***

      В ту ночь Ганс поел впервые за последние тридцать часов. Он запивал пивом хлеб, курятину и фрукты и думал о том, что никогда больше не будет знать покоя. Он все еще думал о том, что ему теперь никогда не удастся заснуть, и прикидывал, как жить в таком состоянии дальше, когда его внезапно сморил сон. Ганс уснул и спал так крепко, как будто не собирался просыпаться в ближайшие сто лет. Однако его сон был прерван ужасным воем.
      Ганс вскочил, готовый оказаться лицом к лицу с ордами Демонов. От дикого воя Нотабля у Ганса все еще звенело в Ушах. Первое его действие было весьма странным для одиночки-Шедоуспана: он с силой толкнул Мигнариал, сбросив ее с кровати. Сам Ганс немедленно скатился с другой стороны и через секунду вскочил, сжимая в каждой руке по ножу.
      В этот самый миг раздался человеческий вопль. Ганс смутно видел в ночном сумраке темный силуэт. Пришелец шатался и молотил руками по воздуху, словно сражаясь с призраком.
      — Ганс! — вскрикнула Мигнариал. Ганс что-то ответил, чтобы успокоить девушку. Оказывается, чужак боролся вовсе не с призраком. И он отнюдь не был горбуном, как можно было счесть, видя лишь силуэт. Шевелящийся бугор на спине чужака был всего-навсего сторожевым котом, который любил пиво и был приучен нападать на людей.
      Ганс уронил оба ножа и как был, голым, бросился к пошатывающемуся человеку. Тот пытался оторвать от себя огромного рыжего кота, который остервенело рвал загривок незваного гостя. Ганс наступил на что-то плоское и холодное и вздрогнул. Он понял, что за стальная штуковина попала ему под ногу. Вытянув руку, Ганс попал в лицо чужака и изо всех сил ударил по нему кулаком. Боль пронзила запястье и отдалась в плече. Ганс выругался.
      Чужак хрюкнул и повалился на пол, словно куль с мукой.
      — Ганс?
      — Зажги лампу, Мигнариал, Нотабль только что спас нас от грабителя с мечом.
      — Грабителя? — Голос девушки доносился откуда-то снизу. Видимо, она все еще сидела на полу, куда столкнул ее Ганс. Столкнул, чтобы спасти ее жизнь.
      — Ну, значит, убийца. Быть может, наемный убийца. Зажги лампу, Мигни! Нотабль? Уже все. Хороший, славный котик, Нотабль! А теперь отпусти его, пока он еще в состоянии что-нибудь сказать.
      Нотабль, должно быть, уже высвободил из загривка незваного гостя свои острые, как иголки, зубы, поскольку сумел довольно внятно произнести «раар-р-р-р» или что-то вроде этого. Кот продолжал рычать, сидя на полу рядом с поверженным чужаком. Судя по пристальному взгляду горящих зеленых глаз, Нотабль был голоден. Ганс, безошибочно передвигаясь в темноте, нащупал несколько сотен футов шелковой веревки — запоздалый дар Тьюварандиса. Еще до того, как Мигнариал засветила лампу, Гансу удалось крепко связать запястья чужака.
      Когда в комнате наконец стало относительно светло, Ганс обнаружил, что на полу у его ног лежит Малингаза.
      Ганс несколько секунд задумчиво покусывал губы, глядя на фиракийца, а затем обмотал веревкой его лодыжки и крепко затянул узел. Проверяя, насколько крепко связаны запястья Малингазы, Ганс в то же время пояснил Мигнариал, кто это пожаловал. Поспешно набросив халат, девушка уселась на пол и поджала ноги. Радуга забралась ей на колени, и Мигнариал машинально погладила кошку. Один лишь Ганс видел, каким взглядом Радуга смотрит на человека, лежащего на полу. И тут раздался стук в дверь. Ганс, Мигнариал и оба кота вздрогнули. Ганс схватил оба ножа и завернулся в плащ.
      Открыв дверь, Ганс узрел перед собой старого бондаря, который проживал на этом же этаже вместе со своей супругой. Мигнариал слышала, как Ганс втолковывает бондарю, что всем им невероятно повезло: в дом забрался грабитель, но Нотабль почуял его и напал на мерзавца, едва тот влез в окно. Сосед ушел в свою квартиру, сказав, что он чувствует себя спокойнее, зная о присутствии в доме сторожевого кота.
