Тварь сражалась со своей болью. Похоже, она не понимала, что ей нужно просто раскрыть пасть — и тогда она сможет вырвать оттуда источник своих мучений. Она прижала к морде обе передние лапы — и оторвалась от корабля. Рухнув в воду, тварь начала яростно биться головой о корпус. Но после двух-трех ударов сообразила, что таким образом с врагом не совладать.
Весь корабль содрогнулся от этих ударов. Однако в следующую минуту тварь уже повернулась на спину и закачалась на волнах. Ее задние лапы медленно дергались, но морда смотрела в небо. А вокруг головы по воде расплывались темные облака крови.
Оберн не сомневался в том, что тварь тяжело ранена. Вот только непонятно было, как можно нанести смертельную рану такому огромному существу одним ударом кинжала. Оберн ведь не целился в какую-то определенную точку — просто метнул нож в открытую пасть наугад. Возможно, ему случайно удалось перерезать крупный кровеносный сосуд, так что тварь захлебнулась собственной кровью.
Морское чудище еще шевелилось. Но видно было, это дается ему с трудом. Однако тварь сумела перевернуться на живот и, едва двигая лапами, поплыла прочь от корабля. Оберн поспешно перерезал лесу, не имея ни малейшего желания снова схватиться с тварью — даже теперь, когда она так ослабела.
Уродливый житель вод отплыл уже далеко от корабля, но не спешил погрузиться в воду, как сделала бы рыба. И направлялся он не в открытое море. Нет, тварь явно двигалась — хотя и все медленнее и медленнее, — в сторону далеких прибрежных рифов.
Оберн стоял на палубе, провожая взглядом странное существо и время от времени поглядывая на собственную руку, метнувшую кинжал.
— Хороший удар.
Снолли крепко сжал его плечо. Оберн повернулся к отцу.
— Это случайность. Я не понимаю, как маленький кинжал мог… — Он глубоко вздохнул. — Это случайность.
Отец похлопал его по спине.
— Но если тебе благоволит удача, не отказывайся от нее. Смотри-ка: эта тварь еще жива, да. Возможно, ты и не нанес ей смертельной раны, но она обратилась в бегство. И не думаю, чтобы она вернулась. За такое не жалко отдать ни абордажный кинжал, ни даже меч.
Снолли показал на ножны, которые держал в руке, и Оберн понял, что в них скрывается. Он улыбнулся и покачал головой. При других обстоятельствах он пришел бы в восторг. А теперь чувствовал только опустошенность.
— Мой меч мужчины, отец? Меч из кузницы Лаксоса? Это — настоящее сокровище. — Он снова покачал головой. — Может, мне следует по-настоящему его заслужить?
Рука отца соскользнула с его плеча и легла на рукоять оружия, висевшего на его собственном поясе.
— Воин никогда не должен оставаться безоружным. Но это хорошо, что ты не ставишь себе в заслугу достойный поступок. — Снолли вытащил из ножен свой меч, тот, который получил когда-то, стоя в кругу воинов, признавших его равным себе. — Вложи его в ножны. Его отковал Ринбелл.
— Но…
Онемев, Оберн держал в руках отцовский меч. Работа Лаксоса считалась хорошей, такой меч вручали сыну, достигшему зрелости и совершившему нечто, достойное воина, — но работа Ринбелла была лучшей из лучших. Меч Ринбелла был бесценным даром — такая честь оказывалась крайне редко.
— Бери его, вкладывай в ножны! — приказал ему отец. — Чует моя душа, тебе еще не раз придется встречаться с такими, как это чудище, так что вооружайся как следует. Одно мне сейчас попятно: эта тварь не по-настоящему морская, хотя я никогда о таких не слышал. Однако море хранит немало тайн. Но ты ведь и сам заметил: она не поплыла в открытое море, она направилась к берегу!
К Снолли и Оберну подошел капитан корабля.
— Это так, главный вождь, — сказал он, поворачиваясь в сторону высоких скал. — Посмотрите туда.
