– Ой, мама, роди меня обратно, – прошептала она. Уставившись в окно немигающим взглядом, она сидела на крохотной кухне и мучительно размышляла – что делать дальше? Этот риторический вопрос висел в воздухе уже не первый месяц. Валентина и Олег полгода назад вернулись с севера, где оба проработали больше, чем по десять лет, и поняли, что в Москве им делать нечего. Привыкшая к большим заработкам Валентина и думать не желала о том, чтобы идти санитаркой или медсестрой в поликлинику или больницу. Она была хорошим фельдшером. Там, в посёлке, неподалёку от Уренгоя фельдшер – царь и Бог. Идти обратно в служанки ей не хотелось. Они с мужем проедали свои накопления, купленная новая мебель не вмещалась в их крошечную однокомнатную квартиру, а очередь на машину растянулась аж на шесть лет. Валентина вдруг почувствовала, что она отвыкла от всей этой суеты, от постоянной нервотрёпки… Ну почему она, сильная, молодая (всего-то тридцать три года, самый сок!), красивая женщина вынуждена снова впихивать себя в какие-то рамки, забиваться в какие-то углы и страдать от полной неприкаянности? Что за идиотизм? Она достойна лучшего, она это знает, и она этого добьётся! Только вот как?…
      Валентина посмотрела на свой отражение в оконном стекле. Хороша, нечего сказать! Фигура-то, слава Богу, пока ещё ничего, большого брюха Валентина наесть не успела. Полновата, конечно, но это не выглядит недостатком, скорее наоборот – полнота была приятной. Но лицо, одежда!… Старая сиреневая мохеровая кофта, протёршаяся на локтях чуть ли не до дыр, шерстяная тёплая тёмно-серая юбка(одно хорошо, что тёплая, но вид – держите меня!), блузочка… Отвратительно! Как она мечтала, что, приехав обратно, первым делом пройдётся по магазинам и накупит себе всего-всего, самого хорошего! А по приезде выяснилось, что и в Москве магазины пустые, хоть шаром покати. “Вы на год опоздали, – сказала одна из подруг, – вот в восьмидесятом кое-чего было, к Олимпиаде подвезли. А теперь…” На год! Сказала тоже! Что год, что десять – всё едино. А с волосами что твориться! Ну что это за крысиный хвостик, скажите на милость! И как Олег терпит рядом с собой такую запущенную женушку?… Впрочем, он любит, и ему, по большому счёту, всё равно. Но ей самой… Валентина тяжко вздохнула. Посмотрела на отражение своих серых, отчаянных глаз в оконном стекле и протянула руку по направлению к пачке “Примы”, лежащей на подоконнике.
      В прихожей зазвонил телефон и Валентина нехотя потащилась брать трубку. Какая тоска!… Сейчас опять начнутся опять дурацкие расспросы – устроилась или нет? Ой, бедная… ну ничего, иди к нам. У нас в детском саду… Ох уж эти подружки прежних лет!… со своим дешёвым сочувствием…
      – Аллё, – сказала она.
      Знай она, что это разговор в корне изменит её дальнейшую жизнь, она бы, наверное, бросилась к телефону стрелой и запела бы в трубку “Осанну”. Но большинство людей не умеет читать мыслей, поэтому Валентина по-прежнему продолжала пребывать в своей привычной тоске.
      – Валечка, это Анна, – пропел голосок на том конце провода. – Ты как? Как дела?
      – А никак, – ответила Валентина институтской приятельнице, с которой не виделась уже лет пятнадцать, подумав про себя: “Ещё одна жалельщица на мою голову”, – так и сижу…
      – Ещё не устроилась?
      – Нет, – выдавила Валентина. Говорить не хотелось, хотелось курить.
      – Вот и хорошо. У меня для тебя кое-что есть, – Валентина встрепенулась, – кое-что очень хорошее. Я тут кое кому предложила твою кандидатуру…
      – Кому? – заинтересовалась Валентина. – Ты-то сама где работаешь?
