорились на предыдущей неделе. Он сам меня нашел.
      «Мы не знакомы», — сказал он мне по телефону, после того как кто-то голосом порнозвезды объявил: «С вами хочет поговорить доктор Лаянка».
      «Мы не знакомы, — начал он, — но вы наверняка слышали о моей фирме, «Мида Консалтинг», мы оказываем посреднические услуги. У меня есть к вам одно предложение».
      Тон у него был ровный, без всяких модуляций, решительный, но мягкий, будто шлепок мокрым полотенцем.
      В пятницу, как договорились, я в одиннадцать явился на улицу Мандзони. За это время я собрал информацию о «Мида Консалтинг», и все, кого я только ни спрашивал — консультант по финансовым вопросам, адвокат, поставщики, — сказали в один голос: в деловом мире это крупная величина.
      «Доктор Лаянка примет вас немедленно».
      Я тут же узнал голос порнозвезды, хотя серый костюм и низкие каблуки делали ее похожей на немку-гувернантку.
      Мгновение спустя я был в кабинете Лаянки-старшего.
      Не знаю почему, при виде его мне сразу вспомнился Микеле Синдона, но потом я решил, что такие сравнения не к добру, и сосредоточился на беседе.
      Он сразу перешел к сути, не то что я, вечно отклоняюсь от темы.
      — Крупная иностранная финансовая компания поручила мне подготовить все условия для успешного начала ее деятельности на итальянском рынке через Интернет.
      — Онлайн-трейдинг?
      — Да, но в новой форме, нечто большее, чем существующие ныне в Италии предложения.
      Я согласно кивнул, хотя ничего не понял, и он продолжил:
      — Естественно, первая проблема, которую приходится решать в таких случаях, — это секретность и безопасность передачи данных. Фирма, которую я представляю, располагает собственной сетью…
      Он походил скорей на старого заслуженного офицера, но о технических подробностях говорил как настоящий компьютерщик.
      — …но у этой сети в Италии есть еще не защищенные ответвления, потому-то мы и подумали о вас.
      — Да, я занимаюсь именно защитой, — ответил я, просто чтобы не молчать.
      — Вот именно. И насколько мне известно, у нас вы лучший, ваша фирма — самая надежная. Разумеется, у компании, о которой мы говорим, имеются собственные специалисты, но для итальянского филиала они ищут кого-нибудь, кому хорошо знакома специфика страны.
      Я подумал, отчего бы иностранной финансовой компании, у которой, несомненно, уже существует надежная система защиты, не использовать те же самые протоколы, вместо того чтобы гоняться за какими-то «местными особенностями». Но он продолжал:
      — Вопрос не только в том, чтобы предотвратить несанкционированный доступ к счету клиента и обеспечить конфиденциальность. Речь не идет об обычном онлайновом банке. Здесь требуется обезопасить множество взаимосвязанных операций, автоматизированных трансакций и по крайней мере три года следить за эффективностью системы. Вы понимаете?
      Нет, я не понимал, мне вообще так и не удалось многого понять. Я, например, не понимал, куда уходят мои деньги, что уж говорить о чужих трансакциях. Но, разумеется, ответил, что да, все, дескать, ясно.
      Он вытащил папку из картона, похожего на ткань, черную папку с белой наклейкой в голубой рамочке. На ней было написано «Гоген». Я подумал, что для финансовой компании это неожиданно поэтическое название и что красками таитянских пейзажей им хочется расцветить сухие банковские операции. Потом бросил взгляд на другие черные папки, сложенные аккуратной стопкой на необъятном письменном столе, и прочел имена Сислея, Тернера, Делакруа: каждое досье носило имя какого-нибудь художника, и имена художников окутывали покровом тайны названия фирм, делами которых занималась «Мида Консалтинг».
      Из папки «Гоген» он вынул бумагу и сказал:
      — Вот бюджет на три года, выделенный на обеспечение информационной безопасности, фактически — на оплату вашей работы, отчетность не требуется.
      Я подсчитал нули после семерки, которая шла сразу за знаком евро. Прикинул в уме, сколько выходит в лирах, потом пересчитал нули… знаете, как когда видишь на витрине какую-то вещь и не можешь сообразить, сколько она стоит. Я уже не чувствовал себя растерянным оттого, что не мог взять в толк, чего же от нас хотят: внезапно я понял, какая стратегия поможет нам защитить бизнес столь щедрых клиентов, а главное, знал — о чем бы нас ни попросили, за такие деньги мы это сделаем.
