– Какова связь между нашей беседой и стирателями? – сухо прервал правитель Ут-Гена.

– Корпус викариев был создан муффием Вирафаном III в 5076 году старого стандартного календаря. Его роль не ограничивается управлением Церкви. Викарии в основном следят за соответствием деяний клира учению Крейца. Именно по этой причине мы с болью жертвуем своими детородными органами, ваше преосвященство. Плоть слаба, а наша работа не терпит никакой слабости, никакого искушения. Последователи Вирафана III постоянно стремились ограничить наше влияние, превращая нас в подчиненных. Мы им мешаем, мешаем стоять на месте, являясь бдительными и неподкупными стражами. Мы уверены, что с помощью стирателей Церковь наконец сможет исполнить пророчество Крейца: «Наступят дни, когда люди, освобожденные от сомнений, откроются истине и превратят свои миры в сады наслаждения…»

– При условии, что голова Церкви будет соответствовать ее телу, – вмешался еще один голос. – А именно станет безупречной! Кому нужны стиратели, если кардиналы будут упорствовать в стремлении дать дурной пример? Если Непогрешимый Пастырь не откажется от своих заблуждений?

Викарии замолчали и уставились на кардинала, которому показалось, что он обратился в беззащитную дичь, окруженную сворой диких собакольвов.

– Чего вы ждете от меня? Неужели вы серьезно думаете, что я в одиночку могу справиться с коррупцией, разъедающей Церковь?

– Все это возможно, кардинал Богх. При одном условии…

– Каком?

Они снова замолчали. Они надеялись, что брат Жавео Мутева не ошибся в молодом правителе Ут-Гена.

– Взойти на святой трон, ваше преосвященство… Возложить на себя тиару понтифика…

Фрасист Богх был так поражен, что не нашел ничего лучшего, как расхохотаться.

– Вы сошли с ума, братья викарии! Вам известно, что кардиналы дают клятву верности действующему муффию, кем бы он ни был. Клятва священна и столь же необратима, как и ваши личные пожертвования! А насколько я знаю, Барофиль Двадцать Четвертый пока еще жив…

Викарии быстро переглянулись. Реакция кардинала Богха подтверждала правильность их выбора. Недостаток лояльности, один из трех главных критериев их требований, был причиной устранения многих прелатов из гонки за наследство Барофиля Двадцать Четвертого.

– Будучи гарантами нерушимости учения, мы имеем власть отрешить вас от клятвы, ваше преосвященство.

– А что вы собираетесь сделать с муффием Барофилем?

– Его участь будет решена в надлежащем месте и в нужное время…

– Правильно ли я понял смысл ваших слов, братья? Вы сообщаете мне, что готовите покушение наличность высшего Пастыря Церкви? На вашего духовного отца?

– Ваше преосвященство, мы уже давно не считаем себя его детьми! Вы говорите о покушении, а мы используем термин божественной справедливости. Барофиль должен ответить за свои проступки перед Крейцем, чьими покорными служителями являемся мы.

Горячие волны пробегали по телу Фрасиста Богха. Он никогда не любил интриг и подковерной борьбы, а оказался в центре заговора, целью которого было уничтожение муффия Церкви. Он проклинал брата Жавео Мутеву за то, что тот завлек его в западню. Он полагал, что не выберется живым из этой комнаты, если не согласится на требования собеседников. Информация, которую ему сообщили, могла привести весь викариат на суд Святой Инквизиции. Он нервно двинулся к центру подвала. Ему надо было двигаться, избавиться от нервного напряжения, терзавшего мышцы, внутренности, глотку. Он ощущал себя хищником, запертым в клетке, хищником, которого собирались приручить, выдрессировать и кастрировать евнухи Большой Овчарни.

– Все готово, ваше преосвященство. Нам был нужен лишь один элемент для выполнения проекта: вы!

