Дата:Четверг 10 июня 11.40
       От кого:miogiudice@nirvana.it
       Кому:angelo@nirvana.it
       Тема:Большой шаг вперед
 
      Прости меня, что я тянула с ответом, но теперь наконец-то могу сказать, что мы сделали большой шаг вперед. Мы — это ты, я и еще один коллега, с которым я консультировалась. Да, потому что сейчас наше расследование расширилось: оно охватывает не только убийство Джулиано Лаянки или Мирко Гуиди, но целый вид преступлений.
      Он называется cyberlaundering. Ты когда-нибудь слышал этот термин? Ты-то слышал наверняка, но я узнала впервые. Мне объяснил его коллега, специалист по финансовым преступлениям.
       «Cyberlaundering»буквально значит «кибернетическая прачечная» или что-то в этом роде. Но в такой прачечной стирают не одежду, там отмывают деньги. В Италии это называют «переработкой», но суть одна. Только cyberlaunderingозначает отмывание грязных денег в сети. Вообще-то они пошли дальше нас. У нас смысл «переработки» в том, что преступник вкладывает деньги незаконного происхождения в законные предприятия, легализует их и пользуется ими в полное свое удовольствие. Или переводит их в страны, где правительству плевать на то, откуда эти деньги взялись, в так называемый налоговый рай. Еще лучше сделать и то и другое: перевести за границу и там инвестировать.
      Совсем недавно, когда нужно было переправить деньги в Швейцарию, нанимали так называемого «носильщика», и он, за небольшой процент, набивал банкнотами рюкзак и нес их по горным тропам, известным ему одному. Сегодня об этом вспоминаешь чуть ли не с умилением. Тогдашняя, уже почти легендарная борьба вооруженных биноклями пограничников с контрабандистами, бегающими по горам, превратилась в сюжет для комедии. «Носильщики» принадлежат времени, когда капитал за рубежом создавался вручную, как изделие народного промысла, можно сказать, искусства: штучный товар, дорогой и доступный лишь избранным. Сейчас это промышленный товар массового спроса, в производстве которого применяется разделение труда по Тейлору, того и гляди, он будет запатентован и получит серийный номер девять тысяч бог знает какой. После того как в каждом доме появились автомобиль и стиральная машина, поставлен новый рубеж: любому желающему уклониться от налогов предлагается возможность пристроить деньги в какое-нибудь теплое местечко. Швейцария устарела. Теперь мода на Антигуа, Гренаду, Сент-Китс и Невис, Вануату и — почему бы и нет? — Тринидад и Тобаго. Почему только богатым можно не платить налогов? Пусть они себе продолжают укрывать большие суммы, миллиарды евро. Но не пора ли подумать и о мелком предпринимателе? Разве мы не хотим, чтобы, скажем, оптовик, строительный подрядчик, у которого нелегально работают румыны, чтобы гинеколог, адвокат, зубной врач, бакалейщик получили возможность перевести куда-нибудь в налоговый рай заработки, с таким трудом упасенные от ненасытной налоговой инспекции? Да, потому что когда налоги слишком велики, вы имеете моральное право уклоняться от них, и это вам говорит не какой-то рыночный торговец овощами!
      Зачем я тебе все это рассказываю? Чтобы сказать, что твой заказчик существует. Крупная финансовая компания, которая через «Мида Консалтинг» сделала тебе заказ из-за рубежа, существует в действительности и вовсе не выдумана Лаянками, чтобы вытеснить тебя с рынка.