      – Приедешь – расскажут, – загадочно пообещала подруга. – Не пожалеешь. Права возьми, авось пригодятся. И паспорт.
      – Куда ехать-то? – с сомнением спросила Валентина. Тащиться за тридевять земель ей не хотелось – она ненавидела общественный транспорт. – Далеко? И когда?
      – Рублёвское шоссе, – ответила Анна. – Где “Кремлёвка”. Найдёшь?
      – Постараюсь, – вздохнула Валентина. – А когда?
      – Ты сейчас свободна?
      – Я всегда свободна, – Валентина силилась дотянуться до карандаша и клочка бумаги, который она заприметила на тумбочке, – говори, куда там идти, записываю… ага… во сколько?… Успею, не волнуйся.
 

* * *

      Идти оказалось порядочно, и Валентина, чертыхаясь про себя, три раза прокляла эту Анкину затею с работой. Она промочила ноги, на сапогах, и так уже старых, стали проступать противные соляные белые пятна, и настроение у Валентины испортилось окончательно. С трудом найдя нужный административный корпус, она вошла внутрь, но тут же была остановлена дюжим воохровцем.
      – Вы куда? – спросил он не особенно приветливо.
      – Пропусти, холуй, – раздражённо сказала Валентина, – мне назначено.
      – Ух ты! – усмехнулся охранник. – Строгая девушка. Ща, проверю. Фамилия?
      Валентина назвалась. Охранник с минуту возил пальцем по журналу, а затем сказал:
      – Проходите. Третий этаж, комната триста семь.
      Валентина, высоко подняв голову, прошла мимо него и стала подниматься по лестнице. Коридор третьего этажа ей не понравился – темный, облезлый какой-то. Комнату она нашла почти сразу. Подошла к двери, которая выглядела ещё более противно, чем сам коридор – грязная, поцарапанная, сто раз крашенная – Валентина остановилась и попыталась хоть как-то привести в порядок свои мысли. Ну что за работу, если рассуждать здраво, ей могут предложить в такой дыре? Уборщицы? Приходящей медсестры? Сторожа? Валентина горько усмехнулась. А, где наша не пропадала! Всё равно терять ей было нечего. Она постучала, помедлила секунду, а затем без колебаний вошла – назначили, так назначили, торчать перед дверью она не намеренна.
      – Вы пунктуальны, Валентина Николаевна, – сказал человек, стоящий лицом к окну, – минута в минуту.
      – Стараемся, – не без иронии произнесла Валентина, – здравствуйте, Павел Васильевич.
      – Анна Михайловна рекомендовала вас нам ещё около года назад, – мужчина отвернулся от окна и направился к столу, – как хорошего фельдшера… вы, кстати, почему бросили институт?
      – Семейные обстоятельства, – отчеканила Валентина.
      – А, понимаю, понимаю… Любовь, романтика, Север… что ж, для молодых это неплохо, но вы – женщина, и, как я полагаю, любите комфорт… Ладно, оставим эту тему. Итак, у нас есть работа, которая вам подойдёт. Но прежде, просто для очистки совести – во-первых, ваша психика стабильна?
      Валентина пожала плечами.
      – Муж говорит, что я – бесчувственная чурка. В смысле – полено. Да и в моей медицинской карте, я думаю, всё написано.
      – Хорошо. Далее. У вас сохранились в Москве подруги, друзья?
      – Скорее, приятели. Им просто нет до меня никакого дела. Нас все забыли за эти десять лет. Жаль, конечно, но что поделаешь…
      – Близкие?
      – У меня – мама, у Олега – никого. Все умерли… Странные какие-то вы вопросы задаёте, – вдруг решилась на откровенность Валентина, – обычно бывают другие.
      – Это уж наше дело, согласитесь. Условия такие: год испытательного срока, подписка о неразглашение, полная конфиденциальность. Для вас создадут легенду, поэтому врать почти не придётся. Поняли?
      – Да что же это за работа такая? И причём тут фельдшер? А зарплата сколько?… Простите, Павел Васильевич, но я ничего не могу понять, честно. Я-то вам зачем?…
      – Минута на размышление, – сказал тот, – время пошло.