      Я был на вершине, господин судья. Немногим более двух лет назад я был на вершине.
      — Прочтите не торопясь это предварительное соглашение, — сказал мне Эннио Лаянка. — Мы увидимся снова здесь, у меня, на будущей неделе в четверг, в то же время. Вас устраивает?
      — Я переговорю с моим компаньоном и сообщу вам, что мы решили.
      Можно подумать, Марио стал бы возражать, можно подумать, он отказался бы от такого заказа. Я просто думал, что лучше не показывать нашу заинтересованность, нашу готовность принять предложение.
      Казале, Трино-Верчеллезе, Кивассо.
      До сих пор моему бегству практически ничто не препятствовало. Мне это казалось странным. Как ни странно, никто не подумал, что я заверну в Турин, как ни странно, никто не навел справок в автоинспекции, в отделе регистрации транспортных средств или где-нибудь еще и не обнаружил, что единственным транспортным средством, которое оставалось в моем распоряжении, был мой R-45. Странно, что нас с мотоциклом никто не искал.
      Время от времени приходилось останавливаться, потому что болели колени, мышцы ног, копчик. Все у меня затекало, я мерз. Тогда я приставал где-нибудь у обочины, в укромном месте, разминался и ехал дальше.
      Однажды мне пришлось заправиться. Я уже ехал по дороге, которая связывает городки у подножия туринского холма, — Сан-Раффаэле Чимена, Гассино, Сан-Мауро. Прямое шоссе, где полно автозаправок и почти всюду — самообслуживание. Я мог бы завернуть на первую попавшуюся, но каждый раз, сбавив скорость, проезжал мимо: слишком светло, слишком все на виду, слишком легкой добычей рискует стать спешившийся мотоциклист, который заправляется в полчетвертого утра. Наконец мне попалась заправка поплоше, освещенная не так ярко, как парадная гостиная. Автозаправка с одной-единственной неоновой лампой, которая к тому же мигала, и одной-единственной работавшей колонкой.
      Бензобак у мотоцикла небольшой, господин судья. Минута — и готово. И вот как раз за эту минуту успела подъехать машина, темно-синяя «альфа».
      И в ней четверо мужчин. Тот, что сидел рядом с водителем, и еще один из тех двоих, что сидели сзади, вышли и встали рядом с машиной, расставив ноги, массивные и крепкие, как колосс Родосский. Они смотрели на меня, и мои движения стали неловкими. Руки, в которых я сжимал насос, дрожали. Я думал, что этот насос, этот пистолет, как называют его в правилах пользования бензоколонкой, может заменить оружие. Можно облить их бензином и бросить горящую спичку. А потом сообразил, что спичек у меня нет, ведь я не курю. Ну и что с того: я чувствовал в себе готовность убивать. Вот это оказалось новостью: я убил и был способен убить еще.
      Хватит минуты, чтоб залить полный бак, но сколько длится минута? Минута — это бесконечность, если поблизости стоят двое в сером и заглядывают под козырек твоего шлема, чтобы обнаружить испуганные глаза беглеца.
      Бензин с шумом вырвался из бака, полился мне на штаны, на ботинки. Минута кончилась. Пока я прицеплял обратно пистолет, у меня из рук выскользнула крышка от бака и покатилась к стоящей машине. Я неуклюже бросился за ней, забавно дергая головой в шлеме. Крышка ударилась о колесо синей «альфы» и остановилась. Приблизившись, я заметил, что на приборной доске лежит жезл, какими пользуются полицейские, или карабинеры, или еще бог его знает кто.
      Так и знал, подумал я. Так и знал, что меня схватят.
      Больше я не успел ничего подумать, не хватило времени.
      Один из мужчин в сером нагнулся.
      Под распахнувшимся пиджаком я поискал глазами кобуру, там, где, судя по фильмам, ей положено находиться, — там она и оказалась.
      Человек выпрямился и с непроницаемым видом протянул мне крышку.
      Мгновение, господин судья, еще одно бесконечное мгновение — и меня и след простыл. В зеркале я видел, как синюю машину подогнали к колонке для заправки.
      Кто он был, этот человек, оставшийся на заднем сиденье? Ваш коллега, господин судья? Что делать судье среди ночи в сопровождении охраны в Сан-Мауро?
 