– Почему я? Мне всего тридцать два года. У меня очень мало опыта. Кроме того, я маркинатянин. А последние четыреста двадцать семь муффиев, сменявшие друг друга на престоле Церкви, были сиракузянами.

– Мы понимаем этот двойной недостаток, но никакие препятствия не помешают нам выполнить то, что должно быть выполнено.

– А как быть с голосованием? Даже допуская, что муффий снизойдет до того, чтобы нас… покинуть, на конклав соберутся пять тысяч кардиналов и начнут беспощадную войну за наследство…

Произнося эти слова, Фрасист Богх вдруг ощутил, что предложение викариев, которое он вначале отверг, начало укрепляться в его сознании.

– Они начнут кампанию, – продолжил он, – организуют альянсы, и голоса получит тот, кто пообещает сторонникам самые престижные функции, самые почетные посты, самые доходные места… Кто я таков, чтобы хоть что-то обещать?

– Вы забываете, ваше преосвященство, об одном. Викариат является гарантом священных институтов, и подсчет голосов при выборах муффия проводится нами. Кардиналы указывают кодовое имя избранника на консоли своих пультов, и это имя появляется на наших контрольных экранах. Голоса подсчитывает наш мемодиск… А мемодиску можно указать что угодно…

Фрасист Богх остановился и уставился на викариев, на черно-белые тени, окаменевшие в нескольких шагах от него. Позади них шары, едва освещенные тонкими лучами света, образовывали нереальный зрительный фон.

– Вы намекаете, что можете подтасовать результаты голосования? Убийство, фальсификация… Если вы братья, стремящиеся к чистоте, вам следует согласиться, что это дурно пахнет!

– Повторяем, ваше преосвященство, войну не выиграть, руководствуясь только состоянием души. Приходится бороться с коррупцией методами коррупции. Мы не имеем права передавать колоссальное наследство Церкви людям развращенным и обманщикам.

– А что доказывает, что я не отношусь к той же категории?

– Результаты продолжительного и тщательного изучения, которое наши братья провели почти во всей вселенной…

С глаз Фрасиста Богха вдруг спала пелена. Теперь он понимал, почему епископская иерархия навязала ему брата Жавео Мутеву на Ут-Гене. Он понимал теперь агрессивное, вызывающее поведение его личного секретаря, которому, вероятно, поручили проверить основы его веры, определить сильные и слабые стороны, прозондировать, способен ли он осуществлять верховное правление.

– Из этого изучения следует, что, несмотря на ваше маркинатское происхождение и молодость, вы самый подходящий кандидат на наследство муффия Барофиля Двадцать Четвертого. Мы ценим вашу религиозность, ваше постоянное желание жить в соответствии с исходным Словом Крейца, вашу непримиримость по отношению к еретикам, вашу эффективность в управлении делами планеты Ут-Ген… Нам особенно понравилось, как вы решили проблему Северного Террариума. Будем откровенны: нынешний муффий и многие кардиналы уже давно стали бетазооморфами, дьявольскими мутантами, адскими исчадиями, от которых надо избавиться, пока эта зараза не поразила гангреной всю Церковь…

Слова викариев разрушали стену недоверия Фрасиста Богха, огненными стрелами поражали его дух. Он начинал осознавать, что, даже если никогда не признавался в этом самому себе, уже давно готовился к подобному исходу. Все его инструкторы, миссионеры крохотной школы священной пропаганды в Дуптинате, а также экзархи и теологи Высшей школы в Венисии предрекали ему славное будущее. Хотя мотивация евнухов Большой Овчарни была не столь прозрачной и непредвзятой, как они утверждали, они только ускоряли взлет, записанный в его судьбе, в анналах времени.

– Вы ответили мне на два вопроса, – произнес правитель Ут-Гена. – Будущее муффия Барофиля Двадцать Четвертого и результат голосования кардиналов. Остается прояснить третий вопрос: мнение императора Менати и сенешаля Гаркота. Управление Церковью требует тесного сотрудничества с мирской властью. Разве не муффий, по совету сенешаля Гаркота, посадил Менати Анга на трон Ранти? Разве император не ощущает признательности муффию?

