На первых порах она почти не открывала рта и больше слушала, а затем, лежа вечером в постели, размышляла об услышанном. Она писала Антонии длинные письма, в которых пересказывала подруге увиденное и услышанное – причем такими словами, которые были бы понятны девочке из Нью-Йорка. Еще Катрин писала брату, однако так до конца и не простила ему предательство. Письма родителям были короче и выдержаны в нарочито жизнерадостном тоне. Информации о жизни в пансионе в этих посланиях почти не было.
      Но самые многословные депеши Катрин посылала Томасу Заксу, и он отвечал ей столь же пространно. Их переписка стала для девочки своего рода вторым образованием. Она читала книги, которые рекомендовал Томас, а потом делилась с ним впечатлениями от прочитанного. В результате обитатели «Человеческой комедии» Бальзака стали для Катрин близкими знакомыми, каждый из которых олицетворял какое-нибудь из качеств – корысть, честолюбие, любовь, предательство. Литература давала девочке знание жизни, которого она еще не могла иметь по молодости лет. Остроумные, язвительные письма Томаса стали неотъемлемым атрибутом внутреннего диалога, разворачивавшегося в душе Катрин. Иной раз с ее губ срывались такие слова и фразы, что учителя и подруги не верили собственным ушам.
      В июне, когда на горных лугах распустились неяркие альпийские цветы, Катрин почувствовала, что окончательно освоилась со школьной жизнью. Ей почти перестали сниться кошмары о доме и матери. Девочка жила в настоящем времени, всецело увлеченная ежедневной рутиной и мелкими нарушениями этой рутины. Лишь когда другие девочки начинали разговаривать о своих родителях, иной раз проявляя в суждениях безжалостность, столь свойственную переходному возрасту, Катрин приходила в смятение и умолкала. Она не могла заставить себя говорить об обстоятельствах, послуживших причиной ее поступления в пансион мадам Шарден. Катрин предпочитала даже не думать на эту тему.
      С принцессой она по-прежнему держалась робко. Эта женщина вызывала у нее такое восхищение, что преодолеть барьер было непросто. Но Катрин научилась доверять Матильде так, как не доверяла никому из женщин. В ее французском стали появляться обороты и высказывания, почерпнутые из лексикона принцессы. Катрин этим гордилась.
      Как-то раз она, смущаясь, спросила у принцессы, нельзя ли пригласить в замок Порцию Гэйтскелл – всего на одну неделю, во время летних каникул.
      – Ну разумеется, – ответила Матильда. – Я очень люблю, когда в доме звучат юные голоса.
      За девочками приехал Пьер все в том же длинном «мерседесе». Они погрузили в багажник свои вещи и, охваченные легкомысленным весельем – во-первых, закончился семестр, а во-вторых, погода выдалась поистине чудесная, – девочки отправились в путь. Замок Валуа в обрамлении свежей листвы и яркого солнца выглядел еще очаровательней, чем зимой. Даже Порция, повидавшая на своем веку всякие красоты, разинула рот от восхищения. Катрин довольно улыбнулась, словно комплимент был адресован ей лично.
      У порога девочек встретила сама принцесса. Она поцеловала Катрин и пожала Порции руку.
      – Сейчас ты увидишь, кто у меня гостит, Катрин, – сказала она чуть дрогнувшим голосом.
      Порция заметила, что принцесса взглянула на Катрин взглядом, в котором сквозила жалость.
      Катрин бросилась вперед, надеясь, что приехал отец. Но на фоне залитой солнцем стеклянной панели вырисовывался знакомый женский силуэт. Девочка замерла на месте. Принцесса и Порция смотрели на мать и дочь – они были почти одинакового роста, но одна блондинка, а другая темноволосая. В зале стало тихо. Потом Сильви шагнула навстречу Катрин и небрежно чмокнула ее в щеку. Девочка непроизвольно поежилась.
      – Что же, Катрин, выглядишь ты неплохо, – с деланным энтузиазмом произнесла Сильви. – Должно быть, все дело в Европе. Я всегда считала, что Нью-Йорк нормальному человеку вреден.
      Катрин молчала, не зная, что сказать. Она смотрела на мать такими глазами, словно увидела перед собой привидение – призрак с распущенными светлыми волосами, в тесно облегающем черном платье и с сигаретой в руке. Катрин испуганно оглянулась на Порцию. Как подруга отнесется к этому пугающему созданию, которое доводится мне матерью? – подумала девочка и вздрогнула от смутного предчувствия.