      После, когда впереди показались первые городские светофоры, мне стало страшно. Очень страшно.
      Нет, испугался я не того, что меня найдут и арестуют.
      Господин судья, я уже говорил вам, в тот момент арест оказался бы для меня в порядке вещей, стал бы самым естественным исходом.
      Я боялся потому, что впервые размышлял как убийца.
      С Джулиано Лаянкой все было по-другому. Там были ярость, ненависть, жестокость, озверение, месть, но никакого расчета. Но на этот раз — нет. На этот раз я готов был убить сознательно.
      Господин судья, я убийца, готовый убить, и не знаю, верна ли ваша теория воскресного утра, не знаю, хочу ли я, чтобы меня остановили и чтобы это сделали именно вы. Знаю только, что, несмотря на все сведения, которые я вам сообщаю, вам не удастся меня арестовать, по крайней мере не раньше, чем я убью снова.

       Дата:Пятница 7 мая 10.00
       От кого:miogiudice@nirvana.it
       Кому:angelo@nirvana.it
       Тема:Допросы
 
      Вчера я допрашивала твою мать. Уже во второй раз с тех пор, как возбуждено дело. Хотела бы я, чтоб она прочла твой вчерашний мейл. Те строчки в конце, где ты говоришь, что теперь стал убийцей и продолжишь убивать.
      Не беспокойся. Письма я ей не показала. Она хорошая женщина, твоя мать, мне не хотелось поступать с ней жестоко.
      Ты — убийца! Она в это никогда не поверит, даже если ты скажешь ей сам. Она так и не смирилась с этой мыслью. Твердит, что ты всегда был хорошим мальчиком, никогда не дрался, даже в школе или в приходском молодежном клубе. Психолог, наверное, сказал бы, что именно в этом твоя беда: подавленная агрессивность, не нашедшая выхода в общественно приемлемой форме. Я же оставляю за собой право думать иначе. К примеру, думаю, ты можешь лгать, покрывая кого-нибудь. Допускаю даже, что в этом самом белом «рено» ты был не один, более того, что за рулем сидел кто-то другой.
      Твоя мать была не в силах мне объяснить, как такое могло случиться. Честно говоря, о тебе она мало что знает.
      — Не понимаю, — твердила она, — просто ума не приложу. В Милане он стал важным человеком. Хорошо зарабатывал. Синьора, зачем же ему вдруг убивать?
      Она зовет меня «синьора», и от этого мне еще больше ее жалко. Похоже, прежде чем идти сюда, во Дворец правосудия, она ходила к парикмахерше. Чтобы не показываться непричесанной. К парикмахерше, не в салон. К парикмахерше, с которой они век знакомы. Та, наверное, пропустила ее без очереди, сделав остальным красноречивый жест: войдите же в положение, здесь такое дело. И те, конечно, рассердились, но только чуть-чуть, а потом, видя, как твоя мать ищет в сумке платок, какие у нее красные глаза и как дергается рот, на самом деле вошли в положение или хотя бы сделали вид.
      — Как же так, у моего сына были долги? Вы уверены, синьора?
      — Да, он сам написал.
      — Но тогда почему он у меня не попросил? У меня ведь есть кой-какие сбережения, я бы с радостью…
      Ты ей не сказал. Повел себя так, как нигерийки или словенки.
      — Наверное, ваших сбережений не хватит. Думаю, долги большие, несколько миллиардов, если считать еще на лиры.
      Она обеими руками стиснула ручку кожаной сумочки, и было видно, что от волнения у нее пропал голос. В конце концов ей удалось прошептать:
      — Азартные игры? Я покачала головой.
      Бедная женщина. Надеюсь, мне не придется вызывать ее снова, у меня такое ощущение, будто я ее пытаю.
      Уходя, она даже спросила:
      — Как он там, он не пишет?
      — Хорошо, — ответила я, — хорошо и скоро вернется, и тогда все выяснится.
 