      Ганс уже запирал дверь, когда на лестнице опять послышались шаги. Но затем Ганс услышал, как их сосед пересказывает историю про грабителя жене домовладельца. Однако она все равно решила постучаться в жилище Ганса и Мигнариал. Ганс говорил с ней очень тихо — он сказал, что Мигнариал уже снова уснула. О да, все живы и здоровы — и сам Ганс, и Мигнариал, и оба «славных котика». Затем он вновь закрыл и запер дверь. Вернувшись в спальню, Ганс обнаружил, что Малингаза уже пришел в себя и смотрит на него. Ганс присел на корточки и спросил:
      — И зачем это было нужно, Малингаза? Да, мы с тобой не нравимся друг другу, пусть так. Но только мы двое не попались в ловушку, расставленную Корстиком. Зачем же ты явился убить меня в моей собственной постели?
      — Ты, ублю…
      Ганс зажал ладонью рот связанному человеку.
      — Говори потише, Малингаза, кое-кто в этом доме все еще надеется опять заснуть. Потише и повежливее, а то я брошу этого кота к тебе на грудь. А теперь выкладывай. Ты прав насчет того, что я ублюдок, однако при чем здесь мое происхождение? Или тебе не нравятся ублюдки точно так же, как южане?
      — Ганс, — задумчиво произнесла Мигнариал, — он думает, что это ты подстроил ловушку, потому что ты единственный, кому удалось спастись. А сейчас он пытается понять, откуда мне это известно. — И вдруг голос девушки стал странно чужим:
      — Твое имя — Малингаза. Твою мать зовут Йорна, а твоего отца звали Малинт. Он умер от болезни, которую твоя мать называла «зеленой лихорадкой». Это было три года назад — или, может быть, четыре? Ты был женат на женщине по имени… Йена, верно? Да, Йена, но всего год назад она умерла родами. Ох, бедняжка! Ребенок выжил, но ты знал, что не сможешь позаботиться о нем.., о ней.., и отдал ее юной чете. Но эти твари скрылись из Фираки и забрали девочку с собой.
      И теперь только я знаю об этом, верно, Малингаза?
      Малингаза лежал на полу, дрожа и выпучив глаза.
      — К-кол.., довство…
      — Она — с'данзо, — сказал ему Ганс. — У нее есть необычные способности, Малингаза. Она прочла это по твоей памяти, или по твоим потрохам, или еще как-нибудь. Как именно — даже она сама не знает. Прошлой ночью это случалось с ней дважды. Перед тем как я вышел из дома, она предупредила, чтобы я не касался кольев на стене, и сказала, что Периас ужинает у Корстика.
      — Я так сказала? Ты мне не говорил об этом!
      — Я собирался рассказать тебе. Мигни. Но ты же помнишь, каким я был, когда вернулся с того холма. Лежавший на полу Малингаза выдавил:
      — Ты.., был.., там?
      — Да. Я опоздал, потому что Мигни побежала за мной. Ночью, по улице, Малингаза! И в этот раз она велела мне не ходить и оставаться с внешней стороны стены. — Эти слова Ганса были обращены к Мигнариал. Девушка кивнула. — Но я все равно пошел. Скажу тебе правду, Малингаза: я ничуть не беспокоился ни за тебя, ни за остальных — кроме Тьюварандиса. За воротами я пустил коня галопом и так проскакал всю дорогу вверх по холму, надеясь остановить его прежде, чем он полезет через стену. По пути мне встретились четыре лошади, несущиеся вниз. Они были оседланы и взнузданы, но без седоков. Я увидел в глазах лошадей ужас и понял, что опоздал, но все равно поехал дальше. Ты хочешь знать, что я там увидел? Хочешь или нет? Ты хочешь услышать об этом, Малингаза?
      Ганс потряс фиракийца за плечи. Радуга смотрела на них. Нотабль тоже уставился на Малингазу, хвост кота беспокойно подергивался. Малингаза негромко застонал.