Но показывал он не на стену утесов, а на воду под ней.
На поверхности воды расплывалось огромное темное пятно. Оберн решил, что, пожалуй, почти вся кровь вытекла из чудовищной туши, уж очень ее было много. И при этом, насколько можно было различить издали, кровавая дорожка тянулась к суше.
— Между этими скалами прячутся реки, — продолжил капитан. — Одни прорезают в камне глубокие ущелья, другие низвергаются в море водопадами. Но все они бегут к морю по очень странной земле. Здесь лучше не высаживаться на берег, потому что вода таких потоков смертельна. Во многих отношениях.
— Мы сейчас плывем мимо Трясины? — спросил Снолли.
— Да. И постараемся держаться подальше от этой мерзости. — Капитан энергично кивнул. — И так будет ночь, день и еще ночь. Это — обширная земля, и она всегда была проклятьем для любого иноземца.
— Да подскажет нам нужный курс Повелитель Волн.
Оберн редко слышал, чтобы в голосе отца звучали такие ноты. И постарался припомнить все, что ему случалось слышать об этой далекой и странной земле, Зловещей Трясине.
Королева Иса посмотрела на металлический поднос, богато изукрашенный драгоценными камнями, который сквайр так осторожно поставил на стол в ее покое. На подносе стояли два блюда под крышками, не уступающие своим великолепием подносу, небольшой кубок и фляжка под стать ему, и небольшое открытое блюдо с двумя красными шариками крупных ягод, сезон которых еще не наступил, но которые вырастили для королевского стола в оранжерее. Иса кивнула, давая понять сквайру, что больше не нуждается в его услугах, и тот ушел. У королевы забурчало в животе — но она не спешила снять одну из крышек или взяться за лежавшую рядом ложку.
Ее терзал совершенно непонятный голод. Ей хотелось наброситься на еду и проглотить все в один миг — однако она сдерживала себя. У нее не было желания так же обрюзгнуть, как Борф. Однако и есть ей было необходимо, ибо несмотря на то, что ей повиновались потусторонние силы (а может быть, именно из-за этого), она чувствовала потребность основательно подкреплять свое тело. То, что случилось прошедшей ночью… Иса медленно подняла руку и посмотрела на нее. Пальцы чуть заметно дрожали, но королева справилась с неуместной слабостью. Воодушевленная видом двух Великих Колец, украшавших ее пальцы, она выпрямилась и решительно протянула руку к блюду с кашей. Это были пропитанные медом зерна овса, сдобренные несколькими видами трав. Да. Иса принялась за завтрак, приготовленный в соответствии с ее вкусами и пожеланиями.
Пусть расползаются слухи. Со слухами никому не справиться, их ничто не в силах удержать. Еще до наступления полудня все в замке, вплоть до последней судомойки, начнут шептаться о том, что произошло этой ночью. А из замка слухи поползут в столицу, а из столицы растекутся по всему Ренделу…
Иса поджала губы. А потом снова посмотрела на Кольца. По крайней мере, с этим никто не станет спорить, это признает любой и каждый: Великие Кольца сами совершают выбор, и их решение служит благу страны. Конечно, Борф по-прежнему остается королем, и лорды будут повиноваться в первую очередь именно королю, а не женщине — любой женщине. Но с этим она справится.
И с Борфом она теперь справится без труда. Остается только объединить раздираемые завистью и интригами Дома с их заносчивыми и мстительными правителями. На четырех она может твердо рассчитывать, в основном благодаря тому, что уже давно тонко намекнула им на то, что одобряет их амбиции. Еще три семьи скорее всего никогда ее не признают, так что их лучше просто устранить. Устранить. Королева энергично жевала, не замечая вкуса еды — она слишком углубилась в свои планы, забыв об окружающем.
Борф тоже завтракал — а его мысли были поглощены видением, явившимся ему прошлой ночью. Король почти ничего не ел, зато жадно пил вино.
Алдита. Она снова пришла к нему — и на этот раз побыла с ним немного дольше.
