Кира, будто для того, чтобы лучше разглядеть Рика, —притянула его к себе поближе.

— Я ни на минуту не сомневалась, что ты найдешь меня, я только боялась, что это случится слишком поздно, и я не успею тебе все это рассказать.

Пораженный услышанным, Рик опустился на колени возле кровати и, слегка повернув голову, попросил крылатых людей:

— Оставьте нас одних.

Похоже, просьба их рассердила. Очевидно, по их понятиям это было просто бестактно. Они остались на месте, бросая в сторону друг друга возмущенные взгляды. В свою очередь глаза Рика сверкнули недобрым светом. А Кира, казалось, и вовсе не замечала, что в комнате кроме Рика были ее соплеменники. И все же крылатые воины решили не спорить и удалились.

— Они на севере, — сказала Кира. — В Полярных городах. Там, где стоят ледяные купола.

— Не надо было давать тебе такое задание, — прошептал Рик. — Я должен был понимать, что это очень опасно, что Джаффа способен на все. Прости, это была моя ошибка.

На желтоватое личико умирающей девушки упал косой луч солнца, отчего оно стало теплым и нежным. Рику даже показалось, что в этом лице появились проблески жизни. Огромные глаза Киры излучали свет.

— Почему ты такой грустный, Рик? Не надо обо мне грустить.

Рик не нашел слов, чтобы ответить, поэтому опустил глаза и промолчал.

— Посмотри на меня. Я ведь не грущу. Я прожила на этом свете очень мало, но зато получила столько, сколько иной не получает и за очень долгую жизнь. Я очень любила тебя, и, наверное, нас даже можно назвать в каком-то смысле супругами, правда? Я, как могла, помогала тебе создавать новый мир, добрый и светлый. Хотя, конечно, моя помощь и была ничтожной. Ну подумай сам, много ли можно найти женщин, способных похвалиться тем, что дали жизнь целой планете? А я уверена, что хоть и частично, но сделала это. Марс уже ожил, и пока ты будешь с ним, он с каждым часом будет набирать силы.

— Но ведь…

— Я буду жить в новом мире. Наш народ считает, что все мы после смерти рождаемся заново. Пройдет совсем немного времени, и моя душа обретет новую плоть. Но моя душа всегда будет вспоминать о том, что я вместе с тобой сотворила этот новый и прекрасный мир. Потому что такое никогда не забывается.

Кира дрожащими пальцами нащупала язычок молнии на рубашке Рика и расстегнула ее. Она просунула руку в разрез рубашки и прижала свою маленькую, почти детскую ладонь к груди Рика как раз там, где должно находиться сердце.

— До чего же оно у тебя сильное, — прошептала она синеющими губами. — Рик, я чувствую, как оно бьется! Это не твое сердце, это сердце самого Марса! Рик, сколько в тебе жизни и сил! А мы все здесь были такими усталыми и беспомощными… Без тебя погибла бы целая планета!

Рик погладил девочку по голове, потом наклонился и поцеловал ее. Затем он взял Киру на руки, как берут грудных детей, и положил ее голову себе на плечо… Она глубоко вздохнула и счастливо улыбнулась. Так, со счастливой улыбкой, она и заснула навеки у него на руках.

Рик долго сидел, держа мертвую девушку. Уже зашло солнце, спрятавшись за песчаные волны. Уже в небе появились оба ночных светила и начали свой путь навстречу друг другу. Наконец Рик осторожно положил тело девушки на кровать, зная, что его уход ее уже не потревожит.

Рик в последний раз взглянул на лежащую в своем пушистом гнездышке мертвую птичку. Откуда-то из закоулков памяти возник образ креста, образ из раннего детства. Рик вдруг, сам того не ожидая, осенил девушку крестным знамением и, грустно опустив голову, вышел из комнаты.

Маленькие воины народа Каэр Эбра стояли на террасе, молча подставив свои лица ночному ветру. Ни слова не говоря, Рик забрался в кабину турбоплана и включил двигатель на прогрев. Выход в космическое пространство и возвращение оттуда израсходовали львиную долю топлива. Теперь, чтобы добраться до севера, надо было лететь на низкой высоте и малой скорости. Рик потянул ручку управления на себя, и Турбоплан взмыл в воздух.

