У Ганса не было возможности поглядеться в зеркало.

***

      День тянулся бесконечно. У Ганса зачесалась спина. Зуд становился все сильнее, и почесывание не помогало. К тому же чесать спину, сидя в седле, было затруднительно. Гансу оставалось только стиснуть зубы и терпеть. Он поклялся про себя, что сегодня вечером будет пить только пиво, а воду использует для того, чтобы смыть с себя соль, от которой все тело так невыносимо чешется. Это оказалось одной из худших сторон путешествия по пустыне, и Ганс размышлял о том, почему он раньше об этом не слыхал.
      Солнце стояло высоко в небе, когда Нотабль вернулся со своей очередной одинокой прогулки. Он вновь принес спутникам подарок. На сей раз это оказалась маленькая змейка. Ее тонкое тело свисало по бокам кошачьей пасти, словно длинные медно-черные усы. По крайней мере, змея была мертва. К этому времени вокруг все чаще стали появляться островки растительности, которая к тому же раз от раза становилась гуще.
      Путники даже были уверены, что далеко впереди виднеются деревья. Нотабль вернулся как раз во время одной из остановок. Ганс стоял, отвернувшись, а Мигнариал, спрятавшись за лошадей, справляла нужду. Кот решил преподнести подарок именно ей и подошел к девушке сзади. Ее крик, должно быть, был слышен на много лиг вокруг.
      Ганс подскочил и бросился к Мигнариал, сжимая в одной руке нож, а в другой — длинный ибарский клинок. Нотабль пронесся мимо Ганса в противоположную сторону. Он мчался так, словно решил взять приз на состязаниях беговых котов. Мигнариал лежала на земле, судорожно всхлипывая, и из-под ее тела тянулась дорожка мокрого песка. Ганс немедленно распознал источник опасности и успел два раза рубануть змею, прежде чем понял, что она и так уже мертва.
      Ганс помог Мигнариал встать и обнимал ее, пока она не пришла в себя и не перестала икать и всхлипывать. Потом девушка извинилась, и Ганс, конечно же, заверил ее, что все в порядке, все хорошо… Она поведала о том, как она испугалась и почему закричала, и Гансу пришлось вновь ободрять и утешать ее и говорить, что он сам, возможно, испугался бы… Не разжимая объятий, они обменялись поцелуем, влажным от слез и пота. Затем оба повернулись к лошадям — и замерли.
      Нотабль задумчиво взирал на них, уютно устроившись поверх поклажи на спине Инаса. Ну конечно, он ожидал получить за свой подарок восторженные похвалы, а вместо этого ему пришлось удирать со всех ног, чтобы не слышать этого ужасного крика… Кот зевнул и зажмурил глаза.
      — Ты, проклятый кошак, — прорычал Ганс. — Скорее в Ледяном Аду наступит жаркий день, чем ты получишь от меня еще хоть каплю пива!
      Нотабль изо всех сил постарался выглядеть как можно более жалким и виноватым, после чего произнес «мяу» голосом маленького котенка.
      Мигнариал не смогла удержаться — скопившееся внутри напряжение требовало выхода. Девушка рассмеялась. Ганс с раздражением переводил взгляд с нее на кота и обратно. Его раздражение усилилось, когда Мигнариал подошла погладить Нотабля. Тот немедленно включил свой мурлыкатель на полную громкость. Совершенно забывшись, негодный кот даже попытался подставить горло, чтобы девушка почесала его. Вот тут-то рассмеялся и Ганс — было очень забавно видеть, как умный кот завалился наземь со спины тупого ишака.
      Нотабль приземлился, как обычно, на все четыре конечности, пару раз встряхнулся и деловито стал выкусывать песок из лапы.
      И тут неожиданно, без всякой видимой причины, в голову Гансу пришла одна мысль.
      — А ты знаешь, какие мы дураки? Ты помнишь, как рыбак говорил нам, что не следует держать весь улов в одной корзине? А теперь посмотри, что мы делаем! Разве можно держать привалившую по счастью кучу серебра в одном мешке, который так и бросается в глаза?
      — Хм! Ну, мы можем перепрятать их, когда доедем вон до той рощицы. По крайней мере, будет чем заняться, к тому же прятать деньги — это так интересно!
