На дороге я не стал долго задерживаться. Легкой тенью прошмыгнул на противоположную сторону и исчез в кустах. Умом я понимаю, что увидеть меня здесь никто не может, просто некому – я ежесекундно сканирую окружающее пространство. Однако пробудившиеся древние инстинкты заставили как можно быстрее миновать открытое место.

Теперь время напрячь свой чип – риск нежелательной встречи слишком высок. Спутник посылает сразу несколько картинок во всех возможных диапазонах. Сотни программ независимо друг от друга обрабатывают эти картинки, анализируют, сравнивают друг с другом, прогоняют через все мыслимое фильтры. Огромные массивы полученных данных отсеиваются, вычленяется действительно важная информация и выводится в доступной форме.

Мир вокруг преобразился. Деревья перестали быть просто столбами с ветками или едва различимыми пятнышками на картинке со спутника. Теперь я ощущаю пространство вокруг себя, чувствую структуру леса вокруг, выделяю полянки и тропинки.

Следующим включается анализ данных, снимаемых со слуховых нервов. Звук раскладывается по частотам, вычленяются базовые элементы звуковой картины окружающего мира. Затем элементарные сочетания звуков оцениваются в динамике, анализируются их сочетания. Теперь, в достаточной степени изучив звуковой фон окружающего мира, программа способна предупредить меня о любом постороннем звуке, будь то треснувшая под неосторожной ногой ветка или чих. И неважно, какой силы будет звук, главное, чтобы он был хоть немного сильнее порогового уровня восприятия моего слухового нерва.

Пространство вокруг заполнилось сложной структурой. Мельчайшие шорохи, на которые я сам не обратил бы внимания, подмечаются чипом. Колыхание ветвей, шорох крыльев, шелест листьев под крохотными лапками. Но ярче всего выделяются совсем другие звуки – неприятные, диссонирующие с гармоничными шумами леса.

Пьяные выкрики, стук пластиковых кружек, мощный храп. Слабые, едва различимые, эти колебания воздуха заслоняют собой все прочие, гораздо более мощные звуки. До лагеря еще далеко, но он бесцеремонно вторгается в естественный шумовой фон, разрушая все очарование лунной ночи.

Но я сюда пришел не тишину слушать, так что отключать программы, обостряющие слух, нельзя.

Теперь очередь зрения. Ему нельзя помочь так же сильно. Именно зрение является главным источником информации об окружающем мире, человеческая психика и без того выжимает из визуального аспекта сенсорики эффективность, близкую к максимальной. Да и обработка графической информации – процесс, требующий больших вычислительных мощностей.

Но кое-что сделать можно. Во-первых, как следует отрегулировать яркость и контрастность изображения. Теперь можно в ночном лесу разгуливать как в ясный полдень. Во-вторых, добавим всякие полезные мелочи. Например, автоматическое слежение за движущимися объектами. Кроме того, я вывел отображение теплых предметов прямо на первый визуальный слой. Мне наверняка понадобится быстро ориентироваться в ситуации, не стоит загромождать сознание лишними данными.

Последние приготовления. Корректировка бета-ритма мозга и фильтрация моторных сигналов. Если придется сражаться (а придется наверняка), то это поможет мне достичь высокой реакции и точности движения.

Теперь я чувствую себя полностью готовым к бою. Твердым, но неслышным шагом я направился к уже виднеющейся сквозь деревья огромной поляне, освещенной тремя кострами.

На пути мне попался разбойник, вставший около дерева по малой нужде. Я прошел мимо него, не замедляя шага.

Разбойник остался лежать с разбитым о ствол сосны черепом.

На бревнышке спиной ко мне сидят трое. Смотрят на пляшущие языки огня, размахивают кружками, пьяными голосами орут песни. Нож, еще секунду назад висевший на поясе, уже в моей руке. Резкий взмах – и один из разбойников сполз с бревна. Вместо пения воздух огласился хриплым сипением.

