Пока мы добрались сюда, стало довольно поздно, и я решил, что пусть будет что будет.
      «Рыжий парик» стояла в углу. Диана казалась надменной и одновременно испуганной. Она держала в руке бутылку, но не поднимала ее.
      Миштиго ухватился за Элен, прижав ее к себе, но не более того. Дос Сантос стоял у двери и следил за всеми, даже за мной. Гассан, припав к стене справа от двери, курил трубку с длинным черенком и крохотной головкой. Он казался умиротворенным.
      Мамаша Юлия – полагаю, что именно она – начала петь. Ее поддержали голоса остальных. Пение продолжалось довольно долго, навевая дремоту. Я выпил еще, но жажда не утолялась, и поэтому я решил добавить.
      Не знаю, сколько времени мы здесь находились, когда это произошло.
      Танцоры поцеловали столб, затем снова стали петь, гремя бутылками и выливая из них воду. Пара «хоуязи», казалось, была одержимой, их речь стала бессвязной. Воздух наполнился дымом, я прислонился к стене спиной и мне показалось, что мои глаза сомкнулись на секунду-другую.
      Крик раздался на самом неожиданном месте.
      Кричал Гассан.
      Этот долгий вопль заставил меня рвануться вперед. Голова закружилась, я едва удержал равновесие и громко стукнулся спиной о стену.
      Барабанный бой продолжался. Ни один такт не был пропущен. Однако несколько танцоров остановились, озираясь.
      Гассан вскочил на ноги, оскалив зубы и прищурившись. От дикого напряжения его потное лицо избороздили морщины, борода вскинулась вверх; полы его плаща, зацепившись за какие-то мелкие украшения на стене, напоминали черные крылья. Руки в замедленном гипнотическом ритме душили несуществующего и стоявшего будто бы рядом с ним человека. Из его глотки исторгался звериный рык. Он продолжал кого-то душить.
      Наконец Гассан дернулся, руки его обвисли. Почти сразу же рядом с ним оказался Дос Сантос и стал что-то говорить ему. Но, казалось, они находятся в разных мирах.
      Один из танцоров стал тихо стонать. К нему присоединился еще один.
      Затем все остальные.
      Мамаша Юлия отделилась от круга танцующих и подошла ко мне – как раз тогда, когда Гассан начал все по второму разу, но теперь его жесты были не столь убедительны. Скорее, они выглядели театральными.
      Барабаны продолжали свой монотонный ритм. Папаша Джо даже не удосужился поднять взор.
      – Плохой знак, – сказала Мамаша Юлия. – Что ты знаешь об этом человеке?
      – Многое, – сказал я, напрягаясь, чтобы усилием воли прояснить свое сознание.
      – Ангелсоу, – сказала она.
      – Что?
      – Ангелсоу. Это темный бог. Бог, которого нужно бояться. Твоим другом овладел Ангелсоу.
      – Объясни, пожалуйста.
      – Он редко посещает наш «хоупфер». Он здесь нежеланный. Те, кто им одержим, становятся убийцами.
      – Мне кажется, что Гассан накурился какой-то дряни, что-то вроде мутированной махорки. Вот почему он…
      – Нет, – перебила она меня, – здесь Ангелсоу. Твой друг непременно станет убийцей, потому что Ангелсоу – бог смерти, и он навещает только свои собственные капища.
      – Мамаша Юлия, – произнес я, – Гассан и есть убийца. Если вам дать кусочек жевательной резинки за каждого, кого он убил, и вы захотите все это сжевать, то вы рискуете превратиться в бурундука. Он профессиональный убийца, обычный, в рамках закона. Поскольку Кодекс Поединков распространен на материках, то обычно он зарабатывает себе на хлеб подальше от морских берегов. Ходят слухи, что при случае он совершает и незаконные убийства, но этого никому не удалось доказать. Поэтому скажи мне вот что… Ангелсоу – бог каких убийц? Профессионалов или просто любителей крови? Ведь есть между ними разница, не так ли?
      – Для Ангелсоу все равно, какого рода убийца, – покачала она головой.
      Дос Сантос, чтобы прекратить спектакль, схватил Гассана за запястья.
      Он попытался развести ему руки в стороны. Попробуйте представить себе, что вы в клетке и пытаетесь голыми руками разогнуть ее прутья.