Как и раньше, он сначала увидел лист Ясеня, а потом лист принял облик его любимой. Она подошла к нему, улыбнулась и поцеловала.
— Борф, — тихо сказала она. — Любимый.
Она светилась в темноте.
— Останься со мной. Все меня предали.
— Я побуду здесь столько, сколько смогу. Но знай, я всегда с тобой, даже если ты меня не видишь.
— Ты придешь еще?
— Я буду приходить всякий раз, как мне позволят.
— Жена меня презирает, а сын ждет не дождется моей смерти. А я… больше всего я хочу быть с тобой.
— И будешь — когда настанет срок. Наберись терпения.
— Но ты ушла! Мне сообщили о твоей смерти.
— Да. Это правда. И все же я здесь, с тобой.
— Ты предупредишь меня, если мне будет грозить опасность?
— Опасность есть всегда.
— Да, но где? Я прикован к постели, и мне никто ничего не рассказывает.
— Ты ничего не можешь изменить, любимый мой. Тебе осталось только ждать.
— Ждать чего? — Борф с трудом приподнялся на локте. — В чем смысл всего этого?
— Ты поймешь, когда придет время.
— Мои Кольца исчезли.
— Знаю. Это их обычай. Твое время ушло, мои любимый.
— Как мне все это надоело! Королева. Флориан. Люди, которые набиваются в мою спальню и ждут, когда я наконец испущу последний вздох. Мне нужна только ты.
— Я уже пообещала тебе, любимый: мы будем вместе… когда придет срок.
— Но когда?
— Тебе осталось сделать еще одно дело, но время для этого еще не наступило. А потом ты присоединишься ко мне, и мы уйдем в Вечность рука об руку.
— А что я должен сделать?
— Узнаешь.
— А когда ты снова ко мне придешь?
Но она лишь едва слышно, как вздох, повторила: «Узнаешь». А потом еще раз поцеловала его и растаяла в темноте.
Борф заставил себя сосредоточиться на еде. Если он должен еще что-то сделать, ему понадобятся силы, чтобы дожить до этого момента. Он с отвращением посмотрел на поднос. Хлеб, вино, слишком сильно разбавленное водой, и жидкая подслащенная каша. Трапеза для больного. Он поморщился — но начал есть.
9
Зазар двигалась по хижине быстрее обычного, но видно было, что она прекрасно знает, что делает. Их самые вместительные дорожные мешки лежали на полу открытые, и в их многочисленные карманы и петли знахарка пристраивала то, что брала с полок, из ящичков, коробок и двух шкафов, стоявших в самом темном углу лачуги. Храп Кази утих, старая карга шмыгнула носом и сползла с циновки, протирая глаза и прогоняя остатки глубокого сна, который наслала на нее Зазар.
Однако знахарка не обращала на свою служанку никакого внимания. Она собирала вещи почти в полном молчании — лишь изредка вполголоса называя какой-нибудь предмет и объясняя его применение. Тем временем Ясенка сидела у тандыра, готовя его поверхность для выпечки дорожных лепешек. Она уже смешала перетертые в муку корневища с травами, смочила все чистой водой из фляжки, приготовив вязкое тесто, и вот уже принялась ловко раскладывать его по чистому камню. Аромат свежих дорожных лепешек разогнал запахи трав, затхлый дух давно не открывавшихся ящиков и корзин.
Наконец Зазар замерла, глядя на раскрытый мешок — а потом кивнула.
— Этого должно хватить. Помни: такого ты не найдешь в других местах.
Ясенка кивнула и перевернула очередную лепешку. Кази встала с постели, всматриваясь в них обеих. Ее губы скривились в кислой гримасе. Из-за больной ноги она почти никогда не уходила дальше деревни, в которой жили люди клана Джола. И вот теперь она видела, что кто-то — и, похоже, не один — собирается в дальний путь.
За стеной послышался оклик:
— Эй, домашние Зазар!