– Можем вас уверить, что наш проект нашел поддержку в самых высоких кругах.

– Чью?

– Пока слишком рано сообщать вам об этом, ваше преосвященство.

– Трудно ввязываться в столь опасное предприятие, не зная всех исходных данных и последствий…

Кардинал подошел к стене и окинул машинальным взглядом детородные органы, плавающие в прозрачных шарах. Он вдруг сообразил, что уже не ощущает отвращения к этим лохмотьям плоти. Викарии были правы: привыкаешь ко всему. Разве он не свыкся уже с мыслью стать муффием Церкви Крейца, которая несколькими мгновениями раньше казалась ему немыслимой? Разве не ему, маркинатянину, чужаку, сыну скромной прачки из Круглого Дома с девятью Башнями, они предлагали власть над десятками миллионов верующих и сотнями миллиардов подданных?

– Мы принесли вам доказательство нашего доверия, ваше преосвященство, – снова послышался гнусавый голос. – И хотим верить, что это доверие взаимно.

– Бесполезно продолжать этот разговор, кардинал Фрасист Богх, – произнес фальцет. – Вы знаете достаточно, чтобы принять решение. Если оно будет положительным, мы вступим с вами в контакт в нужное время. Но в любом случае мы не нанесем вам оскорбления, потребовав хранить эту беседу в абсолютной тайне.

– Есть ли у меня время на размышление?

– Мы ждем немедленного ответа. Простого кивка головы хватит…

В душе правитель Ут-Гена уже сделал свой выбор. Но песчинка недоверия, подсознательный страх стать игрушкой темных сил и призрачные последствия этого разговора удержали его от немедленного согласия. Быть может, он совершал крупнейшую ошибку в жизни… Викариат мог быть подкуплен муффием для проверки лояльности кардиналов… Почему евнухи Большой Овчарни отказывались сообщить ему всю подноготную заговора?

Он понял, что получит ответы, только сделав решительный шаг навстречу собеседникам. С одной стороны, его ждало падение в ад, суд чрезвычайного трибунала и унизительная смерть на огненном кресте, с другой – дорога света и славы. И обе стороны испытания истиной, которому его подвергли, были одинаково ужасающими.

Почти против воли, словно во сне, кардинал медленно кивнул. И, кивнув, ощутил, что бросился в бездонную пропасть.

– Превосходно, ваше преосвященство. Наша беседа закончена. Брат Жавео Мутева будет осуществлять связь между нами.

Глубокий реверанс викариев больше походил на протокольное приветствие понтифика, чем на обычный поклон. Фрасист Богх покинул подвал в глубокой задумчивости и присоединился к своим мыслехранителям и гиду, ожидавшим в коридоре.

Как только металлическая дверь захлопнулась, викарии сняли маски. Брат Жавео Мутева раздвинул полы своей черной рясы и показал перламутровую рукоятку волномета.

– Мне было бы крайне неприятно убивать его!

Его торжествующая улыбка открывала крупные белые зубы, блестевшие на фоне темной кожи.

– Вы, похоже, очень привязались к нему, брат Жавео! – сказал брат Астафан, представитель высшего викариата при муффий. – Но если бы он отказался, у вас не было бы выбора.

– Вы считаете, что он будет придерживаться своего решения? – спросил брат МуркЭль-Салин, руководитель епископской администрации.

– За это я отвечаю, – уверенно произнес брат Жавео. – Я слишком долго пробыл рядом с ним и знаю, что он человек слова.

– Ну что ж, вернемся к своим привычным занятиям, – предложил брат Палион Судри, отвечавший за иерархические назначения в Церкви. – Нельзя, чтобы наше отсутствие было замечено. Ближайшее собрание – третий час первого дня.

Они молча рассыпались по подвалу. Каждый на мгновение застыл перед своим пожертвованием – кое-кто заплакал, – а потом они исчезли в подземных проходах, о которых знали только они.