      Я пересек комнату. То же сделали еще несколько человек. Это оказалось очень своевременным, так как Гассан наконец-то заметил, что кто-то стоит перед ним, и уронил руки. Затем он вытащил клинок с длинным узким лезвием, до того спрятанный под плащом.
      Пустил бы он его против Доса или против кого-нибудь другого – это осталось тайной, потому что Миштиго закупорил свою бутылку с кокой и ударил ею Гассана около уха. Гассан упал лицом вперед. Дос подхватил его, и я вырвал клинок из пальцев убийцы, после чего Миштиго продолжил прерванное занятие – опустошение своей бутылки коки.
      – Интересный обряд, – заметил через мгновение веганец. – Я никогда не подозревал, что у этих обитателей гавани такие сильные религиозные чувства.
      – Это просто указывает на то, что вам ни в чем и никогда не следует быть абсолютно уверенным, не так ли?
      – Да. – Жестом он указал в сторону зрителей. – Все они пантеисты!
      Я покачал головой.
      – Нет. Это первобытные анимисты.
      – Разве между этими религиями существует какая-нибудь разница?
      – Придется объяснить. Вот эта бутылочка коки, которую вы только что осушили, займет место на алтаре или «пе», пользуясь их терминами, как сосуд для Ангелсоу, поскольку она испытала темно-мистическое соприкосновение с этим богом. Вот так пантеист трактует то, что сейчас произошло. А анимисты могут даже сойти с ума от того, что кто-то незваный появился во время церемонии и стал причиной беспокойства, вроде того, которое мы только что совершили. Анимист, возможно, будет доведен до такого состояния, что принесет в жертву непрошенных гостей, поразбивав им головы подобным образом, но гораздо более торжественным способом, швырнув их тела в дальний закуток бухты. Это будет жертва Агве Вэйс, морскому божеству. Следовательно, лучше бы мне не объяснять Мамаше Юлии, что все эти люди, которые стоят вокруг и глядят на нас, являются анимистами.
      Простите меня, я отлучусь на минутку…
      Все на самом деле было не так уж плохо, но мне хотелось слегка встряхнуть его. Думаю, что мне это вполне удалось.
      После того, как я извинился перед хозяевами и пожелал им доброй ночи, я подхватил Гассана. Он изрядно похолодел, и я был единственным, кто оказался достаточно сильным, чтобы тащить его.
      На улице, кроме нас, никого не было. Огромная ослепительная ладья Агве Вэйс пересекала волны где-то у самого восточного края мира, расплескав по небу все его любимые цвета.
      Дос Сантос шел рядом со мной.
      – Пожалуй, вы были правы. Нам не следовало приходить.
      Я не удосужился ответить, но Элен, которая шагала впереди всех с Миштиго, остановилась, обернулась и сказала:
      – Чепуха! Если бы мы не пошли, то никогда не стали бы зрителями этого замечательного драматического монолога без слов.
      К тому времени я почти догнал ее. Обе ее руки взметнулись и обхватили мое горло. Она не собиралась усиливать давление, но корчила ужасные гримасы.
      – Я одержима Ангелсоу, – дурачилась она, – и вы это сейчас почувствуете! О-о!…
      – Отпустите мое горло или я швырну на вас этого араба, – спокойно произнес я, сравнивая каштановый цвет ее волос с пунцово-оранжевым цветом неба над нею. – Он, между прочим, очень тяжелый.
      Затем, секундой раньше, чем отпустить, она усилила хватку, причем намного сильнее, чем мгновение назад, но я знал, что это шутка. Через мгновение она опять оказалась рядом с Миштиго, и мы двинулись в путь.
      Что ж, женщины никогда не дают мне пощечин, потому что я всегда успеваю подставить лицо нужной щекой, а они боятся лишая. Поэтому, как мне кажется, им остается единственное – слегка придушить меня.
      – Ужасающе интересно, – сказала «Рыжий Парик». – Очень непривычное ощущение. Будто внутри меня что-то танцевало вместе с ними. Странное ощущение. Я, по сути дела, не люблю танцы – какого угодно рода…
      – Что у вас за акцент? – прервал я ее. – Никак не могу определить, какой местности он соответствует.