      — Может быть, ты хочешь сходить к северным воротам и порасспросить стражников? Они видели, как я выезжал за ворота и слышали, что я сказал, будто хочу дать своему коню поразмяться. А через час я вернулся к воротам галопом, на взмыленном коне. Нам с тобой действительно повезло, Малингаза, будь ты проклят! Там, на холме, было светло, как днем, потому что Недомерок возле дома и Марлл на стене превратились в факелы. Огонь до небес — желто-белое пламя в двадцать футов высотой! И еще кто-то кричал в саду, я не видел его. Он визжал, как женщина, как ребенок. Я его так и не увидел.
      — Прекрати! — взмолился трясущийся Малингаза. — Не надо! Я верю тебе.
      — Веришь? А ты можешь представить себе Тьюварандиса, как он висел в воздухе, пронзенный толстой веткой — пронзенный насквозь, слышишь, Малингаза? И все же он мог говорить, он пытался предупредить меня! А потом ветка обломилась и стала падать на меня, словно копье — а Тьюварандис все еще висел на ней! Мой конь помчался дальше. И тогда я наткнулся еще на одного человека. Не знаю, кто он был, длинные светлые волосы, кожаная туника и.., ну, кажется штаны у него были красные, но не могу сказать точно. Я не стану врать или притворяться — я был страшно испуган. Он висел на стене, и когда я подъехал к нему, он тоже загорелся, так что в саду Корстика стало три факела. И это были твои Друзья, Малингаза! Тебя там не было, а я ничего не мог поделать!
      — Хватит! — вскрикнул Малингаза. — Не надо больше! Я верю тебе, я прошу у тебя прошения. Да, да, это все Корстик… О Пламя! Мама, мама… — Малингаза мотал головой взад-вперед. — И теперь он погубит и меня, и меня тоже! Он сделает это! О нет, нет, о нет…
      Малингаза скорчился, уткнувшись щекой в пол, и зарыдал. Ганс с отвращением посмотрел на свою ладонь, мокрую от слез и слюны Малингазы. Презрительно усмехнувшись, Шедоуспан проворчал:
      — Я скажу тебе еще кое-что, Малингаза. Надеюсь, твоя чувствительная душа сможет выдержать это. Я удрал оттуда, понимаешь? Я сбежал! Я гнал своего коня, потому что с деревьев срывались огромные ветви и летели, словно стрелы на охоте — прямо на дорогу вдоль стены. Мне кажется, что человек, которого я заметил в окне, не видел меня. Но ему было все равно — он просто хотел истребить все живое в округе! Не знаю, как мне удалось удрать. Всю дорогу я гнал коня галопом и каждую секунду ожидал, что мне в спину воткнется здоровенный острый сук. Я остался в живых, потому что мне повезло, понимаешь, Малингаза? Потому что у меня есть Мигнариал и потому что мне везет. Из-за Мигнариал я опоздал. А ты остался в живых потому, что постоянно огрызался на меня и остальные не позволили тебе идти туда вместе со всеми. А теперь расскажи-ка мне, из-за чего заварилась вся эта каша.
      Осознав, что Малингаза сейчас так потрясен, что на него может оказать действие только прямая угроза, Ганс добавил:
      — Иначе мы с Нотаблем начнем разделывать тебя на части.
      Лезвие его ножа сверкнуло у самых глаз Малингазы, и Мигнариал вскрикнула:
      — Ганс!
      Ганс бросил на нее быстрый взгляд и подмигнул. Пока девушка пыталась понять, что это значит, ее губы внезапно задвигались сами собой.
      — Мал.. Малингаза был одним из тех, — пробормотала она. — Так же как Тьюварандис, Периас и… Равас, да, Равас и Другие.
      Ганс уставился на Мигнариал, взгляд у нее был совершенно обычным, хотя и изумленным, да и голос был вполне нормальным. Казалось, девушка опять видит, однако совсем иначе, чем раньше.
      — Один из тех, кто.., что, Мигни?
      Малингаза всхлипнул, когда Мигнариал ответила:
      — Один из тех, кто сделал это с женой Корстика. Расскажи нам, Малингаза, если ты веришь, что у тебя есть душа и что ты в силах спасти ее от Корстика. Или ты хотел бы оказаться на месте.., на месте Нуриса! Хотел бы ты оказаться на месте Нуриса?