Фрасист Богх никак не мог заснуть. Несмотря на кондиционер, он обильно потел в своем ночном облегане и вертелся с боку на бок на узкой неудобной кровати в келье епископского дворца. В отличие от многих своих собратьев, которые предпочли апартаменты в лучших гостиницах Венисии, он удовлетворился маленькой комнатой, которую ему предоставила администрация. Поскольку у нее не было ни прихожей, ни коридора, его мыслехранителям приходилось проводить ночь в волновой душевой.

В голове его с невероятной быстротой мелькали разные образы. Белые и жесткие маски викариев, шары с их отвратительным содержимым накладывались на сморщенное личико муффия Барофиля, на амфитеатр, окрашенный в пурпур конклава, на синий бурнус сенешаля Гаркота, на ярко-синюю тунику Императора Менати, на темное лицо брата Жавео Мутевы, на тела еретиков, на глаза дамы Армины Вортлинг… Границы между сном и явью стирались… Чем больше времени проходило, тем больше беседа с викариями казалась ему невероятной и немыслимой. Он уже не помнил, какой ответ дал, он не помнил, как проделал обратный путь. Он поискал брата Жавео, который жил этажом ниже, чтобы обнаружить на его лице, в глазах или в поведении признаки сообщничества, но личный секретарь был вне досягаемости. Кардиналу показалось, что он вот-вот проснется и примется созерцать разрозненные обрывки своего сна.

О, Крейц, почему ты так мучаешь меня, почему не позволяешь погрузиться в спасительную глубину сна?

Он услышал глухие удары, доносившиеся из коридора.

– Ваше преосвященство! Ваше преосвященство!

Стучали в его дверь. Ему понадобилась целая минута, чтобы прийти в себя. Охваченный мрачным предчувствием, он встал и тяжелым шагом пересек комнату.

В щели показалось круглое лицо молодого послушника в фисташковом облегане и плаще.

– Простите, что я беспокою вас среди ночи, ваше преосвященство. Вас вызывают наверх.

– Кто?

Послушник поколебался, а потом ответил:

– Его святейшество муффий… Речь идет о неформальной встрече, ваше преосвященство, и нам надо соблюдать строжайшую тайну.

Кровь Фрасиста Богха застыла в жилах. Вначале он решил, что Непогрешимый Пастырь узнал о заговоре викариев, и эта мысль было пощекотала его гордость (викарии действительно рассматривали его как самого достойного кандидата на трон муффия). Потом ироничный внутренний голос прошептал ему, что он получил ответ: встреча в подвале была лишь мизансценой, а Барофиль Двадцать Четвертый организовал ее для проверки его лояльности. Он обрел привычную проницательность и с болезненной остротой вспомнил каждый жест, каждое слово и едва заметный кивок, скрепивший его союз с евнухами Большой Овчарни…

– Позвольте мне подготовиться, – сказал он ассистенту.

– Набросьте только плащ. Ночной облеган сойдет.

В сопровождении двух мыслехранителей правитель Ут-Гена проследовал по бесконечным, пустым и темным коридорам. Черные мысли, столь же черные, как и вторая ночь, терзали Фрасиста Богха. Он ощущал себя приговоренным к смерти, которого ведут к месту казни. Он видел все этапы своей жизни. Короткой жизни… Усталое лицо матери, бег наперегонки с юным сеньором Листом Вортлингом по аллеям парка Круглого Дома, слезы перед истерзанным телом дамы Армины, первая ряса, библиотека школы священной пропаганды, где он читает отрывки из Книги Крейца, пока не начинают слипаться его глаза, а голова падает на стол, город Венисия, почетный двор Высшей школы священной пропаганды, получение титула и знаков отличия кардинала из рук самого муффия Барофиля Двадцать Четвертого, шланги, заливающие бетоном Северный Террариум… Безупречная карьера, которой гордились его инструкторы, но которая могла закончиться позором и презрением. А ведь его предупреждали об искушении тщеславия, об отсутствии скромности, которое часто характеризует сильных мира сего: «Очень легко отождествить свое маленькое „я“ с властью, куда труднее усвоить понятие служения своего переходного „я“ и крайне редко можно воссоединить свое большое „Я“ с Крейцем…» Сколько раз он размышлял над этой максимой из собрания мыслей Горного Отшельника? Его гордыня, его безумная гордыня предала его. Хватило самого малого, нескольких льстивых слов, нескольких умело сплетенных лавровых венков, чтобы он прислушался к предложениям викариата, чтобы он проскользнул в шкуру и одежды муффия Церкви. Смехотворная тщета и суетность для человека, который всегда осуждал амбиции и карьеризм себе подобных.