В следующую секунду Зазар нагнулась и, схватив одну из циновок с постели Ясенки, набросила ее на вещевой мешок.
— Эй, родня! — отозвалась она.
Двойную ночную занавесь раздвинули — и в хижину вошла женщина трясинного народа. Это была вторая жена Джола, Пулта. Ее темные волосы на висках подернулись инеем седины, спина согнулась от долгих лет трудов за прялкой и тандыром. Она была почти такой же худосочной, как тростник, а на одной из опухших щек темнел большой синяк. Пулта обвела взглядом хижину, не обойдя вниманием стопку лепешек рядом с Ясенкой. Пулта явно пришла разнюхать, что тут происходит.
— Кто-то собирается в путь? — спросила она хрипло.
Зазар встала между ней и девушкой, которая все еще держала в руке кусок теста.
— Есть причина спрашивать? — ответно осведомилась Зазар.
Пулта наклонилась в сторону, чтобы рассмотреть как следует Ясенку, скрытую телом знахарки.
— Приближается беда. Лучше каждому оставаться у своего очага, чтобы у костра совета не случилось перемен. — Но тут Пулта не выдержала, маска дружелюбия слетела с ее лица. Она адресовала Ясенке взгляд, полный ярости и вызова. — Трое ушли из деревни. — В уголках губ женщины выступила белая пена. — Двое вернулись с рассказом. Тодо пропал, пропал. И теперь они требуют эту иноземную пиявку к ответу…
— У тебя острый язык, Пулта. Такие языки и раньше укорачивали. Если у костра совета должен начаться разговор о ком-то из моих домашних, то пусть это скажут главы домов — и сделают это открыто. Им ни к чему посылать тебя как вестницу. У меня есть свои обязанности, как и у тебя, когда ты прядешь или работаешь у очага. — Она посмотрела на женщину с высоты своего немалого роста. — Ты смеешь задавать мне вопросы? Может быть, твоя родня желает, чтобы я начала действовать, чтобы я призвала сюда…
И тут голос знахарки изменился и она вместо слов издала глухое, низкое рычание. Ясенка вздрогнула: звук напомнил ей голос прожоры, подводной твари, вышедшей на охоту…
Пулта испуганно попятилась.
— У тебя много тайн, знахарка. Но все ли они безопасны для трясинного народа, а, Зазар? Ты приняла Кази, которую обещали водяным. А потом ты взяла в свой дом уже настоящую мерзость. Вот эту! Иноземное дьявольское отродье! Мы знаем, что грядут беды. Ты будешь защищать нас — или допустишь, чтобы мы все ушли в темноту?
Она нервным жестом плотнее завернулась в свою шаль из тростникового пуха.
— Вот как ты заговорила? — Зазар выглядела совершенно спокойной. — Да, ты права. Близятся беды. Ты, похоже, не понимаешь, что такие, как я, чувствуют их задолго до того, как твоя родня засуетится? Припомни вот что, Пулта. Мне подчиняются такие силы, каких Джолу и его родичам не вызвать никогда в жизни. Ты можешь притворяться, будто пришла с предостережением, но тебе было поручено совсем другое. Но раз уж ты явилась, можешь сказать Джолу, что у меня нет копий и костяных ножей, однако это не причина считать меня беспомощной. Оружие бывает разным. Это ты тоже можешь ему сказать. Сегодня я делаю то, что должна. А теперь убирайся. Ты еще не успеешь добраться до дома, как начнется ливень.
Пулта зашевелила губами, словно подбирая слова для ответа, но пристальный взгляд Зазар заставил ее промолчать. Женщина хмыкнула и повернулась к выходу, за которым разгорался день. Серенький день… и теперь стал слышен шум усиливавшегося ветра и стук первых тяжелых капель дождя. Зазар задернула за Пултой занавесь, а потом отбросила циновку, скрывавшую мешок, и начала его увязывать и застегивать.