Его товарища непонимающе уставились на труп. Однако петь не прекратили – похоже, вокальные потуги у них уже никак не зависят от сознания и работают на автопилоте.

Еще пара взмахов руки прекратили немузыкальные вопли.

Возле другого костра идет игра. Четверка бородачей с сосредоточенными лицами выкладывает на большой пень карты. Воздух оглашается громким матом одних и радостным смехом других. Рядом сидят еще двое и наблюдают за ходом партии. Перед ними лежат пластиковые купюры – похоже, они поспорили на результат игры.

Заметив движение, один из наблюдающих за игрой повернул голову. Кроссовка жестким ребром подошвы раскроила череп лучше, чем это могла бы сделать дубинка.

Трое игроков обернулись на шум. Четвертый уже не может – из его лба торчит рукоять ножа. Второй спорщик тоже отправился в небытие тем же способом, что и первый. Вот только на этот раз нога была не правой, а левой.

Кувырок, захват, сломанная шея. Рука сама хватает лежащую на земле дубинку, последовал резкий тычок в висок. Размах, удар по черепу, дубинка хрустнула и разломилась.

Шесть трупов остались лежать у костра, а я уже в нескольких метрах. Еще несколько отморозков, которые считают, что умеют петь. Здесь ситуация обстоит еще хуже, если в воплях первой группы, несмотря на фальшь, можно было различить мелодию, то эти четверо издают нечто среднее между хрюканьем и мычанием. Этот стон у них песней зовется.

Еще двое раскуривают самокрутку. Сладковатый запах однозначно говорит, что курят они не табак. Меня заметили, но значения не придали. Похоже, решили, что я – глюк.

Пара мощных ударов еще раз доказала, что курение травы приводит к преждевременной смерти.

Поляна усеяна трупами, запахло паленым – один из покойничков упал в костер. Теперь осталось разобраться с теми, кто скрывается в палатках.

Начну с самой маленькой. Оттуда доносятся сдавленное пыхтение, шумное дыхание, стоны. Два разных голоса – мужские...

Какая мерзость!

Заряда парализатора хватило на то, чтобы пыхтение прекратилось. Не убил я их вовсе не потому, что пожалел. Нет, я видел, как разбойники убили человека только за подозрение в воровстве. Ни капли сострадания, ни грамма жалости, ни крупинки человеколюбия. Жестокость и извращенное удовольствие. Это уже не люди. Хладнокровно убить их – жестоко. Но оставить их в живых – еще более жестоко по отношению к другим жителям этого мира.

А парализатором я воспользовался просто потому, что бластер – слишком шумное оружие. Выстрелив, я бы переполошил живых. Все доступные мне сейчас бесшумные средства убийства требуют тесного контакта с жертвой. Контактировать с этой парочкой мне совсем не хочется. Даже оттого, что я лишь заглянул в палатку, осталось гадостное ощущение и желание вымыться.

В следующей палатке оказалось четверо разбойников, оглашающих окрестности громким храпом. С каждым взмахом ножа храп становился тише и после четвертого движения затих совсем, превратившись в судорожное хрипение. Осмотр в инфракрасном спектре показал, что живые люди есть лишь в одной палатке – самой большой.

Пожалуй, это сооружение даже слишком велико, чтобы его можно было назвать палаткой. Тут больше подойдет слово «шатер». Судя по нечетким пятнам на его стенках, внутри находится шесть источников тепла.

Я вошел в шатер, в нос ударил пронзительный запах спирта.

В углу шумно пыхтит пищевой синтезатор, наполняя кружку очередной порцией алкоголя. В центре шатра стоит пластиковый ящик, заставленный закуской.

Люди, сидящие вокруг ящика, даже не обратили на меня внимания. Может быть, решили, что это кто-то из своих, и может, и не слышали.

– Тук-тук! – сказал я.

Хотел продублировать слова стуком, однако это было бы затруднительно – стены шатра сделаны из дешевой синтетической ткани, постучать просто не обо что.