      Принцесса решила вмешаться. Она стала расспрашивать девочек о пансионе, заставила их разговориться.
      Сильви молча слушала, затягиваясь сигаретой, потом, прервав Катрин, резко поднялась.
      – Всегда терпеть не могла учебу, – уронила она скучающим голосом и направилась к двери.
      На пороге остановилась, обернулась.
      – Катрин, я думаю, тебя обрадует известие, что я задержусь в замке всего на несколько дней. После этого отправляюсь в Рим.
      Бросив на дочь взгляд, в котором читался вызов, Сильви вышла.
      Катрин сидела, застыв без движения. Принцесса подхватила оборванную нить разговора, делая вид, что ничего особенного не случилось. Она была очень сердита на Сильви. Та обещала отнестись к дочери ласково и внимательно. Но разве можно контролировать эту женщину? Принцесса вздохнула и с улыбкой предложила девочкам распаковать вещи, а затем поплавать в бассейне. Его как раз привели в порядок перед летним сезоном.
      Когда подруги поднимались по лестнице, Катрин не произнесла ни слова, хоть и знала, что Порция сгорает от нетерпения, желая расспросить ее о матери. Внешне Катрин выглядела абсолютно спокойной, но душа ее сжималась от страха и ярости. Сильви уже не была вялой и безжизненной, вызывающей жалость, как во время последней их встречи. Нет, от матери исходила неистовая энергия и ощущение опасности.
      Потянулись дни каникул. Девочки купались, гуляли, беседовали между собой, наслаждались кулинарным искусством поварихи, что было особенно ценно после скудного школьного рациона. Катрин изо всех сил старалась получать удовольствие от жизни в замке, старалась не обращать внимания на присутствие матери. Но Сильви не оставляла ее в покое – то презрительно усмехнется ей в лицо, то отпустит какую-нибудь колкость, то вдруг начнет издеваться над прической дочери, над ее манерой одеваться, над ее французским. Катрин подсознательно вернулась к прежней тактике – съежилась, замкнулась в себе, старалась поменьше показываться на людях.
      Принцесса неоднократно брала девочку под свою защиту, и однажды Сильви даже на нее накинулась:
      – Перестаньте вести себя так, словно вы ее мамаша, – раздраженно заявила она. – Хватит с вас Жакоба.
      Сильви громко расхохоталась и, хлопнув дверью, вышла.
      Катрин присутствовала при этой сцене, и ее поразило то, что Матильда явно покраснела. На что Сильви намекала? При чем тут Жакоб? Что, собственно, связывает его с принцессой? Томас ведь предупреждал ее, что в Европе вещи вовсе не таковы, какими кажутся на первый взгляд. Неужели Матильда и отец… Нет, невозможно! Катрин старалась об этом не думать, но мысль настойчиво возвращалась. Тогда девочка дала волю фантазии. Как было бы чудесно, если бы Матильда была ее матерью, а Фиалка – сестрой. Вдруг так оно и есть на самом деле? Не случайно же обе они так добры к Катрин!
      Эти фантазии помогали ей не думать о Сильви.
      Когда неделя подходила к концу, Катрин позвонили из-за границы. Услышав голос в трубке, она просияла улыбкой.
      – Здравствуйте, Шаци. Я в Женеве. Могу я с вами встретиться?
      – Томас! – завопила Катрин восторженно. – Как здорово! Сейчас, мне нужно спросить у принцессы Мэт.
      Через несколько секунд Катрин снова схватила трубку.
      – Мэт говорит, что вы можете приехать сегодня на ужин и остаться ночевать. А потом мы втроем – вы, моя подруга Порция и я – поедем в Женеву.
      В трубке раздался знакомый смешок.
      – Ваше желание, Шаци, для меня закон. Почту за счастье принять приглашение.
      – Итак, у нас получается целый банкет, – блеснула глазами принцесса, когда Катрин повесила трубку. – Совсем как в старые дни. После обеда приедут двое моих внуков со своей няней. Потом из Женевы прибудет Фиалка со своим новым поклонником и еще двумя друзьями. Кроме того, обещался быть доктор Мор с супругой. Плюс Сильви. Нужно предупредить на кухне, что нашего полку прибыло.
