Снег, на кровлях домов, на вечнозеленых деревьях, на Фудзи, местами начинающий таять. В окнах полно женщин – гейш, как я могла бы сказать, смотрящих на улицу, одна из них указывает на трех темных птиц высоко в бледном небе. Мой вид Фудзи, к сожалению, без снега, без гейш и при ясном солнце.
      Детали…
      И то, и другое интересно, наложение – одна из главных сил в эстетике. Я думаю о жарко-весенней гейше Комако в «Снежной Стране» – новелле Ясунари Кавабата, об одиночестве и ненужной, увядающей красоте, которая, как я всегда чувствовала, есть самая анти-любовная история Японии. Эта картина вызвала в моей памяти всю новеллу. Отвержение любви. Кит не Шимамура, так как он хотел меня, но только очень по своему, так, что это неприемлемо для меня. Эгоизм или самоотверженность? Это неважно…
      А птицы, на которых указывает гейша?… «Тридцать Способов Созерцания на Дроздов?» В точку. Мы могли бы никогда не договориться о ценности.
      Два Ворона? И Бросок в Драчливого Петуха Теда Хьюгеса? Может быть и так, но я не хочу вытаскивать аналогий. Иллюзия на каждый намек, а где вчерашний снег?
      Я опираюсь на мой посох и смотрю на гору. Я хочу делать это на всех моих остановках, если это возможно, перед столкновением.
      Это ли не прекрасно? Двадцать четыре способа созерцания на Фудзи. Это поражает меня, так как можно было бы взять одну вещь в жизни и рассматривать ее с разных точек зрения, как фокус моего бытия, и, вероятно, как сожаление об упущенных возможностях.
      Кит, я пришла, как однажды ты просил меня, но моим собственным путем и по моим собственным причинам. Я желала бы не делать этого, но ты лишил меня выбора. Таким образом, мой поступок не есть только мой, но и твой тоже. Теперь я поверну твою руку против тебя, представляя некий вид космического айкидо.
      Я иду по городу после наступления темноты, выбирая самые темные улицы, где конторы уже закрыты. Так я в безопасности. Когда я должна войти в город, я всегда нахожу защищенные места днем, и прохожу по ним ночью.
      Я нахожу маленький ресторан на углу такой улицы и съедаю свой обед. Это шумное место, но еда хорошая. Я принимаю лекарство и также немного сакэ.
      После этого я позволяю себе удовольствие идти пешком, а не брать такси. Мой путь длинен, но ночь светла и полна звезд и воздух упоителен.
      Я иду около десяти минут, слушая звуки дорожного движения, музыку дальнего радио, крики с других улиц, ветер, проносящийся высоко вверху.
      Вдруг я чувствую внезапную ионизацию воздуха.
      Ничего впереди. Я поворачиваюсь, взяв свой посох наизготовку.
      Эпигон с телом шестилапой собаки и головой, похожей на огненный цветок, возникает в дверном проеме и движется вдоль дома в моем направлении.
      Я слежу за его продвижением, пока он не оказывается достаточно близко. Я ударяю его, к сожалению, не тем концом. Мои волосы начинают подниматься, когда я пересекаю его путь, поворачиваюсь и ударяю снова. На этот раз металлический наконечник проходит через его растительную голову.
      Я подключила батареи перед тем, как предприняла нападение. Разряд создает разность потенциалов. Эпигон отступает, его голова раздувается. Я наступаю и ударяю еще раз, теперь в середину тела. Оно раздувается еще больше, затем распадается на сноп искр. Но я уже повернулась и ударяю еще раз, так как почувствовала приближение другого.
      Этот приближается в виде кенгуру. Я поражаю его моим посохом, но его длинный хвост ударяет меня, когда он проходит. Я непроизвольно подскакиваю от шока, который я получила, мой посох рефлекторно поворачивается, когда я отступаю. Он поворачивается и ревет. Этот экземпляр имеет четыре ноги, и его передние конечности представляют собой фонтаны огня. Его глаза горят ярким пламенем.
      Он опускается на задние ноги, затем снова прыгает.
      Я подкатываюсь под него и атакую, когда он опускается. Но промахиваюсь, и он снова начинает атаку. Он прыгает и я ударяю вверх. Кажется, я попала, но не уверена.
      Он приземляется совсем рядом со мной, поднимая свои передние конечности. Но на этот раз не прыгает. Он просто падает вперед, Задние конечности быстро дергаются, ноги, изменяют свою длину, принимая наиболее законченные очертания.
      Как только он подходит, я ударяю его в середину тела нужным концом посоха. Он продолжает идти, или падать, даже когда расширяется и начинает распадаться. Его касание приводит к тому, что я деревенею на секунду и чувствую течение его заряда по моим плечам и груди. Я наблюдаю, как он превращается в первичную протоплазму и исчезает.
      Я быстро поворачиваюсь, но третьего нет. По улице едет машина и тормозит. Неважно. Потенциал терминала на время истощен, хотя я озадачена тем, как долго он должен был работать, чтобы создать тех двоих. Будет лучше, если я быстренько уйду.
      Как только я прихожу к этой мысли, из подъехавшей машины раздается голос, окликающий меня:
      – Мадам, подождите минуточку.
      Это полицейская машина, и молодой человек, который обращается ко мне, одет в полицейскую форму.
      – Да, офицер?
      – Я видел вас несколько мгновений тому назад. Что вы делали?
      Я смеюсь.
      – Такой прекрасный вечер и улица пустынна. Я подумала, что я могла бы сделать «ката» с моим «бо».
      – Я сначала подумал, что кто-то напал на вас, потому что я увидел что-то…
      – Я одна, как вы можете видеть.
      Он открывает дверцу и выбирается наружу. Он включает фонарик и направляет его луч по сторонам, в дверной проход.
      – Вы не зажигали фейерверк?
      – Нет.
      – Здесь были искры и вспышки.
      – Вы, должно быть, ошиблись.
      Он нюхает воздух. Очень тщательно проверяет тротуар и сточную канавку.
      – Странно, – говорит он. – Далеко ли вам идти?
      – Не очень далеко.
      – Доброго вам вечера.
      Он садится в машину. Через мгновение он едет по направлению к улице.
      Я быстро иду своим путем. Я жажду оказаться в безопасности прежде чем образуется другой заряд. Я также хочу оказаться подальше отсюда просто потому, что испытываю здесь неловкость.
      Я озадачена той легкостью, с какой меня обнаружили. Что я сделала не так?
      – Мои картины, кажется, – говорит Хокусай, после того, как я достигаю места предназначения и выпиваю слишком много бренди. – Думай, дочка, или они выследят тебя.
      Я пытаюсь, но Фудзи валится на мою голову и размазывает все мысли. Эпигоны танцуют на ее склонах. Я впадаю в прерывающуюся дремоту.
      В свете завтрашнего дня я, может быть, увижу…