Один из сидящих, самый щуплый, повернулся первым. То ли самый трезвый, то ли самый шустрый.

Это оказался крысоподобный Федька. Я вспомнил, как он натравил разбойников на Игната, как потом стоял и с наслаждением наблюдал за жестоким избиением... Заряд бластера проделал дыру между глаз и разорвал череп изнутри, расшвыряв по стенам ошметки крысиной морды.

Остальные разбойники оказались не столь уж пьяными, чтобы проигнорировать случившееся. Засуетились, попытались встать. Наверное, это получилось бы у них с третьей или четвертой попытки. Однако они успели попытаться только раз, потом их накрыла очередь ярко-синих зарядов. Теперь я пользовался бластером не таясь – скрываться больше не от кого.

Один заряд попал в шест, подпирающий шатер. Я успел выскочить до того, как грязно-серое полотнище накрыло следы побоища.

Повесив бластер на пояс, я направился к краю поляны – туда, где приметил связанное тело водителя грузовика.

Моя походка стала стремительно меняться, как и все остальные движения. Психика стремительно покидает столь эффективный и столь утомительный боевой режим. Сознание, до этого равномерно разлитое и внутри тела, и в окружающем мире, тонкими ручейками стало стекаться, концентрируясь в одной точке. Мир вокруг поблек, предметы перестали ощущаться как часть меня самого, стали всего лишь картинками со сканера. Пространство потеряло свою глубину и наполненность – теперь я понимаю, что двигаюсь внутри него, но не ощущаю этого, иду на одних спинномозговых рефлексах.

Пропала острота восприятия, утихла эмоциональная буря, ушли яркие впечатления. Впрочем, мозг принял это состояние с наслаждением – за последние дни я слишком устал от впечатлений и эмоций.

Когда я подошел к бесчувственному телу, запутанному в веревки, то был уже самым обычным человеком, а не боевой машиной. Психическое состояние отличается от обычного только навалившейся апатичной суетливостью. Но это нормальная побочная реакция после нескольких минут ураганной работоспособности. По сосудам все еще струится огромное количество адреналина, да и раскрученный маховик психики так быстро не остановить, но в это же время мозг пытается минимизировать любые невитальные нагрузки, чтобы скорее восстановить силы. Из этого противоречия и рождаются тяжелая тягучесть мыслей, дерганность движений, дрожащие руки, ватная тяжесть в мышцах.

Не страшно, скоро пройдет. Запас медикаментов на поясе я решил не трогать —состояние не критическое, и в ближайшие несколько часов высокая работоспособность не потребуется. Просто высплюсь и буду чувствовать себя лучше. А химией пичкать организм не стоит – ему и так сильно досталось.

Тем более что медикаменты лучше приберечь для шофера. То ли он так и не пришел в себя после того, как его оглушили дубинкой, то ли ему потом еще добавляли. Так или иначе, сейчас он в паршивом состоянии. Ну ничего, современные препараты еще и не таких поднимали.

Уже через несколько минут, когда стимуляторы побежали по кровеносной системе, бедняга застонал и открыл глаза. Увидев меня, он вначале испуганно отпрянул, но потом узнал. Полной уверенности у него еще нет – у меня на голове мешок, который я надел только что. Сделал это я специально – без маски шофер меня не видел, ее я снял, только сев в кузов его машины и укрывшись за ящиками. Так что сейчас лучше не открывать лицо, иначе шофер не узнал бы меня и от испуга снова провалился бы во мрак бессознательного состояния.

– Ты как себя чувствуешь? – Я задал вопрос вовсе не для того, чтобы получить ответ. И так понимаю, что чувствует он себя ужасно. Просто мой голос должен окончательно убедить его, что под маской скрывается именно тот человек, которого он согласился подвезти.

– Нормально,– покривил против истины шофер.– А где те, которые из леса повыскакивали?

– Вон там,– ткнул я пальцем в кучку трупов.—А еще вон там и вон там. Это основные скопления. Ну еще кое-где по одиночке валяются.

