Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Хозяин небесного зверинца (№1) - Паломничество жонглера

ModernLib.Net / Фэнтези / Аренев Владимир / Паломничество жонглера - Чтение (стр. 28)
Автор: Аренев Владимир
Жанр: Фэнтези
Серия: Хозяин небесного зверинца

 

 


— Согласно уговору, если человек, написавший фразу, еще в Клыке или в окрестностях и намерен вернуться сюда, он пишет эти слова мелом. Если уходит — углем.

— Снимаю перед вами шляпу! — Гвоздь сдернул с головы свою зеленую шапочку с пером (и до сих пор не зашитой дыркой от бандитской стрелы). — Кто бы мог подумать, какой талантливый, матерый заговорщик умирает в вас!

— Прекратите!

— Прекращаю. И, с вашего позволения, закажу еще кувшинчик здешнего пива уж больно оно вкусное… Эй, малявка, оставь нам хоть пару кренделей! Мэтр, вы заметили, когда она успела дотянуться до миски? Я же специально ставил подальше. — Рыжий махнул рукой, мол, ладно, чего нам мелочиться, и приподнялся, чтобы позвать разносчицу. При этом он задел локтем уже опустошенный кувшин, и тот полетел на пол, разбившись на множество мокрых черепков.

Впрочем, прошло не так уж много времени, а черепки оказались убраны и на столе появился новый, полный (пока) кувшин.

— Что же, мэтр, — отсалютовал булькнувшей кружкой Гвоздь, — поздравляю! Ваше паломничество прошло, выходит, не впустую. Когда, думаете, явится Сму…

Грохот распахнутой двери не дал ему закончить. В таверну ввалился до смерти перепуганный парнишка. Оглядел всех полубезумным взглядом и просипел:

— Жена!.. Рожает!.. Прямо на улице прихватило… — И закончил просительно, глядя в удивленные лица и понимая уже, что помощи здесь не найдет: — Врачевателя… пожалуйста… кто-нибудь…

Хозяин таверны только-только выдвинулся из-за стойки, чтобы послать юнца куда подальше, как господин Туллэк скомандовал:

— Живо, вносите ее сюда! Стол — вон тот, что под свечным кругом стоит, справа у стены, — освободить и протереть! Воды чистой, теплой. Да не кружку, дурья твоя башка, — таз тащи! Кто хочет, может остаться, но чтоб не мешали, ни зубоскальством, ни советами.

— Ну-ка, — сказал Гвоздь, беря за руку Матиль, — нечего тебе тут делать, малявка. Мэтр, мы пойдем па улицу, воздухом подышим. Вы, как закончите, кликните нас, договорились?

Тот лить отмахнулся: не мешай, мол, надо — иди!

Конопатая сопротивляться не стала. Для нее ничего интересного или нового в предстоящем не было: сколько раз видела, как мамка братьев-сестер рожала, насмотрелась уже.. А на улице, глядишь, чего-нибудь да обломится с дяди жонглера.

Они с трудом протиснулись через собравшуюся у дверей толпу зевак; проходя мимо одного из них, Гвоздь с благодарностью подмигнул. Многоликий, переодетый в лысого, как колено, старика, подмигнул в ответ, мол, всегда пожалуйста, рад был помочь. И знаком показал: по улице вперед и направо, там следуй за лопоухим мальчишкой — он приведет в нужное место.

— Дядя врачеватель еще не скоро освободится, — сказал Гвоздь. — Погуляем, конопатая?

Та радостно согласилась и двинулась вперед, выбирая лужи побольше и со смаком шлепая по ним. Гвоздь лишь слегка подправлял выбранное ею направление, чтобы не терять из виду Дэйнилового мальчишку. Сам же он ломал голову над тем, как объяснить девочке, почему она должна оставить дядю жонглера и дядю врачевателя — и с сегодняшнего дня жить у незнакомых людей.

Ничего путного на ум не приходило, сплошные фальшивки навроде «так надо» или «всё для твоей же безопасности». Попробуй кто-нибудь впарить такое Гвоздю, и он бы, этот воображаемый кто-то, наверняка пожалел о своей попытке.