      Уже год и восемь месяцев в Италии действует одна фирма из Люксембурга, которая предлагает мелким вкладчикам инвестировать в сети. Ничего удивительного, таких фирм десятки, они возникают, сулят высокие прибыли, получают денежки и потом терпят крах, но все это для нас не новость. Разница в том, что «Noveaux Horizons Financiers» S. А. предлагает своим клиентам целый ряд дополнительных услуг, которые в действительности и являются ключевыми. В двух словах: NHF выступает как онлайновый банк, предлагая в целом приличные, но не чрезмерные проценты, потом, когда удается завоевать доверие клиента, с ним лично связывается один из ответственных работников. Клиенту звонят по телефону из-за границы, номер не появляется на определителе. Собеседник очень осторожно дает понять, как удобно располагать «электронным кошельком», другими словами, предварительно оплаченной карточкой, которую принимают за границей. Клиент возражает, что у него уже есть кредитная карточка, но служащий многозначительным тоном замечает, что их система гораздо конфиденциальнее, оставляет меньше следов.
      «Представьте себе телефонную карту, — говорит он, — кто угодно может проверить, где она куплена, но пока установят, из каких кабин вы по ней звонили, много воды утечет. Теоретически это возможно, но очень, очень непросто».
      Электронный кошелек функционирует подобным же образом. Это карточка, с которой каждый раз снимается определенная сумма. Сначала кладешь на нее деньги, потом тратишь. В тот момент, когда ты делаешь покупку на пятьдесят евро, они не проходят через банк, просто пятьдесят евро с твоей карточки переходят на карточку продавца, и когда потребуется, продавец идет в банк и обналичивает сумму, но следа от покупки не остается. А теперь представь себе карточку вроде тех, что предлагает NHF, на неограниченную сумму, которую принимают за границей, и когда я говорю «за границей», я имею в виду Антигуа, Гренаду, Сент-Китс и Невис, Вануату и — почему бы и нет? — Тринидад и Тобаго. Переводить капиталы с такой карточкой — детская забава: как проверить, что сто, двести, триста тысяч положенных на нее евро ты не просадил в ночном клубе родного города, угощая шампанским всех тамошних девочек, а пристроил в каком-нибудь налоговом раю?
      И электронный кошелек — это только один гаджет, который «Noveaux Horizons Financiers» S. А. предлагает своим самым надежным клиентам. Вторая очень модная новинка — это телефонная карта с предоплатой. Ясное дело, у каждого из нас она в кармане, но у NHF карты особенные, их выпускает одна телефонная компания, расположенная в Тринидаде и Тобаго. Тебе это ни о чем не говорит? На сей раз все еще проще. Покупая карту Телеком, ты приобретаешь кредит, который потом потратишь на телефонные звонки: пять, десять евро и так далее. Покупая карту Тринидада и Тобаго, ты тоже приобретаешь кредит, только звонить по ней не собираешься, и кредит будет переведен на твой счет, за исключением определенного процента, который фирма удерживает в качестве комиссионных. На счет, который у тебя в Гренаде. А может, этот кредит пополнит другой электронный кошелек и затем следующий банковский счет, пока не затеряется всякая связь между тобой, этими деньгами и телефонной картой. Понятно, сколачивать капитал, откладывая по пять или десять евро, — дело, требующее нечеловеческого терпения, но и тут NHF приходит тебе на помощь: ее телефонные карты предназначены для людей, которые только и делают, что звонят, и на них можно вносить до пятнадцати тысяч евро в месяц. Идеальная сумма для планомерного накопления. Скажем, для отца семейства, который думает о будущем детей, для мелкого предпринимателя, для дальновидного представителя свободной профессии, для всякого, кто чувствует за собой моральное право уклоняться от налогов.
      Мой коллега уже довольно давно присматривался к NHF, еще до того как она стала действовать в Италии. Компаний, которые практикуют cyberlaundering, немало, но в Европе только две обращаются к столь широкой публике, только две сделали из валютной контрабанды продукт массового потребления, и обе они нацелились на итальянский рынок в один и тот же период, то есть во второй половине 2001 года. Но сначала — кому, как не тебе, это знать — следовало подготовить сетевую инфраструктуру, гарантировать анонимность и защиту трансакций: «Noveaux Horizons Financiers» опередила конкурирующую фирму и завоевала большую часть вкладчиков, заинтересованных в такого рода предприятиях, для второй компании места на рынке не осталось.