Рик летел на север, а перед глазами все лежало тело девушки. В какой-то момент Рик вдруг обнаружил, что у него в горле застыл соленый комок, и сразу догадался, что это такое. Его сердце обожгла ненависть к Джаффе Штрому.

По мере продвижения на север температура за бортом турбоплана падала. Он замерз, от длительного сидения в одной позе онемели ноги, их

время от времени сводила судорога. Стрелка указателя горючего уже дергалась около нуля. Под брюхом турбоплана лежала местность без городов и деревень, убогий край, забытый богом и людьми. Сейчас в этом краю была весна, и все ущелья и балки были полны талой водой, которая питала каналы и немногочисленные реки. На скалах и утесах росли мхи и лишайники, а среди них попадались целые поляны весенних цветов, сумевших приспособиться к этому суровому климату. Каменистый ландшафт с изъеденными временем и ветрами темными утесами и скалами, с расщелинами, которые каждый год лед делал все шире и шире, со своей северной угрюмостью казался таким же безжизненным и диким, как лунный.

Теперь далеко впереди, на самом горизонте, фосфоресцируя в ночном свете, показалась ледяная шапка Марса, справиться с которой не могло даже лето. Рик наглел на карте Полярные города и скорректировал курс. Хотя Полярные города и были нанесены на карту, и местные жители, и земляне с «астро» обходили их стороной. Даже если любопытный путешественник и оказывался рядом с ними, он неизменно поворачивал обратно или двигался в обход, так как по мере приближения к этим загадочным строениям в его голове все громче и громче начинали звучать голоса, советовавшие избегать близкого знакомства с ними. Только героям из древних легенд, которые вот уже несколько тысячелетий передаются из уст в уста, удавалось найти вход в ледяные купола, под которыми скрывались Полярные города Мыслителей. Но что они находили там, не говорилось даже в этих легендах.

Эти купола имели правильную форму усеченного эллипсоида и не боялись даже самого жаркого лета. Из-за устойчивости к климатическим воздействиям им и приписывались искусственное происхождение и постоянная забота о них со стороны жителей Полярных городов. Прилетавшие с Земли люди были, в основном, прагматиками, утилитаристами, их интересовали богатства, спрятанные в девственных недрах Марса, а до легенд и мифов им не было никакого дела. Местные же строго соблюдали табу, занесенное в древние книги и запрещавшее им появляться в тех местах. Некоторые земляне считали эти города плодом воображения марсиан, основанном на чисто природном явлении, создавшем ледники несколько необычной формы.

Двигатель турбоплана начал давать сбои. Рик пытался выбрать наиболее экономичный режим работы мотора, упрашивал турбоплан самыми ласковыми словами протянуть еще немного, ну хотя бы до края ледяной шапки, которая маячила теперь уже совсем рядом, поблескивая в лучах незаходящего полярного солнца. Но все было тщетно. Двигатель чихнул еще пару раз и замолчал. Воцарилась тишина, только свистел ветер, разрезаемый планирующей машиной. Рик покопался в отсеках, нашел темные очки и начал изучать открывшуюся перед ним местность. Далеко впереди он рассмотрел три блестящие пуговки. Он взял бинокль и увидел три эллиптическиех конуса, образующие правильный треугольник. Их края соприкасались в трех точках.

Рик снова взялся за рычаги управления. Он боролся за каждый сантиметр высоты, стараясь протянуть в воздухе как можно дольше. Теперь он уже видел рядом с ледяными куполами темный силуэт машины Штрома. Сверху она казалась неестественным черным пятном на безукоризненно белом снегу, который окружал купола.

Турбоплан приземлился довольно мягко, если не считать того, что раза два подпрыгнул на кочках, и в конце концов зарылся во влажный полярный снег. Рик даже не думал о том, виден ли он из куполов или нет: он был слишком уверен в телепатических способностях Штрома. И знал, что ему уже подготовили встречу.