А заставлять Матиль Кайнор не хотел, хотя в самом крайнем случае…

— Ух ты! — Она вдруг остановилась и даже стянула с лица эту свою нелепую маску. — Мы тоже сползаем внутрь, как тот оборвыш?

Гвоздь посмотрел — мальчик, который вел их к выбранному Многоликим монаху, сейчас как раз забирался в здешний храм. Уже темнело, и над «ползучими» входами храмовники успели повесить фонари; изнутри тоже сиял свет и слышались нестройный хор бормочущих голосов да клацанье кастаньет, напоминавших трескотню крыльев стрекозы.

— Так сползаем?

— Сползаем. Но сперва вот что… — Он отвел ее в сторонку, чтобы не мешать прохожим, и присел на корточки, вглядываясь в конопатую мордашку: — Ты мне веришь, малыш?

— Верю, — растерянно протянула она.

— Тогда… Скажи, когда наше паломничество закончится, с кем бы ты хотела остаться?

— С вами со всеми.

— С нами со всеми не получится. Мы разъедемся и разойдемся кто куда. Господин Туллэк, наверное, вернется в вашу деревню, госпожа Флорина в столицу.

— А ты?

— А я еще не знаю. Ну так как, что скажешь?

— Надо подумать, — ответила она, по-взрослому закусив нижнюю губу и морща лобик. — Госпожа Флорина, думаешь, меня б взяла с собой в столицу?

— Взяла бы. Ты ей нравишься, малявка.

— А господин Туллэк? Обратно в Три Сосны — взял бы?

— А куда б он делся?!

— Ну-у… много куда. А ты как думаешь, мне с кем из них поехать?

— Я уже, значит, не в счет? — обиделся Гвоздь.

— Ой ладно, перестань! И подразниться нельзя! Пусть, я еду с тобой. Можно?

— Можно. Сразу как разберусь с делами…

— Я так и знала! Я гогда лучше с Флориной поеду, она не будет морочить мне нос!

— Морочить голову. А за нос водят.

— Какая разница! И вообще, чего ты прицепился с вопросами дурашными?! если всё равно… я же вам мешаюсь под ногами, да? всем вам!..

— Ну-ка хватит кукситься и дуть щеки, конопатая! Посмотри на меня, ну. Понимаешь, я дал слово. Если б не это, я бы взял и увез тебя с собой хоть прямо сейчас. Но до конца Собора я должен оставаться с госпожой Флориной и господином Туллэком. А тебе больше нельзя быть с нами, понимаешь?

— Почему?!

— Я не могу тебе объяснить. Это очень долго и длинно. А если коротко: тебя могут убить. Ни за что, просто потому что ты есть, а кому-то это мешает. — («Н-да, Рыжий, утешил ребенка, ничего не скажешь. Успокоил, молодец!») — Всё изменится через пару дней. Нужно потерпеть, малыш. Я поручу тебя хорошим людям, которые будут о тебе заботиться и не сделают тебе больно. А потом приду и заберу тебя, хорошо?

— А почему ты не хотел, чтобы дядя Туллэк знал об этом?

— Потому что это тайна. Он старенький, у него злые люди могут начать выспрашивать — он и расскажет. А так…

— Я поняла.

— Ну и молодец. Сделаешь так, как я скажу?

— Ты оставишь меня дяде Дэйнилу?

— Нет, малыш. Дяде Дэйнилу я тебя оставить не могу. Это опасно и для него, и для тебя. Я поручу тебя монахам, хорошим, добрым монахам. Они смогут о тебе позаботиться.

Конопатая шмыгнула носом и вдруг уткнулась мордашкой Гвоздю в плечо:

— Не врешь?

— Не вру, малявка.

— Тогда… тогда веди меня к этим своим монахам. Я тебе верю.

— Спасибо, малыш. Пошли.

Но в храм они забраться так и не успели. Едва договорили, как пение и стук кастаньет прервались, изнутри донесся чей-то гортанный вскрик, и голос, испуганный и ломкий, выпалил: «Прозверел!»