      Картина снова не соответствует реальности. Она показывает крестьян среди простой деревни, террасированные склоны холмов, одинокое дерево, растущее на склоне холма справа, снежная вершина Фудзи частично заслонена холмом.
      Я не могу найти что-то похожее на это, хотя я действительно имею частично заслоненный вид Фудзи – заслоненный похожим образом, со склона, – со стороны этой скамьи, на которой я сижу в старом парке. Так должно быть.
      Гора частично закрыта, как и мои мысли. Есть что-то, что я должна была бы видеть, но это скрыто от меня. В те моменты, когда появляются эпигоны, они похожи на дьяволов, посланных схватить душу Фауста. Но я никогда не подписывала договора с Дьяволом… только с Китом, и это называлось замужеством. У меня нет способа узнать, сколь похоже это могло быть.
      Сейчас…
      Что меня больше всего интересует, так это то, что мое местоположение было обнаружено, несмотря на все мои предосторожности.
      Мое предстоящее столкновение должно проходить на моих условиях, не как-нибудь иначе. Причина этого превосходит личное, хотя я не отрицаю его наличие.
      В «Хагакуре» Ямамото Цунетомо сообщает, что Путь Самурая есть Путь Смерти, так что некто должен жить, хотя его тело уже мертво, для того, чтобы достичь полной свободы. Что касается меня, такую позицию не слишком сложно поддерживать. Однако свобода более сложна, так как когда не понимается истинная сущность врага, приходится действовать в условиях неопределенности.
      Моя обожаемая Фудзи стоит во всей полноте, я знаю, несмотря на то, что я не вижу ее полностью. То же самое я могу сказать о той силе, которая сейчас противостоит мне. Давайте вернемся к смерти. Кажется, что тут что-то есть, хотя кажется также, что это только то, что уже сказано.
      Смерть… Приди тихо… Мы любили играть в в одну игру, придумывая забавные причины смерти: «Съеден Лох-Несским чудовищем». «Затоптан Годзиллой». «Отравлен ниндзя». «Переведен».
      Кит уставился на меня, сдвинув брови, когда я предложила последнюю причину.
      – Что ты подразумеваешь под «Переведен»?
      – О, ты можешь понимать меня технически, но я все-таки думаю, что эффект будет тот же самый. «Енох был переведен, так что он не мог видеть смерть» – Апостол Павел к Евреям, 11:5.»
      – Я не понимаю.
      – Это означает перенестись прямо на небо без обычного окончания жизни. Мусульмане верят, что Махди был переведен.
      – Интересная мысль. Я должен подумать об этом.
      Очевидно, он подумал.
      Я всегда думала, что Куросава имел прорву работы с «Дон Кихотом». Предположим, есть старый джентльмен, живущий в настоящее время, схоласт, человек, восхищающийся временами самураев и Кодексом Бушидо. Предположим, что он так сильно сживается с этими идеалами, что однажды теряет чувство времени и приходит к мысли, что он и «есть» самурай старых времен. Он надевает старинные доспехи, берет свой меч-катана и идет, чтобы изменить мир. В конечном счете он будет уничтожен этим миром, но он поддерживает Кодекс. Эта его самоотверженность выделяет и облагораживает его, несмотря на всю его нелепость. Я никогда не считала, что «Дон Кихот» лишь пародия на рыцарство, особенно после того, как я узнала, что Сервантес участвовал под командованием Дона Жуана в битве при Лепанто в Австрии. На это можно возразить, что Дон Жуан был последним европейцем, который руководствовался рыцарской честью.