      — Эта рощица может быть в двух лигах отсюда, а может — в пятидесяти. Или это вообще не роща, — возразил Ганс. — Нам все равно надо немного отдохнуть, так давай уж займемся деньгами сейчас.
      — Прямо здесь, в пустыне, на самом солнцепеке?
      — Можно сесть так, чтобы лошади прикрывали нас от солнца, — ответил Ганс, отвязывая мешок со спины ишака.
      Мигнариал широко распахнула глаза и восторженно вскрикнула, когда звонкие блестящие монеты посыпались из потертого мешка на подстеленный кусок парусины, носивший почетное звание одеяла.
      — Нечестно полученные деньги, — промолвил Ганс, следом за Мигнариал погружая пальцы в сияющую груду серебра и пересыпая звенящие кругляши. — Я забрался во дворец и украл эту имперскую штуковину у принца. Эти деньги — половина выкупа за нее. С другой стороны, мы раскрыли и сорвали заговор против принца, так что это серебро можно считать наградой.
      — Ганс.., э-э.., мне совершенно все равно, за что ты получил эти деньги. Это ранканские монеты. Мы не просили Рэнке, чтобы они сделали нас частью своей империи. И чтобы этот принц вместе со своими наложницами хвастался перед нами своим богатством!
      Ганс задумчиво посмотрел на девушку. Казалось, он вот-вот улыбнется, но вместо этого он просто кивнул. Поддавшись мгновенному порыву, Ганс протянул руку и сжал ладонь Мигнариал. Монеты звякнули.
      — Молодец! А теперь давай спрячем деньги в одежде и вообще всюду, где только сможем придумать. Важно, чтобы они не звенели. Мы, конечно, можем положить их по отдельности, но можно еще увязать их в платок или в пояс и затянуть потуже, чтобы не брякали.
      Мигнариал обвела взглядом окрестности.
      — Ганс, ты что.., беспокоишься?
      — Нет, но здесь мы одни, а скоро, я надеюсь, приедем в какой-нибудь город. Это разумная мера, вот и все. Ты, наверное, сможешь обойтись без своего передника и увязать в него с десяток монет, верно?
      Мигнариал принялась за дело, одновременно поинтересовавшись:
      — Ганс, а почему ты везешь серебро? Если бы ты взял выкуп золотом или обменял бы серебро на золотые монеты, их было бы намного меньше, и легче везти.
      — Зато золото привлекает внимание, и его трудно разменять. С золотом я наверняка попал бы в неприятности. Ты подумай, Мигни, что бы я делал с золотом в Санктуарии? Откуда у такого «таракана», как я, может взяться золото? Золото делает человека слишком заметным. Любого человека в любом месте.
      По тому, как Мигнариал посмотрела на него, Ганс понял, что она по достоинству оценила его мнение. Девушка стянула края фартука в тугой узел.
      — Вот, смотри, я положу его прямо туда, и никто даже не заподозрит. — Пряча узелок с монетами, Мигнариал сунула руку к себе за пазуху.
      — Оп-ля! — с расстановкой улыбнулся Ганс:
      — Почему ты не сказала, что хочешь спрятать его там? Я бы с удовольствием помог.
      Несколько секунд Мигнариал смотрела на него, сохраняя на лице необычайно серьезное выражение и тщательно обдумывая его слова. Затем наклонилась к Гансу:
      — Вот. Давай.
      Ганс сглотнул и поцеловал девушку в нос.
      — Если я запущу туда руку, мы никогда отсюда не уедем, Мигни. — Затем с притворно-важным видом добавил:
      — Подожди, женщина.
      Он встал, чтобы спрятать несколько монет в скатанное одеяло позади своего седла.
      — Спокойно, Черныш. Что случилось? Ты учуял, что впереди есть вода и трава, правда?
      Сидя в относительной тени, отбрасываемой лошадьми, и негромко беседуя, путники успели распихать по тайникам примерно половину денег, когда их прервали самым грубым образом. Услышав стук копыт, Ганс вскочил на ноги, засовывая за пазуху своей туники шейный платок, в который он только что увязал восемь монет. В другой руке уже блестел клинок. Затем Ганс увидел трех лошадей, скачущих к ним, но всадников было четверо, все они были одеты в грязно-белые балахоны. Впрочем, возможно, балахоны когда-то были зелеными, но выгорели на солнце почти добела. Лошади мчались галопом, вздымая из-под копыт тучи пыли и песка.