Дальнейшее утонуло в паническом гомоне, народ мигом повалил из «ползучих» ходов наружу, сталкиваясь лбами и торопясь поскорее вскочить на ноги, чтобы оказаться подальше отсюда, как можно дальше!.. Потому что — Гвоздь слышал это даже отсюда, стоя в тени подворотни, — прозверевший вдруг начал выкрикивать: «Она здесь! Она уже здесь! О Сатьякал, какая же она чудови…»

Его голос на полуслове прервался полухрипом-полувсхлипом — и затих навсегда. Вскоре из «ползучего» выхода вынырнул мальчонка-проводник, огляделся, нашел взглядом Гвоздя и кивнул на группу из шести монахов, покидавших храм последними. Один из них брезгливо отряхивал с рукава брызги крови. Его спутник спросил о чем-то, и тот ответил:

— Нужно же было остановить эту ересь. Да он и так был не жилец — поэтому мы лишь избавили местных дознатчиков Церкви от занудной и бесцельной работы.

Несколько мгновений Кайнор колебался. Потом ободряюще подмигнул Матиль и, взяв ее за руку, повел к монахам.

— Святые отцы, — позвал он. — Святые отцы, позвольте обратиться…

— Обращайтесь, сын мой, — холодно ответил тот, что отряхивал рясу от крови. Не слишком худой и не слишком толстый, с глазами неопределенного цвета, темневшими из-под глубоко надвинутого клобука, он почему-то напомнил Гвоздю муравья-солдата.

«Глупое сравнение, Рыжий. Глупое и неуместное».

— Видите ли, святой отец…

— Брат Хуккрэн, — представился монах, видимо, раздраженный постоянным «святотцовием» жонглера. — Так что там у вас, милейший?

* * *

— …Впрочем, падение Держателей в Сна-Тонре было не единственным признаком того, что Сатьякал весьма заинтересовался Носителями.

— Чего-то я не понимаю, — заворчал, подавшись вперед, Эмвальд Секач. — Какое отношение к сна-тонрской катастрофе имеют зверобоги? Если, конечно, — зыркнул он в сторону Пустынника, — не считать того, что зверобоги ко всему имеют отношение.

— Хороший вопрос, — улыбнулся Осканнарт Хэйр. — Я поясню. Один из мостов, разрушенных той ночью в Сна-Тонре назывался Змеиным. Однако, в отличие от прочих построек, он рухнул не из-за упавшего Держателя или сотрясений почвы. Единственный свидетель, которого удалось найти, утверждает, что перед тем, как развалиться, мост двигался, словно ожившая змея.

— Единственный свидетель? — переспросил Идарр Хараллам. — И что с того?

— То, что это подтверждает свидетельства очевидцев в Северном и Южном храмах города. Говорят, там идолы Змеи и Акулы сошли с постаментов… и еще многое говорят, о чем я бы предпочел никогда не слышать и о чем не хотел бы говорить здесь и сейчас. — Хэйр выразительно посмотрел на статуи зверобогов, стоявшие в стрельчатых нишах. — Но всякий, кто захочет, может узнать подробности: бумаги с тайным отчетом, насколько я знаю, Табаркх привез с собой. Это его эпимелитство, и расследование проводили его люди.

Патт Дьенрокского эпимелитства кивнул: да, привез. При этом он тоже зыркнул на идолов, словно рыночный воришка на зазевавшегося вельможу.

— Но, как я говорил, — продолжал Осканнарт, — интерес Сатьякала к Носителям проявился не только в Сна-Топре. Баллуш?

Тихоход поднялся с кресла, делая вид, будто недоволен тем, что потревожили.

— Я расскажу. Год назад, все вы это знаете, Йнууг пережил бурю, равной которой давно уже не случалось. Именно тогда море вдребезги разбило о скалы корпус «Кинатита», благополучно сносивший прежде и штормы, и червей-древоточцев, и разрушительное дыхание времени. В ту же ночь и в тот самый миг, когда «Кинатит» обращался в плавающий мусор, я ощутил присутствие здесь, в Ллаургине, Акулы Неустанной. — Баллуш не поленился и сотворил священный знак Сатьякала. Это могло привлечь на его сторону некоторых сомневающихся и преуменьшить пыл фанатиков вроде Анкалина. — Еще раньше, до бури, я знал о существовании человека по имени Иссканр и о том, что он возможный Носитель. — Иерархи загомонили, словно Непосвященные, оказавшиеся в классе без наставника. Баллуш помолчал недолго, но в зале за это время восстановилась почтительная тишина. — Кое-кто из вас хочет спросить, почему же я не сообщил Собору о том, что узнал. Интересно, а как вы поступили бы в этом случае? Бросились бы ловить этого Иссканра по всей Иншгурре?