Он выпрыгнул из кабины и, пригибаясь и прячась за кочками и ледяными глыбами, начал подбираться к машине Штрома. Бластеры, которые он такой дорогой ценой купил у Умка, остались в Каэр Эбра: он их снял, поднявшись на террасу, чтобы продемонстрировать крылатым воинам свое миролюбие, а когда улетал, был так расстроен смертью Киры, что даже не вспомнил про них. Теперь из оружия был лишь кусок железа, который он предусмотрительно захватил из кабины турбоплана.

Вертолет Штрома окружало довольно широкое пустое пространство, прятаться там было негде, поэтому Рик выпрямился в полный рост и пошел к машине.

Косые лучи солнца освещали купола. Они были огромны, каждый в основании представлял из себя круг, а в продольном сечении — половину эллипса. Сейчас, когда лучи солнца зажигали на них бесчисленные разноцветные огоньки, они напоминали три огромные капли росы, лежащие на гигантском черном листе. В полумиле за куполами начиналась ледниковая шапка Марса, которая тянулась до самого горизонта. Это зрелище показалось Рику угрюмым и величественным.

Вокруг стоял полный штиль и мертвая тишина. Ни движения… Ни звука… Вертолет казался куском металла из совершенно иного мира, заброшенным сюда каким-то не очень остроумным шутником. Но забытым он казался лишь до тех пор, пока Рик не подошел и не заглянул в кабину. Кто-то тщательно устранил все повреждения, которые нанесла машине крылатая девушка. Работа была выполнена на совесть, и вертолет мог взлететь в любую минуту. А раз вертолет исправен, то… Рик затаился за ним, чтобы его не было видно из куполов. Он так напряг все свои чувства, даже осязание, что заболела голова.

Но ничто не нарушало мертвой тишины. Она давила и угнетала. Рик внимательно осмотрелся, однако вокруг была лишь пустынная земля, на ней стояли колпаки, словно три гигантские черепахи, на которых когда-то покоилась Земля, — спящие и хранящие в тайне свои пророческие сновидения… За ними — навевающая тоску и отчаяние бескрайняя ледяная пустыня, а над ней висело холодное молочное небо Марса.

Внезапно Рик вздрогнул, его зрачки по-кошачьи сузились, челюсти зло сжались, и он, как пантера, двинулся к ближайшему куполу. На голой влажной северной земле Рик заметил цепочку следов. Они вели от купола к вертолету и обратно. Отпечаток левой ноги был явно мельче.

Но здесь присутствовали только вмятины от мужских сапог, женских следов нигде не было видно. Рик пришел к выводу, что эти следы — совсем недавние, а старые, где обязательно должна быть и женская цепочка, уже занесло снегом.

Рик быстро зашагал вдоль обнаруженной полосы следов. Он вспомнил рассказы о телепатическом внушении, которому подвергается любой, кто приближается к Полярным городам. Но никаких голосов, никаких советов убираться подобру-поздорову или, наоборот, приветственной речи он, как ни старался, не услышал. Из этого он сделал вывод: либо все истории про телепатов — обыкновенные байки, либо под ночными колпаками что-то изменилось… У него даже промелькнуло сомнение в том, что его здесь ожидают.

Теперь цепочка следов начала огибать один из куполов. Рик осторожно двигался вдоль купола, готовый к самым невероятным сюрпризам, но ничего не происходило. Все та же тишина. Все тот же покой. Никакого, даже малейшего намека на признаки жизни.

Наконец он обнаружил вход в купол. Им оказался длинный коридор с крышей, напоминавшей рамку с сотами, вот только соты здесь были не восковые, наполненные медом, а пустые и прозрачные, словно хрустальные. Похоже, что крыша могла падать, становясь единым целым с ледяным полом. Оказавшись в такой момент в коридоре, человек будет либо рассечен на куски хрустальными сотами, либо окажется замурованным в сверкающей тюрьме и обречен на смерть от голода и жажды.

Рик постоял несколько секунд в нерешительности, потом махнул рукой и смело зашагал вперед. Звук его шагов по ледяному полу, резонируя в пустых хрустальных ячейках, отдавался эхом, напоминавшем перезвон стеклянных колокольчиков. Лучи солнца образовывали в этой узорчатой крыше странные блики, и Рику несколько раз казалось, что ловушка вот-вот сработает, но ничего не произошло.