      Сердце у Валентины противно ёкало, она испугалась. Ещё бы! Столько всего, да так неожиданно… что всё это значит? Ну, Анка, ну, сучка… Хотя… В конце концов, смыться оттуда я всегда смогу, и никто мне не помешает.
      – Хорошо, – сказала она, – я согласна.
      – Тогда поехали, – поднимаясь, сказал тот. – Смотреть место работы, подписывать бумаги, знакомиться с начальником (вашим непосредственным) и получать машину.
      Тут-то Валентина и села на стул.
      – Что? – спросила она, едва шевеля губами.
      – В счёт зарплаты, если угодно, – объяснил Павел Васильевич. – За пару лет вы запросто погасите кредит, если решите её выкупить. Но почти никто не выкупает – выгоднее оставлять на государстве, тем более, что каждые три года машину вам меняют. Вставайте, поехали.
      – А куда? Разве не здесь?…
      – За город. Тридцать километров по Варшавке. Поэтому мы и даём сотрудникам машины – кто-то же должен у нас работать. Автобусы туда не ходят…
      – А откуда вы знаете… – начала Валентина, но Павел Васильевич её прервал.
      – Мы о вас знаем всё, – просто сказал он. – Просто так к нам люди не приходят. В смысле, со стороны. Да и годятся нам далеко не все подряд. У нас свои, весьма жесткие, критерии отбора сотрудников, и, если человек нам не подошёл, он о нас просто не узнает. Вы прошли отбор – поэтому попали к нам. Поняли?
      – Да, – Валентина поднялась со стула. – Я согласна и готова приступать. Хоть сейчас.
      – Сейчас не нужно. Я вас свожу, вы осмотритесь, познакомитесь с Лукичём (отличный мужик наш Лукич, бывший военный хирург), машину заберёте. Кстати, синяя подойдёт?
      – Синяя что? – не поняла Валентина.
      – “Шестёрка”, – объяснил Павел Васильевич, – такая, знаете ли… – он покрутил пальцами в воздухе. – Поехали, одним словом.
      Это было странно. Валентина, в жизни своей никогда и никому не верившая, поверила этому человеку сразу. У неё даже мысли не возникло о каком бы то ни было обмане, её не смутила куча недомолвок и намёков. И она пошла следом за новым начальником, своим молчаливым согласием присягая ему на верность. Они ехали больше часа, зимние леса по сторонам дороги молчали им вслед, на землю спускались сумерки. Чёрная “Волга” с правительственными номерами шла плавно, бесшумно и быстро. Павел Васильевич сидел за рулём сам и Валентина видела, что езда доставляет ему удовольствие. Свернув, наконец, с основной дороги, они, уже медленнее, поехали по просёлку – узкой подсыпной дорожке, что вилась змейкой между осин и берёз, еле различимых в сумраке.
      – Мы на месте, – сказал Павел Васильевич, когда заграждение и КПП остались позади, – пойдёмте. Нас ждут.
      Валентина вышла вслед за ним из машины (Павел Васильевич, как истый джентльмен, сам закрыл за ней дверцу) и очутились у крыльца. Их действительно ждали. Навстречу им из дверей вышел пожилой седой мужчина, несколько простецкого, как отметила про себя Валентина, вида, в странноватой форме – такую форму Валентина видела впервые – вроде военная, но не зелёного или серого, как у милиции, а тёмно-бардового, почти чёрного цвета.
      – Алексей Лукич, дорогой, заждались? – спросил Павел Васильевич, подходя ближе.
      – Ну что вы, Павел Васильевич, как можно. Только заступил. На третье ездил сегодня, опять там проблемы.
      – Что такое? – из голоса Павла Васильевича исчезла слащавость и дружелюбие, словно это человек вдруг сбросил маску. – В чём дело?
      – Я уже неоднократно говорил, – Алексей Лукич покосился на Валентину, которая старательно делала вид, что их разговор её нисколько не интересует, – что излишнее рвение отдельных сотрудников может привести к плачевным результатам. Что и произошло.