— Да! И поступили бы с ним так, как и следует поступать с еретиком!

— Может быть, — согласился Баллуш. — Может быть. Если бы успели. А скорее всего вас, Секач, как и упомянутого здесь брата Хуккрэна, остановил бы кто-либо из зверобогов. А они умеют останавливать и вразумлять по-разному — не правда ли, брат Анкалин? Вспомните прозверевших, которых вы не послушались, и что сталось с ними и с теми, кто был причастен к случаям невнимательности. Сатьякал не терпит пренебрежения! — Тихоход сотворил еще один священный знак вкупе с суровым выражением лица. — К тому же я не был до конца уверен, что Иссканр — Носитель. Но когда он пересек Иншгурру, чтобы попасть ко мне на Йнууг, когда оказался в «Кинатите» и «Кинатит» был разрушен, я убедился, что не ошибся в своих подозрениях. И то, что этот человек сумел выжить и сейчас находится здесь, рядом, в Старом Клыке, еще раз подтверждает, что он Носитель. Но, — Баллуш выдержал необходимую паузу, — отнюдь не свидетельствует о том, что его следует немедленно уничтожить! Однако, братья, отвлечемся на время от Носителей и вернемся к тому, о чем начал рассуждать Осканнарт. Зачем зверобогам понадобилось нисходить в Ллаургин? Разве ответ не очевиден для любого, кто слышал всё, здесь прозвучавшее?

— Им нужны Носители! — не вытерпел юный Тантэг Улль. Тридцать пять возраст небольшой для верховного настоятеля эпимелитства, но пора бы ему начинать учиться держать себя в руках. Впрочем, так даже лучше, ведь нужные слова были сказаны не Тихоходом, а другим иерархом. А то, что очевидно юнцу, признают и другие. Те же, кто станет спорить…

— Чепуха! — отмахнулся Армоль Неспокойный. — Даже если на время допустить, что байки запретников содержат в себе крупицу правды… Те, кто мнил себя Носителями, появлялись в Иншгурре и Трюньиле всегда, начиная с Третьего Нисхождения. Триста семьдесят лет это не тревожило Сатьякал, а теперь, по-вашему, что-то переменилось?

— Да, — спокойно ответил Хэйр. — И то, что они отдают через прозверевших недвусмысленные указания относительно тех, кто скорее всего является Носителем, подтверждает это.

— Могу я задать один вопрос? — Ильграм Виссолт, как всегда, был лаконичен и четок. — Благодарю. Я готов допустить, что Нисхождение началось или вот-вот начнется. Полагаю, никто из присутствующих с этим-то особо спорить не будет? Великолепно. Далее, я могу представить себе, что по тем или иным причинам зверобогов в первую очередь интересуют судьбы Носителей. Уважаемый Анкалин обвинит меня в ереси, однако рискну высказаться вот в каком ключе: два прозвучавших выше тезиса для меня относятся к разряду важных, но имеющих исключительно теоретическое значение. А я, в силу своего сана, обязан быть прагматиком. Вы, Осканнарт, сулили нам именно практическое решение… выход из складывающейся не в нашу пользу ситуации. Не будем забывать, с чего начался этот, с позволения сказать, диспут. Как нам избежать большой крови и многих смертей?

— Это очевидно, — улыбнулся Хэйр, и Баллуш мысленно улыбнулся вместе с ним, радуясь, что всё идет так, как и было задумано. — Зверобогам зачем-то понадобились Носители. Но очень сложно отыскать иголку в стоге сена — если ты человек, а не муравей. И наоборот — да простят меня за сей словесный парадокс, — очень сложно отыскать человека среди людей, если ты муравей, а не человек.

— Ты предлагаешь нам заняться торгашеством?! — вскочил, брызгая слюной, Пустынник.

— Конечно, нет! Анкалин, как вы могли подумать?! Речь о другом: нужно дать зверобогам то, чего они хотят. И попросить прервать Нисхождение или хотя бы не делать его столь разрушительным и смертоносным, как прежние.