      Малингаза вздрогнул и закричал, так, что Гансу пришлось опять зажимать ему рот. Потом, убрав ладонь, Ганс вытер ее о тунику Малингазы.
      — Я. я расскажу вам, — тихо и жалобно произнес Малингаза. Его голос дрожал от рыданий. — Ой, м-мама, ма… Я расскажу вам.., нет, нет, только не так, как поступили с Нурисом…
      — Кто такой Нурис? — спросил Ганс, а Мигнариал переспросила своим обычным голосом:
      — Кто?
      Ганс пристально посмотрел на нее. Внезапно он понял, что происходит нечто большее, нежели обычное видение, приходящее порой к Мигнариал. И он был прав.
      Малингаза поведал большую часть истории, всхлипывая и заикаясь. Даже после того, как Ганс разрезал веревку, стягивавшую лодыжки Малингазы, фиракиец не попытался встать с пола. То и дело он умолкал или отвечал на вопросы почти умоляющим «Я не знаю!». И тогда Мигнариал внезапно погружалась в видение и договаривала то, что осталось неизвестным. Все это время она сидела на полу, поглаживая Радугу.
      И Мигнариал, и Ганс узнали намного больше, чем ожидали узнать. Рассказ был малосвязным и прерывистым, но в конце концов удалось как-то сложить все разрозненные куски воедино. Сначала они услышали от Малингазы о групповом изнасиловании, но затем Мигнариал добавила другие подробности и наконец поведала о том, что стояло за всеми событиями и что послужило их первопричиной.

***

      Много лет назад молодой человек по имени Нурис был учеником колдуна — точнее, подмастерьем мага. У него наблюдался врожденный талант к предсказанию или, иначе говоря, видению. Очень скоро Нурис решил, что он может достичь большего. Он был по-юношески уверен в том, что уже достиг в магии огромных успехов. Отчасти причиной этого было само его ученичество. Нурис был подмастерьем у надменного, презирающего все и вся, вечно недовольного человека — мага Корстика. За все свои успехи Нурис ни разу не получил похвалы, и его недовольство переросло в горькую обиду.
      Жена его наставника тоже была в обиде на мужа, поскольку Корстик точно так же унижал и бранил ее. Он был великим мастером своего искусства, могущественным магом, и его сила продолжала расти. В конце концов в один прекрасный день он должен был заполучить власть над всей Фиракой и принять титул правителя. Любая женщина должна была посчитать великой честью зваться его женой.
      Конечно же, она испытывала совершенно другие чувства. И вот пришел день, когда жена Корстика и его подмастерье Нурис сошлись. Два оскорбленных человека утешали друг друга. Вольно или невольно, они сближались все сильнее, и эта близость в конце концов привела их на ложе страсти. Если молодым людям и не удавалось забыть о своих тревогах, то они, по крайней мере, любили и могли доставить наслаждение себе и друг другу.
      Так оно и было — в течение нескольких месяцев. Пока Корстик не догадался обо всем. Должно быть, он узнал обо всем за некоторое время до того, как начал действовать, ибо его план мести был весьма сложным.
      Для Корстика было совсем нетрудным заточить неверную жену в одной из комнат особняка. Он оставил ее там на некоторое время, а чтобы несчастная женщина страдала еще сильнее, на прощание Корстик зловеще сообщил ей, что она увидит, какая участь уготована Нурису. Как жалки были попытки слабой женщины вырваться на свободу! Ногти Шурины были сломаны, руки и все тело покрыты синяками и кровоподтеками — она в отчаянии билась о дверь. Эти попытки не привели совершенно ни к чему — лишь добавили боли и отчаяния. Хотя, будучи женой Корстика, Шурина выучилась нескольким колдовским трюкам и даже заклинаниям, она не могла освободиться или направить магию против своего мужа, который окружил себя мощной магической защитой.
      Шурина ничем не могла помочь Нурису и могла только гадать, какое страшное возмездие ее супруг обрушит на несчастного юношу.
      Корстик как раз занимался этим. Он разработал хитрый план. Иные обманутые мужья в гневе убивают неверную жену, ее любовника или же обоих. Но Корстик был магом! Если он просто убьет изменников, разве они смогут в полной мере испытать страдания, которые заслужили, нанеся урон его чести?