      Почему твоя мать не верит, что ты убийца, мне понятно. Труднее всего мне понять, почему другие тоже отказываются считать тебя тем, кем ты сам себя называешь.
      Стелла, к примеру. Стелла Биффи, девушка Джулиано Лаянки. Я допросила и ее. Ты убил любимого человека практически у нее на глазах, а она до сих пор не верит. И тоже говорит, что не может понять и что, как ни мало она тебя знает, ты всегда казался мягким и застенчивым.
 
      — Я просто ума не приложу, за что он мог так возненавидеть Джулиано.
      — А правда, что в ресторане Джулиано Лаянка издевался над Лукой Барберисом?
      — Да, но это очень похоже на Джулиано. Чуткостью он не отличался. Не умел вовремя остановиться, часто бывал грубым. Но в глубине души был великодушным. Даже предлагал Луке помощь, когда у того начались трудности с деньгами.
      — Лука, однако, утверждает, что причиной этих трудностей были как раз Джулиано и его отец.
      — Не знаю точно, над чем они работали, но Джулиано вроде говорил о грубой ошибке, которую допустил Лука, ошибке программирования, которая стоила им крупной сделки.
      Как видишь, я начинаю узнавать кое-что о твоей жизни сама, не принуждая тебя все мне рассказывать.
      — Это Лаянка познакомил вас с Барберисом?
      — Да. Как-то раз они заработались допоздна. Тогда Джулиано позвонил мне домой и попросил подъехать к нему в центр, чтобы поужинать с ним в ресторане. Он спросил у Луки, хочет ли он к нам присоединиться, и потом мы вместе пошли в таверну «Мориджи».
      — Вы помните, когда это было?
      Стелла немного подумала.
      — Мы к тому времени встречались с Джулиано пару месяцев, значит, должно быть, года два назад.
      — Вы встречались еще?
      — Да, при подобных же обстоятельствах. Работа до девяти вечера, а потом ужин вместе. Как-то раз, в июле, мы пригласили его пойти с нами на яхте. С нами и с другими друзьями, естественно. У отца Джулиано восьмиместная яхта. Мы были на острове Поркероль. Он приехал в субботу, а в воскресенье уже вернулся домой: у него началась морская болезнь.
      — Как по-вашему, они ладили с Джулиано?
      — Отлично ладили. Хотя ясно было, что закадычными друзьями они никогда не станут. Джулиано был вечно взвинченный, без конца говорил, хохотал, поддевал кого-то. Лука, наоборот, — сдержанный, мягкий, почти застенчивый. Да и с какой стати им особенно близко сходиться: они просто работали вместе. И вроде бы уживались.
 
      Видишь? Мягкий и застенчивый. Ты убил у нее друга, но она помнит тебя как мягкого и застенчивого. Что ты на самом деле за человек?