      На Ганса были нацелены три взведенных арбалета.
      — Эй, кащись, вам двоим тящко да хлопотно все это таш-шить, — сказал один из всадников с акцентом, которого Ганс никогда прежде не слышал. Лицо всадника украшала остроконечная борода. — Давайте, мы помошем вам волочшь энто шеребришко.
      — Шпокойно, парень, — произнес другой всадник, ехавший в трех футах левее первого. — Полоши-ка свой нощичек и доштань-ка иж-жа пажухи то, што ты только што туда жапихнул. Ешли вынешь не шверток в желеной тряпке, а што-нибудь другое, получишь штрелу прямо в колено. Или в яйща.
      — В яйца, — поправил один из его товарищей. Первым ощущением Ганса была злость на себя самого. Именно так должен был чувствовать себя в подобном положении Шедоуспан. Порождение Тени. Увлекся разговором с Мигнариал и игрой с монетами и позабыл о своей обычной осторожности! Следующая мысль была еще страшнее: «Мигнариал!»
      — Ох, Ганс!
      — Не бешпокойшя, милашка, — сказал первый всадник, соскакивая с коня и отряхивая свой халат, сшитый из грязно-белой домотканой материи. Остальные трое остались в седлах, их арбалеты были по-прежнему направлены на Ганса. — Мы хотим забрать у ваш кое-што, но не тебя, милашка. Нам, тейана, нет нушды швязываться с толштыми кобылами, ошо-бенно беременными!
      — Бере… — начала было Мигнариал, но осеклась. Она вдруг осознала, что действительно выглядит именно так — толстой и беременной. Если, конечно, не принимать в расчет лицо.
      С некоторым облегчением Ганс осмелился повернуться и посмотреть на Инаса. Нотабль полулежал поверх поклажи и пристально глядел на незваных гостей. Зрачки его глаз были расширены — слишком расширены для такого яркого солнца. Хвост его подергивался, словно натянутая струна под пальцами музыканта.
      — Нет, Нотабль, — произнес Ганс, надеясь, что кот поймет его слова и не бросится атаковать троих всадников, вооруженных арбалетами со стальными стрелами.
      Вновь повернувшись лицом к грабителям, Ганс сказал:
      — А я слышал, что тейана слишком горды, чтобы грабить путников.
      На самом-то деле он никогда не слыхал ничего подобного. Единственное, что он знал об этих кочевниках, — это то, что они хорошие бойцы, что они хорошо обращаются с лошадьми и плохо — с женщинами, что они очень независимы и считают себя самым лучшим племенем в мире. Да, и что подлость им отнюдь не чужда.
      Один из тейана засмеялся над словами Ганса.
      — Это не единштвенная ложь, которую люди ращказывают о наш, парень. Теперь брощь свой свертощек к оштальному шеребришку и отойди подальше.
      Ганс повиновался. Он с горечью наблюдал, как грабитель поднимает с песка кусок парусины с лежащими на нем монетами. Звон серебра, ссыпаемого обратно в мешок, на сей раз показался Гансу не столь приятным, как раньше. Судя по всему, с этими монетами придется проститься. Гансу не нужно было смотреть на остальных грабителей даже краешком глаза. Здравый смысл подсказывал ему, что арбалеты по-прежнему нацелены прямо на него.
      — Мешок у тебя вешь потрешкался, — сказал первый грабитель. — Похоше, ты долго держал его в воде — в колодсе, што ли? — Грабитель бросил парусину наземь. — Школько шеребришка ты зашунула промеж своих арбужов, девошка?
      По-прежнему сидя на земле, отягощенная грудой одежды с запрятанными под нее серебряными монетами, Мигнариал ответила:
      — Я человек, и у меня есть имя. Меня зовут Мигнариал. — Она поднесла руку к груди. — И здесь нет ничего, кроме меня.
      Ганс с радостью обнаружил, что Мигнариал, оказывается, превосходно умеет лгать! Хвала всем богам — когда она похлопала себя по груди, монеты не зазвенели!
      — Ух-х, — раздался голос всадника, сидевшего на лошади примерно в шести футах справа от Ганса. — Как ты думаешь, Квеш, ее можно доить?