– Позади этого столба, ваше преосвященство, мы почти пришли! – шепнул послушник.

Они вышли в аркаду седьмого внутреннего дворика, уложенного розовым мрамором и предназначенного исключительно для муффия и его личной прислуги. Они застыли позади широкой колонны. Фрасист Богх вначале расслышал лишь ностальгическую песню музыкального фонтана. Потом приближающиеся шаги. Из тьмы вынырнули серые неясные фигуры. Кардиналу показалось, что он узнает белые бурнусы мыслехранителей и пурпурные бурнусы инквизиторов. Они прошли в нескольких метрах от колонны и растворились во мраке.

– Пошли, ваше преосвященство, – выдохнул послушник.

– Минуту… Почему столько таинственности?

– Я не могу вам ответить, ваше преосвященство. Я только выполняю приказ…

Послушник бросал обеспокоенные взгляды вокруг, словно опасался, что из складок ночи вынырнут демоны.

– Может, просветите меня в одном, – настаивал Фрасист Богх. – Я обладаю очень тонким слухом, но услышал шум шагов на полминуты позже вас…

Послушник поколебался, прежде чем ответить:

– Программа стирания, ваше преосвященство…

– Уточните.

– У меня стерли исходные данные, а вместо этого записали программу усиления слухового восприятия…

– Кто? Скаит-стиратель?

– Нас ждет муффий, ваше преосвященство!

– Последнее: эти исходные данные, которые у вас…

– Я ничего не помню о своем детстве, ваше преосвященство, – лаконично ответил послушник.

И, заканчивая разговор, решительным шагом пересек дворик и направился к входу башни Муффиев, чья плотная тень закрывала три из пяти лун Сиракузы.

Апартаменты муффия Барофиля Двадцать Четвертого были столь же многолюдны, как и центральная площадь Венисии. Перед тем как проникнуть в святая святых, Фрасист Богх и ассистент были подвергнуты неисчислимым проверкам, обыскам, допросам. Кастрированная охрана понтифика из викариев проявила мелочность, презрение, словно уже знала о предательстве правителя Ут-Гена и получила приказ унизить его. Они увлекли Фрасиста Богха в маленькую комнату, заставили снять плащ и облеган, раздвинуть ноги и обследовали каждую складку тела. Они засунули магниторезонансный микрозонд в задний проход – «самые лучшие ножны для оружия» – и долгое время держали его в этой позе. Ему пришлось вынести их саркастический смех, их возмутительные и настойчивые прикосновения.

К счастью, они разрешили ему оставить при себе мыслехранителей. Их присутствие не было лишним из-за огромного количества инквизиторов в пурпурных бурнусах, которые теснились в коридорах, прихожих, переговорных и залах ожидания.

– С формальностями покончено, ваше преосвященство, – выдохнул послушник.

Он указал кардиналу на воздушное кресло.

– Садитесь, ваше преосвященство, и ждите, когда за вами придут. Теперь уже недолго. Да будет благожелателен к вам конец второй ночи.

Он ждал, что Фрасист Богх отпустит его и, быть может, сунет в руку несколько стандартных единиц, но кардинал продолжал смотреть на него с серьезным видом.