      Принцесса моментально преисполнилась молодой энергией. Однако перед тем, как отправиться на кухню, она обернулась и, взглянув в серые глаза Катрин, сказала:
      – Катрин, милая моя, не нужно так расстраиваться из-за матери.
      Принцесса немного помолчала, явно собираясь развить эту тему, но затем, очевидно, передумала.
      – И я, и все мы очень тебя любим. Ты ведь знаешь это?
      Она посмотрела девочке в глаза, улыбнулась и поспешила прочь.
      Весь остаток дня Катрин находилась в приподнятом настроении, буквально светилась от счастья. Гуляя по альпийским лугам вдвоем с Порцией, она впервые рассказала подруге о Томасе, который пришел ей на помощь, когда Катрин оказалась в безвыходной ситуации. Девочка не стала объяснять, из-за чего ей пришлось покинуть родительский дом – лишь описала роль Томаса в этой истории.
      – Прямо рыцарь без страха и упрека, – засмеялась Порция. – Давай-ка вернемся назад и наведем красоту, чтобы произвести вечером должное впечатление. Во-первых, я обожаю делать сложные прически, а во-вторых, у меня есть два сногсшибательных платья, которые лежат без дела уже очень давно. Можешь надеть любое из них.
      Девочки поспешили вернуться в замок, приняли ванну, надушились и стали колдовать над прическами и платьями.
      – Знаешь, Катрин Жардин, ты классно выглядишь в любом наряде, – завистливо вздохнула Порция, когда Катрин надела шелковое голубое платье с воланами на рукавах. – Когда у меня заведется поклонник, нужно будет держать его от тебя подальше. Не забудь мне об этом напомнить.
      – А что касается тебя, Порция Гэйтскелл, – тем же тоном ответила Катрин, – то ты слишком хороша для мужчин. Не забывай про это. Однако если сегодня ты все же намерена обзавестись поклонником, твоя прическа должна выглядеть вот так.
      Решительно взмахнув расческой, Катрин уложила светлые волосы Порции в тяжелый узел на затылке, а кончики волос спустила на плечо. Затем она взяла из вазы две маргаритки из тех, что она нарвали на лугу, и разместила их в двух стратегически важных точках прически. Порция пришла в восторг. У нее уже не раз были случаи убедиться в безупречном вкусе Катрин, которая явно обладала особым даром чувствовать цвет и форму. Уже через пару недель после того, как Катрин обосновалась в пансионе, комната девочек совершенно преобразилась.
      – Теперь, если ты наденешь белое платье, то будешь выглядеть как настоящая английская роза, – как всегда несколько нерешительно предложила Катрин.
      – Ну конечно, я буду английская роза, а ты – роковая женщина.
      Порция засмеялась и окинула взглядом стройную фигурку Катрин: переливчатый голубой шелк, обнаженные плечи, покрытые ровным загаром.
      – Ты права, у меня дурацкий вид, – вздохнула Катрин и подумала, что уподобляется матери. – На самом деле я ощущаю себя совсем иначе.
      Она быстро стянула слишком смелый наряд и достала из шкафа белое полудетское платьице.
      – Вот мой настоящий стиль.
      Порция, улыбаясь, украсила прическу Катрин маргаритками. Обе девочки стали перед зеркалом.
      – Прямо загляденье, – сказала Порция. – Два невинных создания из коллекции мадам Шарден.
      Стеклянная стена в салоне была раздвинута, и зал превратился в одно целое с мраморной террасой. Гости сидели на свежем воздухе, любуясь неестественно роскошным закатом – такой увидишь разве что в кино. Катрин и Порция присоединились к Фиалке и ее друзьям – Симоне, Иву и Карло Негри. Фиалка все сыпала своими бесконечными историями, а Катрин искоса поглядывала на Карло. Таких красавцев она еще не встречала: ленивые, уверенные жесты, резкие черты смуглого лица, стремительный взгляд темных глаз, казалось, устремленных прямо тебе в душу. Карло был похож на хищника из семейства кошачьих – грациозного и прекрасного, застывшего в неподвижности перед молниеносным прыжком. Катрин чувствовала магнетизм, исходивший от Карло, и это ощущение смущало ее, сбивало с толку. Девочка решила сосредоточиться на рассказе Фиалки, которая увлеченно описывала очередной криминальный эпизод.