       Дата:Суббота 8 мая 11.18
       От кого:angelo@nirvana.it
       Кому:miogiudice@nirvana.it
       Тема:Что я за человек
 
      Мне очень жаль, господин судья. Мне правда очень жаль, что все изменилось. Ваш тон уже не тот, что прежде. У вас больше нет желания узнать, понять. Вам хочется только закрыть дело, как говорят в телесериалах.
      Я предоставил вам уникальную возможность: узнать, как становятся убийцами. Но вы отказываетесь. Почему?
      Что за интерес раскрывать уже раскрытое дело?
      Вы не верите в то, что я вам говорю. Думаете, я кого-то покрываю и настоящий преступник — кто-то другой. И все потому, что, по словам окружающих, они не в состоянии увидеть во мне убийцу.
      А ведь именно в попытке разобраться в причинах преступления — вся соль нашей переписки. Не просто мотив, орудие преступления, виновник. Я-то предлагаю вам проследить путь к убийству.
      Хотите знать, каким образом Джулиано Лаянка и его отец сделали из меня убийцу? Хотите просто засадить кого-то в тюрьму или же судить по справедливости?
      Если до справедливости нет дела вам, тогда и мне нет до нее дела. Жду вашего ответа, но готов исчезнуть навсегда.

       Дата:Суббота 8 мая 13.50
       От кого:miogiudice@nirvana.it
       Кому:angelo@nirvana.it
       Тема:Я была неправа
 
      Я была неправа. Поддалась привычке. Но если б ты знал, как на меня давят. Все как ты сказал: ты убил сына важной шишки, одного из тех, кто живет в особом мире. И теперь все, кто живет в этом самом мире, сплотились и дергают меня, нажимают, подгоняют, угрожают: требуют твоей головы.
      Тебе кажется, ты их знаешь. Проведя с ними на яхте выходные, ты вообразил, что знаешь, какие они. Отнюдь. Мы встречаемся с ними на улицах, сталкиваемся в барах в час аперитива и думаем, что они похожи на нас, но это неправда. Ты убил жителя другого мира, и те, кто с ним одной породы, рассчитаются с тобой. Люди этой породы ненавидят и, когда удается, истребляют друг друга, но не потерпят вторжения извне.
      Потому-то я и заторопилась. Противно, когда они дышат тебе в затылок. Вплоть до вчерашнего дня моя работа заключалась в том, чтоб обнаружить брешь в их защите, слабое место, куда можно их поразить. Я пыталась разоблачать их происки, выставлять на всеобщее обозрение их спесь, достойную Короля-Солнца, и добиваться, чтобы судебные решения подтверждали: государство — это не они.
      Как ты знаешь, у меня ничего не вышло. Мне даже кажется, что ты добился большего, по крайней мере оказался действеннее. Но ты совершил убийство, и волею судьбы, случая или провидения именно мне выпало охотиться за тобой, именно я должна отдать тебя им на растерзание.
      Вот почему я заторопилась. Думала, чем раньше мне удастся отделаться от этой докуки, тем скорей я вернусь к расследованиям, которые меня по-настоящему интересуют.
      Но к счастью, ты мне помог. Теперь я знаю, что меня по-настоящему интересует именно это расследование. Похоже, как раз ты — брешь в их защите.
      Разумеется, я стану вести свое собственное расследование, но не отказываюсь также и от твоей информации.