      Воспитанный на средневековых романах, он и в жизни вел себя подобным образом. Разве важно, что средневековых рыцарей больше нет? Он верил и действовал согласно своей вере. В ком-нибудь другом это было бы удивительно, но время и обстоятельства предоставили ему возможность действовать и он победил. Сервантес не смог бы, но он был под большим впечатлением и кто знает, насколько повлияло это на его позднейшие литературные попытки. Ортега-и-Гассет сравнивал Дон Кихота с Готическим Христом. Достоевский чувствовал то же самое и в своей попытке отразить Христа в князе Мышкине тоже понял, что сумасшествие есть необходимое условие для этого в наше время.
      Все это преамбула к моей уверенности в том, что Кит был по крайней мере почти сумасшедший. Но он не был Готическим Христом.
      Электронный Будда подходит больше.
      – Имеет ли информационная сеть природу Будды? – однажды спросил он меня.
      – Конечно, – ответила я. – А разве все остальное нет?
      Тут я посмотрела в его глаза и добавила: – Откуда, черт побери, я могу знать?
      Тут он проворчал что-то и откинулся в своем кресле, опустил индукционный шлем и продолжил свой машинный анализ шифра Люцифера при помощи 128-битового ключа. Теоретически могли бы понадобиться тысячелетия, чтобы расшифровать его без всяких ухищрений, но ответ дать нужно было в течение двух недель. Его нервная система срослась с информационной сетью.
      Какое-то время я не слышала его дыхания. С недавнего времени я заметила, что после окончания работы он все больше времени проводит в размышлениях, оставаясь в контакте с системой.
      Когда я поняла это, я упрекнула его тем, что он слишком ленив, чтобы повернуть выключатель.
      Он улыбнулся.
      – Поток, – сказал он. – Ты не можешь остановиться. Движешься вместе с потоком.
      – Ты мог бы повернуть переключатель перед тем, как входишь в медитацию и прервать эту электрическую связь.
      Он покачал головой, потом улыбнулся.
      – Но это особенный поток. Я ухожу в него все дальше и дальше. Ты можешь как-нибудь попробовать. Были моменты, когда я чувствовал, что я мог бы перевести себя в него.
      – Лингвистически или теологически?
      – И так, и эдак.
      И однажды ночью он действительно ушел с этим потоком. Я нашла его утром, – как я думала, спящим, – на кресле со шлемом на голове. На этот раз он выключил терминал. Я не стала его будить.
      Я не знала, как долго он работал ночью. Однако к вечеру я начала беспокоиться и попыталась разбудить его. Я не смогла. Он впал в кому.
      Позднее, в госпитале, у него были гладкие ЭЭГ. Его дыхание было замедленным, давление очень низким, пульс еле прощупывался.
      Он продолжал уходить все глубже в течение следующих двух дней.
      Доктора проделали все мыслимые тесты, но не смогли определить отчего так произошло. Так как он однажды подписал документ, в котором отказывался от чрезвычайных мер по возвращению его к жизни, если с ним случится что-нибудь непоправимое, к нему не пытались применить искусственное дыхание, кровообращение и подобные штуки, когда его сердце остановилось в четвертый раз.
      Вскрытие ничего не показало. Свидетельство о смерти гласило: «Остановка сердца. Вероятно, из-за разрыва мозговых сосудов.» Последнее было чистым домыслом. Они не нашли никаких признаков этого. Его органы не были использованы, как он завещал, из-за опасения возможности какого-то неизвестного вируса.
      Кит, как Марли, был мертв, чтобы начать.