      Ганс повернулся к тому, кто произнес эти слова. На руке у круглолицего кочевника красовался защитный нарукавник из коричневой кожи. Несколько секунд кочевник смотрел в глаза Гансу, а затем обратился к человеку, который предположительно был предводителем шайки и, судя по всему, звался Квешем.
      — Нашемашмачис хемоовлишеж, Квеш, — произнес всадник. Или, по крайней мере, так показалось Гансу. Затем кочевник добавил еще несколько слов.
      — Шинк шказал, што у тебя плохой глаз, парнишка, — сказал Квеш, передавая мешок одному из своих товарищей. — Он шпрашивает, штоит ли оштавлять тебя живым.
      Ганс по-прежнему смотрел на Шинка.
      — Это моя женщина, Квеш. А у Шинка — грязный язык. Однако я не так глуп, чтобы кидаться на взведенный арбалет.
      — Хорошо, — кивнул Квеш. — Эй, Аксар, ты пошто вше ешше шидишь позади Шинка? У наш теперь две новые лошади. Поедешь на одной и поведешь другую.
      — Мне вше же кажетшя, што она дает молоко, — повторил Шинк, с надеждой глядя на Ганса и держа арбалет наготове.
      — Заткнишь, Шинк. Ешли мы взяли его добро, не штоит говорить плохо о его женшшина. Эй, Аксар, щимван!
      Аксар вложил свой арбалет в вытянутую руку Квеша, соскочил наземь и направился к лошадям Ганса и Мигнариал. Из-под обтрепанного подола его зеленоватого балахона виднелись добротные сапоги из красной кожи. Бессильно стиснув руки, Ганс перевел взгляд с Шинка на Квеша и постарался немного смягчить выражение глаз.
      — Послушай, Квеш, вы сможете купить лошадей на те деньги, что взяли у нас. Забрать у нас лошадей — это все равно, что убить нас.
      Квеш покачал головой:
      — Твелу нужна лошадь щас. — Он указал на длинную дюну, видневшуюся на востоке. — Тот кочка очшен близко. Шразу за ним — крашивый чоом. Идешь туда, отдыхаешь, уштраиваешь женшшину. Луччее время дойти до опушки — пошле заката. Блише вшего — там. — Квеш ткнул пальцем на северо-восток. — Мы не шобираемшя оштавить ваш умирать. Мы оштавим вам ошла и поклажу. — Гордо задрав подбородок, он добавил:
      — Тейана никогда не берут ничшьи вешши!
      Ганс проглотил едкое замечание. К его удивлению, Мигнариал произнесла самым естественным тоном:
      — Меня зовут Мигнариал, и я ценю твою учтивость, Квеш. А что такое чоом?
      Квеш одарил ее милой улыбкой, а затем задрал голову, глядя куда-то в небо.
      — Оашиз, — сказал Твел, уже забравшийся в седло Инд-жи. — Ошен хорошша лошадь!
      — Верно, — кивнул Квеш. — Наша чоом — по-вашему будет оашиз. Мы поедем в другое мешто. Я обешшаю!
      Он направился к своему коню. Сжав зубы и ненавидя себя за свою беспомощность, Ганс смотрел, как Квеш садится в седло. То, что кочевник проделывал это без видимых усилий, отнюдь не улучшило настроения Шедоуспана.
      Шинк произнес еще несколько слов на своем шипящем языке. Квеш покачал головой.
      — Шинк хочшет обышкать поклажу и женшшину. Нет. Мы взяли доштаточно! Трима улыбаетшя вам, путники! А, вот. — Он сорвал медное кольцо, украшавшее остроконечную луку его высокого седла, и бросил это кольцо Гансу. Ганс стоял неподвижно, и кольцо упало к его ногам. — Держи это. Ешли снова вштретишь тейана, покашжи им это. Они не возьмут у тебя ничшего!
      — Это ваш условный знак, да? Квеш кивнул.
      — Знак. Верно. Шламжамалнипа!
      Было ли это одно слово или несколько, Ганс не понял. Но едва Квеш произнес это, как трое других кочевников повернули своих коней — и Инджу — и пришпорили их пятками. Кони сорвались с места, всадник верхом на Инджи гнал в поводу Черныша. Из-под копыт летела пыль. Ганс в бешенстве сцепил губы. Квеш остался на месте. Он по-прежнему целился в Ганса, но держал оружие уже более небрежно.
