Глава 29

Звук выстрела заставил Энн окончательно проснуться. Ее глаза раскрылись в то мгновение, когда серая кошечка в испуге юркнула под диван. В коридоре мелькнула чья-то тень. Вскинув голову, Энн увидела, что Джек лежит ничком на полу.

Она сползла с дивана и, бросившись к его распростертому неподвижному телу, рухнула рядом с ним на колени.

— Джек!

Почти все лицо его было залито кровью, она стекала на пол.

— Джек! — Энн просунула руку ему под затылок, баюкая его, словно младенца.

Он даже не пошевелился.

— Гриффин!

Нагнувшись, она приложила ухо к груди Джека. Он все еще дышал. Слезы ручьем хлынули у нее из глаз, струясь по горячим щекам. Она оторвала от корсажа своего платья кружевную вставку.

— Гриффин!

Откуда-то сверху донеслись шаги, отдававшиеся громким эхом от деревянных досок пола. Вне себя от тревоги, Энн попыталась стереть кровь с век раненого. Джек чуть слышно застонал и пошевелился.

— Прошу тебя, Джек! Ради всего святого…

Дверь распахнулась, и в комнату ворвался Гриффин, на ходу размахивая пистолетом. Заметив Джека, он глухо выругался и кинулся к нему, опустившись рядом на корточки. Выхватив испачканное кружево из дрожащих пальцев Энн, он принялся быстро и ловко стирать кровь с лица Джека.

— Кто это сделал?

— Не знаю. Проснувшись, я услышала, как Джек произнес имя Фроста. Затем он крикнул: «Нет!» — и тогда… — Она склонилась над неподвижным телом мужа.

Гриффин снова выругался про себя.

— Берк его предупреждал, что Фрост вне себя от ярости. И почему Джек его не послушал?

Энн была в недоумении.

— Но зачем Фросту понадобилось стрелять в Джека?

Шотландец поднес красный от крови кусок ткани к виску Джека. Глаза его сердито сверкнули.

— Да потому, что Фрост считает полковника виновным в гибели своего сына, — огрызнулся он в ответ. — Впрочем, люди всегда перекладывают всю ответственность на полковника, чтобы самим остаться чистенькими. — Гриффин посмотрел на Джека. — Вот глупец! Ему следовало принять меры, чтобы обезвредить старика. И он бы так и поступил, — добавил он, снова окинув ее укоризненным взглядом, — если бы не вы. Немедленно убирайтесь отсюда!

Приподняв раненого, Гриффин перекинул Джека через плечо. Затем, еле волоча ноги, шотландец пересек комнату и с ворчанием опустил полковника на диван. Тот не подавал никаких признаков жизни. Тогда Гриффин повернул фитиль лампы и приподнял ее повыше, чтобы свет падал на лежавшего неподвижно Джека. Свободной рукой он тем временем обследовал невидимую рану.

— С ним все будет в порядке? — дрожащим голосом осведомилась Энн.

Гриффин снова смерил ее презрительным взглядом. Впрочем, ее не заботило, что он мог о ней подумать. Ей необходимо было выяснить, останется ли Джек в живых.

— Он выживет? — добавила она хрипло. Джек должен выжить. Она бы все отдала за то, чтобы…

— Откуда мне знать, черт побери? Я не лекарь. — Гриффин поставил лампу на стол и повернулся к двери. — Спролинг! — рявкнул он.

— Чем я могу вам помочь? — спросила Энн в порыве отчаяния. Контраст между темной кровью и светлой кожей казался ей пугающим. Джек никогда не был бледным, но сейчас его лицо стало белым, как алебастр.

— А разве вам мало того, что вы уже натворили? — фыркнул в ответ шотландец, едва сдерживая ярость. — Полковник всегда оставался бдительным в любой ситуации, до тех пор пока не появились вы. Не будь вас, он и сейчас был бы в добром здравии, а не лежал бы тут без чувств, и один Бог знает, чем еще это может кончиться. Уходите! Это все, что от вас требуется.

Сдержав рыдания, Энн поднялась на ноги и нехотя поплелась к двери, чувствуя, что все плывет у нее перед глазами. На середине лестницы она едва не столкнулась со Спролинг.

— Что там… о Господи! — пробормотала горничная. — Что случилось?