      Голубое небо, несколько низких облаков, Фудзи за светлой водой залива, несколько лодок и островок между ними. Снова, несмотря на изменения во времени, я нахожу близкое соответствие с действительностью. Снова я в маленькой лодке. Однако сейчас у меня нет желания нырять в поисках затонувшего великолепия.
      Мое прибытие на это место было непосредственным и без всяких происшествий. Поглощенной своими мыслями я приехала. Поглощенной своими мыслями я и осталась. Мое состояние хорошее. Мое здоровье не ухудшилось. Мои мысли остались теми же самыми, и это означает, что главный вопрос остался без ответа.
      Наконец я чувствую себя в безопасности здесь, на воде. Хотя «безопасность» очень относительна. Конечно, «безопаснее», чем на берегу или среди возможных мест засады. Я никогда не была в безопасности с того дня, как вернулась из госпиталя…
      Я вернулась домой безумно усталой, проведя несколько бессонных ночей в госпитале и сразу же легла в постель. Я не заметила время, поэтому не знаю, как долго я спала. В темноте меня разбудило нечто, похожее на телефонный звонок. Со сна я потянулась к телефону, но поняла, что никто не звонит. Приснилось? Я села на постели и потерла глаза. Потянулась. Недавнее прошлое медленно возвращалось в мое сознание и я знала, что теперь я снова некоторое время не засну. Хорошо бы выпить чашечку кофе. Я поднялась, прошла на кухню и согрела воду.
      Когда я проходила мимо рабочего места, я заметила, что терминал светится. Я не помнила, был ли он включен, когда я пришла, но подошла, чтобы выключить его.
      Тут я увидела, что он не включен. Заинтригованная, я снова посмотрела на экран и в первый раз осознала, что на дисплее есть слова:
 