Осканнарт помолчал, пережидая очередной шквал разрозненных выкриков, обвинений его в ереси, скудоумии и принадлежности к запретникам. Впрочем, были среди иерархов Церкви и те, кто сидел молча, либо изучая выражение лица Хэйра, либо глядя пустым взором перед собой. Баллуш, хоть и не вертел головой по сторонам, видел каждого: кто шумит, кто размышляет, взвешивая мысленно «за» и «против». А кто, как, например, Ильграм Виссолт, давно всё решил и ждет только подходящего случая, чтобы поддержать или опровергнуть Хэйра.

Так поддержать или опровергнуть?!

Баллуш знал: возможно, судьба всего Ллаургина будет зависеть от того, какое решение примет сегодня Собор — и как раз голоса тех, кто сейчас молчит, сыграют решающую роль.

Перехватив взгляд Тагратвалла, Тихоход дал понять, что хочет высказаться. И под стук председательского жезла поднялся, улыбаясь краешком губ.

Если бы кто-нибудь из послушников Йнуугской обители увидел сейчас Баллуша, он бы искренне посочувствовал паттам и отцам-настоятелям, что сидели в Зале Мудрости.

* * *

«Знаешь, — говорил иногда Фринию Кирхатт, — бывают случаи, когда ты напоминаешь мне щенка — добродушного, радостного щенка. Который не задумывается над тем, откуда у хозяина берутся сахарные кости и чего взамен ждет от пего этот самый хозяин. В общем-то, — добавлял Купчина, — хорошее качество. Поступать так — это почти достигнуть естественности и беззаботности. Но, знаешь, „почти“ — очень опасная штука. И если ты почти беззаботен и естественен, то жить из-за этого с другими, которые даже не „почти“, — очень сложно. Слишком часто будут тебя… как бы это поприличнее выразиться… в лужу носом макать. А ты будешь естественно удивляться: «За что?!»

Вот, дружище, именно за то.

Ты это учитывай, хотя бы временами».

Конечно, Купчина сгущал краски, но в целом был прав. Фриний знал об этой особенности своего характера и старался, по совету друга, ее учитывать. И хотя окружающим могло показаться, что он поступает наивно и непродуманно, окружающие ошибались. Иногда.

Кирхатт, например, считал, что наниматься к Тойре — как минимум невыгодно. Да и откуда у странствующего проповедника деньги возьмутся?!

Фриний не стал разубеждать приятеля, однако точно знал: деньги у Тойры водятся. У странствующих проповедников есть масса возможностей заработать, и это не считая собственно проповедей.

Вскоре он в этом убедился.

Через пять дней после того, как они покинули Хайвурр, Тойра и Фриний оказались в городке под названием Ахард. Здесь, как сообщил учитель, у него было намечено несколько важных встреч.

Неторопливым шагом, ведя коней в поводу, они миновали с десяток узких улочек и оказались на Храмовой площади города.

— Гляди-ка, — хмыкнул Тойра. — До сих пор целы.

Он показал на ратушу, перед которой возвышалось громадное сооружение, похожее на песочные часы. Разница заключалась в том, что в обоих сосудах вместо песка находилась вода — и она медленно, капля за каплей, сочилась из верхнего в нижний. В верхнем же, среди палых листьев и множества комариных личинок-дергунцов плавала крупная бурая лягушка; иногда она ныряла и хватала нескольких, а потом снова поднималась на поверхность и замирала там, бесстыдно растопырив перепончатые лапы.

Пометы на нижнем сосуде, видимо, увязывали количество воды в нем с истекшим (точнее — с выкапавшим) временем. Рядом с клепсидрой играли в «Черепаху, Щуку, Спрута» двое стражников, не забывавшие поглядывать по сторонам; но, как подозревал Фриний, их больше заботило не возможное нападение на часы (именно что невозможное, вряд ли бы даже самый последний безумец решился на такое), а появление кого-нибудь из начальства. На очередных «гостей города» стражники внимания не обратили.

— Вот это, — заявил Тойра, — и называется чудом. Клепсидра влетела Ахарду в… в хороший «коготь». Сами же рабочие и требовали: для порядку, мол, для порядку! Потому что прежние договоренности «работать с утра и до вечера» каждый из нанимателей понимал по-своему и в свою пользу.