— Гриффину нужна ваша помощь. Поскорее принесите бинты и воду. — Энн с усилием поднялась по лестнице мимо Спролинг, и ей казалось, что с каждым шагом она погружается все глубже в бездну ада. — Полковник только что ранен выстрелом в голову.

Следующий день стал для нее нескончаемым кошмаром. Около полудня Энн подкралась к двери кабинета, осторожно заглянула внутрь. Гриффин не отходил от Джека, ухаживая за ним со знанием дела. Он и сейчас находился на своем посту, пытаясь чайной ложкой влить какую-то жидкость в рот раненого. Джека накрыли легким одеялом и перевязали ему голову. Однако он так и не пришел в себя, а его кожа по-прежнему оставалась почти такой же белой, как простыня. Энн незаметно удалилась.

После полудня она еще раз осмелилась выйти из спальни, движимая мыслью, что ее присутствие может хоть как-то помочь Джеку. Войдя в его комнату, она обнаружила, что Гриффин спит прямо в кресле, свесив голову на грудь. Энн на цыпочках подкралась к Джеку и осмотрела его.

Слабое дыхание с шумом вырывалось из груди Джека, кожа была усеяна крошечными капельками пота. Энн осмотрелась вокруг в поисках какого-нибудь лоскутка ткани, чтобы вытереть ему лоб, и обнаружила на столике у дивана поднос, на котором помещались кувшин с водой, бинты и закупоренная пробкой бутылочка, до половины заполненная какой-то бурой жидкостью. Энн не знала, что за лекарство давал ее мужу Гриффин, а спрашивать об этом его самого было бесполезно.

Тут шотландец вдруг очнулся. Заметив ее в комнате, он с трудом поднялся на ноги и собрался потихоньку удалиться.

— Погодите! — прошептала Энн.

Гриффин остановился, глядя на нее с нескрываемой неприязнью. Сама Энн ничем не могла помочь Джеку, но Гриффин — другое дело, и тут уже было не до гордыни или личной симпатии, поскольку речь шла о жизни ее мужа.

— Пожалуйста, останьтесь. Я сейчас уйду.

Она вернулась к себе в комнату и взяла книгу, однако не в силах была прочесть ни строчки. С каждым часом ее опасения только усиливались. Наконец она оставила все попытки сосредоточиться на книге и уставилась в окно. Солнце низко повисло над горизонтом, словно янтарная подвеска на шее вечерней зари.

«О Господи, только бы Джек остался в живых!»

Внезапно раздался легкий стук в дверь.

— Мэм! — услышала она настойчивый шепот Спролинг. — Там вас хочет видеть какой-то джентльмен.

— Кто он такой?

— По его словам, он приходится отцом полковнику. Некий мистер Джеймисон.

«Джеймисон? Неужели он явился сюда, чтобы самолично довести дело до конца?» — с горечью спрашивала себя Энн. Впрочем, было сомнительно, чтобы такой человек, как Джеймисон, решился ее убить прямо на квартире у Джека. Кроме того, если она верно разгадала его намерения, то вряд ли одно простое слово «вон» заставит его отступиться. А если Джек умрет, то тогда ей вообще больше незачем будет жить.

— Проводите его сюда.

— Горничная уже сообщила мне о том, что Джек ранен, — произнес Джеймисон, едва переступив порог комнаты.

— А разве вы об этом не знали? — ответила Энн сухо, подойдя к нему поближе, так что они оказались лицом к лицу. — Я думала, что именно вы всему виной.

— Я? — отозвался Джеймисон невозмутимо. Положив на стол трость, он принялся стягивать перчатки. — Нет. Уверяю вас, дорогая, на свете немало людей, которые мечтают видеть Джека мертвым, причем без какого-либо подстрекательства с моей стороны.

Его костлявое лицо отчетливо вырисовывалось в холодном сером свете сумерек. Однажды в Британском музее Энн увидела старинную золотую монету с вычеканенным на ней профилем Цезаря. На его худом аристократическом лице, казалось, застыло выражение безграничного презрения ко всему окружающему. Джеймисон вполне мог служить для него моделью.

— Стало быть, вы и есть жена Джека. — Он окинул ее бесстрастным взглядом. — Известно ли вам, с кем вы связали свою жизнь?