      — Мип, — произнес кочевник. Или что-то в этом роде. Его тощая серая лошадь попятилась. Квеш усмехнулся. — Хорош конь!
      — Надеюсь, что твой знак пригодится, тейана, — промолвил Ганс. — Присмотри за Шинком, а не то он вернется и убьет нас обоих.
      — Один — тейанит, два — тейана, — поправил Квеш, отъехавший уже на несколько ярдов. — А Шинк не вернетшя. Хайя!
      Его лошадь резко развернулась, и Ганс быстро присел на корточки. Лошадь еще только выпрямляла ноги, срываясь с места в галоп, а Шедоуспан уже встал, держа нож в руке, занесенной для броска. Его взгляд был направлен в широкую спину тейанита. Быстрый бросок, с большой силой и с дополнительным посылом, потому что цель удаляется, и…
      Ганс медленно и неохотно опустил руку и вложил нож в ножны на правом предплечье.
      — Если я воткну нож ему в спину, его лошадь ускачет следом за остальными. Тогда они вернутся и убьют нас. Нет. Но мы не можем дать им уйти с нашими…
      Мигнариал бросилась к нему на грудь. Ганс едва не потерял равновесия — он все еще смотрел в спину удаляющемуся Квешу. Мигнариал дрожала. Ганса тоже била дрожь, но не от страха, а от ярости. Он обнял Мигнариал, но продолжал смотреть поверх ее головы вслед кочевникам.
      — Ох, Ганс!
      — Все будет хорошо, — негромко произнес Ганс, — все будет хорошо. Подожди немного, Мигни, дай мне посмотреть. Хм-м. Они едут прямо к тому.., да, к тому большому холму слева, но этот скачет прямо на север. Я думаю, они направляются в свой лагерь или что там у них. А Квеш знает, что я смотрю на него, и поэтому он собирается сбить меня со следа. Думаю, он потом свернет следом за ними, влево. Я хочу увидеть это.
      — Ганс, — выдохнула Мигнариал, прижимаясь щекой к его груди.
      Ганс покрепче обнял девушку.
      — Погоди минутку. Мигни. Просто дай мне посмотреть, как этот поганый сукин сын…
      — Ганс…
      — Пожалуйста, Мигни… Мне надо бежать! Ганс резко отстранил Мигнариал и побежал, направляясь к крутой «кочке», на которую указал Квеш. Озадаченная Мигнариал смотрела ему вслед, чувствуя себя брошенной и одинокой. Ганс мчался так, словно его преследовала целая стая демонов. Внезапно девушка увидела клубок рыжего пламени, мелькающий следом за Гансом. Нотабль, задрав хвост к небу, догонял своего хозяина.
      — Ганс, — пробормотала Мигнариал и всхлипнула.
      Она увидела, что бархан действительно находился близко — менее чем через минуту Ганс уже карабкался по склону, скользя и пошатываясь. Все-таки бежать вверх по крутому песчаному склону не так-то легко. Нотабль мчался, не сбавляя скорости, и достиг гребня бархана одновременно с Гансом. Шедоуспан остановился на вершине, глядя на север. Нотабль уставился в том же направлении, держа хвост трубой. В другое время Мигнариал сочла бы это забавным или даже очаровательным. Однако сейчас ей казалось, что время тянется невыносимо медленно. Девушка чувствовала себя униженной, обобранной, лишенной всего на свете — денег, возлюбленного и чести.
      Примерно полминуты спустя Мигнариал увидела, как Ганс радостно хлопнул в ладоши, а затем обернулся и помахал ей рукой, приглашая присоединиться к нему.
      «Оазис», — подумала девушка и оглянулась. Позади не было никого и ничего, кроме взрытого копытами песка да еще тупого осла. Мигнариал подняла с земли медный браслет, который Квеш бросил Гансу. Сорок или пятьдесят серебряных монет, спрятанных тут и там под одеждой, мешали Мигнариал двигаться. Она подошла к онагру и взялась за его недоуздок.
      — Идем, Инас, — сказала девушка. — Наверное, ты не прочь выпить чистой воды или даже пожевать немного травки, верно?