      – И на этот раз?…
      – Если позволите, это потом. Надо бы нам с девушкой нашей вопросы решить. Не возражаете, Павел Васильевич?
      – Нет, о чём речь. За час управитесь?
      – Конечно.
      – Тогда через час выезжаем на третье. Ещё медики нужны?
      – Не хотелось бы, – поморщился Алексей Лукич, – но, думаю, придётся кое-кого захватить. Я же не во всех вопросах специалист.
      – Кто нужен? – спросил Павел Васильевич. – Пока вы тут знакомите даму с её работой, я обзвоню и вызову. Диктуйте.
      – Так… – Лукич потёр пальцем подбородок. – Во-первых, ещё один хирург, мне в помощь… толковая сестра пригодилась бы, и очень. Хирургическая, в смысле. Кто ещё?… Можно кого-нибудь из терапевтов захватить, для очистки совести. Лекарства я отвёз.
      – Реанимация нужна? – мрачно спросил Павел Васильевич.
      – На этот раз пронесло. Ладно. Вы звоните, а мы пока пройдёмся с… как вас звать, девочка моя? – обратился он к Валентине.
      – Валентина Николаевна… можно просто Валя, – ответила та.
      – Ну хорошо, Валенька, пойдёмте, – Лукич поманил её за собой и она покорно пошла следом, в ярко освещённый дверной проём. Когда дверь за ними закрылась, Лукич остановился, повернулся к Валентине и она немного оробела, увидев, какое выражение появилось на его лице.
      – И ты попалась, – тихо, на пределе слышимости, сказал он. – Чему быть, того не миновать. Запомни на будущее несколько важных моментов. Первое: люди здесь не умирают, только “рабочие”. “Рабочие” лишь внешне похожи на людей, на самом деле они – просто дурная пародия на человека. Это так, вкратце, подробней объясню позже, сейчас времени нет. Ничего не бойся.
      – Я не из пугливых, – ответила Валентина, – за это не волнуйтесь.
      – Ну и прекрасно, – ответил Лукич. – Твоя первая обязанность – содержать в чистоте и порядке наш медпункт, по надобности будешь помогать надсмотрщикам. Мало ли что. Потом. Каждую неделю проводишь освидетельствование погибших “рабочих”, подписываешь акты, следишь за утилизацией. Первый месяц работаешь со мной, всему научу, всё расскажу и покажу. Дальше – уже сама, но если что – я рядом, позовёшь. Далее. Твоя должность – фельдшер, это, я думаю, ты и сама знаешь. Что забыл?… Зарплата! Триста пятьдесят – получка, двести – аванс. Сейчас я тебя свожу на четвёртый подземный этаж, посмотришь нашу мясорубку, подпишешь бумаги, получишь машину и – домой. На работу – послезавтра.
      – Можно вопрос? – робко спросила Валентина.
      – Валяй.
      – Если эти ваши “рабочие” – не люди, то кто?
      – Модели. Они глупее собак. – Лукич махнул рукой. – Идём, Валя, мне ещё ехать, парня одного спасать.
      – А что случилось? – полюбопытствовала Валентина.
      – Несчастный случай. Это к делу не относится.
      На лифте они спустились куда-то в подвальные помещения здания. Валентина насчитала четыре этажа. Тёмным сырым коридором Лукич повёл её к одной из дверей, ведущих непонятно куда. Приоткрыв дверь, он позвал:
      – Никита!
      – Чего, Лукич? – спросил кто-то невидимый.
      – Приведи сюда первого номера.
      – Сейчас.
      – Валя, – сказал Лукич, – ты просто стой с смотри. Поняла?
      Валентина кивнула. Из двери вышел парень лет двадцати шести, а за ним… Господи, что это за гадость? Низкорослое, приземистое существо (язык не повернётся назвать “это” человеком), одетое в какие-то рваные тряпки.