В его тоне не было ни следа доброты или участия. Этот человек явился сюда с единственной целью — способствовать осуществлению своего тайного плана, и ей во что бы то ни стало нужно было выяснить, в чем заключается этот план. По крайней мере этим она может помочь Джеку.

— Ну, разумеется, нет, — продолжал он, отвечая на свой же вопрос, — зато мне это хорошо известно. Я сам создал это оружие, отшлифовал его и довел до совершенства.

— Оружие?

Его улыбка должна была выражать уступку.

— Хорошо, будем называть его Сьюардом. Он — творение моих рук, а вы его у меня похитили. Я не так-то просто расстаюсь со своими вещами, в особенности с теми, на приобретение которых у меня ушла вся жизнь.

— Но Джек не вещь! Он человек!

Энн беспрестанно мерила шагами комнату.

— Пожалуйста, сядьте. — Джеймисон был явно раздражен тем, что она не проявляет особого внимания ни к нему, ни к его словам.

— Нет! — Молодая женщина обогнула диван и остановилась.

Джеймисон перевел дух.

— Да, я полностью отдаю себе отчет в том, что Сьюард — человек. Именно это и делает его таким опасным для врагов. Обычное оружие не различает теней за мишенью, а Сьюард их видит. Более того, он близко с ними знаком, поскольку ему пришлось жить среди этих теней с самого детства.

— И во многом благодаря вашим стараниям, не так ли? — Не желая отступать под высокомерным взглядом собеседника, Энн снова принялась описывать круги по комнате.

Выражение досады омрачило царственную внешность Джеймисона.

— Я был бы вам очень признателен, если бы вы остановились. Что же до вашего вопроса, то да, вы правы. Мне необходимо было получить в свои руки это оружие. Преданный сын должен быть готов принести себя в жертву ради своего родителя, не правда ли? А Сьюард всегда отличался непоколебимой верностью долгу… Надеюсь, вы не станете возражать, если я присяду?

Она жестом указала ему на диван.

— О нет, нисколько.

— Как вы, однако, любезны, — усмехнулся Джеймисон, глядя на нее в упор своими змеиными глазками, и осторожно опустился на подушку. — Кстати, у меня сложилось впечатление, что вы тоже не лишены некоторых дарований. Скажите, готовы ли вы принести в жертву свою бессмертную душу в обмен на жизнь вашего мужа? Его собственная душа, боюсь, ему уже давно не принадлежит.

— Что вы имеете в виду?

— Не важно. — Он нарочито повел плечами, давая понять, что ее расспросы его утомили.

— Извольте объясниться, сэр. Как получилось, что Джек продал свою душу?

Джек уже рассказывал ей о выборе, который ему пришлось сделать в работном доме, и она знала, как он потом страдал. Пусть даже та давняя рана успела зажить — хотя одному Богу известно, так ли это, — однако она оставила в его душе глубокий след, который до сих пор причинял ему боль. Вместе с тем Энн была убеждена в том, что Джек поведал ей эту историю не до конца. Может быть, он и сам многого в ней не знал.

Джеймисон сложил руки на коленях.

— Почему бы вам в конце концов не присесть?

Это прозвучало как приказ. Первый урок послушания. Сейчас речь шла о вещах куда более серьезных, чем ее гордость. Энн покорно села. Джеймисон улыбнулся с явным удовлетворением.

— Так. Ну, а теперь к делу. Как вы думаете, что может быть общего между таким человеком, как Сьюард, и мною? Вы никогда не задавались вопросом, почему он стал настолько восприимчивым к боли, что лучшего объекта для пытки, пожалуй, не найти?

Энн с ужасом уставилась на него:

— А вы и впрямь чудовище!

— О нет, что вы! — отозвался он со всей искренностью, — Я просто гений. Непревзойденный знаток человеческой природы. Видите ли, дорогое дитя, мы все ищем боли. Она влечет нас к себе с самого первого вздоха. Взять, к примеру, вас. Разве вы сами не были на волосок от гибели в течение последних нескольких месяцев?

Пораженная, она отступила на шаг. Его холодный, ничего не выражающий взгляд словно поглотил все тепло в комнате, исторг все тайны из ее груди.