      – Сама не знаю, – засмеялась она. – Я в некотором роде франко-ирландского происхождения. Жила на Гебридах, потом в Австралии, Японии…
      Гассан застонал и напряг свои мышцы. Я ощутил резкую боль в плече.
      Я усадил араба у порога какого-то дома и стал вытряхивать из него различные орудия его ремесла. Здесь были два метательных ножа, еще один кинжал с тяжелой рукояткой, длинный охотничий нож с зазубренным лезвием, шнурки-удавки и небольшая металлическая коробка, содержавшая различные порошки и пузырьки с жидкостями, которую я опасался проверить. Мне очень понравилась острая свайка, и я оставил ее себе…
 

***

 
      На следующий день – вернее, вечер – я поил старого Фила, чтобы прихватить его с собой, намереваясь использовать его в качестве оплаты за допущение в свиту Дос Сантоса, в «Рояле». Рэдпол все еще относился к нему с почтением, считая Фила чем-то вроде второго Оума Нэйка, сторонника возврата к старому, хотя Фил начал убеждать в своей непричастности к этому движению еще полвека назад, когда напустил на себя мистицизм и респектабельность.
      В то время как его «Зов Земли» – по всей вероятности, лучшее из всего, что он написал – гремел по всей матушке-Земле, увидели свет несколько статей о Возвращении, что помогло вызвать именно то волнение, которое я сам хотел начать.
      Сейчас он может сколько угодно отрекаться, но тогда он явился возмутителем спокойствия, и я уверен, что Фил и сейчас с удовольствием вернулся бы к своей прежней идее.
      Кроме того, мне нужен предлог: я хотел бы посмотреть, как чувствует себя Гассан после прискорбной взбучки, которую он получил на «хоупфере».
      На самом же деле я жаждал получить возможность переговорить с арабом и выяснить, что он соблаговолит – если только найдет нужным – рассказать мне о своем последнем поручении.
      Идти от здания Управления до «Рояля» было совсем немного. У нас с Филом ушло семь минут неспешного шага.
      – Вы закончили писать элегию в мою честь? – спросил я.
      – Я все время работаю над ней.
      – Вы повторяете это добрых двадцать лет. Мне хотелось бы, чтобы вы поспешили, потому что я боюсь, что не смогу прочесть ее.
      – Я бы мог показать другие отличные вещи: посвященные Лореллу, Джорджу, даже одну в честь Дос Сантоса. У меня есть множество знаменитых имен. Ваше же для меня представляет проблему.
      – Почему?
      – Мне хочется, чтобы она была современной. Вы же не стоите на месте.
      Все время что-то делаете, меняетесь…
      – Вы не одобряете этого?
      – У большинства людей хватает благоразумия совершить что-либо в течение первой половины своей жизни и остановиться на достигнутом. Элегия в их честь не представляет особых хлопот. У меня их полным-полно. Но я опасаюсь, что ваша элегия будет совершенно не соответствовать вашему облику на тот момент, когда она будет закончена. Такая работа меня не устраивает. Я предпочитаю обдумывать тему на протяжении многих лет, тщательно взвешивая все стороны человеческой индивидуальности, не подгоняя себя. Вы – люди, чья жизнь подобна песне – вызываете у меня тревогу. Я считаю, что вы пытаетесь вынудить меня написать о вас нечто эпическое, а я становлюсь слишком стар для этого. Иногда я что-то упускаю.
      – Я полагаю, что вы становитесь несправедливым, – сказал я ему. Другим уже посчастливилось прочитать оды в их честь, а на мою долю осталась лишь пара эпиграмм.
      – Могу вам сказать, что я совсем скоро закончу элегию в вашу честь. И постараюсь своевременно прислать вам экземпляр.
      – О! А откуда у вас такое предчувствие?
      – Разве можно определить источник вдохновения?
      – И все-таки расскажите…
      – Это пришло мне в голову, когда я размышлял. Я тогда составлял элегию для одного веганца – просто, разумеется, чтобы поупражняться. И вот тут я понял, что думаю о том, как скоро закончу элегию в честь грека. – Он на мгновение задумался. – Представьте себе чисто умозрительно: двух разных людей, каждый из которых выше другого, пытаются сравнить друг с другом.
      – Это можно сделать, если я встану перед зеркалом и буду переминаться с ноги на ногу. У меня одна нога короче другой. Так что я могу себе представить… И что же из этого?