      (Услышав эти слова — непостижимым образом вложенные в уста Мигнариал, — Ганс задрожал. Лишь вчера он воочию видел, на что способен Корстик ради мести. Какие ужасы способен придумать этот человек, как он умеет сеять страдания и страх!).
      Ничего не подозревающий Нурис находился в своей комнатке, когда внезапно начал терять сознание и вскоре впал в колдовское забытье. И тогда Корстик отделил от тела и заключил в темницу ка юноши — ту незримую искру, которую некоторые называют душой. Маг своими заклинаниями переместил человеческое сознание в заранее приготовленное тело — в тело огромного рыжего кота.
      Маг запер душу Нуриса в теле кота, а сам кот сидел в клетке. Однако Корстик оставил человеческому телу своего подмастерья видимость жизни — оно было теплым и дышало, как будто Нурис просто был усыплен снадобьями После этого Корстик пошел за своей женой и приволок ее в келью Нуриев. Связанная женщина могла лишь беспомощно наблюдать, как ее муж медленно, постепенно и хладнокровно убивает ее возлюбленного. Корстик не сказал Шурине, что душа-сознание Нуриса, самая его сущность, была жива и заперта в теле кота. Если бы Шурина знала об этом, то она не так ужасалась бы, и Корстик лишился бы части удовольствия от свершенной мести. Маг тщательно убрал все свидетельства произошедшего в келье убийства — он знал, что жена испытает еще больший страх при виде этой зловещей «уборки».
      Следующая часть спектакля ужасов, разыгранного магом ради мести и наказания, состояла в том, что жертва и беспомощный наблюдатель должны были поменяться местами. Вместе с торжествующим Корстиком сидящий в клетке кот был вынужден смотреть, как беспомощную Шурину привязывают к той самой кровати, на которой они с Нурисом когда-то любили друг друга. «Предавались отвратительным забавам», — как назвал это Корстик. Теперь на этой же постели десятеро мужчин насиловали и избивали обнаженную плачущую женщину.
      Каждый из этих десятерых получил за свою «работу» по одной серебряной монете. Потом они ушли. Истерзанная, истекающая кровью женщина лежала на кровати почти без сознания.
      Издеваясь, Корстик швырнул на дрожащее тело своей жены десять монет — по числу насильников — и добавил еще одну от себя. А потом ушел, забрав кота. Хотя Корстик не боялся, что животное, не способное издавать членораздельные звуки, поведает о чем-либо людям, он тем не менее хотел еще сильнее унизить Нуриев. Сознание Нуриса будет жить и бодрствовать, однако сам Нурис никогда не сможет действовать, как действовал бы человек, даже человек в кошачьем облике. Нурис был узником своего нового тела. Он не мог управлять им. Он был котом.
      Что же касается наемных насильников.., эти мерзавцы понимали, что они делали, и не забыли о том, что сделали. Единственное заклятие было наложено на их языки: они никогда не могли рассказать никому, что сделали они и что сотворил Корстик. Конечно же, ничего не мог рассказать и кот, который был Нурисом, — нет, кот, в теле которого жила сущность Нуриса. Чувствуя страх или раскаяние, некоторые из этих десяти покинули Фираку. Другие остались. Со временем некоторые из них преуспели в своем деле, как это бывает со всеми людьми, другие — нет. Другими словами, они, казалось, вели обыкновенную жизнь, как все люди.
      Корстик оставил Шурину на несколько дней наедине с ее болью и страхом — да еще с одиннадцатью серебряными монетами, которые были платой за ее тело. Ему доставляло удовольствие знать, что она страдает — страдает телом и душой. А потом Корстик поместил ка своей жены в другую кошку.
      — В.., пеструю кошечку… — пробормотала Мигнариал, поглаживая Радугу.
      Когда Шурина «случайно» упала из окна второго этажа, в ее теле уже не было души. Однако никто, кроме Корстика, не знал об этом. Корстик, конечно же, выказывал на публике глубокое горе и при этом, казалось, держался стоически. Все считали его мужественным человеком.