Ясенка сложила дорожные лепешки в прочную корзинку, выстланную кожей лаппера. В такой корзине их даже дождь не испортит. Поверх лепешек она уложила сушеные плоды шиповника, походную смесь и вареные яйца лаппера.
— А теперь, — проговорила Зазар, бросив на нее странный взгляд, — поскольку дождь нам благоприятствует, мы не станем медлить, Ясенка Смертедочерь. Я провожу тебя немного, а дальше ты пойдешь своим путем, только своим.
Знахарка подошла к полкам у стены и сняла с одной из них мягкий пояс из змеиной кожи, на котором висел костяной нож, поблекший от времени. Ясенка узнала в нем одно из сокровищ Зазар.
Знахарка протянула пояс Ясенке. Когда девушка закрепила его на своей тонкой талии, Зазар взмахнула руками и произнесла что-то нараспев. Это было похоже на заклинание, но Ясенка не поняла ни слова.
После этого знахарка взяла свой плащ, а Ясенка забросила за спину дорожный мешок. Зазар чуть заметно улыбнулась и поманила девушку к выходу.
— Тебя давно мучило любопытство. И теперь ты, пожалуй, кое-что узнаешь.
Дождь уже лил яростными потоками. Струи воды ударили по женщинам, как только они перешагнули порог — и на секунду Ясенке очень захотелось вернуться. В такой день все осмотрительные люди сидят у своих очагов. Однако Ясенка не дрогнула. Лучшей возможности уйти незамеченными у них не будет, даже ночь не скрыла бы их бегство так хорошо, как этот бешеный ливень. Может, кто-то из деревенских и увидел знахарку и ее ученицу, но высовываться из дома не стал. Та тропа, которую выбрала сейчас Зазар, шла не в ту сторону, куда знахарка направлялась тремя днями раньше, когда Ясенка сделала очередную попытку выследить наставницу — попытку, приведшую к таким серьезным последствиям. На этот раз, насколько поняла девушка, их путь лежал на север, а не на запад.
Дождь не утихал, а они вес шли и шли, и им много раз приходилось менять направление, чтобы обойти разлившиеся омуты. Когда они добрались до северного края острова, на котором стояла деревня Джола, Ясенка увидела то, что сочла непреодолимой преградой. Прямо перед ними раскинулась огромная поверхность изрытой дождем воды. Через такую воду не переберешься. Где-то под этой распухшей от дождя поверхностью находился один из страшных темных омутов, в котором таилась верная смерть. И эту смерть трясинный народ пытался умилостивить, скармливая ей не только пленных иноземцев и остатки трапез, но и собственных детей, которые, по их мнению, родились ущербными.
Чуть к западу вдоль воды высились заросли ивняка — и именно к ним направилась Зазар. Она двигалась с привычной осторожностью трясинного жителя — но при этом очень быстро. Ясенка шла за ней след в след, внимательно следя, куда именно знахарка ставит ногу. Тяжелый дорожный мешок оттягивал ей плечи. Ясенка боялась, как бы не ступить по неосторожности на предательскую тонкую пленку зелени, прикрывающую бочагу, — тогда ее засосет раньше, чем Зазар успеет заметить, что случилось что-то неладное.
Зазар предостерегающе подняла руку — и Ясенка застыла на месте, дожидаясь новых указаний. Она отметила, что знахарка и не думает прорубать дорогу через мокрые заросли — те словно сами расступались перед ней, повинуясь неслышному приказу. Теперь Ясенка различила узкий туннель, образованный смыкавшимися наверху ветвями. Не слишком длинный проход вел к открытой воде. Зазар ощупью нашла веревку, скрытую в листве, с силой потянула за нее — и из-под веток ивняка вынырнула плоская трясинная лодочка.
Скрывавшие лодочку заросли не позволили потокам дождя наполнить ее доверху, и лодка держалась на воде вполне прилично. Повинуясь жесту Зазар, Ясенка протиснулась мимо нее и, сгибаясь под тяжестью мешка, неловко забралась в лодку и села лицом к Зазар.