      – На самом деле Фиалка влюблена в смерть, – внезапно перебил ее Карло негромким, но звучным голосом. Дочь принцессы усмехнулась:
      – И это говорит человек, гнавший машину на такой скорости, что сердце разрывалось от жалости к двигателю бедного «феррари». Симона и Ив сразу же наглотались пыли и отстали от нас еще возле Женевы.
      Фиалка сокрушенно покачала кудрявой головкой.
      – Что же, дорогая, мы с тобой во многом похожи, – с иронической серьезностью ответил Карло. – Древние аристократические роды все похожи. Гены устали и жаждут успокоения.
      – Совершенно верно, все зависит от генов, – сказала Сильви, подсаживаясь к Карло, – пожалуй, ближе, чем допускали приличия.
      Проведя рукой по платью с глубоким вырезом, Сильви сказала:
      – Временами мне кажется, что Фиалка похожа на меня гораздо больше, чем моя собственная дочь. – Она расхохоталась. – У вас, милочка, тоже есть страсть к авантюрам, как и у меня.
      Катрин увидела, что Фиалка смотрит на ее мать с явным восхищением.
      – Но я не умею петь так, как вы. Иначе я бросила бы свои детективные приключения и стала бы выступать на сцене.
      – Песни? Ах да, это дар, доставшийся мне от богов. Очевидно, от Дионисия.
      Сильви бросила на своего соседа многозначительный взгляд.
      – Может быть, споете? – словно нехотя проговорил Карло.
      – Нет, голос уже не тот, что прежде.
      – Да ладно вам, Сильви, – вмешалась Матильда. – Это доставило бы всем огромное удовольствие.
      – Ну что же, если вы настаиваете…
      Сильви вновь взглянула на Карло, подошла к роялю и пробежалась длинными пальцами по клавишам. Низким, чуть хрипловатым голосом исполнила попурри из песен военного времени.
      Катрин отвела глаза. Она не могла смотреть, как мать ведет свою женскую игру, выставляется напоказ. Катрин украдкой взглянула на Порцию, на Карло, на Фиалку, чтобы проверить, какое впечатление производит на них Сильви.
      – Катрин, пойди-ка сюда, – внезапно позвала ее мать. – Поаккомпанируй мне. Надеюсь, ты еще не забыла мелодии, которым тебя учили. Давай начнем с чего-нибудь простенького. Например, с «Розовой жизни».
      Катрин замерла, готовая убежать на край света. Она всегда ненавидела фортепиано. Надвигалась тягостная сцена. Сейчас мать будет унижать ее, издеваться. Пальцы девочки судорожно сжались – сколько раз в раннем детстве Сильви колотила по ним линейкой за неверно взятую ноту.
      – А я и не знала, что ты умеешь играть, – ласково произнесла принцесса. – Умеет, но не слишком хорошо, – рассмеялась Сильви. – Сколько я с ней ни билась, толку так и не вышло. Иди сюда, Катрин. Подыграй мне. Уж на это-то твоего мастерства хватит.
      Катрин показалось, что в салоне воцарилась зловещая тишина. Откуда-то изнутри тошнотворной волной подкатило мучительное воспоминание из далекого прошлого. Сильви отчитывает ее перед гостями: «Как тебе не стыдно, Катрин! В твоем возрасте пора уже не писаться по ночам. Тебе целых четыре года! Грязная, мерзкая девчонка! Сунуть бы тебя носом в простыню и в матрас! Отвратительно!»
      Катрин задрожала от стыда и страха. Она боялась, что не сможет встать на ноги.
      – «Розовую жизнь» могу и я сыграть, – предложила Порция. – Кэт, по-моему, не в духе. Да?
      Катрин лишь молча кивнула.
      Порция взяла аккорд, потом другой. В салоне вновь зазвучал сильный голос Сильви – завораживающий, заряжающий током. Катрин сидела на краешке стула ни жива ни мертва. Опасность миновала, скандала удалось избежать. Девочка зажмурила глаза и глубоко вздохнула.
      В это время раздался голос дворецкого:
      – Томас Закс.
      Томас! Спасена! Теперь все будет хорошо. Принцесса уже пожимала руку новому гостю, и Катрин остановилась. Томас выглядел весьма импозантно в черном смокинге, подчеркивавшем белизну его седой шевелюры. Ясные голубые глаза озирали собравшихся с легкой иронией. Как же замечательно, что пришел Томас, думала Катрин. Он посмотрел на нее и одобрительно кивнул. Девочка бросилась ему в объятия.