      – Никит, что у тебя, опять весь “тим” голодранцами ходит? – упрекнул Лукич. – Хоть приодел бы, что ли… Он у нас странный, Никита. У него никто не мрёт, за редким исключением, – сказал Лукич, обращаясь к Валентине, – но вот одевать их нормально он упорно не хочет. Вот это, – Лукич ткнул пальцем в существо, – и есть модель. Индекс 6\11. Похож он на человека?
      – Да не очень, – с сомнением сказала Валентина. Страх проходил, испарялся, как вода. – Урод какой-то…
      – Вот если такой урод дохнет, – наставительно сказал Лукич, – то надсмотрщик заполняет бланк. Вот такой. В нём – время поступления модели с завода к нам, виды испытаний, которые она проходила и дата смерти. В конце месяца бланки подшиваешь, их забираю я, подписываю и передаю в отдел статистики. Вопросы есть?
      – Ага. Они кусаются? – спросила Валентина.
      – Вроде пока не кусались, – заметил Никита. – Как, Лукич? Вас рабочие не кусали?
      – Не было такого.
      – И ещё. Откуда они берутся?
      – Не твоего ума дело, – отрезал Лукич. – И не моего тоже. И ничьего. Наше дело маленькое – посмотрел, подписал, передал и – гуляй. Приезжать будешь к десяти, домой – в шесть. Всё?
      – Всё, – ответила Валентина. – Где подпись ставить?
      – Где галочка. Медпункт посмотришь потом, я спешу. Пойдём, отдам тачку тебе и поеду. Как бы парень там не загнулся без меня, – они уже поднимались на лифте вверх. – Ой, боюсь… может, обойдётся…
      – Я могу чем-то помочь? – спросила Валентина.
      – Честно? – спросил Лукич.
      – Честно, – ответила Валентина.
      – Тогда возьми документы на машину и разберись с ней сама, хорошо? – попросил Лукич. – У меня, ей Богу, сердце сейчас не на месте. Ехать надо.
      – И поезжайте, – сказала Валентина. – Всё будет хорошо, не надо переживать. – Лукич улыбнулся ей, она ответила на его улыбку.
      – Удачи, девочка. Послезавтра увидимся, – Лукич одёрнул форменную куртку и пошёл к выходу.
      – А где машина-то? – вовремя сориентировалась Валентина, успевшая уже понять, что в одиночку она ничего тут не найдёт. – Куда идти?
      – На стоянку, за угол свернёшь… – донёсся до неё голос Лукича. – Счастливо!…
      Стоянку Валентине показал какой-то мужчина, одетый в ту же странную форму. Валентина поинтересовалась, что это такое, он ответил, что только тут такую и носят, она – как знак отличия. Это мужчина, кстати, просмотрев Валентинины бумаги, которые она до сих пор держала в руках, ухмыльнулся и сказал:
      – Сударыня, так вы у нас теперь за доктора будете?
      – За фельдшера, – поправила Валентина, – а что?
      – Лукич – старик жадный и несговорчивый, – пояснил мужчина, – и совершенно людей не понимает. Вот приезжаешь, к примеру, с жуткой похмелюги, а он…
      – Понятно, – покачала головой Валентина, – спирта не нальёт никогда. Тут я вам ничем помочь не смогу, я сама – у него под началом.
      – Жаль, – с чувством сказал мужчина. – Такая вы молодая, красивая… посидели бы с вами, поговорили…
      – К сожалению, – отрезала Валентина, – не могу задерживаться – муж волнуется.
      – Пойдёмте, покажу стоянку, – вздохнул мужчина. Вся его галантность разом испарилась. – Ну что за жизнь, а? Как понравится женщина – непременно она замужней оказывается, – пожаловался он Валентине. – Вон, крайняя во втором ряду… видите?
      – Синяя, что ли? – спросила Валентина.
      – Ага. Справитесь?
      – Должна, – пожала плечами Валентина, – не впервой.
      – Если что – меня найдёте. Я на втором подземном, “тим” номер шесть. Аркадий меня звать.