Наконец коридор закончился, и Рик увидел сам город. Он был погружен в землю; Рик в данный момент находился на уровне шпилей городских башен. Сам город оказался невелик: в нем могло разместиться не более десяти тысяч жителей. Город был одновременно и прекрасным, и отвратительным, так как наряду с восторгом перед красотой рождал неприятное ощущение холода и смерти. Рику довелось побывать в подземных городах на Луне, бродил он и по фантастическим памятникам древнего зодчества, оставленным неведомой расой на Фобосе, видел он и затонувшую империю на дне Серебряного моря на Венере. Но все это не шло ни в какие сравнения с тем, что предстало его взору здесь.

Все здания были сделаны из одного материала: прозрачного пластика, очень напоминавшего лед. Солнечный свет, попадавший на этот материал, дробился на разноцветные лучи, и от этого весь город казался бриллиантовым. Это уже само по себе производило сильное впечатление, но все же главным было другое: архитектурные формы. Кем бы ни были эти Мыслители, какой бы путь развития они ни прошли, но их представления о геометрии явно не совпадали с человеческими.

Кривые и углы, которые образовывали контуры строений в их городе, отталкивали взгляд и отправляли его по тошнотворной траектории в извращенную вселенную, которая могла родиться только в больном воображении. Эти формы будоражили какие-то зоны подсознания и шокировали. Наверное, так мог бы выглядеть претворенный в жизнь сон душевнобольного художника-сюрреалиста, — болезненное и в то же время притягательное зрелище.

Внезапно где-то позади Рика раздался очень мелодичный хрустальный перезвон. Он резко обернулся и увидел, что вход, через который он только что прошел, закрылся. Никаких кнопок или рычагов, которые могли бы служить системой управления дверьми, не было заметно, поэтому для Рика остался только один путь — вперед. И Рик начал спуск по хрустальным ступеням к основанию города.

Все вокруг явно говорило о том, что город мертв. За время своих странствий Рику приходилось бывать в заброшенных городах, но то были именно заброшенные города, а этот, по каким-то почти неуловимым признакам, был именно мертвым. Мертвая тишина казалась чересчур затянувшейся, улицы всем своим видом показывали, что они уже устали ждать пешеходов. Кривые стены как бы нехотя отзывались на звук шагов, им не нравилось, что их разбудили, заставили способствовать нарушению вековой тишины.

Глаза Рика вдруг потемнели не то от злости, не то от настороженности. Город давил на него своей мертвой тяжестью, угнетал волю. Совершенно неожиданно даже для самого себя Рик вдруг набрал в легкие воздуха и в отчаянии что есть силы закричал:

— Майо!

Крик, словно хрустальный бокал, разлетелся на миллион осколков и, отразившись от стен, будто иголками вонзился в уши визгливым хохотом.

Рик направил свой путь в самый дальний конец города, где, как он обнаружил, когда еще стоял на верхнем ярусе, сверкала и переливалась всеми цветами радуги лестница, ведущая, очевидно, в следующий купол. Он пошел в том направлении, и тут возникла мысль, что Штром мог заманить его в этот купол и закрыть ловушку, а сам в это время покидает город другой дорогой, оставив Рика умирать в забвении и одиночестве.

В этот момент он услышал музыку. Она густым колышущимся потоком вытекала из почти осязаемой тишины. Мелодия странным образом вторила беспрерывной игре света, они сливались в одно целое, и от этого музыка становилась видимой. Рик вспомнил о композиторах, которые уже давно пытались сочинять музыку в цвете. Если бы им довелось услышать здешнюю музыку и увидеть здешние краски, то они бы узнали тот идеал, к которому стремились всю свою жизнь. Мелодика этого города была чем-то сродни царящим в нем архитектурным формам. В этой музыке, как и во всем городе, были пресыщенность и извращенность. Нормальный, здоровый (конечно, по чисто земным меркам) разум сочинить такое был просто не в силах.

Музыка звучала сразу отовсюду и наполняла собой воздух, делая его густым и вязким. Рик попробовал убедить себя, что это всего лишь городская трансляция, но разум отказывался в это верить: он съежился и забился в самый дальний угол мозга, пытаясь найти там убежище от мотива, который навязывал свою логику и свое мировоззрение, наполняя собой каждую клетку организма.