Знахарка устроилась на корме и отбросила полы плаща назад. Из-за борта лодочки она извлекла весло и шест.
Оттолкнувшись шестом от берега, знахарка вывела лодку па открытую воду, а потом, умело работая веслом, направила суденышко через разлив, по-прежнему держась направления на северо-запад. Трясинные жители с детства умели пользоваться лодками и рано обучались науке плавать по большим водным пространствам и узким протокам. А Зазар, о возрасте которой Ясенка не имела ни малейшего представления, была опытнее самых лучших охотников.
К этому времени дождь немного утих. Одежда на путешественницах промокла, и при каждом движении от нее поднимался пар. Однако плыли они недолго: вскоре Зазар направила лодку к одной из прогалин на противоположном берегу, почти напротив того места, откуда они отплыли.
Ясенка увидела, что перед ними снова таинственным образом открылась протока, как будто взрезавшая землю узким ножом. Берега поросли колючими кустами, из-за которых вокруг ничего не бы то видно. Ясенка повернула голову, пытаясь разглядеть, что лежит впереди, — но и там была сплошная унылая зелень.
Зазар отложила весло, встала и взялась за шест. Протока была настолько узкой, что до кустов можно было дотянуться рукой, они смыкали ветви низко-низко над поверхностью воды, — но послушно расступались перед знахаркой, открывая водную тропу.
Зазар умело орудовала шестом, и они продолжали быстро продвигаться вперед. А потом Ясенка заметила, что кое-что вокруг них изменилось. В густых зарослях стали время от времени появляться каменные столбы, покосившиеся, но все-таки похожие на те, что она видела на островке с каменным чудовищем. Стены? Да, наверное. Но что тут нужно было окружать стенами… или от чего отгораживаться ими?
Рука девушки невольно потянулась к поясу, пальцы сжались на рукояти ножа, подаренного ей знахаркой. Хотя эти стены явно стояли тут очень давно, их все равно должны были поставить с какой-то целью, а после той встречи у омута с островком Ясенке не хотелось снова стать объектом внимания того, кто может обитать на дне под ними. А потом их глазам предстало еще одно чудо — ну, по крайней мере, так подумала Ясенка. Стены закончились толстыми столбами, стоявшими по обе стороны протоки, — словно это была дверь, ведущая куда-то… но за ней снова оказалась открытая вода.
Еще один пруд, с отчаянием решила Ясенка, да какой большой! Она плохо понимала, что происходит. Ее спутница не пожелала объяснить, куда они направляются и зачем: с момента выхода из деревни Зазар не произнесла ни слова.
Однако за ширью открытой воды их ожидал не островок пропитанной водой земли, а сплошные камни. Ясенка сразу поняла, что это место создано не природой, — точно такую же уверенность она ощутила, когда увидела каменную площадку, на которой стояло неживое чудовище. Несмотря на заброшенность этого места, видно было, что камни уложены в определенном порядке.
И эти камни громоздились так высоко, что сидящим в лодке была видна только неровная линия их края, а то, что находилось за ними, оставалось скрытым. Зазар работала шестом все медленнее, жадно хватая ртом воздух после каждого толчка. Ясенка ожидала, что шест вот-вот завязнет в густом иле на дне, но этого не происходило.
Наконец, впервые с начала их путешествия, знахарка нарушила молчание.
— Готовься! — Она указала на каменный мыс с относительно ровной поверхностью. — Сними мешок. Когда скажу — бросай его на те камни, да не жалей сил!
Ясенка расстегнула плащ, сбросила его с плеч и поспешно распустила все завязки и пряжки, удерживавшие дорожный мешок на ее спине. Вскоре мешок уже лежал у нее на коленях.
— Давай!
Зазар удалось подвести лодку почти к самым камням. Поза у Ясенки была неподходящей для хорошего броска, но она напряглась и швырнула тяжелый мешок — и скорее благодаря удаче, чем ее меткости, он упал на самый край каменной площадки.