      МЭРИ. ВСЕ В ПОРЯДКЕ. Я ПЕРЕВЕДЕН. ИСПОЛЬЗУЙ КРЕСЛО И ШЛЕМ. КИТ.
 
      Я почувствовала, что мои пальцы сжали щеки, а дыхание пресеклось. Кто сделал это? Как? Может быть, этот сумасшедший бред оставлен Китом перед тем, как он потерял сознание?
      Я подошла и несколько раз нажала переключатель, оставив его в положении «выключено».
      Дисплей погас, но слова остались. Вскоре появилось новое изображение:
 
      ТЫ ПРОЧИТАЛА МОЕ ПОСЛАНИЕ. ХОРОШО. ВСЕ В ПОРЯДКЕ. Я ЖИВ.
      Я ВОШЕЛ В ИНФОРМАЦИОННУЮ СЕТЬ. СЯДЬ НА КРЕСЛО И НАДЕНЬ ШЛЕМ.
      Я ВСЕ ОБЪЯСНЮ.
 
      Я выбежала из комнаты. В ванной меня несколько раз вырвало.
      Затем я села, дрожа. Кто мог бы так ужасно подшутить надо мной? Я выпила несколько стаканов воды и подождала, пока дрожь пройдет.
      Успокоившись, я прошла на кухню, приготовила чай и выпила чашку. Мои мысли медленно приходили в равновесие. Я обдумала возможности. Одна из них, похоже, заключалась в том, что Кит оставил сообщение и если я надену шлем, это приведет в действие устройство. Я хотела получить это сообщение, но я не знала, хватит ли у меня сил прочитать его сейчас.
      Я должна отложить это до лучших времен. За окном уже начинало светать. Я поставила чашку и вернулась к терминалу.
      Экран все еще светился. Но сообщение было другим:
 
      НЕ БОЙСЯ. СЯДЬ В КРЕСЛО И НАДЕНЬ ШЛЕМ. ТОГДА ТЫ ВСЕ ПОЙМЕШЬ.
 
      Я подошла к креслу. Уселась и надела шлем. Сначала я ничего не слышала, кроме шума.
      Затем я ощутила его присутствие, трудновыразимое ощущение потока информации. Я ожидала. Я старалась настроиться на то, что он мне хотел сказать.
      – Это не запись, Мэри, – как мне показалось, сказал он. – Я действительно здесь.
      Я не поддалась мгновенному желанию вскочить.
      – Я сделал это. Я вошел в информационную сеть. Я нахожусь повсюду. Это чистое блаженство. Я поток. Это замечательно. Я буду здесь всегда. Это нирвана.
      – Это действительно ты, – сказала я.
      – Да. Я перевел себя. Я хочу показать тебе, что это значит.
      – Ну, давай.
      – Освободи свое сознание и позволь мне войти в него.
      Я расслабилась и он вошел в меня. Тогда я все поняла.