Теперь краски стали ярче и сочней, они пульсировали, и их отблески покрывали призрачные улицы таким же призрачным туманом. Краски плавно переходили друг в друга и ускользали в обе стороны от видимого диапазона. Эти музыка и цвет вызывали странные, болезненные чувства, давили на нервы, даже с кишечником творилось что-то неладное. Музыка резонировала в мозгу немыслимыми, странными созвучиями, перемежалась неровными интервалами, била по сознанию странными ломаными ритмами, колола, словно иглами, неожиданными диссонансами. И вдруг резко, в один момент Рик почувствовал, что теперь может понять всю эту неестественную символику, наводнившую мертвый город, предсказать, куда уводят умопомрачительные кривые, и даже, если потребуется, создать нечто подобное…

А потом он вообще потерял всякую способность воспринимать окружающую обстановку. Какая-то упрямая, непокорная часть сознания еще находила в себе силы перепрыгивать через островки кошмара, которые, как пятна плесени, разрастались в мозгу, и кричала ему что-то. Этот вопль отчаяния сотряс смертоносную пелену цветомузыки, вцепился в остатки разума и потащил их обратно, оторвав от самого края пропасти, ведущей в чуждую вселенную…

… Рик пришел в себя. Он стоял, сбросив всю одежду, и обнимал холодную колонну немыслимой формы, которая, как он вдруг сообразил, подпирает собой само солнце. Рик с ужасом отпрянул от этого столпа вселенной. Где-то в глубине его живота начала зарождаться тошнота, и он ухватился за это единственное на данный момент реальное чувство, как утопающие хватаются за соломинку, — он надеялся, что эта последняя крупица реальности и является тем средством, которое спасет его от окончательного помрачения ума. Его вырвало, и сразу стало легче.

— Стой! — приказал он сам себе. — Это все всего лишь штучки перепугавшегося Джаффы! Он сидит где-то неподалеку и давит на кнопки, устраивая представление, которое для ребят, живших здесь когда-то, было делом обыденным и привычным. Он наблюдает, как ты корчишься от этой необычной музыки, и вовсю потешается. Сидит и ржет до упаду, следя за тем, как лопаются твои кровеносные сосуды, как твой мозг вприпрыжку бежит к безумию. И ты что же, согласен доставлять ему такое удовольствие? Согласен плясать под его дудку?

К первому реальному чувству прибавилось еще одно, более сильное и цепкое, потому что слова «Джаффа Штром» в сознании превращались в императив: «поймай и убей!», а это сразу же подавляло все остальные чувства. Оно щитом ненависти отгородило его и от безумной музыки, и от изматывающего душу зрелища.

Обливаясь потом, он собрал всю волю, свои последние силы, нацелил мозг на единственную задачу: оградить себя от разрушительного действия цветомузыки, и неверными шагами двинулся к противоположной стене купола. Он сосредоточенно глядел себе под ноги и, чтобы отвлечь мозг от всего этого безумия, вслух считал шаги.

«А если моя догадка не верна? Что если это вовсе не Джаффа Штром управляет представлением? Тогда столько сил будет потеряно зря!.. Нет, прекрати, нельзя допускать такие мысли! Нельзя! Кому еще пришло бы в голову так издеваться над тобой? Ты ведь знаешь, что он здесь! И ты пришел сюда именно за ним!»

Еле держась на ногах, шатаясь как пьяный, громко выкрикивая цифры, Рик все же сумел добраться до противоположной стены. Там он поднял взгляд и увидел, что лестница начинается справа, довольно далеко от него. Кривые формы обманули его и сейчас. Он так же осторожно, продолжая считать шаги, продвигался вдоль стены.

И вдруг, столь же внезапно, как и начался, «концерт» прекратился. И над городом снова нависла мертвая тишина, которая после безумной симфонии казалась еще более тяжкой.

Почти на четвереньках Рик взобрался на самый верх лестницы, где позволил себе роскошь немного отдохнуть. Обессиленный, он сидел на первой ступеньке лестницы, ведущей во второй купол. Он сидел и ждал, когда его перестанет трясти и хотя бы частично восстановятся силы. Ведь ему предстоял спуск на дно второго купола.