– Вы помните о своих родителях?

По лицу послушника скользнула тень.

– Нет, ваше преосвященство, – тихо сказал он.

– Это беспамятство вас не беспокоит?

Послушник опустил голову и ушел. Фрасист Богх уселся в кресло и рассеянным взглядом стал наблюдать за суетой в прихожей. Личная прислуга муффия в белых одеждах – юноши, которым было лет по пятнадцать, – носилась в разные стороны, таская подносы, пальто, капюшоны, плащи, крутилась вокруг посетителей, которые группами по три-четыре человека стояли перед дверью из розового опталия, ведущей в зал приема, ловко хватали чаевые и засовывали их в карманы ряс. Повсюду, под золотыми люстрами, у стен, покрытых живой тканью, у ароматных фонтанов, на деревянных скамьях, на подвесных пуфах, располагались мыслехранители, ожидающие своих хозяев, вооруженные люди в масках, викарии, беседовавшие с докторами теологии. Фрасист Богх узнавал представителей знаменитых сиракузских семей, высших офицеров полиции, напудренных матрон из императорского дворца, которые принимали вызывающие позы и подмигивали, опуская тяжелые ресницы. Такова была повседневная жизнь муффия Церкви Крейца: бесконечная череда приемов, просьб, обращений, благословений, реверансов, гримас… Дворец, который брали приступом днем и ночью бесполезные просители, паразиты… Как находил время для сна и молитвы Барофиль Двадцать Четвертый? Когда посвящал себя сути своей задачи, которая состояла в том, чтобы способствовать приходу золотой эры на все миры вселенной?

Эта атмосфера птичьего двора быстро наскучила Фрасисту Богху, который углубился в созерцание бегущих узоров огромного ковра с Оранжа. Он проявил невероятную наивность несколько часов назад, посчитав, что этот мир будет ему подчиняться. Он не умел эффективно держать ментальный контроль, не улавливал тройного или четверного смысла фраз, которые произносились при императорском дворе, не разбирался в тонкостях союзов, которые создавались или распадались по личным или коллективным прихотям. Только придворный, сиракузянин, мог плавать в этих мутных водах, не тревожа души. Эта мысль подтверждала всю абсурдность предложения викариев, а следовательно, и его собственную глупость.

– Его святейшество ждет вас, ваше преосвященство.

Фрасист Богх вскинул голову. Человек, обратившийся к нему, был светским человеком, а не человеком Церкви. Молодой человек, едва вышедший из отроческого возраста, чей плащ, застегнутый у шеи, не мог скрыть полноты. Три крученые пряди обрамляли круглое лицо. Эти локоны больше всего раздражали правителя Ут-Гена.

– Меня зовут Эммар Сен-Галл, я новый руководитель технического обслуживания дворца. Я закончил разговор с муффием, и он просил меня сходить за вами.

Фрасист Богх встал и двинулся вслед за ним в сопровождении своих мыслехранителей.

– В этом дворце все надо менять, – продолжил Эммар Сен-Галл. – Голосистема наблюдения устарела, платформы одряхлели, автоматика открытия ставен вышла из строя… Дерематы тоже требуют технических улучшений… Вы знаете, я – специалист по дерематам? Я вам не говорил, что мой отец Физар Сен-Галл управляет Межгалактической Транспортной Компанией? Самая большая компания по переносу клеток… Вскоре я женюсь, ваше преосвященство… Ее зовут Аннит… Ее родители дали согласие… Вскоре она меня полюбит и…

– А она еще вас не любит? – прервал его кардинал, одуревший от непрерывного потока слов.

Наконец он встретил сиракузянина, который тоже не владел ментальным контролем. Они прошили стайку молодых священников, которые щебетали, как хохлатые павлины.