Зазар в последний раз энергично оттолкнулась шестом, и лодка развернулась, скребнув бортом по камням. На этот раз Ясенке не понадобились команды: она неловко выпрыгнула из лодки на ближайший камень.
— Держи!
Ясенка все еще стояла на четвереньках, но сумела поймать тяжелую веревочную петлю, которую бросила ей знахарка, — и вцепилась в нее, не давая лодке отойти от берега, пока Зазар вылезала следом за ней на камни. Потом Зазар с привычной ловкостью вогнала шест в щель между двумя камнями и надежно закрепила на нем веревку, так что лодка замерла на месте.
— Вверх!
Обычно разговорчивая Зазар на этот раз явно скупилась на слова. Она только выставила большой палец, показывая, что им нужно взобраться на самый верх неровной стены. В одном месте источенные временем камни были сложены таким образом, что с одного легко можно было перешагнуть на следующий, лежащий чуть выше.
— Лестница.
Это слово Ясенка услышала в первый раз. Забросив за спину мешок, но не закрепляя его, она следом за Зазар пошла вверх. Добравшись до конца «лестницы», она поспешно шагнула вперед, торопясь увидеть новую землю, скрывавшуюся за стеной. И тут же задохнулась от потрясения. Перед ней раскинулся древний мир — но для девушки, проведшей всю свою жизнь в примитивной хижине на островке в Зловещей Трясине, это было нечто ошеломляюще новое. Она увидела множество стен — конечно же, это были огромные дома, хотя крыши над ними давным-давно исчезли, а в проходах между остовами зданий громоздились кучи обломков. Но в глаза сразу бросалась упорядоченность, говорившая о том, что все тут служило какой-то цели. Руины были обширными, они заполняли все пространство до дальней линии полуразрушенной стены, изгиб которой Ясенка едва могла различить со своего места. Зазар указала на обломки внизу.
— Галинф.
— Галинф? — вопросительным тоном повторила Ясенка.
Еще одно незнакомое слово. Зазар ничего объяснять не стала.
Вместо этого знахарка подняла обе руки ладонями вверх и стала нараспев произносить слова, которые тоже были непонятными. Ясенке показалось, будто знахарка возвещает нечто важное. Или она просила здесь приюта? Тогда к кому была обращена ее просьба?
Это невероятное скопление камней… у девушки не было для него слова, но все эти странные каменные дома уж никак не походили на жалкие хижины жителей Зловещей Трясины. И здесь, похоже, никто не жил. Тем не менее девушка с тревогой смотрела на множество каменных груд. Среди них вполне могли затаиться самые страшные твари, чешуйчатые, зубастые… такие, от которых лучше держаться как можно дальше.
Зазар допела свое заклинание. Теперь она стояла неподвижно, глядя на серые развалины внизу. Ясенка тоже устремила взгляд туда, но нигде не заметила никакого движения.
Движения, может, и не было — зато Ясенка услышала кое-что. Откуда-то издали донесся ответ на заклинание Зазар.
Это не было похоже на хриплое кваканье болотника, высунувшегося из омута. Скорее это походило на песню, однако ее мелодия и ритм ничем не напоминали те примитивные песнопения, что звучали на сборищах трясинного народа.
Кто же пел? И что означала странная песня? Ясенку пробрала дрожь. Все это было так непохоже на все, с чем ей приходилось сталкиваться прежде… А человек, выросший в Зловещей Трясине, не мог не опасаться неизвестного.
Переливы и взлеты мелодии… Нет, Ясенка не могла поверить, что в этом таится какая-то угроза. Приглашение? Она взялась за дорожный мешок и вскинула его на спину, закрепив лишь часть застежек. Казалось, Зазар забыла о своей спутнице. Ничего не говоря, знахарка пошла по стене. В нескольких шагах от них оказалась еще одна «лестница» — камни, уложенные один над другим, как те, по которым они так легко поднялись наверх. А теперь так же легко спустились.