      – Очень рад вас видеть, Шаци, – шепнул ей Закс, потом обнял ее за плечи и на европейский манер расцеловал в обе щеки.
      Рука об руку они вернулись к гостям. Навстречу им плыла песня Сильви, чаруя и околдовывая. Внезапно Катрин увидела мать глазами мужчины, глазами Томаса: красивая женщина с лучистыми глазами и соблазнительной фигурой; стройное тело обтянуто элегантным платьем, золотистые волосы собраны в тугой узел, но чувственные губы, кажется, так и жаждут поцелуев. А она изображала Томасу мать каким-то монстром!
      Песня закончилась, и все восхищенно зааплодировали.
      Катрин напряглась.
      – А вы, должно быть, и есть мистер Закс, – воскликнула Сильви, двигаясь им навстречу. – Счастлива наконец с вами познакомиться. Вы были очень добры к моей бедняжке, я вам искренне благодарна. Она очень трудный ребенок, слишком много фантазирует.
      Сильви ласково взяла Томаса за руку и потянула за собой в дальний угол. Катрин поплелась следом, леденея от ужаса. Мать ворковала что-то нежным голоском – про трудного ребенка, про что-то еще. Но слова не имели значения – каждым жестом Сильви давала мужчине понять, что находит его привлекательным и желанным. Катрин совсем стушевалась. Ей казалось, что Томас не устоит перед таким натиском. Надо было вмешаться, предостеречь его, но язык отказывался повиноваться.
      Роскошно сервированный стол сиял фамильным серебром и множеством канделябров. Во главе стола сидела сама принцесса; в противоположном конце – Томас, считавшийся почетным гостем. Слева от Закса уселась Сильви, справа – сконфуженная и напуганная Катрин. Ее соседом оказался Карло Негри.
      Знаменитая повариха расстаралась ради торжественного случая, но ее изысканные блюда сегодня казались девочке не вкуснее опилок. Катрин чувствовала себя со всех сторон опутанной той паутиной, которую искусно сплетала Сильви. Томас и Карло несколько раз пытались вовлечь Катрин в беседу, но слова застывали у нее на устах. Она знала, что ведет себя глупо, по-детски, но ничего не могла поделать – Сильви действовала на нее парализующе. Больше всего девочку расстраивало то, что рядом сидит Карло – слышит каждое слово, небрежно поглядывает искоса, потягивая драгоценное вино из замковых погребов.
      Горничная унесла тарелку с недоеденной телятиной в кокотнице. Катрин слушала голос матери, не в силах пошевелиться.
      – Представляете, когда она была совсем крошкой, она украла кольцо, которое муж подарил мне в день помолвки! – Сильви томно посмотрела в глаза Томасу. – Когда я рассказала об этом Сальвадору Дали, он только пожал плечами. «Ничего удивительного, – говорит, – маленькие девочки всегда ревнуют матерей к папашам».
      Сильви звонко рассмеялась.
      – Так всегда было, так всегда и будет.
      У Катрин исказилось лицо, и Томас под столом успокаивающе похлопал ее ладонью по колену.
      – Иногда мне кажется, – вежливо улыбнулся Закс, – что нам, взрослым, свойственно взваливать эдипов комплекс на детей, приписывая им эмоции и мысли, скорее свойственные нам самим. Полагаю, это весьма распространенное заблуждение. По-моему, гораздо чаще родители ревнуют своих детей, чем наоборот. Отцы ревнуют сыновей, которым суждено в скором времени занять их место. Матери завидуют молодости и красоте своих дочерей. Что же касается детей – то они всего лишь невинные зеркала, в которых мы наблюдаем собственное изображение.
      – Наверное, вы правы, – обворожительно улыбнулась Сильви. – Но в данном случае, уверяю вас, вы ошибаетесь. История с кольцом – это еще пустяки…
      – Сука, – прошептала Катрин, сама не понимая, как ее губы могли произнести такое слово.
      Она резко поднялась.
      – Извините, я неважно себя чувствую.
      Прежде чем ее начали донимать расспросами, девочка бросилась вон из комнаты. А жаль, иначе она услышала бы слова Карло:
      – Если бы эта очаровательная крошка была моей дочерью, то, должно быть, на месте Сильви я извелся бы от ревности.

14