Наверное, не надо было так шутить – шофер не в том состоянии, чтобы адекватно воспринимать подобные приколы. Но ничего не могу с собой поделать, после нервного напряжения во мне просыпается непреодолимая тяга к черному юмору.

Шофер поводил глазами по поляне. В темноте он не мог видеть раны и кровь, но сразу сообразил, что разбойники не сами отдохнуть прилегли, а кто-то их уложил. По каким-то только ему ведомым признакам водитель догадался, что этот кто-то – я. Все-таки хорошо, что он еще не окончательно пришел в себя и воспринимает ситуацию несколько отстраненно. Иначе сдвиг по фазе ему был бы гарантирован.

Проглотив пару таблеток, шофер взбодрился и даже заявил, что в состоянии вести машину. Выглядит он действительно неплохо, и я решил, что посадить его за баранку будет не рискованно. Водила полез в кабину, бормоча что-то о проклятых разбойниках, из-за которых задерживается доставка срочного груза. Сам я забрался в кузов и с наслаждением стянул маску. Генератор загудел, зажглись фары, и машина тронулась.

Просека вывела нас на дорогу, и мы продолжили путь на Москву.

Я решил подремать, однако психика еще слишком возбуждена воспоминанием бойни. Чтобы отвлечься и успокоиться, я решил смотреть по сторонам.

Однако что-то конкретное рассмотреть трудно – темно, да и слишком уж быстро мы едем. Воспользоваться очками – глупо, кто же любуется лесом через прибор ночного зрения? От этого терапевтический эффект еще ниже, чем от наблюдения за мелькающими по сторонам темными силуэтами.

Так что отвлечься не получилось, и в голову лезет разная пакость: трупы, кровь, предсмертные хрипы. А ведь я даже не колебался, когда решил перебить лагерь. Что со мной? Виновато напряжение последних дней? Но никакое напряжение не смогло бы заставить меня убить человека, если бы я не был к этому готов.

Мне приходилось убивать и до происшествия с Олегом. Но одно дело – убить случайно, в драке, защищая девушку от вооруженного обколовшегося насильника. И совсем другое – хладнокровно первым напасть и убить многих людей. И пусть они тоже были убийцами и, может быть, даже насильниками.

Проблема не в том, было ли это справедливым возмездием или жестоким избиением. Играя словами, можно доказать и ту и другую точку зрения. Проблема в том, что мне даже в голову не пришло вызволить шофера каким-то другим способом. Что со мной?

Голова ответила на этот вопрос тупой болью. Все-таки моя нервная система вынесла слишком многое, сейчас не самое лучшее время для самоанализа. Ответа не найду, а мозги поломаю.

Уж лучше буду смотреть по сторонам. Тем более что глаза и без очков адаптировались и к скорости, и к темноте. Сейчас я вполне могу любоваться ночными пейзажами.

Так я и сделал. Все-таки приятно смотреть собственными глазами – это подтвердит каждый, кому приходилось в течение долгого времени получать графическую информацию напрямую в мозг.

Сколько бы ни говорили ученые и инженеры, что прямое вмешательство воздействует на мозг так же, как и естественные сигналы от органов чувств, но это неверно. В такой сложной системе, как человеческий мозг, нельзя учесть всего. Можно принять во внимание больше деталей и взаимосвязей или меньше. Но все – никогда.

Так что просто необходимо время от времени забыть про блага цивилизации. Смотреть своими глазами, слушать своими ушами, думать своей головой.

Клятвенно пообещав себе, что буду следовать этому правилу чаще, я принялся созерцать деревья, убегающие в сторону Петербурга.

Огромная ель, которая даже на фоне ночного леса умудряется выглядеть мрачной. Разлапистая сосна, по-матерински укрывшая ветками низкорослые деревца. Березка, которая, несмотря на недостаток света, по-прежнему белеет. Маленькая девочка с лукошком, бегущая из чащи леса к дороге...

Маленькая девочка?!