      Он одержал победу над двумя людьми, которые, как он считал, обманули его, своего благодетеля. Он намеревался причинять им страдания самим фактом того, что им приходилось жить в его доме, быть частью его жизни и жить в ореоле его величия. Он похоронил их внутреннюю ипостась в телах котов, а их человеческие тела убил и похоронил в земле. Он убил их, уничтожил их.., но сохранил часть их человеческой сущности — их «я». Они были не совсем котами — и все же были чем-то низшим, нежели люди, принужденные оставаться в обличье котов.
      Корстик намеревался держать их в качестве домашних животных и мучить их телесно и душевно, чтобы они все помнили и чувствовали его власть над ними.
      — Они сбежали…
      Ганс вздрогнул, когда Мигнариал пробормотала эти слова. Девушка сидела, глядя в никуда и поглаживая Радугу.
      Ганс бросил взгляд на Нотабля, который не сводил глаз с Малингазы. Вид у кота был свирепый. Ганс посмотрел на Радугу, которая по-прежнему сидела на коленях у Мигнариал. Кошка ни разу не шелохнулась с тех пор, как Малингаза начал свой рассказ, дополненный словами Мигнариал. Радуга тоже смотрела на человека, лежащего на полу. Ганс перевел взгляд на пять серебряных империалов. В течение всего рассказа они лежали здесь же, на полу. Обрывчатые признания Малингазы… Странное поведение Мигнариал — более странное, чем при обычном видении…
      Коты сбежали, продолжала Мигнариал. К несчастью, Нуриев изловили люди, сочтя обычным заблудившимся животным, и увезли в караване, направлявшемся в Санктуарий. Там он стал одним из двух сторожевых котов Ахдио. Несмотря на свой злобный нрав, рыжий кот подружился с Ахдио, стал его котом. Он вел нормальный для кота образ жизни, лакал пиво, охранял «Кабак Хитреца», в случае чего поднимал тревогу. Он не был Нурисом. Он был Нотаблем. Он был котом.
      А затем в дальнюю комнату «Кабака Хитреца» пришел Ганс. Его окружал плотный ореол чего-то необычного — тайна его рождения, его отношения с богами, с Лунным Цветком и ее дочерью. Оказавшись рядом с рыжим котом, Ганс пробудил в Нотабле-Нурисе чувствительность к магическим силам и осознание того, кем когда-то был Нотабль. И тогда кот стал держаться поближе к Гансу.
      Таково было одно объяснение; другое состояло в том, что рыжий кот просто полюбил Шедоуспана, в особенности после того, как они вместе проникли во дворец губернатора и едва не погибли от яда змеи и от рук охранника, но все же избежали опасностей и выбрались из дворца с добычей…
      Встреча в пустыне с пестрой кошечкой была случайной лишь отчасти. Радуга, которая вела вполне осмысленные поиски Нотабля, была поймана тейана. Она хотела пить, и тейана дали ей воды, а потом схватили ее и посадили в мешок. Кто, кроме них самих, знает, для чего они прихватили ее с собой — как домашнее животное, как охотницу на мышей или как мясо на черный день? Мигнариал с отсутствующим видом пробормотала, что ее саму и Ганса лишь случайность привела к этой встрече.
      — Итак, шесть монет исчезли, — медленно произнес Ганс. — Шесть человек мертвы — шестеро насильников! Да, Малингаза?
      Фиракиец только дрожал, всхлипывал и стонал.
      — Да, — сказала Мигнариал.
      Ганс посмотрел на нее и продолжил:
      — И одиннадцатая монета, одна из этих пяти.., она представляет Корстика. И одна — тебя, Малингаза. Ты, один из тех, кто нанял меня и кто рассказал мне так много, но не все.., ты тоже был среди тех насильников. Но что-то здесь не сходится, приятель. Как ты смог преодолеть заклятие, запрещающее тебе говорить, и остался в живых?
      — Ганс!
      Голос Мигнариал прозвучал так резко, что Ганс обернулся в мгновение ока. Девушка указывала на серебряные империалы. Они по-прежнему лежали на полу, все пять, но одна из них начала дрожать.
      В ту же секунду Малингаза издал странный звук, словно подавился чем-нибудь, и начал корчиться в жестоких судорогах. Молодые люди смотрели на него, чувствуя, как волосы на голове поднимаются дыбом. Руки Малингазы изгибались, словно обезумевшие змеи. Неожиданно послышался хруст костей, и сломанные руки несчастного повисли, словно тряпки. Малингаза силился подняться на ноги, а кожа его подергивалась и вздувалась пузырями, а затем покрылась отвратительными нарывами.