      Сегодня — или сию минуту — у Инаса не было настроения упрямиться, и он послушно пошел за Мигнариал. Девушка видела, что Ганс вновь повернулся лицом к северо-западу. Она брела по песку, вздыхая и мечтая о том, чтобы Ганс проявил хоть чуточку жалости и спустился к ней. Мигнариал показалось, что она нескончаемо долго добиралась до подножия бархана, не говоря уже о том, чтобы вскарабкаться по сыпучему песчаному склону. Или песок был только сверху, а под ним — скала? Мигнариал не поняла. Однако, забравшись на гребень, она в восторге забыла обо всем, кроме зрелища, открывшегося ее глазам, — внизу раскинулась густая роща. А среди деревьев, чуть ближе к северной опушке, виднелась поросшая травой поляна. На фоне окружающих песков зелень казалась невероятно сочной, почти сияющей. И роща была даже ближе, чем говорил тейанит! Среди травы, почти в центре оазиса, имевшего овальную форму, блестело небольшое озерцо.
      Завороженная этим зрелищем, Мигнариал не слышала того, что говорил ей Ганс. Она совершенно забыла про Инаса. К счастью, девушка машинально выпустила недоуздок. Испустив радостный вопль, онагр поскакал вниз по склону бархана к оазису. Или к «чоому».
      — ..так что я был совершенно прав, — возбужденно говорил Ганс, глядя на северо-запад. — Они все направились прямо на… — Он резко обернулся. — Мигнариал!
      — Мраурр?
      «Ну совсем как отец», — думала Мигнариал, сбегая вниз по склону следом за ослом. Пробежав несколько шагов, она сорвала с себя белый балахон и оставила его валяться на песке. Затем начала снимать безрукавку, споткнулась, упала, покатилась, встала на ноги, смеясь. Бросив безрукавку, девушка начала одновременно расстегивать сине-зеленый полукафтан и желто-коричневую блузку.
      Сложив ладони у рта, Ганс прокричал вслед Мигнариал:
      — Зме-е-е-и! — И бросился за ней, думая на бегу: «Сумасшедшая!»
      — Плевать! — смеясь, откликнулась Мигнариал. Еще одна блузка взлетела в воздух.
      К тому времени, когда Ганс достиг берега водоема и в последний раз нагнулся за брошенной Мигнариал одеждой, он уже собрал огромную груду тряпья, включая нижнюю рубашку, сорочку и что-то вроде корсажа фиолетового цвета для поддержки груди. Спустившись с гребня к берегу озерца, Ганс слегка потолстел: все брошенные Мигнариал монеты, увязанные в тряпицы, он засовывал за пазуху собственной туники.
      На поверхности озера он увидел только мокрый затылок Мигнариал.
      — Неужели тут так глубоко?
      Мигнариал обернулась к нему, с ее распущенных волос текла вода. Она уже успела вымыть голову. Улыбнувшись, девушка озорно плеснула в Ганса водой.
      — Ох, Ганс, это замечательно! Кто бы мог подумать, что искупаться в этой несчастной лужице — это так замечательно! Даже бассейн в императорском дворце не может быть лучше!
      Ганс прикинул, что «лужица» была примерно двадцать футов в ширину и тридцать — в длину. Может быть, немного больше.
      — Несчастная лужица? Да, но… Послушай, Мигни, это опасно! Ты уже в воде по самую шею.
      — Ой, нет, я просто присела. Я хочу сказать, ты подошел, и я… — Мигнариал умолкла и пристально посмотрела на Ганса. Он видел, как дрогнули ее ноздри — она глубоко и судорожно вздохнула. Несколько секунд девушка молча боролась сама с собой. А затем приняла решение. Медленно, не отрывая взгляда от Ганса, Мигнариал встала во весь рост.
      Вода была ей по колено. Теперь Ганс видел не только ее прелестное лицо.
      Сглотнув вставший в горле ком, он уронил ее одежду.
      — Ох, Мигни, — произнес он и начал расшнуровывать ворот своей туники.

***

      — Так вот как это бывает! И это действительно больно, но совсем недолго! М-м-м! — Мигнариал прижалась губами к Пэуди Ганса.
      — Это бывает не совсем так, — поправил ее Ганс. — Лежать вместо постели на куче одежды — это не совсем то, что я…
      — Куча одежды с твердыми монетами внутри! — добавила Мигнариал и рассмеялась, поцеловав его плечо. — Но все равно, я так счастлива, что все уже позади!