      Но такую систему нельзя построить, не имея персонала на местах. Одновременно с компьютерной сетью нужно создать сеть тайных консультантов, которые конфиденциально подскажут вкладчикам, как войти в дело. Обычно таких советчиков набирают из банковских служащих, советников по инвестициям, страховых агентов, но также из консультантов по налогообложению или бухучету. Мой коллега как раз собирается раскрыть эту сеть не слишком щепетильных людей, тем более что под саму NHF не подкопаешься. Нужно установить, кто помогает NHF проникнуть в финансовую систему Италии, кто ей содействует, а главное, кто дергает за ниточки.
      Благодаря тебе у нас появился еще один элемент: кавалер Брамбилла.
      Конечно, имя Брамбилла встречалось нам раньше, но только одно имя, фикция. Теперь нам известно, что за этим именем скрывается лицо, связанное с Мирко Гуиди и, следовательно, с Лаянками. Мы подбираемся к итальянскому ответвлению NHF.
      Мы сделали большой шаг вперед и в то же время вернулись назад в расследовании твоего дела: если заказчик существует, если это не просто выдумка Лаянок, чтобы захватить твою фирму, зачем нужен вирус в программе защиты?
      Переадресовываю вопрос тебе. Ты единственный, кто может дать ответ, ты и Эннио Лаянка, но увы — у него не спросишь: он пропал два дня назад.

       Дата:Понедельник 14 июня 10.15
       От кого:angelo@nirvana.it
       Кому:miogiudice@nirvana.it
       Тема:Все ясно
 
      На этот раз, господин судья, я оказался верен данному обязательству не заставлять вас работать по выходным. Кроме того, пришлось немного повозиться, пока я собрал новый пазл.
      Конечно, мне известно о cyberlaundering.Он воплощает все, что ненавистно настоящему хакеру: корпоративность, капиталистическую эксплуатацию сети, компьютерное насилие, могущество транснациональных компаний. Похоже на возмездие: я, хакер, продаюсь капиталистической системе, и меня уничтожает, сминает преступный мир, отмывающий деньги в сети. Наверное, это тоже одно из обличий правосудия.
      Но так я хотя бы вспомнил, что был хакером. И проник на сайт NHF.
      Это оказалось нетрудно.
      У них, понятное дело, есть система защиты, причем исключительно сложная, но мне потребовалось не больше минуты, чтобы ее взломать, по той простой причине, что ее делал я. Нет, не подобная той, которую я готовил для Лаянок, а та же самая программа, за вычетом вируса, разумеется.
      Как мне удалось ее распознать?
      Программист всегда оставляет свою подпись, всегда добавляет лишние стандартные команды, о которых знает он один. Говорят, в схемах первых компьютеров у «Эппл» были совершенно ненужные элементы, установленные лишь затем, чтобы поставить в тупик инженеров конкурирующих фирм, которые пытались копировать их машины. Вот и программисты делают то же самое.
      Так я узнал систему, над которой трудился восемь месяцев.
      Это называется — убить сразу двух зайцев.
      Джулиано с отцом крадут у нас программу, получают от заказчика деньги и в придачу нас разоряют. И все потому, что мы согласились на этот проклятый восемнадцатый пункт об исходных кодах.
      Нас провели как последних дураков, одно только утешение, что мы не одиноки. В прошлом году книга Кевина Митника «Искусство обмана, советы самого известного в мире хакера» вышла в Италии. Почитайте ее, господин судья, и вы узнаете, сколько секретов производства, сколько софтверов, формул, сколько данных удалось выкрасть, даже не прибегая к сложным технологиям, при помощи одного только искусства убеждать. И сегодня я вынужден признать, что семь миллионов евро были вполне достойной приманкой, в книге Митника говорится о людях, которые, сами того не понимая, подарили исходные коды за одно приглашение в ресторан. Типов вроде Лаянок Митник называет «социоинженерами», иначе говоря, эти люди пользуются своим авторитетом, чтобы убедить других сделать что-то против их воли. Мой дедушка назвал бы их просто жуликами, но суть не меняется.