      — Га-ах, — прохрипел Малингаза, и что-то выпало у него изо рта.
      Нотабль одним прыжком оказался рядом и стал пожирать этот.., этот розовый и еще теплый язык. Зеленовато-бледный Ганс икнул и быстро отвел взгляд. Однако это мало помогло ему — он увидел, что одна из этих проклятых монет превратилась в медяк.
      Менее чем через минуту Малингаза стал похож скорее на разлагающийся труп, нежели на живого человека. Шатаясь, он встал на ноги. Нарывы на его коже наливались гноем и раздувались до невероятных размеров. Издавая ужасные мычащие звуки, он накренился и покинул комнату тем же путем, каким вошел в нее — через разбитое окно.
      Шатаясь почти так же сильно, как несчастный Малингаза, Ганс бросился к окну и выглянул наружу.
      — Мог.., мог ли он остаться в живых после этого? — Он взглянул на Мигнариал.
      Девушка молча покачала головой и вновь указала на монеты. Их осталось всего четыре. Все они были серебряными.
      Ганс тихо сказал:
      — Еще одна монета исчезла: Малингаза умер. Всего лишь одна монета. Значит, Кор.., это чудовище все еще не дает Тьюварандису умереть.
      Некоторое время Ганс молча смотрел на Мигнариал неестественно широкими и блестящими глазами. Потом его взгляд упал на котов, на монеты, на пол, где еще недавно лежал Малингаза. Дрожь пробежала по спине Ганса, и он повернулся к бочонку с пивом. Наполняя кружку, он почувствовал, как что-то мягко коснулось его ноги. О лодыжку Ганса терся рыжий кот.
      — Да, да и тебе, дружище! Нотабль… Нурис… — Ганс сконфуженно умолк, а затем спросил:
      — Мигни!.. Ведь Нотабль и Радуга должны были быть обычными котами? И все же она помнила все и пошла за ним в Санктуарий. Как так вышло? И что насчет этих монет.., и… Мигни! А откуда ты все это знаешь?
      Мигнариал сидела на полу, завернувшись в плащ, и гладила пеструю кошечку. Когда девушка подняла голову, чтобы посмотреть на Ганса, ее лицо выражало лишь спокойствие.
      — Я просто знаю, Ганс. Шурина была женой могущественного мага. Она научилась кое-чему из его ремесла, нескольким легким заклинаниям. Когда он вновь запер ее в комнате после совершенного над нею насилия, Шурина не стала безропотно страдать. Боль и ярость заставили ее действовать и не дали ей впасть в отчаяние. При помощи заклинания она заставила эти монеты всюду следовать за собой. И еще она наложила заклятье на саму себя — заклятие против забвения. Хотя она не знала о планах Корстика и о том, что он уже нашел животное для вселения ее ка. Отнюдь не Нурис-Нотабль положил начало этим событиям. Это сделала Радуга. Я хочу сказать — Шурина.
      Ганс только охнул, а несколько секунд спустя спросил:
      — Но как же ты…
      Пестрая кошка, прежде сидевшая на коленях Мигнариал, пошевельнулась, потом встала и начала осторожно карабкаться вверх ей на плечо, цепляясь когтями за плащ девушки. Радуга долго смотрела в глаза Мигнариал, а потом — на глазах потрясенного Ганса — прижалась к ее носу своим маленьким розовым носиком. Сегодня ночью Гансу пришлось повидать многое, потому что иначе было просто нельзя. И теперь он понял, что произошло: не Радуга, но Шурина только что дала понять Мигнариал: «Ты права». И поцеловала ее.
      Мигнариал зарылась лицом в пестрый мех кошечки.
      — Все, что я рассказала сегодня, Ганс, я узнала только этой ночью. Это не было видение с'данзо. Шурина каким-то образом.., поведала мне все это. Я просто говорила за нее.
      После долгого молчания Ганс произнес:
      — Думаю, мне лучше будет хлебнуть еще пива.
      — Э-э… Ганс.., ты не нальешь и мне тоже?

