Глава 8

Как-то раз утром, несколько дней спустя, Вулфрик отправился на рыбалку в компании барона Ринейбла и еще нескольких джентльменов. Иногда он закрывался в библиотеке барона с небольшой компанией, чтобы поговорить о политике, международных событиях и книгах. Также он несколько раз играл в бильярд с джентльменами, которые являлись поклонниками этой игры, а по вечерам играл в карты, поскольку люди среднего возраста предпочитали это развлечение всем остальным. Герцог старался как можно реже принимать участие в веселых забавах, чтобы не показаться невоспитанным. Он все время искал уединения, но его поиски редко приводили к успеху. Вулфрик считал дни, даже часы до того момента, когда можно будет уехать домой.

На конец домашнего праздника, в качестве кульминационного мероприятия, намечалось одно событие, пропустить которое не представлялось никакой возможности. Это был большой бал — настолько большой, насколько это вообще мыслимо в деревне, — своего рода официальный прием в честь помолвки мисс Магнус и Льюиса Уайзмана. Были приглашены несколько соседей, поскольку двадцать четыре гостя и двое хозяев не могли как следует заполнить бальный зал.

— Большинство приглашенных вряд ли имеют претензию на благородство, — обратилась леди Ринейбл к Вулфрику за пару дней до бала. — Тем не менее им нравится бывать у нас, и я чувствую свой долг снисходить до них один-два раза в год. Надеюсь, вы не сочтете их общество слишком оскорбительным.

— Полагаю, — ответил герцог, одновременно вскидывая брови и поднося к глазам монокль, — что вашему вкусу в выборе гостей, как и во всем остальном, можно полностью доверять.

Зачем извиняться за то, что исправить нет возможности? И какой смысл извиняться лишь перед ним одним? Зачем вообще извиняться? Одной из фамильных черт Бедвинов, за которую герцог был безмерно благодарен судьбе, было то, что они не имели привычки постоянно извиняться друг перед другом.

Вулфрик никогда не считал балы приятным времяпрепровождением, хотя нередко ему приходилось их посещать. Поскольку он не мог просто запереться в спальне с книгой, оделся с привычной тщательностью и позволил своему камердинеру дольше, чем обычно, потрудиться над завязыванием шейного платка.

В назначенный час герцог спустился в бальный зал. Первый танец он танцевал с леди Элрик, второй — с леди Ринейбл, а потом надеялся незаметно ускользнуть в салон для игры в карты.

Молодые леди, как он успел заметить, прежде всего направлялись к Моубери, стоявшему в уголке со смущенным, если не сказать совершенно несчастным, видом. Они разоделись сегодня вечером с кричащей роскошью: их драгоценности переливались в пламени свечей, перья покачивались в красиво уложенных волосах. Скорее всего, это было сделано специально, чтобы выделиться на фоне куда беднее одетых соседей, которые только-только начали прибывать.

— Я напомнил Мелани, что родился с двумя левыми ногами, — пожаловался ему Моубери, — но она настояла, чтобы я показался на балу и станцевал хоть с кем-нибудь. Я попросил помочь мне Кристину, миссис Деррик. Она была замужем за моим кузеном, и я всегда считал ее очень хорошим человеком, хотя Гермиона и Элрик почему-то недолюбливают ее. До чего же обременительны эти балы, дорогой Бьюкасл!

Она, то есть миссис Деррик, стояла на другом конце комнаты и разговаривала с тремя дамами и джентльменом. Вулфрик узнал викария с супругой и сделал вывод о том, что другие две дамы приходились ей матерью и старшей сестрой. Миссис Деррик явно унаследовала всю семейную красоту, подумал он. Жена викария была весьма незаметной, а старшая сестра — откровенной дурнушкой.

На миссис Деррик было надето вечернее платье кремового цвета с единственной оборкой по подолу и такими же оборками на коротких пышных рукавах. Вырез на платье был глубокий, но достаточно скромный. Короткие локоны молодой женщины были расчесаны до блеска и подхвачены розовой лентой в тон нашивке на высокой талии платья. Ленты были ее единственным украшением, не считая веера, зажатого в затянутой перчаткой руке. На ней не было ни драгоценностей, ни тюрбана, ни перьев, да и сам туалет трудно было назвать писком сезона. По сравнению с ней остальные гости выглядели до смешного напыщенными.