      – Ничего. У вас совершенно иной подход к проблеме.
      – Это культурная традиция, от которой мне никак не избавиться.
      Вспомните узлы, лошадей – Горашиб, Трою. Понимаете? Коварство и хитрость у нас в крови.
      Десяток шагов он молчал.
      – Так что же: орел или решка? – спросил я у него наконец.
      – Простите?
      – Это загадка калликанзаридов. Выбирайте!
      – Решка!
      – Не правильно.
      – А если бы я сказал «орел»?
      – Хо-хо. У вас был только один шанс. Правильный ответ – тот, который угоден калликанзариду. Вы проиграли бы в любом случае.
      – В этом есть определенный произвол, не так ли?
      – Именно таковы калликанзариды. Это скорее греческое, чем восточное искусство утонченного коварства. И оно не такое загадочное, потому что наша жизнь часто зависит от ответа, а калликанзариды, как правило, желают, чтобы противник проиграл.
      – Почему?
      – Спросите у следующего калликанзарида, которого встретите. Если только такая возможность вам еще предоставится.
      Мы вышли на нужный нам перекресток.
      – Почему вы неожиданно снова связались с Рэдполом? Вы же давно должны были уйти в отставку.
      – Я ушел в подходящее время и меня с ним связывает лишь одна мысль: удастся ли снова возвратиться, как в старые добрые времена? Появление Гассана всегда что-то означает. И я хочу знать, каково это «что-то».
      – Вас не тревожит, что я вас разыскал?
      – Нет. Это может вызвать определенные неудобства, но я сомневаюсь в том, что ожидается фатальный исход.
      Здание «Рояля» возвышалось над нами. Мы вошли внутрь, постучали в дверь из темного дерева и услышали:
      – Входите.
      – Привет, – произнес я, заходя внутрь.
      Добрых десять минут прошло, прежде чем мне удалось подвести беседу к прискорбному случаю с бедуином, но тут же «Рыжий Парик» отвлекла меня, появившись в комнате.
      – Доброе утро, – сказала она.
      – Добрый вечер, – усмехнулся я.
      – Что нового в мире искусства?
      – Ничего.
      – Памятники?
      – Нет.
      – Архивы?
      – Нет.
      – Какой работой вам приходится заниматься?
      – О, она слишком разрекламирована усилиями нескольких романтиков в бюро Информации. На самом деле все, что мы делаем – таскаем, восстанавливаем и сохраняем записи материальной культуры, которые составлены на Земле человечеством.
      – Что-то вроде мусорщиков культуры?
      – Что-то вроде этого. Я думаю, более верное сравнение вряд ли можно было бы придумать.
      – Ну и зачем?
      – Что «зачем»?
      – Почему вы это делаете?
      – Кто-то же должен этим заниматься, потому что это все-таки мусор культуры. Поэтому-то его и стоит собирать. Я уверен, что мой мусор лучше, чем что-либо другое на Земле.
      – Вы преданы этому делу настолько, насколько скромны! Это тоже довольно неплохо.
      – Кроме того, тогда выбор был не таким уж и большим – когда я предложил свои услуги. Нельзя забывать, что тогда этого мусора было очень много.
      Она предложила мне бокал, немного отпила из своего и сказала:
      – Они на самом деле еще здесь?
      – Кто?
      – Боги и Компания. Старые боги. Вроде Ангелсоу. Я считала, что они все давно покинули Землю.
      – Нет, они не покинули ее. То, что большинство из них похожи на нас, вовсе не означает, что они поступают подобно нам. Когда люди покидают Землю, они не предлагают своим богам отправиться вместе с ними, а у Бога есть своя собственная гордость. Кроме того, возможно, они должны были остаться в любом случае. Это называется «ананка» – неотвратимость. От нее не уйти.
      – Так же, как и от прогресса?
      – Да… Если уж говорить о прогрессе, то не улучшилось ли состояние Гассана? В последний раз, когда я его видел, он был совсем плох.
      – Улучшилось. С таким толстым черепом нечего бояться. Как с гуся вода…
      – А где он?
      – В зале для игр.
      – Мне хотелось бы лично выразить ему свое сочувствие. Вы меня извините?
      – Извиняю, – сказала она, поклонившись.