      — Что-о?! — вскинулся Ганс.
      — Ох, я хотела сказать — я рада, что все уже.., то есть я имею в виду, как хорошо, что наконец.., ну, я хочу сказать, что теперь мне больше не нужно гадать о том, как это бывает, и волноваться из-за этого, понимаешь, милый? И мне это нравится! Я люблю тебя, — произнесла Мигнариал, прижавшись носиком к его плечу.
      Ганс вздохнул и провел рукой по спине девушки. Спина была мокрой, как будто Мигнариал только что вылезла из воды. Впрочем, Ганс тоже взмок. Он поцеловал мокрые волосы Мигнариал.
      — Я люблю тебя, Мигни. Кажется, я понял, что ты хотела сказать. Надеюсь, что понял. Однако «это» все-таки бывает не совсем «так». По крайней мере, обычно.
      Мигнариал приподнялась на локте и посмотрела на Ганса сверху вниз.
      — А как? Расскажи!
      — Ну, обычно это.., хм.., длится дольше. Понимаешь, я был так возбужден, что…
      — В самом деле? — прервала его Мигнариал. Ее голос дрожал от радостного удивления, глаза блестели. — Дольше?
      — Угу. В следующий раз.
      Девушка поцеловала Ганса в нос, и ее глаза засверкали еще ярче.
      — А сейчас?
      — Ух-х…

***

      — Ганс… Я действительно выгляжу толстой и беременной во всех этих одежках?
      — Естественно.
      — Ох… Мог бы, по крайней мере, быть повежливее! Ганс хмыкнул:
      — Повежливее? Я? Порождение Тени? Мигнариал замахнулась на него. Ганс перехватил ее запястье и поцеловал руку.
      — Хм-м. Ну-у.., я думаю, что… Я хочу сказать, что теперь, наверное, мне не надо надевать траур, после того, как…
      — Могла бы и сама сообразить. — Ганс начал одеваться. — Мы не будем слушать их советов. Сейчас мы немного вздремнем. На ночь мы здесь не останемся — мы пойдем туда, в лес. Но вот что я тебе скажу. Если бы ты выглядела тогда так, как сейчас, эти сукины дети взяли бы у нас не только серебро и лошадей! Они забрали бы еще кое-что более ценное!
      — Ох, милый, — произнесла Мигнариал, поняв, что имел в виду Ганс. Она чувствовала в своей душе такой же прилив любви и нежности, какой испытывал сейчас Ганс. Чувства Мигнариал были даже сильнее — ведь она была женщиной. Ганс как раз натягивал штаны, и страстный поцелуй Мигнариал буквально сбил его с ног.
      — Ну ладно, — произнесла девушка, поразмыслив несколько секунд. — Я не буду надевать траурный наряд.
      — Но все остальное надень, — отозвался Ганс и неожиданно усмехнулся. — Заодно спрячь и монеты.
      Они оба уже оделись, когда Мигнариал вдруг осознала:
      — Нам придется идти пешком.
      Это было просто утверждение, в голосе девушки не было ни недовольства, ни жалобы, и за это Ганс любил ее еще больше.
      — Верно. Ты с одной стороны от Инаса, я с другой, хорошо?
      — Х-хорошо. Ты уверен, что не хочешь остаться здесь на ночь и двинуться дальше завтра с утра?
      — Нам нужно сделать именно так, как я сказал, Мигни.
      — Ну, если ты сказал… Почему нам нужно так сделать?
      — Идем, милая. Я расскажу тебе по дороге.
      — Ты в первый раз назвал меня так! — И поскольку Ганс уже наклонился, чтобы подобрать конец недоуздка Инаса, Мигнариал, бросившись ему на шею, едва не повалила его наземь. Опять.

***

      Примерно через полчаса, когда они увидели впереди нечто похожее на настоящий лес — большое и темно-зеленое, Ганс рассказал Мигнариал о том, что он намерен сделать. Однако слово «намерен» в его речи не прозвучало — он говорил, что должен сделать это.