— Значит, миссис Деррик согласилась протанцевать с вами первый танец? — уточнил герцог.

— Ну да. — Моубери сморщился. — Я обещал постараться не истоптать ей все туфли. Но даже если я наступлю ей на ногу, она только посмеется и скажет, что эти туфли давно пора было немного помять, или что-нибудь в этом роде. Она очень добрая.

Китредж, чья внушительная фигура положительно рвалась из узкого фрака, подошел к молодой женщине, чтобы познакомиться с ее родственниками. На мгновение его полная, увешанная перстнями рука коснулась спины Кристины. Пальцы Вулфрика сжались вокруг ручки украшенного драгоценными камнями вечернего монокля. Рука графа вернулась на место в тот момент, когда миссис Деррик слегка изменила позу, чтобы улыбнуться ему. Она кивнула, и Китредж отошел. Второй танец уже обещан, решил Вулфрик.

Он отпустил монокль, и тот повис на шелковой ленточке.

Кристина всегда любила танцевать. А вот балы она не очень любила — особенно в последние годы замужества. Оскар стал запрещать ей танцевать с другими джентльменами, хотя она пыталась разъяснить ему, что весь смысл бала состоит в том, чтобы потанцевать с как можно большим числом разных партнеров. Не мог же он один танцевать с ней весь вечер! Да и правила этикета не допускали такого. Кроме того, он любил проводить время за карточным столом или в компании своих друзей, так что Кристина встала перед выбором: то ли ей по собственной воле подпирать стену, то ли намеренно досаждать мужу.

Честно говоря, брак для нее оказался нешуточным испытанием, к чему она никак не была готова. Несмотря на свою потрясающую внешность, Оскар был очень неуверен в себе — и в жене. Он становился все более собственником. Кристина нежно любила мужа, но не могла не злиться на него за отсутствие доверия к ней. К концу их брака она начала бояться, что разлюбит его, так как его обвинения стали особенно болезненными и даже оскорбительными.

Однако эти тяжелые несчастливые дни остались позади, и сегодня она вольна была танцевать хоть все танцы подряд, если, конечно, получит приглашения. На протяжении первого танца она, не переставая смеяться, помогала Гектору справиться со сложными па деревенской пляски и неоднократно спасала его, когда он готов был свернуть в одном направлении, тогда как все остальные джентльмены грациозно скользили в другом. Когда музыка стихла, Гектор от души поблагодарил ее и забылся настолько, что поцеловал ей руку.

Следующий танец она танцевала с вспотевшим графом Китреджом, поддерживая легкую беседу и стараясь отвести разговор от личных тем, с которыми граф постоянно приставал к ней всю последнюю неделю. Когда он предложил ей пройти в сад подышать прохладным вечерним воздухом, она заверила его, что сердце ее будет разбито, если она пропустит хотя бы одно мгновение такого прекрасного бала.

Потом Кристина танцевала с мистером Роналдом Калвером — она научилась различать братьев-близнецов — и с мистером Кобли, одним из арендаторов Берти, за последние полтора года трижды просившим ее выйти за него замуж. Они много смеялись и разговаривали.

Она с удовлетворением отметила, что Хейзл приглашали на каждый танец и что даже Элеонора, которая терпеть не могла танцы, все же пару раз приняла приглашения.

Каждый раз, видя Одри и сэра Льюиса Уайзмана вместе, Кристина не могла сдержать улыбки. Несмотря на то, что они не выставляли своих чувств напоказ, эта пара идеально подходила друг другу. Они были счастливы вместе, а счастье — такая редкая роскошь. Кристина искренне надеялась, что их счастье пребудет с ними вечно. Она всегда любила Одри, которая была еще совсем ребенком, когда Кристина вышла замуж за Оскара.