Не взглянула Зазар на Ясенку и тогда, когда они снова оказались на земле. Знахарка тут же уверенно зашагала вперед, словно прекрасно знала, что делает. Ясенка поспешила следом, стараясь не спотыкаться о камни. По обеим сторонам от них поднимались другие стены, но эти были не такими высокими: Ясенка решила, что они служили основой для отдельных очагов.
Спустя небольшое время путницы вышли на открытое пространство, гораздо более широкое, чем наполовину заваленные проходы между строениями. Но и здесь виднелись следы разрушения. Прямо перед ними лицом вниз лежала фигура, высеченная из камня и разбившаяся на три части. Но это было не чудовище вроде того, что Ясенка обнаружила во время своих собственных странствий. Было совершенно очевидно, что фигура изображала человеческое существо — такое же, как сама Ясенка. Разбитое тело и конечности полностью соответствовали ее собственным, за исключением размеров: фигура была гораздо выше.
Однако ее пропорции, которые можно было оценить, несмотря на плачевное состояние каменного изображения, не соответствовали пропорциям тел приземистых и ширококостных трясинных жителей. Ясенка чувствовала, как в ней бурлят бесконечные вопросы, но Зазар уже прошла мимо фигуры и явно не желала разговаривать.
Ноги фигуры по-прежнему стояли на широкой каменной плите, с которой упали — или были сброшены — другие части изваяния. И это основание стояло прямо перед входом в очень большое строение, сильно отличавшееся от всех остальных. Здесь обломки были отодвинуты в сторону, и за ними виднелась короткая лестница. Ступеньки ее были не такими крутыми, как те, что вели на стену, и их было всего четыре. Поднявшись по ним, девушка увидела широкую открытую площадку перед очередной стеной. В центре стены была полукруглая дыра. Однако этот дверной проем поразил Ясенку: он был закрыт завесой, плотной и прочной, почти совсем новой. Именно такая занавесь служила бы дверью в хижине трясинного народа.
Ясенка шла следом за Зазар, но когда они ступили на площадку перед аркой, знахарка резко обернулась. Теперь ее взгляд был устремлен на Ясенку, и к ней вдруг вернулся голос, которым она не пользовалась уже несколько часов.
— Ясенка Смертедочерь, перед тобой — сердце древнего знания. Большая его часть за эти долгие годы утекла и исчезла. Но те, кто рождается с даром учения, знания и запоминания, сделали его своим домом. Тебя приветствовал Дух Крови, и потому тебя сочли талантливой — как я и считала. — Она указала на окружавшие их развалины. — Когда-то здесь был великий город: таких городов трясинный народ никогда не знал. Когда город был сильным, Трясины просто не существовало, вода еще не начала поглощать землю. Я говорила тебе, что до нас этими землями правили многие, многие народы. И здесь был один из главных центров давно забытой расы. Но, как я уже говорила, колесо вращается — и наступает время перемен. Я дарю тебе эту тайну безо всяких условий, потому что многим известно: наступила пора разбудить новые силы. И тебе предстоит сыграть в этом свою роль.
10
Сохраняя на лице выражение отстраненной безмятежности, королева пыталась прочесть чувства и мысли трех мужчин, трех членов королевского совета, которые только что приветствовали ее поклонами. Она сидела в кресле в центре комнаты, но не на помосте, чтобы это не слишком напоминало трон. Теперь Иса чуть заметно приподняла руку — и дежурный паж поспешно придвинул три стула, на которых высшим аристократам разрешалось сидеть в присутствии монарших особ. Вторым легким жестом королева выставила из комнаты всех посторонних, оставшись наедине с теми, кто попросил у нее аудиенции. Ей нравилось демонстрировать прекрасную выучку своих слуг, хотя для этих троих все это не имело значения. Осторожность и осмотрительность, выдержка и выжидание. Иса мысленно повторяла эти слова, отрешенно взирая на пришедших и по очереди встречаясь с ними взглядом. Руки она положила на колени, ощущая четыре Великих Кольца, словно их сила набрала такой вес, что давила на ее пальцы.