      Фудзи за лавовыми полями и клочьями тумана, движущиеся облака. Летящие птицы и птицы на земле. Этот вид, по крайней мере, похож. Я опираюсь на посох и смотрю на него. Впечатление как от музыки: я приобретаю силу способом, который не могу описать.
      Я видела цветущие вишни по пути сюда, поля цветущего клевера, желтые поля цветущего рапса, выращиваемого на масло, несколько зимних камелий, все еще сохраняющих свои розовые и красные цветы, зеленые стрелки ростков риса, там и сям цветущие тюльпаны, голубые горы вдалеке, туманные речные долины. Я проходила деревни, где окрашенные листы металла теперь покрывают крыши вместо соломы – голубые и желтые, зеленые, черные, красные – и дворики, полные голубоватых обломков шифера, так прекрасно подходящих для садиков; корова, жующая свою жвачку, похожие на скалы ряды покрытой пластиком шелковицы, на которой кормятся шелковичные черви. Мое сердце билось в такт с окружением – черепицей, маленькими мостами, цветом… Это было похоже на вхождение в историю Лафкадио Херна для того, чтобы вернуться назад.
      Мое сознание возвращается назад к моменту встречи с моим электронным проклятием. Предупреждение Хокусая о том, что вечером я выпила слишком много – так, что его картины могут поймать меня в ловушку – было очень верным. Кит несколько раз предугадал мое передвижение. Как ему это удалось?
      Наконец меня осенило. Моя маленькая книга репродукций Хокусая – карманное издание – было подарком Кита.
      Возможно, что он ожидал меня в Японии примерно в это время из-за Осаки. Так как его эпигоны засекли меня пару раз, вероятно, путем сплошного сканирования терминалов, можно было сопоставить мое передвижение с последовательностью серии «Виды горы Фудзи» Хокусая, которая, как он знал, мне очень нравилась, и просто экстраполировать и ждать. Я думаю, что так оно и было.
      Вхождение в информационную сеть вместе с Китом произвело на меня ошеломляющее впечатление. Я действительно не отрицаю, что мое сознание распылилось и поплыло. Я была во множестве мест одновременно, я скользила непонятным образом, так что сознание и сверхсознание и какая-то гордость были со мной и внутри меня как факт особенностей восприятия. Скорость, с которой я была увлечена, казалась мгновенной и во всем этом был вкус вечности. Доступ ко множеству терминалов и сверхмощная память создавали чувство всезнания. Возможность манипулирования всем в этом королевстве создавало представление о всемогуществе. А чувства… Я ощущала наслаждение, Кит со мной и внутри меня. Это был отказ от себя и возрождение, свобода от мирских желаний, освобождение…
      – Оставайся со мной навсегда, – казалось, сказал Кит.
      – Нет, – ответила я в полусне, ощутив себя изменившейся. – Я не могу отказаться от себя так охотно.
      – Даже ради этого? Ради этой свободы?
      – И этого замечательного отсутствия ответственности?
      – Ответственности? За что? Это чистое существование? Здесь нет прошлого.
      – Тогда исчезает совесть.
      – Что за нужда в ней? Здесь нет и будущего.
      – Тогда любое действие теряет смысл.
      – Верно. Действие – это иллюзия. Последствие – тоже иллюзия.
      – И парадокс торжествует над причиной.
      – Здесь нет парадокса. Все согласовывается.
      – Тогда умирает смысл.
      – Единственный смысл – бытие.
      – Ты уверен?
      – Почувствуй это.
      – Я чувствую. Но этого недостаточно. Пошли меня обратно, пока я не превратилась в то, чем я не желаю быть.
      – Чего большего, чем это, ты могла бы желать?
      – Моя фантазия тоже умрет. Я могу почувствовать это.
      – А что такое фантазия?
      – Нечто, порожденное чувствами и разумом.
      – Но разве это состояние не ощущается?
      – Да, оно ощущается. Но я не хочу такого чистого ощущения.
      Когда чувство соприкасается с разумом, я вижу, что вместе это нечто большее, чем их сумма.
      – Здесь ты имеешь дело со сложностью. Посмотри на информацию! Разве разум не подсказывает тебе, что теперешнее состояние намного выше того, которое ты знала несколько мгновений назад?
      – Но я не доверяю и разуму в отдельности. Разум без чувства приводил человечество к чудовищным действиям. Не пытайся изменить меня таким образом!
      – Ты сохранишь свой разум и свои чувства.
      – Но они будут выключены – этой бурей блаженства, этим потоком информации. Мне нужно, чтобы они были вместе, иначе мое воображение потеряется.
      – Да пусть оно теряется. Оно сослужило свою службу. Оставь его. Что можешь ты вообразить такого, чего здесь еще нет?
      – Я еще не знаю и в этом сила воображения. Если бы во всем этом была бы искра божественности, я знала бы об этом только через воображение. Я могу отдать тебе что-нибудь другое, но здесь я не хочу сдаваться.
      – И это все? Клочок возможности?
      – Не только. Но и одного этого достаточно.
      – А моя любовь?
      – Твоя любовь больше не человеческая. Отпусти меня!
      – Конечно. Ты подумаешь об этом и вернешься.
      – Назад! Немедленно!
      Я сорвала шлем с головы и вскочила. Я прошла сначала в ванную, потом к постели. Я спала очень долго, как со снотворным.
      По иному ли я ощущала возможности, будущее, воображение, или я была беременна – я подозревала это, но не сказала ему, а он не спросил, увлеченный своими доводами? Мне хотелось бы думать, что мой ответ был бы тем же самым, но я никогда не смогу узнать.
      Доктор подтвердил мои подозрения на следующий день. Я пошла к нему, так как моя жизнь требовала определенности – уверенности в чем-нибудь. Экран оставался пустым три дня.
      Я читала и думала. На третий день на экране высветились слова:
 
      ТЫ ГОТОВА?
 
      Я напечатала слова:
 
      НЕТ.
 
      Я выдернула соединительный шнур из розетки.
      Зазвонил телефон.
      – Алло? – сказала я.
      – Почему нет? – раздался его голос.
      Я вскрикнула и повесила трубку. Он уже проник в телефонную сеть, сумел подобрать голос.
      Снова звонок. Я снова сняла трубку.
      – Ты не будешь знать отдыха, пока не вернешься ко мне.
      – Я хочу, чтобы ты оставил меня в покое.
      – Я не могу. Ты часть меня. Я хочу, чтобы ты была со мной. Я люблю тебя.
      Я повесила трубку. Он позвонил снова. Я сорвала телефон со стены.