Завтра, подумала Кристина, она поедет домой. Как это здорово — вернуться домой, хотя во многих отношениях домашний праздник в Скофилде прошел весело и большинство гостей очень понравились ей. Однако трое из них не отличились любезностью, и в этом-то и заключалось главное отличие праздника. С того дня, когда гости ездили на пикник, между Кристиной и супругами Элрик чувствовалось растущее напряжение. Они все время избегали друг друга, хотя Кристина мечтала припереть их к стенке и выведать все, что мучило ее. Правда, на домашнем празднике трудно было улучить подходящий момент, или, быть может, она плохо старалась. Вдобавок герцог Бьюкасл предложил ей сделаться его любовницей, а потом стал свидетелем ее унижения в присутствии Гермионы и Бэзила, проявления ее дурного расположения духа, злобы и несдержанности.

Вот почему Кристина не могла дождаться того момента, когда пора будет ехать домой.

Никогда, никогда, никогда в жизни она больше не позволит вовлечь себя в какое-нибудь светское мероприятие, на котором присутствует высшее общество в целом и ее зять с золовкой в частности. Герцога в свой список она не включила, справедливо полагая, что никогда в жизни больше его не увидит, за что и не уставала благодарить Провидение.

Тем не менее, находясь в бальном зале, Кристина каждую минуту ощущала присутствие герцога Бьюкасла, который выглядел сурово и безупречно в черном вечернем фраке, шелковых бриджах до колен с серебряным поясом, ослепительно белых чулках, льне и кружевах. Глядя на него, можно было подумать, что этот человек глубоко презирает каждого смертного, с которым ему приходится общаться на последнем вечере этого домашнего праздника, не доставившего ему ни малейшего удовольствия. Видимо, он был в ужасе оттого, что находится в одном бальном зале с людьми, которые, хотя и имели претензию на благородное происхождение, не могли сравниться с его высоким общественным положением. Например, с такими, как ее мать и Элеонора.

Герцог станцевал с Гермионой, потом с Мелани, а затем прошел через распахнутые двери салона для игры в карты. Но Кристина, против своей воли наблюдая за ним во время танца с Роналдом Калвером, была потрясена, увидев, как он сделал шаг назад в бальную комнату, секунду помедлил, сохраняя на лице скучающее и надменное выражение, а потом сделал еще несколько шагов в зал и склонился над рукой Мейвис Пэйдж, худенькой бледной дочери покойного капитана, которая весь вечер просидела рядом с матерью. Никто никогда не танцевал с Мейвис — бедняжку угораздило родиться с непривлекательной внешностью, к чему примешивалось полное отсутствие характера.

Кристина испытывала смешанные чувства. Она была искренне рада за Мейвис, чьей матери будет чем хвастать в течение ближайших двух лет, а быть может, всю оставшуюся жизнь. С другой стороны, ей было неприятно и тревожно наблюдать за столь несвойственным поведением герцога. Кристина не желала видеть в нем ни одного положительного качества, а он, оказывается, обратил внимание на несчастную девушку и пришел ей на помощь.

Мистер Фонтейн, другой арендатор Берти, пригласил Мейвис на следующий танец. Раскрасневшись, она теперь казалась почти хорошенькой.

После третьего танца герцог Бьюкасл наконец удалился в салон для игры в карты, и Кристина почувствовала себя достаточно свободно, чтобы расслабиться и получать удовольствие от бала. Послезавтра она забудет об этом человеке. Она никогда больше не увидит его холодного, надменного лица. Ничто не будет постоянно напоминать ей о том, что он сделал ей бесчестное предложение и что на один короткий, позорный миг она была разочарована из-за того, что он не предложил ей стать его женой.

Однако что за глупость — мысль о браке с ним…

Герцог отсутствовал недолго. После четвертого танца Кристина пробиралась по залу к своей семье, когда ее на пару слов остановили мистер Джордж Бакан и мистер Энтони Калвер. Она надеялась, что кто-нибудь из двоих пригласит ее на танец. Следующий танец — вальс. Кристина выучила его па еще во время своего пребывания в Лондоне, хотя ни разу не танцевала вальс ни с кем, кроме Оскара.

В следующее мгновение она почувствовала прикосновение чьих-то пальцев к своей руке, обернулась и наткнулась на серебристые глаза герцога Бьюкасла.