      Убить двух зайцев. Мне кажется, это ответ на ваш вопрос. По-моему, он проливает свет на убийство Мирко Гуиди. После того как я убил Джулиано, Мирко пугается, он подозревает, что я захочу отомстить и ему. Говорит с Лаянкой-отцом и просит денег, много денег, чтобы скрыться там, где мне его не найти, в противном случае он грозится рассказать все, не только как облапошили меня, но и то, что касается NHF. Загнанный в угол, Эннио Лаянка соглашается, для передачи денег назначает встречу в безлюдном месте и, в лучших традициях, стреляет в Гуиди.
      Вам тоже пришла такая мысль, не правда ли, господин судья? Вам хотелось локти кусать с досады, оттого что сначала вы сосредоточили все подозрения на мне. Само собой, припереть к стенке Эннио Лаянку непросто, и прежде чем убить Гуиди, он обеспечил себе алиби, а еще вероятнее, кого-нибудь подослал, сам же в это время присутствовал на заседании «Ротари», «Лайонс» или другой в высшей степени достойной организации. Но тогда зачем ему исчезать именно сейчас? Снова попытаюсь найти объяснение: Лаянка скрывается, потому что теперь разыскивают не убийцу Гуиди, а кавалера Брамбиллу, и ему об этом известно. Вы уже поняли, где собака зарыта, господин судья?
      Вы правы, похоже, мы подобрались к итальянскому ответвлению «Noveaux Horizons Financiers» и скоро будет установлено, что Эннио Лаянка и кавалер Брамбилла одно лицо, ну а дальше? Что вы собираетесь делать? Деятельность этих компаний, как вам хорошо известно, не является незаконной. Она на грани закона, но законна. А точнее, они действуют в той серой зоне, которая не охватывается национальными законодательствами и которую международные законы остерегаются определять. У вас есть единственная возможность остановить кавалера Брамбиллу, обвинив его в убийстве Гуиди.
      Ну а дальше?
      Что вы станете делать, когда на месте итальянской NHF вырастут ВКК, CSD, JHG и в каждой свой кавалер Брамбилла?
      Проблема не в кавалере Брамбилле, проблема в тех, кто чувствует за собой моральное право. Моральное право вывозить капиталы, моральное право вкладывать их как можно выгоднее, затыкая нос и на все закрывая глаза, делая вид, будто не понимают, что cyberlaunderingи терроризм неотделимы друг от друга. Моральное право притворяться, что спускают деньги в онлайновом казино, хотя деньги, которые ты якобы спустил, за вычетом обычного процента, поступают на твой заграничный счет. А хозяева казино в свою очередь инвестируют — в оружие, наркотики и многое другое, от чего мы потом стараемся себя оградить, тратя на это часть тех денег, которые сами же им подарили.
      Но убийце, у которого к тому же счет в швейцарском банке, не пристало читать мораль.
      Однако все равно меня разбирает злость. Я злюсь и думаю, сколько же таких, кто чувствует за собой моральное право, живет в городке, откуда родом Марике.
      Хотите услышать историю Марике? Надеюсь, да, потому что это интересно. Я бы даже сказал, характерно.
      Как обычно, рассказываю с самого начала, иначе собьюсь.
      Начнем с моего приезда сюда.
      Вы ведь догадались, где я?
      Это фотография Жака Бреля, подаренная месье Арманом, подсказала мне, куда ехать.
 
      «Avec la mer du Nord pour dernier terrain vague / Et des vagues de dunes pour arrкter les vagues… /
      Avec le vent de Test йcoutez-le tenir / Le plat pays qui est le mien….