       Дата:Понедельник 10 мая 09.12
       От кого:angelo@nirvana.it
       Кому:miogiudice@nirvana.it
       Тема:Продолжим разговор
 
      Иногда я задумываюсь, до чего нелепое сложилось положение. Вам, господин судья, приходится извиняться передо мной, перед убийцей, — извиняться за то, что не поверили в мое преступление. С ума сойти. Сейчас, похоже, мой черед просить прощения, но если мы продолжим в том же духе, боюсь, этому не будет конца.
      Потому давайте вернемся к тому, на чем остановились в прошлый раз, к той самой автозаправке, где я повстречал судью с охраной.
      Я говорил, что испугался тогда, но не сказал насколько. Думаю, выражение «наложил в штаны» тут подходит как нельзя лучше. Кишки у меня скрутило, будто в них вцепилась чья-то рука и давай тянуть, будто из живота у меня вот-вот появится уродец-инопланетянин. И тогда я решил остановиться, отказаться от побега, явиться с повинной. Мне сразу полегчало, это состояние описывали в XIX веке: блаженство наказания после ужаса преступления.
      Было уже четыре утра, и я ехал по Турину. Но как люди приходят с повинной? Идешь в комиссариат и говоришь: «Я убил такого-то»? Я представил себе голое казарменное помещение, стены, до половины выкрашенные серой масляной краской, — немаркие и моются легко. Я представил себе сонного караульного (так это называется?), он выглядит заспанным, даже когда бодрствует. Подумал, как неловко ему будет беспокоить начальника в такую рань, как неприятно находиться там со мной, а то и страшно.
      «После, — подумал я, — в более человеческое время».
      Город словно вымер. Я поднял козырек у шлема и вдохнул ночную свежесть, которую очень скоро отравят выхлопные газы. Вы, господин судья, когда-нибудь бывали в Турине? Знаете проспект Казале? Прямая зеленая улица, по одну сторону — старинные особняки, по другую течет По. Потом справа показалась прекрасная в своей гармоничной симметрии прямоугольная площадь Витторио, освещенная новыми фонарями, стилизованными под старину. Для меня площадь Витторио — это карнавал и аттракционы. Я знаю дедушек, которые, отводя внуков в Луна-парк в каком-нибудь скверике на окраине, по-прежнему говорят: «Мы пошли на Витторио». Потому что еще лет двадцать семь — двадцать восемь назад аттракционы устраивали всего раз в год, во время карнавала, на площади Витторио.
      Но вообще-то, как я уже говорил, центр меня мало интересовал. Я поехал прямо и добрался до Молинетте. Это самая большая больница в Турине, вы о ней наверняка слышали, ну да, из-за операций по пересадке печени, но главным образом потому, что по крайней мере раз в год там арестовывают кого-нибудь из врачей или из руководства.
      Я решил проехаться по городу, прежде чем меня посадят за решетку в Валлетте, там только и увидишь, что развязку скоростного шоссе и, если повезет, краешек горы. Но я не собираюсь подробно рассказывать о своем путешествии, разве что необходимый минимум, чтобы вы поняли, как все происходило до и после и, может, как произойдет в будущем.
      Я оказался на проспекте Советского Союза и поехал вдоль каменного забора моего техникума, где учился на компьютерщика. Училище частное, но не для богатых, по сути это училище при «Фиате». Преподавали там инженеры с «Фиата», самые никудышные, так что на заводе, стараясь хоть ненадолго от них отделаться, их посылали вести у нас уроки. Наш Институт Аньелли готовил будущих специалистов для папы-«Фиата». Совсем рядом — ворота Мирафьори, и судьба почти каждого из нас была предрешена: пять лет подряд входишь в одну дверь, потом — до конца дней — в соседнюю.
      Понимаете, господин судья, что за морская болезнь приключилась со мной на яхте Лаянки? Нет, морской болезнью я не страдаю. Бросьте меня на надувной лодке посреди океана, меня даже не затошнит. Плавать я почти не умею, с трудом держусь на воде, но морская болезнь мне не страшна. Мне просто было тяжело, я чувствовал себя не в своей тарелке и устал целый день скрывать, что я нувориш, что ходил в училище для рабочих в белых халатах. Теперь вы подумаете, что я убил Джулиано из зависти, что я завидовал ему, он ведь из богатой семьи, у него светловолосая подружка с легким французским акцентом. Нет, господин судья. Все гораздо проще: я убил потому, что он облапошил меня, из-за него я снова очутился там, где я был в тот день, когда вышел из этого дурацкого училища.
      Я чувствовал себя на вершине, когда вернулся в «Мида Консалтинг» подписывать контракт. Как я и предполагал, Марио не стал возражать — все эти нули избавили его от последних сомнений. Немка-гувернантка с голосом порнозвезды открыла мне дверь и, как в прошлый раз, тут же провела в кабинет Эннио Лаянки.
 