– Скажем, я ей оказал отличную услугу, а от стирателя она получит имплант любви… Вот мы и пришли, ваше преосвященство. Ваши мыслехранители подождут здесь. С удовольствием встречусь с вами вновь. А я пошел отдыхать… У муффия главный недостаток в том, что с ним можно общаться только в самые неподходящие часы…

С невероятной для толстяка живостью Эммар Сен-Галл протиснулся сквозь толпу и исчез через потайной выход.

Фрасист Богх толкнул дверь из розового опталия и вошел в зал официальных приемов. В помещении царила глухая, враждебная тишина. Комната была невелика по сравнению с залами ожидания, прихожими и переговорными. Неподвижный воздух был пропитан парами благовоний. Косые, рассеянные лучи от управляемых голосом светошаров выхватывали из полумрака стены с водяными обоями, в которых проскальзывали блестящие, быстрые тени, по-видимому, фотогенные рыбки.

– Закройте дверь и идите сюда, господин кардинал.

Правитель Ут-Гена исполнил просьбу. Светошары по приказу блеющего голоса муффия повисли над пустым креслом у рабочего стола.

– Садитесь.

Фрасист Богх опустился на краешек кресла и уставился на августейшего собеседника, скрытого полумраком. Чем больше проходило времени, тем больше усиливалось сходство Барофиля Двадцать Четвертого с комодским драконом крейцианского бестиария: те же маленькие, глубоко сидящие, сверкающие глазки, та же сеть глубоких морщин, те же тонкие растянутые губы. Белая пудра на лице начала растекаться от усталости и от пота. Фрасист Богх без дрожи выдержал пронзительный, стальной взгляд муффия. Он уже жалким образом показал свою наивность и глупость, а потому категорически запретил себе бояться. К тому же был уверен, что за водяными обоями прятались инквизиторы и без зазрения совести обыскивали его беззащитный мозг.

– Прямо к фактам, кардинал Богх, – произнес муффий. – Ни у вас, ни у меня нет времени на пустые банальности. Несколько месяцев назад мы попросили наших братьев викариев провести скрытное расследование, чтобы получить полное представление о кардиналах Церкви…

Ледяной ветер этого вступления задул хрупкое пламя надежды, которое еще мерцало в душе Фрасиста Богха. В той части души, которая с неискоренимым оптимизмом продолжала верить, что ему удастся вывернуться после того, как он оступился.

– Это долгое и тщательное расследование (те же слова, что и у викариев) показало, что более двух третей вам подобных частично и по крайней мере один раз в жизни принимали участие в разработке заговора против нашей персоны. Из этого следует, что более трех тысяч пятисот кардиналов Церкви высказались в качестве кандидатов, нетерпеливо ждущих наследовать мне… Эта цифра, похоже, вас удивляет, господин кардинал…

– Признаюсь, она меня смущает, ваше святейшество…

– Знаете ли вы, что наши службы безопасности раскрыли более двадцати заговоров почти за месяц? Наши пурпурные подчиненные проявляют весьма плодотворное воображение, как только заходит речь о том, чтобы проложить путь к трону Крейца. Они изготавливают самые разнообразные яды, изобретают удивительные виды оружия, тратят целые состояния, нанимая профессиональных убийц или подкупая наших людей… Однако, несмотря на всю их изобретательность и упорство, достойные похвал, им не удалось раньше срока прервать нашу миссию. Они имеют склонность забывать – быть может, возраст, – что никто не может заменить Крейца, что только он располагает жизнями своих верных служителей. Только он и, конечно, эффективная служба безопасности…

Фрасист Богх спрашивал себя, к чему клонит его августейший собеседник. Ключи к разгадке таились, вероятно, в самых невинных высказываниях муффия, но язык с тройным или четверным скрытым смыслом был недоступной гимнастикой для разума, а к ней правитель Ут-Гена еще не привык.