 
      Я приехал в плоский край Жака Бреля посмотреть на Северное море и на волны дюн, что волн не пропустят.
      Мы же заключили с вами пакт, верно? Обещали говорить друг другу все. Значит, можно рассказать, где я. Не подробно, конечно, а в общих чертах. Не думаю, что полиция отыщет меня здесь, не похоже, что она мной так уж интересуется. Я боюсь других — тех, кто спрашивал меня в гостинице, — но надеюсь, что им тоже меня не найти.
      Я приехал в воскресенье утром на поезде, прибывающем в 7.50, накануне я переночевал на вокзале, как в юности, когда кочевал по Европе с билетом «Интеррейл». К счастью, агентства по торговле недвижимостью, которые сдают туристам квартиры, открыты здесь и по воскресеньям. Наверное, когда я появился с сумкой в одной руке и Кандидом в другой, вид у меня был сиротский, но в конце концов купюры в пятьдесят евро, выложенные на стойку, произвели обычный эффект. В общем, я снял комнату с балконом на берегу моря. Оттуда видны песок и волны, пока хватит глаз, хотя до сих пор я не видел ничего, кроме густого тумана, редкого дождя и голубых просветов между тучами: говорят, такая погода в это время года — дело обычное. И правда, пляж почти пуст и квартиры в больших серых домах, которые тянутся вдоль берега, большей частью на запоре.
      Должен признаться, в сущности эта временная непогода, ожидание солнца и туристов мне скорей приятны: кажется, и я чего-то жду.
      Когда Марике работает днем, я подолгу торчу на балконе и думаю. И Кандиду здесь нравится: он просовывает свою головенку между прутьями балконной решетки и подолгу глядит вниз, и я все время боюсь, что он у меня свалится.
      Как раз из-за Кандида мы и познакомились с Марике. В понедельник в супермаркете. В отделе товаров для домашних животных я взял для него корзинку, песок и застыл, пытаясь сообразить, какой корм лучше. В конце концов выбрал большой пакет с нарисованным котенком, похожим на Кандида. Оказавшаяся поблизости Марике показала на пакет и что-то сказала по-фламандски. У меня, наверное, сделалось идиотское лицо, и тогда она повторила то же самое по-французски, на том школьном и немного вымученном французском, на котором говорят здесь, на севере, когда нет другого выхода, когда вспоминают, что в этой стране два государственных языка.
      — Не бери эти, они плохие. У моей кошки от них расстройство, ее сразу рвет.
      — А что ты посоветуешь?
      — Сколько ей?
      — Месяца два-три. Я ее подобрал на улице.
      — Тогда, наверное, лучше не сухой корм, а консервы. — И показала баночки паштета с картинками, от которых слюнки потекут даже у хозяев, а не то что у кошек.
      Я взглянул на ее тележку, она была еще пустая, как и моя.
      — Давай пойдем вместе? — предложил я. — Тогда я смогу с тобой посоветоваться.
      Клянусь вам, господин судья, это не была замаскированная попытка ухаживания, я вообще не умею завязывать знакомства. Это было просто желание перемолвиться с кем-нибудь словцом. В моем новом положении беглеца я переживал незнакомое состояние: страх молчания. Посреди людей, которые говорят на непонятном языке, Марике со своим школьным французским показалась мне оазисом. Мы познакомились, идя вдоль полок с моющими средствами; потом, глядя на синие картонки «Бариллы», обменялись банальностями по поводу итальянской кухни; у холодильников с морожеными продуктами я спросил, что это за странные моллюски с неудобопонятным названием; она пошутила насчет жирных, приторных гадостей, которые я набрал в отделе готовых десертов, и мы продолжали болтать до самых касс.
      Наверное, Марике тоже не чужд страх молчания, наверное, не нужно быть беглецом, чтобы его познать, но в сущности, Марике тоже немного беглянка.