      — Возможно, у вас возникли какие-то вопросы? — спросил меня старик, когда мы обменялись приветствиями.
      — Только один.
      — Я вас слушаю.
      — Относительно сроков. В предварительном соглашении для выполнения первого этапа работы указан крайний срок — восемь месяцев. Нельзя ли его продлить?
      — Не думаю. И не забывайте, что первая, большая часть общей суммы выплачивается через восемь месяцев.
      Я настаивал:
      — Видите ли, после того как мы определимся с протоколами и системой паролей, нам понадобится время, чтобы проверить…
      — Простите, доктор Барберис, но боюсь, меня неверно информировали о возможностях вашей фирмы. Видимо, нам придется обратиться к кому-нибудь другому.
      Когда он произносил эту угрозу, то опять напомнил мне Микеле Синдону.
      Я попался на крючок.
      — Но я только хотел сказать, что у нас есть и другие клиенты, другие проекты…
      — Полагаю, семь миллионов евро помогут вам немного пренебречь клиентами помельче.
      — Пожалуй, да, — отвечал я.
      Он добился своего — мне стало неловко. Он дал понять, что я не умею выделять главное, что у меня нет нюха на настоящие дела, — а это и впрямь непростительно для тех, кто хочет принадлежать к его миру.
      — Итак, можем подписывать?
      Мне хотелось схватить ручку обеими руками и истово завизировать каждую страницу, но я нашел в себе силы задать еще один вопрос, хотя и знал, что уже не способен оказать сопротивление.
      — В пункте восемнадцать, — сказал я, — мне попалось кое-что неожиданное для заказов такого типа.
      Я тщательно выбрал это слово «неожиданное», я приготовил его заранее. Просто и со вкусом оно давало понять, что этот пункт не лезет ни в какие ворота. Слыханное ли дело требовать от нас, чтобы мы передавали посторонним наши исходные коды? Это самая сокровенная тайна нашего ремесла, наш настоящий капитал, наш клад. Мы представляли конечный продукт, но ревниво хранили секрет его производства.
      Лаянка бросил на меня ободряющий, я бы даже сказал — отеческий взгляд и принялся неторопливо объяснять:
      — Для столь масштабного проекта необходим кто-то вроде гаранта, незаинтересованное лицо, которое наблюдает за выполнением требований заказчика. Одним словом, технический контроль.
      — Но для технического контроля не нужны исходные коды!
      — Сожалею, но таково особо оговоренное условие фирмы, которую я представляю, вы можете отказаться.
      Как я уже говорил, господин судья, к тому моменту моя способность сопротивляться практически равнялась нулю.
      — Хорошо, — пробормотал я, и он улыбнулся. Потом придвинулся ко мне с заговорщицким, я бы даже сказал — заискивающим видом:
      — Не беспокойтесь, доктор Барберис: акционерное общество «Караваджо», которому вы должны передать коды для технического контроля, принадлежит моему сыну Джулиано. Офис находится здесь, в Милане, на Форо Буонапарте.
      Лицо старика смягчилось. Как будто при одном упоминании о сыне он превратился в доброго дедушку, раздающего карамельки и утешения.
      — Моему сыну, — продолжал он, — примерно столько же лет, сколько вам, и у него та же страсть к информатике. Вот увидите, вы с ним прекрасно сработаетесь. Вы представляете ему программы защиты, он их проверяет и передает заказчику.