— Я вижу, что не ошибся, — произнес Джеймисон, как бы размышляя вслух, и пожал плечами. — Мэтью Уайлдер, по-видимому, тоже был в своем роде гением. Только взгляните, что он с вами сделал.

Энн не удостоила его ответом.

— Но мы сейчас говорим о моих дарованиях. Я провел всю жизнь, пытаясь установить в точности, какие именно места в характере и душе человека являются наиболее уязвимыми, когда на него, — тут он сделал паузу и поднял руки, как бы подыскивая нужные слова, — следует воздействовать извне, а когда ему лучше позволить самому причинить себе боль. Это целая наука, дорогая. И я по праву могу считаться ее основателем.

— Что вы с ним сделали? — спросила она, подавшись вперед в кресле и крепко сжимая подлокотники.

— Вы недооцениваете своего мужа, дитя мое. Он сам доставил себе куда больше страданий, чем это сделал бы я или любой другой человек на моем месте, кроме, быть может, вас. — Его взгляд снова стал задумчивым.

— Расскажите мне об этом.

— Охотно, — ответил Джеймисон, сопровождая свои слова легким наклоном головы. — Видите ли, у меня есть небольшой изъян. — Судя по его улыбке, он понимал, насколько чудовищным должно ей показаться подобное беззастенчивое признание, и это его забавляло. — Когда мне было тридцать лет, я был сражен болезнью, превратившей меня в евнуха. Тот же недуг, который сделал меня неспособным к деторождению, стоил жизни моей супруге и тому существу, которое она мне принесла.

«Существу?» — в ужасе подумала Энн.

Если Джеймисон и заметил на ее лице отвращение, то ничем этого не показал.

— За несколько лет до того одна девица, в прошлом прислуживавшая в моем доме, объявила меня отцом ребенка, которого она ждала. Поскольку именно я ее обесчестил, у меня не было особых причин сомневаться в правоте ее слов.

— Джек? — тут же вставила Энн.

— Вы слишком забегаете вперед, — укорил ее Джеймисон. — Я получил от нее письмо из Эдинбурга, в котором сообщалось о том, что у нее родился сын, названный в мою честь Генри, и что сама она тяжело больна и надежд на выздоровление почти никаких. — Взяв трость, он принялся водить своими костлявыми пальцами по резному серебряному набалдашнику. — Очевидно, она полагала, что ей достаточно назвать своего ублюдка Генри, чтобы я тут же приехал и забрал его. Однако я не настолько глуп, и этим все сказано.

Энн зажмурила глаза. «Чудовище» было, пожалуй, слишком мягким определением для этого человека.

— До тех пор, — продолжал Джеймисон, игриво покачивая пальцем, — пока я не остался один и без наследника. Я вспомнил название работного дома в Эдинбурге, куда переехала служанка ко времени родов, и отправился туда. Хозяин этого заведения едва ли мог припомнить, как зовут его самого, не говоря уже об именах его бесчисленных обитателей. Однако я не отступал. Я явился туда за своим сыном и не собирался уезжать без него. Поэтому я попросил хозяина собрать всех мальчиков определенного возраста и построить их в ряд, чтобы я мог на них взглянуть. Их оказалось около дюжины. Сьюарда я выделил среди них сразу: столько горячности было в его манере держаться, столько неприязни в его взгляде и столько отчаяния во всем его облике.

Впервые за все время разговора в голосе Джеймисона появился проблеск подлинного чувства. Энн смотрела на него, не в силах отвести взор. Ее руки были крепко стиснуты на коленях.

— Все мальчики в этом заведении смотрели на него снизу вверх, — добавил он не без гордости. — Они уважали его, хотя он не выделялся среди них ни ростом, ни возрастом. Он был грязен, тощ и вечно ходил с разбитым носом. И вместе с тем он был не лишен привлекательности.

Энн подавила приступ тошноты.

— Я задал собравшимся один и тот же вопрос: «Кто из вас Генри?» Разумеется, никто мне не ответил. Они догадывались о том, какая судьба ждет этого Генри. Возможно, бордель. Вам когда-нибудь приходилось слышать о борделях, в которых клиентов обслуживают мальчики и взрослые мужчины? Молодые люди в наше время слишком часто ограждены от реальной жизни.

Энн подавила рыдания, не желая доставлять ему удовольствие от созерцания ее слабости.