— И что, с клепсидрой им стало легче?

— Конечно, нет, — фыркнул проповедник. — С чего бы? Если раньше можно было спорить о том, наступило утро или нет, теперь такой возможности не осталось. Видишь, колокольня возле ратуши? Если по рассветному удару колокола работника не оказывается на месте, на него налагают штраф. А звонят здесь рано-ранехонько. И вечерний колокол тоже ударяет, когда солнце уже давно село. Вот тебе и прогресс…

В молчании они оставили площадь и двинулись к зажиточному району, состоящему сплошь из контор купцов и ювелирных лавок. Неподалеку от Ахарда находились шахты по добыче драгоценных камней, большая часть из которых вывозилась в королевскую казну и уже оттуда попадала на рынок, часть же выкупалась местными дельцами (а еще большая — втихаря раскрадывалась, разумеется, с ведома местных властей и за солидные проценты от последующей выручки). В общем, городок существовал неплохо. Кроме промысла, связанного с добычей и перепродажей краденых драгоценных камней, процветали здесь разнообразные ремесла, особенно же — гончарное. Кто-то когда-то обнаружил, что вывозить незаконным путем добытые драгоценности лучше всего спрятанными в днища и стенки кувшинов да кружек. С тех пор профессия гончара стала в Ахарде очень популярной, как и поговорка о посуде, что бьется на счастье.

Обо всём этом Тойра вкратце рассказал Фринию по пути к дому своего знакомого купца.

— Правда, — добавил, — честным гончарам здесь приходится всё труднее. Работают-то только на городской рынок, потому что самое сложное по нынешним временам — выехать отсюда с грузом каких-нибудь жбанчиков и довезти его целым до места назначения. Тех, кто работает под «кровлей» местных контрабандистов, на большаке не трогают, а вот остальных, честных, не упускают возможности проверить. Особенно местная «изумрудная молодежь» любит так развлекаться.

— Кажется, здесь вообще только и делают, что развлекаются, — угрюмо заметил Фриний, показывая на толпу перед домом, к которому они направлялись.

Заводилой был местный жрец, он возвышался над остальными, взобравшись на пузатый перевернутый горшок. По-видимому, других подходящих постаментов поблизости не оказалось, днище же кувшина было маленьким, и жрец едва удерживался на нем.

— Время, — провозглашал жрец, — есть материя грешная! Вспомните «Бытие»: «Несли они в себе качество ущербное, разрушительное, названье коему — „время“. Скверное то качество распространяли они вкруг себя, подобно заразе неизлечимой!» Так сказано в Книге, такова истина! Но нашлись те, кто презрел указанья Сатьякала и торгует временем, торгует скверною! — В запале жрец взмахнул руками и едва не сверзился с горшка, но вовремя отклонился и сохранил равновесие. — Вот, — продолжил он, тыча длинным кривым пальцем в сторону купеческого дома, — вот оно, гнездо сквернопродавца! Ибо чем же торгует он, как не временем, когда дает деньги в рост?

— Занятно, — пробормотал Фриний. — Неужели этот достойный служитель Церкви знаком с трудами Саллюрэя Сна-Тонрского?

Тойра на это только многозначительно усмехнулся.

— Ведь деньги платит он, — не унимался жрец, — и деньги же от вас принимает. Так за что же берет он больше, чем дает? За время, когда вы пользуетесь теми деньгами, вот за что!

— Ну? — шмыгнул носом высоченный детина в кожаном фартуке. — Так ить правильно берет, мы ж пользуимси.

— Но… — Жрец помахал в воздухе рукой. — Но… Но это значит, что купцы торгуют временем, — подытожил он, наливаясь красным. — А время — суть материя грешная! Вот и выходит, что все купцы — сквернопродавцы!

Толпа расходиться не спешила, но кое-кто уже позевывал.

Тойра и Фриний объехали гомонивший и чесавший затылки народ, предоставив жрецу самому разбираться со временем, скверной, которое оно содержит, да купцами, которые торгуют и тем, и другим и много чем еще. Один из таких купцов, нимало не смущаясь устроенным у него перед домом лекторием, радостно приветствовал Мудрого и его спутника. Купец, видимо, давно заметил гостей и приказал слугам открыть для них боковую калиточку.