      – А меня – Валя. Спасибо вам, Аркадий, я сама бы не нашла…
      Мужчина ушёл. Валентина подошла к машине, открыла дверцу и села за руль. В душе царил полный сумбур. Это было что-то невообразимое, нереальное. “Что со мной? – ошарашено думала Валентина. – Ничего не понимаю…” Это и впрямь не вписывалось ни в какие логические схемы, не поддавалось анализу. Ещё сегодня днём (подумать только!) она сидела в своей прокуренной кухне и придавалась злой тоске по утраченным возможностям… и вдруг!… Это невероятно, это всё – какая-то ошибка… Но – вот они, документы на машину, её пропуск на новую работу, бумаги, дата на них проставлена… вчерашняя… Вчерашняя!!! Валентину словно водой окатили. Документы на машину – оформлены неделю назад… да их и не сделаешь за один день, это невозможно. Пропуск… странный какой-то. “Где же я, всё-таки, теперь работаю? – подумала Валентина. – Посмотрим.” Она открыла книжечку пропуска на первой странице. Проект “Сизиф”, код секретности… а, вот это понятно, это – первый отдел, не иначе… а дальше? Паспортные данные, рост, вес… откуда они знают? Валентина испугалась. “Чему быть, того не миновать” вспомнила она слова Лукича. И ещё: “И ты попалась”. Что ж, если это называется “попасться”, то она, Валентина, не против. Некоторые годами страдают от того, что им просто-напросто не суждено попасться именно так… А что на этой страничке? Допуски. И что у меня проставлено? Ага, второй уровень. Это, надо понимать, низкий. Ну и хорошо. Больше и не надо. Валентина чуть трясущейся от радостного волнения рукой вставила ключ в замок зажигания и повернула его. Щёлкнул стартер и двигатель тихонько заурчал. Валентина нащупала кнопку, включила габариты – и панель перед ней ожила, загорелись зеленоватым светом приборы. “Тахометр, – с восторгом подумала Валентина, которой до того доводилось ездить лишь на “копейках” или “одиннадцатых”. – Чудо какое! Машина! Новая! Своя! Ура!”
 

* * *

      Это бывает только ранней весной… эта непередаваемая игра света и теней. Феерия отражений. Голубое-голубое небо, слепящий свет пасхального солнца – и вдруг, внезапно – облако, быстрое, как мысль, несомое шалым ветром высот. Меркнет, теряется свет, словно зимнее воспоминание пробегает по небу… и исчезает. Снова свет… Чудо – вот имя тому, что происходит с небом ранней весной…
      Валентина вела уверенно, за полгода работы она уже свыклась с дорогой, каждый поворот стал как родной. Тающий снег, грязь под колёсами и – контрастом – светло-голубое небо над тёмным, словно из сказки, лесом. Валентина приоткрыла боковушку стекла, ветер ворвался внутрь, растрепал ей волосы, омыл лицо… Хорошо-то как!… Весна. Скоро ещё теплее станет, посохнут дороги, дни станут длиннее. Одно только жаль – отпуск ей в этом году не положен, не наработала пока. Хотя Лукич говорил, что, уж коли она так этого хочет, то пара недель за свой счёт её не разорит. Это уж точно.
      Валентина усмехнулась, вспомнив тот шок, который, от неожиданности, испытал её муж в тот памятный вечер, когда она на новой машине подрулила к дому и стала ожесточённо бибикать под окнами. Муж почти пять минут не мог соотнести это бибиканье со своей скромной персоной, но когда сообразил… м да… это было нечто. Вначале – ступор минуты на три, а затем – вопрос: “Валя, где ты это взяла?!” “На работе дали, – невозмутимо ответствовала Валентина, поигрывая ключом, – как тебе?” Муж соображал долго, туго, наконец, спросил: “Ты работу нашла?” “Ага, – сказала Валентина. – И, кажется, хорошую.” “Тогда это надо как-то отпраздновать, – наконец дошло до мужа, – ты поставь варить картошку, а я – в магазин”. Праздновали они до трёх часов ночи, что вполне можно было понять – такие перспективы открываются перед советским человеком далеко не каждый день.