— Миссис Деррик, — мягко произнес он, — если вы еще никому не обещали следующий танец, то подарите его мне.

Кристина была захвачена врасплох. И все же она понимала, что может просто сказать «нет». Но в таком случае она не сможет станцевать этот танец ни с каким другим джентльменом, а сегодня на балу вальса больше не будет.

«Черт, черт, черт, — думала Кристина, — три тысячи чертей!»

И все-таки ее сердце колотилось о ребра, колени, казалось, вот-вот предадут ее, она почти задыхалась, как будто только что пробежала несколько миль. Она забыла обо всем на свете, кроме того, что герцог, вне всякого сомнения, потрясающий мужчина.

Сегодня последний вечер домашнего праздника. Это их последняя встреча.

И это вальс.

— Вы, быть может, не танцуете вальс? — осведомился Бьюкасл.

Кристина почувствовала себя как рыба, выброшенная из воды.

— Почему же, танцую, — ответила она, раскрывая веер и обмахивая горящие щеки, — хотя, признаться, в последний раз делала это довольно давно.

Он предложил ей руку, Кристина рывком закрыла веер, положила руку на его рукав и позволила ему провести себя на середину зала. Неожиданно она вспомнила, что он пригласил на танец Мейвис, и с любопытством посмотрела на герцога, который, не отрываясь, смотрел ей прямо в глаза.

Его глаза похожи на волчьи, подумала Кристина. Кто-то говорил ей несколько дней назад, что его зовут Вулфрик. Потрясающее совпадение!

— Я думала, что сегодня вечером вы постараетесь всячески меня избегать, — сказала она.

— Отчего же? — Его брови взметнулись вверх, а голос приобрел высокомерные нотки.

Ответа на этот вопрос у Кристины не было, да и быть не могло. Она замолчала, ожидая, когда зазвучит музыка. О чем она только что подумала? Так это он потрясающий мужчина? Потрясающий? Она что, совсем с ума сошла? Кристина снова подняла глаза на герцога. У него слишком большой нос. Нет, не так. Именно этот выдающийся нос с небольшой горбинкой придавал его лицу орлиное выражение и делал его более привлекательным, чем если бы он имел нос классической, правильной формы.

До чего глупо выглядят носы, когда начинаешь всерьез о них задумываться!

— Я снова рассмешил вас? — осведомился Бьюкасл.

— Нет, не совсем, — рассмеялась Кристина, — я смеюсь над собственными мыслями. Я думала, до чего глупо выглядят иногда носы.

— Согласен, — отозвался герцог, и в глазах его сверкнул странный огонек.

А потом зазвучала музыка. Герцог взял ее руку в свою, а другую руку положил ей на талию. Кристина опустила свободную руку ему на плечо и чуть было снова не стала задыхаться. Он держал ее на достаточном расстоянии, но теперь она неожиданно поняла, почему многим людям вальс кажется не вполне пристойным танцем. Она никогда не чувствовала себя так близко к Оскару, когда вальсировала с ним. Она не припоминала, чтобы хоть раз ощущала тепло его тела или слышала аромат его одеколона. Ее сердце бешено заколотилось в груди, хотя они еще даже не сдвинулись с места.

В следующую минуту они начали танцевать.

И тут же Кристина поняла, что никогда раньше не танцевала вальс. Герцог вел ее длинными уверенными шагами и кружил свою партнершу так, что пламя всех свечей в зале слилось для нее в одну сверкающую линию. До сегодняшнего вечера она не понимала, что такое вальс. Вернее, не до конца понимала. Это было настоящее чувственное блаженство. Свет, ароматы духов, цвета нарядов, тепло его тела, мускусный запах мужского одеколона, музыка…

Гладкий, немного скользкий пол, рука у нее на талии, рука, поддерживающая ее ладонь, наслаждение легкостью и движением собственного тела — истинное блаженство.

Подняв голову, Кристина улыбнулась герцогу и на мгновение почувствовала себя абсолютно, безрассудно счастливой. В пламени свечей, горевших в огромных канделябрах у них над головами, ей показалось, что его глаза блеснули теплом.