Он собственной персоной вышел на крыльцо и представился. Звали купца Эркусс Дьянский (как подозревал Фриний, Дьян был какой-нибудь провинциальной деревушкой, фамилию же уважаемый Эркусс1 [1 Роль купцов в Иншгурранском королевстве в описываемый период возрастала. Это выражалось и в том, как к ним обращались. Обращение «господин» было позволено только в отношении высокородных или тех, кто занимал вышестоящую должность в аппарате государственного управления, обращение «брат», «святой отец» и пр. — только относительно священнослужителей. Поэтому купцов стали звать «уважаемые», со временем это обращение также стали употреблять по отношению к горожанам более-менее независимых городов. Впрочем, последних в описываемый период в Иншгурре почти не было.

Вместе с тем обращение «уважаемый», но без использования имени, могло быть применено к любому человеку — как в прямом, так и в ироническом значении этого слова.] выбрал исключительно для внушительности, как это делали сейчас многие купцы).

— Извини, что не с парадного входа… — развел руками Эркусс. — Сам видишь… Ну, прошу в дом.

— Вижу, — проворчал Тойра, — что, сколько бы ты ни платил этому жрецу, всё равно переплачиваешь. Забывает слова, логики никакой…

— Новенький, — пояснил купец. — И боится очень. Прежнего-то чернь в клочья… н-да… а до того, помнишь, был у меня такой тощий, Лысым Журавлем звали? — его кто-то «пером» ночью в переулке осчастливил. Я уж стал двух-трех подсылать в толпу нарочно, чтоб охраняли, а нынешний всё равно боится.

— Так, может, пора тебе прекратить эти фарсы? Если люди поняли что к чему…

Эркусс Дьянский только поморщился:

— Люди-то давно поняли, у нас народ смекалистый. А что прикажешь делать с храмовниками? Эти, если помнишь, поначалу твою клепсидру вообще намеревались обозвать «зандробовым искусом» и еще какой-то там хренотенью.

Уважаемый Эркусс совсем не по-вельможному сплюнул себе под ноги. Поскольку дело происходило в холле, за спешно накрываемым столом, особого ущерба полу не предвиделось: здесь он был выстелен соломой. А вот коридоры, по которым купец вел сюда своих гостей, как на подбор, покрывали дорогие ковры. «Там бы ты не плевался, подумал чародей. — …Но погоди-ка, почему это клепсидра — Тойры?!»

— Храмовники… — Проповедник с благодарностью принял из рук слуги полный кубок, отсалютовал хозяину и пригубил. — Они никогда не уймутся, я тебя предупреждал. Раньше время, чтоб они там ни говорили, принадлежало им. День делился на всенощную, заутреню, обедню, повечерие и так далее. Они, как утверждала Церковь, таким образом хоть немного облагораживали время, счищали с него изначальную скверну. А теперь ты эту скверну используешь, чтобы упорядочить жизнь. О каких естественности и беззаботности в таком случае может идти речь, а?! Да храмовники с монахами сами должны нанимать охранников твоим подкупным лекторам! И своих таких же запускать в мир в большом количестве. И будут запускать, вот увидишь!

Уважаемый Эркусс покачал головой:

— Так что же мне делать?

— Что и раньше! — заявил Тойра. — Платить Церкви откупные и заниматься своим делом — вот что!

— И платить не только Церкви, — улыбнулся купец. — Я уже приказал, сейчас принесут.

С легким изумлением Фриний наблюдал за тем, как Эркусс вручает его приемному отцу несколько увесистых мешочков. По меньшей мере в одном, судя но проступавшим граням, находились драгоценные камни.

Тойра неторопливо подцепил мешочки себе на пояс, а один вручил чародею:

— Считай, это аванс. Кстати, учти, Эркусс: это мой ученик, в случае чего можешь ему доверять как мне самому.

Купец поклонился, Фриний чинно наклонил голову в ответ, не зная, что и думать.

Впрочем, гадать о происходящем ему не было нужды: легко, плавно он проник в сознание уважаемого Эркусса и скользнул по самым верхам его мыслей и ощущений.