      Мы вышли из супермаркета, нагруженные пакетами.
      — Если тебе надоест питаться консервами, приходи ужинать в ресторан, где я работаю.
      — А где это?
      — На набережной, напротив мола. Если прийти к половине девятого, уже никого не будет, и мы сможем поболтать.
      Я пошел туда на следующий вечер.
      — Консервы уже надоели? — спросила она.
      — Ага. — Но на самом деле мне надоело быть одному.
      Я заказал мидии и картошку фри, их фирменное блюдо, и светлое густое пиво под названием «Mort subite».
      Марике исчезла в кухне.
      Ресторан оказался пуст, как, впрочем, пустынная и мокрая улица, по которой я сюда шел. Деревянные столы и скамьи должны были напоминать кают-компанию на корабле конца XIX века, на шхуне, готовой отплыть в Ньюфаундленд. На самом деле это выглядело просто грубой мешаниной всего, что принято называть «моряцким». С потолка свисали бумажные гирлянды, а стены завешаны рыбацкими суднами вперемежку с фотографиями полного состава льежского «Стандарда» в красных футболках. Прямо напротив моего столика в толстой деревянной раме висел черно-белый снимок дородного усатого мужчины в шахтерской каске.
      — Это Дуду, наш хозяин, — пояснила Марике, подоспев с мидиями, пока я рассматривал фото. — «Дуду» его прозвали на шахте. Он работал в Марсинелле, но когда в 56-м его старший брат погиб от взрыва в шахте, решил сменить обстановку и перебрался сюда. Сначала мыл посуду, потом стал официантом, помощником повара, и в конце концов ему удалось выкупить заведение.
      Она села напротив.
      Марике тридцать, у нее голубые глаза и тонкие белесые волосы. Она прямая противоположность Стелле: видно, что когда-то была очень хороша, но время ее не пощадило.
      — Что ты делаешь в наших краях, сезон ведь еще не начался?
      Совершенно невинный вопрос, без задней мысли, обычно его задают незнакомые люди, чтобы заполнить паузу. Для меня же, напротив, это вопрос на засыпку. Что я делаю в здешних краях? Соврать или сказать правду?
      — Скрываюсь, — ответил я. С лицемерной уклончивостью, которая окутывала тайной то, что было неприглядной правдой.
      «Скрываюсь» может означать уйму всего. Например, что я удалился сюда для размышлений или ушел от мира с целью найти самого себя: немного new age,но все же лучше, чем «я убийца, который прячется от полиции».
      — А, значит, не одна я, — отозвалась она. — Я-то скрываюсь от моих земляков, я родилась километрах в тридцати отсюда, в сельской местности.
      Господин судья, теперь я задам вам один вопрос. Вы меня не так хорошо знаете, но все-таки, неужели я похож на человека, располагающего к откровенности? Которому посторонние рассказывают свою жизнь? Я сам никогда не считал себя идеальным исповедником, и тем не менее, с тех пор как все началось, похоже, все хотят поверить мне свои тайны. Может, потому что бродяга не внушает опасений — слушает и идет себе дальше. Это как разговаривать с собственной собакой: изливаешь душу без ущерба для репутации.
      — Не хочется возвращаться на родину, встречаться с бывшими одноклассниками.
      — Почему?
      — Потому что не знаю, что делать: злиться на них или сгореть со стыда.
      Я промолчал, приглашая ее продолжать: чем больше она рассказывала о себе, тем меньше мы говорили обо мне.
      — В восемнадцать лет я уехала в город. Ничего особенного, так все делают: богатые поступают в университет, остальные ищут работу, на несколько лет. Потом возвращаются обратно, но хоть могут сказать: «я жил в городе».
      Она замолчала и показала на мое пиво:
      — Дашь капельку?
      — Конечно.