– Власть, кардинал Богх… Чего не сделаешь ради власти! Мало быть кардиналом Церкви, чьи помыслы должны стремиться к богу. Все кардиналы превращаются в кровожадных хищников, как только им удается учуять запах власти. Говорю вам это со знанием дела: сорок восемь лет назад мы тоже были кардиналом, претендентом, кандидатом, как и остальные, на наследство Бефиса Второго… И мы были хищником, готовым кусать и убивать…

Фрасист Богх догадался, что усталый, согнутый, сгорбленный, скукожившийся старик по ту сторону стола время от времени испытывал жгучее желание освободиться от невероятного груза. Сколько тайн скрывалось за его усталым лицом, искаженным недоверием, ментальным контролем и старческим распадом?

– Нет и не может быть власти, даже религиозной, без пятен крови на руках. Запомните это, кардинал Богх. Крейц подвергает ужасным испытаниям смертного, который претендует на звание его первого служителя… Благородные порывы и устремления души несовместимы с управлением Церкви (опять выражения евнухов Большой Овчарни…). Но вернемся к результатам расследования, проведенного викариатом…

Наконец главная тема! — подумал Фрасист Богх. Долгое вступление муффия походило на жестокую игру кошкокрыса с жертвой его острых когтей.

– Отчет брата Жавео Мутева, человека, которого также ждет блестящее будущее, нас крайне заинтересовал. Нам показалось, что Церковь плохо использует ваши качества, кардинал Богх. Учитывая ваш возраст, вас поспешили назначить правителем Ут-Гена, маленькой планеты, где мало возможностей развернуться. Мы сочли, что неверно, если не бессмысленно, посылать наши самые блестящие кадры на больные, зараженные миры. Нам кажется, что намного полезнее поручать управление такими малыми мирами интриганам, которые стремятся к нарушению порядка, а живые и здоровые силы собирать во дворце в Венисии…

Фрасист Богх спрашивал себя, какая подлость крылась за этими медовыми словами. Он не видел инквизиторов, но ощущал их присутствие за водяными обоями. Он чувствовал ледяные ручейки, которые разбегались по его мозгу. Им было нетрудно проникнуть в его душу, лишенную защиты. И они наверняка знали о его беседе в Склепе Оскопленных и постоянно общались с муффием с помощью микросистемы связи. Какой новый зловещий замысел зарождался в извращенном мозгу Барофиля Двадцать Четвертого?

– Вы не сиракузянин – никто не совершенен, – кардинал Богх, однако я ощущаю в вас определенные способности для управления таким огромным организмом, как Церковь. И вижу в вас огонь страсти и лед решительности, умение быть арбитром. Редкое сочетание в наши времена. Большинство кардиналов – циники, коррумпированные люди, развратники, а те из них, кто не попадает в эту категорию, столь же глупы, сколь добродетельны… Все эти причины толкнули нас, кардинал Богх, назначить вас на пост генерального секретаря Церкви, с которого я только что снял кардинала Фражиуса Моланали, человека ценного, заслуженного, но истрепанного годами и грузом обязанностей…

Правитель Ут-Гена призвал на помощь тощие запасы ментального контроля, чтобы скрыть свое удивление.

– Пожалуйста, кардинал Богх, оставьте свое лицо во власти естественных чувств! Автопсихозащита – дурная шутка для умственно отсталых придворных. Ваше назначение будет официально объявлено в начале первой сессии второго дня конклава, а именно через…

Он глянул на голографические часы, лежащие на столе.

– Примерно через семь часов… Теперь нам надо расстаться с вами. Нам надо встретиться с несколькими неприятными людишками. Просим вас принять наши извинения за обыск, который учинила наша кастрированная гвардия, но она получила на этот счет строжайшие указания. Стены наших апартаментов имеют множество глаз и ушей, и мы не хотели показывать, что относимся к вам с особой благосклонностью. Не хватало, чтобы вас убили до того, как вы вступите в новую должность. Отныне, кардинал Богх, вы становитесь вторым лицом в Церкви Крейца, что означает: вы стали излюбленной мишенью, второй по степени важности. И у вас крайне мало времени, чтобы научиться приручать хищников.