      Повернувшись, она направилась послушать, о чем беседуют Дос Сантос и Фил. Фил, разумеется, очень обрадовался ее приходу.
      И никто не обратил внимания на мое исчезновение.
      Зал для игр был расположен в другом конце длинного коридора.
      Приближаясь, я услышал, как один резкий звук отрывисто следовал за другим примерно через равные промежутки времени.
      Я открыл дверь и заглянул внутрь.
      Кроме араба, в зале никого не было. Он стоял спиной ко мне, но, услышав, как дверь открылась, быстро обернулся. На нем был длинный пурпурный плащ-халат, в правой руке – нож. Затылок прикрывал здоровенный кусок пластыря.
      – Добрый вечер, Гассан.
      Рядом с ним находился поднос с ножами. Мишень он разместил у противоположной стены. Из мишени торчало два лезвия – одно в центре и одно примерно в шести дюймах от центра, слева.
      – Добрый вечер, – не спеша, ответил он. – Как ваши дела?
      – О, прекрасно. Я пришел, чтобы задать такой же вопрос. Как ваша голова?
      – Очень сильно болит, но уже не так, как прежде.
      Я закрыл за собой дверь.
      – Прошлым вечером вам, видимо, что-то пригрезилось?
      – Да. Мистер Дос Сантос рассказал мне, как я боролся с приведениями… но, к сожалению, этого я сейчас не помню.
      – Не накурились ли вы той дряни, которую толстяк доктор Эммит называет каннабасисом?
      – Нет, Карачи. Я курил одно растение, которое питается человеческой кровью. Я нашел его возле древнего Константинополя и постарался очень тщательно высушить цветы. Одна старуха сказала мне, что с его помощью можно заглядывать в будущее. Но она мне солгала, эта…
      – Так что выпитая цветком-вампиром кровь побуждает к насилию? Это нечто новое, достойное того, чтобы записать. Между прочим, вы только что назвали меня Карачи. Я бы хотел, чтобы вы называли меня в дальнейшем таким образом как можно реже. Меня зовут Конрад Номикос.
      – Да, Карачи. Я был удивлен, увидев вас. Я полагал, что вы давным-давно умерли, когда ваша лодка взорвалась в заливе.
      – Карачи тогда и умер. Вы никому не рассказывали, что я на него похож?
      – Нет. Я не болтлив.
      – Это очень хорошая черта.
      Я пересек комнату, выбрал нож, взвесил его в руке и метнул. Он вонзился дюймах в десяти от центра мишени.
      – Вы давно работаете на господина Дос Сантоса? – спросил я его.
      – Примерно месяц, – ответил араб и тоже метнул нож. Он воткнулся в пяти дюймах от центра мишени.
      – Вы его телохранитель?
      – Да. Мне поручено также заботиться о синекожем.
      – Дос говорит, что опасается за жизнь Миштиго. Такая угроза существует на самом деле или же он просто перестраховывается?
      – Возможно, и то, и другое. Не знаю. Он платит мне только за охрану.
      – А если я заплачу вам больше? Вы скажете мне, кого вас наняли убить?
      – Меня наняли только как телохранителя, но будь по-иному, я вам бы все равно ничего не сказал.
      – Я так не считаю. Давайте заберем ножи.
      Мы пересекли зал и повытаскивали ножи из мишени.
      – А теперь, если все-таки я буду вашей жертвой, что вполне возможно, – продолжал я, – почему бы нам не уладить все прямо сейчас? Каждый из нас держит по два клинка. Тот, кто выйдет живым из этой комнаты, скажет, что на него напал другой, и ему пришлось прибегнуть к самообороне. Свидетелей нет. Но вас вчера видели пьяным и очень расстроенным.
      – Нет, Карачи.
      – Что нет? Нет – значит, что это не я? Или нет – потому что вы не можете выполнить свою работу подобным образом?
      – Я мог бы сказать, что это не вы. Но все равно вы не знали бы, правду ли я сказал или нет. Разве это не так?
      – Верно.
      – Я еще мог бы сказать, что не хочу так поступать.
      – И это действительно так?
      – Но я вам ничего не сказал, Карачи. И все же, чтобы вы были удовлетворены ответом, я скажу вам кое-что. Если бы я пожелал убить вас, я не сделал бы этого, имея в руке нож. И я не выбрал бы в качестве оружия борьбу.