      Мигнариал умоляла и уговаривала его, плакала и умоляла, ругала его и плакала и вновь начинала умолять. Потом девушка замолчала и надулась, не понимая и не желая понимать намерений Ганса. Затем ей в голову пришли новые возражения, и она вновь попробовала уговорить его. Ничто не помогало, и Мигнариал ужаснулась. Она не могла понять Ганса. Ганс был мужчиной, и его мужество внезапно подверглось сомнению. Не для Мигнариал, нет. Дело было отнюдь не в ней. Здесь шла речь о гораздо более важной проблеме: еще не до конца устоявшееся мужество Ганса было подвергнуто сомнению в его собственных глазах.
      Ради этих денег Ганс рисковал собой. Он приложил немало усилий, чтобы получить их, и едва избежал смерти. Он даже подвергся пытке — и все из-за этих серебряных монет. Он ждал много лет, чтобы выудить их из колодца. И вот какие-то сукины дети, которые не умеют даже правильно говорить по-людски и все время шипят, как змеи, отбирают у него эти деньги только потому, что у них были арбалеты.
      Хуже того, они бросили людей в пустыне, отняв у них коней. Шедоуспан был вором, и у него была своя профессиональная гордость. Ни один истинный вор никогда не поступит так. Ни один мастер своего дела не сделает подобной подлости.
      — Но у нас же осталось больше половины этих денег, Ганс! Это больше, чем когда-либо было у тебя или у меня!
      — Дело не в том. Они увели лошадей. Я должен попытаться.
      — Ганс, они тебя убью-у-уут! — заголосила Мигнариал и вновь принялась рыдать.
      Ганс и Мигнариал шли по разные стороны от Инаса, переговариваясь через его спину. Они направлялись не туда, куда указал Квеш, и не туда, куда он ускакал. Нет. Они шли к лесу, где, по мнению Ганса, скрылись все четверо тейана. Ганс был уверен, что именно в лесу у этих разбойничков имеется уютное логово.
      — Нет, не убьют. Они не убьют меня, Мигни, да и мне не нужно никого из них убивать. Я подожду до темноты. И еще немного. Они не увидят и не услышат меня, Мигни, — до тех пор, пока я не буду готов.
      — А потом они убью-у-ут тебя!
      — Перестань твердить это! К тому же со мной пойдет Нотабль. Нотабль, ты пойдешь со мной?
      Нотабль дремал, примостившись поверх поклажи на спине онагра. Услышав свое имя, кот дернул хвостом и почти приоткрыл один глаз.
      — Видишь? Видишь, Ганс? Даже кот знает, что ты глупец! Не делай этого!
      — Не смей.., называть.., меня.., глупцом, женщ-щина!
      — Я не это хотела сказать. Но то, что ты собираешься сделать, — глу-упо! — И Мигнариал снова заплакала.
      — Ох, Мигни! Мигни, перестань, пожалуйста. Я должен это сделать. Ты должна позволить мне делать то, что мужчина должен сделать. А я должен сделать это.
      Мигнариал, ни разу не всхлипнув, с жаром произнесла:
      — Женщины с'данзо не позволяют своим мужчинам идти на смерть из-за всякой ерунды!
      — Хо-о! — сказал Ганс онагру, дергая его за недоуздок. Инас с готовностью остановился и оглянулся, словно сожалея, что не может сжевать еще пару пучков замечательной сочной травы, оставшейся позади, в оазисе. Ганс обошел его спереди и встал, положив ладони на голову онагра и глядя в глаза Мигнариал.
      — Послушай, — негромко произнес он, и этот негромкий голос действительно заставил Мигнариал прислушаться к его словам. Глядя в лицо Гансу, девушка внезапно поняла, почему многие в Санктуарии боялись его и называли Порождением Тени. — Послушай. Мне жаль, что приходится говорить тебе это сейчас, после того как…
      Ганс умолк, затем набрал в грудь воздуха и начал снова:
      — Во-первых, милая моя женщина с'данзо, я — не мужчина с'данзо. Я илсиг, а илсиги — народ Ильса Тысячеглазого. Я делаю то, что я должен делать. Никто другой не может решить за Ганса, что должен делать Ганс. И когда я принимаю решение, то не говори мне, что это ерунда. У меня есть причины на это, и достаточно. Я люблю тебя и хочу, чтобы ты была со мной. Поэтому перестань выставлять на посмешище меня и моих богов.