Отшатнулся.

Медленно тряхнул головой, чтобы не вызвать у присутствующих подозрений, и прикрыл глаза. Такой смеси благодарности и безумного страха Фриний еще никогда не встречал. Но именно их купец испытывал по отношению к Тойре.

— Всё просто, — объяснил чародею тот, когда они покинули Ахард и отправились на восток, в сторону Тайдона. — Я помогаю — не только Эркуссу, многим зажиточным людям в разных округах — вести дела. В сторону, если хочешь, прогресса. Подбрасываю им разные идейки, как облегчить жизнь. Так думают они «облегчить». На самом-то деле это всегда монета о двух сторонах. Кому-то легче, кому-то — наоборот. Это не облегчение, это ускорение жизни. Не купцы торгуют временем, а я, я делаю его более концентрированным — и не только в каком-нибудь отдельно взятом Ахарде, а во всей Иншгурре. В конечном счете во всем Ллаургине Отсеченном.

— Зачем?

— Возьми бычий пузырь, брось туда лягушку и завяжи его. Увидишь: она никогда не сможешь выбраться наружу, просто не сумеет прорваться, у нее нет для этого ни когтей, ни зубов. А вот если надуть пузырь изнутри, он лопнет.

— Лягушке при этом не поздоровится.

— А тебя не учили в эрхастрии, что всякое сравнение — лишь подобие, но не точная копия того, что сравниваешь? И различия-то как раз позволяют постичь то общее, что имеется между двумя сравниваемыми понятиями. В нашем случае, признаю, лягушка и бычий пузырь — не самый удачный пример.

— Вернемся к прогрессу. Почему ты действуешь именно так?

— Через подставных лиц? Да потому что мне не хочется излишнего интереса со стороны Церкви, Короны или Посоха. В некоторых случаях, чтобы утихомирить пса, я просто швыряю ему кость.

— Как в случае с Посохом.

— Да. Я сотрудничаю с несколькими чародеями, которые достаточно умны, чтобы не задавать вопросов. С теми, кто понимает, что прогресс это всегда больно, что изменения в жизни, внешние изменения, начинаются вот здесь, — он постучал себя по лбу, и здесь, — приложил ладонь к груди. — Недостаточно подарить какому-нибудь Эркуссу идею о часах на площади, нужно сделать так, чтобы люди научились по-новому воспринимать свое бытие, считать свои дни и годы.

— Думаешь, прогресс — это благо?

— Мальчик мой, что такое благо? Всеобщего блага вообще не существует, это выдумка трепачей от Церкви, хоть, согласен, трепачей с хорошо подвешенным языком. Всем сразу хорошо не бывает, сама вероятность этого — невозможна, уж прости за словоблудие. А чтобы она просто стала возможной — даже не осуществилась! — нужно, чтобы изменились люди. Может быть, настолько, что никто тогда и не назовет их людьми. И тут, понимаешь ли, открываются два пути. Как там у нас в «Бытии» записано: «провел в зверях черту, разделив в них Тьму и Свет; и стали Тьма Злом, а Свет Добром;…а звери — человеками»? До тех пор, пока эти две составляющих в нас почти равновесны, люди остаются людьми. Если победит одна из них, они станут либо чересчур уж зверями, либо… Либо обретут иное качество. Вот тогда, может быть, всеобщее благо станет для них доступным.

Тойра помолчал, уставившись в вечернее небо.

— А прогресс, мой мальчик, это не благо. Это всего лишь рост, развитие. Которое неизбежно — особенно в наше время — связано с болью. Или, если хочешь, назови прогресс врачеванием хронической болезни. Ты ведь знаешь, вас должны были учить: чтобы вылечить болезнь, ее нужно перевести из состояния хронического в обостренное. А это всегда больно и страшно, в том числе тому, кто лечит. Здесь важно умение отстраниться, а им, к счастью, обладают не все. Знаешь, почему к счастью?

Фриний отрицательно покачал головой. Хотя догадывался.


  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16, 17, 18, 19, 20, 21, 22, 23, 24, 25, 26, 27, 28, 29, 30, 31, 32, 33, 34, 35, 36, 37, 38, 39