***

      — Нотабль — мой друг, — произнес Ганс. Он сидел на стуле с кружкой в руке и глядел куда-то в стену. Мигнариал, Радуга-Шурина и Нотабль-Нурис внимательно слушали его. — Он спасал мне жизнь не менее полутора десятков раз. Я не могу назвать Тьюварандиса своим другом, но он и не враг мне. Он не заслуживает того, что творит с ним Корстик. Ни он и никто другой. Тьюварандис, наверное, хочет умереть. И он, конечно же, имеет право умереть.
      Ганс обратил взгляд на своих слушателей, и его глаза, казалось, превратились в пылающие угли.
      — Корстик тоже должен умереть, — выдохнул Ганс. — Я все-таки должен пробраться в его логово, Мигни!
      — Ох, Ганс!
      Однако Шурина отреагировала на слова Ганса еще более эмоционально, чем Мигнариал. Кошка бросилась к Гансу и принялась тереться о его ноги. Ганс провел ладонью по пестрой спинке, а затем вдруг повернулся к Нотаблю:
      — Нотабль! Ты понимаешь меня? Ты знаешь, о чем я говорю?
      Нотабль посмотрел на него, а потом отвернулся и несколько раз провел языком по своей шерсти, оставляя на ней блестящие гладкие полоски. Затем уселся и стал смотреть, как Радуга ласкается к Гансу.
      — Мне кажется.., мне кажется, Шурина понимает нас, — сказала Мигнариал. — Я думаю, что Нотабль — просто кот, как бы дом для ка Нуриса. Но Шурина осознает себя. Она сама здесь, понимаешь, милый? Я знаю, что это она говорила через меня. Это было совсем не так, когда бывает видение. Я слышала слова и знала, что говорю. — Поколебавшись несколько секунд, девушка позвала:
      — Радуга!
      Пестрая кошечка продолжала тереться о лодыжки Ганса и выгибать спину и все-таки повернула свою изящную головку в сторону Мигнариал.
      Мигнариал снова сказала:
      — Шурина? — И кошка мгновенно повернулась к ней. Ганс перевел дыхание. Мигнариал кивнула:
      — Да. Женщина по имени Шурина смотрит на меня из этих раскосых зеленых глаз, все верно! Ты понимаешь меня! Шурина, ты понимаешь — я должна все знать. Ты знаешь, как это важно для тебя. Покажи мне.., дай мне понять, что ты понимаешь меня. Пожалуйста, подойди к Нотаблю.
      Кошка, ни мгновения не задержавшись, чтобы еще раз потереться о ногу Ганса, направилась к Нотаблю. Сев рядом с рыжим котом. Радуга внимательно посмотрела на Мигнариал.
      — Проклятье, — пробормотал Ганс, уставившись в пол. — Колдовство, настоящее колдовство, но.., впервые я готов смириться с этим. Как можно ненавидеть Радугу? Как можно ненавидеть бедняжку? — Он перевел взгляд на пеструю кошечку. — Шурина, ты понимаешь только Мигнариал или меня тоже?
      Оба кота смотрели на него, лениво поводя хвостами. Казалось, они внимательно слушают Ганса. И все же Ганс знал, что такое пристальное внимание и полная неподвижность — если не считать подергивающихся хвостов — вполне обычное для кошек поведение. Кошки могут сидеть так довольно долго, даже если никто на них не смотрит. С другой стороны, кошка может отвлечься, чтобы почесать зудящее место, погнаться за пролетевшей бабочкой или обернуться на неожиданный звук и совершенно не обращать внимания на беседующего с ней человека.
      — Если ты понимаешь меня, Шурина, подойди, пожалуйста, ко мне, к Мигнариал и вернись к Нотаблю.
      Кошка нервно дернула хвостом. Но затем она напряженно подошла к Гансу, проследовала к Мигнариал и снова уселась рядом с Нотаблем. Кот зевнул. В такие моменты Ганс всегда старался отвести взгляд, чтобы не видеть этого кошмарного зрелища. Ему совершенно не хотелось разглядывать эти здоровенные клыки, а широко раскрытая розовая пасть Нотабля выглядела просто.., кровожадной. Ганс не любил думать о хищных наклонностях даже маленьких кошек, не то что такой здоровенной твари, как Нотабль.