      Она отпила и вернулась к разговору:
      — Я уехала в Амстердам. Можно было в Гент, в Брюгге, но раз уж решила изменить жизнь, лучше большой город. Год проработала официанткой, как здесь, только там работа куда тяжелей. В квартале красных фонарей, в баре, он был открыт двадцать четыре часа в сутки, работа посменная, в том числе ночью. Платили мало, но давали жилье и еду. Я жила в комнате с одной моей ровесницей, Паулой. Она тоже была из деревни, откуда-то из-под Гильце-Рийен. К нам часто заходили выпить девушки, которые выступали в заведениях. Я имею в виду эротические спектакли. Ты когда-нибудь видел?
      — Нет, я в Амстердаме был всего один раз, проездом.
      — Как-то я спросила у одной, сколько им платят за эти их выступления. Она и назвала цифру по крайней мере вчетверо больше того, за что я горбатилась целый месяц. И добавила, что здешние театры постоянно ищут молоденьких девушек, особенно для лесби-номеров.
      Я догадался, что будет дальше.
      — Рассказала обо всем Пауле. Не знаю, всерьез я собиралась ей это предложить или просто хотелось пожаловаться, как мало нам платят. Она и говорит: давай попробуем. В первый же выходной мы купили билет и пошли смотреть спектакль, чтобы хоть представлять, что такое это лесбо. Мы тогда казались совсем девчонками, на входе у нас даже спросили документы. Посмотрели и решили, что так мы тоже можем. Никаких проблем, всяких там моральных сомнений, просто «у нас получится».
      — Оказывается, начать так легко?
      — И да и нет. В восемнадцать лет легко думать, что сразу добьешься успеха, заработаешь кучу денег, это помогает побороть смущение. Но смущение-то все равно остается, от него избавляешься только со временем. Я до этого даже на пляж не ходила без лифчика, представляешь, что для меня значило вообразить, как я занимаюсь любовью перед толпой народа. А вот поди ж ты…
      — А Паула?
      — А Паула была вроде меня. Никто из нас раньше не делал этого с женщиной. На словах мы всё могли, а дальше… Однажды вечером после смены Паула собралась с духом и говорит: давай сейчас попробуем, прямо здесь, как будто мы на сцене, получится — станем продолжать, а не получится — останемся официантками и выкинем это дело из головы. Мы раздели друг дружку, как видели в этом заведении, потом легли ко мне на кровать и стали гладить одна другую. Но даже и так оказалось непросто. Мы гладили спину, плечи, бедра, но отлично знали, что публика хочет видеть другое, нужно быть смелее. Потом я зажмурилась и стала вспоминать своего бывшего жениха, когда он занимался со мной любовью, как он двигался в такт дыханию, как на меня налегал. Так и надо, нужно притвориться, что это не ты, а кто-то другой, и вжиться в роль. Я подумала: теперь я мужчина. Принялась двигаться быстрее, с силой. Стала целовать ей груди, сблизив их, потом живот, потом ниже. Паула уловила, как что-то изменилось, и подстроилась. Взяла мою руку и сунула между бедер. Теперь мы были уже не две восемнадцатилетние девчонки, а мужчина, который берет женщину. Не быть собой, стать другим человеком и вообразить себя в другом месте: в этом и есть секрет, чтобы выступать перед публикой, и в тот момент мы с Паулой о нем догадались.
      — И тогда пошли пробоваться?
      — Не сразу. На сцене нужно притворяться мысленно, но телом как притворишься? Приходится делать все, ну все абсолютно на самом деле, и все должно казаться правдой. Мы до таких высот тогда еще не поднялись. Потому тренировались. Пока у меня стало получаться, нам понадобилось три «сеанса», да и ей тоже. Уж не говоря о поцелуях. Мы только касались губами, чуть-чуть приоткрывали рот, и все. Здесь решительней оказалась Паула: как-то утром она захватила меня врасплох, пока я причесывалась, притянула к себе и просунула мне в рот язык.