      – Почему?
      – Потому, что много лет раньше, когда я был еще мальчишкой, я работал на курорте в Керчи, обслуживая столики состоятельных клиентов негоциантов. Тогда вы обо мне ничего не знали. Я только-только покинул свой Памир. Тогда вы и ваш друг прибыли в Керчь.
      – Теперь я вспомнил. Да… В том году умерли родители Фила. Они были моими хорошими друзьями – и я собирался отправить Фила в университет. Но тут подвернулся какой-то веганец, который увел у него первую жену и отправился с ней в Керчь. Забыл его имя…
      – Это был Прильпай Диго. И он походил на гору, возвышающуюся на краю огромной долины – казалось, его невозможно сдвинуть с места. Он боксировал на веганский манер: кулаками, обвязанными кожаными ремнями с десятью заостренными шипами, торчащими вокруг всей руки.
      – Да, я помню…
      – Вы никогда прежде не дрались таким способом, но боролись с ним за эту девушку. Собралась огромная толпа из веганцев и земных женщин. Даже я забрался на стол, чтобы лучше видеть происходящее. Уже через минуту ваша голова была в крови. Он все хотел, чтобы кровь залила вам глаз, но вы упорно стряхивали ее. Мне было тогда пятнадцать лет. И к тому времени я убил всего лишь троих. Я думал, что вы вот-вот умрете и я так и не дождусь, пока вы дотронетесь до него. А затем ваша правая рука молотом обрушилась на него с непостижимой быстротой! Вы ударили его прямо в середину той двойной кости, которая есть на груди синекожих – а кости у них более прочные, чем у нас! И вы раскололи его грудь, как яйцо. Я бы никогда не смог сделать ничего подобного. В этом-то я уверен – и вот я узнал, что вы сломали хребет крысс-пауку… Нет, Карачи, я убивал бы вас только с почтительного расстояния…
      – Но ведь это же было так давно… Я считал, что никто не помнит этого.
      – И вы отвоевали девушку!
      – Да. Правда, я сейчас уже забыл ее имя.
      – Но вы не вернули ее назад. Поэтому, наверное, он и ненавидит вас.
      – Фил? Из-за этого… Я даже забыл, как она выглядела.
      – Зато он ничего не забыл. Вот почему, как мне кажется, он вас ненавидит. Я чую эту ненависть, чую ее источник. Вы отобрали у него его первую жену! И я был этому свидетель.
      – Это была ее собственная мысль.
      – Вот он и страдает, а вы остаетесь молодым! Печально, Карачи, когда у друга есть причина ненавидеть друга.
      – Да.
      – Вот почему и я не отвечаю на ваши вопросы.
      – Может ли случиться такое, чтобы вас наняли убить веганца?
      – Может.
      – Почему?
      – Я сказал, что это возможно, а не то, что это – свершившийся факт.
      – Тогда я задам вам еще вопрос, и делу конец. Ну что хорошего, если веганец умрет? Его научная книга, может быть, была бы очень полезной для улучшения взаимоотношений между людьми и веганцами.
      – Не знаю, что здесь могло бы быть хорошего, Карачи. Я предлагаю вот что: давайте лучше перейдем к нашим ножам.
      Мы так и сделали. Я наконец уловил особенности этих ножей и воткнул два подряд в центр мишени. После этого два ножа просвистели рядом с моими, причем я даже слышал, как последний лязгнул о лезвие одного из моих ножей, и он завибрировал, как защемленная пила.
      – Скажу вам вот что, – произнес я, снова вытаскивая нож. – Я старший в этой поездке и отвечаю за безопасность всех ее участников. Поэтому я так же буду охранять и веганца.
      – Это было бы довольно неплохо, Карачи. Защита ему весьма понадобится.
      Я положил ножи на поднос и двинулся к двери.
      – Мы отправляемся, да будет вам известно, завтра в десять часов утра.
      Конвой аэроглиссеров ждет нас на первой взлетной площадке территории Управления.
      – Хорошо. Спокойной ночи, Карачи.
      – Я же вас просил: зовите меня Конрад. Хорошо?
      – Да.
      Я закрыл дверь, но эхо ударов ножей о мишень долго и неотступно преследовало меня…

Глава 4